В одном конце нашего двора лежит толстое бревно. А в другом - длинная доска. Если положить доску на бревно, получатся качели. Мы с папой так и качались. Он вниз - я вверх. Я вниз - он вверх. Он в воздухе, я на земле. Он на земле, я в воздухе.

- Э-ге-ге, - говорит папа. - Надоело каждый раз на землю возвращаться. Давай полетаем?
- Только потом давай обратно на землю вернемся, - говорю я.
- А куда ж мы денемся? - говорит папа. - Мама нас к обеду ждет.

Он прыгает на свой конец доски и подбрасывает меня в воздух. Я взлетаю под облака и тихонечко руками машу, чтоб на месте удержаться. Папу дожидаюсь.

Тут подлетает ко мне папа. Он сообразил попросить какого-то дяденьку, чтобы тот его подбросил.

- Ой! - говорит папа грустно. - А парашюты мы и забыли...
- Это пустяки, - говорю я. - Представим себя снежинками и медленно опустимся на землю.
- Ничего себе - снежиночка! Во мне 80 кило, - огорчается папа.

Но огорчается он недолго. Ведь вокруг такая красота! Солнце на снег светит. Снег блестит и отражает свет обратно на небо. Даже непонятно становится, где земля, а где небо. Все вокруг голубое! И мы с папой в черных пальто летим сквозь эту голубизну.

А папа говорит:
- Жаль, я свой пестрый шарф дома забыл. Можно было бы им помахать, народ внизу поприветствовать.

И стали мы с папой мечтать, будто мы - вверху, а народ - внизу. Мы шарфом пестрым машем, а народ радуется, в затылке чешет и кричит: "Во дают!.."

Только размечтались, а с земли вдруг голос из рупора раздается:
- Первый-первый, я второй! Ну-ка, заходите с планером на посадку!

Оказывается, мы пролетали над аэродромом. Аэродромщики не привыкли, что люди сами по себе летают, и приняли нас за самолеты.

- Нет, - говорит папа, - не будем садиться на их аэродром. Они нам сразу номера прилепят, придется летать под номерами.
- Да, - соглашаюсь я. - Под номерами совсем не то. Скучно под номерами летать.
- Второй, второй! - кричит папа вниз. - Посадку произвести не могу. Шасси не выпускаются. Ухожу на запасной аэродром.

Отлетели мы с папой в сторону. И тут нам навстречу - стая ворон. И эти тоже не привыкли, что люди сами по себе в небе летают. Ка-а-ак загалдят! Как начали толкаться!

- Ой! - кричит папа. - Я иду колом!

И пошел колом. Ну и я вслед за ним тоже колом.

- Осторожно - земля! - кричит папа.

И - бум!!!

- Вижу! - кричу я.

И бац!!!

Хорошо, что я легкий. Совсем неглубоко в снег зарылся. А папа тяжелый, головой в сугробе застрял. Папа возился, пыхтел-кряхтел и наконец встал на ноги. Встать-то он встал, а сугроб с головы снять не может.

- Или голову в сугробе оставить, или сугроб домой нести, - размышляет папа.
- Лучше сугроб отнесем домой, - предлагаю я. - Чем ты обед будешь есть, без головы-то?

Пришли мы домой. Папа сразу к горячей батарее прислонился. Чтоб сугроб побыстрей растаял. Ну, сугроб и растаял. Лужа получилась - о-го-го!

- Сейчас придет мама и устроит нам баню, - говорит папа.

А тут и мама пришла. Посмотрела на лужу и говорит:
- Вы моряки, что ли?
- Вот-вот, - говорим мы с папой. - Моряки мы и есть. Морские души!
- Раз вы моряки, то на обед я сварю вам борщ по-флотски, - сказала мама.

И сварила нам борщ.

Люблю греться на солнышке. Сядешь во дворе на скамейку и греешься. Можно еще в лес пойти или на пляж. Везде - солнце!

Это летом так хорошо. А зимой на пляже не согреешься. И в лесу снега полным-полно. Увязнешь по горлышко и... И привет!

Зимой я греюсь на солнышке дома. Жаль только, что стены мешают солнцу осветить комнату целиком. Вот луч и прорывается сквозь окно, греет комнату по кусочкам. Сначала кресло, потом пол, потом шкаф. И я догоняю солнечный луч, сижу то в кресле, то на полу, то на шкафу.

И вдруг луч ложится на стену. Как же быть?! Ведь так хочется погреться на солнышке...

- Эх!

И я забираюсь на стену!

Там тепло-тепло, даже спать хочется. Я засыпаю и не слышу, как в комнату входит мама.

- Ты зачем на стену забрался?! - спрашивает она.
- На солнышке греюсь, - говорю я, открывая глаза.
- Солнце уже на потолке, - говорит мама.

И правда, пока я лежал на стене, солнце на потолок убежало.

- В новой рубашке на потолок не лезь, - строго говорит мама. - Перепачкаешься в побелке.
- Ладно, - соглашаюсь я. И надеваю старую, рваную рубаху.

- Тебе не надоело варить яйца в кастрюльке на плите? - спросил я папу.
- Надоело, - честно признался он. - А что ты предлагаешь?
- В Африке яйца пекут под солнцем в раскаленном песке, - говорю я и таинственно улыбаюсь.
- Но у нас же нет песка... - растерялся папа.
- Зато есть раскаленные батареи парового отопления, - подсказываю я.

Тут папа бросается мне на шею, обнимает и кричит:
- Ты Кулибин! Ты Эдисон! Ты станешь великим изобретателем!

Потом мы с папой взяли яйца и стали устраивать их на батарею парового отопления возле окна. Яйца, конечно, не могли лежать спокойно. Они все время скатывались, и нам приходилось ловить их на лету.

- А не прикрутить ли яйца веревками к батарее? - предложил папа.

Мы привязали яйца к батарее и стали ждать, когда они испекутся.

А яйца тоже чего-то ждали и не пеклись.

- Да, - сказал папа через час. - Здесь тебе не Африка.

Мы ушли из дома голодными: папа - на работу, а я - в школу.

Когда мы вернулись домой под вечер, на батарее вместо яиц сидели связанные цыплята.

- Пи-пи-пи... - щебетали они и жались к батарее. Они, наверное, принимали ее за свою маму.
- Вот тебе и Африка! - сказал удивленный папа. - Придется теперь растить цыплят. Не выгонять же их на улицу!

И мы стали растить цыплят.

Только они выросли, только стали настоящими курами - и сразу давай яйца нести!

- Теперь у нас каждый день будет яичница! - радостно говорит нам мама.
- Ну нет! - возражаем мы с папой. - Это батарейные яйца, их надо на батарее выводить.

И снова прикрутили яйца к батарее. А на следующий день из них вылупились маленькие батареи. Ноги у них - цыплячьи, головы - цыплячьи, а туловище - батарейное.

Бегают они, пищат и тепло по квартире распространяют. Скоро у нас дома стало, как в Африке. Еще бы! Ведь кроме трех чугунных батарей в квартире появилось еще восемь куриных.

Когда батарейные цыплята подросли, мы стали их на прогулку выводить. Кругом зима, мороз трещит, прохожие в шубы кутаются, а мы идем в окружении батарейных кур и от жары охаем. Папа - в пижаме, а я в одних трусах.

- Чудо! Чудо! - кричат прохожие простуженными голосами.

А папа говорит:
- И никакого чуда здесь нет! Это мой сын придумал. У него фантазия что надо!

И смотрит на меня с большой отцовской гордостью.

Ветер гнул деревья в дугу. Они наклонялись в ту сторону, где под деревьями сидел мой папа. Он был задумчивый и грустный, как пингвин в ожидании Северного сияния.

Мама взглянула в окно на папу и сказала:
- Чего это он там делает?
- Проветривается, - сказал я.
- А по-моему, он простужается, - сказала она. - Сходи за ним и приведи его домой.

Когда я подошел, папа расстегивал рубашку и подставлял свою голую грудь упругому ветру.

- Ты чего делаешь? - спросил я.
- Распахиваю душу всему миру, - ответил папа.

От удивления я даже икнул, но папа тут же все объяснил:
- Видишь: деревья, как огромные веники, гнутся в мою сторону - это они сметают из воздуха всякие чувства, мысли и вести в мою распахнутую душу. И я становлюсь мудрее!
- А если они наметут тебе всякой чепухи: глупых и злых мыслей?! - испугался я.
- Нет! - смело ответил папа. - Дурные мысли меня не коснутся. Вот!

И он показал пальцы, сложенные крест-накрест.

- Ага! - догадался я. Я-то знал, что так надо держать пальцы при встречах с ведьмами и колдуньями, чтобы они не навеяли тебе черных мыслей.
- Ну ладно, - сказал папа. - Я еще посижу тут, на ветру, а ты иди - помоги маме по дому.

Мы с мамой пропылесосили ковры в комнатах и вымыли пол на кухне. А тут и папа возвратился, светящийся от радости.

- Ну, что скажешь? - спросила мама, выжимая половую тряпку.
- Жизнь прекрасна!!! - завопил папа и крепко-крепко обнял нас с мамой.

От него шла такая сильная сила, что нам показалось, будто мы стали легкими-легкими и вот-вот взлетим прямо к небу. Прямо туда, откуда с огромной высоты, задумчивый и грустный, как пингвин в ожидании Северного сияния, на нас с надеждой глядит наш Боженька.

[в Пампасы]