перевод Вячеслава Лунина

Порою Дерево дремлет, убаюканное волнами трав.

Иногда Дерево само с собою смеется. А в полнолуние случается даже, что Дерево приподнимается, словно на цыпочках.

История эта случилась не так давно.

Проезжал под Деревом мальчик по имени Масару в тот самый день, когда первый раз в своей жизни самостоятельно, один отправился в город.

Дома кончились и мука, и соевый соус. Нужно было продать бревна, да и копыта у Ао изрядно отросли.

А мама - заболела, температура.

“Я пойду...”, - твердо решил Масару.

“Как все закончишь - сразу домой, пока засветло…”, - сказала мама, обеими руками надевая на Масару плотную шапку.

“А ты, мам, испеки мне, пожалуйста, манчжу ( Манчжу – национальное японское сладкое лакомство, напоминающее пирожок со сладкой начинкой внутри ) с черным сахаром, хорошо?!”

От их домика, что в самых горах, до города - 15 километров по снежной дороге. Груженые бревнами сани повезет черный, словно вороново крыло конь по имени Ао ( Ао - по-японски “синий, зеленый”, в случаях, когда речь идет о лошадях – “вороной”, “черный”. ).

Дядя Юта складывает бревна на сани: “Эти бревна от отца твоего остались… А один-то ты до города правда сможешь добраться?”

Дядя запросто сложил огромные дубовые бревна на сани.

А на самом верху, на бревнах – высоко-высоко, и всю спину Ао видно.

Черный круп коня стал огромным, и от шерсти во все стороны искрится пот брызгами инея.

В березовой роще посветлело.

“Динь-динь!”, “Динь-динь!”, - в такт звенят колокольчики над Ао, и сани скользят вперед.

Солнце светит навстречу, греет лучами лицо.

Как ослепительно ярко! А над головой раскинулось голубое бескрайнее небо.

Масару стоит во весь рост на самом верху сложенных бревен и, размахивая руками, кричит: “Ого-го!”. “Динь-динь!” – звенят колокольчики…

“Ого-го!” … “Динь-динь!”

Стелется вперед серебристый снежный путь.

Когда Масару подъехал к станции, к перрону как раз подходил черный-черный паровоз. А из трубы паровоза валил белый-белый пар: “чух-чух!” - в точности, как его вороной конь Ао.

В городе все удивляются: “Ты что же, и в самом деле один приехал?” (Но на самом-то деле, конечно, Масару не один, а вдвоем с Ао приехал!)

Первый раз в жизни Масару прямо как взрослый делает настоящие, нужные покупки. И рис, и пшеничную муку, и соевый соус купил. А потом еще и черный сахар, и нитки…

А для младшего брата взял каринто - жареные лепешки с сахаром.

Маме купил консервы с ее любимыми ананасами.

Леденец для Ао, и себе, конечно же, два леденца…

Закончив покупки, Масару повел своего коня в кузню. Там дядя-кузнец снял с Ао старые подковы, и - “ж-жик, ж-жик”, - подпилил отросшие копыта.

Потом кузнец докрасна раскалил новые подковы и приладил к копытам. “Ш-ш-ш…”, - из-под раскаленного железа повалил резкий дым, и напоследок – “кан-кан…” - подбил подковы гвоздиками.

“Ну что, не больно? Не больно…”, говорит Масару. Дядя-кузнец чуть улыбается и утирает пот с лица.

А в соседний денник поставили жеребенка.

Такой он еще маленький, а к работе уже приучают.

“Пора возвращаться, а то скоро стемнеет!..” - но Масару никак не может отойти от жеребенка. А тот испуганно прядет ушками и топает копытцем.

“Держись, не бойся!..”

Когда стали подбивать подковы – “кан-кан-кан…” - жеребенок испугался, взбрыкнул, да и описался со страха.

На обратном пути воздух словно почернел. Надвигались ранние сумерки. Все меньше и меньше становилось путников на дороге, да еще и метель закружила нежданно-негаданно.

Вскоре совсем стало не различить снег и березы.

Надо спешить, чтобы не случилась беда.

“Скорее!..” - Масару стегает Ао по его широкому крупу. А по сугробам тем временем уже не пройти, не проехать.

В черную гриву Ао забивается снег, и щеки Масару от снега тоже совсем замерзли. “Скорее! Скорее! Прошу тебя!..”

Масару вспомнил отца. Отец, который не вернулся с войны, когда было так надо, стегал коня. И Масару что было мочи стал стегать до самых костей промокшего Ао: “Быстрее! Держись! Ну пожалуйста!..

“Гири-гири-гири…”,- стонал под санями снег.

Скоро стало совсем не проехать, и сани встали.

Ао словно ни на что не обращал внимания, и даже не оборачивался.

Тем временем с черного зимнего неба на землю спустились Холод и Ночь.

“Что же делать, Ао, неужели мы здесь умрем?.. Пожалуйста, не бросай меня...”

Когда Ао тряхнул гривой, будто чтобы сказать: “Не брошу”, снова звякнули его колокольчики: “Динь..”

В глаза коню забивались летящие хлопья снега, и Масару старался защитить его глаза своими рукавичками.

Он прижался к теплой морде коня и, обхватив рученками голову Ао, Масару почувствовал резкий запах лошадиного пота. И, в тот самый момент, когда конь снова тряхнул головой, откуда-то сверху вдруг раздался странный, ни на что не похожий голос: “Сбрось…сбрось…сбрось…”

“Как же?! Нельзя! Как же так - и муку, и черный сахар – все сбросить на снег?! А как же пирожки манчжу!..”

А ноги тем временем - вот-вот совсем закоченеют.

В конце концов, решившись, Масару взял, да и свалил весь свой такой важный груз с саней на снег!

После чего конь сразу же сдвинулся с места, и Масару тоже спрыгнул с саней и побрел следом за ним по сугробам.

Ао плыл в снегу.

Через некоторое время Масару так устал, что совсем не мог идти. “Мы ведь вместе, правда, Ао?..”, - и взобрался на пахнущую потом широкую и надежную спину коня, и ему захотелось спать...

Гудит, завывает ночными голосами Пихтовая Гора.

“Какая страшная пурга… И снег валит такой тяжелый…”

“Чего уж говорить, дети в такую ночь дома должны быть…”, - и дядя Юта вместе со всеми уходят в зимнюю ночь искать Масару, а дома мама с немой мольбой обращается вслед уходящим в ночь спасателям ее сына.

Мужчины заметили едва бредущего коня на самом краю рощи, там, где обрывался ветер. Следом за конем по снегу волочились распущенные поводья, к концу которых был привязан маленький мальчик.

“Ай да конь! Вот это конь!”

“А кто же это тебе рассказал, Масару, что все вещи с саней надо сбросить на снег?”

“Не знаю...”

“Но ведь надо же было, и сани, и все остальное бросить... Кто ж тебя надоумил?”

“Не знаю...”

Потом, когда Масару растирали, все тело его болело так, что слезы катились из глаз сами собой.

“Так кто же тебе все-таки это сказал?”

“……”,- и Масару молча прижимает свои ледяные ножки к теплым маминым.

И только лишь странный голос - тот голос так и остался у Масару где-то внутри.

А Дерево... Когда первый утренний свет доходит до самой поверхности океана трав, Дерево превращается в Думающее Дерево.

Вот под ним-то и проезжал Масару в тот самый раз, когда первый раз в своей жизни один, без взрослых поехал в город.