 |
Астронет: И. С. Шкловский/РФФИ Разум, Жизнь, Вселенная http://variable-stars.ru/db/msg/1174018/1_4.htm |
| Оглавление | | | Воспоминания |
Экспедиция на Байкал
Кандидат физ.-мат.наук Т.К.Бреус (ИКИ)
Кажется, это происходило в 1976 г. Сибирский двойник Института земного магнетизма, ионосферы и распространения радиоволн АН СССР в Иркутске решил устроить Международную конференцию по плазменной астрофизике. Нет ничего удивительного в том, что на приглашение немедленно откликнулись не только наши отечественные ученые, и притом, корифеи, работающие в обоих направлениях и на их стыке, но и американцы. Последних, как впрочем и наших, привлекала перспектива собственными глазами поглядеть на экзотические места, куда ссылали непокорных все правительства, когда-либо правившие в России.
Цвет отечественной науки, собравшейся в Иркутск, представляли такие люди, как И.С.Шкловский, Я.Б.Зельдович, В.Е.Захаров, Л.М.Озерной, В.В.Железняков, В.Ю.Трахтенгерц, В.П.Шабанский, В.А.Троицкая, К.И.Грингауз, Д.Д.Рютов, Е.Цедилина, Я.Э.Эйнасто, Н.А.Савич и еще многие другие известные ученые и их многочисленные сотрудники, аспиранты и молодые коллеги из России. Из иностранцев я запомнила, естественно, профессионально близких мне - Х.Родерера, К.Кола - экс- и действующего Президентов Международной ассоциации по геомагнетизму и аэрономии, К.Расселла - выдающегося магнитолога из Калифорнийского университета в Лос-Анжелесе, словом, не самых последних людей международного научного сообщества.
Устроители старались изо всех сил. Дело в том, что еще в те, казалось бы с современной точки зрения, благословенные времена застоя, в местах, отстоящих от Москвы всего на сотню километров, трудно было найти что- либо годное для пропитания, кроме калорийных высокоградусных продуктов. В Иркутске же, да и в других сибирских крупных городах, в "Продмагах" на прилавках обнаруживался, кроме того, патриотический напиток - консервированный березовый сок, да железные банки, содержащие смесь овощей урожая многолетней давности с рыбой не последнего улова. Кажется, эта провизия называлась "завтрак туриста", как бы в расчете на то, что не пропадать же залежавшемуся добру, а туристы - люди с крепкими желудками. Как утоляло голод остальное население города, не занимавшееся туризмом, установить не удалось. Организаторы конференции, разумеется, привлекли партийно- административные высшие инстанции, у которых в закромах для высокопрестижной конференции нашлось кое-что на пять дней и банкет.
Одна из наиболее завлекательных перспектив конференции была изложена в приложенной к приглашению записке. Записка возвещала о том, что все, кто хочет после конференции предаваться в течение двух недель дикому отдыху на необитаемом северо-восточном берегу озера Байкал в заповеднике, должен обеспечить себя пропитанием на этот срок, привезя его с собой из мест проживания. И все! К большому удивлению организаторов этой экспедиции - молодых талантливых физиков из Сиб.ИЗМИРАНа - Олега Парфенова и Саши Степанова - предаться неведомой дикости пожелало 37 человек, в основном, среднего и пожилого возраста, некоторые - с семьями и малыми детьми. Организаторы экспедиции, однако, оказались на должной высоте: было заготовлено полное туристическое обмундирование, включая рюкзаки, палатки, теплые спальники, ветровки и даже посуду. Заранее закуплены билеты в оба конца на летающую на подводных крыльях по Байкалу "Ракету" с таким расчетом, чтобы на обратном пути автобусы подхватили нас с борта и отвезли к самолету в аэропорт.
Конференция прошла великолепно! Были интересные доклады, жаркие дискуссии, замечательные экскурсии в Лимнологический музей с удивительными и уникальными образцами флоры и фауны Байкала. Помню, как И.С.Шкловский долго и неторопливо беседовал с В.Е.Захаровым под деревянным навесом на берегу вблизи музея. О чем конкретно, запомнилось плохо, хотя и присутствовала при разговоре. Осталось только ощущение удовольствия видеть рядом двух людей, которых я очень ценила. Было много новых знакомств и задушевных бесед, купание в ледяной воде Байкала (11oC), банкет с плясками до упаду в гостинице, так сказать, международного класса, с оригинальным названием "Ангара". Все это оставило, как мне кажется, неизгладимый след в памяти всех участников. Но некоторых ожидали еще совершенно неизведанные впечатления и испытания.
Ранним утром на следующий день после конференции в холле Института экспедиция разбирала снаряжение. Вещмешки, нагруженные также привезенным продовольствием и теплыми шмотками, явно перевешивали за 30 кг.
Иосиф Самойлович радовался как дитя. Он давно уже не предавался своему излюбленному туристическому отдыху, а теперь еще предстояло побывать там, откуда начиналась его трудовая биография десятника на БАМе. Кроме того, его супруга - Александра Дмитриевна, о которой он сильно беспокоился с самого первого дня конференции, наконец добралась поездом из Москвы и не опоздала к старту нашей экспедиции. И.С. всегда удивлялся, как удавалось "его Шуре" сохранить столь преданную любовь к отечеству, предававшему лучших своих граждан, и необычайную терпимость к его народонаселению! Александра Дмитриевна четверо суток пересекала с Запада на Восток свою любимую страну в не очень-то комфортабельном и, как всегда, плотно заселенном российском поезде, только для того, чтобы "увидеть все своими глазами". И.С. явно этим слегка гордился и, по-моему, завидовал жене, имевшей время и физические силы для такого подвига. Взволнованная полученными впечатлениями и предстоящими приключениями, разбирая в холле предложенную экипировку, Александра Дмитриевна не расставалась, тем не менее, с небольшим красным рюкзачком, который оберегала от вежливых коллег И.С., галантно предлагавших избавить ее от ноши. Рюкзачок был предметом ее неустанных забот всю последующую, полную разнообразных происшествий, дорогу вплоть до высадки на берег Байкала вблизи бухты Ай-я-я.
В Листвянке очень ранним утром мы погрузились на "Ракету", и началось 11-и часовое плавание вдоль всего озера с юга на север в город Нижнеангарск - деревянное творение строителей БАМа. Из Нижнеангарска мы должны были, дождавшись кораблика, принадлежавшего Институту Лимнологии Сибирского отделения АН СССР, поплыть на юго-запад и выгрузиться вблизи таежного распадка в нескольких километрах от бухты Ай-я-я.
Ракета летела по озеру, а мы любовались рерихо-кентовскими контрастами белой воды и темно-синей гряды гор, окаймляющей берега озера, макушки которых окрашивались сначала предрассветным перламутром, а позднее оранжево-желтой зарей восходящего Солнца. Доктор[1] был душой компании. Его творческая мысль, вдохновленная несравненной красотой Байкала и присутствием благодарной и близкой ему по духу аудитории, била ключом. Он был взволнован тем, что комфортабельный способ передвижения по Байкалу, которым мы воспользовались, очень скоро может загубить озеро, являющееся самым крупным в мире резервуаром бесценной чистейшей воды. До того, как ракеты стали бороздить его воды, оставляя за собой клубы дыма и гари, по Байкалу туристы плавали на допотопном "Комсомольце", дошлепывавшем с помощью своего колеса до северной оконечности озера за пятеро суток. И Доктор принялся немедленно за расчеты, применяя чисто астрономический подход к задаче спасения Байкала. Он оценил, что за три года эксплуатации двух Ракет озеро полностью покроется пленкой топливных отходов, и этого достаточно, чтобы его воды стали непригодными для использования в тонких химических технологиях. В то же время, если позволить японцам, например, страдающим недостатком чистой воды и избытком высокоразвитых технологий, самим построить трубопровод и забирать из устья Ангары воду в таком количестве, чтобы не уменьшить ее объем в озере, то Сибирь может на этом деле без труда и ущерба получать 10 миллиардов долларов в год, продавая воду по центу за литр. Как видите, астрономические таланты Доктора могли бы принести и практическую пользу отечеству. Доктор увлеченно рассказывал окружавшим его спутникам о своих расчетах. Ему просто не терпелось поскорее довести до сведения судьбоносных инстанций свою идею. Пораженные открывшейся перспективой, слушатели горячо советовали немедленно оформить идею И.С. в виде памятной записки и направить ее в Академию Наук как руководство к действию. Кстати, вскоре по возвращении Доктор осуществил это, но реакции не последовало. Еще не подоспело время коммерциализации Академии Наук и всего остального в стране.
За беседами, дискуссиями и путевыми впечатлениями время пролетело незаметно, и, наконец, мы подплыли к славному городу Нижнеангарску. Наши организаторы заранее созвонились с тамошним начальством и, несмотря на выходные дни, нам был заготовлен отличный ужин в местной столовой для строителей и спальные места в школьном здании. Ужин оказался на славу. И.С. сравнивал по-домашнему вкусно испеченные пирожки, чистоту струганных столов и обаяние миловидных девушек - раздатчиц в белоснежных марлевых коронах на взбитых при- ческах - с грязью и опасной для здоровья и жизни продукцией нашей институтской столовки. Город пах смолой и поражал необычной приветливостью, доброжелательностью и демократизмом его юных обитателей. Он был чистенький, с желтыми домами из неокрашенных досок и большими полукруглыми ангарами, в которых располагались магазины, клубы и гаражи. Поражали яркие краски застывшей по случаю выходного дня техники. Красно-желтые японские подъемные краны и автопогрузчики, синие бытовки сверкали под солнцем, нетронутые, как это водится в глубинке России, извечной ржавчиной. Единственным мусором, в отличие от помоек все той же всероссийской глубинки, здесь были свежие кремовые опилки и ярко-оранжевая стружка сосновых стволов. Утомленные дорогой и переполненные приятными впечатлениями от столь удачно начавшейся экспедиции, мы устроились на ночлег, улегшись прямо в походном обмундировании на кроватях с железными сетками, стоящих рядами в огромном школьном здании. Утром, поинтересовавшись, чем можно объяснить столь радушный прием нашей компании местными властями, мы выяснили, какой благодарности они ждут от нас: на обратном пути знаменитые советские ученые должны будут выступить в местном клубе и поделиться достижениями отечественной науки и перспективами ее развития. Это известие взволновало и удивило Доктора. Как! Здесь на БАМе вдали от цивилизации в трудных условиях огромной стройки, которую он сам когда-то в своей юности начинал в Сибири, предстоит рассказать молодому поколению о любимой астрофизике так, чтобы эта встреча не оставила просто галочку в списке мероприятий, проведенных местными властями, но чтобы бамовцы запомнили ее! Мысль о любой "халтуре" была ненавистна Доктору. Я чувствовала, что он мысленно возвращался к этой задаче и готовился ответственно к встрече почти во все время нашего похода. Довольно часто, гуляя по берегу Байкала уже на месте, он спрашивал меня "Как ты думаешь, что им рассказать? Поймут ли?"
Однако встреча с бамовцами оставалась еще в перспективе, а мы, позавтракав все в той же столовой, погрузились утром на лимнологический кораблик и поплыли к месту, предназначенному для нашего дикого отдыха. Кораблик стал на якорь в метрах пятидесяти от берега, и дальше по мелководью мы долго перебирались со своим грузом с помощью двух лодок. На берегу нас ждал лагерь "Комарик": то есть деревянные навесы над очагом и запрудой, образованной по течению ручья, вода которого имела температуру 40o (своеобразной баней), и деревянные туалеты на отшибе - у края поляны, предназначенной для палаток. На самом берегу стояла хибарка - "Магазин", никем не обитаемая. В метрах двухстах от "Комарика" в тайге располагалось продолговатое одноэтажное строение, вмещавшее две огромные комнаты с отдельными выходами с противоположных сторон. В каждой имелось штук по двадцать кроватей. Невдалеке от строения темнела коричневыми бревнами другая хибарка - столовая с кухней. Все это вместе с магазином называлось - больница. Сюда завозились из Нижнеангарска долечиваться принятием целебных горячих ванн выздоравливающие строители БАМа. Никому, в том числе и единственному престарелому врачу этой больницы, был совершенно не ведом состав воды, бьющей из горячих ключей вблизи "Комарика". Зато интенсивность воздействия ее на организм мы ощутили вполне, бросившись немедленно плескаться и плавать в запруде и с превеликим трудом, и с сердцебиением выбираясь на берег уже через 10 минут. Двух пациентов больницы, однако, все это мало волновало, ибо лечил их доктор совместным принятием внутрь универсального целебного российского лекарства, и к запруде они и не приближались. Незаселенную этими пациентами женскую половину строения предложили занять почетным и знаменитым участникам экспедиции, и, в первую очередь, И.С.Шкловскому с супругой и К.И.Грингаузу с супругой, Н.А.Савичу и др. И.С. немедленно предложил присоединиться Озерному - "Ленечке", как его звал Доктор, и всем дамам экспедиции. Л.М.Озерного Доктор нежно любил, и к тому же семья И.С. соседствовала с ним по дому в Москве. Леня, как выяснилось позднее, будучи вполне крепким физически человеком, несмотря на свой хрупкий и романтический внешний облик, с удовольствием согласился жить с нами в доме, отказавшись от палатки. Ему, как и Доктору, представлялась очень заманчивой перспектива тесного общения, профессиональных и дружеских бесед. Он всю дорогу так трогательно ухаживал за Доктором, что супруга К.И.Грингауза, ничего не подозревавшая о предистории их взаимоотношений и научном статусе, как ей казалось, юного Озерного, как-то за обедом в больничной столовой с ядовитым сарказмом выговорила Озерному за подобострастие перед авторитетом, который, по-видимому, может помочь ему защитить диссертацию. В оправдание бескорыстия Л.М. хочу заметить, что ему я обязана своим спасением в этой экспедиции. Когда мы заблудились в тайге, и у меня был гипогликемический шок из-за голодания и перегрузок, именно Озерной, на вид более субтильного телосложения, чем многие другие участники экспедиции, взвалил на грудь мой громадный рюкзак (свой отягощал его спину), и с этой тяжелейшей ношей шел по непроходимым дебрям тайги и сопкам, пока мы не выбрались, напевая порой песенку, чтобы у меня не возникал комплекс вины за то, что обременяю его столь сильно. Следует отметить, что из участников экспедиции согласились жить в доме-больнице только я и А.Антоновна. Остальная публика, в том числе и представительницы прекрасного пола, предпочли палатки на берегу вдали от благ цивилизации. И немного потеряли! Дни мы все равно проводили со всеми на берегу, а по ночам ощущение больничной скученности, сопровождавшейся стонами и храпами из-за стены, не давали спать даже в столь просторном помещении не только мне, но, насколько я поняла, и Доктору. В 6 час утра он уже выскакивал на простор лесной поляны у дома, делал зарядку, брился, умывался и, если я, время от времени, составляла ему компанию, разбуженная по тем же причинам в такую рань, то утренние беседы наши обычно подводили Доктора неизбежно к одной из его знаменитых устных историй, записанных позднее и изданных под названием "Эшелон". Так, например, я впервые услышала историю вражды В.И.Красовского и И.А.Хвостикова, которых хорошо знала по Институту Физики Атмосферы АН СССР, где работала над дипломом в лаборатории В.И. в то же время, когда Доктор совмещал свою деятельность в Университете с работой у Красовского на полставки. Наши оценки характера Валерьяна Ивановича сходились, но меня поразила широта души И.С., совершенно простившего В.И. ту историю, которую он описал в новелле "История одной ненависти".
После войны на Крымской Астрофизической Обсерватории В.И. внедрял в методы наблюдения свечения ночного неба сверхчувствительные ЭОПы - электронно-оптические преобразователи, позволившие ему обнаружить сразу несколько ярких новых полос в ближней инфракрасной области спектра. Деятельность В.И., однако, в связи с тем, что ЭОПы были трофейными, была окутана строжайшей секретностью. Несмотря на значительные экспериментальные успехи, В.И. в ту пору не обладал еще достаточной научной эрудицией, и правильную интерпретацию его результатов дал, все-таки, Доктор, да еще доложил их на Всесоюзной конференции. Разразился конфликт. "Дело доходило до попытки применить против меня такой сильный и испытанный "полемический" прием, как обвинение в разглашении государственной тайны... От неминуемой кары (дело-то ведь происходило не в каком-нибудь, а в достопамятном 1949 году) меня спас, как я узнал много позже, сам Шайн, в те годы директор обсерватории." - пишет И.С. в своей новелле. Но прошло несколько лет, от старого конфликта не осталось и следа, и И.С. простил В.И. все, так как считал его незаурядным человеком со сложной судьбой, который немало способствовал торжеству той "гидроксильной" теории свечения ночного неба, которую предложил И.С. в момент конфликта. И.С. принял предложение В.И. работать на полставки в его лаборатории, и между ними установились ничем не омраченные до конца жизни И.С. отношения. Тогда впервые в жизни я получила урок удивительной лояльности И.С. в отношениях с людьми, которых он ценил, и была буквально потрясена этим качеством Доктора.
Разумеется, это была не единственная история, услышанная нашей туристкой компанией от Доктора в то благословенное время. Обычно смеркалось поздно. Ночи озарялись свечением Луны, отраженным фосфоресцирующими белыми мхами, покрывающими нашу поляну. Молочно-белая гладь озера завлекала обманчивой теплотой. Доктор восседал перед нами на огромной коряге, вымытой добела водами Байкала и высушенной солнцем, как кудесник или волхв, и мы теряли чувство времени и места, ощущая себя единственной выжившей цивилизацией на Земле, вернувшейся к первозданным истокам, а воспоминания о нашей истории передавал нам наш Патриарх.
К сожалению, нет возможности подробно рассказать обо всех приключениях этого дикого отдыха. О том, как часть группы ушла в поход на соседнее озеро Фролиху и заблудилась в тайге, теряя силы без продовольствия и воды, как Ян Эльмарович Эйнасто со своими спортивными коллегами - астрофизиками из Эстонии, умевшими ориентироваться на местности, три дня искали нас и нашли, как Александра Дмитриевна ежедневно варила ведро супа, чтобы накормить заблудших, если они, голодные и озябшие, вдруг выйдут на берег из тайги, и выливала добро, так и не дождавшись этого счастливого момента. Иосиф Самойлович метался от берега к больнице, в отчаянии призывая больничного доктора отправиться на лодке в Нижнеангарск, уговорить лесника запустить в воздух спасительные ракеты или стрелять, чтобы мы могли идти на звук или свет. И корил себя за то, что отпустил восемнадцать человек в такое сомнительное путешествие.
Но все окончилось благополучно. Мы выжили, хотя и с трудом, выбрались из тайги, и на следующий же день уже плыли в Нижнеангарск в замызганных и прожженных на кострах ветровках, в штанах, смазанных поверху толстым слоем антикомаринной мази, с закусанными и опухшими физиономиями (и не только!), но счастливые вдвойне и с воспоминаниями на всю оставшуюся жизнь.
В Нижнеангарске нас ждало объявление в клубном ангаре о предстоящей в тот же вечер встрече с известными учеными. Народ в нарядах импортного производства, включая вечерние платья из бархата, экзотично тусовался на фоне дощатого ангара, явно надеясь на быстрое окончание лекций и последующий танцевальный вечер. В оправдание нижнеангарцев следует заметить, что в местных магазинах продавались только товары из Японии, и, как нам призналась продавщица, сюда частенько заезжали гости из столицы, и даже космонавты, отовариться заграничными шмотьем и техникой, которая в центральных районах страны в ту пору была большим дефицитом. В репродукторе на весь деревянный городок гремела легкая музыка, обещающая именно танцевальное продолжение торжественной части. Доктор был просто в отчаяньи! Отказаться после проявленного местными властями гостеприимства было невозможно. Устроителям пришлось приносить извинения и объяснять подозрительный вид лауреатов Ленинских и Государственных премий, восседавших за традиционным столом президиума в несоответствующих такому случаю одеяниях. Но вот музыка умолкла, зал угомонился, и Доктор первым начал свой рассказ. Он рассказывал о физике Солнца. Я не помню деталей его лекции - слишком нервничала и беспокоилась за успех мероприятия. Помню, что в зале установилась затаенная тишина, и как только Доктор завершил свою лекцию - посыпались вопросы. В первый момент никто даже не обратил внимание, что вопросы и оживленное их обсуждение были, вообще говоря, вполне профессиональными со стороны аудитории. Доктор отвечал на них с большим вдохновением и блистал остроумием, как всегда, когда получал удовольствие от общения. После окончания встречи, взволнованно разгуливая перед клубом, он все еще не мог оправиться от удивления. "Представляешь, - говорил он мне, - здесь, за тысячи верст от центра и цивилизации, народ волнует проблема нейтрино! Узнай, кто эти люди, пожалуйста!" Это были, в основном, студенты различных вузов страны, от Ленинграда до Владивостока, которые приехали подрабатывать на БАМ и которые были действительно благодарны случаю, позволившему им услышать столь интересные выступления.
Обратный путь на материк не был усыпан лаврами. Прежде всего, устроители встречи посчитали, что они уже с нами расплатились своим гостеприимством в день нашего приезда. На обратном пути кормить нас и давать ночлег никто не собирался. Партийные власти, которым наши организаторы пытались дозвониться, где-то отдыхали, по-видимому, были на рыбалках. Пришлось разбивать палаточный лагерь прямо на берегу у порта. Шел проливной дождь, упрямо заливавший разжигаемые костры. Кромешная тьма окутала опушку леса так быстро, что только в упор освещая фонариком блуждающие в поисках пристанища тени, можно было кое-как распределить всех по палаткам. Палаток не хватало. С учетом того, что часть участников похода должна была жить в больнице, их было захвачено меньше, чем теперь требовалось. Приходилось тесниться. Сложный вопрос распределения по палаткам пытались разрешить по принципу "маститый с маститым", а остальные - "кто с кем хочет". Время от времени раздавались нервные возгласы уставших от экзотики жен. И.С. и А.Д. ничему не противились и тихо забрались в предложенную палатку. Для Доктора это был нелегкий день.
Раннее утро застало печальную картину. Голодные и замерзшие, мы высыпали на пристань к "Ракете" и выяснили, что она сможет отправиться в путь, только если удастся починить турбину. Самые технически грамотные и физически сильные понесли турбину на руках куда-то вглубь городка. А мы... Вот тут-то и раскрылась тайна красного рюкзачка Александры Дмитриевны. Спокойно расхаживая под моросящим дождичком между небритыми и пасмурными, как погода, сотоварищами по экспедиции, она предлагала каждому выпить натощак сырое яичко, вытаскивая их из рюкзачка в квадратных бумажных упаковках, аккуратно перевязанных веревочкой. Дело в том, что Иосиф Самойлович любил завтракать яичницей, а Александре Дмитриевне очень повезло перед экспедицией: в одном из абсолютно пустых магазинов Иркутска неожиданно "выбросили" для продажи яйца, и ей удалось закупить сразу три десятка. Иосифу Самойловичу съесть их за 14 дней, разумеется, не удалось, и теперь они как нельзя пригодились.
Ракету все-таки починили. Капитан послал радиограмму в Иркутск о том, что мы задерживаемся, и о том, что автобусы должны нас ждать в Листвянке до победного. К ней мы подплывали лунной ночью. Помню только, что аквамариново-синее небо было почему-то темнее, чем синяя же вода озера, по которой бежала серебряная дорожка лунного света. Притихшие и околдованные несравненными красками байкальской природы, мы молча прощались с ней, с той красотой и счастливыми мгновениями, которыми одарила нас так щедро эта экспедиция. Переполненные благодарностью к организаторам похода, уже в самолете, мы под руководством Иосифа Самойловича дружно сочиняли телеграмму дирекции СибИЗМИРАНа, надеясь, что она спасет хороших ребят от грозной кары за безответственность, проявленную в организации такого трудного похода. Дело в том, что они никогда не бывали в тех краях, куда так смело зазвали своих гостей, и только видели наш распадок из иллюминатора самолета, пролетая над Байкалом в очередную командировку.
80-е годы
Я решилась вновь всмотреться в события, давно уже прожитые и пережитые, о которых, возможно, многие думают, что лучше бы их и вовсе не вспоминать. Могу лишь ответить словами скульптора В.Сидура: "Я раздавлена непомерной тяжестью ответственности, никем на меня не возложенной..."
Каждый понедельник, едва лишь я успевала открыть дверь своей комнаты на втором "директорском" этаже ИКИ, как раздавался телефонный звонок. Он звучал как-то особенно настойчиво, нетерпеливо, в соответствии с настроением звонившего. Очевидно, что телефонные звонки бесстрастны, но я почему-то интуитивно бросалась к трубке в ответ именно на этот звонок, и, действительно, слышала резкий от нетерпения, взволнованный голос Доктора: "Тамара, поднимись ко мне сей час же! Можешь?" Разумеется, я неслась на последний этаж 12-ти-этажного здания, отложив все неотложные дела и заботы других людей, обычно начинавших свои визиты и звонки в понедельник особенно рано. Меня ждала очередная новелла, еще рукописная, свеженькая, только что из-под пера - записанная в воскресенье, одна из тех, писать которые Доктор завершил почти одновременно с завершением своей жизни.
Доктор всегда волновался, отдавая на суд первых читателей свои новеллы. Читателями, как правило, были люди близкие и доверенные. Новеллы, в которых была "правда, и только правда", в те времена, когда Доктор писал их, могли считаться только подпольной, диссидентской литературой, увидеть которую опубликованной никто не ожидал. Многие близкие Доктору люди слышали содержание новелл в его устном изложении. И все- таки Доктор волновался! Он просто не мог отпустить от себя читающего. Он следил за выражением моего лица, за малейшей реакцией на текст. А я, немедленно и безоглядно увлекшись, забывала о том, что за мной наблюдает автор. В этом-то и было все удовольствие для Доктора, увидеть искреннюю, т.е. честную, реакцию на написанное. Доктор писал "на одном дыхании". Он практически не правил текстов своих рукописей. Это хорошо видно по некоторым сохранившимся у меня подаренным им оригиналам рукописей. Впрочем, не приходится удивляться. Он и говорил блестяще, четко излагая мысли, ярко иллюстрируя их, без заминок и междометий, говорил как писал. Его реакция в дискуссиях всегда была мгновенной, профессионально глубокой и точной, саркастической в соответствующих случаях, когда дискутирующий демонстрировал претенциозность при слабости аргументов, юмористической, если оппонент сам ощущал свою "слабину".
Я, наверное, была неважным критиком, совершенно субъективным. Новеллы мне нравились. Меня подкупало в них все: оценки людей и ситуаций, темперамент автора, его честная позиция, блеск его литературного таланта, грандиозность его личности, его неравнодушие и сугубая совесть. Сугубая совесть всегда считалась в индийской мудрости выражением высшего развития человеческого сознания. К Доктору это относится в полной мере.
Признаться, при чтении написанных Доктором профессиональных книг по астрофизике у меня возникало почти такое же ощущение, как при чтении его новелл. Они вдохновляли, увлекали, читались как бестселлеры, только из жизни и смерти Звезд, Вселенной и Разума. Несмотря на то, что приходится читать немало интереснейшей научной литературы в своей и смежных областях, все-таки ничего, подобного книгам Доктора мне не попадалось. Впрочем, это практически общепризнанно во всем мире. Книги переводились и издавались за рубежом, сразу же раскупались и неоднократно переиздавались и у нас, и на Западе.
Я не буду обсуждать оценки и отношение многих людей, которых задевала его принципиальная позиция, обижало резко высказанное мнение, шутка, произнесенная в присутствии коллег, словом, те проявления неудержимого темперамента, последствия которых было, вообще говоря, не очень уютно испытывать на себе окружающим. По этой причине многие не воспринимали справедливости его замечаний. Разумеется, иногда эти замечания могли быть и не вполне адекватными. Доктор был бескомпромиссен и имел шкалу ценностей слишком большого масштаба для обычного уровня окружающих. Терпимостью он не обладал.
Конечно, многим хотелось бы, чтобы он был подобрее и поснисходительнее. Важнее всего то, что он никогда не причинял зла намеренно даже тем, кого не уважал. Доставалось под горячую руку обычно просителям или вымогателям, или, как он говорил "ковырялам" в науке, и, разумеется, всем тем, кто пытался совершить какую-либо несправедливость в его присутствии. На этот счет у него было поразительное чутье даже тогда, когда "дохлая кошка" была очень глубоко зарыта. Например, на заседаниях аттестационной комиссии, которой Доктор много лет руководил бессменно, иногда обсуждалось повышение в должности кандидатур, грубо говоря, идущих по блату, с которыми Дирекции необходимо было расплатиться за проявленное усердие или еще за что-либо. Бывало же такое нередко в текущей жизни любого отечественного научного института. Случалось, что претенденты вполне соответствовали возжеланной должности, однако соглашались идти в обход неизменной даже в таком деле очереди из-за заранее распределяемых квот по отделам. Зачастую все было обставлено наилучшим образом, и кандидатура усердно проталкивалась с помощью убедительных и пристойных аргументов. Но Доктор очень быстро начинал испытывать беспокойство и ощущать неладное, и, в конце концов, добирался до истинного положения вещей прямо на заседаниях Комиссии. Часто Сагдеев "вытаскивал меня на ковер" после Комиссий и высказывал подозрение, что, готовя заседание, я предупредила Доктора о намечаемой акции. Видит Бог, этого никогда не требовалось. Секретарь Комиссии Ира Калошина вместе со мной не переставала удивляться интуиции Доктора.
Вскоре после смерти Доктора Р.З.Сагдеев стал убеждать Академию наук, что двум астрофизическим экспериментальным отделам тесно в ИКИ, а позднее новый директор - А.А.Галеев выступил против финансирования строительства большого радиотелескопа РТ-70. которое начал Н.С.Кардашев. В.Л.Гинзбург, А.Д.Сахаров и Е.Л.Фейнберг поддержали предложение директора ФИАН им.П.Н.Лебедева академика Л.В.Келдыша перевести Н.С.Кардашева вместе с сотрудниками бывшего отдела Доктора в свой Институт.
Доктор умел прощать людям, чей вклад в науку считал ценным. Именно так он относился в Я.П. Зельдовичу и В.Л. Гинзбургу, инициировавшим длительный приоритетный спор в научных публикациях по поводу применения синхронного механизма в астрономии, а также ряда других приоритетов.
Разлад в В.Л Гинзбургом Доктор переживал тяжело. В.Л. был одним из положительных героев его новелл, причем когда они писались, ссора была в разгаре. Доктор всегда говорил мне о В.Л., как о человеке гражданского долга. Он отмечал мужество В.Л. в защите А.Д. Сахарова, Л.М. Озерного и рыцарскую смелость в личной истории. Что же могло быть причиной неудовлетворения В.Л.Гинзбурга приоритетной ситуацией в астрофизике?
Приоритеты - дело тонкое и сложное. Я, однако, считаю, что одной из главных причин недоумения В.Л.Гинзбурга по поводу всеобщего признания приоритетов Доктора, его непонимания личности Доктора, его стиля работы, была довольно типичная, вообще говоря, недооценка физиками-теоретиками специфики и эффективности методов исследований, которые характерны для таких наук, как астрофизика или геофизика. Главным содержанием этих наук является наблюдение природных явлений и интерпретация данных этих наблюдений. Между открытием нового явления и построением адекватной теории в астрофизике или геофизике должна иметь место интерпретация этого явления даже без какой-то серьезной теоретической разработки. Интерпретация здесь занимает совершенно особое положение, потому что ее практически невозможно тестировать с помощью относительно легко осуществляемых наземных лабораторных экспериментов, как в других науках. Без достойной интерпретации данных наблюдений может быть создано множество вполне элегантных теорий, но все они могут оказаться недостоверными или преждевременными.
Для классических физиков-теоретиков - Гинзбурга и Зельдовича, занявшихся астрофизикой в зрелом профессиональном возрасте (после 30 лет), она стала сферой применения их физического опыта и математической эрудиции. По-видимому, они иногда преувеличивали роль "количественной теории" и недооценивали значение физической интуиции и удивительного чисто астрофизического таланта интерпретации, которыми блестяще владел Доктор, именно таким способом забивавший "голы в ворота неведомого".
| В начало страницы |
Кандидат физ.-мат.наук Л.М.Гиндилис (ГАИШ)
Иосиф Самуилович Шкловский был человеком ярким, эмоциональным, и это накладывало отпечаток на все, чем он занимался. Одна из драматических страниц его деятельности связана с проблемой внеземных цивилизаций (ВЦ). В начале 60-х годов он привлек внимание научной общественности к этой проблеме. В 1962 г. вышла его знаменитая книга "Вселенная, жизнь, разум", сыгравшая выдающуюся роль в постановке и обосновании проблемы связи с ВЦ. В то время поставить вопрос о серьезном научном изучении этой проблемы было непросто. По меткому выражению У.Салливана, это было самоубийственно в смысле научной репутации. И.С.Шкловский оказался в числе тех немногих ученых, которые не побоялись бросить вызов. Его высокий научный авторитет, безупречная научная репутация, как и свойственная ему сила убеждения, несомненно, сыграли важную роль в том признании, которого сразу удалось добиться столь необычному новому научному направлению. По крайней мере, у нас, в Советском Союзе, И.С.Шкловский по праву считается основоположником этого направления; но и в международном масштабе его вклад в эту проблему вряд ли можно переоценить. Поэтому для многих было неожиданным, когда в 1976 г. И.С.Шкловский опубликовал в "Вопросах философии" статью, в которой он отстаивал тезис об уникальности нашей цивилизации во Вселенной. Этой позиции И.С.Шкловский твердо придерживался до конца своей жизни. Правда, он подчеркивал, что речь идет не об абсолютной, а о практической уникальности, но эта оговорка не меняла сути дела. Менее известно, что придерживаясь концепции уникальности, И.С.Шкловский никогда не выступал против развертывания работ по поиску внеземных цивилизаций, а в частных беседах признавался, что он первый бы радовался, если бы эти поиски увенчались успехом.
Для того чтобы понять эволюцию взглядов И.С.Шкловского на проблему ВЦ, надо ближе познакомиться с ним, как с личностью. И.С.Шкловский был не только крупнейшим астрофизиком нашего времени. Он был человеком широко талантливым: хорошо рисовал, прекрасно знал поэзию, мог без конца наизусть читать стихи, обладал удивительным даром рассказчика и незаурядным литературным даром. Но все это характеризует его не в полной мере. И.С.Шкловский обладал редким качеством - он был мыслителем. Он серьезно интересовался глобальными проблемами современности задолго до того, как появился и получил права гражданства сам этот термин. Я думаю, что именно интерес И.С.Шкловского к глобальным проблемам заставил его обратиться к проблеме ВЦ.
Он указывал на необходимость изучения закономерностей развития космических цивилизаций, подчеркивал, что проблема ВЦ является, в первую очередь, проблемой социологической, что ее нельзя подменять более узкой проблемой связи с ВЦ, акцентируя при этом внимание на технических аспектах такой связи. Как мыслителя, И.С.Шкловского не удовлетворяла наивная вера некоторых исследователей в то, что достаточно построить большой радиотелескоп, и вековая проблема установления контакта с ВЦ будет, тем самым, решена. Он называл такую точку зрения "подростковым оптимизмом", и мне кажется, она вызывала у него известное раздражение. Может быть, эта неудовлетворенность, этот внутренний протест против упрощенческого подхода к проблеме породил разочарование и тем самим сыграл определенную роль в эволюции его взглядов на проблему ВЦ.
Надо сказать, что отношение И.С.Шкловского к проблеме ВЦ с самого начала было проникнуто духом пессимизма. Уже в первых работах он подчеркивал преимущественность короткой шкалы жизни ВЦ. Впоследствии он признал, что фатальной неизбежности короткой шкалы для всех цивилизаций не существует. Именно после переосмысления этой проблемы (по времени это совпало с первой советско-американской конференцией СЕТI в Бюракане в сентябре 1971 г.) И.С.Шкловский начинает склоняться к мысли об уникальности нашей цивилизации. Эту концепцию он впервые высказал в 1975 г. (на Зеленчукской школе-семинаре СЕТI), а опубликовал ее в 1976 г. Таким образом, пессиместическое отношение к проблеме существования ВЦ нашло новую форму выражения, трансформировавшись от идеи о короткой шкале жизни к идее практической уникальности.
Те, кто внимательно следил за дискуссиями по проблеме ВЦ, согласятся, что в таком переходе нет резкого, принципиального изменения взглядов, скорее просто смещение акцентов.
В чем же причины глубоко пессиместического взгяда И.С.Шкловского на проблему ВЦ? Мне кажется, дело в следующем. И.С.Шкловский никогда не был безразличен к судьбе нашей земной цивилизации. Остро ощущая противоречия современного мира, всю несообразность, неустроенностъ жизни на нашей планете, раздираемой внутренними противоречиями, он пришел к ощущению крайнего пессимизма во всем, выражением которого и явилась его идея об уникальности (одиночестве) нашей цивилизации, а позднее - о тупиковом пути развития, связанным с приобретением разума. Это трагедия крупного ученого и гражданина, мысль которого не могла смириться с тем, что он видел, и который на какой-то момент потерял светлую перспективу.
| В начало страницы |
Член-корреспондент Армении Г.А.Гурзадян
Это было в 1973 г. По приказу президента АН СССР М.В.Келдыша была составлена комиссия по рассмотрению научной программы космической обсерватории "Орион-2", вывод которой на орбиту вокруг Земли должен был состояться в ближайшие месяцы. И вот, после моего доклада и выступлений представителей двух научных организаций - официальных оппонентов, первым выступил, в качестве члена упомянутой комиссии, И.С.Шкловский. Это выступление заразило всех присутствующих своей искренностью, принципиальностью, самим подходом к обсуждаемому вопросу, и да, это тоже было, своим нескрываемым патриотизмом истинного ученого; Иосиф Самуилович говорил о том, что наконец нам, советским астрофизикам, посчастливилось заиметь свою обсерваторию за пределами земной атмосферы и что в наших руках окажутся первые коротковолновые спектрограммы звезд: "Надо предельно упростить программу наблюдений "Ориона-2" с тем, чтобы обеспечить успех этого чрезвычайно важного эксперимента".
Иосиф Самуилович призывал меня, как руководителя эксперимента, отказаться на первых порах от программы наблюдений южного неба, "нам крайне нужно иметь ультрафиолетовые спектрограммы звезд вообще, и именно сейчас, когда мы ничего не знаем о поведении звезд в ультрафиолете, коротковолновая спектрограмма любой, первой попавшейся звезды, несомненно, представит огромный научный интерес". В своем выступлении Иосиф Самуилович неоднократно подчеркнул важность принятия всех мер для обеспечения работоспособности "Ориона- 2" на орбите, и не скрывая своей озабоченности о будущем внеатмосферной астрономии, изрек: "Я более чем убежден, что успех "Ориона-2" откроет нам, советским астрофизикам, дорогу в космос".
| В начало страницы |
Кандидат физ.-мат.наук Р.Д.Дагкесаманский (ФИАН)
Мои встречи с Иосифом Самуиловичем, хотя и происходили на протяжении без малого двадцати пяти лет, были довольно редки и, по большей части, носили случайный характер. В то же время, благодаря яркой индивидуальности этого человека, каждая из таких встреч запоминалась надолго.
Впервые я увидел И.С.Шкловского в конце 1960 г. в конференц-зале ГАИШа. Для меня, в то время молодого специалиста, только что закончившего Ленинградский университет, он представлялся стоящим где- то близко к вершине Олимпа, автором замечательных монографий, в том числе и хорошо известной мне, как начинающему радиоастроному, книги "Космическое радиоизлучение". Доклад Иосифа Самуиловича был посвящен животрепещущей теме - природе радиогалактик и был сделан, как мне показалось, очень темпераментно и убедительно. По-видимому, ни у кого из присутствовавших (а конференц-зал ГАИШа был переполнен) не оставалось сомнений в том, что феномен радиогалактик вызывается мощными активными процессами, происходящими в ядрах родительских галактик, и уж никак не столкновениями двух гигантских звездных систем. Тем более неожиданным оказалось короткое замечание проф. Б.А.Воронцова-Вельяминова, из которого следовало, что еще совсем недавно Иосиф Самуилович также горячо отстаивал гипотезу сталкивающихся галактик. Реакция И.С.Шкловского была совершенно недвусмысленна: да, он и в докладе отмечал, что тезис об активности галактических ядер применительно к радиогалактикам впервые был выдвинут и обоснован В.А.Амбарцумяном; да, он (Шкловский) какое-то время оставался приверженцем гипотезы сталкивающихся галактик; но какое это имеет значение сейчас, когда уже совершенно очевидно, что практически вся совокупность наблюдательных данных блестяще подтверждает первую из этих двух точек зрения и явно противоречит второй.
Все, кто имеет отношение к науке, хорошо представляют себе, как нелегко бывает признавать собственные заблуждения, и Иосиф Самуилович, конечно же, не был в этом вопросе исключением. Но в отличие от многих ученых, признав однажды правоту другой точки зрения, он тут же становился горячим ее пропагандистом, особенно если речь шла о важной с его точки зрения проблеме. Эта горячая приверженность научной истине, увлеченность ею (в том виде, в каком она представлялась ему на данный момент) вместе с замечательной интуицией, были, на мой взгляд, наиболее характерными чертами таланта И.С.Шкловского как ученого.
А вот и другая картина, которая всплывает в моей памяти. В 1962 г. мне посчастливилось возвращаться из Тарту, где проходила одна из первых у нас в стране "школ", посвященная проблемам космогонии, в одном купе с И.С.Шкловским, С.Б.Пикельнером и Э.А.Дибаем. Из соседнего вагона приходил к нам "на огонек" Д.А.Франк- Каменецкий. Разговоры, которые велись в купе, можно отнести к разряду "околонаучных". Это были и воспоминания о курьезных случаях из практики, и некоторые историко-научные замечания моих спутников. Душой этого маленького общества был, конечно, Иосиф Самуилович, мне же, по вполне понятным причинам, пришлось взять на себя роль благодарного слушателя.
Иначе обстояло дело в коридоре, у окна вагона, где мы с Иосифом Самуиловичем простояли вдвоем далеко не один час. Здесь шла речь, если можно так выразиться, о внешне- и внутриполитическом положении, о наших успехах и промахах, достижениях и недостатках. Помнится, в частности, что мы неоднократно принимались обсуждать те или иные эпизоды из воспоминаний И.Эренбурга "Люди, годы, жизнь". Словом, критики было предостаточно, но она никак не была похожа на т.н. "критику со стороны". Что касается И.С.Шкловского, то я, пожалуй, даже не припомню другого собеседника, который, с одной стороны, так глубоко и горячо переживал бы каждый недочет или промах, будь то в экономике, в культурной жизни или в нашей системе образования, а с другой стороны, с такой энергией и страстью был бы готов вскрывать эти недостатки всюду, где только они ни прятались ловко под личиной общего благополучия. И в то же время какая гордость, даже с некоторым оттенком лукавства, светилась в его глазах, когда речь заходила о вопросе, где он мог сказать "ну здесь-то мы их обскакали!". Эта гражданская позиция, в лучшем смысле этого слова, была присуща Иосифу Самуиловичу, на мой взгляд, на протяжении всей его жизни. Уверен, что таким страстным и бескомпромиссным Ученым и гражданином запомнился Иосиф Самуилович очень многим, кому на жизненном пути посчастливилось встретиться и общаться с этим очень интересным, замечательным человеком.
| В начало страницы |
В.В.Данилов (ГАИШ)
Мне трудно обойтись без высоких слов. Очень быстро все, кто приходил работать в отдел радиоастрономии, начинали чувствовать точно, что душа отдела - он, Иосиф Самуилович Шкловский, человек, в котором строгость исследователя и мыслителя вполне изящно уживалась с восторженной увлеченностью художника.
Маленький штрих. Может быть, он не дополнит портрет, но все-таки...
Вот передо мной автограф на книге "Вселенная. Жизнь.
Разум.":
"Дорогому Володе для переложения на гитару," - и живое
воспоминание о том, как он потом смеялся над шутовскими куплетами
"Я вас сейчас информирую разом про астрофизику, жизнь и про
разум..." Уметь радоваться, как находке, порою незначительным
искрам творческой активности тех, кто идет рядом, - может быть,
это - одна из основ школы И.С.Шкловского. Мне кажется, что сегодня
стирается, прежде уместный, налет юмора с юбилейной оды, поднесенной
Иосифу Самуиловичу сотрудниками нашего отдела:
Пусть в пространствах фанфары возгрянут.
Молодой окрыленности плод,
Эта слава досель не скудела.
Нас на всех континентах встречали.
В честь достойного оды законны. |
| В начало страницы |
Кандидат физ.-мат.наук В.Ф.Есипов (ГАИШ)
И.С. умел видеть талантливых людей. Поражало то, как он мог разговаривать со студентами и даже школьниками. Он очень ценил мыслящих людей. Высшая похвала для его собеседника выражалась словом "соображает".
"Вчера я беседовал с Антоном, учеником 8-го класса, - рассказывал И.С. на работе, - он соображает не хуже многих наших аспирантов. Вот приведу его на экзамен, и он будет отвечать на вопросы, на которых плавают будущие кандидаты!" И весь светился, так как удалось разглядеть в человеке талант. А вопросы для экзаменующихся были обычно простые, но на сообразительность.
В жизни И.С. был смел и решителен. В 1960 г. летом мы работали в Симеизе, а И.С. отдыхал. Кое-как поспав после ночных наблюдений (а погода почему-то всегда была ясной), мы спешили на пляж, где около И.С. всегда был круг, в основном, слушателей. Он много рассказывал и вспоминал истории из астрономической жизни, рассказчик он был великолепный, часто играл роль действующего лица или лиц. Это называлось у нас курсом "Дополнительных глав истории астрономии".
И.С. очень увлекающийся человек. Он мог быстро решиться на путешествие на плотах, на рыбалку в неизвестное место и в морскую пучину. В Симеизе мы очень увлекались подводным плаванием и нырянием с маской.
И.С. любил море, но плавал он средне и никогда не нырял. Получилось так, что нам представилась возможность поплавать с аквалангами в экспедиции ленинградского гидроинститута. И.С. без колебаний решился принять участие в этом мероприятии. Море заметно штормило, и нам пришлось погружаться с подветренной стороны Голубого залива под Кошкой на камнях. Акваланг был укреплен на спине, страховочный конец закреплен, плюнуто на стекло маски, и маска сполоснута водой - все готово к погружению. И.С. попросил подержать очки (без очков он видел очень плохо) , и здесь мне стало видно, что он сильно волновался. Но... маска на лице, сделан вдох-выдох, показан "о'кей" нашему ленинградскому благодетелю, и И.С. скрылся под водой. Плавание было недолгим, но И.С. прямо светился весь - была одержана победа, и не только над морем.
| В начало страницы |
Академик Я.Б.Зельдович
Иосиф Самуилович Шкловский сыграл исключительную, неповторимую роль в становлении современной астрономии в Советском Союзе и в значительной мере в мировом масштабе. Мы еще не можем осознать все значение, все величие его личности. Именно в таких случаях величина оказывается гораздо больше тех отдельных слагаемых, на которые она распадается при детальном анализе.
"Он человеком был!" - сказал один великий писатель. В нашей памяти И. С. Шкловский остается Человеком с большой буквы; личностью, сильной личностью, которая реализовалась, преодолевая все трудности. Достаточно взять начальную и конечную точки его пути: скромный провинциальный юноша, перешедший в 1935 г. из Владивостокского в Московский университет, и известнейший у нас и за рубежом астрофизик, глава большой научной школы, автор замечательной книги "Вселенная, жизнь, разум". Впрочем, даже в этой кратчайшей биографии содержится ошибка. Слово "скромный" в отношении к Иосифа Самуиловича имеет ограниченную применимость. Это отнюдь не значит, что он был нескромным. Но сила воли, блеск ума, обаяние личности уже присутствовали в семнадцатилетнем юноше. Могло бы случиться так, что он не стал бы астрофизиком.
Случай мог бы повернуть его судьбу иначе, но и на другом пути он бы остался блестящим, выдвинулся бы, стал бы первым или одним из первых.
Он строил свою жизнь ярко, вовлекая в свою орбиту других людей, и умел рассказывать о чужой жизни. Мы знали, каким великолепным рассказчиком был И.С.Шкловский, как кратко, емко и ярко лепил судьбы людей. Иосиф Самуилович мог бы стать замечательным писателем. Меньше известно, что он был и прекрасным художником.
Но вернемся к действительности. И.С.Шкловский захотел стать астрофизиком и поступил в 1938 г. в аспирантуру в ГАИШ. В тот момент это было нетривиально. Еще не было ни Хиросимы, ни Нагасаки, и физика не казалась такой мрачно-привлекательной, какой она стала позже. Еще не прозвучали строки поэта "Что-то физики в почете, что-то лирики в загоне". Но самое главное, в университете специальность "астрономия" входила в состав механико-математического факультета. Эта астрономия в значительной мере сосредоточилась на небесной механике.
Из песни слова не выкинешь, и мы подходим к трудному месту. Сама личность Шкловского поляризовала окружающих. Наряду с верными друзьями, учениками, последователями у него были и враги. Он мог больно задеть и людей, вполне расположенных к нему. Слова "Он Человеком был" включают в себя и подтекст - ничто человеческое не было ему чуждо. Отсеивая все преходящее, мы остаемся с фигурой человека, который очень много сделал сам и создал активную научную школу.
Выбор И. С. Шкловским астрономии предопределил очень многое: интерес к различным типам излучения, интерес к физическому состоянию вещества и к физическим процессам, к разреженной плазме и к сверхплотному веществу. Молодой Шкловский - это взрывчатая смесь научного энтузиазма, торопливости, жадности к жизни во всех ее проявлениях. Очень рано, почти сразу же по окончании университета, он стал преподавать. Его преподавание не было формальной передачей информации. Энтузиазм И.С.Шкловского заражал. Его учениками были С.Б.Пикельнер, потом Н.С.Кардашев, В.Г.Курт, В.И.Мороз, Ю.Н.Парийский, П.В.Щеглов. В ГАИШ возникла сильнейшая группа ученых. В 1966 г. Иосиф Самуилович был избран членом-корреспондентом Академии наук СССР.
Письмо Я.Б.Зельдовича И.С.Шкловскому (осень 1984 г.)
Иосиф!
Трудно складываются наши отношения. Это длится уже 20 лет - значит, дело в каких-то глубоких, непеределываемых свойствах личности, моей и твоей.
Я безусловно допускал ошибки - в истории со Скорпионом.
Я тем более огорчен этим, когда вспоминаю о том, как на тебя это повлияло. В действительности, хотя мы никогда в явном виде об этом не говорили, еще - или не менее - огорчительна ситуация 1961 - 1964 гг.
Я крутился вокруг вопроса, горячая или холодная Вселенная, разбирался в нуклеосинтезе (25 - 30% гелия и даже зависимость гелия от плотности барионов), заставил Дорошкевича и Новикова нарисовать спектр с горбом, и все это было рядом с тобой, и потом ты сообразил насчет CN. А в результате я все-таки связал свое имя с холодным вариантом с избытком нейтрино - бред!!
Не думаешь ли ты, что при других отношениях на месте имен Пензиаса и Вильсона могли бы стоять другие 2? Вот издержки!
Ты ведь знал, что гелия много и что антенная T<0,1 K на очень коротких волнах, это следствие манеры радиоастрономов выражать интенсивность через T Релея - Джинса даже при T<< hn/K, т.е. там, где надо, пользоваться Планком. И мне надо было найти тебя и все обсудить, и ты знал что я занимаюсь космологией, и мог бы проявить интерес.
Паршивый охранник из ИТЭФ с его Леонидович-Лейбович и Самуил- Самойлович сумел нам изгадить! Он и его среда хороши, но и мы тоже ведь оказались не на высоте, не преодолели.
Сюжет для новеллы.
Другой сюжет - Рашид, к которому ты несправедлив. Не хочу касаться последних событий, слишком это болезненно. Вспоминаю Гоголя - конец рассказа помнишь? - ... не сказал бы этого слова Гусак - и все бы обошлось. Пройдет время, что-то отрелаксирует, может быть, вернемся и обсудим - и обо мне и о Борисе Павловиче.
А пишу я тебе по тому вопросу, который стоит над зигзагами наших отношений. Это вопрос об общественной ситуации.
Знаешь ли ты, что после смерти Петровского именно Понтрягин пошел к Миллионщикову требовать общественного суда над АДС?
Знаешь ли ты, как поносят Ландау, сколько есть желающих объявить его репутацию перераздутой. Да и чему здесь удивляться, если очень многие хотят объявить репутацию Эйнштейна перераздутой.
Как это совпало по времени с выступлением Голованова в N 9 Коммуниста? Не заставляют ли тебя все эти совпадения задуматься?
Ты можешь сказать, что в новеллах есть много (подавляющая часть) материала иного свойства, клеймящая лысенковцев и антисемитов. Да, это так. Но это не исключает того, что цитировать и использовать здесь у нас будут именно "Понтрягинские" места. Да еще радуясь тому, кто им дал такого рода информацию.
| В начало страницы |
Доктор филосовских наук, профессор, В.В.Иванов
Сблизились и подружились мы годы спустя на летних школах по биоэнергетике, участниками которых на Карадаге и в Дилижане бывали вместе. И.С.Шкловский был неутомим: ему не хватало часов, отведенных на его лекции, он звал нас к себе и уже за столом показывал нам, как семейный альбом, снимки своей любимой Крабовидной туманности и других примечательных звездных объектов, и продолжал рассказ о строении Вселенной. На совместных прогулках Иосиф Самуилович обнаружил свое искусство изобретательного рассказчика. Короткие гротескные новеллы из своей жизни он к тому времени записал и охотно давал их читать. Его мемуарная проза, как и устная его речь, начисто была лишена показной помпезности, он относился с юмором и к себе самому, и к другим. Он умел быть язвительным, даже желчным. Шкловский знал цену дарованиям в науке и искусстве, оттого его так раздражали ничтожества, а он - их.
В декабре 1981 г. мы встретились в Таллинне на конференции по поиску внеземного разума. Хотя я с детства был заинтригован этой проблемой, тогда я впервые оказался в сообществе людей, занимавшихся ею профессионально. Иосиф Самуилович вводил меня в понимание этой совсем для меня новой научной среды. Зная по прежним встречам беспощадность его иронии, я в тот раз поразился доброжелательности его оценок.
...Когда я позвонил Иосифу Самуиловичу, чтобы поздравить его с прекрасной статьей, опубликованной им к столетию А.Эддингтона, он спросил, заметил ли я, как описан спор с Дж.Джинсом. Он пояснил, что нарочно, как бы для назидания - описал столкновение двух разных научных подходов. Иосифу Самуиловичу, человеку подлинно талантливому - и оттого парадоксальному, было свойственно одновременно увлечение и задачами, решаемыми с доведением их до числа, до окончательного результата, и проверяемыми экспериментально, и общими проблемами. В последней своей статье он обратился к теме, едва ли не всего более волнующей в новейшей космогонии - к антропному принципу. И уже после его смерти, узнавая о самых последних открытиях, о теории сверхструн и супергравитации и о попытках объяснения с ее помощью "теневого мира" - черной материи в центре Галактики и загадки Немезиды - думаешь прежде всего о нем, о богатстве его воображения: вот о чем бы с ним поговорить! Предмет своих занятий он мыслил в связи с самыми насущными вопросами жизни и культуры нашего и будущих столетий. Оттого и на всем его научном, философском, литературном творчестве, как и на его жизни лежит отпечаток тото Сверхнового, с чем он навсегда связался в памяти всех знавших его и его работы.
| В начало страницы |
Доктор физ.-мат.наук В.С.Имшенник (ИТФ)
Личное знакомство с И.С. у нас произошло как-то незаметно. Я сейчас даже не могу вспомнить, при каких обстоятельствах и когда это произошло. Скорее всего, такого события вообще не было. Долгие годы (с начала 60-х годов) мы изредка встречались на семинарах и конференциях, но вряд ли серьезно разговаривали. Правда, смутно помню, как я присутствовал в его старом кабинете в ГАИШе, где, кажется, И.С. агитировал нас "считать" какую-то реальную модель сверхновой. Наши модели он упорно и долго считал нереальными. Именно об этой истории наших отношений я и собираюсь здесь рассказать, поскольку в ней, как мне представляется, нашла выражение свойственная И.С. высочайшая и бескомпромиссная требовательность к теоретической астрофизике, которая, увы, часто имеет мало отношения к реальной природе. Впрочем, при этом может оставаться правильной в физико- математическом отношении. Тем не менее, такая "правильность" И.С. никогда не устраивала. В этом смысле он, по-моему, был максималистом, хотя еще больше не переносил претенциозных "глобальных" теорий некоторых маститых коллег, астрономов и астрофизиков. Зато с беспредельным уважением и восторгом относился И.С. к наблюдательной астрофизике, всегда оставаясь на мировой "центральной" позиции в интерпретации ее "всеволновых" данных, полученных на космических аппаратах и с помощью самых современных телескопов.
Я и мои ближайшие коллеги (в первую очередь, Д.К.Надежин) вступили в любимую, можно сказать, с детства астрономию в начале 60-х годов под крылышком Д.А.Франк-Каменецкого, Я.Б.Зельдовича и А.Г.Масевич. Перед авторитетом И.С., которого мы знали как основателя радиоастрономии и т.п., мы, естественно, робели. Однако, занявшись теорией эволюции звезд и особенно теорией вспышек сверхновых, мы рано или поздно должны были столкнуться с И.С., который вскоре (в 1966 году) стал автором известной книги "Сверхновые звезды". Вот теперь я перехожу именно к истории наших взаимоотношений. В 1964 году в Астрономическом журнале вышла наша с Д.К.Надежиным статья, содержащая гидродинамический расчет модели взрыва сверхновой. Из работ самого И.С. (его статья в АЖ в 1960 году) мы узнали, что предсверхновые для II типа CH являются массивными О или В звездами с массой более 10M. В свою начальную модель эти данные мы, конечно, заложили. Нам требовалось задать еще и радиус модели предсверхновой. Мы его взяли, грубо в соответствии с 0-В звездами на Главной последовательности, разным - около 10 R. Расчет дал почти независимо от энергии взрыва (она тоже в этой модели задавалась в виде начального условия в соответствии с наблюдениями, около 1051 эрг - теперь это тоже правильно по прошествии 20 лет) характерную кривую блеска. Нам показалось, что она очень похожа на наблюдаемые кривые блеска CH II типа. Это мы, наверное, излишне категорически написали в обсуждении результатов, ссылаясь, кстати, на упомянутую выше статью И.С. И вдруг огорченный Давид Альбертович Франк-Каменецкий сообщает нам, что И.С. наша статья вовсе не понравилась, поскольку модельная кривая блеска совсем не похожа на реальную. Более того, он горячо упрекал С.Б.Пикельнера, благодаря "мягкотелости" которого статья попала в журнал. Слово "мягкотелость" я твердо помню в рассказе Д.А.Франк-Каменецкого. Теперь ясно, что основное расхождение с реальными кривыми блеска получилось в абсолютной максимальной болометрической величине (именно ее мы считали в нашей модели): у нас получилось самое большее - 14m а для CH II было гораздо выше - (18 - 19m Тогда же мы это точно не знали, т.к. доступ к наблюдательной информации такого рода был непрост. Без настоящего выяснения причин возникшего расхождения между теорией и наблюдениями продолжалась наша дальнейшая работа. Было ясно, что И.С. был разочарован нашими результатами и, наверное, считал, что теоретические упражнения "этих физиков" мало полезны для астрономии. Такое предположение подтвердилось, когда мы прочли довольно нелестный отзыв о нашей работе уже в книге "Сверхновые звезды". Не хочу скрывать, что я тогда обиделся, а гордыня не позволяла просить И.С. обсудить иные возможности моделирования сверхновых. Тем не менее, получив урок резкой критики, мы с Д.К. Надежиным (и с Грассбергом Э.К., нашим рижским коллегой) к концу 60-х годов постепенно поняли, что дело в начальной модели предсверхновой. Нужно было задать очень большой радиус предсверхновой (R=103- 104R. В вышедшей в 1967 году известной книге Я.Б.Зельдовича и И.Д.Новикова "Релятивистская астрофизика" мы с Д.К. Надежиным написали дополнение (IV) о сверхновых, где впервые опубликовали такого рода расчеты моделей. Отмечу, что именно здесь фактически упомянули о критике И.С. по нашему адресу, сухо (от обиды) сославшись на его книгу, в которой мы могли годом раньше прочесть о самых современных наблюдательных данных про максимум кривых блеска CH II. Точка зрения, что предсверхновые II типа представляют собой гиганты и сверхгиганты, постепенно полностью восторжествовала. Одним из первых ее признал И.С., причем он находит вплоть до последнего времени в ее пользу очень важные аргументы. С этого времени началась вторая фаза нашего конструктивного взаимодействия. Мы очень гордились, в частности, тем, что он часто и по существу цитировал нашу статью 1971 года (автором ее был, кроме нас с Д.К.Надежиным, Э.К.Грассберг) в своих работах о сверхновых вплоть до самого последнего времени. Для нас, пожалуй, не было более высокой оценки, чем эта. К слову сказать, очень трогательно и умело поддерживал И.С. становление и превращение в видных самостоятельных исследователей сверхновых наших учеников В.П.Утробина и уже упомянутого Э.К.Грассберга. Внимание и плодотворное сотрудничество с И.С. последние годы все время возрастало с безусловной пользой для наших работ, пока не оборвалась неожиданной кончиной И.С...
Чтобы конец этих кратких воспоминаний не остался совсем мрачным, я решил немного продолжить историю с беспощадным критическим отношением к нашей давней работе. Мы, в общем, на ней поставили крест, как говорится, и особенно даже не вспоминали (это отразилось в нашем последнем обзоре о сверхновых, опубликованном впервые в виде препринта ИТЭФ В 1980 году). Однако И.С., видимо, помнил об "отверженной" работе. И неожиданно для нас он пришел к очень интересному и неожиданному для нас выводу, что мы, сами того, конечно, не понимая, двадцать лет назад сделали расчет взрыва "карликовой" сверхновой звезды, типичный остаток которой теперь именуется туманностью Кассиопея А. Этот взрыв в конце ХVII века потому не был замечен современниками, что была необычайно мала по сравнению с нормальными сверхновыми светимость (примерно в 100 - 1000 раз меньше), она получилась теоретически именно при расчете модели сверхновой с малым начальным радиусом. Такое заключение сделал И.С. в своей книге "Звезды: их рождение, жизнь и смерть", 1984, изд 3-е, переработанное. Эту замечательную книгу хотелось бы рекомендовать всем прочесть. Как нельзя лучше, по-моему, она отражает замечательный характер автора: его яркий талант астрофизика, неудержимый темперамент, который не позволял И.С. быть равнодушным к окружающему, неповторимый дар популяризатора самых передовых рубежей науки и т.п. Замечательно в этой книге то, что автор во всех вопросах демонстрирует глубокое собственное понимание. А сверхновым в ней посвящена добрая четверть книги! Я дерзну в заключение кратко сказать, что, по-моему, самого важного суждено было сделать И.С. в астрофизике сверхновых. Совершенно ясно, что на первое место следует поставить теорию остатков сверхновых. Еще в 1960 году И.С. положил начало плодотворному использованию седовского решения о сильном взрыве для описания адиабатической стадии существования остатков. На основе этого далее развивалась физика остатков, в том числе была понята природа радиоизлучения остатков сверхновых. Замечательно предсказание ослабления радиоизлучения, подтвержденное исследованиями Кассиопеи A. Ни с чем не сравним вклад И.С. в астрофизику Крабовидной туманности. Синхротронная природа оптического излучения была им предсказана (в 1953 году), что блестяще подтвердилось впоследствии (очень скоро!) измерениями линейной поляризации "аморфного" излучения Краба. Всю жизнь не забывая про Краб, И.С. на его примере показал плодотворность всеволновой астрофизики, в которой он справедливо видел будущее науки о Вселенной. В полном смысле этого слова И.С., мне представляется, предчувствовал открытие пульсара в Крабе, случившееся в 1968 году... Хорошо известна работа И.С. по определению расстояний до планетарных туманностей (1956 год). Менее известно, что он это остроумное решение перенес на задачу определения расстояний до остатков сверхновых.
Выше уже отмечался аргументированный вывод И.С. о том, что предсверхновыми II типа становятся массивные O и B звезды. Последние годы И.С. пытался решить трудную проблему предсверхновых I типа. Он привлекал статистические данные по различным типам галактик, особенно тот факт, что в эллиптических галактиках вспыхивают только сверхновые I типа. Отсюда следовал убедительный вывод, что они имеют малые массы. В качестве предсверхновых тогда могли становиться белые карлики или ядра планетарных туманностей. Последние настойчиво предлагал И.С., и только будущее покажет, прав ли он сказался на этот раз?
Я снова и снова вспоминаю Юрмалу в январе 1984 года, где на II-й Всесоюзной Рижской школе космической физики с замечательной лекцией о сверхновых выступил И.С. У нас там было целое заседание обзорных докладов про сверхновые, которое открывала как раз лекция И.С. Теперь невовзратимы те дни, когда мы все имели доверительные и интересные беседы с И.С. Мы тогда не знали, что всего через год его уже не станет. Мне запомнилось, как активно И.С. участвовал в большинстве заседаний Школы, инициировал своих учеников выступать с лекциями и докладами...
Не приходится доказывать, что наши дальнейшие работы по проблеме сверхновых всегда будут связаны с выдающимся вкладом И.С., нашего Учителя, в эту актуальную проблему астрофизики."
Примечания
1. Не знаю, как это произошло, но практически все астрофизики звали
И.С. за глаза "Доктор" и сейчас продолжают это делать в разговорах
о нем.
| В начало страницы | | | Оглавление | | | Воспоминания |