Документ взят из кэша поисковой машины. Адрес оригинального документа : http://www.prof.msu.ru/publ/conf/conf41.htm
Дата изменения: Fri Jul 9 11:05:24 2004
Дата индексирования: Mon Oct 1 22:42:30 2012
Кодировка: koi8-r
ПРОБЛЕМЫ АДАПТАЦИИ В ИНОЙ КУЛЬТУРЕ

Т. Якушкина
Омск

ПРОБЛЕМЫ АДАПТАЦИИ В ИНОЙ КУЛЬТУРЕ:
НАЦИОНАЛЬНОЕ СОЗНАНИЕ

    Когда речь заходит об американской нации, американец недоуменно пожимает плечами. Феномен, явно ощутимый извне любым иностранцем, изнутри выглядит довольно сомнительно: "мы все разные".
    Проблема национального, долгое время понимаемая в США в свете идеи плавильного горшка, примерно с середины 60-х годов стала вытесняться концепцией этнического многообразия. Позже пришло понимание того, что различия согласуются с единством. Однако и в наши дни идея многообразия (diversity) столь популярна, что само единство трактуется в свете проблем современной цивилизации - как общечеловеческое, а не национальное. Сегодня в США существует, например, много исследований о традициях японской community на Гавайях или немецкой в Колорадо, в то время как проблема американской нации (problems of identity), похоже, утратила свою актуальность в американской науке.
    Между тем для иностранца, приезжающего в Америку с долгосрочными намерениями, она становится едва ли не главной. Подчеркнем: адаптация к жизни внутри другой культуры не существует как серьезная проблема при краткосрочном визите: человек изначально настроен на временное существование в непривычных, не нормальных для себя условиях. Другое дело - переезд или долгосрочная работа: здесь надо заново "выстроить" свою жизнь, "обживаться". Поэтому понимание того, что все мы дети современной цивилизации, проблемы которой и должны стать основой для совместного сотрудничества, мало способствует быстрому включению в нормальный жизненный и рабочий ритм. Высокие общечеловеческие цели легко и порой надолго вытесняются частными моментами повседневной жизни и общения. В такой ситуации убеждение, что все мы - единое человечество, оказывается не основой, а, напротив, преградой для быстрой адаптации. Для сознания "единое" означает "привычное", мозг подсовывает знакомую схему жизненных ориентиров, а та приходит в несоответствие с наблюдаемым. Сквозь единство общечеловеческого (все мы люди) отчетливо проступает национально неповторимое: мы едим, пьем, мыслим и - как следует из моих наблюдений в Америке - даже обнимаемся и целуемся не так, как они. Собственно, что такое национальное, определить довольно трудно, и в науке существуют противоречивые толкования данного понятия. Однако парадокс заключается в том, что трудноопределимое как понятие национальное вполне ощутимо как явление: надо только оказаться внутри другой культуры. Сравнивая себя и их, мы постигаем особенности другого народа, а через них и своего собственного.
    Приведу пример. Русскому человеку при общении с американцами трудно не отметить характерную черту их мышления. Оно конкретно, ориентировано на опыт и лишено абстракций. Это особенно заметно в работе университетских преподавателей, в лекциях, когда мыслительный процесс всегда обнажен. В отличие от нас американцы избегают определений, не "уходят" в теорию и понимание нужного понятия или явления стремятся дать через описание конкретной жизненной ситуации: "It's like when you:" Моим первым культурным "барьером" в Америке как раз и стала лекция по теории (!) проблемного обучения, прочитанная в такой манере. И дело здесь не в разнице методик, которыми мы и американцы пользуемся. Мы по-разному мыслим, или, другими словами, мы обладаем разными способами постижения мира.
    Русская мысль всегда посягает на абсолют, она любит вопрошать, но ее вопросы открыты в бесконечность и не имеют ответа, как извечные "Кто виноват?" и "Что делать?" Ее интересует не результат, а поиск, движение к вечному. Конкретные жизненные цели кажутся ей недостойными душевных и умственных затрат и мыслятся как сами собой приходящие, если будет понято главное. Имея перед собой эту несбыточную цель - абсолют, русская мысль часто стремится взять ее приступом. Эти чисто русские "Даешь!", "Навались!", "Ухнем!" как нельзя лучше отражают характерный для русского волевой способ постижения бесконечности бытия (Об этом подробнее см.: Гачев Г. Д. Национальные образы мира. М., 1988; Он же. Образ в русской художественной культуре. М., 1981).
    В глазах русского американцы лишены абстрактного мышления. Американца сфера первопричин как будто не волнует. Он привык действовать и мыслить внутри постоянно осваиваемого мира, где успех достижения цели зависит преимущественно от его личных усилий. Принцип "Доверяй самому себе!" и стал едва ли не главным в отношениях американца с миром. Там, где для русского всегда вопрос - "Как стать счастливым?" (а в подтексте "А что такое счастье вообще?", "А возможно ли вообще стать счастливым?"), там для американца руководство к действию, обобщение жизненного опыта, перечень конкретных мер - эти бесчисленные "как стать счастливым, богатым, выйти замуж" и т. п.
    Вот характерная форма американского мышления: "Если вы потеряли всякую надежду как-нибудь превратить свои лимоны в лимонад, все-таки сделайте такую попытку" (Карнеги). Здесь "если" - не знак неуверенности, это последний барьер, который надо "все-таки" взять. Ведь американец всегда верит в свою удачу, надо только получить у жизни еще один шанс ("Give me a chance"). Американец готов перевернуть весь мир, его энергия и трудовая активность способны преодолевать любые преграды, и, если судьба дала ему шанс или ему известен путь (как стать счастливым), будьте уверены: он сделает попытку. Отсюда всегда приободряющее американское "сome on!"
    Разница в миропонимании определяет, кстати, и то, что такое понятие, как "civil society", общеупотребительное и повсеместное в американском обществе, в России приживается с трудом. У нас его используют главным образом правоведы и выпускники американских образовательных программ. Естественное в правовом государстве, это выражение для русского национального сознания без соответствующей исторической опоры оказывается чужеродным (у нас оно, как правило, подменяется другим - "демократическое"). Известное некрасовское "Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан" не имеет ничего общего с американским пониманием системы гражданских прав и свобод в обществе. В России государство всегда было формой насилия над личностью, и функция поэта-гражданина как раз и состояла в том, чтобы защитить "униженного и оскорбленного" от посягательств и давления общества, восстановить высшую человеческую, божественную, а не правовую справедливость. Поэтому наше выражение "духовность русской литературы" в свою очередь оказывается столь же непонятным американцам.
    Все мы живем под одним солнцем и луной, вовлечены в единый мировой исторический процесс. Однако, как справедливо пишет Г. Гачев, в итоге разных географических и исторических условий каждый народ из общих человеческих ценностей (дом, семья, Родина, Бог и т. д.) выстраивает свою иерархию (Гачев Г. Д. Указ. соч. С. 47). Это та сетка жизненных координат, сквозь которую нация видит мир и определяет в нем свое поведение. Поэтому и сам процесс адаптации в иной культурной среде я бы определила как переход сознания от состояния национальной замкнутости к более гибкой мировоззренческой системе. Отсюда и вывод, вынесенный мною из наблюдений и анализа собственного годичного опыта пребывания в Америке: чем больше иностранец будет готов к ситуации постигать мир заново в чужой для него системе мировоззренческих координат, тем успешнее и быстрее будет проходить его адаптация.

ї Якушкина Т., 2000

назадоглавлениевперед