Документ взят из кэша поисковой машины. Адрес оригинального документа : http://www.prof.msu.ru/publ/book/iamomo1.html
Дата изменения: Fri Jul 9 11:02:47 2004
Дата индексирования: Mon Oct 1 23:37:59 2012
Кодировка: koi8-r
ИСТОРИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ МЕЖНАЦИОНАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ И МИРОВОЙ ОПЫТ (1)

ПЕРВОЕ ПЛЕНАРНОЕ ЗАСЕДАНИЕ

ИСТОРИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ МЕЖНАЦИОНАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ И МИРОВОЙ ОПЫТ

 

Александр Ходнев
Национальный вопрос в контексте мирового порядка: история и современное состояние
Виктор Шнирельман
Постмодернизм, этнонационализм и распад Советского Союза
В.Сербиненко
Комментарий
Михаил Родионов
Стамбул, Вена, Москва, или три взгляда на этническое мифотворчество
Вячеслав Сербиненко
Русская идея: метафизика, идеология, история
А.Барабашев
Комментарий
Виктория Романова
Биробиджанский проект: несостоявшаяся Еврейская автономия
Людмила Попкова
Этноплюрализм в России и американский опыт
С.Орехова
Комментарий

Александр Ходнев,
Кеннан, г.Ярославль

Национальный вопрос в контексте мирового порядка: история и современное состояние

    В конце XX в. государственно-центричная организация международного порядка подвергается критике. Свидетельством этого является тенденция к целостности и единству человечества, глобализации, интеграции, развитию организаций всемирного (Лиги Наций и ООН) и регионального типа (Европейский Союз). Модель региона, как части мирового сообщества, становится более популярной чем модель национального государства.
   Проблема соотношения национальных и интернациональных векторов в истории международных отношений широко обсуждалась и продолжает оставаться одной из самых дискуссионных тем в истории, политической науке, международной политической науке и международном праве. В последние годы этими сюжетами активно занимаются антропологи, этнологи, специалисты по социальной истории, психологи, географы, экономисты, лингвисты. Однако, несмотря на такое внимание специалистов разных отраслей знаний, которые, казалось, должны дать исчерпывающие ответы на все вопросы, тема воздействия национального фактора на международные отношения в период разных эпох остается недостаточно исследованной.
   В данном докладе я попытаюсь сначала наметить историческую перспективу влияния национального вопроса на изменения мирового порядка, а затем определить его роль во второй половине XX в.
   Отмечу, что мировой порядок существовал всегда, столь долго, сколько существуют государства. Тем не менее, в литературе, посвященной анализу международных отношений, не существует однозначного, общепринятого определения международного порядка. По мнению российского исследователя П.А.Цыганкова, понятие "международный порядок" относится к глобальной социальной общности, образованной совокупностью различных общественных субъектов, действующих на мировой арене. Международный порядок - это такое устройство международных (прежде всего межгосударственных) отношений, которое призвано обеспечить основные потребности государств и других институтов, создавать и поддерживать условия их существования, безопасности и развития.
   К.Ясперс понимал мировой порядок как "принятое всеми устройство, возникшее вследствие отказа каждого от абсолютного суверенитета", как общечеловеческие ценности юридические нормы, как "правовое устройство мира посредством политической формы и связывающего всех этноса". Иными словами, с точки зрения философа, понятия мировой порядок и национальный суверенитет имеют между собой определенные противоречия.
   Историки дают более простое определение мирового порядка: устойчивая система международных отношений, основанная, как правило, на балансе сил стран, составляющих данную систему, или принципе коллективной безопасности.
   Современное понимание мирового порядка обычно связывают с периодом нового времени, когда появляются нормы современного международного права (период после Тридцатилетней войны).
   Я бы предложил начать анализ истории современного мирового порядка с Венского конгресса (1815). Дело в том, что окончание наполеоновских войн (в действительности, всеевропейского и в этом смысле мирового конфликта) совпало по времени и с активным процессом оформления современных национальных государств, а следовательно, и с увеличением влияния национального фактора.
   Национальные, этнические движения с начала XIX века превратились в одну из наиболее динамичных сил мирового развития. С середины XIX в. национализм стал предметом изучения историков, а с начала XX в. к нему было привлечено внимание социологов. В многочисленных теориях появление национализма связывали с развитием рыночной экономики и капитализма, концепциями самоопределения, модернизации, культурного развития.
   Существует и иная точка зрения на историю влияния национального фактора. А.Коббан подчеркивал, что "нации-государства росли и процветали в средневековом мире задолго до того, как появился национализм. Система государств Европы менялась от века к веку, и сейчас нет признаков того, что эта эволюция закончилась", и предостерегал: - "Мы дети своего века и должны подчиняться его велению, тем не менее мы должны быть осторожными и не читать историю пяти тысяч прошедших лет, используя терминологию последних полутора веков".
   Важным событием в международных отношениях начала XIX в. стал Венский конгресс, который все чаще "рассматривается как переломный этап в процессе формирования институтов европейской дипломатии и международного права, в разработке норм и принципов, определяющих мирное решение международных и региональных проблем", - к такому, на наш взгляд, справедливому выводу пришел М.А.Додолев. Именно в 1815 г. в теорию и практику международных отношений вошло понятие "цивилизованные нации" (правда, применявшееся только в отношении европейских стран - А.Х.), была запрещена работорговля, принят принцип международного судоходства, для реализации которого необходимо было создать международные организации.
   Система международных отношений, созданная на Венском конгрессе, как показалось наблюдателям в XX веке, доказала определенную устойчивость, которая заключалась в отсутствии в Европе новых крупных военных конфликтов в течение довольно длительного времени. Некоторые историки даже сделали вывод о том, что Венские постановления были лучше, чем решения Утрехтского и Версальского конгрессов. В отличие от Парижской конференции 1919 года, Венский конгресс не создал новых проблем и не провозгласил иллюзорную независимость небольших наций-государств. М.А.Додолев, поддерживая эту точку зрения, писал: "Если после Венского конгресса и возникали новые войны, то причина их заключалась не в Венских трактатах, а в политике, которую вопреки заключенным договорам проводили отдельные державы". К этому можно добавить, что дипломаты, готовившие документы для Венского конгресса, показали несомненное искусство и знания. Они постарались использовать все данные, включая статистику о территориях, подлежащих разделению. Точный расчет количества людей определенной национальности, остающейся в границах старого государства или в районе, который собирались отдать другой европейской державе, казалось, должен был укрепить границы в Европе после Наполеона. Не в последнюю очередь, жизнеспособность Венской системы объяснялась появлением сильных наций-государств. Вместе с тем, принцип национального самоопределения и образования новых наций-государств вообще не применялся при создании мирового порядка. Как показала последующая история, этот принцип, даже если его и признавали на словах, весьма неохотно учитывали при реорганизации мирового порядка. Однако XIX век оказался эпохой бурного развития наций и национализма. Этот фактор не учли дипломаты и государственные деятели. И хотя Австрийская империя выглядела окрепшей, как никогда, благодаря стараниям Меттерниха на Венском конгрессе, национальные устремления различных народов, их умонастроения, традиции оказались вне поля зрения творцов венского мирового порядка. И это, в конце концов, погубило все дело конгресса.
   Идеология национализма, подчеркну, в современном ее прочтении, ставшая базовой для образования наций-государств, появилась во второй половине XVIII в. в Западной Европе и Северной Америке. Э.Карр называл основателем "нового" национализма Руссо, который, по его мнению, "смело идентифицировал "нацию" и "народ", и эта идентификация стала фундаментальным принципом как французской, так и американской революций".
   Отмечу, что другие события истории идеологии и ментальностей сыграли не менее важную роль в национальной идентификации, которая проходила постепенно с XVII до XIX вв. Например, известный английский историк Кристофер Хилл в монографии "Английская библия и революция XVII в." пришел к очень важным выводам о влиянии перевода библии на английский язык для национальной идентификации и изменения ментальности английского общества XVII в..
   Появившись, как уже говорилось, в Европе в XVIII в. - идеология национализма в начале XIX вв. получила распространение в Латинской Америке, еще позднее, в 1830 - 1840-х гг., - в Индии и Китае. Обычно упоминают следующие события, свидетельствовавшие о появлении национализма: первый раздел Польши (1775), появление Декларации независимости США (1776), события французской революции (1789 - 1792), обращение Фихте к немецкому народу (1807). Все перечисленные выше случаи проявления идеологии национализма были ответами на вызовы эпохи. Все они были густо замешаны на идеях патриотизма, классицизма, и их проявления были заметны, прежде всего, в политике. Идеология национализма быстро распространялась и в силу ряда факторов содействовала образованию наций-государств нового времени.
   Национализм распространялся благодаря социально-экономическим изменениям и развитию инфраструктуры. Э.Хобсбаум отмечал, что уже в конце XVIII в. благодаря усовершенствованиям в дорожном строительстве, транспорте и почтовой службе произошли значительные перемены в жизни людей еще до строительства железных дорог. Между 1760 и 1800 гг. путешествие из Лондона в Глазго сократилось с 10 - 12 дней до 62 часов. Европейские государства вступили в XIX в., имея регулярную систему довольно быстрого транспортного сообщения, которое, в определенном смысле, делало мир, для проживавших в нем людей, меньше.
   Существует мнение, что признаком политического национализма формирования наций-государств является распространение идей патриотизма. Почти все армии в XVII - XVIII вв. были профессиональными, иными словами, использовали силы наемников, значительную часть которых составляли иностранцы. Одним из последствий эпохи Французской революции стало убеждение в том, что армия граждан республики (нации-государства) сражалась лучше, чем армия наемников. Чувство патриотизма, сплотившее свободных французов, одержавших победу в битве при Вальми в сентябре 1792 г., стало легендой. После этого события многие националисты утверждали, что героическая борьба являлась проверкой готовности нации следовать по пути независимости.
   Природа национализма такова, что эта идеология становилась базой для самых разнообразных политических доктрин, движений и политических систем. Наряду с движениями интеллигенции, часто оппозиционными (борьба за независимость), правящая элита и бюрократы, из многих стран приспособили национализм для своих целей. Не случайно, Дж.Хатчисон и Э.Д.Смит находили идеологию национализма похожей на хамелеона. Примеры использования правителями и элитой национализма можно найти в истории Германии и Японии. В Германии во время революции 1848 г. интеллигенция, поднявшая знамя национализма, потерпела поражение. Тем не менее, прусский канцлер Бисмарк приспособил идеи национализма для своего плана объединения Германии и укрепления монархии. В Японии идеи национальной модернизации стали основным лозунгом реставрации монархии под девизом Мэйдзи исин и отстранения от власти сегуна.
   Девятнадцатый век был удивительно насыщен событиями мирового значения. "Насилие, войны и революции в XIX веке происходили не только не реже, но и даже чаще, чем в XVIII в. Тем не менее, прогресс гражданского общества был несомненным. Хотя и медленно, рыночная экономика, свободная конкуренция заняли господствующее положение в Европе и Америке и втянули в свою орбиту практически весь мир. В передовых странах произошел промышленный переворот и начался процесс индустриализации. В число ведущих мировых держав вступили новые, ранее раздробленные Германия и Италия", - пишет академик Н.Н.Болховитинов. Появление национализма было также связано с ростом гражданского общества и идеями демократии. Гражданский национализм базировался на осознании всем населением своей общности и на основе прав и обязанностей.
   По договоренностям, заключенным в Вене, механизм коллективной безопасности должен был применяться не только против государств, которые угрожали стабильности системы, но также против государств с внутренней нестабильностью, где происходили бунты, волнения или революции.
   Система, построенная в Вене, составила базис так называемого "концерта Европы", который поддерживал мир на Европейском континенте и просуществовал до образования военно-политических союзов и начала первой мировой войны. Этот мировой порядок возник из соотношения сил европейских наций-государств.
   Тем не менее, Венская система мирового порядка не могла устоять в силу действия ряда причин: экономических и политических противоречий между членами "концерта Европы", национальными движениями ("Молодая Италия" Дж.Мадзини, "Молодая Ирландия" и др.). Развитие гражданского общества также разрушало "концерт Европы".
   Венский конгресс открыл начало европейской системы конгрессов, которая существовала в течение XIX века и призвана была решать на дипломатическом уровне возникающие между великими державами споры.
   В течение XIX века состоялось несколько важных конференций и конгрессов, на которых отрабатывалась процедура и прецедент работы международной организации: в Лондоне (1831), Париже (1856), Лондоне (1871), Берлине (1878, 1884 - 1885), Гааге (1899). Остановимся подробнее на последнем событии.
   Созыву Гаагской конференции предшествовали две ноты русского правительства - от 12 августа и 30 декабря 1898 года. Первая была подписана царем Николаем II и содержала общий призыв провести международную конференцию по ограничению вооружений и обеспечению мира. Вторая, с программой и предложениями о месте проведения конференции, была подписана графом Муравьевым.
   На конференции в Гааге собрались делегации 26 государств. Состав конференции лучше иных примеров свидетельствовал о европоцентристском мировом порядке, сложившемся на рубеже XIX и XX веков. 20 государств в Гааге представляли Европу, 2 (США и Мексика) - Америку и 4 (Персия, Китай, Япония, Сиам) - Азию.
   В современной международно-правовой литературе чаще всего можно встретить негативную оценку результатов этой конференции. На ее заседаниях с самого начала обнаружились существенные разногласия. В итоге не было принято никаких решений, кроме общих положений о "неувеличении вооружений", и стороны согласились в том, что "ограничение военных издержек, тяготеющих над миром, весьма желательно в интересах увеличения материального благосостояния человечества и поднятия его нравственного уровня". Опыт конференции 1899 года был учтен при проведении следующей, Второй конференции мира в Гааге, проходившей с 15 июня по 18 октября 1907 года, созванной по инициативе России и США. Вторая конференция собрала представителей 44 стран, включая 15 латиноамериканских. Это был уже почти полный список будущих участников первой международной организации - Лиги Наций.
   На этот раз участники сосредоточили свое внимание на вопросах права ведения войны. Кстати, следующую конференцию намечено было провести в Гааге в 1914 г. Никто еще не предполагал, что начнется мировая война и принятые на международной конференции решения останутся невыполненными. Всего в 1907 году в Гааге было принято 13 конвенций, Декларация о запрещении метания снарядов и взрывчатых веществ с воздушных шаров и Заключительный акт. Содержание принятых на конференции конвенций касалось, в основном, вопросов правового регулирования мирного разрешения международных споров, а также правового регулирования сухопутной и морской войны. Первая конвенция предлагала определенные нормы посреднических операций и третейского вмешательства во время международных конфликтов. В ней была обобщена практика развития институтов третейских судов и конференций XIX века. Конвенция учредила Постоянную палату третейского суда, которая послужила прототипом для других международных органов - Постоянной палаты международного правосудия Лиги Наций и Международного суда ООН.
   Остальные документы, как уже говорилось, касались скорее не вопросов укрепления мира, а регулирования правил состояния войны между государствами. Нельзя, однако, не обратить внимания на гуманный характер многих решений Гаагской конференции. Сказалось общее положение в области мировой экономики: после периода относительного мирного развития в последней трети XIX века, когда большинство стран Европы вступило, в той или иной степени, в период индустриального развития, трудно было предположить, что дипломаты и политики будут выступать за тотальное разрушение всего, что было создано. Правда, как и раньше, все гуманные решения касались только "цивилизованных стран" и не распространялись на правила ведения войн против туземных народов колоний.
   Конференции в Гааге были последними событиями в развитии традиций международного права XIX века. Они подвели итог и отразили в решениях все лучшее, что было предложено государственными деятелями, учеными, философами и простыми участниками многочисленных пацифистских обществ, однако до реализации многих достигнутых в Гааге соглашений дело не дошло. События двух мировых войн показали, что действенность Гаагских конвенций не была значительной, хотя они, несомненно, ограничивали в ряде случаев применение некоторых видов оружия.
   Таким образом, международные отношения в период Нового времени шаг за шагом двигались по направлению к созданию постоянной международной организации, которая объединила бы нации-государства и занималась поддержанием мира, путем осуществления третейских функций.
   Перемены в мировом порядке в последней трети века связаны с соревнованием в области экономики. В течение всего XIX в. парадигма, утверждающая, что лучшей формой государства является нация-государство, не изменилась. Более того, все более популярной становится идея национального самоопределения.
   Первая мировая война стала следствием многих противоречий, в том числе национальных. Историки в последние годы все больше обращают внимание на балканский узел национальных противоречий как самый опасный для возникновения Первой мировой войны.
   Версальский мировой порядок, установленный после окончания Великой войны, был нестабильным, не в последнюю очередь, в результате воздействия национального фактора. В отношении некоторых стран Европы был применен принцип национального самоопределения. Этот принцип был провозглашен в известной программе президента США В.Вильсона "14 пунктов". Однако В.Вильсон трактовал этоту идею отнюдь не как универсальный принцип мирового порядка. Этот принцип применялся только для наций-государств, возникших после распада Австро-Венгрии и отделения от России. В границах государств Европы появилось не менее 18 млн новых национальных меньшинств. Отвоеванные у Германии и Османской империи территории были переданы союзным державам на правах опеки (мандатов). Принцип разделения народов на цивилизованные и нецивилизованные фактически продолжал действовать с некоторыми оговорками. Нации-государства сохранились как главные субъекты мирового порядка.
   Одновременно национальный фактор стал разрушительным для Версальского мирового порядка. Известно, что Гитлер использовал крайний национализм для разжигания агрессивных настроений немцев. Национализм венгров в межвоенный период был менее шумным, но весьма решительным. Многие в Венгрии требовали отмены Трианонского договора, по тем же причинам, что и немцы, выступавшие за отмену Версальского договора. Следовательно, национальный фактор стал одной из причин Второй мировой войны.
   Новый мировой порядок создавался после Второй мировой войны, как известно, в Ялте и Потсдаме. Вторая мировая война показала кризис концепции нации-государства. Новый мировой порядок очень скоро перерос в биполярный мир Холодной войны с весьма характерными чертами. Лидеры враждующих группировок в период биполярного мирового порядка обращали внимание, несмотря на риторику и сохранение принципа национального самоопределения, скорее на регионы (объявляя их сферой своих интересов) нежели на нации-государства. С 1945 года международное сообщество в целом неодобрительно относилось к любому переделу карты мира и появлению новых наций-государств (кроме тех, которые возникли в процессе деколонизации). Исключения были сделаны лишь дважды для большой группы стран: процесс деколонизации в Азии и Африке и процесс распада СССР, Югославии и разделения Чехословакии. Молодые государства, появившиеся в Африке и Азии, во многих случаях трудно было считать нациями-государствами в полном смысле слова. Усилия их правящих элит в создании наций в традиционном смысле очень часто были обречены на полную несостоятельность. Примерами этому служит судьба Заира, Конго, Нигерии и многих других стран, где возникли многочисленные сепаратистские, коммуналистские, трибалистские и другие движения.
   Национальные конфликты, по многочисленным прогнозам, будут все больше влиять на мировой порядок и международные конфликты. По данным этнологов, в мире существует до 5 тыс. этнических групп, которые потенциально готовы заявить о своих правах на самоопределение и образование государства. Большая часть этих движений протекает в латентной или ненасильственной форме. Однако 260 национальных меньшинств активно требуют независимости или отделения и признания в ООН. От 70 до 90 из этих национальных конфликтов характеризуются вспышками насилия. Миротворческие силы ООН участвовали в 1994 - 1996 гг. в 17 упомянутых конфликтах.
   По прогнозам социологов, образование глобальной структуры государств и, следовательно, мирового порядка не закончилось. Процесс глобализации, вызывающий столько споров у исследователей, не означает сокращения количества наций-государств. Оптимальное число стран в новом мировом порядке может вырасти многократно по сравнению с настоящим днем. Например, П.Тринор прогнозирует рост наций-государств от 200 до 500.
   В последней трети XX века появились новые тенденции в эволюции мирового порядка. Во-первых, после присоединения к ООН независимых государств Азии и Африки, а также "новых независимых государств" (СНГ), эта международная организация стала довольно громоздкой для принятия оперативных решений, во-вторых, изменилась роль ряда стран в мировом сообществе, появились новые региональные организации. Все эти новые факторы вызвали известную дискуссию о реформе ООН, основные направления которой предложил в своем июльском послании 1997 года Генеральный секретарь ООН.
   Одним из признаков нового международного порядка можно считать увеличение количества региональных организаций, имеющих свои представительства при ООН. В настоящее время для участия в деятельности различных органов ООН и открытия постоянных представительств приглашены Asian-African Legal Consultative Committee, Caribbean Community, European Community, Latin American Economic System, League of Arab States, Organization of African Unity, Organization of the Islamic Conference.
   Таким образом, за два века при создании мирового порядка изменились приоритеты: мир после Венского конгресса поддерживался при помощи военной силы монархий и вмешательства в дела наций. В XX в. постепенно установились принципы демократического мирового порядка и коллективной безопасности. В результате система мирового порядка пополнилась большим числом новых наций-государств.
   Государства с незаконченными процессами образования наций и нестабильными политическими системами становились наименее прочными единицами мирового порядка. Тем не менее, легко предположить, что количество такого рода наций-государств будет увеличиваться, поскольку существуют десятки этнических движений под лозунгами национального самоопределения.
   Для стабильности мирового порядка предпочтительнее учитывать в конце XX века не только нации-государства, но регионы.

Виктор Шнирельман,
Кеннан, г.Москва

Постмодернизм, этнонационализм и распад Советского Союза

   В последнее время и в отечественной, и в зарубежной науке живо дискутировался вопрос о причинах распада СССР, причем некоторые авторы видели в этом неизбежность, тогда как другие считали это нелепой случайностью или результатом происков внешних врагов. Фактически же Советский Союз, построенный на двух взаимоисключающих принципах, с одной стороны, на жесткой централизации и унитаризме, а с другой - на политизированной этничности, был изначально обречен. Ведь политико-административное деление, построенное на этнической основе, имманентно содержало в себе и даже культивировало межэтнические конфликты, ибо быстрая модернизация неизбежно вела к формированию своей интеллектуальной элиты, которая требовала особых привилегий и особого статуса как представитель титульной нации. Повышения статусов своих народов требовали и интеллектуалы тех групп, которые оказались обделенными, не получив желаемой автономии. Центральные же власти видели в этих претензиях вызов себе и принимали соответствующие меры, которые советская риторика облекала в формулу "борьбы с национализмом". Борьба центра с этническими интеллектуальными элитами проходила перманентно, хотя в разные периоды она принимала разные формы - от жестких (аресты, ссылки и казни) в сталинскую эпоху до относительно мягких (снятие с должностей, партийные взыскания, ограничения для карьеры и творческой деятельности и, в крайних случаях, аресты и помещение в психиатрические клиники) в последующие годы. У этой борьбы имелся и культурный аспект. Ведь, с одной стороны, в интересах упрощения управления государством центр был заинтересован в культурной унификации, в данном случае тесно связанной с русификацией нерусских народов (построение "общесоветской общности"). С другой стороны, формирующиеся нерусские национальные элиты видели в этом серьезную угрозу, ставящую их в неравное положение в условиях жесткой конкуренции со стороны русского населения. Кроме того, модернизация и русификация наносили сокрушительный удар по этнической и локальной солидарности, вели к ослаблению, а в перспективе и к полному разрушению традиционных социальных связей, которые в прошлом не раз выручали группу в условиях периодических кризисов. Те же факторы влияли и на состояние умов русской этнической элиты, ибо эффективная русификация нерусских народов создавала для нее дополнительную конкуренцию на рынке труда и занятости.
   Вот почему рассматриваемая борьба внешне велась под лозунгами сохранения своих языка и культуры, своего этнического самосознания. В этом и кроется причина такого мощного движения за "возрождение народов", которое в последние годы наблюдается в России в условиях формирующейся демократии. Важно отметить, что в России это происходит уже не в первый раз и пример России в этом отношении не уникален. Фактически он лишь отражает закономерности развития, свойственные тем странам, которые становятся на путь модернизации и демократизации. Именно в этих условиях и наблюдается быстрый рост национального самосознания [2]. В СССР это случилось не вдруг и не связано жестко с периодом "перестройки". Указанный процесс происходил у разных народов СССР в течение нескольких десятилетий, в разные годы принимая разные формы и встречая разную реакцию со стороны центральной власти. Он выражался в обеспокоенности за судьбу своих этнических культур и языков. Нерусские народы всеми силами сопротивлялись русификации, тогда как русские опасались растворения в общесоветской общности, которая, хотя и строилась на основе русского языка, фактически лишала русских своего своеобразного культурного колорита. При советском режиме открыто вести борьбу за сохранение своего культурного своеобразия было непросто. Самым обычным способом было использование эзопова языка, который позволял обсуждать современные проблемы, прибегая к отдаленным этногенетическим параллелям. Кроме того, этногенетические построения позволяли ковать исторические и правовые основы для национальных движений и их политических платформ, ибо борьба за повышение этнополитического статуса могла вестись тем эффективнее, чем богаче представлялась история данного народа, чем основательнее была его апелляция к уже имевшейся в прошлом государственности, чем большим казался его вклад в культурную сокровищницу человечества [14, p.238].
   Все это и находило выражение в борьбе за престижных предков, в которой участвовали многие представители гуманитарной интеллигенции, с одной стороны, ученые (филологи, этнографы, археологи, историки), а с другой - писатели, художники и журналисты. Фактически в центре этой борьбы был вопрос о доступе к жизненно важным ресурсам, включая территориальные, финансово-экономические и политические. В свою очередь, обострение этой борьбы происходило по мере нарастания этнополитических проблем. Существенно, что борьба за славных предков продолжается в России и поныне. Поэтому те явления, о которых пойдет речь в данном докладе, заставляют по-новому взглянуть на состояние межэтнических отношений в России и делать прогнозы относительно ее будущего.
   То, что в последние годы наблюдается в России и СНГ, отражает глобальное явление, охватившее мир в последние десятилетия и получившее название постмодернизм. Дело в том, что по мере упрочения и развития демократии сложность общественных взаимоотношений возрастает и на политическую сцену все чаще выступают группы, находившиеся ранее в приниженном, зависимом или угнетенном состоянии и обреченные тем самым на молчание. Лишь демократия позволяет им заговорить своим собственным голосом. Обладая особыми интересами и ведя поиск своего места на общественно-политической палитре современного общества, такие группы культивируют свои собственные идеологии, сильно отличающиеся от тех, которые разделяются или до недавнего прошлого разделялись большинством населения. Вместе с тем, модернизация болезненно переносится и многими из тех, кто относится к доминирующему населению и чувствует определенный дискомфорт в условиях кардинальной ломки прежних устоев.
   Это также создает почву для появления постмодернистских идеологий, с одной стороны, ставящих своей целью восстановить душевный баланс и психологически компенсировать группу за понесенные тяготы и лишения, а с другой, подводящие базу под политические и культурные претензии. В результате мир постмодернизма теряет прежнюю идеологическую однородность, он становится необычайно многообразным и заставляет человека искать свою нишу в этом море плюрализма.
   Ядро упомянутых идеологий, как правило, составляет историческая версия, придающая данной группе особое место в обществе, устанавливающая ее глубокие исторические корни и приписывающая ей выдающиеся заслуги в развитии человеческой культуры и цивилизации. Поэтому приход постмодернизма отмечен, прежде всего, битвой за историю. Ведь модернизм как бы навязывает всему населению страны единую унилинейную версию развития мира, отвечающую интересам доминирующей группы и потому не терпящую отклонений. Не удивительно, что эта версия отмечена изрядной долей телеологии. В свою очередь постмодернизм дерзко порывает с этой традицией и выдвигает свои исторические версии, ставящие под сомнение саму идею причинности и закономерности в развитии человечества [11, p.681; 7, p.277]. На Западе постмодернизм смело бросил перчатку европоцентризму, объявлявшему европейскую культуру высшим достижением человечества, а ее исторический путь - магистральной линией развития для всех остальных неевропейских культур [9; 10]. Постмодернизм начертал на своих знаменах лозунги плюрализма и мультикультурализма, и отрицание им универсалистских принципов фактически означало бунт против доминирования элиты, против социальных или этнических привилегий и дискриминации.
   В политическом плане это было выступлением за уважение прав этнических меньшинств, культурам которых угрожала официальная государственная политика унификации и гомогенизации [18, p.23 - 25]. Тем самым, постмодернизм выступил и против классического варианта представительной демократии, отдающей предпочтение мнениям большинства населения и оставляющей без внимания иные взгляды, выражаемые меньшинствами [9, p.12 - 13, 95 - 96].
   Однако внешне это движение сплошь и рядом принимало и принимает форму борьбы за право на свою версию локального, этнического или социального прошлого.
   Вместе с тем, нетрудно заметить, что эта борьба за историю фактически выражает борьбу групповых интересов. Она не только не снижает межгрупповые конфликты, но выводит их на новый виток. Будучи не в состоянии решить противоречия современного мира, постмодернизм пытается перенести их в область психологии, которой придается значительная компенсаторная функция. Поэтому в рассматриваемых исторических версиях, как правило, нет места настоящему.
   Зато они переполнены рассуждениями о прошлом или будущем, которые густо окрашены в утопические или мессианские тона. Парадокс этой борьбы заключается в том, что, восставая против угнетателей, против расизма и "элитистского мускулинного подхода" к истории [11, p.683] и преподнося свою историю в мессианских тонах, данная группа так или иначе культивирует представление о своей исключительности, а это создает новую почву для группового неравенства, которая может реализоваться и иногда реализуется в этнократии. Некоторые авторы видят в этом движении опасность авторитаризма, фундаментализма, этнонационализма и даже расизма и фашизма [9, p.5, 7 - 10]. Впрочем, все это характерно лишь для отдельных направлений постмодернизма, а не для всего движения как такового, ибо постмодернизм весьма разнороден, в нем себя уютно чувствуют самые разные политические течения [10, p.138 - 166].
   В нашей стране постмодернистские идеологии обрели большое политическое значение едва ли не сразу же после революции 1917 г., когда Российская империя фактически распалась, и новые государственные образования настоятельно требовали легитимизации историей. С тех пор формирование и развитие политизированной этногенетической мифологии прошло в своем развитии пять фаз, отражающих пять разных эпох в истории страны [14].
   Первый период длился до второй половины 1920-х гг. В это время, когда страна вновь была объединена, шло мучительное формирование внутренней политико-административной структуры, которая складывалась в условиях мощного подъема национальных движений и потому неизбежно обрела этнополитическую окраску. Результатом стала борьба этнических элит за право на получение этнополитического статуса, за его сохранение или же повышение. Идеологически эта борьба оформлялась в виде конструирования идеализированных исторических версий, которые приписывали данному народу великие деяния в прошлом и нередко узурпировали прошлое других народов, известных по древним письменным источникам. Нелишне отметить, что некоторые из этих версий восходили корнями к дореволюционной историографии. Например, на Украине большую популярность получила схема М.Грушевского, выводящая украинцев из докиевского антского периода; в Среднем Поволжье продолжалась борьба за булгарское наследие между казанскими татарами и чувашами; белорусские эмигранты, вслед за В.Ластовским, возводили своих предков напрямую к кривичам, причем эта идея получила некоторую популярность в Советской Белоруссии в конце 1920-х гг.; своя версия великой истории и предыстории складывалась у марийцев и т.д. В конечном итоге все это делалось для того, чтобы обосновать право на свою государственность, ибо в 1920-е гг. внутренняя политико-административная структура СССР еще не окостенела. Она находилась в процессе формирования, и у многих народов еще имелась возможность повысить свой статус.
   Ситуация резко изменилась во второй период - в конце 1920-х -  начале 1930-х гг., когда строительство советской империи шло к завершению и само время требовало развития исключительно интеграционной версии истории (подробно см. [3; 12]). Этот период был связан с интенсивным внедрением марксизма в советскую науку. Все значимые посты в научном руководстве перешли в руки людей нового поколения, веривших в мировую революцию и в быструю победу коммунизма во всем мире. Они исповедовали идеи интернационализма, понимавшиеся как установка на изучение лишь глобальных универсальных закономерностей развития, как будто те указывали на неизбежность грядущего сложения мирового единства.
   Своей главной целью они считали доказательство того факта, что русская революция не была уникальной и за ней должны были последовать социалистические революции в других странах. В этих условиях изучение особых исторических путей, пройденных отдельными этническими группами, стало немыслимым, ибо это неизбежно трактовалось как "буржуазный национализм" со всеми вытекающими отсюда последствиями. В противовес популярным на Западе миграционистским концепциям советские ученые того времени выдвинули теорию социально-экономических стадий. Ей соответствовала и "теория этногонии", выдвинутая академиком Н.Я.Марром, которая строилась на основах гиперавтохтонизма. В попытках обосновать универсальность исторического процесса, охватывавшего самые разные народы, советские археологи отказались тогда от понятия "археологическая культура" как партикуляризирующего и нарушавшего стройность унифицирующего подхода. Главный упор был сделан на "социально-экономические формации", которые хорошо согласовывались с идеей универсальных стадий развития. Те ученые, которые делали акцент на местную специфику, подвергались жестокой критике и даже гонениям.
   В целом в этот период этногенез понимался как бесконечный процесс смешения между разными этническими группами, что якобы и вело к превращению одного народа в другой в ходе социо-экономических трансформаций.
   Третий период начался с 1934 - 1936 гг., когда произошел сдвиг вначале к "общесоветскому национализму", вскоре принявшему облик великорусского шовинизма, а затем - к региональным и этническим национализмам. Началом этого поворота послужило директивное письмо Сталина, Жданова и Кирова по поводу общеобразовательных учебников по истории. Сразу же вслед за публикацией этого письма последовали репрессии против интернационалистской по духу исторической школы М.Н.Покровского. Одновременно жесткой критике подверглись некоторые из учеников и сподвижников Н.Я.Марра. Многие из этих ученых пали жертвами "большого террора" в 1937 г. Основой отмеченного переворота послужило стремление подвести историческую базу под Советское государство, окончательное сложение которого было закреплено Конституцией 1936 г. Это и потребовало реабилитации русской истории, которая рассматривалась революционерами 1920-х гг. как реакционная. В новых условиях вновь оживились поиски исторических корней русской государственности и русского народа. Советские ученые обратились к интенсивному изучению происхождения славян. В структуре АН СССР была создана специальная комиссия, на которую было возложено проведение этногенетических исследований [1]. В то же время вплоть до начала 1950-х гг. эти исследования находились под большим влиянием марристского подхода, который самым причудливым образом сочетался с формирующимся националистическим подходом.
   Последний одержал окончательную победу на волне печально известной кампании "борьбы с космополитизмом", которая привела к окончательному разгрому школы марристов.
   Четвертый период начался в первой половине 1950-х гг. Его главной чертой было соперничество между "общесоветским национализмом", с одной стороны, и республиканскими и этническими национализмами, с другой. Приоритетной областью оставалось изучение происхождения и ранней истории славянства, причем, прежде всего, восточного. Наряду с этим искусственно принижалась или даже полностью игнорировалась историческая роль тех народов, которые боролись против ранних славян или изначально занимали те земли, которые позднее были колонизованы славянами.
   Становление местных школ историков, археологов и этнографов привело к политизации и мифологизации этногенеза многих народов бывшего СССР, в особенности в Среднем Поволжье, на Кавказе, в Средней Азии. Активные поиски своих древних предков и их славной истории были обусловлены неудовлетворенностью современным состоянием социальной, экономической и политической ситуации, неуверенностью в будущем. Ведь в последние десятилетия нарастали несоответствия между экономическим и демографическим потенциалом отдельных республик и этнических групп, с одной стороны, и их политическим статусом, с другой. Акцент на историю или даже предысторию своего народа был вызван желанием получить, по крайней мере, психологическую компенсацию, опереться на воспоминания о славных деяниях далеких предков для того, чтобы успешнее преодолевать современные трудности. Короче говоря, этнополитические причины настоятельно требовали создания мифологизированных образов этнической истории и предыстории.
   Наконец, начало пятому периоду положил распад СССР, формирование на его бывшей территории новых независимых государств и поиск новых идентичностей. В этих условиях на всем евразийском пространстве происходил расцвет новых этногенетических мифологий, которые были призваны легитимизировать строительство новых государств, оправдать территориальные притязания и подвести базу под борьбу за выживание отдельных этнических культур. В новых этногенетических и этноисторических мифах также находили отражение межэтнические напряженность и конфликты. Достаточно напомнить о борьбе за аланское наследие на Северном Кавказе [4], борьбу за булгарское наследие между чувашами и казанскими татарами [15], армяно-азербайджанскую борьбу за албанское наследие [8], к которой в последнее время подключились и лезгины, борьбу за Абхазское царство между грузинами и абхазами [13], борьбу за Киевскую Русь между русскими и украинцами, борьбу между русскими и казахами за сакское наследие, и т.д. Наконец, нельзя не упомянуть и о возрождении арийского мифа русскими, украинскими, осетинскими, башкирскими и рядом других национал-патриотических движений [5; 7; 17].
   Тем самым, этнополитический смысл этногенетических построений стал в последние годы особенно очевиден. Они являются как бы лакмусовой бумажкой, тонко реагирующей на малейшие изменения или перекосы в межнациональных отношениях и в этнополитическом положении отдельных этнических групп. Вот почему сравнительное изучение различных версий этногенеза может многое сказать о современном состоянии того или иного этноса или же о том, как он это состояние воспринимает.

   Список литературы

  1. Аксенова Е.П., Васильев М.А. Проблемы этногонии славянства и его ветвей в академических дискуссиях рубежа 1930 - 1940-х годов // Славяноведение. 1993. ?2.
  2. Геллнер Э. Нация и национализм. М., 1991.
  3. Шнирельман В.А. Злоключения одной науки: этногенетические исследования и сталинская национальная политика // Этнографическое обозрение. 1993. ?3.
  4. Шнирельман В.А. Борьба за аланское наследство (этнополическая подоплека современных этногенетических мифов) // Восток. 1996. ?5.
  5. Шнирельман В.А. Миф о сверхчеловеке возрождается в России // Новое время. 1997. ?13.
  6. Шнирельман В.А. Второе пришествие арийского мифа (идеология расизма и антисемитизма в современной России) // Восток. 1997. ?6.
  7. Ankersmit F.R.. Reply to professor Zagorin // History and theory. 1990. Vol.29. ?3.
  8. Astourian S.H. In search of their forefathers: national identity and the historiography and politics of Armenian and Azerbaijani ethnogeneses / D.V.Schwartz & R.Panossian (eds.) // Nationalism and history. The politics of nation building in post-Soviet Armenia, Azerbaijan and Georgia. Toronto: Center for Russian and East European Studies, University of Toronto, 1994.
  9. Heller A., Feher F. The postmodern political condition. Oxford: Polity Press, 1988.
  10. Rosenau P.M. Post-modernism and the social sciences. Princeton: Princeton Univ. Press, 1992.
  11. Scott J.W. History in crisis? The othersТ side of the story // American Historical Review. 1989. Vol.94. ?3. P. 680 - 692.
  12. Shnirelman V.A. From internationalism to nationalism: forgotten pages of Soviet Archaeology in the 1930Тs and 1940Тs / P.Kohl & C.Fawcett (eds.). // Nationalism, politics and the practice of archaeology. Cambridge: Cambridge University Press, 1995.
  13. Shnirelman V.A. The past as a strategy for ethnic confrontation - Georgia // hCa 1995.Quarterly. Summer. ?14.
  14. Shnirelman V.A. The faces of nationalist archaeology in Russia / M.Diaz-Andreu & T.C.Champion (eds.) // Nationalism and archaeology in Europe. London: UCL Press, 1996.
  15. Shnirelman V.A. Who gets the past? Competition for ancestors among non-Russian intellectuals in Russia. Washington D.C., Baltomore & London: Woodrow Wilson Center Press and Johns Hopkins University Press, 1996.
  16. Shnirelman V.A. (forthcoming). Who has a priority.
  17. Shnirelman V.A., Komarova G.A. Majority as a minority: the Russian ethno-nationalism and its ideology in the 1970 - 1990s / H.-R.Wicker (ed.). // Rethinking nationalism and ethnicity. Oxford: Berg Publisher, 1997.
  18. Walker R.B.J. One world, many worlds. Boulder, Colo.: Lynne Rienner Publishers, 1988.

   Комментарий

(В.Сербиненко, Кеннан, г.Москва)

   В.Шнирельман, рассматривая в своем интересном докладе различные аспекты этнополитической ситуации в России (в прошлом и настоящем), обращается также к проблемам более универсального порядка. "Борьба за историю" (в буквальном смысле - за наследство, если принять всерьез идею постисторизма), которую ведут ныне самые разные, далеко не только этнические группы - явление мирового масштаба. Хотя, вероятно, постмодернизм (как исторический факт) в США и в нынешней РФ - это далеко не одно и то же. Идея же постмодернизма вполне может сохранить идентичность как в Париже, так и в Суздале. Еще полвека назад К.Поппер, в очередной раз разоблачая метафизику (и, в частности, "истерический романтизм" и "брутальное невежество" своих современников - метафизиков К.Ясперса и М.Хайдеггера), провозгласил тезис о бессмысленности истории и право на ее идеологическую интерпретацию ("мы вправе придать ей смысл..."). Речь, естественно, шла об интерпретации в духе либеральных ценностей. Однако (и это прекрасно показано в докладе) идеологическое, я бы сказал псевдомифологическое, выстраивание истории (на Западе, в СССР, в постсоветской России или где-угодно) так или иначе оборачивается насилием: над истиной, исторической памятью, культурной традицией, здравым смыслом и, в конечном счете, всегда над людьми. Я не уверен, что это "характерно лишь для отдельных направлений постмодернизма". И до каких пределов мы можем отступать от принципов "классической" демократии и либерализма, если все-таки хотим сохранить верность этим принципам?