Документ взят из кэша поисковой машины. Адрес оригинального документа : http://www.prof.msu.ru/publ/book5/c5_1_1.htm
Дата изменения: Fri Jul 9 11:04:34 2004
Дата индексирования: Mon Oct 1 23:11:15 2012
Кодировка: koi8-r
НОВЫЙ МИРОПОРЯДОК?

Григорий Вайнштейн

НОВЫЙ МИРОПОРЯДОК?

    Разрушение Берлинской стены, произошедшее немногим более десятилетия назад, ознаменовало завершение длительного периода холодной войны и рождение некой новой международной системы. За годы, прошедшие после этого события, академическое сообщество и практические политики приложили немало усилий с целью осмысления отличительных черт того миропорядка, который возник на рубеже 80-90-х годов минувшего столетия в результате исторического поражения социализма и распада отстаивавшего его дело лагеря. Вместе с тем, несмотря на публикацию огромного множества статей и книг, посвященных анализу новой международной реальности, сущность ее так и не удалось уловить.
    За неимением лучшего определения, политики и политологи еще до недавнего времени продолжали именовать период развития международных отношений, наступивший с конца 80-х годов, от противного - эпоха после холодной войны. Как писал некоторое время тому назад известный американский специалист-международник Ханс Беннендийк, директор Института национальных стратегических исследований при Университете национальной обороны США, трудности с определением миропорядка, возникшего после крушения социализма, связаны как с чрезвычайной сложностью характеризующих его особенностей, так и с незавершенностью самого процесса развития этого миропорядка. Нашей нынешней системе, по мнению политолога, трудно будет дать соответствующее название до тех пор, пока она не созреет, и не станут очевидными ее долговременные характеристики.1
    Однако сегодня уяснение специфики миропорядка, начавшего складываться на исходе прошлого столетия, явно утратило свою актуальность. Разрушение террористами зданий Всемирного торгового центра в Нью-Йорке явилось знаковым событием, символизировавшим вступление мира в новую эпоху своего существования. 11 сентября 2001 г. практически прервался жизненный цикл естественной эволюции системы международных отношений последнего десятилетия. Система после холодной войны по сути дела завершилась на ранней стадии своего развития, еще до выявления ее долговременных характеристик и до того, как ученые мужи сумели найти для нее соответствующее определение.
    Не вызывает никаких сомнений: то, с чем мировое сообщество столкнулось осенью 2001 г., зрело достаточно давно. Но острота угроз, исходящих от террористических сил, была все же не настолько очевидной, чтобы быть ощутимой для всех. Сегодня стало совершенно ясным, что мы присутствуем при некой эпохальной смене парадигмы мирового развития.
    В одном из номеров журнала Ньюсуик, вышедшего после сентябрьских событий, была опубликована статья под названием Конец конца истории, написанная редактором этого журнала Фаридом Закариа.2 Одной из первых мыслей, к которым подтолкнули Ф.Закариа взрывы 11 сентября, оказалась мысль о том, что эти взрывы продемонстрировали совершенную неправомерность пресловутого тезиса о конце истории, выдвинутого в конце 80-х годов Фрэнсисом Фукуяма. На уязвимость этого тезиса, согласно которому с крахом социалистической системы человечество вступило в знаменующий конец истории период завершения губительных противоборств, как известно, уже давно обращали внимание многие политологи, историки, философы. Однако сегодня, на фоне трагических событий в Нью-Йорке и Вашингтоне, тезис о наступлении эры спокойного, избавленного от глубоких политических и идеологических конфликтов, гладкого развития по либерально-демократической стезе выглядит особенно неуместным. Сегодня, окончательно и с особой наглядностью выясняется, что человечество не только не избавлено от угрожающих его безопасности конфликтов, но, напротив, переживает один из наиболее тревожных в новейшей истории этапов своего существования.
    Между тем, с крушением нью-йоркских небоскребов перечеркнутым оказался не только тезис Ф.Фукуямы. Обнаружилась несостоятельность и многих других предпринимавшихся в последнее десятилетие попыток определить суть сегодняшнего миропорядка. И перед академическим сообществом, так и не успевшим до конца понять характер международной системы, сменившей противостояние времен холодной войны, встала задача очередного переосмысления реалий и перспектив существования человечества в ближайшем будущем. На повестку дня поставлен вопрос о том, как определить сущность и смысл, главные движущие силы и основные узлы конфликтов той новой, рожденной последними терактами в США эпохи, в которой мы начинаем жить, и которая, как я полагаю, может продлиться не одно десятилетие.
    В связи с трагедией 11 сентября, в одночасье унесшей тысячи человеческих жизней, многие эксперты заговорили о том, что сущностью новой эпохи становится столкновение цивилизаций. И, действительно, существуют, очевидно, определенные основания утверждать, что на наших глазах реализуется известная концепция С.Хантингтона, то есть концепция столкновения цивилизаций. Похоже, что хантингтоновский сценарий конфликта цивилизаций, идущего на смену конфликту политических систем, действительно переходит из плоскости довольно умозрительного и во многом спекулятивного прогноза в совершенно конкретную плоскость практического воплощения.
    Конечно, нельзя не прислушаться к аргументам тех, кто считает ошибочным называть нынешнюю международную ситуацию конфликтом цивилизаций и, тем более, описывать ее в категориях межконфессионального противостояния, чего, кстати, упорно добиваются сегодня исламские фундаменталисты. Возможно, мы и в самом деле имеем дело не совсем с тем, что подразумевает под столкновением цивилизаций Хантингтон, и точнее было бы говорить о конфликте традиционализма и модернизма, или же подыскать для обозначения этого конфликта какое-то иное название. Но как бы то ни было, крайне важно понять, что стоит за этим конфликтом, понять, что речь идет о столкновении цивилизации с варварством, культуры с невежеством, терпимости с фанатичной непримиримостью, то есть о столкновении двух принципиально несовместимых систем ценностей и моделей поведения. Теракты в США свидетельствуют, что элементы именно этого непримиримого конфликта начинают оказывать возрастающее влияние на положение в мире. И с этой точки зрения трудно, очевидно, отрицать тот факт, что значение цивилизационного фактора в мировой политике в последнее время явно усилилось, и что фактор этот выходит на первый план в сегодняшней системе международных отношений.
    Думается, что это обстоятельство далеко не в должной мере было учтено политиками Запада и, в особенности, Соединенных Штатов. Американские лидеры, проигнорировав предостережения некоторых соотечественников (в частности, того же Хантингтона) по поводу обусловленной цивилизационным фактором опасности злоупотребления Америки политикой гегемонизма, 3 не смогли справиться с возникшими перед США в новой международной ситуации соблазнами расширения зоны своего политического, экономического и культурного господства. В результате, Соединенные Штаты, вдохновившись отсутствием на международной арене традиционных, институциональных сил, способных ограничить их претензии на мировое лидерство и воспрепятствовать их стремлению к универсализции своего порядка, явно недооценили возможность нетрадиционной, экстремистской реакции отторжения своей цивилизационной экспансии.
    Но вопрос, конечно, не сводится к тому, можно ли было предвидеть и предотвратить выплескивание неприятия западной, и в первую очередь американской, гегемонии в тех беспрецедентных формах варварской террористической атаки, которой подверглась 11 сентября территория США. Дело в другом в том, что возрастание роли социально-культурного компонента мировой политики, чреватое, как показали события в США, реализацией в таких крайне уродливых и опасных формах как международный терроризм, существенным образом меняет привычный характер международных отношений, внося в них совершенно новые элементы неопределенности и непредсказуемости.
    В то же время, говоря об этих изменениях, неверно было бы считать, что происходит лишь некая смена одного миропорядка другим. Полагаю, что нынешние тенденции в мировой политике гораздо сложнее. Проблема состоит в тем, что мы наблюдаем сегодня наложение новой конструкции международных отношений, новой архитектуры миропорядка и новых узлов противоречий на прежние конструкции и прежние конфликты. С одной стороны, этот процесс ведет к определенному изменению сложившихся конфигураций мировой политики, к ослаблению прежних противостояний и формированию новых отношений партнерства и союзничества. Но наряду с этим происходит и дополнение традиционных конфликтов новыми, появление новых источников напряженностей в международной политике и усложнение системы факторов, воздействующих на определение рядом государств своих национальных интересов. Таким образом, мы оказываемся перед лицом многократного усложнения всей существовавшей до недавнего времени системы международных отношений.
    В связи с этим возникает потребность по-новому взглянуть и по-новому отнестись к ряду основных концепций и принципов, которыми цивилизованный мир привык руководствоваться в своем понимании сегодняшнего миропорядка и в выработке политических решений, необходимых для управления им и обеспечения его нормального функционирования.
    Одним из аспектов этой новой концептуализации международной системы должно, очевидно, стать осознание изменений, происходящих в структуре субъектов мировой политики. В последнее время к национальным государствам, всегда являвшимся главным базовым компонентом системы международных отношений, добавились внегосударственные международные организации. В этом появлении новых субъектов мировой политики заключена одна из характерных тенденций современной эпохи. Однако сегодня мы видим, что она наполняется неким новым, чрезвычайно опасным содержанием. Роль субъектов мировой политики все отчетливее начинают играть деструктивные наднациональные общественно-политические силы, берущие на вооружение методы неполитической борьбы и стремящиеся навязать мировому сообществу свою волю с помощью угрожающих безопасности целых стран тайных заговоров и террористических акций. Выход этих сил на мировую арену существенно сужает сферу использования политического диалога в качестве средства разрешения международных вопросов, уменьшает возможности компромиссного, дипломатического улаживания конфликтных ситуаций и повышает опасность их сугубо силовых решений.
    В то же время появление сил международного терроризма как фактора мировой политики ведет к радикальной переоценке одного из важнейших принципов международных отношенийпринципа невмешательства во внутренние дела суверенных государств. Внутренние дела отдельного государства становятся объектом интереса международного сообщества не только с точки зрения положения с правами человека в этом государстве, но и с точки зрения наличия или отсутствия угроз, исходящих от этого государства внешнему миру. Заявленное Соединенными Штатами после событий 11 сентября и неоспоренное международным сообществом намерение использовать силу против государств, дающих пристанище международным террористам, является красноречивым свидетельством происходящего сегодня пересмотра пределов национального суверенитета отдельного государства. Очевидно не будет преувеличением предположить, что в процессе такого пересмотра международное сообщество поставит в повестку дня выработку некоего кодекса правил поведения суверенного государства, отступление от которых станет основанием для применения против него не только тех или иных экономических и политических санкций, но и мер прямого силового воздействия.
    В свете последних событий выявляется также и необходимость существенной корректировки доминирующей в настоящее время концепции глобализации. Сегодня нельзя не видеть изъяны глобалистской парадигмы, понимаемой как безраздельное торжество принципов либерализма, создающее предпосылки для устранения всяческих экономических, культурных и социальных перегородок, разделяющих мир. События в США убедительно свидетельствуют о том, что отнюдь не весь мир, не все страны и не все общественные силы готовы к жизни в условиях нынешней парадигмы глобализации. Определенная, и причем немалая, часть нашей планеты, мягко говоря, весьма своеобразно понимает новые возможности, открывшиеся в связи с глобализацией и, в частности с возросшей прозрачностью международных границ, и весьма своеобразно их использует, стремясь нанести ущерб Западу. Вместе с тем, решить эту проблему чрезвычайно трудно. В условиях современной глобализации Западу или, если говорить несколько шире, цивилизованному миру крайне сложно вернуться к политике возведения барьеров, способных отгородить этот мир от другой части нашей планеты, и защитить себя, создав некое изолированное сообщество развитых стран.
    Но дело не только в том, что возведение каких-либо региональных барьеров между развитым и неразвитым мирами в наши дни вряд ли возможно. Проблема усугубляется еще и тем, что даже возведение таких барьеров уже не способно обеспечить надежную защиту сообщества развитых стран. В результате глобализации произошло не только широкое проникновение западных культурных и социально-политических стандартов и ценностей в незападные общества. Параллельно с этим и в западные общества проникли носители антизападных ценностей и норм поведения, включая и радикально-фанатичных противников этих обществ, представляющих для них прямую угрозу. Те многомиллионные массы выходцев из развивающихся странс мусульманского Востока, из Азии, из крестьянских общин Латинской Америки, из Африки,которые уже чуть ли не во втором поколении живут в качестве полноправных граждан Германии, Франции, Англии, Соединенных Штатов и многих других развитых стран, представляют собой среду, в которой возникают источники угроз и опасностей для принявших их обществ. Конечно, значительная доля этих выходцев из развивающегося мира стремится вписаться в новую социальную и культурную среду, стать, так сказать, ее неотъемлемой частью. Но в то же время существует и немало таких, кто не только не способны в обозримом будущем принять принципы окружающей их среды, но и не стремятся интегрироваться в новую для них цивилизацию. В этом смысле можно говорить о том, что элементы неразвитого мира просочились внутрь развитого мира. Они пользуются плодами его цивилизации, продолжая воспринимать саму эту цивилизацию как нечто чуждое и враждебное им. Они не способны освободиться от своей этнической идентификации, продолжая симпатизировать тому миру, из которого вышли, и одобрять те формы и методы поведения, которые выглядят легитимными в рамках системы ценностей их родной цивилизации, но не согласуются с системой ценностей того мира, что окружает их сегодня.
    Все это говорит о возможности пересмотра господствующего в западном мире понимания принципов либеральной демократии с их приоритетом прав и свобод личности. Вообще необходимость определенного переосмысления проблем функционирования западной демократии в контексте новых угроз, создаваемых активизацией международного терроризма, стала ощущаться еще несколько лет назад. Характерной в этом отношении была публикация в 1997 г. статьи бывшего директора службы военной разведки и заместителя министра обороны США Джона Дейча, в которой был прямо поставлен вопрос о неизбежности некоторых утрат в сфере гражданских свобод, которые не могут не возникнуть в связи с борьбой западных обществ против терроризма.4 В частности, говоря в этой статье о необходимости ужесточения мер контроля над пребывающими на территории западных государств гражданами из развивающегося мира, Дж.Дейч отметил, что по мере того как растет террористическая угроза страны утвердившейся демократии должны обратиться к пересмотру баланса между защитой индивидуальных свобод и совершенно понятным интересом к тому, что происходит в общинах высокого риска, образуемых выходцами из других стран. 5
    Сегодня, после сентябрьских терактов в США, можно говорить то ли о том, что призывы подобного рода не были услышаны, то ли о том, что принятых мер оказалось не достаточно. Но наряду с этим можно отметить и то, что необходимость осуществления таких мер, чреватых известным урезанием гражданских свобод, все отчетливее осознается уже не только представителями соответствующих спецслужб, но и широкими слоями общественности. И дело не в том, что новая общественная ситуация, возникшая после гибели тысяч невинных людей, является не лучшим фоном для беспокойств по поводу соблюдения гражданских прав отдельного человека, а в том, что события 11 сентября обнажили уязвимость демократии и как бы открыли многим глаза на тот факт, что в самих принципах демократического устройства заключены угрозы его выживанию. Думается, что традиционная для западного общества приверженность идеалам гражданских прав окажется под влиянием этих событий потесненной пониманием того, что обеспечение безопасности демократии требует определенного ограничения индивидуальных свобод, усиления мер полицейского контроля и известного отступления от принципов privacy.
    Существует, очевидно, и другойвнешнеполитический аспект переосмысления проблем демократии, стимулируемый новой ситуацией в мировой политике. Речь идет о возможном внесении коррективов в политику Запада и, в частности, Соединенных Штатов, направленную на поощрение демократических трансформаций авторитарных режимов. Соображения прагматизма могут, например, побудить Запад к пересмотру политики безусловной поддержки тех сил в развивающихся странах, которые выступают за проведение свободных многопартийных выборов. Господствующая в последние десятилетия ориентация Соединенных Штатов на всемерное содействие расширению ареала демократии, скорее всего, уступит место их озабоченности в отношении внешнеполитических последствий демократизации политических устройств в развивающемся мире.
    Следует отметить, что первые признаки такой озабоченности появились, например, в общественно-политической мысли США еще в середине 90-х годов. С тех пор некоторые представители американского интеллектуального истеблишмента, принадлежащие к направлению так называемого нового реализма, неоднократно подвергали сомнению разумность и целесообразность (с точки зрения обеспечения национальных интересов США и международной стабильности в целом) стратегии однозначного поощрения демократизации. В частности, такой авторитетный американский аналитик и публицист, как Роберт Каплан, настойчиво подчеркивает на протяжении ряда лет, что внедрение политических институтов демократии и электоральных процедур в странах Азии, Африки, мусульманского Востока ведет в ряде случаев к опасному обострению политической ситуации в этих регионах, к усилению тенденций хаоса и открывает путь к власти религиозным фанатикам и националистам. 6 О возможности негативного воздействия процессов демократизации на состояние международных отношений говорят и известные политологи Эдвард Мэнсфилд и Джек Снайдер. Оспаривая тезис о так называемом демократическом мире, служивший на протяжении ряд лет, и особенно в период правления администрации Клинтона, одним из основополагающих постулатов американской внешней политики, Дж.Снайдер 7обращает, в частности, внимание на тот факт, что во многих случаях процессы демократизации оказываются чреватыми активизацией националистических сил и обострением этнических конфликтов, способных омрачить горизонты международной политики угрозами кровопролитных войн. Поэтому, считает он, вместо излишне идеологизированного и близорукого подталкивания сомнительных стран к скорейшему внедрению атрибутов электоральной демократии более разумным для США и международного сообщества было бы отложить поощрение демократизации до тех времен, когда в этих странах созреют условия, препятствующие проявлениям массовой активности в формах агрессивного этнического национализма. 8
    В международной ситуации, возникшей после событий 11 сентября, подобные соображения приобретают и новую актуальность, и новое звучание. Нынешние императивы формирования широкой мировой антитеррористической коалиции и максимального сужения сферы политического господства сил религиозного экстремизма побуждают Соединенные Штаты отказаться от идеологической пристрастности в видении мира и определении приоритетов своей внешней политики. Естественно, очевидно, предположить, что в ближайшем будущем США будут рассматривать в качестве наиболее соответствующей собственным национальным интересам политику поддержки не столько демократических, сколько стабильных, хотя и авторитарных, режимов, не допускающих деятельности деструктивных сил на территории своих стран. Иными словами, критерием, на основе которого будут строиться отношения США с той или иной страной, окажется не характер политического режима этой страны, а степень его способности эффективно контролировать ситуацию в ней и дружественность по отношению к США и их союзникам по борьбе с террористической опасностью. Уже сегодня, например, очевидно, что Пакистан, находящийся под контролем авторитарного, но поддерживающего антитеррористическую операцию военного режима Первеза Мушаррафа, гораздо больше соответствует интересам США, нежели Пакистан, который мог бы в результате демократического волеизъявления попасть под власть исламских фундаменталистов.
    Таким образом, в нынешней международной обстановке вырисовывается перспектива реанимирования в США прежних принципов того прагматизма внешней политики, который в свое время выражался известной формулой отношения к диктаторским правителям Латинской Америки,сукин сын, но свой. Вместе с тем, вероятным появлением внешнеполитических конструкций подобного рода вряд ли будут исчерпаны возможные упрощения в подходе США к международным делам, которые могут стать следствием их приспособления к новым реалиям мировой политики.
    Возникшая сегодня международная ситуация предоставляет Соединенным Штатам уникальный шанс укрепления своего лидерства в мире, наделяя их возможностью опереться на гораздо более широкую, чем прежде, моральную поддержку ряда государств, еще недавно стремившихся дистанцироваться от американских трактовок мирового порядка. Но в то же время эта новая международная ситуация требует от США значительно большей гибкости, умения правильно распорядиться тем политическим капиталом, который они обрели в результате сентябрьской трагедии. Характер возникающей новой конструкции международных отношений в настоящее время весьма расплывчат. Противостояние сил международного сообщества и терроризма, как уже было подчеркнуто, отнюдь не заместило прежние конфликты, а скорее дополнило их, существенно усложнив и без того сложный и противоречивый мировой порядок. Полюс противоборства с мировым злом в лице международного терроризма концентрируется вокруг США. Однако сама расстановка сил на этом полюсе пока еще довольно туманна и находится в процессе формирования, который подвергнет значительному испытанию нынешнюю гегемонию США и их способность к лидерству в интересах обеспечения международной безопасности. Соединенным Штатам предстоит нелегкая задача выработки верной модели поведения в новых условиях такой модели, которая не вызывала бы в мире раздражения их лидерством, не стремилась бы использовать потенциал антитеррористической коалиции для достижения своих узко-эгоистических, сугубо национальных внешнеполитических целей.
    Сумеют ли США найти такую линию поведения? Не поддадутся ли они соблазнам упрощенного деления мира на тех, кто с ними, и тех, кто против них? Исторический опыт не внушает на этот счет особого оптимизма. Как говорил в свое время Шарль де Голль, можно быть уверенными, что американцы совершат все глупости, которые они смогут придумать, плюс еще какие-то, выходящие за пределы воображения.
    Конечно, от ошибок, как, впрочем, и от глупостей во внешней политике не застрахован никто, тем болеев сегодняшней ситуации, когда приходится искать энергичные и быстрые ответы на вызовы, брошенные Америке, а вместе с ней и всему цивилизованному миру, и когда возрастает вероятность чисто эмоциональной, не достаточно продуманной реакции на эти вызовы. Однако, существуют достаточно веские основания для обеспокоенности в первую очередь именно поведением США в нынешней, резко осложнившейся международной обстановке. В условиях, когда Соединенные Штаты занимают доминирующее место в глобальной политике и когда на их плечи ложится сегодня основная ответственность за исход борьбы с мировым терроризмом, перспективы изменения во внешнеполитическом курсе именно этой страны не могут не привлекать особого внимания и не вызывать особых тревог. Сегодня Соединенные Штаты меньше, чем кто-либо другой, обладают правом на ошибку. От того, насколько разумной окажется нынешняя американская политика, зависят, как никогда в прошлом, судьбы современного мира.

  1. Back to Bipolarity? The Washington Quarterly, Vol. 22, N. 4, Autumn 1999, p. 9
  2. F. Zakaria. The End of the End of History, Newsweek, September 24, 2001.
  3. Cм. в частности: S.Huntington. The Lonely Superpower. Foreign Affairs, March/April 1999, Vol. 78, N. 2, pp. 35-49.
  4. J.Deutch. Terrorism. Foreign Policy, Fall 1997.
  5. Ibidem
  6. См.: R. Kaplan. The Coming Anarchy, The Atlantic Monthly, Febr. 1994, Vol. 273,  2, pp. 44-76; Idem: Was Democracy Just a Moment? The Atlantic Monthly, December 1997, Vol. 280,  6, pp. 53-80; Idem: The New Evils of the 21st Century. In: Ch. Hermann, H. Jacobson, A. Moffat (Eds.), Violent Conlict in the 21st Century. Causes, Instruments and Mitigation. Chicago, 1999; Idem: The Coming Anarchy: Shattering the Dreams o the Post Cold War. New York, 2000.
  7. E. Mansfield and J.Snyder. Democratization and the Danger of War. International Security, Vol. 20,  1, Summer 1995, pp. 5-38; J.Snyder. From Voting to Violence. Democratization and Nationalist Conflict. New York-London, 2000.
  8. J. Snyder. Op. cit., p. 20-21, 316.

Статья поступила 20 октября 2001 г.

A New World Order?

Grigory Vainshtein, Prof., Institute of World Economy and International Relations, RAS

The events of September the 11th indicate a need for a new conceptualization of the international system, one which is taking form. International terrorism is becoming a subject of world politics, meaning that a radical re-evaluation of one of the most important principles of international relations - the principle of non-interference with affairs of a sovereign state - is in order. The world community is increasingly concerned with a threat emerging from a state more than with the human rights situation within such a state. The need to reconsider the Western understanding of liberal democratic principles with their high priority for personal rights and freedoms has also become urgent. The traditional adherence to the ideals of civil rights might have to give way to an understanding that the security of democracy requires certain limitations of those freedoms.The new situation in world politics is likely to lead to a rethinking of the recently predominant orientation of the West, especially the USA, towards the extension of democracy around the world. It would be natural to suppose that in the near future Western countries, the United States in particular, will view supporting stable regimes that don't allow operation of destructive forces on their territory, however authoritarian they may be, as being more in line with their interests than promoting strictly democratic ones.

Thus, one could foresee international relations becoming de-ideologized and pragmatic foundations in foreign affairs gaining strength.