НЕДОСТИЖИМОСТЬ ВНУТРИЭЛИТНОГО КОНСЕНСУСА

Первое полугодие 1997 г. ознаменовалось серьезными изменениями в расстановке политических сил в стране, которые оказали огромное воздействие не только на направленность развития политического процесса, но и положили начало попытке коренной перестройки основ и структуры государственной власти в поставгустовской России. Эти крупные подвижки фактически сделали нереальной перспективу формирования внутриэлитного консенсуса, наметившуюся в ходе президентских выборов 1996 г. и, отчасти, после них. В тот период происходила постепенная, небезболезненная консолидация российской элиты на основе 'умеренно-реформаторского' курса, которому, согласно предвыборной программе Президента Б.Ельцина и с учетом возросшего влияния левых сил, намечалось придать бo льшую социальную направленность. Консолидация истеблишмента сопровождалась удалением 'несистемных' политиков, своими амбициями и претензиями на монопольную власть грозивших разрушить сложившийся в годы реформ баланс интересов в верхах, попытками предложить новые механизмы, в том числе институциональные, согласования этих интересов.

Однако уже к началу 1997 г. стало очевидно, что возможности продолжения 'умеренно-реформаторского' курса резко сузились. Во-первых, этому способствовал экономический механизм, возникший по итогам предшествующих этапов реформ и ориентированным на жесточайшую эксплуатацию природных и человеческих ресурсов страны в интересах олигархии 'новых русских'. Несмотря на все попытки, не удалось увеличить объем налоговых поступлений в казну, остановить рост задолженности государства по зарплате и пенсиям, критическим остается финансовое положение армии. Углубление кризисных явлений в экономике и социальной сфере на фоне свертывания многочисленных социальных программ, выдвинутых Президентом в предвыборный период, способствовало усилению напряженности в обществе и росту забастовочного движения. Во-вторых, наметившееся сокращение ресурсной базы властвующей элиты подталкивало различные ее группировки к новому переделу собственности, прежде всего в том секторе отечественной экономики, где 'производятся деньги', - топливно-энергетическом, к попыткам установить непосредственный контроль над финансовыми потоками.

Именно эти два взаимосвязанных фактора - несоответствие возможностей 'умеренно-реформаторского' курса задачам поддержания социальной и политической стабильности в обществе и сужение ресурсной базы российской экономики, ставшее следствием экспортно-импортного бума 1992-1996 гг. и основанием начала нового передела собственности, - явились главными причинами крупного поворота в политике российского руководства в рассматриваемый период.

В такой ситуации власть оказалась перед выбором - либо курс на осуществление 'второй либеральной революции', зачинателем которой выступил финансовый капитал, прикрывший либеральными лозунгами* свои принципиально антилиберальные цели* * , либо усиление государственного регулирования экономики, сопровождаемое частичной национализацией крупнейших банков и промышленных компаний, имеющих основополагающее значение для народного хозяйства, более справедливое распределение тягот 'переходного' периода между различными социальными группами.

Примечательно, что реализация любой из этих альтернатив была возможна лишь при условии укрепления роли государства как выразителя консолидированных общенациональных интересов (не случайно, что идея наведения порядка стала основополагающей в тексте ежегодного послания Президента РФ Федеральному Собранию, с которым глава государства обратился к парламентариям 6 февраля). Но если вторая модель теоретически могла осуществиться только на базе общенационального консенсуса, взаимного ограничения интересов элитных и неэлитных слоев населения, то осуществление первого сценария предполагало гораздо более приемлемую для российского истеблишмента социальную технологию; реформирование экономики в интересах крупного финансового капитала должно было осуществляться по привычной схеме - за счет значительного снижения уровня жизни большей части населения при том, что элита ни в коей мере не пострадала бы. Это обстоятельство, по всей видимости, и стало основной причиной сделанного властью выбора. Еще одним - субъективным - фактором, обусловившим переход страны к очередному витку 'либеральной революции сверху', явилось мощное влияние на главу государства и его семью группы политиков радикально-демократического толка в структурах высшей исполнительной власти, консолидировавшихся вокруг тогдашнего руководителя президентской администрации А.Чубайса.

Социальным субъектом, заинтересованным в радикализации курса реформ, выступила часть сформировавшейся в годы реформ финансовой олигархии, не связанная прочными, генетическими узами с топливно-энергетическим комплексом. Понимая, что истощение бюджетных ресурсов, являвшихся основным источником ее могущества, делает положение финансовой элиты неустойчивым, она намеревалась предпринять решительное наступление с целью установления полного контроля над 'реальным сектором' экономики. Политическим выразителем интересов этой части финансовой олигархии стала группировка А.Чубайса. Она отличалась от своих предшественников из гайдаровского правительства 1991-1992 гг. гораздо меньшей идеологической артикулированностью целей, но зато более тесными связями с мощными группами интересов, приобретенными в ходе активного участия в процессах приватизации, создания финансовых рынков, что и обусловило жесткий прагматизм ее тактики и стратегии.

Альянс этих двух субъектов основывается прежде всего на их общей заинтересованности в очередном переделе собственности и установлении контроля над 'реальным сектором' экономики и его сердцевиной - естественными монополиями. Финансовой олигархии не могло не импонировать также то обстоятельство, что предполагаемое радикальными политиками реформирование во многом оставшейся без изменений еще с советской эпохи социальной сферы (ликвидация льгот различным категориям населения, жилищно-коммунальная реформа, коренная реорганизация системы пенсионного обеспечения и здравоохранения) ни в коей мере не затрагивало ее основных интересов.

Однако близость коренных интересов радикально-демократических политиков во власти и финансовой олигархии не исключала и внутренней конкуренции за ведущую роль, что и выразилось в известных различиях взглядов на изменения в социально-экономическом курсе. Так, намерения радикально-демократических политиков провести жесткое разграничение между государственными и частными финансами путем ликвидации института уполномоченных банков, обеспечивающее определенную автономию и ведущую роль политической компоненты радикального альянса по отношению к его финансовой компоненте и соответствующее, кстати, либеральной доктрине, по определению становились источником серьезных противоречий между реформаторами во власти и финансовой олигархией.

Новый передел собственности, который они планировали осуществить в ходе дальнейшей либерализации экономики, неизбежно означал коренное изменение баланса сил, составлявших основу власти в посткоммунистической России. Союз финансовой олигархии, директората акционированных предприятий, региональных лидеров и верхушки генералитета силовых структур, находившийся все эти годы в состоянии динамического равновесия, должен был уступить место монополии на власть радикальных демократов и стоящей за ними финансовой элиты. Поэтому не случайно, что основным содержанием политического процесса России в первом полугодии 1997 г. стали не сами реформы, а попытки ослабления или даже устранения с политической сцены сил, не заинтересованных в осуществлении 'второй либеральной революции'.