В середине пятидесятых годов студенчество поверило в необратимость либерализации общества. Помню жаркие диспуты в гостиной зоны 'В' по поводу 'Оттепели' Эренбурга и 'Не хлебом единым' Дудинцева, попытки осмыслить историю советского государства на семинарских занятиях по философии. Впервые в советской истории Московского университета была использована форма протеста в виде бойкота: в течение целого дня студенты бойкотировали сначала столовую общежития на Стромынке, а затем и столовую главного здания на Ленинских горах в знак протеста против некачественного приготовления пищи.

Никогда не забуду, кажется, осени 1956 года, когда в клубе МГУ на Ленинских горах состоялось закрытое комсомольское собрание мехмата по поводу издания стенной газеты 'Литературный бюллетень'. В этой газете с 'легкой руки' ее главного редактора Миши Вайнштейна в течение нескольких выпусков публиковались заметки со свободным обсуждением событий культурной и политической жизни страны через призму произведений искусства. Никакой цензуры не было. Партком МГУ, конечно же, с трудом терпел такое свободомыслие. Чашу терпения переполнила рецензия на вышедшую книгу Джона Рида 'Десять дней, которые потрясли мир'. Она была опубликована в газете с цитатой из нее: 'Никто, кроме Ленина и Троцкого, не мог представить себе, что власть большевиков продержится более шести дней' (привожу цитату не точно, по памяти). Коммунистам в те дни казалось кощунственным ставить рядом эти две фамилии.

Клуб МГУ переполнен. На сцене представители университетских парткома и ректората, факультетского деканата, приглашенные ответственные работники райкома партии. Рядом со мной в зрительном зале сидит какой-то подозрительный незнакомый тип, который записывает фамилии выступающих и конспектирует содержание их речей. Представитель ректората МГУ оповещает нас о том, что рассматриваемый вопрос о состоянии идеологической работы на факультете настолько серьезен, что факультету грозит его закрытие. С назидательными речами по отношению к студентам выступили профессор Х.А.Рахматуллин, академик П.С.Александров. Но если первый являлся одним из партийных лидеров факультета и учить комсомольцев - одна из основных его задач, то мотивы выступления беспартийного Павла Сергеевича, прекрасного математика и инициатора 'Александровских вечеров' классической музыки, трудно понять. Кто-то из выступавших студентов сравнил партком МГУ с царской охранкой, за что представитель райкома попытался силой стащить его с трибуны. Решением комсомольского собрания, по предложению аспирантки Клавы Шуровой, этот представитель был удален из зала. Гена Шефтер в своем выступлении одернул довольно грубо выступившего Рахматуллина, за что впоследствии его лишили права поступления в аспирантуру. В заключение собрания от создателей 'Литературного бюллетеня', в частности от Володи Тихомирова, ждали покаяния за содеянное, но он сказал:

- Я считаю, что, несмотря на некоторые недостатки нашей работы, она являлась очень полезной, а содержание заметок, опубликованных в газете, показало, что факультет растет.

После ХХ съезда КПСС, когда Хрущев осудил культ личности Сталина и разоблачил творимые в государстве преступления, вышла книга И.Эренбурга "Оттепель". Студенчество стало пробуждаться к активной политической деятельности. Преподавателям марксизма-ленинизма стало тяжело отвечать на острые вопросы студентов.

На мехмате события развернулись после выхода в журнале "Новый мир" книги Дудинцева "Не хлебом единым" . Там автор попытался впервые открыто слегка покритиковать уже не прошлое, а существующий порядок в организации Советского общества. Роман ощутился многими как глоток свежего воздуха в душной комнате.На филологическом факультете состоялось обсуждение романа, которое вылилось в открытое осуждение студентами существующего режима, зал свистел и топал ногами, когда выступали партдеятели, пытавшиеся успокоить студентов.

Отчет об этом собрании, без осуждения студенческих выступлений, был помещен в межкурсовом "Литературном бюллетене", выпущенном к очередной годовщине Октября. В газете был изображен рабочий, разрывающий цепи империализма. Партбюро расценило материал газеты как своего рода политический бунт, где показан рабочий, якобы закованный в цепи существующим режимом. Потребовало исключить из Университета наиболее "революционных" студентов. На Колмогорова, как декана, было оказано мощное давление, он не смог защитить этих студентов. В ответ на факультете прекратились занятия. На всех этажах общежития начались бурные политические митинги с осуждением партбюро и заодно всего режима. Наиболее активные залезали на стул и провозглашали лозунг "Бей в барабан и не бойся беды", чем очень пугали партверхушку ф-та.

Официальная пресса резко осудила роман Дудинцева, и мехматские партдеятели решили подавить этот всплеск студенческого порыва к свободе. Было собрано общефакультетское собрание. Решающим моментом оказались события в Венгрии в декабре 1956г., которые наложились на эти события.

Уважаемый студентами преподаватель марксизма-ленинизма А.А.Шлихтер поднял над головой номер журнала "Коммунист". Он сказал, что нас ожидает кровавая гражданская война, если мы не одумаемся и не утихомирим наиболее левацких студентов и аспирантов. Довод подействовал на аудиторию, и это позволило партбюро добиться главного: часть студентов и аспирантов все-таки была исключена из Университета. (Через год некоторых из студентов вновь приняли в Университет). Декан факультета Колмогоров подал в отставку в связи с этими событиями.

Характер идеологической, как впрочем и любой другой организационной работы, во многом определяется человеческими чертами тех лиц, которые ее проводят. Будь во главе партийной организации МГУ другие лица на момент проведения факультетского собрания по идеологической работе и тон собрания, и его последствия могли бы быть совсем иными, в частности, существенно мягче. В Московском же университете, правда спустя 15 лет, я сам соприкоснулся с совсем иным, по человечески очень разумным, стилем партийно-организационной работы.

Не секрет, что расхожей причиной вступления в КПСС считается карьеризм. Об этом трубят и пресса, и телевидение. Конечно, такое было. Но было и другое.

После окончания мехмата я поступил работать в ВЦ МГУ. Довольно скоро стал заведующим отделом, защитил кандидатскую, а затем и докторскую диссертации. Активно участвовал в общественной жизни ВЦ. Поэтому вполне естественно, что мне неоднократно предлагали подумать, не пора ли вступить в КПСС. Я же считал, что пользу можно приносить и не будучи членом партии.

В 1970 году меня рекомендовали на должность директора ВЦ. Вычислительный центр в то время был крупным научным учреждением, в котором работало более 500 человек. Поэтому я должен был пройти все партийные инстанции вплоть до парткома МГУ. И ни на одной комиссии ни один человек даже не спросил меня, почему я до сих пор беспартийный. Никакого давления по поводу вступления в КПСС я не испытывал и потом.

Вступил я в КПСС вполне осознанно позднее, когда увидел, что и себе и делу создаю дополнительные трудности, не используя полностью возможности партийной организации, которая, к тому же, имела право контроля администрации. Проходя при вступлении в партию многочисленные комиссии и собеседования, я лишь однажды услышал язвительную реплику, касающуюся моей задержавшейся беспартийности.

Контактируя в дальнейшем с различными партийными деятелями, я значительно чаще встречал умных и порядочных людей, которые стремились находить разумные решения даже очень трудных вопросов и не торопились "рубить с плеча". Возможно, это специфика МГУ. Возможно, изменилось время. Но так было.