С чего начинается телевизионная история? Ключевой вопрос, который до сих пор заставляет волноваться и спорить теоретиков и практиков. Сегодня пока что не существует внятной концепции зарождения телевидения, а потому каждый, кто берется обозначить начало телевизионной эпохи, должен выбрать для себя определенное направление мысли, образ, который ассоциируется у него с телевидением.

Основная часть ученых в этом контексте воспринимает телевидение прежде всего как технологию передачи изображений на расстояние, и собственно, на основе этой мировоззренческой платформы строят свои умозаключения. Здесь, впрочем, тоже не все гладко, поскольку в самой формулировке «передача изображения на расстояние» существует возможность расстановки как минимум трех различных акцентов.

«Передача» означает собой динамический процесс, ориентирует нас прежде всего на специфические возможности связи, которые позволяют телевидению приходить в дома людей, становиться неотъемлемой частью их жизни. Без «прыжков» изображения в пространстве нет и телевидения. Причем, речь идет о моментальной передаче, о специфическом телевизионном времени, позволяющем людям в разных частях планеты сопереживать событию так, как будто они являются его соучастниками.

«Изображение» – это тоже весьма непростая технологическая проблема, которая связана прежде всего с техническим соответствием «оригинала», предмета, на который направлен объектив, и «копии» – собственно изображения на экране. Удивительные вещи здесь случаются: порой оригинал совсем не соответствует тому, что видит зритель! Даже сегодня, когда, казалось бы, технологии доведены до предельного совершенства, во всяком случае, позволяющего многократно превышать возможности физиологического восприятия реальности, можно слышать субъективные вздохи телезвезд и людей, «приобщившихся» к миру телевидения: «экран полнит», «экран старит», «экран делает человека другим». А в начале эпохи развития телевидения очень часто случались ситуации, когда черно-белая телевизионная камера не могла «распознать» цветную одежду диктора, в результате на экране возникал лишь едва заметный контур фигуры, и зрителям приходилось «догадываться» о том, что же хотели показать режиссеры на экране.

Наконец, «расстояние» – тоже весьма непростая проблема. Когда телевидение становится телевидением? В тот ли момент, когда из одной комнаты в другую группа взволнованных инженеров передает изображение нарисованных на бумаге простейших картинок? На протяжении всей истории борьба с земными и космическими расстояниями была в буквальном смысле «головной болью» телеинженеров и техников, и какие тут только не возникали умопомрачительные идеи! Телевизионное пространство – это вся планета Земля и околопланетные орбиты спутников-ретрансляторов. Это трансляции высадки человека на Луну, кадры, переданные с Марса. Без телевидения человек никогда не знал бы, что там происходит. Расстояния трансформируются: тысячи километров сжимаются до двухсекундного кадра, а двухсантиметровый отрезок пространства может стать основой для бесконечно длинной панорамы.

Взяв за основу один из аспектов телевизионного производства, можно совершенно произвольно начать отсчет телевизионной истории с незапамятных времен, потому что фактически даже три указанные нами (из множества возможных) аспекта интерпретации телевизионной истории характеризуют, в сущности, процесс взаимоотношений человека с окружающим его миром.

Приведем в качестве примера лишь несколько концепций телевизионной истории, вернее, идей о том, когда же все-таки начиналось телевидение, чтобы показать, насколько пестрыми и разнородными являются здесь научные подходы.

Авторы немецкого виртуального музея телевидения начинают историю с Камеры Обскура Леонардо да Винчи, которую тот изобрел в 1490 году, после чего сразу перескакивают на два с половиной столетия вперед, к 1817 году, когда Берцелиус открыл селен (http://www.fernsehmuseum.info/die-technik-story.html).

В русле этой логики, рассматривая историю телевидения лишь как наукоемкой технологии, можно ее отсчитывать буквально с момента зарождения человечества, то есть, с момента возникновения первых известных коммуникативных отношений. В этом смысле экзотическая версия Р.Хаббла о том, что история телевидения насчитывает 4000 тысячи лет, т.е. с того момента, как люди научились передавать сигналы на расстояния с помощью света или с помощью нарисованных на папирусе рисунков, вполне может быть продолжена дальше и, следовательно, доведена до абсурда.

Хаббл считал, что рисунок, сделанный на папирусе и переданный с гонцом, мог создать определенное впечатление у его получателя, который вслед за тем должен был принять определенное решение. Выпуклая линза из горного хрусталя, найденная при раскопках гробницы ассирийского царя Нимрода, жившего 2000 лет назад, также, когда использовалась для передачи световых сигналов, была провозвестницей телевизионной технологии.

Впрочем, в этом контексте само по себе появление Homo Sapiens может рассматриваться как начало телевизионного освоения мира. Ведь собственно сознание наших предков позволило им отделить себя от окружающей природы и рассматривать себя как самостоятельные объекты, следовательно, и коммуникация, возникшая как естественное следствие этого обособления, как способ передачи возникающих ощущений на расстояние, может выглядеть как начало телевидения. Тогда радикализм Хаббла следует продолжать еще на 30 тысяч лет до нашей эры, в те времена, когда ветвь Homo Sapiens отделилась от неандертальцев.

Другие историографы ищут истоки телевидения в фольклоре или в случайно выхваченных деталях художественных произведений (например, вспоминается пушкинское «свет мой, зеркальце, скажи…»). Логика подобных доводов такова: на протяжении многих столетий люди «мечтали» передавать изображение на расстояния, и, наконец, с наступлением эры технического прогресса, «мечта человечества» воплотилась! Еще более красноречивый пример. Исследователь истории телевидения А.М.Рохлин усмотрел в интерпретации Аксаковым сказки «Аленький цветочек» указание на будущую технологию: заколдованный принц, считает он, «использует дальновидение, чтобы не пугать своим страшным видом полюбившуюся ему девушку» (Рохлин A.M. Так рождалось дальновидение. М. Институт повышения квалификации работников телевидения и радиовещания, 2000).

С нашей точки зрения, методологически плодотворно для обозначения начала истории телевидения можно было бы использовать философский образ субъекта, «творящего» это грандиозное открытие. Здесь позволительно привести известную идею о том, что «сущность предшествует существованию», или, как писал Жан-Поль Сартр, «изготовление предшествует существованию», т.е. изобретатель целенаправленно трудится над созданием именно телевизионной модели, он имеет гипотезу, план ее проверки, этапы осуществления и т.д. Если исходить из такой позиции творящего субъекта, то многочисленные технические открытия и изобретения, создавшие почву для начала развития телевизионной эпохи, можно отсечь без ущерба для понимания сущности и социокультурного значения телевидения в общеисторическом процессе. С другой стороны, самым сложным и тонким делом является поиск той самой точки отсчета, в момент который изобретатель начал заниматься именно телевидением, а не чем-нибудь еще, или когда он сознательно, а не случайно сделал свое открытие.

Ответ на вопрос, с чего же все-таки начиналась телевизионная история и каким образом, на основе какого метода вести ее отсчет, скрывает за собой еще более масштабную проблему, а именно: что есть, собственно, телевидение, какова его феноменологическая природа, в каком контексте его воспринимать? Ведь каждый из описанных нами аспектов интерпретации телевизионной истории неявно, косвенно, иллюстрирует саму суть этого сложного явления в современной жизни.

С нашей точки зрения, началом телевизионной эпохи в жизни человечества следует считать рождественскую ночь 1883 года, когда стесненный в материальных средствах немецкий студент Пауль Нипков, оставшись один на каникулах в колледже, нарисовал своей первый эскиз перфорированного диска, послужившего прообразом механической системы телевидения и ставший первым запатентованным изобретением развертки – разложения изображения на отдельные части, которые могут быть воссоединены в обратной последовательности в приемном механизме. Патент за номером 30 105, выданный кайзеровской службой патентов, очень лаконично объяснял изобретенную технологию: «описываемый здесь аппарат имеет целью находящийся в пункте А объект делать видимым в любом другом пункте В»

Спустя 57 лет Нипков – один из немногих инженеров в истории – будет удостоен государственных похорон как значительный общественный деятель. Фашистские пропагандисты, всегда пытаясь заявить миру о превосходстве немецкой науки и промышленности, сами того не желая, сыграли со своей идеологией злую шутку, сделав символом нового телевидения человека, олицетворявшего собой его окончательно и безвозвратно ушедшее прошлое. Нацистский телецентр, названный именем Пауля Нипкова, проживет еще три года, пока в него не попадет бомба союзников. Пожалуй, это можно считать не только символическим, но и фактическим окончанием первого этапа телевидения – этапа, когда механические принципы освоения реальности сменились более прогрессивными, электронными (безусловно, такая градация носит условно-метафорический характер).

Второй этап, назовем его, «аналоговый», или «электронный», ознаменован тоже важнейшим изобретением, полученным Владимиром Кузьмичем Зворыкиным в Америке в 1931 году патента на его знаменитый «иконоскоп». Именно с этого момента начинается практическая реализация электронного принципа развертки на практике. Даже в нацистской Германии, немало сил приложившей для того, чтобы довести до совершенства тупиковую технологию механического разложения изображений, – даже там начиная с середины 30-х годов перешли на электронную технику.

Следует отметить, что эта технологическая смена исторических периодов была поистине грандиозной, пусть и малозаметной для самих ее героев. Это не столько смена техники, сколько смена мировоззрения, смена «системы координат» для человека, смена пространственно-временных характеристик его существования, его мышления, его восприятия реальности. Электронный луч, выписывающий на мерцающем экране качественную и динамично меняющуюся картинку, не только приближался к возможностям физиологического зрения, но и нещадно эксплуатировал его особенности, «настраивал» его под себя. Так, мерцающий экран, создающий иллюзию непрерывного изображения, стал одновременно олицетворять собой «правду 24 раза в секунду». И это, подчеркнем, – неразрывные процессы!

Второй этап развития телевидения, таким образом, закончился в тот момент, когда телевидение довело до совершенства аналоговые принципы освоения реальности. Да, действительно, этому способствовали все новые открытия. 1956 год – изобретение Александром Понятовым магнитофона «Ампекс». Теперь время потеряло былое значение: события начинали подстраиваться под телевизионные трансляции. Все самое интересное человек мог получать в прайм-тайм, не напрягаясь. Пятидесятые годы – это и переход на новую бизнес-модель развития телевидения, когда крупные телекомпании поняли, что не миллионы проданных телевизоров будут основным источником прибыли, а реклама, начавшая приносить баснословные деньги.

Это была эпоха доверия, которую очень тонко почувствовал Маклюэн: новые медиа, говорил он, – это выведенная вовне нервная система человека (McLuhan, M. Understanding Media: The Extensions of Man. New York: McGraw-Hill. 1964). Уолтер Кронкайт в конце 60-х делает репортажи о Вьетнамской войне, а президент Линдон Джонсон в ответ на эти передачи заявляет: «Вот и все. Я потерял Кронкайта – я потерял Северную Америку». Другой реакции и не подразумевалось.

Третий этап – это этап цифровизации, конвергенции и… потери человека, утраты безусловного, казалось бы, чувства доверия. С технологической точки зрения, пожалуй, его можно датировать 1978 и 1979 годами, когда, сначала в Англии, а на следующий год в Америке и в Японии были представлены первые цифровые магнитофоны, открывавшие прежде неслыханные возможности, прежде всего – компрессию пространства и времени. Если в аналоговых системах телекамера, видеомагнитофон и человек при них были частью бытия (пленка заканчивалась, размагничивалась, становилась овеществленным олицетворением человеческой памяти, которая, как известно, коротка), то теперь техника стала «умнее» и «памятливее» человека.

В профессиональной, творческой сфере новый этап наступил, пожалуй, чуть позже, и его начало связано было с войной в Персидском заливе и с новым явлением в системе коммуникации, названном «эффектом CNN». Телевидение превратилось в мощный институт управления сознанием человека. Война в Кувейте, в отличие от Вьетнама, проходила строжайшую визуальную цензуру. Общество нагревалось ожиданиями и анонсами победоносного наступления американских войск, которое якобы будет показано в прямом эфире. А телекамеры CNN появлялись на местах трансляции заранее, до наступления события, словно предвосхищая его. У зрителя появлялось все больше оснований сомневаться в правдивости или, вернее, в правдоподобности телевизионной реальности.

Сказанное вовсе не означает, что обозначенный нами третий этап телевизионной истории означает ее окончание, упадок или закат. Скорее, следует говорить о преображении телевидения, о его новой социокультурной роли, которое оно начало играть в обществе. Экранная, визуальная культура становится неотъемлемым элементом нашего бытия, нашей онтологии. По-прежнему удостовериться в событии значит увидеть его подтверждение, лицезреть его или его образ. Прочитать, почувствовать, проникнуться, продумать – все остальные ментальные состояния гаснут перед ослепительном светом визуального мира. Так происходит во многом благодаря опыту, полученному нами от взаимодействия с телевидением.