Роман Кумов

 

'Донская волна' ?10(38) 3 марта 1919, с.2

 

 

Схоронили Романа Кумова[1]:

Привычно ныне зрелище смерти, и одеревенело сердце от обилия горя. Но трудно примириться с мыслью, что ушел из нашей мрачной, непогожей жизни свет тихий, ласковый свет - Роман Кумов:

:'Какое сердце биться перестало!..'[2]

Скучней, холодней, темней стало в непогожей жизни нашей.

 

'Если не было бы цветов, вся земля тянулась бы скучная и серая, и не было бы на ней никогда веселой и душистой весны: Никогда не было бы букетов - разноцветных и пахучих, с которыми люди с давних пор приходят в церковь в зеленый день Троицы: Никогда не клали бы на холодный заснувший лоб печальных, трогательных, угасающих венков из живых цветов и глубокая любовь была бы бессильна в своем порыве - излиться до конца, до края в сильном и глубоком образе:

Но они - недолговечны':

 

Так в своих 'Бессмертниках' написал Роман Кумов. И как это хорошо, как точно, как печально выражает его жизненный образ его до слез обидную судьбу:

Его имя известно было родному краю далеко не в той степени, как оно этого заслуживает. До обиды мало известно. Войсковой Круг - соль Донской земли - почтил отошедшего писателя национальным погребением. Но ведь здесь, в сосредоточии надежд и тревог казачества, в центре, созидающем оборону веками сложив-шегося казачьего уклада, выковывающем спасение России, никто не подозревал, что вблизи Круга работал скромно, бескорыстно, самоотверженно - замечательный писатель-казак, отдававший тем же тревогам, заботам и упованиям весь жар своего редкостного сердца. Ибо подвиг жизни Романа Кумова совершался не на боевом поприще, а в бессон-ном уединении рабочей, заваленной бумагами комнаты:

Да, это был человек не боевого поприща. Это был человек мысли, тонкой и проникновенной, это был человек чувства, широкого чувства любви ко всему живущему, к человеку и человечес-тву. И чувство это воплощалось им в обаятельную форму художествен-ного слова. Любимый им сородич-казак когда-нибудь узнает огромную ценность такого человека, который таинственной и волшебной силой Богом дарованного таланта вызвал к жизни все, что в его - казака - простой, целинной душе бродило неясными тенями, 'мыслей без речи и чувств без названия радостно-мощный прибой'[3], его скорбь и его восторги, скудную, чужим непонятную, но нам близкую красоту нашей родины, степей безбрежных, седых курганов в жемчужном зареве, безбрежной песни о славной старине казацкой:

Незабываемым словом умел выразить это Роман Кумов. И долго будет жить на свете его прекрасное слово... Оно будет учить детей казачьих сознательной любви к родному краю, будет воспитывать в них те возвышенные, облагораживающие навыки, понятия и чувства, которые человека от зоологического уровня поднимают до образа и подобия Божия.

Великую грозу и непогоду переживаем мы. В этой грозе тонуло имя Романа Кумова, но тихий свет обаяния его личности, его таланта, освещал знавшим его непогодь безвременья. Сколько было в нем любви и нежной, застенчивой, теплой ласки: Любил он Россию, несчастную, страдающую, растерзанную: С мягкой грустью любил помечтать о том светлом, прекрасном, что осталось там, 'за рубежом', в Москве. С благодарностью вспоминал то хорошее, что она дала ему - ее университет, ее церковки, театры, литературные кружки: Любил он Россию любовью нежной и трогательной, со страстным нетерпением ждал ее воскресения.

Но паче всего и всего беззаветнее любил он край родной, его степную красоту самобытности, любил родное казачество. Его он воспевал и славил, его радостям и скорбям он отдал лучшие стороны своего таланта - и в рядах лучших его людей он должен занять и займет одно из самых почетных мест: 'Вечная память' над местом его упокоения звучала не только обычным простым церковно-молитвенным песнопением - она будет подлинно вечной памятью таланту, совершившему краткий, но славный путь благоговейного служения Родной Земле:

 

---------------