'...Меня считают мужественной, деятельной женщиной,
но с какой беспредельной тоской и отчаянием
я ношу эту маску '
(Из Дневников Л. Я. Тимошенко, 1961 г.)
Первое впечатление от соприкосновения с ней и с ее искусством - какая красивая женщина и как прекрасны ее работы.
Слово 'красивый' очень коварно, - так легко перейти грань, где начинаются пошлость и банальность - категории, решительно неприемлемые для мятежной, неспокойной души Лидии Яковлевны.
Выставка, посвященная ей, - это гимн красоте в ее интерпретации, в котором полифоническое звучание красок, сопровождаемое ясным, изнутри исходящим светом, отточенная своеобразная смесь свободно разливающихся пятен и нервно устремленных линий говорят о мощном таланте и незаурядном мышлении мастера (не хочется говорить 'художницы' - настолько мужественно ее творчество).
В последний раз Москва видела эти работы достаточно давно - аж в 1981 году, то есть почти четверть века тому назад. До этого у нее была выставка на Кузнецком в 1961-м. Время расставило все по местам, 'большое видится на расстояньи'. Сегодня все мы становимся свидетелями возвращения крупного художника эпохи - Лидии Яковлевны Тимошенко.
20-25 лет - это как раз тот самый срок, при котором пресловутая 'смена поколений' (художников и их толкователей, музейщиков и начальников от искусства, собирателей и арт-спекулянтов) всегда неизменно подтверждает\отвергает устоявшееся реноме, вознося на пьедестал 'народного' и 'заслуженного', либо низвергая его в пучины безвестности и дальнейшего замалчивания. Последнее Лидии Тимошенко не грозит, и это слишком очевидно.
Она удивительно современна нам. Ее рассуждения, поступки настолько соразмерны и органически присущи нерву века, что невольно воспринимаешь Лидию Яковлевну как человека, находящегося где-то близко, рядом, как будто можно так запросто стать ее собеседником и услышать ее ядовитый, четко сформулированный комментарий в адрес какого-нибудь пустышки, облеченного властью. Всю жизнь рутина и обыденность, ординарность и бесталанность были ее смертными врагами. Те, кто ее недолюбливал - (их большинство) - опасались попасть ей 'на язычок', а те, кто любил, - (немногие) - оставались верными друзьями и почитателями до конца. Всеобщая любовь и материальный достаток в Стране Советов - не самая лучшая характеристика для по-настоящему честных и чистых людей.
В раннем детстве ее бескомпромиссность выражалась в таких бунтарских проявлениях, как в том, чтобы на спор пройтись через всю Балаклаву нагишом, невзирая на усмешки и возмущение толпы, или целый год не разговаривать со всем классом в гимназии из-за ссоры со сверстниками (что, впрочем, укрепило ее авторитет и утвердило ее лидером ).
В 23-м году, успешно сдав вступительные экзамены в Академию художеств в Ленинграде, она, тем не менее, не была принята туда, поскольку принадлежала к интеллигентскому сословию, тогда как преимуществом пользовались выходцы из рабоче-крестьянской среды. Однако Лидию автоматически зачислили к Б.К.Рериху в бывшую Школу ИОПХ, где среди ее преподавателей были М.П.Бобышев, А.А.Рылов, П.А.Мансуров. После организации ГИНХУКа, Мансуров и привлек туда свою ученицу. В то время институтом руководили такие легендарные ниспровергатели старого искусства, как К.С.Малевич ('бороденка трясется, щи хлебает, а головы не видно. Это Малевич из ГИНХУКа' - Дневники, 1976 г.**) , В.Е.Татлин, П.Н.Филонов ( у которого впоследствии работал ее будущий муж - Е.А.Кибрик), М.В.Матюшин, Н.Ф.Лапшин, Н.Н.Пунин,
К.И.Рождественский, В.М.Ермолаева, Л.А.Юдин. Мансуров остался самым первым и единственным учителем на всю жизнь ('Больше ко мне не пристало ни от кого' - Дневники, 1971). Большое уважение Тимошенко сохранила и к Малевичу (':все же стал мировым классиком абстракционизма, и вещи его действительно красивы. Но это не те абстракции, которые делают сейчас на Западе. У него все строго и логично, и любая его абстракция выражает города будущего. Он был очень интересный человек и всю жизнь анализировал искусство. Помню, у него висели в залах таблицы, сделанные на основе манер различных художников' - Дневники, 1960 г.).
После отъезда Мансурова в Париж в 1928 году Лидия решила примкнуть к только что образованному обществу 'Круг Художников', одному из самых громких и ярких объединений рубежа 20-30-х годов. Общество 'Круг', одним из основателей которого был ее муж Д.Е.Загоскин, отличалось особым новаторским подходом к изображению действительности: от эмоционального к рационально-конструктивному. Иными словами это была попытка синтезировать область непосредственного впечатления и форму упрощенного обобщения, что нередко приводило к эскизности и условной предметности. Однако это сполна выражало стремление отразить 'стиль эпохи' через начала монументализма. С этими задачами блистательно справились Тимошенко и Загоскин в серии натурных рисунков и гуашей 1929-1931 гг., исполненных во время творческих 'круговских' командировок в Витебскую, Могилевскую и Полтавскую области. Блок этих работ - то немногое, что осталось из 'круговского' периода. К сожалению, многое было утрачено, что-то ликвидировано автором, но, как впоследствии признавалась Лидия Яковлевна, это была одна из самых славных страниц в ее творческой биографии. Сегодня многие из этих работ составляют гордость музеев страны, центральных и провинциальных.
После знакового правительственного постановления, уничтожившего все группировки художников и унифицировавшего все их творческие установки в созданном ЛОССХе в 1932 году, Тимошенко по приглашению И.И.Бродского учится в аспирантуре АХ сначала у К.Ф.Юона, затем у А.И.Савинова. Туда же был призван 'высочайшим повелением' еще один 'круговец' - П.А.Осолодков, талантливый живописец, почти все наследие которого погибло в годы блокады.
Примерно тогда же у Лидии Яковлевны вырабатывается новый 'язык' и появляется 'свежее' тематически-концептуальное воплощение ее живописных навыков. Речь идет о серии масляных работ, посвященных теме детства, пионерии, подростков, проводящих досуг на спортивных площадках, загорающих и купающихся на пляже, собирающих урожайные плоды, танцующих на полянках. Этот период продлится вплоть до начала войны и ознаменуется исполнением эстампа 'Катюша' в 1940 году, всеми признанного шедевра Экспериментальной Литографской Мастерской при ЛОССХе, принесшего славу его создателю.
Как справедливо отмечает А.Д.Чегодаев, 'судить о советских детях тридцатых годов будут по живым и реальным образам Тимошенко, а не по упитанным, жирным артековским пионерам казенных жанристов'**. Тимошенко удалось невозможное - сохранив видимую лояльность к императивным установкам АХРРовского толка изображать счастливую советскую действительность без примеси ругательного формализма, - тем самым избежать официозно-консервативного принуждения писать приметы победившего социализма (с которым у нее были свои счеты - отец репрессирован, брат не мог получить образования): вождей, грандиозные масштабы индустриализации и колхозного строительства, не примкнув к ненавистным ей Иогансону, Пластову, Дроздову, Бубнову, Бродскому, А.Герасимову, Владимиру Серову.
Причем, не будучи 'своей' в этой 'тусовке', она рисковала, и очень сильно. Возможно, к ней относились так же, как в свое время Сталин отозвался на требования 'товарищей' усмирить Б.Л.Пастернака: 'Оставьте этого небожителя'. Лида Тимошенко воспевает светлую социалистическую юность, идеологически и спортивно подкованных будущих защитников режима - ну и пусть себе пишет.
Конечно, у Тимошенко были свои ориентиры: это прежде всего Тырса ('В Ленинграде я дружила с еще одним гениальным художником - Н.А.Тырсой. Сейчас он забыт. Он умер, выезжая из блокадного города весной 1942 года' - Автобиография, 1973), с его воздушными, легкими и динамичными пейзажами и обнаженными. Подвижная лессировочная живопись и тонкое цветовое чутье Тырсы вдохновляло многих молодых художников. Тематика 'летнего художника', как его называли, была очень близка Тимошенко. Много света и солнца - этого добивались, но не все достигали. Тимошенко была одной из первых, кому удалось приблизиться к эталонному исполнению этой задачи. Несомненно, Тырса, будучи руководителем Литографской Мастерской, наблюдал рождение прекрасного эстампа 'Катюша', в котором воплотились и его творческие идеалы.
Алексей Федорович Пахомов, для Лидии Яковлевны он 'Алеша', близкий друг и соратник по 'Кругу', примерно тогда же делал то же самое, что и Тимошенко. Кажется, что пляжный фон пахомовской серии купающихся девочек и мальчиков-подростков совпадает с тимошенковской. Возможно, они делились друг с другом секретами, и это не так плохо, поскольку шло взаимообогащение двух творческих личностей. Во всяком случае, Тимошенко не стала певцом одной темы подобно Пахомову, сознательно оградившему себя от идеологической 'принудиловки' путем бегства в детскую 'Неверландию' ( 'Судьба Пахомова. Художника, который открыл настоящих детей, не кукол, у которого черпают как из придорожного колодца все художники, работающие над детской тематикой. Единственный художник, который в достойной форме изобразил блокаду и войну (это не меньше Гойи), и его не только забыли, когда он заболел, но считают должным забрасывать камнями в прессе. Если его увидите, передайте, что я его не забываю и люблю' - Из письма к И.Гинзбург, май 1953).
Еще один художник, не упомянуть которого нельзя, - это Е.А.Кибрик, ее муж с 1938 года. Поездка в Новгород и на Дон в 38-м сблизила их творчески и лично. Счастливейшее время для обоих: и это нашло отражение в ее живописных работах того времени. Кибрик при создании серии рисунков к 'Тилю Уленшпигелю' рисовал Неле с Тимошенко, позднее он иллюстрировал 'Очарованную душу' Р.Роллана и образ героини он также рисовал с Лидии Яковлевны. В 39-м у них родился сын Александр и, казалось, ничто не предвещало предстоящих испытаний, выпавших на их долю.
С первыми годами блокадной трагедии Ленинграда завершился 'золотой век ленинградской графики, - может быть он потом возвращался и вернется еще, но уже в другой ипостаси' (О.Верейский - Из воспоминаний о Лидии Тимошенко, 1981).
Война стала по сути водоразделом между первым - ленинградским и следующим - послевоенным, уже московским периодом мастера. 50-летняя творческая активность была поделена на две неравные половины: остался в памяти Ленинград, его особенная художественная культура, всеобщее беспредельное обожание ( 'Я видела твою литографию на выставке: Не только мне, но и всем она понравилась больше всего. Тырсы, твоя и Васнецова - это больше всего запомнилось. Я так узрела в ней тебя! Она прелестная и живописная, со вкусом и культурой, которая есть только у ленинградцев, и в ней есть какое-то внутреннее изящество и благородство, которого здесь, в Москве, не найдешь' - Из письма Н.К.Радловой, март 1940 г.). Впереди была Москва - нерадушно равнодушная. Ленинград - вместилище трагедий - похоронил Загоскина, Тырсу, Лапшина и многих ее друзей, а у руля ЛОССХа оказались Серов со товарищи, против которого она сенсационно и с неслыханной смелостью публично выступила в 1940 году (что, возможно, послужило причиной ареста Е.А.Кибрика в 1941-м). Назад пути не было.
В Москве все нужно было начинать сначала. Жизнь в бараках без удобств на Масловке, в обстановке полного отчуждения ( 'Меня нет в мире художников:У меня нет имени! Я неизвестная художница:Творчество, которое никого не интересует! Буду работать или нет - всем безразлично. До войны я была талантливой и обещающей. Эвакуация меня стерла:' - Дневники, 1945 г.).
Московские коллеги воспринимали ее скорее как 'жену Е.А.Кибрика'. Исключение составляли супруги Шмариновы, семья Чегодаевых и, пожалуй, С.Герасимов, которые считали, что Лидия Тимошенко намного интереснее и разнообразнее своего мужа, и что ее потенциальные возможности еще далеко не раскрыты в полной мере.
Персональная выставка 1947 года в МОССХе отчасти это подтвердила. Но и она принесла невосполнимые потери и разочарования. Мало того, что в экспозицию не решились включить 'круговские' работы, как не соответствующие духу и методу социалистического реализма, а потому враждебные и политически незрелые, вдобавок ко всему, после окончания выставки во время транспортировки обратно в Ленинград были утрачены большие живописные панно для комнаты отдыха в Ленинградском Дворце Пионеров: 'Хоровод', 'Качели', 'На турнике', 'Авиамоделисты', все 1937 года. Этими работами Лидия Яковлевна особенно дорожила, поскольку они являлись своеобразным итогом многолетнего труда над детской тематикой, квинтэссенцией ее довоенного искусства.
В конце 40-х годов обострилась болезнь, и Лидия Яковлевна фактически была прикована к постели ('В ее состоянии не то, что работать, жить было трудно' - Д.Шмаринов, из воспоминаний о Лидии Тимошенко, 1981). Наступил вынужденный перерыв, во время которого Тимошенко с особой увлеченностью стала задумываться об иллюстрациях к 'Евгению Онегину'. Эта колоссальная работа заняла у нее почти 20 долгих лет: сначала в живописной технике гризайли, затем в цветных автолитографиях.
Вообще, 50-е годы для Тимошенко - это время беспощадного самокопания и вдумчивого самоанализа. Очень немногие адресаты ее посланий того времени (как и ее Дневники) - это трибуна Лидии Тимошенко в абсолютно пустой аудитории, от которой она не ждет аплодисментов и одобрения ее догадок и умопостроений. И в этом она вся - неприсоединившаяся, гордая нон-конформистка ( 'Из современных работ остаются в веках только те, на которых нет густого слоя румян и пудры. Мои вещи успеха иметь не могут:Писать я буду просто потому, что не могу не писать, но успеха ждать не буду:Как только я прикасаюсь к искусству, становлюсь свободной и независимой:' - Из письма к И.Гинзбург, 1950 г.). Свобода - это ее 'основной инстинкт', лейтмотив всей ее жизни и творчества ('Я свободна, потому что ко мне трудно что-либо привить помимо того, что я люблю:' - Из дневников, 1948 г.).
Известно, что Тимошенко только раз в жизни была страстным публичным оратором - выступление в ЛОССХе в 1940-м потрясло всех своей обличительной силой и имело горькие последствия для ее семьи. Больше она никогда не выступала, но весь свой нерастраченный пыл и энергию выливала на страницах своего дневника либо в переписке с близкими людьми из своего окружения. Полемика - сильная сторона ее характера, причинившая ей, однако, много неприятностей ('Есть 4 категории художников. 1 - умные и быстрые - эти делают картины лейкой:имя им легион, ибо даже студенты делают заданные композиции, фотографируя модели в нужных позах и переводя по клеточкам на холст:2 - которые пишут не с фото, а 'под' фото: Серов, Грицай, Бродская и т.д. - или 'под' передвижников, 'под' голландцев, 'под' французский салон, как Орешников (занятно, что и у него, и у Иогансона с наибольшей любовью написаны ковры). 3 - пишут сами, но как:Режет глаза, душу тошнит смотреть, например, 'Ремесленники', не помню кого ( получившего Сталинскую премию) - беспомощно по рисунку и цвету, а по содержанию? Ребята стоят, наклонившись над летящими железными стружками и даже без очков. Ремесленники будут смеяться над такой вещью, как смеялся бы школьник, сидящий на парте и пишущий диктант левой ногой. 4 - группа, сколько их? Два? Три? Пять? Семен Чуйков, Коненков, Пророков, из этой выставки только они и остались в памяти. Художники, сделавшие произведения искусства:
Почему мне так противно, мучительно смотреть на эти груды ужасных холстов?..И почему мои вещи не доходят? Ведь во мне творчество советское и радостное? Но в нем всегда присутствует проклятая новизна, потому что я не тождественна с предками и смотрю своими глазами:Женя ( Е.А.Кибрик - ред.) может восхищаться Решетниковым, Иогансоном, Бродской, Пластовым. Он другой. А может, к этому надо привыкнуть, как привыкает человек к своей грязной кухне, или где-нибудь оборванным обоям, или стоптанной туфле. Но я не могу в искусстве привыкать :' - Из письма к И.Гинзбург, 1951 г.).
В этих словах - ее сокровенных мыслях - нет места браваде или осознанному превосходству над посредственностью, в них непримиримая убежденность Жанны Д`Арк пойти на костер во имя высочайшего смысла. И творчество ее вовсе не 'советское и радостное', как она считает. Лидия Тимошенко - представитель не 'советского искусства', а искусства советской эпохи, очень разнонаправленного и пестрого, включающего в себя и тиранию, и рабство, а также бунт против и того, и другого ( 'Я отказываюсь не только от работы ради признания, но и от борьбы за признание своих работ. Единственное, о чем я буду заботиться, - это о сохранении их для потомства:Не в ту компанию попала, не вовремя живу. Такие случаи в истории бывали:' - Из писем к И.Гинзбург, 1954 г.).
В 1959 году в жизни Лидии Тимошенко произошел перелом - ее отношения с мужем Е.А.Кибриком были прерваны, и это парадоксально благоприятно отозвалось в ее живописи: она стала кардинально другой. 60-е годы - время напряженных поисков и впечатляющего подъема. Манера ее письма становится как никогда свободной от условностей и аксиом, она предельно экспрессивна и философски обобщена. В живописи этого периода нет и намека на салонность, слащавую сентиментальность; композиционный строй картин универсален и носит вневременной характер. Такова 'Голубая дорога' 1961 года, картина, предвосхитившая пластические открытия художников 80-90-х годов. Она удивительна по своей радикальности и эмоциональному наполнению. Через 20 лет так будет писать Ирина Старженецкая, а нам останется только сожалеть, что мятущаяся натура - Лидия Яковлевна - не задержалась на разработке этой пластики цвета, а ринулась брать следующие высоты. А они были значительны - речь идет о галерее портретов 60-х годов ('Люди, которые будут сделаны моей рукой, будут красивы и добры:' - Из письма к И.Гинзбург, 1959 г.). В целом ее живопись последнего периода хочется назвать 'неокруговской', настолько она раскрепощенная, свободная и монументальная.** Как раз в это же самое время другой современник Тимошенко - 'остовец' Андрей Гончаров ( а московский 'ОСТ' всегда рассматривался как аналог-конкурент ленинградского 'Круга') создает серию сходных по манере и исполнению портретов. В них такая же лапидарность цвета и аристократизм фактуры и формы.
К Тимошенко, наконец, приходит известность и слава - в 1961 году Сергей Герасимов инициировал ее персональную выставку в МОССХе. Во время подготовки материала Лидия Яковлевна резюмирует, что показа достойно только то, что создано в 1929-31 годах, и то, что сделано в последнее время. И вновь, как это часто бывало с ней, - поразительная смесь чувства высокой ответственности и критического самоуничижения: ( '15 февраля открывается выставка на Кузнецком. Я грустна, подавлена и больна. Я боюсь ее как смерти:Как все неудачно сложилось. Кажется все таким незначительным, мизерным и не захватывающим главного в жизни:Я три дня подряд ревела от тоски, что ничего за свою жизнь не сделала - так ужаснуло меня убожество собранных вещей:' - Из письма к И.Гинзбург, 1961 г.).
Объективная реальность все же оказалась выше собственных личных переживаний по поводу своей мнимой творческой немощи и несостоятельности: в отличие от работ 40-50-х годов, когда не все и не у всех вызывало позитивную реакцию, портреты 60-х единодушно признавались как несомненная удача (' О последних работах последнее время я часто слышу похвалы, чуть ли не в гениальности. Не знаю, но меня влечет к большей простоте и силе. Но, конечно, я еще не достигла свободы, мастерства и нужной силы' - Из Дневников, 1963 г.).
Весь свой жизненный путь Лидия Тимошенко стремилась заявить о себе своим, не похожим ни на кого, почерком. Она всячески старалась избежать влияний и подражаний. Для нее был один бог - Ван Гог (':и с меня хватит его одного. Но подражать хочу только его неистовой страстности' - Дневники, 1959 г.). К концу жизни она занималась реконструкцией первозданного состояния 'Троицы' Андрея Рублева в технике цветной автолитографии. Эта невероятная по сложности задача так и осталась незавершенной. Записанная за столетия многочисленными реставраторами 'Троица' почти не сохранила свой первоначальный вид. В таком состоянии древний памятник русского искусства становится результатом многовекового коллективного труда, и авторство гениального Рублева приобретает условно-мифологический оттенок. Возможно, этот феномен неизбежного стирания границ между явным авторским и скрытым неведомым привлекал Лидию Яковлевну (' Интересует меня больше всего народное искусство, включая иконопись. То есть безымянное искусство. И сама я хотела бы делать безымянное искусство. Оно-то и есть настоящее. Оно не может быть натуралистичным или индивидуальным, потому что оно шире, больше, общее - потому что для всех' - Дневники, 1961 г.). Мастер, возвестивший всему миру о своем появлении громким самобытным 'Я', в конце концов предпочитает, чтобы это 'я' растворилось в общем потоке мироздания, став ее микронной частицей.
Это и есть камертон ее жизненно-творческих установок. Отсюда - только в вечность.
Москва, 2005
** Статья из каталога 'Лидия Тимошенко'. М. 2005.
** Здесь и далее в скобках ссылки на Дневники, Автобиографию Л.Тимошенко, ее письма к И.Гинзбург, воспоминания Д.Шмаринова, О.Верейского - все из архива А.Е.Кибрика, г.Москва.
** А.Д.Чегодаев. О Лидии Тимошенко. - Ст.в кн. Лидия Тимошенко. Реальность других измерений.Дневники. Письма. Воспоминания\ Сост.А.Е.Кибрик. - М., 2004: 8.
** Так же как, впрочем, и работы мастеров 'сурового стиля', в частности Виктора Попкова, которого Лидия Яковлевна раньше других узрела и поняла, что он незаурядное явление ( об этом подробно в воспоминаниях о Тимошенко Д.Шмаринова). Ее работа 1956 года 'В складальном цехе' оказала явное влияние на живописную манеру В.Попкова