Ярко индивидуальный, тонкий, глубокий художник — такое самое общее определение можно дать Лидии Яковлевне Тимошенко, прекрасному мастеру русской живописи и графики. От написанного в 1925-1928 годах совсем раннего «Автопортрета», сурового и строгого, говорящего о великой требовательности к себе на заре творческой жизни и до созданных в середине 60-х годов картин, таких как «Вечер» или «День творения», полных сердечности и поэтического обаяния, и до длительных попыток «реконструировать» «Троицу» Андрея Рублева — прошел ее полувековой творческий путь, целостный и особенный при всех своих исканиях нового. Этот путь, который проходил неизменно в стороне от широко распространенных стандартных и избитых художественных приемов, удовлетворявших слишком многих советских живописцев, мог казаться слишком камерным и даже причудливым, но он всегда был пронизан искренним и пристальным вниманием к реальной окружающей жизни и всегда отвечал обостренному выражению своего собственного, очень личного взгляда на мир и на человека.

Таких художников, находившихся (или сейчас находящихся) в оппозиции податливому или равнодушному большинству, в советском искусстве всегда было достаточно много, и именно это определило богатство и многообразие советской художественной школы. Подлинная история советского искусства от Малевича и Татлина до Угарова и Моисеенко еще не написана; эта история все еще засорена и загромождена именами, которым явно не уготовано сохранение в памяти грядущих поколений, в угоду им эта история многократно фальсифицирована. Но неизбежно выдвигается на первый план честь и слава таких художников, как Л. Я. Тимошенко и ее друзья и сотоварищи.

А ей самой повезло, что еще совсем молодой она попала в очень хорошую компанию. Это была ленинградская группировка 20-х годов «Круг», во многом похожая на самую передовую тогдашнюю московскую группировку ОСТ («Общество станковистов»). Ведущие мастера «Круга» — Пакулин, Пахомов, Самохвалов, Загоскин — были достойными «аналогами» Штеренбергу и Дейнеке, Купреянову и Пименову, Тышлеру и Вильямсу. Они так же все свое внимание отдавали современной окружающей жизни, современному человеку, так же искали новую форму для выражения нового содержания искусства, так же смело экспериментировали и часто весьма успешно. Муж Лидии Тимошенко — Давид Загоскин стал для нее добрым путеводителем в первых опытах новой живописи и, особенно, рисунка, — оба часто писали и рисовали одну и ту же модель (таковы выразительные рисунки сидящих бородатых стариков или мальчишек и девчонок, сделанные Лидией Яковлевной с большим изяществом). Репертуар тем ее живописи определился быстро и надолго — ее искусство в 30-е годы почти полностью оказалось посвященным человеческой юности, подросткам десяти-четырнадцати лет. Созданные Лидией Яковлевной образы юных купальщиков, авиамоделистов или собирателей яблок проникнуты ясной, светлой, естественной грациозностью и подвижностью, без какой-либо сентиментальности и умилительности, без ненужной идеализации. Их живая естественность оказалась полной противоположностью схематизму, насаждавшемуся РАПХ, и припомаженности и фальши АХРРовского бытового жанра — судить о советских детях тридцатых годов будут по живым и реальным образам Тимошенко, а не по упитанным, жирным артековским пионерам казенных жанристов.

Серия прекрасных рисунков 1930-го года («Сидящий юноша», «Сидящая девочка», «Мальчик на стуле» и др.), а чуть позже серия живописных этюдов купающихся детей («На траве», «Девочки с полотенцами», 1933, этюд к картине «Купание», 1934, «Девочка в воде», 1934 — из собрания автора этой статьи, и еще один этюд к картине «Купание» 1934 года из Русского музея) — это подлинный дифирамб во славу чистого и прекрасного человечества. Настоящим «манифестом» общества «Круг» можно счесть далекий от идеализации и удивительно привлекательный этюд «Голова девушки» 1932 года из Третьяковской галереи. Л. Я. Тимошенко ищет в мире своих излюбленных героев разные и неизменно живые и естественные характеры («Две девочки в кресле», 1931, «Шепчутся», 1936, «Катя с Колей на ковре», 1936). Занятным отступлением от любимой тематики, но с героями, столь же первозданно не испорченными никакой городской цивилизацией, явилась картина «Цыгане» 1933 года — семья, занятая чаепитием у своего костра.

К концу 30-х годов в живописи Тимошенко все чаще появляется сочетание детских фигур с природной средой и связанные с этим большая пространственность и живописность («Под яблоней», 1938, два варианта — в Третьяковской галерее и Костромском музее, «Коля в корыте», «Авиамоделисты»). Живопись Тимошенко наполняется солнцем, и, быть может, именно в это время достигает наибольшего совершенства за весь довоенный период ее творчества («Девушка под зонтиком», 1938, «На Дону», 1938, «Мечтают», 1940, «Девочка, выходящая из воды», 1940). В это время возникает и прелестная цветная литография «Катюша» — девочка, стоящая над корытом и стирающая белье на фоне залитой солнечным светом густой массы зелени.

Работы Л. Я. Тимошенко довоенных лет полностью раскрыли ее светлый, спокойный, жизнеутверждающе ясный душевный мир и явились немаловажным свидетельством нормального, далекого от начавшейся «показухи» развития советского искусства. Они были полноценным выражением очень личного взгляда на окружающую жизнь, создаваясь вне каких-то общих шумных, достаточно декларативных и демонстративных разговоров и событий, и их гуманистический строй, живая человечность имели безусловно важное общественное значение. На примере этих работ можно наглядно убедиться в том, что действительная история советского искусства бесконечно богаче той очень, по правде сказать, скудной, причесанной и во многом фальсифицированной истории советского искусства, которая основательно утвердилась во многих искусствоведческих сочинениях, энциклопедиях, учебниках. Широкая публика до сих пор имеет о советской живописи представление, весьма мало соответствующее тому, какой она была на самом деле. В действительности в изобразительных искусствах, ровно так же как в литературе, театре, кино и музыке, всегда было много настоящих творцов, людей с большим душевным богатством, и от этого советская изобразительная культура оказалась насыщенной настоящими чувствами, настоящими мыслями, большим идейным смыслом, и все это было выражено с высоким художественным качеством. Об истории изобразительных искусств в советское время надо судить, абсолютно не считаясь с теми лживыми схемами, возникшими еще в 30-е годы, которые были императивно утверждены как истина в последней инстанции в пору самого пышного расцвета культа личности Сталина, в конце сороковых — начале пятидесятых годов, и дожили до наших дней в весьма мало нарушенном виде.

Главный смысл истории советского искусства, истории настоящей, а не предвзято сочиненной, заключен в том, что все подлинно достойные и честные люди, жившие в советское время, каков бы ни был род их творческих занятий и их характер, великолепно отражали свое время и содействовали сложению общей духовной культуры времени, невзирая на постоянные случаи неприязни, отвержения, обид, которые им наносились людьми, совершенно посторонними по отношению к искусству, некомпетентными или открыто реакционными. Истинно революционные идеи находили себе пристанище вовсе не в мозгах чиновников и «деловых» художников.

Во второй половине 30-х годов в жизни Лидии Яковлевны произошла важная перемена. Она разошлась с Загоскиным, а затем вышла замуж за художника Евгения Кибрика, к тому времени выдвинувшегося в первый ряд мастеров советской графики. И в этой встрече и естественном соревновании двух художников и двух ярких и сильных характеров преимущество, а потом и победа, на мой взгляд, оказались на стороне Лидии Яковлевны Тимошенко. Действительно, в лучшей из всех серий книжных иллюстраций, созданных Кибриком,— серии черных литографий к «Очарованной душе» Р. Роллана — явно и открыто чувствуется глубокое и плодотворное влияние искусства Лидии Яковлевны. В ясной простоте и естественности композиций, в их пропитанности светом и воздухом, в тонкости психологических характеристик героев этих иллюстраций есть наглядно выступающее сродство с самыми важными качествами работ Лидии Яковлевны. В отличие от предшествующих произведений Кибрика здесь совсем исчезли так резко сказавшиеся раньше, совсем недавно, элементы слишком вещественной экспрессии, свойственные некоторым листам его серий цветных литографий к «Кола Брюньону» Р. Роллана и к «Легенде об Уленшпигеле» Шарля де Костера. Нечего уж говорить о том, что для образа Аннеты, главной героини «Очарованной души», Кибрик попросту взял внешний облик и душевный строй самой Лидии Яковлевны, своей жены! Это особенно видно в лучших листах серии, как «Задумавшаяся Аннета» или «Аннета у постели раненого», принадлежащих к числу высших свершений Кибрика, превзойти которые он так и не смог.

Начавшаяся Великая Отечественная война не дала завершить эту замечательную работу Кибрика. Она резко оборвала и большую и интенсивную творческую деятельность Лидии Яковлевны. На ее долю выпали на редкость тяжелые испытания, тяжкие условия жизни в эвакуации, куда она успела уехать из Ленинграда с маленькими детьми. Работать над живописью или даже рисунком было ей почти невозможно — этому решительно мешали материальные и бытовые тяготы ее тогдашней жизни. Великой радостью следует считать написанный в 1943 году портрет гвардии старшего лейтенанта В. В. Иванова, чье тонкое, умное и грустное лицо хорошо выражает умонастроение времени, когда этот портрет был написан. И как отличается строгий и простой портрет этого молодого офицера от распространившихся тогда парадных и эффектных портретов работы разных, нередко именитых живописцев, где главной заботой и целью художника было непременное «гром победы, раздавайся!».

Что сохранила Лидия Яковлевна из своего довоенного творческого опыта, такого успешного, талантливого и самобытного? Как это можно «подытожить»?

С самого начала занятий искусством она, как и другие хорошие ленинградские художники, объединившиеся в общество «Круг», делала нечто прямо противоположное механическому, вульгарному и насквозь лживому диктату РАПХ, а дальше — наследовавшему АХРР умильному и сладкому бытовому жанру 30-х годов, наводившему «хрестоматийный глянец» на все сложности и трудности тогдашней общественной жизни. Я не говорю уж о парадных «тематических» картинах, воспевавших хвалу власть имущим. Лидия Яковлевна Тимошенко, как и ее друзья, изображала жизнь, которая была на самом деле, которая складывалась и менялась, и изображала ее не в формах рутинного академизма, совсем выродившегося мелкого передвижничества, совершенно непригодного ни для каких новых художественных идей, новых художественных образов, а свободно, когда нужно — с обостренной экспрессией, когда нужно — с монументализацией образов, когда нужно — с особой лирической нежностью. Все это абсолютно отличалось от той казенной и банальной скуки, которой занимались в те времена такие ленинградские художники, как, хотя бы, И. Бродский, один из самых губительных для советского искусства деятелей тех дней, над которым совершенно справедливо издевался В. Маяковский.

И Лидия Яковлевна взяла на себя прежде всего миссию лирического восприятия тогдашней жизни. Ее излюбленные герои тех лет — дети, подростки — особенно хорошо воплощали в себе новизну времени, именно то, что внесла Революция не просто в переустройство общества, а в переустройство человеческого сознания — иное, более широкое, более свободное восприятие мироздания. Я именно так расцениваю ее работы с конца двадцатых до конца тридцатых годов. Жаль, что она, как часто принято у художников, истребила немалое число своих ранних работ, мешавших, как ей казалось, ее верному творческому росту.

И вот эти нежные, очень изящные и в то же время неприкрашенно живые фигуры купающихся или собирающих яблоки с дерева ребят оказались у нее изображенными и одухотворенными как мало у какого другого советского художника. Может быть, один только Н. М. Чернышев в Москве делал нечто аналогичное. Но он сам себе очень сильно навредил. Его ранние картины двадцатых и первой половины тридцатых годов — как, например, «Сидящая девочка» из Русского музея — прелестны, но, к сожалению, о большинстве из них приходится говорить «были прелестны», так он на старости лет почти все их переписал в очень старательном академическом духе и безнадежно испортил, а иногда совсем погубил. О его действительно высоких достоинствах тех давних лет ныне можно судить лишь по очень немногим работам, которые уже тогда попали в музеи и которые он трогать уже не мог.

Лидия Яковлевна полностью оберегла свое искусство, когда во второй половине тридцатых годов снова началось давление на художников, их усиленная начальственная обработка, начались гонения на воображаемый формализм, началось официальное разделение художников на правильных и заблуждающихся (и даже на враждебных, если они были определенно неподатливыми и непокорными). В книге о С. В. Герасимове, вышедшей в середине 30-х годов, было прямо сказано, что он «еще только начинает разыскивать пути к социалистическому реализму» — тогда считалось, что другие художники этот «социалистический реализм» уже обрели и установили его идеальный и нерушимый канон.

Все лучшие и неповторимые качества искусства Л. Я. Тимошенко сохранились в неприкосновенном виде и в послевоенные тяжелые годы «культа личности». Но война и очень тяжелая жизнь во время войны все же наложили свою печать на все послевоенное творчество художницы. Из него исчезла та постоянная и уверенная безмятежная душевная ясность, которая определяла общий строй ее довоенного творчества. Каким-то нарочитым воспоминанием ушедшего прошлого выглядит написанный портрет сидящей улыбающейся девочки («Ирма»), явно дисгармонирующий со своим временем. Словно Лидия Яковлевна хотела этой искусственной и вызывающей беззаботностью хотя бы на время отрешиться от чересчур мрачной реальности ее тяжелых военных лет. Больше таких работ у нее не было никогда.

Вернее определила будущий путь развития искусства Лидии Яковлевны первая значительная работа послевоенных лет — «Надежда Дурова» 1945 года. Тревожное, но сосредоточенно серьезное и убежденно решительное выражение лица девушки, обрезающей при свете свечи свои длинные волосы — такой образ стал своего рода камертоном для очень многих созданий последних тридцати лет жизни Л. Я. Тимошенко. Героиня 1812 года оказалась близкой и созвучной умонастроениям первого послевоенного года — обманчивого года кажущегося «либерализма», успевшего все же способствовать стремительному и яркому взлету вдохновленного победой творчества в литературе, театре, кино, музыке, да и в изобразительных искусствах, в годы войны почти совсем освободившихся от сковывающих предписаний художественного начальства. Уже 1946 год резко оборвал это недолгое вольномыслие первым выступлением А. Жданова против Ахматовой и Зощенко, своей полной несправедливостью и безобразной грубостью сразу спустившим художников всех сфер творчества с заоблачных парений на более чем неприглядную реальную землю.

Эта решительная перемена всей ориентации художественной жизни произвела на Лидию Яковлевну Тимошенко, как и на всех честных и настоящих художников, самое тягостное впечатление, и она замкнулась в своем искусстве — надолго, до конца пятидесятых годов, когда Первый всесоюзный съезд художников и рождение «сурового стиля» дали ей надежную опору для более открытого и решительного утверждения своих художественных принципов.

Она и Е. А. Кибрик решили не возвращаться в Ленинград, поселились в Москве. Скоро определились и другие перемены в ее жизни и в ее творчестве. Важнейшей переменой в искусстве стало решительное изменение репертуара сюжетов ее картин. Совсем исчезли столь любимые ею дети и подростки, исчезли совсем и жанровые сцены с такими героями. Человеческая молодость осталась, быть может, главной темой искусства Тимошенко, но эта молодость стала совсем иной: полностью ушедшей от детства и его открытого и ясного умонастроения, повзрослевшей, умудренной, задумчивой и серьезной. Это определило выход на первое место в искусстве Лидии Яковлевны портретной живописи, в раннем периоде очень редкой, почти случайной (ведь «Голову девушки» 1930 года портретом еще не назовешь). Появились совсем отсутствовавшие прежде пейзажи и натюрморты. Что особенно кажется мне важным — под конец жизни Лидии Яковлевны возник ряд картин явно аллегорического и символического характера. О стилистических переменах я скажу дальше. Важнейшими переменами в жизни Лидии Яковлевны были две: первая — все более быстрое сближение с московскими художниками, прежде всего с Д. А. Шмариновым, Д. А. Дубинским, Б. М. Басовым, а также со мною, моей женой и дочерью, с молодым поколением художников — В. Попковым, К. Калинычевой, М. Митуричем; вторая — начало расхождения с Е. А. Кибриком, все углублявшегося и приведшего в 1959 году к полному разрыву.

Для всех этих перемен, как жизненных, так и творческих, были серьезные и важные причины. В новых близких московских друзьях Лидия Яковлевна нашла полную поддержку своей независимости, своей не идущей ни на какие компромиссы принципиальности и убежденности, защиту избранного ею пути в искусстве. С Н. М. Гершензон-Чегодаевой она стала неразлучной. Портрет 1956 года, названный «Художница» — это вольное, далекое от излишней точности изображение моей дочери Марии, тогда студентки Московского художественного института имени Сурикова. Д. А. Шмаринов стал главным советником Лидии Яковлевны, умное и строгое, очень тщательно взвешенное мнение которого она всегда уважала и ценила. Что касается Е. А. Кибрика, то он после окончания войны избрал свой жизненный путь, бесспорно искренний и убежденный, но очень далеко разошедшийся со взглядами и мнениями Лидии Яковлевны. От первых своих послевоенных иллюстраций к «Тарасу Бульбе» Н. Гоголя, выдержанных всецело в духе его лучших довоенных иллюстративных серий и явно возникших на общем творческом подъеме первого послевоенного года, он очень быстро, уже в 1949 году, ушел на совсем другую дорогу, в конце концов сблизившись в своих работах и своих выступлениях со строго консервативными академическими позициями. Найти здесь какой-либо компромисс с умонастроением Лидии Яковлевны Тимошенко стало абсолютно нереальным и невозможным.

Большие, размером в натуру и обычно поколенные портреты шли, начиная с 1949 года, непрерывной вереницей, — один лучше другого. Очень трудно выделить среди них лучшие и главные. Открывает эту серию человеческих характеров прекрасный портрет молодой девушки, названный многозначительно «Кем быть?». За ним следуют «Художница» (1956), «Рассердилась» (1957), «Девушка у двери» (1959), «Девушка в розовом» (1960), «Портрет сына» (1962), «Девушка в синем» (1962), два равноценных варианта «Портрета Г. Б. Шмариновой» (1963), ее близкой подруги, «Портрет В. Б. Григорович» (1966) — я пропустил в этом перечне ряд других портретов, но названные кажутся мне самыми выразительными и наиболее психологически острыми. Они очень разнообразны по своему колористическому строю, неизменно выдержанному в каком-либо простом и основном цветовом контрасте; они всегда стремительно обобщены в своих контурах и в своих массах. Большинство носит обобщенные, типизированные названия и в них неизменно выделена и подчеркнута какая-то доминирующая черта характера. И все одинаково отмечены глубокой серьезностью, свободны от отвлекающих бытовых подробностей. В своей совокупности они создают очень выразительный образ места и времени их рождения.

Большинство этих портретов (и, может быть, лучшие среди них) созданы в годы сложения и цветения «сурового стиля» — в конце 50-х и первой половине 60-х годов, и во многом они перекликаются своей смелостью и своей свежестью с тем, что делали тогда Виктор Попков и Андрей Васнецов, Павел Никонов, Беньямин Басов, Андронов и другие создатели этого сильного и очень содержательного художественного течения, в основном и главном продолжившего оборванную на долгое время традицию ОСТа. Лидия Яковлевна Тимошенко явно возвращалась к преображенным и углубленным, но близким по своему основному звучанию собственным «истокам» времен общества «Круг» и близких тридцатых годов.

В послевоенные годы Лидия Яковлевна написала несколько своих автопортретов, не всегда похожих, но неизменно нелицеприятных и даже не всегда к себе справедливых. Самый похожий и лучший из них — в собрании автора этой статьи.

В послевоенные же годы она дважды обращалась к одной и той же книжной, иллюстративной работе, создав две совсем разных серии иллюстраций к «Евгению Онегину» Пушкина. Первая была сделана маслом в начале послевоенного периода, вторая — в 60-е годы, в цветной литографии. Особенно важна и интересна вторая из них, очень близкая по своему художественному решению к одновременным живописным портретам. Некоторые листы получились очень сильными и значительными, например, «Сон Татьяны», «Татьяна, пишущая письмо», «Онегин». Роман Пушкина не избалован хорошими иллюстрациями — большинство из них никуда не годится. Многие иллюстрируют даже не Пушкина, а оперу Чайковского, что никак не одно и то же, многие доходят до недопустимой, позорной банальности и пошлости (как, например, иллюстрации Александра Герасимова). Поэтому работа Л. Я. Тимошенко, очень серьезная и полная глубокого уважения к Пушкину, заслуживает и уважения, и внимания. Я рад, что Д. А. Шмаринов и я добились в свое время издания «Евгения Онегина» с иллюстрациями Лидии Яковлевны, и эта книга с течением времени начинает восприниматься все более целостной и глубокой. Л. Я. Тимошенко подошла к великому творению Пушкина без всякого внешнего бытописательства, очень психологически обостренно и очень драматически. Ее иллюстрации помогают воспринимать роман как очень грустное повествование о трагедии одиночества, об истории непростительной ошибки, разрушившей судьбы обоих главных героев романа, о невольном и горестном разладе двух замечательных и значительных людей в чуждой им обоим окружающей исторической среде накануне восстания декабристов. Много ли художников решалось подойти к зрительному воплощению пушкинского романа с таких серьезных и важных позиций?

В конце своей наполненной вдохновенным творчеством жизни Лидия Яковлевна Тимошенко создала две очень неожиданные, причудливые и яркие по своему образному строю и художественному решению картины — «Вечер» и «День творения». Парная к «Вечеру» картина «Утро» удалась меньше. «Вечер» — лежащая обнаженная девушка, окутанная сумеречным сиянием, написанная широко и свободно, с удивительной концентрацией поэтического чувства. Подобно ей, с глубокой нежностью и сердечностью написана и очень большая картина «День творения»: очень юные Адам и Ева, только что возникшие из небытия, нагие и растерянные, одиноко и недвижно стоят на фоне первозданной, еще не обжитой человеком каменистой земле. Всю свою любовь к человеческой молодости и свою заботу о ее защите от грозящей беды и зла вложила Лидия Яковлевна в эту свою последнюю картину.

1988
Москва

** Вступительная статья к книге «Лидия Тимошенко. Реальность других измерений. Дневники. Письма. Воспоминания» / Сост. А. Е. Кибрик. М.: Прогресс-Традиция, 2004.