Борис Александрович Юрцев - заведующий Лабораторией растительности Крайнего Севера Ботанического института им. В.Л. Комарова РАН, доктор биологических наук, профессор, лауреат Государственной премии СССР и Премии им В.Л. Комарова РАН, заслуженный деятель науки РФ, действительный член Российской Академии Естественных наук - один из крупнейших отечественных ботаников мирового ранга.

Б.А. родился 15 марта 1932 года в Москве, в известном родильном доме имени Г.Л. Грауэрмана на Арбате. С паутиной переулков от Бульварного кольца до Моховой связаны его детство и юность: в Скатертном переулке он жил вдвоем с матерью в маленькой комнате густонаселенной коммуналки; школа находилась на углу Мерзляковского и Медвежьего; кафедра геоботаники Московского университета на Большой Никитской (тогда улице Герцена), а рядом - Консерватория, где, по его словам, он бывал восемь раз в неделю, включая воскресный дневной концерт; и, наконец, адреса друзей, живших неподалеку и с которыми он общался постоянно. Лирическая нота Булата Окуджавы жива в людях того, арбатского, поколения "шестидесятников", утверждавших себя в будущем вопреки железным законам времени, не замечая быта, не помня о прошлом отцов и дедов. Молодая поросль бодро произрастала на обломках всяческих буржуазных пережитков. Дед - Яков Абрамович Френкель, бывший военным хирургом в русско-японской войне, служил в 1-ой Градской больнице и к тому времени имел другую семью. Он давно расстался с первой женой, некогда учившейся в Сорбонне - бабушкой Б.А. Мать, Нина Яковлевна, имела музыкальное образование. С будущим отцом своего ребенка - Александром Ивановичем Юрцевым, она познакомилась в одном из литобъединений, но их брак также оказался недолгим. О маленьком Боре заботилась бабушка, но незадолго до его поступления в школу ее не стало. Накануне войны сдала последний экзамен в Литературном институте (Дом Герцена) Нина Яковлевна.

2 июля 1941 года от причала Речного вокзала в Химках пароходом увозили детей, на все голоса звавших мам. Их отправляли в Касимов на Оке, где эвакуируемых разместили в тесноте и неустроенности. Митя Перцев - ученик той же школы и сосед по дому на Скатертном, оказался тогда рядом и они остались друзьями всю жизнь. Вскоре нашла сына и мать. Вдвоем они выехали из Касимова в Казань, где жила в это время семья отца, и поселились неподалеку от деревни Займище, в интернате, окруженном сосновым лесом. В 1943 году "Пионерская правда" начала движение "Изучай свой край". В группе юных краеведов Борису досталась должность ботаника. Исследуя окрестности, он обнаружил сон-траву и цветущие хохлатки. Эта весенняя экскурсия решила его судьбу. Отчет о наблюдениях сделанных в Займище положил начало переписке с сотрудницей газеты Надеждиной и когда в 1944 году двенадцатилетний Борис вернулся в Москву, он явился в редакцию "Пионерской правды". Надеждина свела начинающего натуралиста с более опытным - Алешей Синюхиным из села Омутищи на Клязьме. Увлеченный зоологией, не расстававшийся с книгами А.Н. Формозова, он привел Бориса на занятие школьного кружка биофака МГУ, где тот впервые узнал название Anemonenemorosa, определив это растение по популярному 'Определителю :' М.И. Нейштадта. На следующее занятие он пришел один. На кафедре геоботаники его познакомили с Иваном Григорьевичем Серебряковым и Леонидом Васильевичем Кудряшовым. От Серебрякова он получил несколько заданий, которые успешно выполнил. Одновременно он стал посещать Станцию юных натуралистов в Останкине. В то время он познакомился с Борисом Митрофановичем Кульковым, любителем-флористом, который приобщил его к ботаническим экскурсиям по Подмосковью.

В 110-й школе, где учились Борис Юрцев и Дмитрий Перцев, преподавали одаренные педагоги. В.А. Котляревский вел кружок по изучению литературы эпохи Возрождения, созданный по инициативе Бориса и Дмитрия. Творчество Данте, Рабле, Шекспира, Лопе де Вега, Кальдерона поражало светоносной энергией и духом гуманизма. Друзья слушали также публичные лекции по истории литературы в МГУ, дополняя услышанное систематическим чтением и посещением театров. Многие строфы Пушкина, Гете, Блока помнили наизусть. Позднее из произведений любимых авторов - Ромена Роллана и Анатоля Франса - Борис извлек нравственные максимы, создав основы собственной этики добра, проистекавшей из философичного, по-юношески наивного приятия бытия. Суть его состояла в отвержении эгоизма во имя величайшего уважения к духовной независимости личности и ценности внутреннего мира каждого индивидуума. Глубоко серьезному отношению к жизни отвечали и спектакли Художественного театра, который он посещал до 4-5 раз в неделю. Музыка была не менее притягательной стихией. В соседнем подъезде дома на Скатертном жила художница Анна Ивановна Трояновская. Здесь на рояле, который оставил ей Николай Метнер, любил заниматься Святослав Рихтер и когда в раскрытые окна лилась музыка, на подоконнике выступающего над фасадом эркера показывались Борис и Митя - его постоянные слушатели. Начиная играть, пианист спрашивал: - "А головы на месте?" Соседом был дирижер Большого театра В.В. Небольсин, а сама квартира хранила вещественную память о студии Касьяна Голейзовского в виде частей балетного станка.

Жизнь протекала в двух ипостасях: зимой - увлечение литературой, театром и музыкой, первыми попытками писать стихи, летом - безраздельно ботаникой. Создавался Главный Ботанический сад в Останкине и Борис, познакомившись с Георгием Владимировичем Микешиным и Владимиром Николаевичем Ворошиловым, помогал в организации экспозиции растений природной флоры. Укреплялась связь с Университетом: он стал участвовать в студенческих ботанических экскурсиях, Нина Леонидовна Соколова представила Бориса профессору Василию Васильевичу Алехину, заведовавшему кафедрой геоботаники. Летом 1948 г. Тихон Александрович Работнов привлек его к изучению лугов в Дединово на Оке. В конце того же лета грянула августовская сессия ВАСХНИЛ, вызвавшая горячую волну обсуждения студентами и преподавателями МГУ, с которыми общался Борис. Тогда же был и "мичуринский набор" студентов на биофак. По нему были приняты Т.Г. Дервиз и Г.М. Проскурякова, впоследствии близкие друзья Б.А.

Под руководством И.Г.Серебрякова, Б.А. начал изучать биологию цветения и сезонную ритмику развития подмосковных растений, особенно увлекаясь в то время проблемой морфогенеза жизненных форм в духе идей Н.П. Кренке и его же теории циклического старения и омоложения растений в онтогенезе (=теория возрастной цикличности). Первая научная статья, опубликованная в 1951 г. в "Бюллетене МОИП", написана им, в то время десятикласником, по результатам наблюдений за ритмом роста подземных частей травянистых растений дубрав.

В 1950 году, окончив школу с серебряной медалью, Борис Юрцев стал студентом биолого-почвенного факультета Московского университета. Кафедра геоботаники в то время переживала трудные времена - были уволены Г.И.Дохман, Н.Л.Соколова и Т.Б.Вернандер. Заведующим стал С.С.Станков. Читать спецкурсы приглашали блестящих специалистов - фитоценологию преподавал А.А. Уранов, эволюционную морфологию растений - И.Г. Серебряков, Т.А.Работнов читал луговедение, Н.Я.Кац - экологию, В.А.Дубянский - растительность пустынь, С.Н.Тюремнов - болотоведение. Тундроведение и практикум по определению лишайников вел В.С.Говорухин. Среди студентов также было немало ярких личностей - на одном курсе с Б.А. учились биологи Н.Н.Воронцов (он писал в воспоминаниях: ': я был близок с Б.А.Юрцевым, поступившим в БИН АН СССР, и поддерживаю связи с ним и поныне'), Г.А.Заварзин, Б.М.Медников, Ю.Г.Рычков ('Особенно переживалось отсутствие Б. Юрцева, - писал он - общение с которым и наши путешествия по Подмосковью я очень ценил'), Я.И.Старобогатов и др., почвоведы В.Д.Васильевская, А.Д.Воронин, Л.О.Карпачевский, И.И.Судницын  и др.. Очень живое и яркое представление об этом курсе, учившемся на факультете в 1950-1955 гг., дает книга 'Автопортреты поколения биологов МГУ: Выпускники биофака МГУ о биофаке, об учителях, о себе (1950-2000)'. В группе кафедры геоботаники Б.А. был единственным юношей в окружении 'цветника' из 12 девушек, многие из которых также стали известными ботаниками - Н.В.Беляева, М.Г.Вахрамеева (Дементьева), Л.В.Денисова, Н.А.Аксенова (Захарова), Л.С.Исаева-Петрова, Т.М.Клевенская, Т.Г.Полозова, Г.В.Порубиновская, И.Н.Седова, А.В.Чумакова и др. На три курса старше учились С.М. Разумовский, А.Г. Еленевский и В.Н. Павлов; двумя курсами моложе - А.П. Хохряков и М.Г.Пименов.

Имевший опыт самостоятельных исследований, Б.А. не проходил ботанических практик, отрабатывая их по индивидуальной программе, но зоологией занимался вместе со всеми. Так, в Турово на Оке он вел наблюдения над шмелями как опылителями. Практику второго курса оживил один эпизод: Митя привез из Москвы патефон и пластинки. Сквозь шипение иглы, прерываемая частым подкручиванием ручки, над Звенигородской биостанцией звучала музыка Бетховена и Баха.

Облик Б.А. студенческих лет памятен многим. Он выделялся среди университетских сверстников, особым щегольством не отличавшихся, всегда одним и тем же лыжным костюмом и очками, подвязанными шнурком. Зимой он появлялся на факультете в валенках и меховом треухе, приезжая на занятия прямо из Ромашково, где изучал подснежный рост растений. Его отличала и редкая свобода суждений: не без сарказма он комментировал очередные заявления Лысенко и Презента, подвергал сомнению догматы общественных дисциплин, избегал политинформаций, "линеек", собраний. Его отсутствие на траурном митинге в Большой Зоологической аудитрии в начале марта 1953 г., когда умер Сталин, не осталось незамеченным. Однако этот "антиобщественный тип" собрал вокруг себя когорту интересовавшейся растениями молодежи. Он был председателем  геоботанического кружка для студентов и руководителем ботанического - для школьников. Из последнего вышли известные специалисты В.Б.Иванов, В.Д.Утехин, А.Р.Матвеев. Студенческий кружок вел серьезные исследования по специальной методике, изучая южную границу распространения ели в Подмосковье (тему подсказал П.А.Смирнов). Кроме излюбленного Ромашкова часто посещали Лосиный остров, Пахру и, конечно же, Лужки, где ежегодно проводил все лето П.А.Смирнов.

Были и более дальние экспедиции: в 1952 г. Юрцев побывал в Крыму, в заповеднике у подножия горы Роман-Кош вместе с И.Л. Крыловой и Т.Г. Дервиз. Он пишет 31 июля 1952 г.: "...есть две природы: одна, простая, неприметная, тихая природа мест, где мы выросли, такая родная и тихая, как любимый друг; можно затеряться в ее перелесках, лечь и прижаться щекой к ее шершавой груди - она накроет тебя травами и тенью своих берез, словно нежной материнской рукой, и обовьет ласковым дыханием ветра - и на душе станет светло и тихо, и так легко и немножко грустно, как всегда, когда бывает что-нибудь очень хорошее; мудрая, она все понимает без слов и всегда остается другом. И всегда уносишь после этого с собой, вместе с родным шелестом берез и улыбкой милого неба тишину и ясность - и благодарность... И другая природа, всегда новая, всегда прекрасная природа-сказка, удовлетворяющая другим могучим потребностям человека, откликающаяся его внутренним голосам, скрытым силам души, его ненасытной жажде познавать красоту, величие и богатство мира, жизни. Такой обетованной землей стал Крым". В то время Б.А. хотел посвятить жизнь охране и восстановлению лесов и видел в науке о лесе большие возможности для развития теории и практики.

Летом 1953 г., помимо военных сборов в Мещере, состоялась поездка на Тянь-Шань с энтомологом Дмитрием Викторовичем Панфиловым, повернувшая научные интересы Б.А. к широким ботанико-географическим сопоставлениям и их исторической (флорогенетической) интерпретации, к сравнению жизненных форм растений разных поясов и зон. Вернувшись из экспедиции, он побывал в Мещере, затем в Хибинах и на Белом море - в Кандалакшском заповеднике и на Беломорской биостанции МГУ.

В следующем, 1954 г. Б.А. начал собирать материал для дипломной работы. Он побывал в Гиссарском хребте (Таджикистан) и Азербайджане (Талыш), а поздней осенью посетил 'Тульские засеки'. Дипломная работа была посвящена эволюции жизненных форм некоторых видов кленов секции Platanoidea Pax и стала одним из первых опытов изучения эволюционной трансформации жизненных форм не методами морфологического анализа рядов, состоящих из видов разных родов и семейств, а на основе филогентического анализа естественной таксономической группы. Это направление впоследствие разрабатывалось в работах учеников школы Серебрякова - Л.Е. Гатцук (род Hedysarum), Л.М. Шафрановой (Potentilla) и многими другими. Осмысление материала сквозь призму флорогенетических идей М.Г. Попова был представлено в докладе "Арктотретичный лес Талыша" (вызвавшем критическую оценку А.А. Уранова) и включено в качестве главы в дипломную работу. Уже на защите ее Юрцев получил основательный разнос и от Павла Александровича Смирнова за рыхлую структуру доклада, невыверенную латынь и плохие рисунки (схемы биоморф деревьев кленов). Руководитель - И.Г. Серебряков, на докладе отсутствовал, но это не избавило его от ехидного выпада П.А.Смирнова, клонившегося уже к поощрению дипломанта: "Он может написать трактат по музыке шестнадцатого века, а его учитель, Иван Григорьевич - не может". Услышав в заключение отповеди: "Кому дано изрядно, с того и спрос велик", Б.А. все-таки получил "пятерку".

Однако суровая критика П.А. Смирнова принесла пользу для будущей научной деятельности Б.А. Причиной взыскания была не столько небрежность в оформлении работы, сколько флорогенетические фантазии на основе литературных источников, воспринятых некритически. Упрек учителя в безосновательности широких обобщений по результатам обработки одной лишь таксономической группы, да к тому же без должной квалификации систематика, Б.А. прочувствовал особенно глубоко. Необходимость строить филогенетические реконструкции на основе детального монографического изучения систематики группы он доказал впоследствии исследованием эволюции рода Oxytropis, заслужившем одобрение Смирнова (в последние годы жизни П.А. Смирнов, обычно весьма сдержанный на похвалу, в разговорах с московским соавтором этой статьи очень высоко оценивал работы Б.А.).

Закончив биолого-почвенный факультет, Б.А. получил распределение во Владивосток, в Дальневосточный филиал АН СССР, в распоряжение известного ботанико-географа и лесоведа Б. П. Колесникова. И это было удачей! Но неожиданно произошла встреча, открывавшая, как тогда казалось Б.А., захватывающие перспективы, а по сути своей определившая всю его дальнейшую жизнь и судьбу. Т.А. Работнов рекомендовал своего самого любимого ученика (каковым он и остался до конца жизни Тихона Александровича, о чем Т.А. не раз упоминал), талантливого выпускника кафедры геоботаники, профессору Борису Анатольевичу Тихомирову, крупному исследователю природы Арктики, набиравшему научный коллектив в недавно организованный Сектор Севера Ботанического института АН (его именем были впоследствие названы описанные Б.А. Oxytropis tichomirovii Jurtz. и Potentilla tichomirivii Jurtz.). Юрцев принял предложение переехать в Ленинград и использовать остаток лета для поездки в Арктику в составе Полярной экспедиции. И вот прямо из Москвы, с маленького аэродрома Захарково, обслуживавшего северные рейсы, где было лишь летное поле да барак, вылетел новый сотрудник БИН. В Тикси он встретился с будущими коллегами - В.Ф. Шамуриным и В.Ф. Штепа. Однокурсница Б.А. Тамара Георгиевна Полозова, отправившаяся по распределению в Казахстанскую комплексную экспедиция, получала письма полные восторженных впечатлений о Севере. В октябре Юрцев разыскал ее в поселке Аягуз Семипалатинской области, где в течение нескольких дней ими было принято решение о регистрации брака, что и было осуществлено в местном ЗАГСе. В конце 1955 г. для обоих начался трудный период бездомного быта в Ленинграде. Когда же появился свой очаг, он, главным образом благодаря стараниям и редчайшим, неоценимым человеческим качествам Тамары Георгиевны, стал не только уютным семейным пристанищем, но и открытым, гостепреимным и хлебосольным домом для друзей, коллег и учеников - иногда все это в одном лице - из Москвы, Ленинграда и других городов, домом, запоминающимся своей теплотой на всю жизнь. Такой очаг появился благодаря "самострою", когда методом народной стройки в 1958-1959 гг. был создан известный многим ботаникам трехэтажный дом на Ржевке с квартирами для многих бездомных молодых сотрудников БИНа; на строительстве дома Б.А. вместе с другими БИНовскими "северянами" отработал по разнарядке 700 часов, результатом чего и стала двухкомнатная квартира на первом этаже - материальная основа "очага гостепреимства".

Однако эти первые неудобства с лихвой вознаграждались работой с гербарными коллекциями и книжными сокровищами БИН, общением с выдающимися специалистами, участием в полевых сезонах на Севере. В начале 1956 г., после сахалинского периода деятельности, в Ленинград вернулся один из самых высокообразованных ботаников - Александр Иннокентьевич Толмачев. Ему было 53 года и он начинал работу над созданием "Арктической флоры СССР" (первые два, в хронологическом порядке, выпуска 'Флоры', были подготовлены Толмачевым единолично), приглашенный для этой цели в БИН Б.А. Тихомировым. Окна Сибирского сектора Гербария, где оба исследователя работали с коллекциями, светились допоздна. Повседневная деятельность систематика, рутинная и кропотливая, наполнялась вдохновляющим ботанико-географическим содержанием в свете тех искрометных мыслей, которые щедро расточал Толмачев и воспринятых его младшим коллегой благодарно и творчески (в дальнейшем в честь своего учителя Б.А. назвал несколько описанных им видов - Astragalus tolmaczevii Jurtz., Potentilla tolmatchevii Jurtz. et Sojak, Taraxacum tolmaczevii Jurtz.).

В 1956 г. Б.А. выехал в экспедицию в низовья Лены. В ней принимал участие А.И. Толмачев, а также молодое поколение сотрудников сектора Севера отдела Геоботаники - В.В. Петровский, В.Ф. Штепа, О.В. Ребристая, А.Е.Катенин. Изучалась флора окрестностей Чекуровки, Чайтумуса, Станкахихочо, Сокола (Полярная станция). Был осуществлен сплав до устья Лены по Оленекской протоке и пеший маршрут к низовью р. Оленек. По изобилию сборов, разнообразию наблюдений, разного рода приключениям - экспедиция осталась в памяти ее участников предприятием поистине эпическим, а некоторые афоризмы Толмачева ("Дайте виду поварьировать") - надолго вошли в устный фольклор Лаборатории Крайнего Севера. Запомнилось и возвращение легендарным Северным морским путем до Архангельска. Отметим также, что результаты геоботанических описаний обсуждались в поле и лаборатории с группой московских почвоведов - В.О.Таргульяном, Н.А.Караваевой и Е.Н. Ивановой. Эффективность сотрудничества специалистов разных профилей сыграла роль в последующих комплексных работах по изучению флоры и растительности Северо-Востока. Исследования Лаборатории Крайнего Севера всегда ориентировались на новейшие методы и данные смежных наук и, в свою очередь, стимулировали их развитие. Здесь уместно вспомнить и о многолетнем изучении чисел хромосом растений П.Г. Жуковой в сотрудничестве с В.В.Петровским и Б.А.Юрцевым, что существенно обогатило представления о кариосистематике видов флоры Арктики, большинство из которых не были известны.

1958 г. (Международный геофизический год), Б.А. провел лето в Северной Якутии, на каскаде метеостанций горного узла Сунтар-Хаята. Итогом ее стала диссертация "Ботанико-географический анализ флоры и растительности горного узла Сунтар-Хаята (Верхояно-Колымская горная страна)", представленная на соискание ученой степени кандидата биологических наук и допущенной к защите в качестве докторской, защищенная 4 июня 1965 г. Это был первый опыт многостороннего анализа флоры этой обширной горной страны, колыбели континентальных высокогорных флор Северо-Восточной Азии. Основная глава этой диссертации была опубликована в 1968 г. в виде ставшей уже классической монографии 'Флора Сунтар-Хаята. Проблемы истории высокогорных ландшафтов Северо-Востока Сибири'. В качестве оппонентов по диссертации выступили Е.М.Лавренко, В.Д.Александрова и Ан.А.Федоров. Сопряженный эколого-географический и таксономический анализ зональных и реликтовых комплексов Субарктики позволили Б.А. разработать оригинальные концепции происхождения горнотундровых (гольцовых), гипоарктических олиготрофных, криофитно-степных растений и внести серьезные коррективы в существовавшие представления о происхождении арктического и темнохвойного таежного комплексов. Однако первой книгой в творческой биографии Б.А. была не менее известная работа 'Гипоарктический ботанико-географический пояс и происхождение его флоры', опубликованная в серии 'Комаровские чтения' в 1966 г. Именно в ней он выявил и обосновал ботаническое своеобразие территории, находящейся 'между настоящей Арктикой и типичной (средней) тайгой'. Утверждению этих идей способствовало сотрудничество с почвоведом В.О.Таргульяном, пришедшим к сходному заключению о зональности почв.

После вступления в 1956 г. Б.А. в группу "Арктической флоры", Толмачев поручил ему обработку семейства бобовых. Изучение систематики сложнейшей группы рода Oxytropis - секции Baicalia Bunge - чрезвычайно обогатило его кругозор и расширило рамки квалификации. Начало этому положил поиск положения нового вида остролодочника, описанного Михаилом Николаевичем Караваевым  в соавторстве с Б.А. с  северо-востока Якутии (Oxytropis scheludjakovae Karav. et Jurtz.), в общей системе рода (так же, как и П.А.Смирнов, М.И.Караваев до конца своих дней внимательно следил за творчеством Б.А. и высоко оценивал его вклад в познание растительного покрова Севера; в честь Караваева Б.А. назвал описанный им Oxytropis karavaevii Jurtz.). Однако не ограничиваясь лишь таксономическим решением задачи, Б.А. увидел ее шире, на фоне исторического развития области дауро-монгольской степной флоры, что позволило приблизиться к кругу флорогененетических идей, которые разрабатывал Михаил Григорьевич Попов - его предшественник в изучении остролодочников Байкальской Сибири, трудами которого он издавна восхищался, а также опыту филогенетического анализа Ипполита Матвеевича Крашенинникова с его пристальным вниманием к экологическому содержанию эволюционных преобразований таксонов на фоне гипотетических реконструкций палеогеографии Евразии. Интерес к многогранным аспектам проблемы происхождения флоры Северного полушария сблизил Б.А. с Толмачевым в совместной работе, оказавшейся исключительно плодотворной. Согласовывая противоречия гипотез, им удалось поставить ряд фундаментальных проблем, а потому небольшая статья "История арктической флоры в ее связи с историей Северного Ледовитого океана" (1970) стала этапной. В ней (1) впервые приведены аргументы о существовании темнохвойно-таежной фазы в плиоценовой истории Арктики; (2) подчеркнут гипоарктический характер первичных безлесных ландшафтов равнинной Арктики; (3) указано на связи современных арктических ландшафтов с устойчивой ледовитостью Полярного бассейна; (4) приводятся аргументы в пользу молодости арктической флоры и датируется становление ее рубежом плиоцен-плейстоцена и раннего плейстоцена.

Первая гипотеза, тогда в известной мере провизорная, в настоящее время подтверждается и богато документирована палеоботаническими и палеонтологическими находками. Особая значимость Берингийского сектора в арктическом флорогенезе показали годы интенсивнейших трудов Б.А. и его сотрудников и огромный накопленный ими материал, собранный в период исследований севера Дальнего Востока. Гипотеза взаимодействия в Берингии континентальных, субокеанических и океанических комплексов на фоне циклических изменений климата вследствие общепланетарных процессов, а также периодического осушения и погружения обширной Берингийской суши, кроме собственно ботанических данных потребовала привлечения материалов смежных дисциплин - зоологии и палеонтологии, а также данных геологии, палеогеографии, климатологии, почвоведения, мерзлотоведения, равно как и участия специалистов весьма отдаленных специальностей, - археологов и антропологов. Палеогеографическая концепция Берингийской суши как "перекрестка путей" миграции элементов наземных и морских флор и фаун поставило проблему Берингии в фокус интересов многих биогеографов северного полушария. В достигнутом синтезе в полной мере выявилась могучая энергия Б.А. как координатора научных сил. Ярко проявившаяся в 1968 г. на Всесоюзном совещании "Кайнозойская история Полярного бассейна и ее влияние на развитие флор и фаун арктических территорий и акваторий" в Ленинграде, она стала впоследствии привычной стратегией интенсивного поиска решения проблемы - интеллектуальным штурмом очередного бастиона. Основатель Берингиологии как особой синтетической науки, известный американский геолог, профессор Дэвид Хопкинс, высоко ценил работы Б.А. из 'берингийского цикла'. Две принципиально важные синтетические работы были опубликованы Б.А. в сборнике 'Берингия в кайнозое' в 1976 году, изданном по материалам 3-го, хабаровского (1973) Международного симпозиума по проблемам Берингии.

С 24 августа по 2 сентября 1969 г. в составе делегации советских ботаников Б.А. принял участие в XI международном ботаническом конгрессе в г. Сиэтле (штат Вашингтон, США) с докладом "Ботаническая география Северо-Восточной Азии и проблема трансберингийских флористических связей". Ответственность этого выступления была велика, а впечатления о тематике и уровне исследований зарубежных ботаников подтвердили несомненную ценность приоритетов отечественной ботанико-географической школы. Богатство идей и средств для познания Арктики следовало сделать достоянием мира. Поэтому Б.А. был во всеоружии накануне следующего XII международного ботанического конгресса (Ленинград, 3-10 июля 1975 г.), и стал вместе с Ан. А. Федоровым  организатором секции "Флористики и ботанической географии". Он проделал огромную подготовительную работу по выбору объектов и маршрутов ботанической экскурсии по Северной Якутии и написал двуязычный (англо-русский) путеводитель, редактировал путеводители прочих экскурсий. В экскурсии намеревались принять участие многие гости Конгресса, однако она не состоялась по причинам, далеким от науки. Заметным событием стал детальный проект флористического деления Арктики на провинции и подпровинции выполненый совместно с А.И. Толмачевым и О.В.Ребристой и представленный в рамках симпозиума "Флористическое ограничение и разделение Арктики". Впервые предлагалась схема районирования на основе подробных данных о распространении растений, при этом выделение каждого фитохориона подтверждалось взвешенным анализом эндемичных, субэндемичных, дифференциальных и негативно-дифференциальных таксонов. Весьма полемичным стало и обоснование выделения Арктической флористической области в качестве самостоятельного фитохориона. Острые дискуссии по проблемам северной флористики возникли в связи с вопросом о ранге рубежа между Азией и Америкой во флористическом делении Арктики. Выявилось значительное совпадение фитогеографических границ в трактовке разных авторов, но обнаружилась и несогласованность в выделении или трактовке широтных элементов флоры в разных секторах циркумполярного фитохориона. Все были единодушны в оценке огромного значения, которое имеет флористическое районирование Арктики для выработки стратегии охраны ее природы и для восстановления истории флоры. Итогом консолидации усилий ботаников разных стран в изучении арктической флоры признано создание сводки по циркумполярной арктической ("Панарктической") флоре - предприятии,  возможном только на основе международного сотрудничества. Б.А. вошел в состав подготовительного комитета вместе с Дж. Паркером (Канада) и У. Гьяреволом (Норвегия).

В силу обстоятельств, к "Панарктической флоре" вернулись только к концу 1988 г., во время Международного совещания по научному сотрудничеству в Арктике (Ленинград), по инициативе Б.А., ставшего соруководителем и координатором проекта. В настоящее время создается критический конспект флоры Арктики на основе компьютерной базы данных. Одна из главных целей этой работы - преодоление существующего разнобоя таксономических традиций в разных секторах Арктики. Это право достигнуто опытом создания 10-томной "Арктической флоры СССР", где последовательно и корректно использована категория "подвид", не слишком популярная у ряда таксономистов, но идеально пригодная для относительно молодой флоры арктических ландшафтов. Б.А. внес значительный вклад в этот труд как один из основных авторов и редактор почти половины текста. Завершенная в 1987 г., "Арктическая флора" удостоена Государственной премии СССР в 1989 г. Она переведена на английский язык в Канаде и выпускается в свет издательством "Alberta University Press". Едва ли не главнейшим достоинством "Арктической флоры" являются оригинальные, созданные на основе многолетних полевых наблюдений и исследований, подробные характеристики экологической приуроченности видов, дополненные фило- и флорогенетическими комментариями. Написанные чрезвычайно выразительно и тонко, они свидетельствуют об исключительной остроте наблюдения в природе.

Побывавший во многих районах Арктики, Б.А. неутомим в самых трудных экспедициях, добираясь до объектов исследования на вертолетах и легендарных АН-2, вездеходах и грузовиках, 'моторках' и вельботах, при этом всегда явно предпочитая пешие маршруты. В путешествиях он не замечает тяжести условий. Удаленность на многие сотни километров от людского жилья при отсутствие связи, тучи комаров и мошки, невооруженные выходы на медвежьи тропы, крутые склоны и горные осыпи, быстрые порожистые реки, перекатывающие под ногами валуны, снег, в середине лета покрывающий цветущую тундру, дожди, ветер, туманы, словом, никакие силы не властны помешать работе. В непогоду, когда невозможно даже высунуться из палатки ("режим полярника во время пурги" - по словам Толмачева), он интенсивно использует время, восполняя пробелы в полевом дневнике, составляя аннотированные списки видов, еще и еще раз просматривая критические листы гербарных сборов : Точно так же, как на родной Чукотке, он стремится охватить густой сетью маршрутов и Аляску, о которой долго мечтал и где впервые побывал летом 1981 г. (затем - в 1990, 1992 и 1993 гг.), а также другие области зарубежной Арктики - Канадский Арктический архипелаг (1990 и 2000 гг.) и Шпицберген (2001). Один из самых авторитетных, глубоких и разносторонних специалистов по мировой Арктической флоре, Б.А. представляет Россию в международной организации 'Conservation of Arctic Flora and Fauna'.

Важное методологическое значение имеет разрабатываемая Юрцевым концепция флоры как иерархически дифференцированной системы местных популяций всех видов растений данной территории, что продолжает традицию метода конкретных флор А.И. Толмачева. Понятие о "парциальной флоре" высказано им еще в 1971 г., во время рабочей дискуссии о методе конкретных флор (Ленинград, март 1971). Позднее, когда математик Б.И. Семкин принял участие в методической разработке сравнительного изучения флор, потребовалась известная формализация терминов и понятий, "парциальная флора" получила определение как "естественная флора любых экологически своеобразных подразделений ландшафта, территории конкретной флоры" (Бот. журн. 1980, Т. 65, ?12, с. 1708). Этому предшествовала большая работа на полустационаре Янракыннот (Чукотский полуостров) - одной из самых богатых конкретных флор Арктики, насчитывающей около 450 видов. Здесь в течение нескольких полевых сезонов флористические исследования проецировались на внутриландшафтный уровень. Снегомерная съемка, изучение кислотности почв, микроклиматические исследования сочетались с детальными описаниями растительности и сравнением списков видов. В результате была разработана система иерархических единиц включающих: мегаэкотоп (ландшафт в целом); макроэкотоп (местности), мезоэкотоп (урочище); микроэкотоп (соответствующий фации - в терминах ландшафтоведения). Этот метод оказался практически ценным для заповедных территорий для выявления эколого-географической структуры биологического разнообразия.

Немало вопросов вызвала обстоятельная теоретическая работа Б.А. 'Флора как природная система' (1982), в которой он, в частности, предложил отойти от традиционного противопоставления понятий "флора" и "растительность" и в качестве объекта исследования рассматривать фитострому - полную совокупность особей растений на данной территории. Такой подход правомочен и восходит к учению В.И. Вернадского о "живом веществе" и биосфере. Сам Б.А. считает синтез флористического и фитоценотического подходов к растительному покрову одной из важнейших своих идей, истоки которой лежат в двух ипостасях его научных интересов - геоботаники и систематики.

Обсуждение некоторых упомянутых (и большинства не названных) проблем происходило на шести рабочих совещаниях (школах) по сравнительной флористике: в 1971 г. в Ленинграде, в 1983 г. Неринге (на Куршской косе, Литва), в 1988 г. - в окрестностях Кунгура (в Предуралье), в 1993 г. - в Березинском биосферном заповеднике и Минске (Республика Беларусь), в 1998 г. в Ижевске, в 2000 - в Йошкар Оле. Педагогическое значение этих выездных совещаний трудно переоценить. Они дают импульс мысли и стимулируют творчество многих ботаников - сотрудников заповедников и преподавателей ВУЗов, в силу обстоятельств лишенных возможности консультироваться или работать в крупных ботанических центрах России. Наряду с изданными трудами этих школ-совещаний важное место занимает небольшая монография "Основные понятия и термины флористики", написанная в соавторстве с Р.В. Камелиным. Неоднозначное и, в то же время, синонимичное употребление одних и тех же терминов флористики разными авторами заставило Юрцева и Камелина отказаться от формы толкового словаря и избрать новаторскую для этой области знаний форму логичного деления двух базовых понятий: "флора" и "элемент флоры" (левая полоса). На правой полосе для каждой ступени деления понятия приводятся с соответствующими библиографическими ссылками термины, используемые для соответствующего понятия разными авторами (сразу выявляются избыточность и синонимичность терминов); полужирным шрифтом выделены термины, рекомендуемые авторами монографии.   В ряде ситуаций работа еще далека от полной ясности формулировок и определений, что отражает неустоявшееся состояние знаний в новом научном направлении, имеющем не одну точку роста, и тем самым будоражит мысль.

Возможность высказаться и обсудить 'наболевшие' вопросы нашей науки имеют все, обращающиеся в Секцию флоры и растительности Русского Ботанического общества, председателем которого уже много лет является Б.А. Он постоянно ищет интересного докладчика и Секция особенно интенсивно работала в так называемое "трудное время", когда наука выживала на одном энтузиазме. В активе Секции несколько крупных совещаний по проблемам биоразнообразия, эндогенных сукцессий и охране степного биома и др. На семинары неоднократно приглашались не только ботаники, но и зоологи, если тема их исследования представляла общебиологический интерес. Среди них - Н.Н. Воронцов, В.В. Жерихин, А.С. Раутиан, Расницын, Я.И. Старобогатов, Б.М. Медников и многие другие.

Чувство вдохновения - как условие полнокровной жизни и фантазия - как важная составная часть научного творчества - таковы основные свойства ценимые самим Борисом Александровичем. Добавим, что многообразие трудов Юрцева есть следствие многогранности его натуры. Его сознание обладает высокоразвитой функцией синтеза, а научное творчество - полифонией. Роль музыки, столь любимой им, здесь очевидна. Темы научных интересов, заявленные в начале деятельности, получают мощное развитие в позднейших работах. В этом смысле показательны развитие идей в области изучения жизненных форм растений, типов жизненных стратегий или, например, изучение реликтовых степных сообществ. Б.А. наблюдал их во всех подзонах тундровой зоны в условиях континентального климата. Им предложены оригинальные палеогеографические реконструкции ландшафтов и растительности Берингии в холодно-сухие, холодно-гумидные и тепло-влажные этапы ее четвертичной истории. Впервые обоснована им в 1968 году концепция "тундростепной мозаики" растительности Берингии в холодно-сухие эпохи. Эта идея получила широкое признание на международном симпозиуме по мамонтово-степному биому, состоявшемся в мае 1979 г. в Австрии, в предгорьях Альп, на средства Веннер-Греновского Фонда. Б.А. был приглашен на этот симпозиум с докладом о реликтовых степных сообществах Северо-Восточной Азии. Доклад был распространен среди участников в виде препринта. Однако накануне отъезда командировка была отменена из-за того, что в это же время в Австрии состоялась встреча Л.И.Брежнева и Дж.Картера. Осенью того же года Б.А. принял участие в совещании по истории Берингии в Хабаровске, на Тихоокеанском конгрессе. Прибывший на это совещание Д.Хопкинс передал Б.А. знаменательный подарок от участников Веннер-Греновского симпозиума - книгу А.Е.Порсилда "Иллюстрированная флора Канадского Арктического Архипелага" с теплыми приветствиями и подписями всех участников симпозиума. Одним из важных теоретических обобщений в этом направлении стала монография Б.А. 'Реликтовые степные комплексы Северо-Восточной Азии' (1981 г.) и ее более короткий вариант - глава коллективной монографии "Paleoecology of Beringia" (1982 г.)  На этом фоне особенно значителен анализ адаптивной эволюции бобовых (в том числе - остролодочников) и та выявленная им колоссальная асимметрия в распределении их видов между приатлантическим сектором и притихоокеанским (Мегаберингия), крайне неравномерное участие разных родов и огромный вклад в эндемизм арктической флоры. Эти новейшие материалы, и многие другие еще не успевшие появиться в печати, ждут новых оценок, из них произрастают новые идеи.

Острый и тонкий ботанический глаз, удивительная наблюдательность и колоссальная эрудиция позволили Б.А. описать множество 'хороших', легко узнаваемых в природе таксонов. Всего им описано около 170 видов и подвидов цветковых растений, а также один род - Claytoniella. Как дань уважения к многолетнему плодотворному труду Б.А. на ниве флористики и систематики коллеги назвали в его честь 7 видов цветковых растений (Oxytropis jurtzevii Malyschev, Plantago jurtzevii (Tzvelev) Tzvelev, Salix jurtzevii A.Skvortsov, Saxifraga jurtzevii Zhmylev, Smelowskia jurtzevii Velichkin, Taraxacum jurtzevii Tzvelev, Trisetokoeleria  jurtzevii Probatova), а известная супружеская чета выдающихся цитотаксономистов Аскелл и Дорис Леве - монотипный род Yurtsevia (Ranunculaceae) c видом Yurtsevia richardsonii (Hook.) A. et D. Love.

Далеко не все знают еще об одной стороне творчества Б.А. Его школьные годы (1945-1950 гг.) прошли под знаком чередования (своего рода конкуренции или контрапункта) увлечений ботаникой (в бесснежный сезон) и гуманитарными интересами в зимнее время. В число последних входила и поэзия, в частности - писание стихов. Увлечение городскими пейзажами с их ненастной погодой вызвало критику со стороны "школьных активистов" и оживленную дискуссию в школьной стенгазете. Форма стихов выдавала влияние известных поэтов - Пастернака, Аветика Исаакяна, Бо Цзюй-и, позже - белых стихов Уолта Уитмена, пока уже после окончания МГУ не был выработан свой стиль. Тематика расширилась - отражая разнообразие переживаний. Стимулом явились рождение дочка Марины, романтизм экспедиций.

Соревнование научных и гуманитарных интересов не являлось антагонизмом: стихи Б.А., как и его научные произведения, представляли и представляют два полюса его творчества, соизмеримые по значимости для их автора. Помимо поэзии, Б.А. в ленинградский период (1956-1970 гг.) пережил также страстное увлечение художественной фотографией, используя простую широкопленочную камеру "Любитель", увлекаясь снимками контржур ("огнепоклонник"), а до этого, в 1951-1956 гг. испытал огромное влияние киноискусства неореализма. Во время экспедиций и городских застолий Б.А. много души вкладывал в хоровое пение: в репертуаре большое место занимали народные песни, а с 1962 года безраздельно преобладали песни Булата Окуджавы. Очагами таких задушевных застолий были также квартиры его чукотских друзей, особенно Альберта Молодова, Бориса Бутенко (Певек), Александра Вольфсона (Анадырь) - энтузиастов Чукотки, тонко чувствующих красоту Севера (см. ниже стихотворения "Снова Певеция", "Снова Север" и др.)

В период с 1972 г. по ноябрь 1988 г. (особо продуктивный для научного творчества) не было написано ни одного "серьезного" стихотворения (стихи по случаю - не в счет). Зато с конца 1988 г. это молчание было прорвано - стихи рождались легко и свободно, расширилась их тематика, возросло значение в общении с другими людьми. Это частично совпало со временами лихолетья. Однако чаще всего это лирика, выражение ярких впечатлений в разных сферах жизни. Общий тон стихов - светлый, несмотря на не всегда радостные обстоятельства.

Вот небольшая подборка стихов, отражающая разные области творчества. Если стихи эти встретят понимание и созвучие части читателей - с более полным собранием стихов Б.А.Юрцева можно будет познакомиться после выхода книги, подготавливаемой к печати.

Мы от души желаем Борису Александровичу здоровья, сил и новых творческих успехов, очень надеемся на то, что его необычайная наблюдательность и зоркость позволит нам узнать о новых и новых деталях величественной картины эволюции природы Арктики и Субарктики, желаем, чтобы тома последующих научных сводок и монографий периодически перемежались томиками стихов и поэм.
 

А.К. Сытин
Ботанический институт им. Комарова РАН;

С.А.Баландин
кафедра геоботаники
Московского государственного университета