Ню

I.

Стася тихо всхлипывала. Аркадий вновь пришел поздно, пьяный, грубо толкнул ее на постель и молча, в каком-то угаре, буквально срывал с нее ночную рубашку.

- Аркаша, подожди, - умоляюще просила Стася. Но Аркадий ничего уже не слышал. Потом долго насиловал свою жену. А вот сейчас спал беспробудным сном. И только Стася всю ночь не сомкнула глаз, мучаясь от сознания своего бессилия. Слезы непроизвольно текли и ей было так жалко себя. Эта жалость делала ее еще более зависимой от обстоятельств ее нелегкой жизни. Боже, подумала она, жить не хочется, и еще плотнее придвинулась к стене. Молодецкий храп Аркадия заглушал ее тихие стоны.

Чуткая синева утра заглянула в окна спальни и Стася, вслушиваясь в тающую темноту комнаты, осторожно поднялась. Холодный пол, коснувшийся ее босых ног, вернул ее к действительности и, прихватив халатик, она пошла на кухню. По привычке включила телевизор, приглушив звук. Томная и жеманная певичка с длинными ногами и оголенной грудью умоляла кого-то вернуться. Но тот, кого она звала, уехал далеко и, видимо, ее забыл. И у нее проблемы, подумала Стася. Может быть так и нужно? Без проблем не бывает? Стася выключила телевизор, плотнее запахнула легкий халатик, тихо открыла дверь и вышла во двор. Нежный утренний туман окутал все вокруг, прохлада приятно бодрила и Стася привычно побежала по молодой росе, босая, к задней калитке. Калитка жалобно встрепенулась, пропустив Стасю, и она спустилась к реке. Прибрежные кусты, деревья, луг - все было околдовано туманом. У воды туман был еще гуще. Сбросив халатик, Стася постояла у воды, а затем решительно вошла в воду и поплыла. Было хорошо! Вода хранила тепло вчерашнего дня и приятно ласкала ее. Бессонная ночь, грубость Аркадия, жалость к себе - все, все прошло и только это приятное состояние просыпающегося дня, пелена тумана, постепенно растворяющегося на утреннем просторе, и она, плывущая по знакомой реке, в одночасье - вернуло ей радость жизни. Как хорошо-то, шептала она себе. Разбросав руки, лежа на спине, смотрела в небо, такое чистое, вымытое с раннего утра свежим туманом, умчавшимся в низину, ближе к глубокому оврагу с крутыми берегами. Хорошо, радовалась Стася, забыв обо всем. Не спеша поплыла к берегу, вышла на прибрежный песок и, повернувшись к реке, еще долго стояла, положив обе руки на копну заколотых волос. Так ее встретило солнце, поднимающееся за дальним лугом на другом берегу реки. В утренней тишине хрустнула ветка. Стася повернулась к зарослям ивняка и увидела бородатого дядьку, сидевшего на складном стуле, в широком переднике, и державшего в левой руке лист картона. Правая рука в это время просто порхала над этим листом, а взгляд выражал удивление и восторг. От неожиданности Стася замерла. И он видел все! И мое одиночество среди этой природы, и меня, свободную от всех житейских забот и волнений, и мое наслаждение всем этим? Еще не зная, что будет дальше, Стася сняв заколку с волос, собранных на затылке, от чего те рассыпались по ее плечам, медленно пошла в сторону бородача. Теперь уже тот опешил, отложил картон, привстал со своего стула и зачарованно ждал ее. Его удивлению не было предела!

- Разве вас мама не учила, что нехорошо подсматривать за голыми женщинами? - Стася с вызовом смотрела на него.

- Да, я и не подсматриваю. Я просто ловлю божественный миг удачи, подаренный мне судьбой. Вы, прекрасны, ну просто богиня!

- Вы, что, художник? - Стася продолжала эту непроизвольную игру, где она чувствовала себя так естественно и непринужденно.

- Да, вы правы. Вот пришел ловить утренние туманы, а попались вы, в этом чарующем облаке, выходящая из утра, полного грез и обещаний прекрасного!

- Ну и как, обещания сбылись? - лукаво спросила Стася и положила руку на бедро.

- Вот! Вот! Стойте так, я сейчас! - бородач кинулся к картону и быстро-быстро начал писать.

- Боже, Боже, - воскликнул он, - дай мне силы и умение схватить эту естественную грацию, этот вызов миру женщины, прародительницы нашей Евы в райских кущах, выходящей из вод и поражающей своей красотой умудренных жизнью старцев. Браво!

Стася наслаждалась произведенным эффектом и продолжала стоять перед ним, нисколько не стесняясь своей наготы.

- Где же обитают такие богини? - восхищено промолвил бородач.

- Здесь, рядом, - парировала Стася. И вдруг к ней вернулось ее прежнее состояние. Она резко повернулась и побежала на берег реки. Быстро одела халатик, прихватила полотенце и, не оглядываясь, помчалась через заросли ивы к заветной калитке. Господи, как стыдно, как стыдно, лихорадочно думала она. А вдруг кто-то видел? Вот дура, совсем голову потеряла!

В притихшем доме она сразу пришла в себя. Аркадий спал, и это ее немного успокоило. Стала готовить завтрак, будить мужа.

- Аркаша, вставай, на работу опоздаешь, - тормошила она Аркадия.

- Сколько времени? - спросил Аркадий, открыв глаза.

- Уже семь, - Стася смотрела на проснувшегося Аркадия. Он улыбнулся и притянул к себе Стасю.

- Не надо, Аркаша, другой раз. Тебе надо на работу.

- Ты прости меня, Стась. Наверно, вчера был я не совсем трезвый. С ребятами отмечали окончание работы и большие бабки.

- Потом об этом, Аркаша, - Стася пошла на кухню. За ней плелся Аркадий и продолжал извиняться.

- Да ты хоть помнишь, каким был вчера? - Стася посмотрела на мужа. - Ты хоть помнишь, как ты меня насиловал. Кобель и только.

- Стася, прости, не помню. Помню только, что очень хотел тебя. Прости, если что не так.

- Все не так! Рубаху порвал. Как очумелый. Бабу как будто не видел. Грубый, мерзкий, водкой несет. Фу! Вспоминать противно. Уйду я от тебя! И денег никаких не нужно мне. Приласкать не можешь, слова ласкового сказать. Только похоть - и все. А ты таким не был. Помнишь? Как ухаживал, как любил!

- Стася! Прости. Прости.

- Не прощу. Как стал со своими дружками работать, так и изменился. Деньги тебя испортили. Все доступно. И женщин твоих знаю, что тебя, кобеля, ублажают.

- Ты что такое говоришь, Стась? Какие женщины?

- Известно. И не мне одной. Ваша замша, что только и ждет положить мужика к себе в постель. Был же с ней, знаю!

- Стась! Ну ты и хватила. Ее трахает наш генеральный, это верно.

- А ты, значит, в стороне? Да?

- Стась! Я люблю только тебя!

- Ладно, прекратим. Катись на службу, замгенерального. Тоже мне шишка на ровном месте. Лучше бы оставался на своей работе. Да, инженер, но был человеком!

Утро кончилось. Начинался рабочий день.

II.

Иван Сергеевич, быстро сложив коробку с мелками, складной стул, сняв рабочий фартук и убрав все в целлофановый мешок, поспешил вернуться в дом, где уже вторую неделю снимал комнату. Хозяйка дома, любопытная и всех знающая Матрена Тимофеевна, встретила его удивленными возгласами:

- Иван Сергеевич, что, не пишется? Что это вы рано вернулись? Муза не пришла на свидание? - Ее ироничные замечания немного смутили Ивана Сергеевича.

- Да нет, напротив! Пришла, и должен вам заметить, прелестнейшая! Боже! Боже! Если бы видели это чарующее и загадочное тело! Богиня и только!

- Иван Сергеевич! - Матрена Тимофеевна вскочила на своего любимого конька, - о чем это вы? Вы же мне столько дней говорили, что приехали на пейзажи, что утренние туманы и вечерние зори - ваша любовь. Да и этюды ваши говорят об этом. Что эдакое с вами стряслось?

- Стряслось! Иначе и не расскажешь! Сижу в ивняке. Туман постепенно тает, тишина, солнца нет, свет проникает во все тени, пишется легко, задорно. Только вдруг все это волшебство нарушает, простите, Ева.

- Кто-кто? - Матрена Тимофеевна недоуменно.

- Нет, нет! Это видеть надо. Где там уже тени, тени и полутени, где тихая сочная заводь реки. Выходит божественная красота, само утро! Я непроизвольно пишу и пишу это чудо. А дальше, дальше, глазам своим не поверил, все передо мной, только запоминай. Но как, как это запомнить, перенести на картон?

- А может быть вам это причудилось, Иван Сергеевич? - Матрена Тимофеевна щурит лукаво глаза и ожидает ответа.

- Может быть! Может быть. Наверно. Вы правы - причудилось. Но уж больно хорошо все было. Даже разговаривал с ней, а она отвечала.

- Надо же. У вас, художников, богатая фантазия! - Матрена Тимофеевна с улыбкой посмотрела на Ивана Сергеевича.

Она права, подумал Иван Сергеевич, такого не могло быть и кому-то рассказать - не поверят. Вот и она не поверила. Смотрит на меня как-то жалостливо. Эх, Иван, помалкивай об этом. А ведь было, было!

Слукавив, Иван Сергеевич переменил тему разговора. Надо будет самому выяснить все, подумал он и занялся этюдами. Матрена Тимофеевна, извинившись, вышла из комнаты. Часа через два, Иван Сергеевич, сославшись на желание пройтись, вышел из дома и направился к реке. Вот и место, где он утром писал туман, а вот и ивняк, в котором скрылась незнакомка. Пройдя дальше, Иван Сергеевич увидел тропинку, резко поднимавшуюся к огородам и обрывавшуюся у калитки. В глубине сада стоял кирпичный дом. Дальше пройти он не решился и, вернувшись к себе, пошел вдоль улицы, ища этот дом. Дело было простое, и дом сам его встретил в глубине сада, под яблонями, сверкая веселыми окнами, отражавшими солнечные лучи. Неделю не писалось, не сиделось, все было во власти случившегося и Матрена Тимофеевна лукаво улыбалась прихоти художника.

- Что тут поделаешь? Артистическая натура, - говорила она сестре Маше. - Фантазеры, придумщики! Все им подавай красоту. Видишь, как мается! Еву увидел, а адреса не взял. Вот сердечный. Ну, да ладно, еще чего придумает А работы хорошие, радостные, светлые. Да и сам человек он положительный.

- Маня, ну что тебе чужие дела! Найдет он свою Еву. Ох, и любопытная ты, - и сестра Маша заторопилась к своим внукам. - Будь здорова, сестра, приходи вечером, Тимоше четыре, родители решили отметить, приходи.

- Приду, Маша, даже подарок уже приготовила, вечером увидишь.

Солнце медленно садилось, обещая хорошую погоду на завтра и тихий летний вечер. Матрена Тимофеевна заглянула в комнату Ивана Сергеевича, где он в который раз перебирал сделанные работы.

- Что это вы в комнате? Пошли бы прогулялись, вечер уж больно хорош.

- Спасибо, так и сделаю.

- Хорошо, хорошо, Иван Сергеевич. Я-то к сестрице, на именины внука, а то со мной?

- Спасибо, я просто прогуляюсь, - ответил Иван Сергеевич.

Вечер был прекрасным. Иван Сергеевич медленно шел вдоль улицы, в волнении ожидая увидеть дом, где живет Ева. Но, увы, не нашел и очень огорчился. С утра он был на том же месте, где раньше случилось с ним это происшествие. И хотя утро выдалось отличным, не писалось. Так прошло еще три дня.

III.

Осенняя ярмарка полыхала цветами плодов, была шумлива и радостна. Иван Сергеевич наслаждался необычностью людского половодья, радостному настроению души и совершенно забыл свои заботы.

- Дядька, купи тыкву. Вот, посмотри какая красавица, - остановил его голос. Иван Сергеевич повернулся на зов и, действительно, увидел королеву тыкв - оранжевую, круглую, огромный плод земли, так щедро напитавшей ее соками.

- Да как ее донесу, - оправдывался Иван Сергеевич, - видишь, неподъемная.

- Ничего, дядя, помогу, вот тачка, отвези домой и верни мне тачку, верю.

- А, что, подумал Иван Сергеевич, вот здорово! Завтра домой, необычный подарок, а главное - какая сила!

Начав торг, Иван Сергеевич вдруг споткнулся и забыл об экзотическом плоде. К нему, улыбаясь, шла Ева. Ее взор блуждал по прилавкам, наполненным этим великолепием.

- Ева! - воскликнул Иван Сергеевич и подался к ней. Ева протянула ему руку.

- Я, Стася, Анастасия, - пропела она в ожидании.

- Иван Сергеевич, Анастасия! Господи, как же я искал вас! Совсем отчаялся, но, видит Бог, рад снова видеть вас.

- Дописали свою картину, Иван Сергеевич? - лукаво спросила Стася.

- Нет, нет, Анастасия! Очень старался, но нет. Без вас, видимо, ничего не получится.

- Это как? - Стася посмотрела недоуменно на Ивана Сергеевича.

- Анастасия, хочу просить вас о нескольких сеансах. Правда, завтра я уезжаю, но готов вернуться и поработать.

- Это как? - снова повторила Стася. - Позировать вам там же, у реки?

- Ну, зачем так натурально. В студии, Анастасия. А было бы очень хорошо, если у меня в мастерской в Москве. - Иван Сергеевич в ожидании умолк.

- Спасибо, Иван Сергеевич, но ваше предложение совершенно необычно. Понимаю вас, но воздержусь.

- Ну, тогда, хотя бы портрет, Анастасия?

- Портрет?

- Да, два, три сеанса. Можно у вас дома, а хотите у меня, где я снимаю комнату?

- Ну, не знаю даже, как быть.

- Соглашайтесь, Анастасия. Мне очень хочется писать вас. В вас есть какая-то свежесть молодости и необычность.

- Так вы же завтра уезжаете!

- Нет проблем! Остаюсь, остаюсь! Сколько хотите, - радостно воскликнул Иван Сергеевич и взял Стасю за руку. Странно, она не отняла своей руки и только смотрела на Ивана Сергеевича и улыбалась.

- Дядька! Так ты берешь тыкву, а?

- Беру, беру! - Иван Сергеевич расплатился с продавцом, который помог положить крупный плод на садовую тачку. Толкая ее вперед, не отпуская руку Стаси, Иван Сергеевич направился к выходу из ярмарочных рядов.

- Я не убегу, Иван Сергеевич, - улыбнулась Стася и высвободила руку. - К тому же, вам легче будет катить тачку.

- Спасибо, Анастасия! Давайте встретимся у вашего дома и решим, когда и где будем работать.

- Хорошо, Иван Сергеевич. Только, прошу вас, недолго, много дел.

Первый сеанс прошел как-то незаметно, в разговорах о пустяках, знакомстве и вопросах о жизни. Стася была непринуждена и Иван Сергеевич просто наслаждался работой.

- Вы настоящая! Вот в чем дело, - говорил, прощаясь со Стасей, Иван Сергеевич. - Я восхищен и одновременно поражен нашей встречей. Ну, просто, подарок божий!

- А вы, Иван Сергеевич, очень милый и совершенно другой, нежели я думала. С вами интересно.

- Тогда до следующего сеанса, Анастасия! - и они простились.

Однако следующего сеанса не было, как и других, так ожидаемых Иваном Сергеевичем. На его стук, отворившаяся дверь пропустила на крыльцо совершенно незнакомую Стасю.

- Простите меня, но я очень занята. Не смогу вам помочь, - тихо говорила Стася, глаза которой смотрели вниз. - Я пойду, простите.

- Анастасия? Что с вами? Что случилось? - Иван Сергеевич был искренне удивлен и обескуражен.

- Простите, простите, - механически повторяла Стася, не глядя в глаза Ивана Сергеевича.

Иван Сергеевич, так много ждавший от этой встречи, совершенно приуныл и, волнуясь, протянул Стасе свою визитную карточку.

- Анастасия! Я очень огорчен. Так все хорошо получалось. Вот. Если будет у вас возможность и настроение - позвоните, приезжайте в мою мастерскую, ну хоть на один, два сеанса. Очень прошу. - Его рука при этом дрожала, но Стася не видела волнения Ивана Сергеевича. Взяв машинально карточку, Стася, не простившись, скрылась за дверью. Иван Сергеевич понуро поплелся к калитке, а затем по улице, еще не понимая, что случилось.

Надо было уезжать. Собрав все вещи и погрузив их в машину, Иван Сергеевич пошел прощаться с Матреной Тимофеевной.

- Вот, уезжаю. Простите, если что не так, Матрена Тимофеевна.

- Бог с вами, Иван Сергеевич! Все, все так. Жалко, что уезжаете. Буду вас ждать на следующий год. Милости прошу.

- Спасибо. Хорошо работалось у вас. Обидно только, что не успел сделать главную работу.

Матрена Тимофеевна понимающе улыбнулась.

- Не огорчайтесь, Иван Сергеевич, все образуется, вот увидите. Что поделаешь! Нравы нашего городка еще патриархальны, хотя и цивилизация уже постигла нас. Но все это как-то дико и разухабисто.

- Вы о чем это? - встрепенулся Иван Сергеевич.

- Ну, будет, будет. Я о Настасье. Простите ее. Ей, ох, как не сладко. Аркашка совсем потерял голову при таких деньгах. Барин и только.

- Да! Так вот в чем дело, - Иван Сергеевич посмотрел на Матрену Тимофеевну.

- Дурость, да и только, Иван Сергеевич. Пройдет вот ли? Не знаю. А Настю жалко. Уж больно хороша. Сами видите.

- Вижу, вижу. Грустно, что все так получилось.

Жигуленок выкатился из ворот и двинулся к московскому шоссе. Вокруг суетились дома, усадьбы, люди, пока Иван Сергеевич ехал по улицам городка, а затем дорога распрямилась, натянувшись тетивой, и помчала к далекой Москве.

IV.

Первый снег упал на голую землю. Река еще жила своей прошлой жизнью, но у берега острые ледяные зеркала с хрустом обламывались днем под лучами яркого солнца. Стася иногда спускалась к реке и бродила по берегу, оставляя следы на твердом насте. О чем думала? Что тревожило добрую душу?

- Ты совершенно стал другим, Аркаша? Что произошло? - и Стася с грустью заглядывала в глаза мужу.

- А что? Ты о чем, Стась? - бодро отвечал Аркадий и ухмылка не сходила с его красивого лица.

- Что с тобой делается? Посмотри. Помнишь, как нам было хорошо раньше? А?

- А разве сейчас плохо? - парировал Аркадий. Все у нас есть и больше, чем все. Посмотри. Ни в чем тебе нет отказу. Проси, что хочешь - сделаю. Денег у нас много. Можно позволить все.

- Верни мне счастье, Аркаша. Верни любовь, верность.

- Ты опять о том. Ну, было по пьянке, прости. Но это для дела, понимаешь

- Что это за дела такие, Аркаша, когда надо лезть под юбку и ублажать баб?

- Да ты совсем не понимаешь, как добываются денежки!

- Неужели все это правда, Аркаша, и стыда уже нет?

- Ну, завела старую пластинку. Есть, все есть! Я же попросил прощения. Каюсь, - и Аркадий попытался обнять жену.

- Не трогай меня! Мне достаточно вчерашнего позора, когда ты, после своих гулящих насиловал меня. Просто кобель и только. Уйду от тебя! Постыло мне с тобой, - и Стася вышла из комнаты. Набросила платок, одела пальто и вон на улицу, к реке. Одиночество становилось ее судьбой.

V.

Осенняя выставка в залах Кузнецкого моста открылась в конце октября. Как всегда, было много свежих работ. Залы светились золотой осенью пейзажей, натюрмортами осенних плодов, букетами различных цветов, скромной палитрой портретов. Иван Сергеевич неторопливо блуждал по залам, знакомясь с работами своих товарищей по выставке.

- Ванечка! Я думала, что сегодня не увижу тебя.

К нему, широко улыбаясь, шла Идель. Они обнялись и расцеловались, чем вызвали легкое удивление присутствующих посетителей в зале.

- А ты стал совершенно затворником, дорогой мой, - продолжала Идель, крепко держа его за локоть. - Что-то скрываешь от друзей? Не хочешь раньше времени обнародовать? Да?

- От тебя ничего не скроешь, Идель.

- Конечно! Я тебя знаю, порой лучше, чем ты сам знаешь себя. - Идель посмотрела в глаза Ивану Сергеевичу. - Видела твои две работы, очень хороши. Что-то новое появилось. Какая-то прозрачность, грусть. Так ведь?

- Тебе виднее. Ты ведь критик, и неплохой, как я знаю. Тебе виднее, - задумчиво произнес Иван Сергеевич.

Идель, повернувшись к большому полотну известно го столичного художника, обратилась к Ивану Сергеевичу:

- Посмотри, Ванечка, Сережа продолжает эксплуатировать свою тему. Вроде бы все правильно, цвета взвешены, акценты на месте, но все уже было. Жаль. Исписался, но держится молодцом.

- Зачем ты так, Идель? Сережа талант. Ну, бывают повторы, но какие! Очень крепкая работа. Ты просто строга, хотя и права отчасти.

- Ладно о нем. О тебе хочется поговорить. Что с тобой происходит? После летней натуры ты совсем изменился. Не возражай, я вижу это по твоим пейзажам. Что с тобой, Ванечка? Уж не влюбился там?

- Брось, Идель! Не начинай эту тему.

- А почему, серьезно, да?

- Смотри, Идель, идет твой Воросин. Вот с ним и поговори о любви.

- Фу! Это пошло, Ванечка. Не дуйся на Воросина. Он ни в чем не виноват. Так решила я. А ты сам мне помог принять решение.

Воросин заполнил собой все пространство, сжав в своих могучих объятиях и Ивана Сергеевича, и Идель, при этом радостно восклицая:

- Вот вы где, голубчики! Попались. Теперь я знаю о вашей тайной связи. Не отпирайтесь!

- Воросин, не будь примитивен, это уже не оригинально, - парировала Идель.

- Молчу, молчу, Деля! Прости. Иван, показывай свои работы, Идель мне все уши прожужжала о твоем успехе.

- Идель склонна к парадоксам, - опомнился Иван Сергеевич, - так что ты, Воросин, не принимай это всерьез.

- А это мы еще посмотрим, - продолжал Воросин и они направились к картинам Ивана Сергеевича. Стояли молча. Иван Сергеевич тоже смотрел на берег реки, ивняк, спустившийся к воде, серебристый туман, скрывавший легкую фигуру Анастасии, которая вот, вот должна появиться в этой тишине утра, полного радостных ожиданий. Казалось, что тень на воде уже видит это божественное существо, так свободно и естественно вступающее в легкие воды реки.

- Да! Идель права, - нарушил молчание Воросин, - что-то есть. Но, прости меня, Ваня, что-то не досказано. А что? Загадка.

- Признавайся, Ванечка, женщина? Да?

- Кто о чем :

- Ладно, потом скажешь. - Идель предложила перейти в другой зал, где были графические листы Воросина.

- Зачем, Деля, портить кайф от этого радостного утра, - взмолился Воросин, но Идель была решительна. Пять листов отличной графики Воросина были иллюстрацией к Генриху Манну, книга которого выходила к концу года в модном издательстве.

- Воросин, ты титан, отличная работа! - радостно воскликнула Идель, искоса посматривая на Ивана Сергеевича.

- Отличная, - вторил Иван Сергеевич, зная, что Идель и здесь искренна. А ее вкус был безукоризнен.

- Спасибо, друзья! - радостно откликнулся Воросин. Но мне пора. В редакции ждут меня уже второй час, так что я покидаю вас. Иначе, книга выйдет без меня и моих работ.

- Иди, иди, мой рыцарь. Покоряй пространство. Жду тебя дома, - покровительственно прощалась с Воросиным Идель.

VI.

Когда Воросин растаял среди посетителей вы ставки, Идель предложила Ивану Сергеевичу поехать к нему в мастерскую, где, как она догадывалась, крылась разгадка картин Ивана Сергеевича.

- Покажи мне свои летние работы.

- Зачем тебе, Идель?

- Скрываешь, Ванечка? Ну, скажи?

- Ничего я не скрываю.

- Тогда покажи.

- Идель! Нет настроения.

- Я подниму тебе настроение, ты ведь знаешь, что я умею это делать и неплохо.

- Ты не меняешься, Идель. Тебе что, не хватает Воросина? Смотри какой титан и не только в искусстве.

- Не будь пошлым, Иван. Тебе это не идет. Да, Воросин не чета тебе, особенно в постели. Он умеет удовлетворить женщину и делает это всегда и везде. И ушла я от тебя к нему именно по этой причине. Прости мои слабости. Люблю мужскую силу. А напоминать мне это каждый раз не надо.

- Да я ни к тому, Идель. Ты свободная женщина, волевая, нравишься мужчинам, отличный специалист, за тобой идет слава, заслуженно. Что тебе еще надо? А?

- Ты мне нужен. Я еще твоя жена, по паспорту, хотя мы и не живем уже восемь лет. И все еще хочу тебе добра.

- Спасибо. - И они поехали в мастерскую Ивана Сергеевича.

И, конечно, Идель увидела там то, что хотела. Ее, опытную львицу, поразило то откровение, которое сквозило в нескольких этюдах Ивана Сергеевича и особенно в двух портретах молодой женщины. Написанные на одном дыхании, они были признанием в любви и каким-то криком души о помощи в этом мире лукавства и пошлости. Иван был здесь весь. Это было то, за что она продолжала его любить. Боже правый, думала Идель, сколько восторга, тепла и восхищения раннему утру, молодой грации и ожиданию прекрасного. А это гибкое тело! А эти робкие движения и свободная грация, и глаза, и легкая улыбка, и чувственная плоть Евы, и кокетство и многое, многое, что рождается у тебя на глазах.

- Ты почему молчишь? - спросил Иван Сергеевич.

- Это прекрасно, Ваня! Кто эта молодая особа, так восхитившая тебя?

- Анастасия, - медленно произнес Иван Сергеевич, - больше ничего о ней не знаю.

- Да : Больше и не нужно. Все при ней. Особенно настроение, - задумчиво проговорила Идель.

Пили чай, говорили обо всем, но думали только о прекрасной Еве. Начало смеркаться.

- Тебе пора, Идель, я провожу тебя.

- А, что, ты меня уже выставляешь?

- Да, нет. Сиди. Мне с тобой хорошо. Что одному-то.

- А если я останусь у тебя. Завтра у меня лекции только к часу дня.

- Идель! К чему это. Да и Воросин будет ждать, волноваться.

- А я ему позвоню, что у тебя. К тебе он меня не ревнует.

- Да уж! Я ему не соперник. Так?

- Зачем ты. Не соперник! Ты мой муж, а он - любовник. Мы современные люди.

- Катись ты со своей моралью, Делька, - вспылил Иван Сергеевич и этим сделал ошибку. Именно его злость так нравилась Идель.

- Вот! Таким я тебя люблю! - обрадовалась Идель и пошла в ванную комнату переодеваться. Вышла в халате Ивана Сергеевича, одетым на голое тело, ходила по мастерской, распахивая полы и показывая нарочно длинные стройные ноги, красивую грудь и говорила, говорила, говорила.

- Я тебя сегодня затрахаю, дорогой мой. Сегодня мой день. Брось это настроение.

- Идель, ты просто безумна, - отбивался Иван Сергеевич, но все получилось именно так, как решила Идель.

Спальня давно не знала таких схваток, сладких слов, восторженных признаний, обезумевших криков и чувственных стонов любви. Когда Иван Сергеевич, совершенно сраженный этими ласками Идели, наконец, к полуночи уснул, Идель, как полководец, выигравший сражение, решительно расхаживала по ночной квартире, сидела в ванной, плескалась водой и, прорвавшись в мастерскую, ту ее часть, что так оберегал Иван Сергеевич, была сражена!

Откинув с мольберта, стоявшего ближе к окну, холщовое покрытие, она увидела почти готовую картину. С холста размером полтора метра на два на нее смотрела, улыбаясь, Ева. Ее свободная поза властвовала над всем пейзажем. На дальнем плане голубой туман окутал прибрежные луга. Высокий ивняк, создавая интимность выбранному уголку природы, мерцал фоном, а теплая вода нежно ласкалась к этому трепетному и живому телу. Тело было бесподобным! Идель молчала и только глаза ее наполнились влагой. Вот, вот встанет солнце и растворит туман, и окрасит наготу Евы в розовые тона, но сейчас, бело-фиолетовые тона, уже готовые наполниться, источали свежесть и целомудрие. Боже, подумала Идель. Это прекрасно!

Выключив свет, Идель вернулась в спальню, легла и тесно прижалась к Ивану Сергеевичу.

- Ты гений, - шептала она и целовала спящего художника.

VII.

Предновогодняя суета захлестнула морозную Москву. Идель, как всегда, сколотила компанию для встречи нового года. По старым студенческим правилам - в складчину. Это, чтоб каждый чувствовал ответственность, говорила она. Воросин метался между редакцией и домом с поручениями Идели. Народу собиралось много, все старались попасть в круг, считавшийся престижным.

- Ванечка, мы ждем тебя, - звонила Идель Ивану Сергеевичу, - не опаздывай.

- Идель, приду, хотя отвык от больших компаний, - уверял Иван Сергеевич. - Что принести?

- Принеси 'Басскин Робин', порций десять. Идет?

- Хорошо, Идель, принесу. До встречи!

Морозный воздух, праздничная атмосфера настроили Ивана Сергеевича на веселый лад. Он быстро справился с заданием Идели, прихватив дюжину разных сортов мороженого. Взглянул на часы, время еще было. Не спеша пошел к дому и, поднявшись на свой последний этаж, просто обмер: на ступеньке, у дверей квартиры, где была его мастерская, сидела Ева и мило улыбалась ему.

- Анастасия!? Что вы здесь делаете? Как вы меня нашли?

- Вы же приглашали меня позировать, вот я и приехала. - Она протянула ему карточку с его адресом.

- Вот здорово, Анастасия! Я рад! Лучшего новогоднего подарка и придумать нельзя. Просто чудо, какое-то чудо!

- А я так волновалась, Иван Сергеевич. Думала, что забыли о своем приглашении.

- Ну, что вы, Анастасия. Я так рад!

Прошли в квартиру. Иван Сергеевич метался, раздевая шубу Анастасии. Пакет с мороженым при этом он не выпускал из рук. Затем, заметив это, сконфузился.

- Вот, балбес, надо положить пакет в морозилку.

Анастасия рассматривала жилище художника. Ее щеки пылали от волнения и от этого она была еще привлекательней.

- Я оставила свои вещи в камере хранения.

- Ничего, завтра заберем их, - воскликнул Иван Сергеевич. - Будьте, как дома, Анастасия. Я очень рад.

- Свалилась к вам, Иван Сергеевич, как снег. Неожиданно. Так?

- Так, так, Анастасия. Но приятно! Какой же новый год без сюрпризов!

Раздался звонок телефона и Иван Сергеевич поднял трубку.

- Ванечка, как ты? - услышал он голос Идели.

- Все хорошо. Только вот, видимо, не смогу быть в компании. Знаешь :

- Ты это брось, - Идель повысила голос, - твоя самодеятельность ни к месту. Будут все, учти.

- Хорошо, - ответил Иван Сергеевич, - и быстро положил трубку.

- Вам нужно уходить, Иван Сергеевич, - улыбнулась Стася, - не волнуйтесь, я посижу, посмотрю телевизор. Мне это привычно, так что все хорошо.

- Это как так, одна? Нет! Дудки! Вместе и в компании! - вдруг проснулся Иван Сергеевич.

- Нет. У меня нет наряда, туфли в сумке оставила.

- Да зачем вам наряд, Анастасия! Вы и так уже нарядны. А туфли - сейчас купим! Одевайтесь.

Магазин ' Москва' уже закрывался, когда Иван Сергеевич и Стася вышли с покупкой.

- Вот, Анастасия, будем встречать новый год вместе. Хорошо-то как!

- Хорошо, - вторила ему Анастасия.

Иван Сергеевич хотел еще спросить о доме, делах, но понял, что это будет бестактно, и промолчал. Стася благодарно смотрела ему в глаза, а он понимал, что не все у молодой женщины ладно, но не спрашивал. Там будет видно, подумал он.

- Спасибо вам, Иван Сергеевич! - Смущаясь, промолвила Стася. - Я так волновалась, но сейчас все хорошо, Боже, как хорошо! - Глаза ее заблестели, и она отвела взор.

- А где вы работаете? Покажите мне.

- Анастасия, обязательно все покажу, потом. А вот сейчас нам надо уезжать. Нас уже ждут.

- Вас!

- Нет, нет. Нас! И это сейчас самое главное. Собираемся, чтобы успеть к встрече нового года.

- Хорошо, Иван Сергеевич. Надеюсь, что вы знаете, что делаете?

- Знаю, милая моя! И очень хорошо.

Гости разбрелись по всей квартире. Царило оживление и ожидание необычного, какое бывает всегда перед встречей нового года. Собрались все, не было только Ивана Сергеевича. До нового года оставалось минут тридцать.

- Предлагаю проводить старый год, - вдруг воскликнул Воросин и двинулся в гостиную, где праздничный стол уже ожидал гостей.

- Воросин, не спеши, еще не все собрались, - осадила его Идель. - Подождем Ивана, он сейчас придет и сядем за стол.

- Нет проблем! Подождем, Деля, - согласился Воросин и занялся гостями. Но Ивана Сергеевича все не было. Стали усаживаться за стол, меняться местами, открывать бутылки и весело переговариваться.

- Друзья! Шампанского в бокалы, - предложила Идель. Послышались выстрелы, полилось искристое золото и потекло ожидание такого знакомого боя часов. За пять минут до заветного времени раздался звонок в дверь.

- Это, конечно, Иван, - поспешила на звонок Идель.

- Поторопись, Деля! - взволновано пробасил ей вслед Воросин.

В распахнутую дверь, с большим букетом цветов и в сопровождении раскрасневшейся от мороза прелестной Анастасии, буквально ворвался Иван Сергеевич.

- Фу-у! Это тебе, Идель. Не опоздали? Знакомься - это Анастасия!

- Догадываюсь, Ванечка. Проходите, Анастасия. Вы словно дед Мороз и Снегурочка, - глаза Идел