Глава 1

Основные линии в развитии сравнительного языкознания и его современное состояние

<:> Современное состояние индоевропейского сравнительного языкознания - это период утраченных иллюзий и больших ожиданий. В начале XX в. была завершена кодификация сравнительной грамматики индоевропейских языков на младограмматической основе, нашедшая выражение    в классическом 'Грундриссе' К. Бругмана и Б.   Дельбрюка [2] .   В этом труде систематизировался материал всех к тому времени известных индоевропейских языков   и   подводились   итоги   многочисленным   разысканиям компаративистов первой и второй половины XIX в. Отличительной    чертой     этой    подлинной     энциклопедии сравнительного    языкознания,    изобиловавшей    огромным количеством точных и проверенных фактов из всех древних индоевропейских языков, филологически безукоризненно обработанных, и содержавшей множество тонких и правильных наблюдений в области фонетики, морфологии и синтаксиса, было отсутствие общей концепции статуса и эволюции общеиндоевропейского языкового типа и его сложного и противоречивого,   далеко   не   всегда   однонаправленного соотношения с отдельными индоевропейскими языками в терминах пространственной и хронологической    соотнесенности    отдельных    явлений,    что    имело следствием    прямолинейное    и    рядоположное    возведение всех или большинства явлений индоевропейских языков к    общеиндоевропейскому    состоянию.     Индоевропейский праязык оказывался при подобной процедуре своеобразным складочным местом для многочисленных регулярных образований и аномалий отдельных индоевропейских языков, благодаря   чему праязыковая историческая   перспектива по сути дела была сведена к нулю.

Естественно, что при таком подходе не мог быть со всей серьезностью поставлен вопрос о критериях архаизмов и инноваций как в самом праязыке, так и в засвидетельствованных индоевропейских языках. Адекватному описанию общеиндоевропейского состояния мешало также сознательное изъятие глоттогонической проблематики как не внушающей доверия лингвистической процедуры. К этому следует добавить, что кодификация сравнительной грамматики индоевропейских языков была достигнута лишь в области фонетики и морфологии; сравнительный синтаксис индоевропейских языков Дельбрюка ни в какой мере не являлся сравнительным синтаксисом: это было скорее собрание и сопоставление подчас совершенно гетерогенных структур отдельных индоевропейских языков без попытки соотнести их с праязыковым состоянием.

Уточнения, дополнения, а также частичная ревизия 'Грундрисса' были предприняты еще в начале XX в. Они шли в следующих направлениях.

В   своем   'Введении   в   сравнительное   изучение   индоевропейских языков' Мейе еще в 1903 г . пытался ввести в    обиход    сравнительной    грамматики    индоевропейских языков некоторые идеи своего   учителя Ф.   де Соссюра. Именно последним было продиктовано рассмотрение индоевропейского праязыка как системы соответствий между    отдельными    индоевропейскими    языками.     Элементы системного анализа языка, в то время только прокладывавшего себе дорогу, явственно ощущаются в замечательном руководстве Мейе. При всей новизне и плодотворности целого ряда весьма важных положений, мощно повлиявших на дальнейшее развитие сравнительного языкознания, 'Введение' Мейе не порывало с традиционными представлениями сравнительного индоевропейского языкознания; достаточно указать на то, что в превосходном разделе о сонантах Мейе даже в последнем издании своего 'Введения' [3]   не   счел    возможным использовать   учение   Ф.    де Соссюра    о    сонантических    коэффициентах.

В работах и курсах Богородицкого [4] , хотя и в робкой, но определенной форме была сделана попытка ввести принцип относительной хронологии в сравнительную грамматику индоевропейских языков,

<:> При всех дополнениях и уточнениях контуры сравнительной грамматики индоевропейских языков оставались непоколебленными вплоть до открытия и расшифровки тохарских и анатолийских индоевропейских языков. Подобно тому, как открытие санскрита привело к созданию сравнительной грамматики индоевропейских языков в начале XIX в., расшифровка клинописного хеттского языка, а впоследствии и других анатолийских языков индоевропейского происхождения, привела к полному преобразованию сравнительной грамматики индоевропейских языков, к радикальному пересмотру концепций об архаизмах и инновациях в отдельных индоевропейских языках, а тем самым и к вопросу о самом праязыке и его членении. Помимо хетто-лувийских языков преобразованию сравнительной грамматики индоевропейских языков способствовали следующие факторы.

Внедрение принципов системного анализа в сравнительно-историческую методику исследования. Благодаря этому оказалась возможной не только фонологическая интерпретация сравнительной фонетики ин-доевропейских языков, но также эффективное изоморфное описание фонемного, морфемного и синтагматического уровней языка при строгом соблюдении принципа иерар-хичности языковых явлений и процессов, что позволяет в свою очередь значительно расширить возможности срав-нительной и внутренней реконструкции и тем самым более объективно поставить вопрос о восстановлении текста на индоевропейском праязыке. Именно принципы систем-ного анализа дают возможность очертить контуры срав-нительного синтаксиса индоевропейских языков и тем самым решить вопрос о том, какие синтаксические струк-туры можно приписать индоевропейскому праязыку и каким образом, на основе трансформационного анализа, из общеиндоевропейских ядерных конструкций можно получить синтаксические модели отдельных индоевропей-ских языков. В качестве образца описания индоевропей-ской морфологии на основе принципа иерархичности можно указать па книгу Куриловича 'Морфологические категории индоевропейских языков' [5] .

Углубление методики общеиндоевропейской рекон-струкции на основе разработки и применения внут-ренней реконструкции. Именно последняя позволяет более строго и объективно разграничить архаизмы и инно-вации и тем самым определить, какие категории можно приписать исходному состоянию отдельных индоевропей-ских языков и, путем последовательного и ступенчатого нисхождения, индоевропейскому праязыку. Внутренняя реконструкция обеспечивает также реальную постановку вопроса о периодизации общеиндоевропейского языкового состояния. Современное состояние общелингвистической теории позволяет рассматривать внутреннюю реконструк-цию как неотъемлемую часть системного описания срав-нительной грамматики индоевропейских языков.

Внедрение принципов пространственной лингвистики в сравнительно-историческое языкознание. Преимущества данной методики <:> заключаются в том, что она обеспечивает возможность вычленения на основе ряда структурных при-знаков определенных ареалов индоевропейской языковой общности, выяснение условий или возможности контак-тирования данных ареалов, установление соотношения моделей различных уровней с общеиндоевропейскими мо-делями и определение архаизмов и инноваций в отдельных ареалах на основе соположения ареальных и общеиндоев-ропейских моделей. Можно полагать, что на современном уровне сравнительно-исторического языкознания постро-ение индоевропейской диалектологии лишь на основе генеалогической классификации и генетического родства оказывается недостаточным и малоэффективным и оно должно быть дополнено и модифицировано при примене-нии и широком использовании теории языковых союзов. <:>

Глава 2

О соотношении генетических и типологических критериев при установлении языкового родства.

  Понятие языкового родства и методы его установления относятся к тем 'вечным' вопросам общего и сравнитель-ного языкознания, к которым постоянно возвращаются исследователи, особенно в связи с вновь открытыми языка-ми, языковая принадлежность которых остается невыяснен-ной, а также в связи с неоднократно имевшим место пере-смотром исходных положений лингвистики во второй половине XIX и в первой половине ХХ века. При этом не может не броситься в глаза известная двойственность в решении вопроса о языковом родстве и принципах генеало-гической классификации языков разных систем, отчетли-во сказавшаяся в исследованиях, относящихся к 30-60-м годам XX в.

С одной стороны, в работах, посвященных новооткры-тым индоевропейским языкам, особенно хетто-лувийским и тохарским, а также в работах, где ставится вопрос о генеалогической классификации ряда африканских, полинезийских и других языковых семей, находят отра-жение классические (или, что - одно и то же - традици-онные) приемы установления языкового родства, принятые в сравнительном языкознании, когда ведущей оказывает-ся процедура реконструкции исходного состояния ряда языков, входящих в определенную языковую семью, и когда выясняются причины эволюции того или иного язы-ка и степень его расхождения по сравнению с исходным состоянием или праязыком в пределах, дозволяемых сравнительной или внутренней реконструкцией.

С другой стороны, в ряде работ, посвященных тому же кругу проблем, предлагается пересмотреть основа-ния, на коих покоится генеалогическая классификация языков, отказаться от реконструкции праязыка, а также от самого понятия генетического родства языков, причем последнее заменяется понятием языкового союза и конвергентности языкового развития группы первоначально различных и вовсе не родственных языков. В этой двойст-венности решения вопроса об установлении генетическо-го родства языков нельзя не усматривать известную реакцию на теорию родословного древа, нашедшую свое классическое выражение в работах А. Шлейхера и его многочисленных последователей. В то же время в этой двойственности сказалась попытка компромиссного реше-ния вопроса, стремление ряда исследователей сохранить традиционные приемы установления языкового родства, согласовав их с новыми методами лингвистического анализа, все более интенсивно внедряемыми в индо-европейское сравнительное языкознание.

<:> Генетическое родство <:>   обязательно предполагает наличие известной совокупности конститутивных единиц разных уровней языка, тождественных (или модифицированных строго в соответствии с действующими в данной языковой семье законами) как в плане выражения, так и в плане содержа-ния у всех или большинства членов данной языковой семьи, могущих быть возведенными к исходному или праязыковому состоянию. Что касается языкового срод-ства, то здесь речь может идти о наличии известной совокупности общих структурных черт у языков опре-деленного ареала, общих лишь в плане содержания, что делает невозможным и просто бессмысленным возведение этих общих структурных признаков к какому-либо исход-ному состоянию.

Следовательно, так называемое языковое сродство не имеет ничего общего с языковым родством, основанном на критериях генетического порядка, и поэтому логически неоправдано определение языкового сродства как языко-вого родства типологического или культурного харак-тера. <:> При типологическом сопоставлении языков разных систем исследователь имеет дело с установлением и определением наличия/отсутствия однотипной структуры или типологического тождества в языках, подлежащих сравнению. Таким образом, по-нятие языкового родства, основанное на критериях гене-тического порядка, противополагается типологической характеристике языков или языковой типологии.

Поскольку генетические критерии противополагаются типологическим критериям, возникает вопрос об их соот-ношении, об их удельном весе в решении комплекса проб-лем, связанных с генеалогической классификацией язы-ков. Как уже отмечалось, в работах ряда исследователей обозначилась более или менее явно выраженная тенден-ция генетические критерии определения языкового род-ства дополнять типологическими критериями, а иные из исследователей идут так далеко, что предлагают вообще отказаться от понятия генетического родства языков, от понятия исходного для группы родственных языков состо-яния или праязыка, вводя вместо этих понятий учение о языковых контактах и языковых союзах. <:> В свете этих контроверз представляется вполне уместным более деталь-ное рассмотрение данного комплекса проблем.

Так как идея языкового союза была впервые выдвину-та Н. С. Трубецким, а понятие балканского языкового союза было обосновано К. Сандфельдом, то прежде всего рассмотрим концепцию данных исследователей.   Н. С. Тру-бецкой в своей работе 'Мысли об индоевропейской пробле-ме', как известно, исходил из того, что 'предположение, что индоевропейское семейство получилось благодаря кон-вергентному развитию первоначально неродственных друг другу языков (предков позднейших 'ветвей' индоевропей-ского семейства), отнюдь не менее правдоподобно, чем обратное предположение, будто все индоевропейские язы-ки развились из единого индоевропейского праязыка пу-тем чисто дивергентной эволюции' [6] . В другом месте той же работы автор подчеркивал, что 'понятие 'языкового семейства' отнюдь не предполагает общего происхождения ряда языков от одного и того же праязыка' [7] .

Большой    теоретический    и    познавательный    интерес представляют соображения, заставляющие Н. С. Трубец-кого отказаться от понятия праязыка и заменить учение о семье индоевропейских языков, образовавшейся в резуль-тате     распада общеиндоевропейского языка или праязы-ка,     учением      об      индоевропейском      языковом      союзе. Н. С. Трубецкой полагает, что презумпция индоевропей-ского праязыка противоречит тому факту, что 'мы всегда находим    в    древности    множество    индоевропейских    язы-ков' [8] .    Аргументация   поразительно    беспомощная!    Бес-спорно, что, опускаясь в глубь веков, мы находим множе-ство индоевропейских языков.   Но   разве нужно доказы-вать, что индоевропеист может дойти лишь до сравнитель-но небольшой временной глубины ( II тыс. до н. э.), в то время как между существованием индоевропейского пра-языка и древнейшими памятниками на отдельных индо-европейских языках лежит ничем не заполнимая пропасть в несколько тысячелетий. Нужно доказать не наличие мно-жества индоевропейских языков в древности, а необходи-мо объяснить, почему при углублении хронологического среза    индоевропейские    языки    бесспорно    обнаруживают все большее и большее материальное и формальное сход-ство (т. е. лингвистическое расстояние от древнеперсидского до древнеиндийского меньше,   чем расстояние от совре-менного персидского до хинди или маратхи), в то время как по отношению к современному состоянию индоевропей-ских языков их различия все более возрастают.

Этот бесспорный факт, мимо которого не может пройти ни один исследователь, находит свое логически единствен-но оправданное объяснение только в гипотезе индоевропей-ского    праязыка или общего исходного состояния. Ника-кое другое объяснение, помимо праязыка, не может рас-сматриваться как удовлетворительное,   ибо соображения географического и культурного контактирования, на ко-торые в данном случае обычно    ссылаются    В.    Пизани, Дж. Девото и некоторые другие итальянские языковеды, оказываются совершенно беспочвенными перед тем обсто-ятельством, что возрастание материального и формального сходства у группы родственных языков по мере углубле-ния хронологического среза наблюдается не только в ис-тории индоевропейских, но и в истории семитских, финно-угорских, тюркских и других языков. Данную закономерность следует вообще рассматривать как одну из универ-салий диахронической лингвистики.

Касаясь проблемы материальных и формальных соот-ветствий в группе родственных языков,   Трубецкой    и в данном случае полагает, что 'для объяснения закономер-ности звуковых    соответствий    вовсе    не    надо    прибегать к предположению общего происхождения языков данной группы, так как такая закономерность существует и при массовых   заимствованиях одним неродственным языком у другого' [9] . При этом Трубецкой указывает на наблю-даемые звуковые соответствия в славянских заимствова-ниях в западнофинских языках. <:> Следует признать и данную   аргу-ментацию совершенно неудовлетворительной. Прежде все-го приходится со всей определенностью подчеркнуть, что наблюдаемые звуковые соответствия в славянских заим-ствованиях в западнофинских языках говорят о том, что исследователь имеет дело в западнофинских языках имен-но с заимствованиями, а не исконными словами: те и дру-гие четко противопоставлены друг другу.

Консонантизм и вокализм славянских   заимствований в западнофинских языках может пролить свет на древнейшую историю как финно-угорского, так и славянского фонологического строя; эти данные используются для по-строения относительной хронологии ряда фонологических процессов в славянских и в западнофинских языках, но эти звуковые соответствия возможны, и они получают ос-мысленную интерпретацию лишь при допущении как сла-вянского, так и западнофинского исходного состояния, т. е. они доказывают противоположное тому, что выдвигал и на чем настаивал Трубецкой. Сам автор подчеркивал, что 'слова, проникшие из одного индоевропейского язы-ка в другой после известного звукового изменения, мы узнаем как заимствованные, потому что закономерность звуковых соответствий оказывается нарушенной' [10] . Это бесспорно правильно, но это положение лучше всего сви-детельствует о том, что при установлении звуковых кор-респонденций между отдельными        индоевропейскими язы-ками проводится всякий раз жесткое различие между ис-конным корнесловом и заимствованиями, а это оказывает-ся возможным лишь при допущении индоевропейского ис-ходного состояния или праязыка.

Все вышесказанное заставляет исследователя при по-строении сравнительной грамматики группы родственных языков исходить именно из общего для данной группы языков состояния или праязыка. Трубецкой на основании рассмотренных выше аргументов приходит к противопо-ложному выводу: 'Таким образом, нет собственно ника-кого основания, заставляющего предполагать единый ин-доевропейский праязык, из которого якобы развились все индоевропейские языки' [11] . Далее Трубецкой набра-сывает картину становления индоевропейской семьи язы-ков: 'С таким же основанием можно предполагать и обрат-ную картину развития, т. е. предполагать, что предки индоевропейских ветвей первоначально были непохожи друг на друга и только с течением времени благодаря по-стоянному контакту, взаимным влияниям и заимствовани-ям значительно сблизились друг с другом, однако без то-го, чтобы вполне совпасть друг с другом. История языков знает и дивергентное и конвергентное развитие' [12] . <:>

Таким образом, Трубецкой <:> противопоставля-ет праязыковым реконструкциям, утвержденным в индо-европейском сравнительном языкознании, основанным на обязательном допущении генетического родства сравни-ваемых языков, концепцию языковых союзов с характер-ным для них конвергентным путем развития, следствием чего является постулат, что черты общности индоевропей-ских языков - явление вторичное, позднейшее, а черты различия индоевропейских языков - явление древнее и исконное. Остается доказать, что индоевропейские язы-ки, индоевропейский структурный тип образовались вслед-ствие вхождения неродственных различных языков в опре-деленный языковый союз, в котором постепенно сплавля-лись, благодаря постоянным контактам и взаимным влияниям, гетерогенные элементы, приводя в результате к их нивелировке и унификации. Существуют ли основания для подобного предположения? Для ответа на данный воп-рос обратимся к балканскому языковому союзу, как это было описано Кр. Сандфельдом [13] .

Указывая на языковую общность ряда языков, входя-щих в балканский языковой союз, Кр. Сандфельд прежде всего расчленяет весь относящийся сюда материал на три группы:

I.                     Заимствования;

II.                  He -лексические соответ-ствия между отдельными балканскими языками;

III.                Не--лексические соответствия, охватывающие все балканские языки.

Именно явления этой последней группы следует рассматривать как характерные признаки балканского языкового союза. Сюда относятся: 1) постпозитивный член; 2) элиминирование инфинитива; 3) образование ка-тегории будущего времени; 4) синкретизм родительного и дательного падежей; 5) антиципация личного местоиме-ния; 6) плеонастическое употребление винительного паде-жа; 7) некоторые особенности образования числительных; 8) синтаксические и фразеологические особенности. Как полагает Кр. Сандфельд, весьма существенным для формирования балканского языкового союза было то, что одному из языков, входящих в данный союз, именно гре-ческому языку, принадлежала доминирующая роль, или, в иных терминах, в балканском языковом союзе греческий язык являлся языком-эталоном.

В последнее время в работах балканистов замечается постепенный отход от этой точки зрения Кр. Сандфельда, причем обычно подчеркивается, что в формировании балканского языкового союза ведущая роль принадлежала не греческому языку, а прежде всего языковой интерферен-ции и языковому смешению, а также мощным влияниям, исходившим от греческого койне, народной латыни и сла-вянских языков. Последнее обстоятельство в известной мере предопределяет решение вопроса о terminus post qu - em в формировании балканского языкового союза. Кр. Сандфельд оставлял в принципе данный вопрос открытым, подчеркивая: 'Трудно высказать определенное суждение по вопросу о том, к какой эпохе восходит балканская язы-ковая общность', однако он все же указывал на то, что многие из балканизмов относятся к эпохе не ранее X в. н. э., а некоторые из них возникли, возможно, и несколь-ко раньше. [14] Во всяком случае, возникновение балкан-ского языкового союза относится самое раннее к первым векам н. э., ибо до этого времени вообще не могла идти речь об интерференции со стороны народной латыни и сла-вянских языков.

Данное соображение хронологического порядка застав-ляет усомниться в справедливости положения, высказы-ваемого в коллективной монографии 'Общее языкознание': 'Любопытно, что перечисленные черты в той или иной ме-ре разделяет и армянский язык, что как будто говорит в пользу фригийской гипотезы его происхождения, указы-вающей в конечном счете на Балканы'. [15] Не говоря уже о том, что гипотеза о фригийском происхождении армян-ского языка является весьма спорной, не может подлежать сомнению, что в III - I вв. до н. э. армяне уже находились на Кавказе; следовательно, если признать, что армянский язык разделяет некоторые черты балканского языкового союза, то в таком случае придется принять его формиро-вание еще в первом тысячелетии до н. э., что совершенно невероятно.

Кроме того, ряд особенностей балканской языковой общности, как отмечал Кр. Сандфельд, к эпохе появления первых памятников на славянских языках, т. е. в IX - X вв. н. э., еще находился в состоянии формирования; то же замечание относится и к румынскому языку. В то же время вышеуказанные особенности находят отражение в армянском языке, начиная с древнейших текстов V в. н. э., такие как постпозитивный член, синкретизм датель-ного и винительного падежей и др., что заставляет гово-рить о том, что они существовали в армянском языке по крайней мере несколько столетий и что, как уже отме-чалось выше, заставляет отнести формирование балкан-ского языкового союза к первому тысячелетию до н. э.<:>

Взгляды Кр. Сандфельда на балканский языковой со-юз весьма поучительны, поскольку они позволяют отве-тить на поставленный выше вопрос, именно: в какой мере формирование языкового союза приводит или может при-вести к возникновению новых языков? Материал, собран-ный и проанализированный Кр. Сандфельдом, со всей определенностью свидетельствует о том, что языки, входя-щие в балканский языковой союз (а при прочих равных условиях и в любой другой языковой союз), приобретают некоторые черты, характерные для структурного облика данного союза, сохраняя при этом свой статус самостоя-тельного языка, генетические узы которого продолжают сохраняться и при вхождении данного языка в определен-ный языковой союз; так, румынский язык, входящий в бал-канский языковой союз, по-прежнему остается романским языком, а болгарский язык, входящий в тот же союз, ос-тается славянским языком.

На протяжении более чем тысячелетнего существова-ния балканского языкового союза входящие в него языки отнюдь не утратили генетических связей со своими пред-ками, в результате функционирования данного союза   не образовался новый языковой тип, не был создан иной грамматический строй, генетически отличный от пред-шествующих этапов развития каждого из входящих в дан-ный языковой союз языков. Еще более важным представ-ляется то, что в результате не получился сплав всех язы-ков в некий унифицированный структурный тип, что поз-волило бы говорить о балканской группе языков. Как из-вестно, такой группы языков не существует по совершен-но понятным причинам, ибо балканский языковой союз не был в состоянии обеспечить то, что единственно гаран-тировала генетическая характеристика балканских язы-ков - возведение их к определенной генетической семье и возможность реконструкции их исходного состояния.

  Различие между индоевропейской семьей языков и бал-канским языковым союзом поразительно и одновременно весьма поучительно. При всем огромном различии между отдельными индоевропейскими языками бесспорным остает-ся их единство, поскольку реконструкция каждого из индо-европейских языков всегда приводит к единому для всех языков данного семейства исходному состоянию или пра-языку. Определять исходное состояние для языков балкан-ского или какого-либо иного языкового союза невозможно и даже бессмысленно. Весьма характерно, что входящие в балканский союз языки смогли в условиях тесней-шего географического, культурного и языкового контак-тирования их носителей на протяжении многих веков приобрести лишь некоторые структурные черты, не про-тиворечащие структурному облику каждого из языков данного союза.

Следует со всей определенностью подчеркнуть одно весьма существенное обстоятельство, на которое до сих пор вовсе не обращалось внимания, именно то, что мно-гие из балканизмов, которые были перечислены выше, как бы имплицитно содержались в древнейшем состоянии ин-доевропейских языков; так, индоевропейским языкам, на-чиная с ведических текстов, Гомера и древнейших хеттских ритуальных текстов, хорошо известны явления энклизы и постпозиции некоторых служебных слов; постпозитивный член в языках балканского союза - это структурное завер-шение еще общеиндоевропейских тенденций, принявших парадигматический характер; появление в балканских язы-ках аналитической формы будущего времени с глаголом 'хотеть' также известно древним индоевропейским языкам, поскольку в общеиндоевропейском не существовало единой категории будущего времени; синкретизм родительного и дательного падежей прослеживается в ряде типов скло-нения уже в древнейших индоевропейских языках.

Это все говорит о том, что в языковом союзе не проис-ходит амальгамирования всех входящих в него языков в новый структурный тип, а наблюдается или 1) элиминирование некоторых структурных черт или категориальных признаков, или 2) появление ряда инноваций, распространяющихся на все или на большинство языков данного союза и объяснимых, а нередко просто подготовленных кон-кретной историей одного из входящих в данный союз язы-ков. Справедливость этих положений становится еще более очевидной, если мы рассмотрим еще один пример язы-кового союза, как это было продемонстрировано В. Пизани. Пытаясь доказать, что языковой союз может явиться основанием для появления нового языка, В. Пизани обра-щается к истории английского языка, указывая на то, что в конце XI в, в Англии господствовали три языка: древне-английский, датский и французский.

Автор подчеркивает также, что в то время на северо-западе Европы, во франкском государстве был образован, хотя и в зачаточном состоянии, языковой союз и продол-жает: 'Спустя два-три века мы застаем совершенно иную картину: среднеанглийский язык, распространяющийся из Лондона, не только словарь, но морфология и структу-ра которого совершенно отличны от трех, вышеназванных языков: хотя удельный вес датского языка незначителен, но элементы англосаксонского и французского происхож-дения уравновешивают друг друга. Смешно рассматривать английский язык как германский язык: структура языка в основном романская (следует лишь вспомнить об исчез-новении, за исключением небольшого количества архаиз-мов, внутренней флексии, именно аблаута и умлаута, о распаде склонения, об образовании множественного чис-ла у существительных, которые обобщают по французско-му образцу- s мужских а-основ, об артикле, об описатель-ных временах в системе глагола, о модели twenty five вместо five and twenty ), романскими являются также зна-чительная часть словаря и именные и глагольные суф-фиксы'.

Автор далее продолжает: 'В данном случае речь идет о дву- и многоязычных связях между соседствующими и от-части смешанными народностями, между господами и угне-тенными, т. е. о горизонтальных и вертикальных связях, что имело следствием возникновение нового языка, четко отличающегося от тех трех языков, элементы которых он вобрал в себя'. [16]

Весь ход рассуждений В. Пизани представляется глу-боко ошибочным. Английский язык был и бесспорно ос-тается германским языком именно потому, что продолжа-ет сохраняться его лингвистическая традиция, именно по-тому, что возможно установить тождество его элементов в древнеанглийском и в современном английском языке, потому что продолжает поддерживаться непрерывность его развития. Именно это дает исследователю возможность отождествить тексты английского языка, относящиеся к разным периодам его истории, и признать в них отраже-ние одного и того же языка. Можно доказать принадлеж-ность английского языка к германским языкам и другим способом: реконструкция любого текста из средне- или новоанглийского периода всегда приведет по меньшей мере к древнеанглийскому состоянию, что по определению отно-сится к германским языкам, в то время как данная рекон-струкция никогда не приведет к исходному романскому состоянию.

Неверно утверждение В. Пизани, что структура ан-глийского языка романская, а не германская: все приво-димые автором явления <:> в равной степени относятся и к таким германским языкам, как шведский и норвежский, в принадлежности которых к германским языкам не сомневается и сам В. Пизани; все эти явления объясняются (и это уже давно сделано!) на основе внутреннего развития самих германских языков, что избавляет от необходимости обращаться за их объяснением к роман-ским языкам. Насколько беспочвенна аргументация В. Пизани можно видеть хотя бы на примере английской модели числительного twenty five вместо five and twenty , которую o н объясняет как возникшую под влиянием ро-манского образца. В современном исландском языке мы находим ту же модель, что и в английском: tuttugu og fimm , та же модель представлена и в шведском языке, однако ни один серьезный исследователь не будет объяс-нять исландскую или шведскую модель числительного как романскую модель, перенесенную на германскую поч-ву. Дальнейший разбор примеров В. Пизани представляет-ся излишним.

Таким образом, мы приходим к выводу о том, что ста-билизация определенного языкового союза не приводит и не может привести к возникновению новых языков с но-вым структурным обликом, совершенно отличным от пред-шествующих этапов развития языков, втянутых в данный языковой союз. Теперь еще раз обратимся к цитированно-му выше положению Н. С. Трубецкого о том, что индо-европейская языковая общность, следовательно, новый языковой тип образовались в результате вхождения раз-личных   неродственных языков в определенный языковой союз, где они благодаря контактам и взаимовлияниям постепенно настолько сблизились, что образовали языко-вое единство.

Вышеизложенные соображения заставляют отвергнуть это объяснение. Единство индоевропейских языков поко-ится только на их происхождении из общего источника   общеиндоевропейского языка или праязыка. Ни концеп-ция языковых союзов, ни соображения, почерпнутые из общей типологии языка, не смогут поколебать это фунда-ментальное положение. <:>

Говоря о контактах и взаимовлияниях как своего рода ферменте для образования нового языкового единства, Трубецкой совершенно не касается вопроса, имеющего решающее значение для проблемы формирования индо-европейской языковой общности, именно того, возможно ли вообще даже   при самых длительных и интенсивных контактах и взаимовлияниях без обращения к общему ис-точнику или праязыку, создание весьма значительной со-вокупности общих всем или большинству индоевропей-ских языков формативов.

На примере балканского языкового союза можно было убедиться в том, что стабилизация определенного языко-вого союза может привести к появлению некоторого коли-чества общих структурных признаков, уже заложенных в одном из языков, входящих в данный союз и затем рас-пространяющихся и на другие языки, но это не приводит к созданию определенной совокупности формативов или к созданию особой парадигматики.   Как раз это имеет мес-то в истории индоевропейских языков.

Помимо обязательного наличия строгих фонетических корреспонденции между отдельными индоевропейскими языками, носящими глобальный характер, ибо они охва-тывают все подсистемы: гласных, согласных и сонантов, что не имеет и не может иметь места при стабилизации языкового союза, индоевропейская языковая общность характеризуется наличием не менее жестких парадигма-тических корреспонденции, что может быть объяснено лишь на основе возведения данных корреспонденции к об-щему источнику или праязыку. <:>

Все эти соображения позволяют со всей определенно-стью утверждать, что единство индоевропейских язы-ков является следствием их общего происхождения из индоевропейского праязыка и концепция языковых сою-зов не снимает и не в состоянии элиминировать эту общ-ность, основанную на критериях генетического порядка. В таком случае, вполне уместно поставить вопрос о том, какой удельный вес имеют типологические критерии при решении вопроса о языковом родстве. <:>

В одном отношении типологические критерии могут внести существенный корректив в решение вопроса о сте-пени родства между отдельными языками, принадлежащи-ми к одному языковому семейству, а также в решение во-проса о путях вычленения из первоначального языкового единства отдельных ареалов и самостоятельных языков, именно в том случае, когда речь может идти о конвергентности языкового развития, что имеет принципиальное зна-чение для определения архаизмов и инноваций, а также для установления относительной хронологии различных про-цессов, протекавших неравномерно в различных языках одного семейства.

Именно типологические критерии помогают прояснить вопрос, в какой мере явления разных уровней языка, представленные в языках одной семьи, возможно возвести к исходному состоянию, т. е. в какой мере их возможно приписать праязыку, и что в этих явлениях отложилось как результат контактирования того или иного языка с другими языками - родственными и неродственными благодаря возможности быть втянутыми в различные язы-ковые союзы, ибо стабилизация данных союзов могла од-новременно иметь следствием установление резких гра-ниц между близкородственными языками, которые втяги-вались в различные языковые союзы (что, по всей вероят-ности, имело место в истории индийских и иранских язы-ков), и нивелирование структурных различий между родственными и неродственными языками (ср., например, некоторые фонетические тенденции в развитии скандинавских и финно-угорских языков).

Не приходится и нет нужды преувеличивать роль ти-пологических критериев при установлении языкового род-ства, но в такой же степени было бы неверным преумень-шать их значение или вообще элиминировать их в сравни-тельно-исторических исследованиях. Нет особой необхо-димости специально обосновывать положение, что роль именно типологических критериев при определении язы-кового родства заметно возрастает, когда исследователь переходит от языков с многовековой письменной тради-цией к младописьменным и, тем более, к бесписьменным языкам. Но одно положение остается бесспорным: типоло-гические критерии не в состоянии ни заменить, ни отме-нить генетические критерии при установлении языкового родства; в данном вопросе им всегда принадлежал и будет принадлежать решающее слово. <:>

Глава 3

Проблемы реконструкции

Общие замечания

Современный этап развития сравнительного индоевро-пейского языкознания характеризуется углубленным ин-тересом к проблемам, связанным с изучением отдельных этапов развития индоевропейского праязыка. Естествен-но, что в связи с обостренным интересом современных ком-паративистов к данному кругу проблем в настоящее время значительно возрос и интерес к вопросам реконструкции, ее задачам, методике и ее границам. С другой стороны, интенсивное внедрение принципов исторической фоноло-гии в сравнительную грамматику индоевропейских язы-ков, уже сейчас давшее ряд весьма ценных результатов, позволило во весь рост поставить вопрос о приемах внут-ренней реконструкции, о ее соотношении со сравнительной конструкцией и о ее месте в общей системе восстанов-ления праязыкового состояния. Нет сомнения, что в на-стоящее время   во многих работах по сравнительной грам-матике индоевропейских языков реконструкция пони-мается в более широком смысле, т. е. в нее включаются, являясь ее интегральной частью, приемы внутренней ре-конструкции. Тем самым реконструкция оказывается про-екцией в отдаленное прошлое истории отдельного языка (его доисторией) или группы родственных языков (восста-новление праязыка). Методика сравнительной и внутрен ней реконструкции является самой существенной частью сравнительного языкознания. Естественно, что прежде всего должен быть поставлен вопрос о границах сравни-тельной   и внутренней реконструкции, о дозволенном по-роге ее гипотетичности, о степени ее обоснованности и ее опоре на данные родственных и иносистемных языков.

Так, подлежит выяснению и верификации вопрос о том, в какой мере сравнительная и внутренняя рекон-струкция общеиндоевропейского языка, его морфонологических особенностей, его именного и глагольного строя, а также логика языковой трансформации индоевропей-ского структурного типа позволяют дойти до такой хро-нологической глубины, до такого протоиндоевропейского состояния, когда оказывается возможным приписать ему структурный тип, характеризующийся наличием лишь силлабем, структуры открытых слогов, недифференциро-ванной именной и глагольной основы, наличием таких морфосинтаксических особенностей, которые позволяют го-ворить об элементах эргативного строя в протоиндоевро-пейском. И здесь следует еще раз напомнить слова Е. Куриловича <:>: 'Невозможно реконструировать ad infinitum . Мы должны удоволь-ствоваться реконструкцией этапов, граничащих с истори-ческой действительностью'. [17]

Ведь смысл любой реконструкции заключается в том, что она дает возможность наиболее полным и непротиво-речивым образом объяснить последовательные трансфор-мации частных подсистем, а идеально и системы в целом, в последующие этапы развития уже исторически засви-детельствованных отдельных языков. Одна из характер-ных черт реконструкции общеиндоевропейского языка (а при прочих равных условиях и любого другого праязы-ка) это - множественность решений, а не их единствен-ность. Хорошо известно, что в зависимости от того, ка-кой из индоевропейских языков будет взят в качестве эталона при восстановлении общеиндоевропейского состоя-ния, картина праязыка всякий раз будет иной. В то же время известно, что опора на все индоевропейские языки при реконструкции исходного состояния всегда приводила к эклектичности решения и бессодержательности самого понятия праязыка. <:>

Следует полагать, что одной из неотложных задач срав-нительного языкознания является не только уточнение приемов реконструкции, но прежде всего определение ее места и ее конечных целей. В настоящее время уже остав-лена мысль о том, что целью реконструкции является восстановление праязыка или одного из праязыковых состояний, ибо она получает свое оправдание и находит свое истинное назначение лишь тогда, когда она помогает осмыслить процессы дивергенции и конвергенции в исто-рическом развитии отдельных языков, восходящих к од-ному источнику, помогает отделить архаизмы от иннова-ций и естественно поэтому, что надежность реконструкции обеспечивается не только объемом находящегося в распо-ряжении исследователя материала, но прежде всего, при доминанте принципа относительной хронологии, соблюде-нием жестких правил верификации исходных постулатов, лежащих в основе всей процедуры реконструкции.

Именно здесь особенно ощутительным становится мощ-ное влияние принципов и постулатов общего языкознания на процедуру реконструкции в сравнительном языкозна-нии. Как это не парадоксально, но подлинная реконструкция по сути дела всегда   ориентирована не столько на отда-ленное прошлое, на индоевропейский праязык, сколько на последующие этапы развития индоевропейских языков. Естественно поэтому, что индуктивные принципы в рекон-струкции превалируют над дедуктивными.

В свете всего изложенного становится ясным, что са-мой существенной частью сравнительного языкознания яв-ляется методика и процедура сравнительной и внутренней реконструкции. Следует признать несостоятельными вся-кие попытки детронизации реконструкции в сравнитель-но-исторических исследованиях, низведения ее до положе-ния второстепенного, подсобного средства. При таком по-ложении вещей сравнительная грамматика определенной семьи языков (будь то романские, иранские, тюркские, кавказские или какие-либо другие языки) подменяется обычной сопоставительной грамматикой, что имело и име-ет место в истории нашей науки.

Необходимо также подчеркнуть, что реконструкция не является лишь алгебраическим выражением условных формул соответствий (А. Мейе) или выражением меняю-щихся взглядов языковедов на праязык (Б. Дельбрюк); реконструкция - это выражение и отражение (с боль-шим или меньшим приближением в зависимости от состоя-ния науки) различных фрагментов языковой действитель-ности. Каких именно фрагментов? Ответ на поставленный вопрос теснейшим образом связан с проблемой реконструк-ции различных уровней языка. Допускают ли реконструк-цию в равной мере все уровни языка? Можно полагать, что только те уровни, которые содержат единицы, данные закрытым списком, допускают реконструкцию глобаль-ную; к таким уровням относятся фонетический (фонем-ный) и морфологический (морфемный) уровни; синтаксиче-ский и лексико-семантический содержат единицы или кон-ститутивные элементы, данные открытым списком; тем самым, можно было бы полагать, что эти уровни не допускают реконструкции. Данная проблема, однако, гораздо сложнее.

Синтаксический уровень представлен конститутивны-ми единицами: словосочетаниями и предложениями, кото-рые одновременно (особенно предложения) производятся в речи, что, как известно, неоднократно давало повод многим исследователям считать, что предложение - это основная единица речи, в отличии от слова, которое рассматрива лось как основная единица языка [18] , но в то же время все приемы моделирования и структурирования предложений и словосочетаний не производятся, а лишь воспроизводят-ся в речи и тем самым этой своей стороной они относятся и к языку, и к речи. В отношении интересующей нас проб-лемы можно указать на то, что общие приемы моделиро-вания и структурирования словосочетаний и предложений допускают реконструкцию, в то время как производство предложений и их актуальное членение недоступны для реконструкции, что сразу налагает запрет на реконструк-цию текста на праязыке.

Лексико-семантический уровень представлен основ-ной конститутивной единицей - словом, в отношении реконструкции которого следует заметить, что слово как репрезентант лексической системы языка, приемы его структурирования: акцентная организация слова, его гра-ницы, его пограничные сигналы, его место в определенном семантическом поле, его понятийное содержание - все это вместе взятое допускает его праязыковую реконструк-цию; в то же время функционально-стилистическая ха-рактеристика слова, его многообразные семантические по-тенции, его семантическая игра, обусловленная вхожде-нием слова в различные синонимические и омонимические парадигмы, всякий раз регенерирующие в новой конфи-гурации на каждом этапе развития любого языка - не допускают праязыковую реконструкцию.

Таким образом, синтаксический и лексико-семантический уровень в отличие от фонемного и морфемного уров-ней, единицы которых даны закрытым списком и тем самым допускают   глобальную   реконструкцию, до-пускают лишь   парциальную или частичную ре-конструкцию. Тем самым определяются возможности и границы реконструкции. На реконструкцию налагаются ограничения временного и внутрисистемного характера: во времени сравнительная и внутренняя реконструкция ограничена определенным порогом, переступать который она не в силах; в противном случае она теряет всякий смысл, ибо определенный этап развития языка, подлежа-щий реконструкции, утрачивает свой структурный облик, постепенно трансформируясь в другой языковой тип, так, выше   <:> уже указывалось на то, что бессмысленно производить реконструкцию общеиндоевропейского состояния до такого хронологического среза или временной глубины, когда этому состоянию приписы-вается наличие не фонем, а силлабем, что ведет к подмене индоевропейского морфологического типа языковой струк-турой наподобие моносиллабических языков.

Внутрисистемные ограничения реконструкции сказы-ваются в том, что лишь фонемный и морфемный уровни допускают глобальную реконструкцию, в то время как синтаксический и лексико-семантический уровни допуска-ют лишь частичную реконструкцию. В соответствии с эти-ми постулатами должна строится методика реконструкции в сравнительной грамматике любой семьи языков. <:>

[1] Макаев Э.А. Общая теория сравнительного языкознания. Изд-во 'Наука', М., 1977, с. 14-18, 67-91.

[2]   К . Brugmann, В . Delbruck.   Grundriss der vergleichenden Grammatik der indogermanischen Sprachen.   Strassburg,   1897-1916 .

[3] A. Meillet. Introduction à l' é tude comparative des langues indo-europ é enes.    Paris ,    1934.

[4] В. А. Богородицкий.   Краткий очерк сравнительной грамматики арио-европейских    языков.    Казань,    1917.

[5] J .     Kurylowicz .    The    inflectional    categories    of    Indo-European. Heidelberg,   1964.

[6]   Н . С .    Трубецкой.   Мысли об   индоевропейской проблеме.- ВЯ, 1958,    ?    1,    стр.    68.

[7]   Н. С.    Трубецкой.   Указ,    соч.,   стр.    66.

[8] Н. С.   Трубецкой.   Указ, соч., стр. 66.

[9]   Н. С.   Трубецкой.   Указ, соч., стр. 66.

[10] Н. С.   Трубецкой.   Указ, соч., стр. 66.

[11] Там же, стр. 67.

[12] Там же, стр. 67.

[13]   К r. Sandfeld. Linguistique balkanique. Probl è mes et r é sultats. Paris , 1930.- Дискуссионным является вопрос, какие языки следует причислить к балканскому языковому союзу. Кр. Санд-фельд включал в данный союз в первую очередь греческий, ал-банский, болгарский, румынский, а также во многом и сербско-хорватский (Кг. Sandfeld . Указ, соч., стр. 163)

[14] Там же, стр.   214-216.

[15]   'Общее языкознание'.   М.,   1970, стр.   290.

[16]   V. Pisani, Entsteliung von Einzelsprachen atis Sprachbunden, стр . 131-132.

[17] Kurylowicz. The inflectional categories of Indo-Eu ropean. Heidelberg , 1964, стр. 58.

[18] Впервые эта концепция была обоснована: A . Gardiner . The theory of speech and language. Oxford , 1932 (1951 - второе издание); эта концепция нашла многих приверженцев и среди советских языковедов (см., например, работы А. И. Смирницкого).