назад в раздел "Произведения"

Антон Павлович Чехов
Тайна

  Вечером первого дня пасхи действительный статский советник Навагин, вернувшись с визитов, взял в передней лист, на котором расписывались визитеры, и вместе с ним пошел к себе в кабинет. Разоблачившись и выпив сельтерской, он уселся поудобней на кушетке и стал читать подписи на листе. Когда его взгляд достиг до середины длинного ряда подписей, он вздрогнул, удивленно фыркнул и, изобразив на лице своем крайнее изумление, щелкнул пальцами.

 - Опять! - сказал он, хлопнув себя по колену. - Это удивительно! Опять! Опять расписался этот, черт его знает, кто он такой, Федюков! Опять!

Среди многочисленных подписей находилась на листе подпись какого-то Федюкова. Что за птица этот Федюков, - Навагин решительно не знал. Он перебрал  в памяти всех своих знакомых, родственников и подчиненных, пипомнил свое отдаленное прошлое, но никак не мог вспомнить ничего даже похожего на Федюкова. Страннее же всего было то, что этот incognito* Федюков в последние тринадцать лет аккуратно расписывался каждое рождество и пасху. Кто он, откуда и каков из себя, - не знали ни Навагин, ни его жена, ни швейцар.

- Удивительно! - изумлялся Навагин, шагая по кабинету. - Странно и непонятно! Какая-то каббалистика! Позвать сюда швейцара! - крикнул он. - Чертовски странно! Нет, я все-таки узнаю, кто он! Послушай, Григорий, - обратился он к вошедшему швейцару, - опять расписался этот Федюков! Ты видел его?
 - Никак нет...
 - Помилуй, да ведь он же расписался! Значит, он был в передней? Был?
 - Никак нет, не был.
 - Как же он мог расписаться, если он не был?
 - Не могу знать.
 - Кому же знать? Ты зеваешь там в передней! Припомни-ка, может быть, входил кто-нибудь незнакомый! Подумай!
 - Нет, вашество, незнакомых никого небыло. Чиновники наши были, к ее превосходительству баронесса приезжала, священники с крестом приходили, а больше никого не было...
 - Что ж, он невидимкой расписался, что ли?
 - Не могу знать, но только Федюкова никакого не было. Это я хоть перед образом...

 - Странно! Непонятно! Уди-ви-тель-но! - задумался Навагин. - Это даже смешно. Человек расписывается уже тринадцать лет, и ты никак не можешь узнать, кто он. Может быть, это чья-нибудь шутка? Может быть, какой-нибудь чиновник вместе со своей фамилией подписывает, ради курьеза, и этого Федюкова?

И Навагин стал рассматривать подпись Федюкова.

Размашистая, залихватская подпись на старинный манер, с завитушками и закорючками, по почерку совсем не походила на остальные подписи. Находилась она тотчас же под подписью губернского секретаря Штучкина, запуганного и малодушного человека, который наверное умер бы с перепуга, если бы позволил себе такую дерзкую шутку.

- Опять таинственный Федюков расписался! - сказал Навагин, входя к жене. - Опять я не добился, кто это такой!

M-me Навагина была спириткой, а потому все понятные и непонятные явления в природе объясняла очень просто.
 - Ничего тут нет удивительного, - сказала она. - Ты вот не веришь, а я говорила и говорю: в природе очень много сверхъествественного, чего никогда не постигнет наш слабый ум! Я уверена, что этот Федюков - дух, который тебе симпатизирует... На твоем месте я вызвала бы его и спросила, что ему нужно.
 - Вздор, вздор!

Навагин был свободен от предрассудков, но занимавшее его явление было так таинственно, что поневоле в его голову полезла всякая чертовщина. Весь вечер он думал о том, что incognito-Федюков есть дух какого-нибудь давно умершего чиновника, прогнанного со службы предками Навагина, а теперь мстящего потомку; быть может, это родственник какого-нибудь канцеляриста, уволенного самим Навагиным, или девицы, соблазненной им...

Всю ночь Навагину снился старый, тощий чиновник в потертом вицмундире, с желто-лимонным лицом, щетинистыми волосами и оловянными глазами; чиновник говорил что-то могильным голосом и грозил костлявым пальцем.

У Навагина едва не сделалось воспаление мозга. Две недели он молчал, хмурился и все ходил да думал. В конце концов он поборол свое скептическое самолюбие и, войдя к жене, сказал глухо:
 - Зина, вызови Федюкова!
Спиритка обрадовалась, велела принести картонный лист и блюдечко, посадила рядом с собой мужа и стала священнодействовать. Федюков не заставил долго ждать себя...
 - Что тебе нужно? - спросил Навагин.
 - Кайся... - ответило блюдечко.
 - Кем ты был на земле?
 - Заблуждающийся...
 - Вот видишь! - шепнула жена. - А ты не верил!

Навагин долго беседовал с Федюковым, потом вызвал Наполеона, Ганнибала, Аскоченского, свою тетку Клавдию Захаровну, и все они давали ему короткие, но верные и полные глубокого смысла ответы. Возился он с блюдечком часа четыре и уснул успокоенный, счастливый, что познакомился с новым для него, таинственным миром. После этого он каждый день занимался спиритизмом и в присутствии объяснял чиновникам, что в природе вообще очень много сверхъестественного, чудесного, на что нашим ученым давно бы следовало обратить внимание. Гипнотизм, медиумизм, бишопизм, спиритизм, четвертое измерение и прочие туманы овладели им совершенно, так что по целым дням он, к великому удовольствию своей супруги, читал спиритические книги или же занимался блюдечком, столоверчениями и толкованиями сверхъестественных явлений. С его легкой руки занялись спиритизмом и все его подчиненные, да так усердно, что старый экзекутор сошел с ума и послал однажды с курьером такую телеграмму: "В ад, казенная палата. Чувствую, что обращаюсь в нечистого духа. Что делать? Ответ уплачен. Василий Кринолинский".

Прочитав не одну сотню спиритических брошюр, Навагин почувствовал сильное желание самому написать что-нибудь. Пять месяцев он сидел и сочинял и в конце концов написал громадный реферат под заглавием: "И мое мнение". Кончив эту статью, он порешил отправить ее в спиритический журнал.

День, в который предположено было отправить статью, ему очень памятен. Навагин помнит, что в этот незабвенный день у него в кабинете находились секретарь, переписывающий набело статью, и дьячок местного прихода, позванный по делу. Лицо Навагина сияло. Он любовно оглядел свое детище, потрогал меж пальцами, какое оно толстое, счастливо улыбнулся и сказал секретарю:
 - Я полагаю, Филипп Сергеич, заказным отправить. Этак вернее. - И, подняв глаза на дьячка, он сказал: - Вас я велел позвать по делу, любезный. Я отдаю младшего сына в гимназию, и мне нужно метрическое свидетельство, только нельзя ли поскорее. 
 - Очень хорошо-с, ваше превосходительство! - сказал дьячок, кланяясь. - Очень хорошо-с. Понимаю-с...
 - Нельзя ли к завтрему приготовить?
 - Хорошо-с, ваше превосходительство, будьте покойны-с! Завтра же будет готово! Извольте завтра прислать кого-нибудь в церковь перед веречней. Я там буду. Прикажите спросить Федюкова, я всегда там...
 - Как?! - крикнул генерал бледнея.
 - Федюкова-с.
 - Вы... вы Федюков? - спросил Навагин, тараща на него глаза. 
 - Точно так, Федюков.
 - Вы... вы расписывались у меня в передней? 
 - Точно так, - сознался дьячок и сконфузился. - Я, ваше превосходительство, когда мы с крестом ходим, всегда у вельможных особ расписуюсь... Люблю это самое... Как увижу, извините, лист в передней, так и тянет меня имя свое написать...

В немом отупении, ничего не понимая, не слыша, Навагин зашагал по кабинету. Он потрогал портьеру у двери, раза три взмахнул правой рукой, как балетный jeune premier**, видящий ЕЕ, посвистал, бессмысленно улыбнулся, указал в пространство пальцем.  
 - Так я сейчас пошлю статью, ваше превосходительство, - сказал секретарь.

Эти слова вывели Навагина из забытья. Он тупо оглядел секретаря и дьячка, вспомнил и, раздраженно топнув ногой, крикнул дребезжащим, высоким тенором:
 - Оставьте меня в покое! А-ас-тавь-те меня в покое, говорю я вам! Что вам нужно от меня, не понимаю? 
  Секретарь и дьячок вышли из кабинета и были уже на улице, а он все еще топал ногами и кричал:
 - Аставьте меня в покое! Что вам нужно от меня, не понимаю? А-ас-тавь-те меня в покое!

* - incognito (лат.) - неизвестный.
** - jeune premier (франц.) - первый любовник - театральное амплуа.

назад в раздел "Произведения"