Несколько слов об Октае 
Умер Октай Гусейнов.
70 лет - это разве возраст по нынешним временам?
23 года я проработал под руководством Октая в лаборатории физики звездных атмосфер - сначала в
Шемахинской обсерватории, потом в Баку, в Институте физики. Познакомились мы,
когда я учился на четвертом курсе, а Октай только
защитил кандидатскую в Москве у Якова Борисовича
Зельдовича и сразу был назначен заместителем директора по науке в ШАО. Тогда он
и пришел в университет, чтобы подобрать себе сотрудников. А я в то время уж и
не мечтал стать астрономом - на факультете не было астрономического отделения, ехать поступать в Москву не было денег, в общем, опустил
руки: физиком так физиком. И тут появился Октай.
"Мне, - говорит, - сказали в деканате, что ты хочешь в астрофизику".
Конечно!
Так мы и стали работать. С Октаем
я делал дипломную работу - и там (это был 1967 год) написал (после разговоров с
шефом, конечно), что нейтронные звезды могут быть источником периодического
рентгеновского излучения (из-за вращения и магнитного поля). Рентгеновские
пульсары были открыты в 1971 году.
Потом Октай взял
меня в обсерваторию, под его руководством я делал кандидатскую. Все статьи мы
писали в соавторстве, и моя фамилия стояла первой в перечне авторов, хотя роль Октая обычно была больше моей - но он, в отличие от многих
других «шефов», требовал, чтобы фамилии авторов шли по алфавиту.
Вместе мы сделали немало работ, на которые до
сих пор можно найти ссылки в научной литературе. В 1974 мы писали, что в
Галактике может быть около 10 тысяч слабых рентгеновских источников со
светимостью в 10 тысяч раз слабее Скорпиона Х-1. Сколько тогда было возражений!
Не может, мол, такого быть, максимум спектра смещается в мягкую область,
источник становится ультрафиолетовым... Но 20 лет спустя слабые источники были
обнаружены именно в предсказанном количестве.
В 1974 мы "нарисовали" синтетическую
кривую блеска рентгеновских новых - в то время еще ни один такой источник не
наблюдали от состояния перед вспышкой до спокойной фазы, мы собрали отрывочные
данные по 20 объектам и "сшили" - на эту работу тоже было много ссылок
- в основном, в зарубежных журналах.
Потом были работы о распределении в Галактике
слабых рентгеновских источников, о том, что происходит, когда в двойной системе
взрывается сверхновая, и о том, как протекает взрыв сверхновой, если у звезды
сильное магнитное поле, мы тоже писали. И об аккреции
– если магнитное поле есть у звезды и (или) у падающего на звезду газа.
Потом мы построили новую шкалу расстояний до
планетарных туманностей – по их радиоизлучению, чего прежде никто не делал.
И опять были работы по рентгеновским
источникам...
В середине семидесятых Октай
сказал: печататься надо за рубежом, тогда работа будет замечена. И с тех пор мы
посылали статьи в Astrophysics and
Space Scienсе,
а в 1978 году наш «Полный каталог рентгеновских источников» был опубликован в Astrophysical Journal, и это
целая история. Этот, самый авторитетный астрофизический журнал - платный, а
каталог был большой, почти 700 объектов, самый полный рентгеновский каталог в
мире на то время. Платить нужно было около 12 тысяч баксов,
мы таких денег никогда в глаза не видели, у института их тоже не было.
В 1978 году в Протвино прошла первая (и
последняя) встреча советских и американских специалистов по рентгеновским
космическим исследованиям. Мы с Октаем поехали и
показали каталог Джорджу Кларку, тогдашнему руководителю американской программы
рентгеновских космических исследований. Он посмотрел и сказал: это надо срочно
в Astrophysical Journal.
"Ну... - сказали мы. - Хорошо бы, но..." Он все понял и сказал:
"Заплатит Колумбийский университет". Так и произошло.
Лучшие воспоминания о моей работе в
астрофизике - это воспоминания об Октае, наших
спорах, наших статьях...
И еще Октай
занимался исследованием эволюции остатков сверхновых и распределением пульсаров
в Галактике (с Фикретом Касумовым
и Исмаилом Юсифовым), белыми карликами (с Хейран Новрузовой), излучением остатков сверхновых (с Абдулом Асваровым).
Потом началась перестройка, и все посыпалось.
Лабораторию почти перестали финансировать, иностранных журналов не было.
Кончилось тем, что я уехал в Израиль, а Октай - в Турцию, где и стал, в конце концов, работать в
университете в Анталии. Опубликовал там пару статей в
соавторстве с турецкими коллегами - и все.
В последнем письме он писал:
"Пока продолжаю писать научные статьи, но
много времени отдаю писанию никому не нужных книг по физике. Больше меня
интересует хорошее объяснение основ и вообще самой теории в доступном виде.
Здесь пишут очень плохо. Знание очень низкое и кругозор узкий. В плачевном виде
находятся также школьные книги. Вот и занимаюсь также школьной физикой. Но
хорошее образование и наука здесь, как и в большинстве мира, как пятое колесо.
Развивать головной мозг не хотят. Поэтому мне невесело. Мне также не нравится
жизнь в Баку, по той же причине. СССР, благодаря общей культуре, делал из нас
людей. Мне всегда вспоминаются времена, когда был интерес к знаниям. Мне надо
было жить среди людей, где ценят знания и науку. К сожалению, развития знаний и
науки на востоке не хотят и западные страны..."
В начале марта Октай
приезжал в Баку, был в своей бывшей лаборатории. Говорят, вовсе не жаловался на
здоровье. И вот...
Павел Амнуэль