Документ взят из кэша поисковой машины. Адрес оригинального документа : http://www.schools.keldysh.ru/school1413/lit/Web_lit_med/posl.htm
Дата изменения: Thu Apr 8 09:13:08 2004
Дата индексирования: Sat Dec 22 02:31:25 2007
Кодировка: Windows-1251

Поисковые слова: п п п п п п п
Москва последняя

Москва последняя


В июне 1939 года Марина Цветаева вернулась ив Франции, где жила с ноября 1925 года, в Москву. И здесь началась самая драматическая, хотя и короткая, часть 'романа' поэта с городом.
М.Цветаева Цветаева вернулась в Москву после кровавых Варфоломеевских ночей и лишь на вокзале узнала об аресте сестры Аси. Ее муж - Сергей Яковлевич Эфрон, которого она когда-то поклялась не бросить, был болен и близок к отчаянию. Цветаеву не расстреляли, не арестовали - ее казнили незамечанием, непечатанием, нищетой. В своем дневнике она записала: 'Живу, никому не показываясь: Впервые чувство чужой кухни. Безумная жара, которой не замечаю: ручьи пота и слез в посудный таз' (цитаты из дневников Цветаевой в книге Марии Разумовской 'Марина Цветаева' (Оверсиз Публикайшен, 1983). Наконец-то состоявшаяся встреча с Анной Ахматовой взволновали ее, но в чем-то разочаровала их обеих - слишком они были разные. Пастернак пытался помочь Цветаевой, но прежние близкие их отношения так и не восстановились. Цветаева горько призналась в своем дневнике: 'Не за кого держаться:' Затем арестовали ее дочь Алю и, наконец, ее мужа С. Эфрона. Вот из чего свилась та петля, на которой впоследствии повесилась Цветаева.
Дело не только в том, что Марине Ивановне оставалось жить всего два года и два месяца. Арест дочери в августе и мужа в октябре тридцать девятого , война, трагическая безысходность, которая привела Цветаеву к решению оборвать свою жизнь, - все это предстояло. Драматизм с самого начала заключался в том, что в Москве для Цветаевой но оказалось места. Столица се отвергала, не впускала. 'И кто она такая, чтобы передо мной гордиться?' - с грустным юмором обмолвилась Марина Ивановна в одном письмо. Вот маршрут цветаевских кочевий за это время: подмосковные Болшево и Голицыне, затем - чужие квартиры, где временно приходилось снимать комнату. О постоянном жительстве в столице не могло быть и речи: тогдашний секретарь Союза писателей А. Фадеев твердо написал Цветаевой в ответ на ее просьбу о жилище, что в Москве нет 'ни метра' (это в то время, когда для вернувшегося из той же Франции Куприна нашлось постоянное жилье)...
Так Цветаева встретилась со своей третьей Москвой - с негостеприимной хозяйкой, выгонявшей из дома на улицу, из тепла и света - в темень и холод. Жизнь за городом, с бесконечными черными холодными ночами, М.Цветаева повергала Цветаеву в ужас и депрессию; она, естественно, предпочитала стоившие немалых денег чужие московские углы, с неуютом и хаосом посторонних и собственных вещей. Москва, сегодня не принимавшая поэта, словно бы мстила за то, что Цветаева некогда покинула ее. Впрочем, по сути оно и было так... Но, поскольку Марина Ивановна, при своем внутреннем одиночестве, стремилась к общению, то знакомые, преимущественно литературные (ведь приходилось зарабатывать на жизнь переводами), у нее были. С теми из них, кто не шарахался от нее как от жены и матери репрессированных, можно было побродить - по Замоскворечью , Воробьевым горам, даже съездить за город. И конечно, она читала свои стихи, переписывала их и дарила. (Был и такой лик Москвы!)
По-видимому, Марина Ивановна в разговорах затрагивала свою больную тему: бездомность в родном городе, свое право на Москву. И быть может, задетая письмом либо бестактно оброненными словами одной знакомой, она записала в тетрадь ответ ей. Этот документ и ныне - обвинение человеческому равнодушию, так часто скатывающемуся к непорядочности. Вот отрывок:


'...Я ничем не посрамила линию своего отца. Он 30 лет управлял Музеем, в библиотеке которого - все мои книги.
Преемственность - налицо.
- 'Отец, мать, дед'... 'Мы Москву задарили'... 'Да Вы-то сами - что` дали Москве?'
Начнем с общего. Человек, раз он родился, имеет право па каждую точку земного шара, ибо он родился не только в стране, городе, селе, но - в мире.
Или: ибо родившись в данной стране, городе, селе, он родился - по распространению - в мире.
Если же человек, родясь, не имеет права на каждую точку земного шара - то на какую же единственную точку земного шара он имеет право? На ту, на которой он родился. На свою родину.
Итак я, в порядке каждого уроженца Москвы, имею на нее право, потому что я в ней родилась.
Что можно дать городу, кроме здания - и поэмы? (Канализацию, конечно, но никто меня не убедит, что канализация городу нужнее поэм. Обе нужны. По-иному - нужны.)
Перейдем к частному.
Что 'я-то сама' дала Москве?
'Стихи о Москве' - 'Москва, какой огромный странноприимный дом'... 'У меня в Москве - купола горят'...'Купола - вокруг, облака - вокруг' ... 'Семь холмов - как семь колоколов'... - много еще! - не помню, и помнить - не мне.
Но даже - не напиши я Стихи о Москве - я имею на нее право в порядке русского поэта, в ней жившего и работавшего, книги которого в ее лучшей библиотеке. (Книжки нужны? а поэт - нет?! Эх вы, лизатели сливок!)
Я ведь не на одноименную мне станцию метро и не на памятную доску (на доме, который снесен) претендую, - на письменный стол белого дерева, под которым пол, над которым потолок и вокруг которого 4 стены.
Итак, у меня два права на Москву: право рождения и право избрания. И в глубоком двойном смысле -
Я дала Москве то, что я в ней родилась.
Родись я в селе Талицы Шуйского уезда Владимирской губернии, никто бы моего права на Талицы Шуйского уезда Владимирской губернии не оспаривал.
Значит, все дело в Москве - мировом городе.
А какая разница - Талицы и Москва? <...>
Оспаривая мое право на Москву, Вы оспариваете право киргиза на Киргизию, тунгуса на Тунгусию, зулуса на Зулусию.
Вы лучше спросите, что здесь делают 3 1/2 миллиона немосквичей и что они Москве дали.
- Право уроженца - право русского поэта - право вообще - поэта <:>

Я - вселенной гость,
Мне - повсюду пир,
И мне дан в удел -
Весь подлунный мир!

И не только подлунный!'


Так Марина Цветаева, всегда утверждавшая, что 'рожденное состояние поэта - защита', защитила - не только себя, но Поэта и Поэзию от прижизненного и посмертного небрежения, свойственного мещанству всех мастей, рангов и времен.
...А дальше началась война, бомбежки, паника, эвакуация из Москвы, ставшая для Цветаевой роковой...


Настанет день, - печальный, говорят! -
Отцарствуют, отплачут, отгорят, -
Остужены чужими пятаками, -
Мои глаза, подвижные, как пламя.
И - двойника нащупавший двойник -
Сквозь легкое лицо проступит - лик.

О, наконец тебя я удостоюсь,
Благообразии прекрасный пояс!

А издали - завижу ли я вас? -
Потянется, растерянно крестясь,
Паломничество по дорожке черной
К моей руке, которой не отдерну,
К моей руке, с которой снят запрет,
К моей руке, которой больше нет.

На ваши поцелуи, о живые,
Я ничего не возражу - впервые.
Меня окутал с головы до пят
Благообразия прекрасный плат.
Ничто меня уже не вгонит в краску.
Святая у меня сегодня Пасха.

По улицам оставленной Москвы
Поду - я, и побредете - вы.
И не один дорогою отстанет,
И первый ком о крышку гроба грянет, -
И наконец-то будет разрешен
Себялюбивый, одинокий сон.

И ничего не надобно отныне
Новопреставленной болярине Марине.


Превратности эвакуации забросили Цветаеву сначала в Чистополь, а затем в Ела-бугу. Тут-то ее и настигло одиночество, о котором она с таким глубоким чувством сказала в своих стихах. Измученная, потерявшая веру, 31 августа 1941 года Марина Ивановна Цветаева покончила жизнь самоубийством. Могила ее затерялась.

дом в Елабуге дом в Елабуге по ул. Ворошилова,20

Но Поэзия не умирает. Марина Цветаева и ее Москва - достояние нашей великой литературы.