Документ взят из кэша поисковой машины. Адрес оригинального документа : http://www.prof.msu.ru/publ/balk/003.htm
Дата изменения: Fri Jul 9 11:02:09 2004
Дата индексирования: Mon Oct 1 20:52:45 2012
Кодировка: koi8-r

Поисковые слова: великая равнина
Конец эпохи Большого Модерна

Александр Неклесса

Конец эпохи Большого Модерна

The End of the Epoch of Big Modernity. Alexander Neklessa, Deputy Director, Institute of Economy Strategies.

The civilization of Modernity continues to be in a state of systemic crisis, which is affecting its political, economic and cultural institutions, as well as the very system of world order. The framework of a new historical epoch is emerging. The basis of this framework is an intricate construction composed of North and South areas of the world. The new world appears in the context of the antagonism of three historical tendencies: modernization, post-modernization and demodernization (a neoarchaic model of development). The logic of relations within the post-Yalta, as well as the post-Westphalia world order differs substantively from that of the outgoing world of modern times. These changes can be seen, for instance, in the "selective legitimacy" of nations, the new generation of international regulatory bodies, transformation of the system of international law, emergence of a "new customary law" etc. The system of international relations has become more complicated and extensive in terms of the number of political actors. The developing global economy is transforming the former model of the world order, which was based on the system of sovereign nations in a geoeconomic continuum. The new order is founded on an hierarchy of different economic practices within the framework of a worldwide division of labor (production of natural resources, manufacturing activity, production of intellectual resources, high technology production). Within the framework of a global economy this division of labor is manifest in the "new regionalism" of "large spaces" such as the North-Atlantic, Pacific, Eurasian, "Southern", and even transnational spaces. The increase in the number of risks endangering humankind leads to growing interest in non-stationary models of the coming world order. Scenarios using these models are created on the principle and methodology of "controllable chaos".

    Как уже отмечалось, балканский кризис стал одним из наиболее трагических событий в Европе со времен II мировой войны. Одновременно здесь же мы наблюдаем в наиболее отчетливом виде те радикальные структурные перемены, которые претерпевает не только возникшая после второй мировой войны ялтинско-хельсинкская конструкция отношений, но и вся созданная три с лишним века назад вестфальская система. На примере Балканского кризиса (равно как и на примере некоторых других ситуаций, сложившихся вокруг Ирака, Восточного Тимора и т.п.) мы наблюдаем становление новой системы межгосударственных связей, складывающейся на руинах биполярной модели мира. Стоит, наверное, лишний раз подчеркнуть, что процессы, происходящие в этой сфере носят не казуальный, а структурный характер, по сути очерчивая контур нового мироустройства XXI столетия.
    Обсуждение столь грандиозной темы для меня облегчается выходом к началу конференции четырехтомника "Постиндустриальный мир: Центр, Периферия, Россия", где я имел возможность в трех его выпусках подробно изложить результаты завершаемого в 2000 г. трехлетнего проекта "Глобальное сообщество: изменение социальной парадигмы" (при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований, проект N 97-06-80372).1 Поэтому в выступлении я решил, прежде всего, очертить само русло обширной проблемы, обозначенной в названии доклада, а также попытаться осветить некоторые узловые черты формирующегося мироустройства, приглашая ознакомиться с более подробным анализом проблемы в опубликованных текстах.
    Мы, современники исторического рубежа, не только присутствуем на заключительных сценах конца великой эпохи, но воочию лицезреем зарю новой реальности. Будущие социальные ландшафты на наших глазах становятся обитаемым настоящим, экзотические горизонты - равниной повседневности, мечты и кошмары - рутинными буднями. А эскизы и полеты фантазии футурологии, несмотря на все свои очевидные изъяны, подчас представляются более эффективной и точной картографией складывающегося на планете строя, нежели классические, детально отрегулированные (если таковые когда-либо существовали) схемы социальных механизмов и пространств, погружающегося в прошлое мира.
    При этом Новый мир - уже не просто эпоха, определяемая исключительно дефиницией "пост", мы в состоянии выделить некоторые ее содержательные, специфические черты, увидеть, осознать и описать (пусть пока эскизно и фрагментарно) ее своеобразный стиль и облик. Мое выступление, впрочем, лишь пролегомены, своего рода введение в столь грандиозную тему.

1

    Новый мир, идущий на смену эпохе Модерна, рождается в контексте противоборства трех исторических тенденций: модернизации, постмодернизации и демодернизации (неоархаизации). В результате на планете возникает контур новой цивилизационной ситуации, основа которой - иная логика исторического процесса и порождаемая ею сложноподчиненная конструкция мирового Севера и мирового Юга. Феномен Модерна, уже претерпев серьезную трансформацию внутри североатлантического ареала, был по-своему принят и переплавлен в недрах неотрадиционных восточных обществ, в ряде случаев полностью отринувших его культурные корни и исторические замыслы, но вполне воспринявших внешнюю оболочку современности, ее поступательный цивилизационный импульс ("модернизация в обход Модернити", по выражению Алена Турена2).
    Роли основных персонажей исторической драмы словно перевернулись: теперь, кажется, Запад защищает сословность, а жернова Востока распространяют гомогенность. Рожденная на финише второго тысячелетия неравновесная, эклектичная и в значительной мере транснациональная конструкция глобального сообщества есть, таким образом, продукт постмодернизационных усилий и совместного творчества всех актуальных персонажей современного мира. Неравновесность создавшейся ситуации, рост значимых для человечества видов риска - источник пристального интереса к нестационарным моделям грядущего миропорядка, часть сценариев развития которых строится, исходя из принципов и методологии контролируемого хаоса.
    Нынешний кризис исторического проекта Модернити имеет, однако, не только значимые духовные или культурные следствия, но он чреват также серьезными социально-экономическими и политическими трансформациями. Дополнительную сложность в понимании архитектуры нового тысячелетия представляет то обстоятельство, что мы имеем дело с транзитной, незавершенной ситуацией цивилизационного сдвига, в которой равно соприсутствуют и прежние, знакомые персонажи, и неведомые ранее реалии, отчасти именно поэтому трудноуловимые и полностью пока не опознанные. И все же попытаемся очертить хотя бы контур этой возникающей на пороге XXI века мировой конструкции.
    Развитие информационных технологий, транспортных и коммуникационных возможностей, всего могучего арсенала цивилизации существенно ослабило в ХХ столетии роль географических пространств и ограничений, налагаемых ими. В мире возникла новая география - целостность, определяемая не столько совокупностью физических просторов, сколько возможностью синхронного мониторинга событий в различных точках планеты в режиме реального времени. А также способностью цивилизации к оперативной проекции властных решений в масштабе всей планеты. В результате сформировалась существенно иная, нежели прежде, перспектива глобального развития, претерпела определенные метаморфозы конфигурация цивилизационных противоречий. Новое качество мира - его глобализация - проявилось также в том, что в 90-е годы практически вся планета оказалась охваченной единым типом хозяйственной практики. Возникли также новые, транснациональные субъекты действия, слабо связанные с национальными государствами, на территориях которых они разворачивают свою деятельность. Соответственно изменились принципы построения международных систем управления, класс стоящих перед ними задач, да и вся семантика международных отношений.
    Глобальное управление при этом отнюдь не предполагает тотальную унификацию социальной и экономической жизни планеты. Переплавленное в тигле интенсивного взаимодействия стран и народов новое мироустройство замещает прежнюю модель Ойкумены иерархичной конструкцией геоэкономических регионов. В рамках глобальной, но далеко не универсальной мир-экономики очерчиваются контуры ее специализированных сегментов: самобытных "больших пространств", объединенных культурно-историческими кодами, стилем хозяйственной деятельности, общими социально-экономическими факторами и стратегическим целеполаганием. Горячий сторонник либеральных ценностей и в то же время фактический оппонент ряда неприглядных аспектов неолиберализма, Ральф Дарендорф следующим образом формулирует принцип "экономического плюрализма": "Было бы неправильно предполагать, что... все мы движемся к одной конечной станции. Экономические культуры имеют столь же глубокие корни, как и культура языка или государственного устройства".3 В результате над прежней национально-государственной схемой членения человеческого универсума все отчетливее нависает оболочка нового регионализма и групповых коалиций.

2

    Геоэкономические миры Pax Oeconomicana - это новый передел международной политической системы. Тут смешались воедино и правят бал весьма различные персонажи: влиятельные международные организации, констелляции государств, контуры которых определяются их социально-экономическими интересами; страны-системы, отходящие от одномерной модели национальной государственности; наконец, разнообразные, порой весьма экзотичные транснациональные структуры и их коалиции. Последовательное сопряжение всей этой геоэкономической мозаики с прежней политической картографией - единственная возможность уловить (и более или менее внятно описать) то полифоничное мироустройство, которое складывается сейчас на планете.
    Новая мировая ситуация поставила под сомнение исключительную роль национальных государств, чьи реальные, хотя и "пунктирные" границы в экономистичном мире заметно отличаются от четких административно-государственных линий, выдвигаясь за их пределы (или, наоборот, "вдавливаясь" в них), проявляясь в ползучем суверенитете множащихся зон национальных интересов и региональной безопасности. Политическая и геоэкономическая картография мира все чаще конфликтуют между собой, все дальше расходясь в определении территорий и границ актуальной реальности.
    Дело тут, однако, не только в том, что в рамках новой системы страны обретают некий неосуверенитет, но и в том, что значительная их часть в этой среде постепенно утрачивает способность быть субъектом действия. Кроме того, в переходной, дуалистичной конструкции соприсутствуют как бы два поколения властных субъектов: старые персонажи - национальные государства и разнообразные сообщества-интегрии. Их тесное взаимодействие рождает феномен новой государственности - страны-интегрии, страны-системы, примером которых могут служить Шенген, Россия, Китай... Квинтэссенцией же этого статуса стало превращение ведущего государства планеты - США в крупнейшую страну-систему, проецирующую свои заботы и интересы по всему глобусу.
    Одновременно происходит кристаллизация властных осей Нового мира, контур которых представлен разнообразными советами, комиссиями и клубами глобальных НПО (неправительственных организаций).

3

    Логика отношений внутри нарождающегося геоэкономического универсума заметно отличается от принципов организации международных систем, уходящего мира Нового времени. Основной процесс в политической сфере - формирование поствестфальской системы международных отношений, публично декларирующей новый принцип их построения (своего рода апофеоз секулярного мира): верховный суверенитет человеческой личности, главенство прав человека над национальным суверенитетом. Однако возникающая система международных связей демонстрирует усиление иных принципов, для реализации которых защита прав человека служит лишь своеобразной дымовой завесой и эффективным орудием.
    Эти практические начала Нового мира, по-своему выстраивая картографию международных отношений, проявляются как в расширении номенклатуры субъектов, так и в закреплении неравенства государств, наиболее отчетливо проявляющегося в формировании новой конфигурации мирового Севера и мирового Юга. Действующий принцип поствестфальской системы - избирательная легитимность государств, что предполагает как существование властной элиты, санкционирующей эту легитимность, так и особой группы стран-изгоев с ограниченным суверенитетом.
    Верхушка новой иерархии обладает не только этим "священным правом", но и техническими возможностями для формирования мирового общественного мнения, служащего затем основой для легитимации и делегитимации национального суверенитета, а также - для осуществления властных полномочий, связанных с приведением нового статуса государств в соответствие с политической реальностью. Важным элементом складывающейся системы является, кроме того, появление нового поколения международных регулирующих органов (элитарных, а не эгалитарных). Отметим в этой связи, например, фактическое вытеснение Организации Объединенных Наций механизмом Большой Семерки в качестве ведущего института Нового мира. Снижается и роль голосования по формуле "одна страна - один голос", в частности за счет распространения принципа "один доллар - один голос", при одновременном усилении роли косвенных, консенсусных форм принятия решений, учитывающих вес и влияние его участников.
    Активно формируется и новая международно-правовая парадигма, закрепляющая в общественном сознании и в пространстве международных отношений "новый обычай" в качестве специфической нормы своеобразного протоправа. Его характерные черты - нечеткость законодательной базы, превалирование властной политической инициативы над юридически закрепленными полномочиями и сложившимися формами поведения государств на международной арене, неформальный характер ряда организаций, анонимность и принципиальная непубличность значительной части принимаемых ими решений и т.п. Новацией последнего времени (в контексте господства норм международного права над национальным) является последовательно выстраиваемая практика судебного преследования отставных и действующих глав государств, а также других лиц, занимающих высокие государственные посты, со стороны как международных, так и иностранных юридических органов. 4
    Что же касается экономической сферы, то помимо широко обсуждающихся процессов "виртуализации" экономической деятельности и растущего преобладания финансовых операций над производством сформировался также ряд других качественно новых явлений, заметно трансформирующих привычный хозяйственный механизм. Здесь можно указать не только на экономически эффективные технологии глобального управления, создающие феномен геоэкономических рентных платежей, и тесно связанные с ними финансово-правовые технологии, но и на определенную "двуслойность" экономической среды (в том числе в результате сброса рисков ТНК на средние и мелкие предприятия), ее фактически олигопольный характер; на подспудное изменение характера НТП; на формирование обширной сервисной экономики (в том числе связанной с предоставлением уникальных, высокопрофессиональных услуг); на маргинализацию фактора издержек производства, растущее доминирование системных принципов над ценовыми и маркетинга в целом над производством; на продажу корпорациями в качестве основного товара не столько того или иного вида продукта, но скорее стиля, концепции, "товарного сюжета" в целом.

4

    Конец ХХ столетия - окончание периода биполярной определенности и ясности глобальной игры на шахматной доске ялтинско-хельсинкского "позолоченного мира". В результате широко известных событий оказалась сломанной не только привычная ось Запад-Восток, но становится достоянием прошлого также обманчивая простота конструкции Север-Юг. Модель нового мироустройства носит гексагональный, "шестиярусный" характер (и в этом смысле она многополярна). В ее состав входят (отнюдь не на равных - и в этом смысле она однополярна) такие регионы, как североатлантический, тихоокеанский, евразийский и "южный", расположенный преимущественно в районе индоокеанской дуги. А также два транснациональных пространства, выходящих за рамки привычной географической картографии.
    Раскалывается на разнородные части знакомый нам Север. Его особенностью, основным нервом становится своеобразная штабная экономика. С той или иной мерой эффективности она сейчас определяет действующие на планете правила игры, регулирует контекст экономических операций, взимая с мировой экономики весьма специфическую ренту.
    Кризис института национальной государственности, примат международного права над суверенитетом при одновременном умалении контрольных и ограничительных функций правительств, устранение барьеров в мировой экономике, тотальный информационный мониторинг, глобальная транспарентность и коммуникация - все это позволило вырваться из-под национальной опеки, экстерриторизироваться, окрепнуть и сложиться в глобальную систему многоликому транснациональному миру, этому Новому Северу - Thule Ultima геоэкономических пространств.
    Теснейшим образом связана с растущим транснациональным континентом и спекулятивная, фантомная постэкономика финансов квази-Севера, извлекающая прибыль из неравновесности мировой среды, но в ней же обретающая особую, турбулентную устойчивость. Удивительные прозрения можно прочесть иной раз у мыслителей прошедших эпох. Тот факт, что некоторые рукописи не горят, сохранил для нас голос из IV века до Рождества Христова, бичующий порочность самого принципа "финансовой экономики": "А другие... преступают меру в приобретении, беря откуда угодно и что угодно, как, например, те, чье ремесло недостойно свободных: содержатели публичных домов и все им подобные, а также ростовщики, (дающие) малую (ссуду) за большую (лихву)". И в другом месте: "По-видимому, всем им одинаково присущи позорные способы наживы... Поэтому с полным основанием... вызывает ненависть ростовщичество... как дети похожи на своих родителей, так и проценты являются денежными знаками, происшедшими от денежных же знаков. Этот род наживы оказывается по преимуществу противным природе". 5
    Помимо "летучих островов" Нового Севера, связанных с виртуальной неоэкономикой финансов и управления, к "нордической" части геоэкономического универсума относятся также национальная инфраструктура стран североатлантического региона (преимущественно). В новых условиях государства Запада начинают вести себя подобно гиперкорпорациям, плавно переходя к достаточно своеобразному новому протекционизму, ориентированному не столько на ограничения в доступе для тех или иных товаров на национальную территорию, сколько на создание там гораздо более выигрышных условий для крупномасштабной экономической деятельности. Одновременно происходит усложнение семантики экономических операций, превращающее порой их договорно-правовую сторону во вполне эзотерический птичий язык, фактически формируя при этом еще и новую отрасль международного права. Возросшее значение национальной инфраструктуры и национального богатства, а также контроля над правом доступа к бенефициям от геоэкономических рентных платежей делает данные страны (и, прежде всего, США) - несмотря на очевидно высокие там издержки производства - весьма привлекательной гаванью для мировых финансовых потоков.
    Не менее яркой характеристикой ареала является впечатляющий результат интенсивной индустриализации эпохи Нового и новейшего времени. В североатлантическом регионе создано особое национальное богатство: развитая социальная, административная и промышленная инфраструктура, являющаяся основой для "новой экономики" высокотехнологичных отраслей как в сфере информационно-коммуникационных технологий, так и обеспечивающая создание сложных, наукоемких, оригинальных промышленных изделий и образцов (своего рода "высокотехнологичного Версаче"), значительная часть которых затем тиражируется - отчасти в процессе экспорта капитала - в других регионах планеты.
    Наконец, новой геостратегической реальностью стал находящийся в переходном, хаотизированном состоянии еще один фрагмент былого Севера - постсоветский мир, похоронивший под обломками плановой экономики некогда могучий полюс власти - прежний Восток.

5

    Очевидно, утратил единство и мировой Юг, бывший Третий мир, также представленный в современной картографии несколькими автономными пространствами.
    Так, массовое производство как системообразующий фактор (в геоэкономическом смысле) постепенно перемещается из североатлантического региона в азиатско-тихоокеанский. Здесь, на необъятных просторах Большого тихоокеанского кольца - включающего и такой нетрадиционный компонент, как ось Индостан-Латинская Америка, формируется второе промышленное пространство планеты - Новый Восток, в каком-то смысле пришедший на смену коммунистической цивилизации, заполняя образовавшийся с ее распадом биполярный вакуум.
    Добыча сырьевых ресурсов - это по-прежнему специфика стран Юга (во многом мусульманских или со значительной частью мусульманского населения), расположенных преимущественно в тропиках и субтропиках - большей частью в районе Индоокеанской дуги. Будучи заинтересоваными в пересмотре существующей системы распределения природной ренты, члены этого геоэкономического макрорегиона стремятся также к установлению на планете нового экологического порядка.
    Одновременно на задворках цивилизации формируется еще один, весьма непростой персонаж - архипелаг территорий, пораженных вирусом социального хаоса, постепенно превращающийся в самостоятельный стратегический пояс Нового мира - Глубокий Юг. Это как бы перевернутый транснациональный мир, чье бытие определено процессами радикальной демодернизации и теневой глобализацией асоциальных и прямо криминальных тенденций различной этиологии.
    Появление Глубокого Юга свидетельствует о реальной опасности для ряда государств вообще утратить свои социальные и мобилизационные функции, выставив "на продажу" буквально все, последовательно снижая финансирование затратных статей государственного бюджета, т.е. ограничивая расходы на воспроизводство организованной социальной среды и населения.
    Страны, чьи социальные организмы не выдерживают прессинга новой глобальной пирамиды, деградируют, коррумпируются и разрушаются, фактически оказываясь во власти кланово-мафиозных и этноцентричных (центробежных) структур управления, по-своему включающих низкоэффективный хозяйственный и даже мобилизационный (цивилизационный) потенциал этих стран в мировой хозяйственный оборот.
    В них нарушается существующее экономическое равновесие и начинает действовать инволюционный механизм интенсивной трофейной экономики, превращающий ее плоды, по крайней мере отчасти, в средства и продукты, необходимые для поддержания минимальных норм существования населения. (По этой причине растущее число людей на территориях Глубокого Юга оказывается охваченным в той или иной форме лихорадкой тотального грабежа, по сути... самих себя.) Но львиная доля полученной таким образом сверхприбыли уходит все-таки на жизнеобеспечение и предметы избыточной роскоши для руководителей кланов и, кроме того, перемещается в сферу мирового спекулятивного капитала.
    Подобный механизм "самопоедания" дестабилизированных пространств нового, Четвертого мира оказывается в чем-то сродни грандиозному политико-экономическому механизму глобальной олигополии, одинаково с ней действуя вне правового поля национальной государственности, разрушая ее.

6

    Мировая экономика, смыкаясь с политическим мироустройством, постепенно начинает походить на известный многоярусный "китайский шар". Иначе говоря, глобальную конструкцию, внешняя оболочка которой - транснациональный метарегион, существующий за счет организации мирового рынка (наподобие государственного), определяя правила игры, форсированно развивая одни отрасли и "гася" другие, взимая с мирового хозяйства своего рода универсальный налог. Наконец, активно внедряя виртуальные схемы неоэкономической практики, извлекая прибыль из утонченных форм кредита и управления рисками (то есть умело манипулируя категориями времени и вероятности).
    Словно знаменитая лента Мебиуса, эта внешняя оболочка плавно переходит в собственную трансрегиональную изнанку, получающую свою "черную" ренту на путях прямого присвоения и проедания ресурсов цивилизации. Внутри же "шара" в той или иной последовательности располагаются другие геоэкономические миры-пространства: специализирующиеся на перераспределении горной или биосферной ренты; на производстве товаров массового спроса; на ренте инновационной и технологической в ее различных модификациях.
    Власть над обществом в этих условиях оказывается предпочтительнее и доходнее, нежели власть над природой. Новая конфигурация мирового Севера и мирового Юга базируется на тесном взаимодействии, а подчас и фактическом слиянии экономических и политических функций. Трансформация собственно экономической деятельности плавно перерастает в социотопологию - особую, неолиберальную глобализацию, придающую мировому сообществу желаемую форму, закрепление и поддержание которой обеспечивается затем всеми имеющимися в распоряжении современной цивилизации средствами. При этом просматривается тенденция разделения де-факто суверенитета государств на разные классы. Неравенство людей в обществе сменяется более объемным неравенством социальных пространств. А место утраченного идеала мирового гражданства, общества "свободы, равенства и братства" занимает, кажется, символ Великой иммиграционной стены. Так что на пороге Нового мира в глобальном сообществе стран и народов, возникает парадоксальный на первый взгляд геном новой сословности XXI века и его неодемократической иерархии.
    Соперничество внутри нового поколения международных систем, исторических проектов и социальных мотиваций может стать источником коллизий не менее значимых и судьбоносных, чем традиционные формы конфликтов между странами и народами.
    В результате столкновения систем ценностей и жизненных приоритетов, планов мироустройства и схем взаимодействия регионов на планете рождается многомерный Новый мир будущего века. Мировое сообщество, по сути, оказалось перед "дьявольской альтернативой": императивом создания комплексной системы глобальной безопасности, "ориентированной на новый орган всемирно-политической власти" (З. Бжезинский) или переходом к неклассическим сценариям новой, нестационарной системы мировых отношений.

7

    Действительно, после исчезновения с политической карты СССР, вопреки многочисленным прогнозам и ожиданиям, ситуация в мире отнюдь не стала благостной, стабильной и безопасной. Со сломом биполярного шарнира социального мироустройства распалась система сдержек и противовесов, обеспечивавшая баланс интересов в мире. Ушла в прошлое ялтинско-хельсинкская Европа. Покинутой оказалась советская клиентура в странах Юга. Лишенный обруча блокового противостояния, окончательно распался Третий мир, обретя собственный Север и Юг в виде Нового Востока и Глубокого Юга. На планете возник контур поствестфальской системы международных отношений, особенность которой - контролируемая извне легитимация и делегитимация суверенитетов (о чем уже говорилось выше).6 Появился новый класс государств: "страны-изгои", не прошедшие тест на легитимность, впереди маячит новая группа государств-парий с ограниченным суверенитетом: "обанкротившиеся государства". В этих условиях сохранение устойчивости и порядка является актуальной, но трудновыполнимой задачей. Пребывая в состоянии системной трансформации, социальный космос стремительно расширяется, выходя за пределы картографии конструктивных прогнозов.
    "Не будет преувеличением утверждение, что в наиболее сознательных кругах западного общества начинает ощущаться чувство исторической тревоги и, возможно, даже пессимизма, - описывал создавшуюся ситуацию Збигнев Бжезинский. - Эта неуверенность усиливается получившим широкое распространение разочарованием последствиями окончания холодной войны. Вместо "нового мирового порядка", построенного на консенсусе и гармонии, явления, которые, казалось бы, принадлежали прошлому, внезапно стали будущим".7 В ряде современных исследований стала проявляться весьма критичная оценка процесса глобализации, указывающаяся как минимум на его неоднозначность.8 Возникла тема деконструкции широко распространенной и связанной с этим феноменом мифологии, затмевающей драматичные реалии нового мира, сковывающей интеллектуальные усилия по его осмыслению. Постепенно сформировалось и международное протестное движение, активно проявившее себя за последний год в акциях в Сиэтле, Лондоне, Бангкоке...
    Между тем лидерство США в мире сейчас все чаще связывается с экономическим и военным превосходством и все реже - с превосходством моральным. Критике подвергается неспособность политического руководства США плавно трансформировать вводимые им принципы правления в общепринятые нормы. Так, Генри Киссинджер в статье под характерным названием "Наше близорукое видение мира", констатировав нынешний высокий статус США, вместе с тем отметил, что американское общество "в результате окончания холодной войны испытало искушение навязать миру в одностороннем порядке свои предпочтения без учета реакции других народов либо иных долгосрочных издержек данного курса". 9
    (Так, точка зрения Китая относительно строительства нового мирового порядка и роли США в меняющемся мире, сформулирована в августе 1994 г. Дэн Сяопином следующим образом: "Первое - противостоять гегемонизму и политике силы и защитить мир; второе - создать новый международный политический и экономический порядок".10 При этом по оценке китайских специалистов в области международных отношений "стратегической целью США является стремление к господству во всем мире, и они не могут смириться с появлением любой другой крупной державы на Европейском или Азиатском континенте, что будет представлять собой угрозу их лидирующему положению".11)
    События последнего десятилетия ХХ века, когда столь обыденными для слуха становятся словосочетания гуманитарная катастрофа (а заодно и гуманитарная интервенция), геноцид, принуждение к миру, в значительной мере разрушают прежние футурологические клише, предвещая более драматичный, чем предполагалось, образ наступающего века. Как заметил тот же Генри Киссинджер, администрация Уильяма Клинтона, несмотря на свою озабоченность такими проблемами Нового века, как "экология и гуманитаризм", на деле "сталкивалась с необходимостью применять военную силу чаще, чем любая другая администрация в послевоенный период".12 При отсутствии блоковой конфронтации на передний план выдвигаются внутренние вооруженные конфликты, причем специалисты насчитывают на планете в этот период примерно 160 зон этнополитической напряженности, половина которых находится в неурегулированном состоянии. В подготовленной США "Национальной стратегии для нового столетия" подчеркивается, что баланс безопасности в мире очень динамичен и неустойчив, будучи подвержен различным угрозам, опасный потенциал которых имеет тенденцию к росту.13
    На границе тысячелетий повышается также интерес к крупным смыслам социального бытия: нам сейчас равно интересны и дальняя перспектива, и объемная ретроспектива истории, приоткрывающие ее сокровенный смысл, "мы: оглядываемся назад, ища причин, либо смотрим в будущее, ожидая свершений".14 Не случаен также почтительный семантический сдвиг, происшедший в наименовании актуального рубежа эпох: от fin de siecle к fin de millenium. Идет серьезная переоценка ситуации, складывающейся на планете, пересмотр ряда основополагающих концептов, уверенно предлагавшихся еще недавно прогнозов и решений, их ревизия с неклассических, фундаменталистских, радикальных, эсхатологических, экологических и качественно новых мировоззренческих позиций. Множественность перемен вкупе с энергией информационной революции, впрочем, порождают своего рода "техническую проблему" сохранения целостности социального знания, постижения всего многообразия интеллектуального контекста, когда даже простой учет множащихся исследований и точек зрения по актуальным проблемам современности становится для ученого все более трудновыполнимой задачей. В конце уходящего тысячелетия о контурах новой цивилизации, о своем видении будущего общества высказались многие из ведущих исследователей социальной перспективы (Дж. Несбит, 1995; Э. Тоффлер, 1995; Дж. Гэлбрайт, 1996; Л. Туроу, 1996; М. Кастельс, 1996, 1997, 1998; З. Бжезинский, 1997; Э. Люттвак, 1998; И. Валлерстайн, 1998; А. Этциони, 1999; П. Дракер, 1999; Ф. Фукуяма, 1999; Э. Гидденс, 2000 и др.). 15

8

    Определенная растерянность мирового сообщества перед происходящими переменами проявилась также в отсутствии перспективной социальной стратегии, адекватной масштабу и характеру этих перемен. Популярная, но крайне невнятная концепция устойчивого развития, поднятая на щит в ходе Всемирного экологического форума в Рио-де-Жанейро в 1992 г.16 (этого столь внушительного для современников, но оказавшегося ложным символа Нового мира), вряд ли может считаться таковой, являясь все-таки паллиативным ответом на вызов времени, скорее констатирующим его серьезный характер, нежели предлагающим действенные средства выхода из засасывающей цивилизацию воронки.17 С ростом значимых для человечества видов риска, в условиях общей нестабильности постялтинского мироустройства, перманентной неравновесности новой экономической среды, хронически порождающей кризисные ситуации, все чаще возникает вопрос: не станут ли глобальный геоэкономический универсум и североцентричный мировой порядок лишь очередной преходящей версией Нового мира, еще одной убедительной утопией, прикрывающей истинное, более драматичное развитие событий на планете?
    История, которая есть бытие в действии, в своих построениях оказывается полифоничнее умозрительных конструкций и парадоксальнее инерционных прогнозов развития. Наряду с моделью исторически продолжительного (однако, все же преходящего) доминирования однополюсной схемы мирового порядка во главе с Соединенными Штатами, сейчас начинает рассматриваться новое поколение сценариев грядущего мироустройства. Здесь одна из ведущих тем - проблема реориентализации мира, растущая уязвимость западной модели глобального сообщества. Шимон Перес в исследовании "Новый Ближний Восток" обратил внимание на происходящую трансформацию начал современного общества: "До конца ХХ столетия концепция истории уходила корнями в европейскую модель государственной политики, определявшейся националистическими ценностями и символикой. Наступающая эпоха будет во все большей мере характеризоваться азиатской моделью государственной политики, базирующейся на экономических ценностях, которые предполагают в качестве основного принципа использование знаний для получения максимальной выгоды".18 Подобное типологическое перерождение социальной структуры дополняется, если так можно выразиться, демографической "ориентализацией" мира: вспомним, что в развивающихся странах проживает (по данным на начало 1999 г.) около 5/6 населения планеты и на их же долю приходится 97% его прогнозируемого прироста, повышается также удельный вес восточных диаспор непосредственно в странах Севера.
    Процесс ориентализации мира имеет еще один серьезный аспект. Как отмечает профессор Йельского университета Пол Брекен: "Созданному Западом миру брошен вызов... в культурной и философской сферах. Азия, которая стала утверждаться в экономическом плане в 60-70-х годах, утверждается сейчас также в военном аспекте".19 Выдвигая тезис о наступлении "второго ядерного века" (т.е. ядерного противостояния вне прежней, биполярной конфигурации мира), американский политолог характеризует его следующем образом: "Баллистические ракеты, несущие обычные боеголовки или оружие массового поражения, наряду с другими аналогичными технологиями сейчас доступны, по крайней мере, десятку азиатских стран - от Израиля до Северной Кореи, и это представляет собой важный сдвиг в мировом балансе сил. Рост азиатской военной мощи возвещает о начале второго ядерного века...".20 Таким образом, экономистичному менталитету Запада может быть противопоставлен цивилизационный вызов Нового Востока, включающий более свободное, нежели прежде, использование современных вооружений.21
    В футурологическом ящике Пандоры немало и других сюрпризов: например, развитие глобального финансово-экономического кризиса с последующим кардинальным изменением политической конфигурации планеты; перспективы резкого социального расслоения мира или его квазиавтаркичной регионализации либо неоархаизации; возможность контрнаступления мобилизационных проектов при параллельном возникновения на этой (или иной) основе принципиально новых идеологических конструкций; радикальный отход некоторых ядерных держав от существующих "правил игры", демонстрационное использование оружия массового поражения, уверенная угроза его применения, растущая вероятность региональных ядерных конфликтов в странах Третьего мира либо иной формы ядерного инцидента; центробежная и универсальная децентрализация международного сообщества... Существуют также гораздо менее распространенные в общественном сознании схемы обустройства мира Постмодерна - от исламских, квазифундаменталистских проектов до конфуцианских концептов, связанных с темой приближения "века Китая".
    С ростом числа несостоявшихся государств проявилась вероятность глобальной альтернативы цивилизации: возможность распечатывания запретных кодов антиистории, освобождения социального хаоса, выхода на поверхность и легитимации мирового андеграунда, его слияния с "несостоявшимися" и "обанкротившимися" государствами, "странами-изгоями", современными "пиратскими республиками", прочими социальными эфимериями.
    ХХ век уходит со сцены как великий актер, провожаемый не шквалом аплодисментов, а нависшей над залом долгой и мучительной паузой.


1. А.И. Неклесса. Конец цивилизации, или зигзаг истории. // Постиндустриальный мир: центр, периферия, Россия. Сборник 1. Общие проблемы постиндустриальной эпохи. // Серия "Научные доклады", N 91. М.: Московский общественный научный фонд; Институт мировой экономики и международных отношений РАН. 1999. СС. 31-74; А.И. Неклесса. Эпилог истории, или модернизация versus ориентализация. // Постиндустриальный мир: центр, периферия, Россия. Сборник 2. Глобализация и Периферия. // Серия "Научные доклады", N 92. М.: Московский общественный научный фонд; Институт мировой экономики и международных отношений РАН. 1999. СС. 21-56; А.И.Неклесса. "Российский проект" в системе мировых координат XXI века. // Постиндустриальный мир: центр, периферия, Россия. Сборник 3. Особый случай России. // Серия "Научные доклады", N 93. М.: Московский общественный научный фонд; Институт мировой экономики и международных отношений РАН. 1999. СС. 4-35.

2. A. Touraine. Modernity and Culturul Specifitties. // International Social Science Journal. 1998. ? 118. Р. 454.

3. Р. Дарендорф. После 1989. Мораль, революция и гражданское общество. Размышления о революции в Европе. М.: Ad Marginem, 1998. С. 86.

4. Некоторое представление о возможном характере дальнейших шагов по реализации данных принципов дает следующее рассуждение известного футуролога, члена Римского клуба, а также основателя и президента Будапештского клуба Эрвина Ласло: "Как показывает опыт Объединенных Наций, система принятия решений в мировой политике, где доминирующее положение занимают нации-государства, весьма громоздка.: Вера в то, что национальная безопасность требует мощных национальных сил обороны, устарела в той же мере, что и вера в безграничный национальный суверенитет. При пересмотре этих мифов в контексте возникающей в настоящее время глобальной мировой системы становится ясно, что во многих случаях национальная безопасность может быть более надежно обеспечена региональным пактом об обороне, подкрепляемым созданием совместных оборонительных сил, чем национальными армиями, находящимися под командованием центрального правительства: Миф о национальном суверенитете продолжает оказывать свое воздействие, хотя объединенные миротворческие силы ООН доказали свою эффективность в некоторых "горячих точках" земного шара. Участие в совместных миротворческих силах избавило бы национальную экономику от непосильного бремени поддержания дорогостоящей армии и позволило бы правительству использовать высвободившиеся человеческие и финансовые ресурсы для более продуктивных целей." (Доклад "Созидательные пути человеческой эволюции" (1997 г.). Цит. по журналу "ВИЕТ", 1998, ?1.)

5. Аристотель. Сочинения. Т. 4. М.: Мысль, 1984. СС. 126, 395.

6. Одно из многочисленных противоречий переходного ХХ века заключается в следующем: происходит ликвидация империй (как европейских, так и колониальных), утверждение института национального государства Нового времени в качестве универсальной основы международных отношений. И в то же время - кардинальная трансформация самой системы, изменение базовых принципов ее функционирования: формального равноправия членов, исключительности суверенитета, введение повторной легитимации на основе соблюдения принципа "прав человека" и т.п. Подробнее о современном кризисе вестфальской системы см.: Космополис. Альманах-1999. М., 1999.

7. З. Бжезинский. Великая шахматная доска. Господство Америки и его геостратегические императивы. М., 1998, С.251.

8. R.J. Barnet, J. Cavanagh. Global Dreams, Imperial Corporations and the New World Order. N.Y., 1994; H.-P. Martin, H. Schumann. The Global Trap: Globalization and Assault on Prosperity and Democracy. Pretoria-L., 1997; W. Greider. One World, Ready or Not. The Manic Logic of Global Capitalism. N.Y., 1997; D. Rodrik. Has Globalization Gone Too Far? Wash., 1997; idem. Globalization and Its Discontents. N.Y., 1998; P.N. Doremus, W.W. Keller, L.W. Pauly, S.Reich. The Myth of the Global Corporation. Princeton, 1998; H. Shutt. The Trouble with Capitalism. An Inquiry into the Causes of Global Economic Failure. L.-N.Y., 1998; J. Gray. False Dawn. The Delusions of Global Capitalism. L., 1998.

9. "Окончание тысячелетия совпадает с периодом, когда преимущество Америки превратилось в доминирование. Никогда прежде ни одна страна не достигала такого преобладающего положения в мире и в столь многих областях деятельности, начиная от производства вооружений до предпринимательской деятельности, от технологических достижений до массовой культуры." (H. Kissinger. Washington Post. 10 Jan., 2000.)

10. Цит. по: З. Бжезинский. Великая шахматная доска... C. 203.

11. Song Yimin. A Discussion of the Division and Grouping of Forces in the World after the End of the Cold War. // International Studies. 1966. ? 6-8. P. 10 (цит. по: З. Бжезинский. Великая шахматная доска... С. 202). Бжезинский особо отмечает, что данная статья была (в более сжатом виде) напечатана в центральном органе КПК "Жеминь жибао".

12. Washington Post. 10.01.2000.

13. Отметим, что в этом официальном документе в числе новых угроз национальной безопасности США упомянут такой многозначительный для России феномен как "обанкротившиеся государства", т.е. "государства, которые не могут обеспечить стабильность и безопасность на своей территории, а также приемлемые жизненные условия для проживающего там населения, что чревато международными конфликтами, экологическими катастрофами, массовыми убийствами мирных людей и агрессией против соседних стран или этнических групп".

14. Ч. Милош. О конце света. // Новая Польша. 2000. ? 1. С. 62.

15. J. Naisbitt. Global Paradox. N.Y., 1995; A. Toffler, H. Toffler. Creating a New Civilization. Atlanta, 1995; J.K. Galbraith. The Good Society. The Human Agenda. Boston-N.Y., 1996; L.C. Thurow. The Future of Capitalism. L., 1996; M. Castells. The Information Age: Economy, Society and Culture. Vol.1: The Rise of the Network Society. Malden (Ma.)-Oxford (UK), 1996; idem. The Information Age: Economy, Society and Culture. Vol.2: The Power of Identity. Malden (Ma.)-Oxford (UK), 1997; idem. The Information Age: Economy, Society and Culture. Vol.3: End of Millennium. Malden (Ma.)-Oxford (UK), 1998; Z. Brzezinsky. The Grand Chessboard. American Primacy and Its Geostrategic Imperatives.N.Y., 1997; E. Luttwak. Turbo-Capitalism. Winners and Losers in the Global Economy. L., 1998; I. Wallerstein. Utopistics, or Historical Choices of the Twenty First Century. N.Y., 1998; A. Etzioni. The End of Privacy. N.Y., 1999; P.F. Drucker. Managing Challenges for the 21th Century. N.Y., 1999; F. Fukuyama. The Great Disruption. Human Nature and the Reconstitution of Social Order. N.Y., 1999 A. Giddens, W. Hutton (eds.). On the Edge. L., 2000.

16. Конференция ООН по охране окружающей среды и развитию. Рио-де-Жанейро, 1992.

17. См.: D.H. Meadows, D.L. Meadows, J. Randers. Beyond the Limits: Global Collapse or a Sustainable Future? L., 1992; A. Gore. Earth in the Balance. Forming a New Common Purpose. L., 1992; E.U. von Weizsaecker. Earth Politics. L.-Atlantic Highlands (N.J.), 1994; F. Duchin, G.-M. Lange et al. The Future of the Environment. Ecological Economics and Technological Change. N.Y.-Oxford, 1994; H.E. Daly. Beyond Growth. The Economics of Sustainable Development. Boston, 1996; T. Sandler. Global Challenges. An Approach to Environmental, Political and Economic Problems. Cambridge, 1997; E.U. von Weizsaecker,. A.B. Lovins, L.H. Lovins. Factor Four: Doubling Wealth - Halving Resource Use. The New Report to the Club of Rome. L., 1997.

18. Ш. Перес. Новый Ближний Восток. М., 1994. С. 188.

19. Foreign Affairs. January-February 2000.

20. Ibid.

21. Даже краткое перечисление основных субъектов азиатской военной мощи: Китай, Япония, Северная Корея, Индия, Пакистан, Иран, Израиль, несмотря на неполноту и явную эклектичность списка, а может быть, именно вследствие этой эклектичности, заставляет лишний раз задуматься над степенью безопасности и конфигурацией глобальной системы XXI века.