Закрывается то один провинциальный журнал, то другой - исчезают с карты России островки духовности и образования, наконец, исторической памяти народа. "Подъем" является именно одним из таких островков, к счастью, уцелевших, который собирает мыслящих людей, людей неравнодушных, болеющих за русский язык и вековые традиции нашей страны.

 НАДО БРАТЬ КАЖДОМУ

 СВОЮ НОТУ...

 (Русские литературные журналы в творческой биографии А. И. Эртеля)

 Вот уже полтора века минуло со дня рождения замечательного русского

писателя и мыслителя Александра Ивановича Эртеля (1855-1909). Его

творчество стало яркой страницей в истории российской литературы.

Знаменитый наш соотечественник И. А. Бунин, войдя в литературную среду в

середине 90-х годов XIX века, "увидел сразу целых четыре литературные

эпохи: с одной стороны - Григорович, Жемчужников, Толстой; с другой -

редакция "Русского богатства", Златовратский; с третьей - Эртель, Чехов; а

с четвертой - те, которые, по слову Мережковского, уже "преступали все

законы, нарушали все черты".

 Литературное наследие А. И. Эртеля остается близким и понятным читателю,

но во многом мало изучено и объяснено. Между тем, Александр Иванович

интересен не только как писатель, но и яркая, незаурядная личность. На

формирование мировоззрения его влияли и социально-экономические реалии

эпохи, и общественно-политические умонастроения современников. В этом

плане существенную роль играл круг непосредственного общения Эртеля, в

который входили писатели, критики, издатели, редакторы литературных

журналов.

 Первая книга А. И. Эртеля "Записки Степняка" вышла в 1883 году. Она

объединила очерки и рассказы, печатавшиеся с 1879 по 1883 гг. в

петербургских журналах "Дело"1, "Вестник Европы"2, "Русское богатство"3.

Редакторы этих журналов, каждый по-своему, вели активную работу с

авторами, стараясь привлечь их к себе, оказывали финансовую помощь авансом

под будущие работы. Как правило, давали писателям возможность изложить свой

взгляд, высказать свое мнение, хотя делать это было очень и очень

непросто. Дело в том, что по закону о печати 1882 года совещание четырех

министров могло запретить издание любого периодического органа, лишить

издателей и редакторов права продолжать свою деятельность, если она будет

признана "вредной".

 Именно такая участь постигла журнал "Отечественные записки" - первое по

значению демократическое издание, в котором Эртель напечатал в 1884 году

свои "Миниатюры и рассказы". Своего рода эстафета перешла к московскому

журналу "Русская мысль"4, "унаследовавшему" большинство авторов и

подписчиков "Отечественных записок" и "Дела". На страницах "Русской мысли"

появились публицистика Г. И. Успенского, Н. В. Шелгунова, Н. К.

Михайловского, критика М. А. Протопопова, А. М. Скабичевского. Здесь

печатались А. Н. Островский, В. Г. Короленко, Н. С. Лесков, А. П. Чехов,

Д. Н. Мамин-Сибиряк, В. И. Немирович-Данченко, затем А. М. Горький, И. А.

Бунин - наиболее яркие представители реалистической литературы конца XIX -

начала XX вв.

 С 1885 года в "Русской мысли" начинает печататься и А. И. Эртель. В

журнале выйдут его миниатюры, рассказы, повести, а также романы

"Гарденины, их дворня, приверженцы и враги (1889), "Смена" (1891).

 В середине 80-х годов Эртель уже признанный литератор: в 1885-м его

избирают в действительные члены Общества любителей российской словесности.

Однако вскоре писатель меняет образ своей жизни, подвергнув определенному

переосмысливанию жизненные позиции и ценности. Сказались и арест, а затем

ссылка в Тверь (1884-1888), и разочарование в системе "мыслей,

усвоенных... по журналам, в беседах с разными знакомыми"5. Отчий край и

все, что с ним связано, уже не вмещалось в очерки, рассказы, повести.

Созрел и замысел романа о судьбе русской интеллигенции. Свободу и простор,

так необходимые художнику, писатель надеялся обрести на родной воронежской

земле.

 В 1890 году А. И. Эртель поселился с семьей в селе Емпелево в Воронежской

губернии. Он радовался, что живет "вдали от журнального зловонья".

Эпистолярная связь с Воронежем и Москвой вполне удовлетворяла его. Так, 2

января 1891 года он пишет В. В. Огаркову: "В сущности, мне весьма не по

душе беспардонная "бесписменность" нашего поколения, и я иногда

подумываю, что лет 50 тому назад жилось и серьезнее, и производительнее.

Тогда любили писать, и умели писать. Напрасно говорят, что ныне нет в

этом прежней нужды, что многое, в старину возможное только в частной

переписке, теперь безвозвратно может являться в печати. Это неверно.

Во-первых, вряд ли многое и теперь может быть в печати: среда

недозволенного отнюдь не уменьшилась с тех пор, а во-вторых - печать

никогда не заменит письма. В письме я учусь, пробую свою силы, приобретаю

сведения и осваиваюсь с различным жизненным материалом, за письмом

происходит иногда тот первоначальный процесс мысли, который очень может

стать важным, очень плодотворным, но его можно обнаружить лишь в интимном

разговоре, без свидетелей, потому, что он и не закончен, и не приобрел еще

ясности, необходимой для публичного выражения. Хорошая, интересная

переписка, мне думается, есть одна из лучших дисциплин и для ума, и для

так называемого таланта. Хорошая, не в смысле даже изложения, а в том

смысле, когда ею затрагивается наибольшее количество важных "вопросов",

и когда эти "вопросы" трактуются с наибольшею искренностью и

непосредственностью..."6

 В голодный для губернии 1891 год А. И. Эртель, как частное лицо,

занимался благотворительностью. Он принял деятельное участие в создании

"Макарьевского попечительства" для помощи голодающим, организовал

строительство начальной школы для крестьянских детей в селе Макарье. Эти

новые общественные обязанности целиком поглотили его.

 Вот примечательное письмо от 19 февраля 1892 года издателю "Русской

мысли" В. М. Лаврову.

 "Дорогой Вукул Михайлович. Выкупи меня, ради Создателя, из крепостной

зависимости. Черт меня дернул взять в Север. Вестнике двести рублей тому

назад два месяца и пообещать им рассказ. Дела теперь так сложились, что я

буквально не могу ни о чем думать, ничего делать кроме как о голодающих,

об их лошадях, о школе для них. Все время мое уходит сюда. А между тем

Север. Вестник атакует меня письмами и телеграммами, - очень в лестных

выражениях, но меня это мучает несказанно. Обещанный рассказ, положим, до

половины набран, но именно "набросан", а не написан. Окончить ей Богу

же теперь не могу, хоть убей. А они, т. е. С. В.7 никак не хотят понять,

что не до рассказов мне. Я вот теперь же пишу г-же Гуревич, что не могу

написать рассказ, и что прошу выслать ей деньги обратно. Пожалуйста,

выкупи меня. Никогда еще долг меня так не мучил как вот этот долг. Поверь,

я с тобой не замедлю расквитаться, но теперь, теперь... пошли на Север.

Вестник от моего имени 200 рублей, иначе они меня своими телеграммами с

бела света сживут. А я жить хочу, черт побери, и решительно не хочу

писать, когда совсем, совсем не пишется. Стоит столь любопытное время,

что не писать, а в пору успевать собирать впечатления, материал...

Пожалуйста, будь друг и выручи если можешь.

 Твой А. Эртель.

 Скажи В. А. Гольцеву, что я его лекции до сих пор не получил. Ох, эти

комитеты"8.

 В. М. Лавров не замедлил откликнуться на просьбу друга в ответном

послании от 23 февраля того же года.

 "Дорогой друг Александр Иванович! Письмо твое я получил и сделал

немедленно распоряжение о выкупе тебя из твердынь Северного Вестника. При

этом считаю необходимым прибавить, что твои обязательства по отношению к

С. В.9 переходят к нам, то есть обещанный тобою рассказ ты должен написать

и отдать нам. Только мы будем более снисходительными кредиторами,

беспокоить тебя письмами не станем, - пиши, когда почувствуешь охоту, и

затем присылай нам.

 Софья Федоровна свидетельствует тебе свое почтение. Крепко обнимаю

тебя"10.

 По-видимому, тогда речь шла о рассказе "Духовидцы", появившемся в 1893

году. Именно о нем А. П. Чехов писал Эртелю: "Превосходнейшая вещь! Вы

великолепнейший пейзажист".

 В трагические 1891-1892 гг. "Русская мысль" пытается объединить

общественные силы в борьбе с голодом. 5 сентября 1892 года В. М. Лавров

писал А. И. Эртелю:

 "Дорогой и милый друг Александр Иванович! Я знаю, что один вид моего

письма приведет тебя в трепет. Ты непременно подумаешь, что я намереваюсь

истязать тебя и требовать повесть, которую ты давным-давно обещал Русской

Мысли. Но успокойся, я являюсь к тебе с самыми миролюбивыми намерениями и

о повести не заикнусь ни слова за исключением того, что иметь ее мне

весьма желательно, но заставлять тебя писать насильно я не могу.

 Мне просто хочется перекинуться с тобою несколькими словами и узнать, как

ты поживаешь. О твоем житье до меня доходят невеселые слухи. Говорят, что

вашей округе опять грозит голод, и ты собираешься вступить с ним в новую

борьбу.

 Если так, то да поможет тебе Бог в твоем великом и многотрудном деле. Мы

тоже желали бы быть полезными тебе, по крайней мере, хоть в денежном

смысле. Вот что я надумал пока. Все деньги, которые мы получим от продажи

"Сборника"11, пойдут в твою пользу, но денег этих будет мало. Напиши ты

нам письмо потрогательней, - страницы в 3-4,- и уполномочь нас собирать

пожертвования. Я думаю, что подписчики Русской Мысли не останутся глухи к

этому воззванию, и таким образом мы наберем тебе несколько сотен.

 Помни, если ты не гнушаешься бабьей помощи, то можешь мобилизовать мою

Софью Федоровну. В прошлом году она хищным волком бросалась на всякого

приходящего к нам в дом и награбила таким образом в пользу голодающих

пятьдесят с чем то рублей.

 Обсуди все это и напиши мне. Софья Федоровна шлет тебе свой привет.

Крепко обнимаю тебя"12.

 В 1893 году в "Русской мысли" Эртель опубликовал статью "Макарьевское

попечительство (из истории недавнего голода)", в которой подвел итоги

благотворительной деятельности.

 Общественная работа отнимала у Александра Ивановича много времени, сил,

материальных средств. Постепенно пришло разочарование в "малых делах",

была утрачена перспектива жизни, да и сама литературная деятельность,

казалось Эртелю да и многим его современникам, теряла смысл. Уже ушли из

жизни такие прекрасные русские писатели как Достоевский, Тургенев,

Островский, уже были написаны такие яркие, крупные произведения как

"Преступление и наказание", "Братья Карамазовы", "Отцы и дети", "Война и

мир", "Господа Головлевы" и др. Вообще в истории русского романа наступило

своего рода "затишье": В. Гаршин, В. Короленко и другие писатели конца XIX

века создавали произведения малых форм и жанров - рассказы, новеллы,

маленькие повести. Не удивительно, что в творческой биографии А. И. Эртеля

наступает кризис - период "золотого молчания": редакторы журналов пытаются

понять писателя, ждут новых произведений.

 Несмотря на довольно плодотворное сотрудничество, Эртель прерывает

отношения с "Русской мыслью": его не удовлетворяет редакционная политика

журнала, который "самим отбором беллетристики объединяет иногда разных

писателей общей, импонирующей редакции темой". Впрочем, не было такого

журнала, который полностью устраивал бы Александра Ивановича.

Опубликованные в журналах произведения по цензурным соображениям

искажались, и писателю приходилось реализовывать авторский замысел,

восстанавливая их целостность в отдельных книгах.

 Довольно дружественные отношения сложились между Александром Ивановичем

Эртелем и Любовью Яковлевной Гуревич (1866-1940)13, к которой в 1891 году

перешел журнал "Северный вестник"14. Л. Я. Гуревич сама обладала

незаурядным литературным талантом. "Зоркой наблюдательницей современной

русской жизни" характеризовали ее современники, прежде всего, за роман

"Плоскогорье", рассказывающий о трагедии "ничтожных людей" безвременной

эпохи - интеллигенции 80-х15. Журнал пропагандировал декадентское

направление, его фактическим редактором и идеологом был А. Л. Волынский

(Флексер), далекий от интересов общественной жизни, уделявший главное

место символизму в своих критических статьях. Его перу, в частности,

принадлежал цикл скандальных статей 1893-1896 гг., направленных против

русской критики.

 В черновике письма к Л. Я. Гуревич от 21 ноября 1892 года А. И. Эртель

излагает свои взгляды на русскую журналистику и "Северный вестник", в

частности.

 "Выходит из Ваших слов так, как будто я желаю водворения "молчалинства" в

нашей журнальной литературе... Нет, это не так, многоуважаемая Любовь

Яковлевна! Объяснимся. Правду надлежит исповедовать всегда и при всяких

обстоятельствах, это - трюизм. Но кроме сего, обстоятельного впрочем

трюизма, для журналиста обязателен и закон перспективы. Наличная

действительность во всех своих определениях напоена ложью, всюду можно

отметить предрассудки, несправедливость, вопиющее нарушение элементарных

нравственных понятий и здравого смысла... Закон перспективы заключается в

том, чтобы бороться с существенным в этом беспорядочном скопище "лжей",

чтобы обличать неправду тех явлений действительности, которые в данный

исторический момент и в данной стране представляют господствующую злобу. В

чем же заключается господствующая злоба в переживаемый нами момент и в

нашей стране? - В "плевелах либерализма"? В деятельности Михайловского16,

Лесевича17, Гольцева18, Русской Мысли, Вестника Европ