ЖИТЬ УВЛЕЧЕННО!

'НАСТОЯЩИЙ ТОВАРИЩ'

Несмотря на то, что общественная работа отнимала у ребят много времени, на уроки Виктор приходил всегда подготовленным: занимался дома до поздней ночи.

По литературе читал не только то, что требовалось по учебной программе. Он был постоянным читателем школьной и городской библиотек.

В это время он увлекался ранними романтическими произведениями Максима Горького. Нравились ему 'Овод' Этель Лилиан Войнич, 'Отверженные' и 'Собор Парижской богоматери' Виктора Гюго, 'Петр I' Алексея Толстого, повести Александра Куприна и рассказы Джека Лондона.

Домашние задания Виктор обычно делал с товарищами. Собирались у нас или у Мезенцева. После приготовления уроков заводили патефон. Пластинок у нас было много. И всегда Виктор, улыбаясь, первой ставил 'Шагай вперед, мой караван'. Возможно, он представлял в эти минуты бредущий по степи караван величественных и спокойных верблюдов, погоняемых седоками. Куда они идут? Как далека их дорога!.. Вите хотелось отправиться вместе с караваном в дальние, незнакомые страны:

Нравились Виктору песни 'Утомленное солнце' и 'Осенний вальс'. Все подпевали старенькому патефону.

Вечерами ребята играли в волейбол на спортивной площадке у Дома культуры. Виктор быстро сколачивал команду, и игра начиналась.

В десятом классе ребята начали посещать в Доме культуры вечера танцев.

Была ли у Виктора любовь в это время? Николай однажды спросил его об этом. Виктор очень серьезно

ответил:

- Знаешь, Коля, не хочу размениваться по мелочам, не встретил еще никого, кто бы волновал меня.- И добавил: - А знаешь, хочется, ох, как хочется полюбить по-настоящему, но не так, как в романах, лучше! И такую, чтобы она была умницей, чтобы светилась в энергии, чтобы мои и ее плюсы и минусы создавали одно целое; полюбить так, чтобы это было навсегда.

В любви Виктор искал содержание, чистоту, и, по свидетельству Роменкова, девушки уважали его за это.

- И вообще, - вспоминает Николай, - Виктор был добрым. Доброта эта была какая-то особенная, неподдельная. Она проявлялась во всем. Как-то осенью на охоте увидел он меня в туфлях и без носков. Сняли у костра свои сапоги, протянул носки мне:

'На, погрейся!'

Сам ноги в портянках сунул в сапоги, и охота наша продолжалась.

Проявлял он свою заботу так, чтобы не обидеть человека. Если я появлялся у Виктора во время обеда, он тащил меня к столу, и тут никакие отказы на него не действовали, и странное дело, я не испытывал неловкости.

Дружить с Виктором было легко. Он был уравновешенным, никогда не 'взрывался'. Всегда, даже, если бывал не согласен с собеседником, дослушает его до конца, а потом спокойно выскажет свое мнение. Кругозор у него был шире, чем у сверстников, но он этим не кичился и не старался выделяться среди товарищей. Мы ценили его за уравновешенность и рассудительность, уважали за находчивость и упорство, любили за доброту, за то, что он был верным другом и товарищем. Случалось так, что ссорились его друзья. Он старался сгладить наметившиеся разногласия. Переживал, волновался:

Меньше всего Виктор заботился о костюмах. Его вполне устраивала синяя вельветовая куртка и простые брюки. Послевоенное время было трудное. Он сознавал, что семье было нелегко, и никогда не требовал от родителей обновы.

Я же был постарше и часто испытывал чувство неловкости из-за того, что одет был в перешитую неумелой рукой матери поношенную отцовскую гимнастерку и такие же брюки. Однажды один наш одноклассник как-то съязвил по поводу моего одеяния, назвав меня 'оборванцем'. От обиды я не знал, что ответить,

Виктор мгновенно покраснел, но быстро овладел собой и твердо и в то же время спокойно, ответил: 'ВСТречают по одежде, а провожают по уму:'

Далее: