Кто держит паузу

- Вы знаете, вы очень тяжелый человек. Мы, наверное, с вами не сработаемся. Вы все время спорите. И в пьесу вы не влюбились. Оставим разговор. Пойдемте на кухню пить кофе. Извините за мой развал. Я совершенно неталантливая хозяйка. И приласкайте моего Мальчика, радость мою, мою птичку. Вы знаете, когда я болела, он от меня не отходил. Он жалеет меня. И у него есть чувство благодарности, что так редко в людях. Вы хотите творога? Я сама его делаю из кефира. Это очень просто. И вкусно. Я вегетарианка. Не хотите творога. Ну правильно. Если бы вы знали, как он мне надоел. Тогда пейте кофе.

Простота обманчива

'Правда - хорошо, а счастье лучше' - пословица. Мы произносим эти слова привычно, не вдумываясь в смысл. Просто название. Элементарная формула. Я убедился, что многие, если попросить их растолковать эту пословицу, путаются и имеют в виду обратное сказанному: 'Счастье - хорошо, а правда лучше', то есть нормальную благородную мысль о том, что справедливость превыше всего. Девиз честного человека. Девиз Дон Кихота. Даже один известный критик, обсуждая наш спектакль по телевидению, не заметил, как допустил эту самую ошибку.
- Но ведь у Островского: 'Правда - хорошо, а счастье лучше'.
Это уже не девиз. Тут, скорее, приговор. Тут привкус горечи.
Сравним:
'Бедность не порок' - это 'прямая' мысль, и пьеса иллюстрирует ее. Автор так считает, и жизненный материал, избранный им, подтверждает это мнение.
'Не все коту масленица'.
'Не так живи, как хочется'.
Все это мораль в басенном смысле, итог пьесы, вынесенный в заглавие. Все это слова автора, совпадающие с его нравственной оценкой.
'Правда - хорошо, а счастье лучше'. Это чьи слова? Островского? Неужели автор так аморален, что хочет проповедовать эту циничную формулу? Она ведь недалеко ушла от иезуитского наставления 'цель оправдывает средства'. А может быть, первая еще хуже второй. Тут хоть цель есть, а там счастье, благополучие превыше всего, без всяких целей.
Конечно, это не Островский говорит. Это он с горечью цитирует слова Мавры Тарасовны Барабошевой, богатой купчихи, согнувшей в бараний рог всех подданных своего маленького царства, которое 'за семью замками, за десятью сторожами'. Но, к сожалению, эти слова мог бы повторить и любой другой из героев пьесы - один с убежденностью, другой с отчаянием, третий со злорадством, а четвертый (самый аморальный) даже с удивлением, как абсолютно естественную вещь: так оно и есть, и было всегда, и будет, и обсуждать тут нечего.
Итак, в названии лукавство, парадокс. В нем самом уже заложен драматический конфликт. В нем самом уже опровержение привычного, официалъно – благопристойного назидания.
Сравним с 'Горем от ума'. Здесь тоже и приговор, и горечь, и ирония. И перед тем и перед другим названием можно было бы поставить: 'к сожалению' и многоточие.
'К сожалению… горе от ума'.
'К сожалению… правда - хорошо, а счастье лучше'.
Комедия 'Горе от ума' кончается весьма печально для героя. Разрывом с обществом и бегством.
Комедия 'Правда - хорошо…' кончается объявлением о свадьбе и здравицами.
Аналогия двух пьес подмечалась не раз. Для меня же она была настолько очевидна, что финал 'Правды' тревожил меня своей неестественностью. Это или полемика с Грибоедовым с охранительных фамусовских позиций, или… или совсем не так все благополучно, как на словах. И' проступают сквозь ткань почти лубочной развязки чьи-то слезы, сквозь шум поздравлении прослушиваются чьи-то стоны и обнаруживаются живые люди, за которых больно. Больно, потому что они вынуждены быть веселящимися статистам и на этом чужом для всех празднике.
Простота пьесы стала заволакиваться туманом. И стало интересно. Заманчиво углубиться в этот туман, предчувствовалось: там притаились неожиданности.

Про что?

'Ты про что ставишь 'Утиную охоту'?' - спрашивает один молодой режиссер другого.
'Вот вы ставите булгаковского 'Мольера'. Про что?'-задавали мне вопросы.
'Ты, говорят, видел 'Оптимистическую у Товстоногова? Ну расскажи, про что он поставил.'
'Был в Париже? Видел Брука? 'Тимим Афинский'? Шекспира? Ну? Про что?'
'Ну расскажите нам. товарищ имярек, про что. ни собираетесь поставить 'Ревизора'?'
Это жаргон. Двумя словечками вызывается на свет гладкая, желательно многозначительная фраза- якобы суть постановки. Якобы ключ. Маленький, блестящий. Этим можно отмахнуться, как веточкой от комара, можно и защититься, а можно и ударить, как кастетом. Еще ничего не начато, не зачато, а уже привычно штампуется формулировка. Для успокоения слишком нервного начальства, для псевдозадумчивых интервью, для удовлетворения пустого любопытства, да и для собственного спокойствия: 'что' ставлю - знаю, 'про что'-тоже знаю, узнать бы 'как'-и дело в шляпе. Сформулируй, и ты сразу получить некий официальный статус существования.
Он ставит 'Ревизора' про страх.
Мы ставим 'На дне' про человеческое достоинство.
Вы ставите 'Гамлета' про человеческую неуспокоенность.
Они ставят 'Волки и овцы' про человеческое попустительство.
Можно ставить 'Чайку' про бездарность Нины и Треплева, можно-про талантливость их двоих и бездарность остальных, можно - про талантливость Треплева и бездарность Нины, а можно - для официальных интервью-про человеческую неуспокоенность, а для узкого круга - про сексуальную неудовлетворенность.
И, наконец, любую пьесу можно ставить как добрую притчу о конечной победе добра над злом.
Эта формулировка универсальна и наилучшим образом удовлетворяет на время и начальство, и критику, и празднолюбопытствующих.
Мало ли что Гамлет погиб и вес погибли вокруг- его борьба послужила будущим силам добра.
Мало ли что Тузенбаха убили и полк ушел и сестры никогда не переедут в Москву - важно, что они думают о будущем и говорят: 'Если бы знать! Если бы знать!' А кто хочет знать, тот узнает.
Мало ли что дядя Ваня зря прожил жизнь и мучается от своей несостоятельности, невыявленности, зато он увидит 'небо в алмазах'. А не он, так потомки, дальние поколения… мы. Затем и ошибалось столько поколений столько великих умов затем и билось и мучилось, чтобы мы увидели все ясно и четко.
И вес искусство без исключений, от Гомера до Босха, от Мольера до Пастернака, от Шекспира до Пушкина, от Гоголя и Достоевского до Ван Гога и Булгакова, оказывается, про одно: все это добрая притча о победе добра над злом. И тавтология 'добрая - добро' никого не смущает.
(Правда - хорошо…'-тоже может быть названа 'доброй притчей'. Можно ее ставить и про 'человеческое беспокойство' и про неудовлетворенность, как человеческую, так и сексуальную. И еще про 'темное царство прошлого.
Так 'про что' я хочу ставить спектакль?
Первое, что забрезжило в воображении, был лубок. Подчеркнем примитивность и ситуаций и характеров. У Островского три декорации: 'сад', 'бедная
комната', 'богатая комната' - классический набор. В каждом театре есть-ни копейки тратить не надо.
Сделаем на большой сцене театра три маленькие сцепы - в каждой стоит своя декорация. Маленькие сцены подвижны - это площадки на роликах. В нужный момент выкатываем нужную площадку на центр, открывается маленький занавес и идет действие, потом другую площадку выкатываем.
На маленьких площадках люди должны казаться большими, особенно если предметы сделать чуть меньше обычных. Яркие гримы, большие парики. Немного пародия на старый театр, немного - на балаган. Сильная внешняя динамика - площадки могут забавно кататься, крутиться. Актеры играют не героев своих, а актеров прошлого века, играющих этих героев. Русская commedia dell'arte. Кстати, у Стрелера было нечто подобное в 'Слуге двух господ'. Но подвижных площадок не было, то есть было, и много раз; у Мейерхольда было и сам я трал на таких площадках у Товстоногова в 'Трех сестрах'. Было-то было, а к Островскому, кажется, не применяли. Это вообще может оказаться новинкой.
Я перечитал пьесу. И пьеса. засопротивлялась такому подходу. Вдруг оказалось, что события в ней совсем не так элементарны. Много душевных моментов. И люди не так глупы, чтобы столь топорно их карикатурить. Они не поддаются. Постелен, но я не только понял, но ощутил эту пьесу как последовательно психологическую, Фигуры яркие, но они не сверху покрашены, а светятся изнутри. Характеры сотканы из прочных нитей душевной правды. И я пришел к очень важному для себя выводу: Островский не потерпит пародии.
Мне до велось видеть, несколько спектаклей по Островскому с пародийным приемом. Вводились интермедии, актеры играли не ситуации, а несколько насмешливое отношение к устарелости проблем, с подтекстом: мы сами понимаем, волновать вас это всерьез не может, но поглядеть забавно, особенно если мы слегка стилизуем пьесу под 'модерн' или 'ретро'. Островского вставляли в рамку и разглядывали на расстоянии. Делалось это порой с большим мастерство м,. прежде всего оформительским, довольно обильно изобретались комические ситуации помимо пьесы. Но странное дело - становилось холодно и не смешно. Опыт научил меня - нельзя читать Пушкина под музыку. Он сам - музыка. А когда две музыки одновременно, получается какофония. Точно так и здесь: Островский - великий комический писатель. Он сам смеется. А если смеяться над смехом - юмор взаимоуничтожается.
Еще одно-аллюзии. У Островского много фраз, бьющих невольно по нашим современным проблемам и недостаткам. Ну, скажем, в первой же сцене 'Правда - хорошо…' Зыбкина (про сына):
'…и вышел он с повреждением в уме.
Филицата. Какого же роду повреждение у него?
Зыбкина. …всем правду в глаза говорит.
Филицата. В совершенный-то смысл не входит?
Зыбкина. …учатся бедные люди для того, чтоб звание иметь да место получить; а он чему учился-то' все это за правду принял, всему этому поверил'.