Август Коцебу «Ненависть к людям»

МЕЙНАУ. Не надо сударыня, не надо никакого признания! Я все знаю, и не хочу видеть вашего уничижения. Однако вы сами можете рассудить, что после случившегося нам навек должно друг с другом разлучиться.
ЭЙЛАЛИЯ. Я знаю это, и пришла сюда не о прощении умолять; я не льстилась никогда получить себе прощения. Все, чего я отваживаюсь надеяться, состоит в том, чтоб слышать из уст ваших, что вы не 6удете проклинать моей памяти.
МЕЙНАУ (нежно). Нет, Эйлалия, я тебя не кляну. Твоя любовь в благополучные дни доставляла мне сладостные утехи; я тебя никогда не буду клясть.
ЭЙЛАЛИЯ (с сильнейшим движением). Внутренно чувствуя, что я недостойна носить на себе ваше имя, и уже три года, как называюсь другим. – Но этого еще не довольно: вам надобно иметь разводное письмо, по которому бы вы могли избрать достойнейшую супругу – в объятиях которой да ниспошлет на вас Бог Свое благословение! – и для того вам нужна эта бумага. Она содержит в себе признание во всех моих преступлениях; я сама это писала. (Подает ему бумагу.)
МЕЙНАУ (берет и раздирает ее). Да будет она навеки уничтожена! Нет, Эйлалия! ты одна владычествовала над сердцем моим, и – я не стыжусь признаться, что ты во всю жизнь мою будешь им обладать! Твое собственное чувствование добродетели и чести запрещает тебе воспользоваться этою во мне слабостию; а хотя бы – но слава Богу! слабость эта подвластна моей чести. Однако ж никогда, никогда другая жена не заменит мне Эйлалию.
ЭЙЛАЛИЯ (дрожа). Итак, мне остается теперь – только проститься с вами!..
МЕЙНАУ. Постой еще на минуту! мы несколько месяцев жили близко и не знали того; я в это время много хорошего сведал об вас; вы имеете чувствительное сердце к нуждам бедной вашей бpaтии. Это меня радует. Вам впредь не будет недоставать средств удовлетворять склонности вашей к деланию добра. – Вы и сами никогда не будете терпеть недостатка. Эта бумага доставляет вам из банка тысячу талеров годового дохода.
ЭЙЛАЛИЯ. Нет… никак… я этого не приму. Пропитание себе должна я снискивать трудами рук своих. Кусок хлеба, смоченный слезами раскаяния, доставит мне более спокойствия, нежели ваши деньги. Вы меня взяли ни с чем, и я не должна расточать имение мужа, которому некогда столь постыдно изменила.
МЕЙНАУ. Возьмите, сударыня, возьмите!
ЭЙЛАЛИЯ. Я заслужила это унижение – но прибегаю к вашему великодушию. Пощадите меня! избавьте….
МЕЙНАУ (про себя). Боже мой! Какой жены лишил меня развратник. (Прячет опять бумагу.) Хорошо, сударыня я почитаю ваши правила, и отступаю от своего предложения; однако ж с тем договором, чтоб вы в случае недостатков ваших, всегда к первому и к одному только ко мне откровенно прибегали.
ЭЙЛАЛИЯ. Я это обещаю.
МЕЙНАУ. По крайней мере, могу я требовать, чтоб вы взяли назад ваше собственное имущество, ваши брильянты. (Подает ей ящик с вещами.)
ЭЙЛАЛИЯ (в чрезвычайном волнении открывает ящичек, и слезы ее каплют). Ах! теперь представляется душе моей сладостное напоминание того прелестного вечера, в который вы мне подарили этот склаваж. В этот вечер родитель мой дал свое согласие на брак наш, и я радостно произнесла клятву в вечной вам верности. Она нарушена! Тогда имела я чистое и невинное сердце. (Плачет.) Этого чувствования никакое раскаяние загладить не в силах! Эти браслеты вы подарили мне, тому уже пять лет, в день моего рождения. Это был счастливый день! Вы сделали тогда небольшой сельский пир, на котором все были довольны и веселы. Эту астру получила я тогда, как родила Вильгельма. – O! как несносно терзает воспоминание улетевших радостей, когда человек сам причиною потери их! Нет, и вещей этих я не могу удержать у себя! – разве вы с тем намерением отдаете их, чтоб они служили мне вместо упреков? Ах! возьмите их назад! (Подает ему вещи, вынув вперед только астру.)
МЕЙНАУ (в таком же великом движении духа, как и Эйлалия; но, стараясь oнoe скрыть, берет вещи с отвращенным лицом и прячет их).
ЭЙЛАЛИЯ. Пусть только эта астра будет мне напоминанием о рождении моего Вильгельма.
МЕЙНАУ (про себя). Нет! я уже не в состоянии выдерживать. (О6ращается к ней. Голос его ни суров, ни кроток; ни тверд, ни нежен, но составляет средину между тем и другим.) Прощайте!
ЭЙЛАЛИЯ. Ах! постойте еще на одну минуту, отвечайте мне на один только вопрос, успокойте сердце матери: скажите, живы ли мои дети?
МЕЙНАУ. Живы.
ЭЙЛАЛИЯ. И здоровы?
МЕЙНАУ. Здоровы.
ЭЙЛАЛИЯ. Слава, Богу! я думаю, что Вильгельм уже велик стал.
МЕЙНАУ. Я думаю.
ЭЙЛАЛИЯ. А Амалия? – Любите ль вы ее по-прежнему?
МЕЙНАУ (которого все сие явление приметно трогает, сражаясь с честию и лю6овью, при сем вопросе остается безмолвен).
ЭЙЛАЛИЯ. Великодушный человек! сделайте милость, позвольте мне увидеть моих детей, чтоб прежде, нежели мы навек расстанемся, я прижала их к своему сердцу; чтоб я увидела в них черты отца их и нацеловалась… Тогда мы разлучимся уже навеки.
МЕЙНАУ. С охотою, Эйлалия,- и нынешним же вечером. Я ожидаю их каждую минуту: они воспитывались в ближайшем отсюда городке. Я уже послал туда за ними своего слугу, он должен скоро возвратиться. Я даю вам слово, что как скоро они придут, то пришлю их к вам в замок. Тогда они могут, если вам угодно, остаться у вас до завтрашнего дня, а потом уже – я их возьму опять с собою.

Молчание.

Графиня и брат ее, слушавшие в нескольких шагах весь разговор с крайним участьем, дают друг другу тайные знаки. Майор уходит в хижину, и вскоре потом возвращается с Францем и с обоими детьми. Он вручает мальчика сестре своей, которая становится позади Эйлалии, а сам подходит сзади с маленькою Амалией к Мейнау.
ЭЙЛАЛИЯ. Нам нечего уже более сказать в этой жизни. (Собирая всю свою решимость.) Прощай, великодушный супруг! (Хватает его за руку.) Позабудь несчастную, которая тебя никогда не забудет. (Становится на колени.) Позволь мне еще раз прижать эту руку к устам моим, эту руку, которая была некогда моею.
МЕЙНАУ (поднимая ее). Не унижай себя так, Эйлалия! (Дружески пожимает у ней руку.) Прощай!
ЭЙЛАЛИЯ. Навеки?
МЕЙНАУ. Навеки.
ЭЙЛАЛИЯ. Мы разлучаемся без ненависти.
МЕЙНАУ. Без ненависти.
ЭЙЛАЛИЯ. Если я раскаянием заглажу свои преступления… если мы опять увидимся в лучшем свете :
МЕЙНАУ. Там не царствуют предрассудки, там ты будешь опять моею. (Руки у обоих соединяются, и взоры печально встречаются. Они, запинаясь, произносят еще: прощай! но, удаляясь, вдруг сталкиваются, Эйлалия с сыном, а Мейнау с дочерью.)
АМАЛИЯ. Батюшка!
ВИЛЬГЕЛЬМ. Матушка!
Отец и мать, не могши нечего промолвить, сжимают детей в объятиях своих.
АМАЛИЯ. Батюшка! -
ВИЛЬГЕЛЬМ. Матушка! -
Отец и мать, покинув детей, взглядывают друг на друга, и с отверстыми объятиями кидаются один к другому.
МЕЙНАУ. Я тебя прощаю.

Графиня и Майор поднимают детей, которые, хватаясь за отца и за мать, кричат: 'Батюшка! матушка!'

Конец комедии