Н

КНИГИ СТРАНСТВИЙ

Проза младших офицеров Русской армии под командо-ванием генерал-лейтенанта барона I1.H. Врангеля неволь-но оказалась последним отзвуком Гражданской войны, про-звучавшим во времена, когда и сама война, и ее герои ото-шли в прошлое.

Романтика приключений Гражданской постепенно ус-тупила место 'военной прозе' последней войны с Германи-ей, новым страданиям и невероятным судьбам людей, по которым она беспощадно прокатилась. Позже жанр военно-приключенческого романа почти исчез, сменившись новым поколением развлекательной литературы.

Впрочем, авторов, о чьих книгах пойдет речь дальше, это не затронуло никоим образом. Оба навсегда остались в столь любимом и беспощадном к ним XX веке. Пройдя сквозь годы лагерей и ссылки, ставший военным поневоле, Николай Алексеевич Раевский в конце жизни обрел уют-ную нишу советского ученого в Советском Союзе времен Л.И. Брежнева. Его сверстник Владимир Христианович Даватц, напротив, поступившись карьерой ученого, дабы стать военным, погиб в 1944 году в бою с партизанами, у югославского села Сиеница.

Две разных и в чем-то удивительно похожих судьбы объе-диняло многое: добровольчество, доля изгнанника в Галли-поли, неустроенная жизнь в Европе, война и встреча с пре-жним противником - большевиками и их союзниками. Для Раевского и Даватца она оказалась роковой.

Первый, арестованный военной разведкой СМЕРШ в Праге в мае 1945 года, был приговорен советским военным судом по статье 58-4 'б' 'За связь с мировой буржуазией' к пяти годам тюремного заключения. Раевский отбывал срок в Украине в Львовской тюрьме. После освобождения опре-делен на поселение в Красноярский край, где пробыл 11 лет, до 1960 года. В 1951 году 'по переписке' нашел сестру, от-бывавшую срок в КарЛаге; его мать скончалась в Караган-де в 1950 году, два младших брата погибли в 1937 году - один расстрелян, второй умер на работах в Усть-ПечЛаге.

Профессор Даватц, преподававший одно время в учеб-ных заведениях Югославии, по призыву генерала М.Ф. Скородумова, вскоре арестованного немцами, в 1941 году посту-пил в Русский охранный корпус (РОК) и нес повседневную службу по охране транспортных коммуникаций. Корпус этот был сформирован в Белграде чинами бывшего 1-го армей-ского корпуса Русской армии вместе с подросшими детьми - воспитанниками кадетских корпусов и военных училищ. Гер-манское командование оставило РОК на Балканах главным образом для несения охранной службы, вместо того чтобы, как ожидали многие его чины, отправить их на Восточный фронт.

Разумеется, драться вместе с немцами против большеви-ков желали далеко не все эмигранты. Так, проживавший еще с 1924 года в Праге Николай Раевский становится студентом естественного факультета в Карловом университете. Тридца-тичетырехлетнего студента, завершающего работу над дис-сертацией, захватила новая в буквальном смысле страсть, и название ей - 'Пушкин'. Раевский начал работать над двух-томной научной монографией по теме 'Пушкин и война',

получившей впоследствии название 'Жизнь за Отечество'. Первые результаты он представил в виде доклада в 1937 году, когда в Праге в русской литературной среде проходили дни памяти поэта. В 1920-1930-е годы Раевским было написано около десяти документальных произведений, посвященных пережитым им событиям Первой мировой и Гражданской войн. Все они были тогда же приобретены Русским загранич-ным историческим архивом (РЗИА) в Праге. В 1932 году вы-шедшую повесть 'Добровольцы', благосклонно оценил молодой мэтр русской зарубежной литературы - В. Сирии V (он же Набоков).

Двадцатые годы выдались удачными в литературном плане и у секретаря Общества галлиполийцев в Белграде подпоручика Даватца. Его великолепная повесть 'На Мос-кву', вышедшая в Париже в 1924 году, создала повествова-тельный эталон малой художественной прозы о Гражданс-кой войне. Написанная на биографическом материале, она в равной степени насыщена и волновавшими автора вопро-сами бытия, и снабжена лихим и стремительным сюжетом, который по ходу повествования раскручивается как часовая пружина. Он постепенно уводит читателя от стен Ростова дальше, к Черному морю, в Крым, где судьбе угодно было окончить последний этап Гражданской войны на юге. Герои Даватца - чины команды бронепоезда 'На Москву' - обык-новенные, с точки зрения их современника люди, привлека-ют нас сегодня внутренним своим благородством, высотой устремлений и искренностью помыслов о служении Отече-ству - всем тем, что в наши дни, увы, встречается крайне редко.

Вероятно, поэтому людям нашего времени так интерес-ны фотографии времен Гражданской войны. Юные и свет-лые лица героев, взирающие на нас из глубины лет с интер-нетовских сайтов или со страниц книг, нередко вызывают невольные восклицания публики от 'да ведь это совсем иные люди!' до простодушной констатации факта: 'сейчас таких

не делают...'. В этом, нам представляется, и есть драма со-временного человека, столь далеко ушедшего от благообра-зия образов своих не столь уж далеких предков. Менее все-го, как Раевский, так и Даватц, стремились героизировать своих персонажей, внести фальшивую ноту патетики, как порой случалось у старших литераторов их времени. Осно-ва их книг - рассказ о тружениках войны, безмолвно несу-щих свой крест среди подобных.

Оценка этих трудов - дело литературоведов и истори-ков будущего, а задача авторов - бесстрастная хроника будней, оживленная их талантом передавать 'воздух време-ни'. Вот почему и продолженная в изгнании литературная работа на далеком турецком полуострове Галлиполи вопло-тилась в виде 'галлиполииских дневников', которые стара-тельно вели оба офицера, отступившие вместе с армией в добровольное изгнание.

Лагерь Русской армии - это особая среда, выявившая новых героев, и вместе с тем последняя, трагическая страни-ца истории армии Врангеля как единого целого. Скоро пос-ледовало ее распыление по странам и континентам, измени-лась ее структура, возникли РОВС и ветеранские организа-ции Первопоходников, Галлиполийцев, участников Степного похода, гвардейцев и чинов 'цветных частей'. Но это было лишь медленное угасание 'белого огня', а потому время, проведенное в военном лагере в ожидании новой войны - одна из ярчайших страниц в жизни молодых авторов.

Кто знает, быть может, завтра прозвучит призыв вож-дя - барона Врангеля, собираться в 'весенний поход'? И потому молодые и жертвенные сердца русской военной молодежи замерли в тревожном ожидании и готовности. Петр Николаевич Врангель, однако же, как никто другой, сознавал, что с каждым проведенным в изгнании днем такая возможность все больше отодвигается в неопределенное будущее. Союзники не стремились поддерживать продол-жения Гражданской войны, их интересы в общении с Вран-

гелем все больше сводились к строго экономическим аспек-там. А с другого берега на дальний, турецкий, тревожно смотрела пятимиллионная Красная армия, готовая по пер-вому призыву, обрушиться на врангелевцев со всей своей всесокрушающей мощью.

Конъюнктура международных отношений - тонкая вещь, и ее переменчивость с трудом уловима для людей, далеких от дипломатии и 'текущего момента', двум основополага-ющим столпам европейской политической жизни тех лет. Долгое ожидание от Британии и Франции верности союз-ническому долгу, по большому счету, привело командование Русской армии на балканские задворки. Они оказались ли-шены материальной и моральной поддержки британцев и французов, и были обречены распродавать вооружение и жертвовать квалифицированными кадрами, для того чтобы позволить своим чинам выживать в безжалостном протес-тантском мире Европы.

Не лучше складывалась ситуация и в братских право-славных державах. Югославия и Болгария, каждая в своей степени обеспечившие русской военной эмиграции пребыва-ние и иммунитет, пожелали получить сторицей за каждую потраченную на нее копейку. Да и традиционно не жаловав-шее иностранцев местное население этих стран со временем создало для большинства русских эмигрантов не самые лег-кие условия для работы и жизни. К 1941 году в той же Юго-славии, где отношение к белогвардейцам после смерти коро-ля Александра Карагеоргиевича, неплохо относившегося к России, стало резко меняться, пронеслась череда убийств не просто русских офицеров, но и женщин, детей, престарелых чинов армии, инспирируемая местными коммунистами. Что же говорить про Болгарию, где еще во времена правитель-ства Стамболийского облавы и покушения на безоружных русских офицеров, юнкеров и кадетов стали обыкновенным явлением? После падения этого правительства ситуация в стране несколько изменилась, но не намного.

Тяжела была судьба русских изгнанников в Европе того времени. То, что Русская армия воспитала поколение каде-тов, выпустила курсы офицеров, создала подобие Военной академии в Париже, а кроме того, дала много высококвали-фицированных ученых, инженеров, управленцев, военных специалистов из числа своих чинов многим государствам мира, не облегчило ее участи ни на йоту. Такая помощь воспринималась как должное. В обмен на это всем чинам Русской армии милостиво было разрешено устраивать свои судьбы кто как сможет. Ассимилироваться в стране пребы-вания, жить ее нуждами, позабыть про Россию стало под силу далеко не всем. И хотя какая-то часть русских военных продолжила свою карьеру в армиях других стран, мысль о том, что возвращение невозможно, не давала им покоя мно-гие годы.

Этим отчасти можно объяснить столь странный порыв некоторых офицеров испытать свою судьбу в рядах герман-ской армии, одно время стремительно продвигавшейся в глубь России. Наиболее проницательные из эмигрантов довольно скоро поняли, что внешнеполитические интересы гитлеровской Германии и национальные интересы русских значительно разнятся. Правительство большевиков, каким бы отвратительным оно не было по своему составу, вызыва-ло у некоторых русских офицеров меньшие опасения, чем старательно декларирующий теорию 'расового превосход-ства' канцлер Германии. Это столкновение советской вла-сти с нацизмом, породившее на первых порах столько энту-зиазма у эмиграции, со временем привнесло в умы офицер-ства больше вопросов и сомнений.

Николай Раевский, например, пытался отгородиться от них научной работой, думая, что так или иначе мировые проблемы решаться сами собой. Владимир Даватц полагал участие в войне с большевизмом - делом каждого, и для него ученое звание не стало препятствием для непритяза-тельного и опасного труда взводного командира русского

формирования. Видел ли Даватц свое возвращение в Рос-сию большевистскую, страну Сталина и Берии? Едва ли. И оттого его смерть в бою стала закономерным финалом бескомпромиссного белого воина.

Впрочем, и Николай Раевский не видел себя в качестве подданного красного политбюро. В своей статье, приуро-ченной к годовщине пребывания Русской армии в Галлиполи, он писал: 'Для нас, добровольцев, несомненно одно - советская власть может пасть только в результате воору-женной борьбы.. Бросить думать о вооруженной борьбе - значит, для нас признать, что советская власть утвердилась навсегда Помириться с этой мыслью мы не желаем и не можем. Вооруженная борьба объективно невозможна - зна-чит, надо стремиться, поскольку это в силах эмиграции, сде-лать ее объективно возможной... В возможности мирной эво-люции советской власти, в возможность бескровного превра-щения СССР в правовое государство мы никогда не верилu и не верим. Пока что десять лет истории говорят в нашу пользу. И потому мы спрашиваем всех политически действующих - мир с советской властью или война против советской влас-ти? Мы готовы идти, если не за всеми, то со всеми, кто отвечает ясно и прямо - война''. Ответом на эти слова Николая Раевского стали, как уже говорилось, одиннадцать лет лагерных и поселенческих скитаний в СССР.

О.Т. Гончаренко

¹ Раевский Н. А. Война продолжается // Вестник Общества Галлиполийцев в Болгарии, 1928 MHO- 11