Указанная особенность топографии находок древнерусских печатей неоднократно отмечалась исследователями русской сфрагистики, а Н. П. Лихачевым была сделана попытка найти ей объяснение. Н. П. Лихачев, обратив внимание на концентрацию находок в пределах крупных городов древности и отметив, что в число последних не входят Владимир, Суздаль, Чернигов, Смоленск, Полоцк, Рязань, пришел к выводу, что указанные пробелы объясняются случайностью, а обилие находок в Новгороде вызвано открытием там некоего микроцентра находок, каким является Городище, место бывшего княжеского двора и архива. "В Киеве, -- отмечал Н. П. Лихачев, -- не найден такой центр находок, и находки случайны, единичны" ¹⁾. Действительно, если судить по этому и некоторым другим замечаниям Н. П. Лихачева, можно было бы думать, что большая часть материала, с которым ему приходилось иметь дело, -- а его собрание до сих пор является основным источником изучения древнерусской сфрагистики, -- происходит с Городища. Однако обращение к рукописному наследию указанного исследователя помогает установить, что такой вывод весьма неосторожен. Пояснительный текст к "Сфрагистическому альбому", подготовленный автором в последние годы жизни ²⁾, содержит указания на место находки или покупки всех экземпляров его собрания. Городищенские находки в тексте "Альбома" отмечены пунктуально, но их мало сравнительно с находками, имеющими суммарное указание "Новгород". Собрание Н. П. Лихачева составлялось путем многочисленных покупок через местных агентов, а если эти последние не располагали точными сведениями о месте находки скупаемых ими экземпляров, тем меньше оснований у нас объявлять подавляющее большинство этих находок городищенскими.

2) Рукопись -- в архиве ЛОИИМК.

Тем больший интерес должны представить материалы, которые в течение четырех последних лет были добыты Новгородской экспедицией. Все 46 описываемых ниже экземпляров происходят с территории собственно Новгорода. Из них 42 экземпляра найдены в процессе раскопок на Неревском конце, где была археологически изучена сравнительно небольшая часть рядового городского района. Таким образом, уже это обстоятельство делает недействительным предположение Н. П. Лихачева о роли "микроцентров" типа Городища. Фактическое же отсутствие памятников сфрагистики в раскопках других русских городов говорит о неслучайности их обилия в Новгороде и заставляет еще внимательнее подойти к изучению новгородских памятников.

Публикуемый в настоящей работе материал частично был издан автором (печати из раскопок 1951 г., древнейшая печать Х в.) ¹⁾', однако раскопки последующих лет внесли некоторые уточнения в датировку залегания печатей; некоторые новые сфрагистические находки позволили лучше понять уже опубликованные печати; наконец, при изучении стратиграфии раскопа важно привлечение всего комплекса находок печатей. Эти соображения заставляют вернуться и к уже опубликованному материалу.

Государственные печати Новгородской республики не представляют большой редкости в сфрагистических собраниях. К настоящему времени их известно свыше 50 экземпляров. Сравнительное изучение этих печатей позволяет установить, что в разное время в Новгороде употреблялось для их оттискивания не менее 35 пар матриц. Специальное исследование печатей Великого Новгорода было предпринято Н. Г. Порфиридовым ²⁾. Несмотря на ограниченность материала, привлеченного указанным автором (им использовано всего около 20 печатей этого разряда), в его исследовании освещены все основные разновидности государственной печати. Ограниченность материала не позволила Н. Г. Порфиридову выйти за рамки предварительных хронологических выводов. Привлечение новых материалов, в том числе и добытых при новгородских раскопках, дает возможность сделать некоторые уточнения.

До сих пор было известно 5 экземпляров печати Великого Новгорода с изображением светского воина в зубчатой короне ¹⁾. Публикуемая печать оттиснута одним буллотирием с печатью, уже изданной, но не датированной ²⁾. Остальные печати этого типа распределяются по матрицам на две группы: три из них оттиснуты одним буллотирием ³⁾, четвертая -- другим. Последняя -- черновосковая -- сохранилась при грамоте 1418-- 1421 гг.⁴⁾ Все эти печати чрезвычайно близки друг другу, отличаясь лишь орфографией надписей и мелкими деталями изображений. Всю группу печатей с изображением воина можно датировать, таким образом, первой четвертью XV в. Следует напомнить, что Н. Г. Порфиридов единственную известную ему печать датировал суммарно XV в., опираясь на весьма отдаленные аналогии⁵⁾.

Л.С. Изображение зверя ⁶⁾ вправо; вокруг -- точечный ободок.

Известны еще 2 экземпляра печати, оттиснутые тем же буллотирием ⁷⁾. Оба экземпляра не датированы.

Из 34 печатей с изображением зверя, известных к настоящему времени, при грамотах сохранились лишь 9 экземпляров. По связи с грамотами они принадлежат к двум периодам, разделенным значительным промежутком времени. Три печати сохранились при грамотах 1417--1421 гг. ⁸⁾, шесть--при грамотах 1439--1448 гг. ⁹⁾ Обе группы имеют известные отличия формального порядка. Печати 1417--1421 гг. несут легенду, сформулированную как "Печать Новгороцкая" или "Новгородская печать". На печатях же 1439--1448 гг. эта легенда формулируется как "Печать Великого Новгорода". Исключение представляют лишь две грамоты -- грамота Великого Новгорода магистру Ливонского ордена 1417 г. ¹⁰⁾ и грамота Великого Новгорода тверскому великому князю

1) Н. Г. Порфиридов. Ук. соч., стр. 26, 27, рис. 1; Н. П. Лихачев. Сфрагистический альбом, табл. XIII, 9, XXVII,1, XXXVI, 8, LV, 10.

2) Н. П. Лихачев. Сфрагистический альбом, табл. LV, 10.

4) Н. П. Лихачев. Сфрагистический альбом, табл. XXXVI, 8; Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.--Л., 1949, стр. 96, грамота ь 58.

6) В литературе фантастический зверь новгородских печатей называется иногда грифоном, иногда -- рысью. Оба эти определения неверны. В большинстве случаев "зверь" не имеет крыльев и не может быть назван грифоном. Пояснительная надпись "лют зверь" на печатях 1-й четверти XV в. еще нуждается в истолковании.

7) Н. П. Лихачев. Сфрагистический альбом, табл. XXXIX, 4: Новгородский музей, инв. ь 3528.

8) Грамоты Великого Новгорода и Пскова, грамоты ь 53 и 58.

9) Там же, грамоты ь 20, 69 и 72.

Борису Александровичу 1446--1447 гг. ¹⁾ К обеим этим грамотам привешено по две новгородских печати с изображением зверя, причем на одной из них надпись "Печать Новгородская", а на другой -- "Печать Великого Новгорода". Явная несообразность присутствия на этих грамотах двух равноценных по значению печатей свидетельствует, по видимому, о дополнительной обработке этих грамот, почему-либо утративших свои подлинные печати. Прием такой фальсификации был распространен в архивной практике в древности ²⁾.

Государственная печать Великого Новгорода с изображением птицы принадлежит к числу наиболее редких находок. Из 8 таких печатей, известных к настоящему времени ³⁾, при каком-либо датированном акте не сохранилась ни одна. Наиболее интересными аналогиями нашей печати являются две, также несущие надпись "Орелъ". Одна из них найдена летом 1928 г. в Новгородском кремле ⁴⁾, другая, также найденная в Новгороде, воспроизведена Н. П. Лихачевым ⁵⁾. Оба экземпляра -- других матриц, нежели наша печать, но близки ей по палеографическим признакам, по композиции изображения и надписи, величине, особенностям изображения птицы и т. д. На нашем экземпляре слово "Орелъ" сохранилось отчетливо, в отличие от ранее известных, где оно только угадывалось.

Описывая экземпляр Новгородского музея, Н. Г. Порфиридов отметил в качестве аналогий печати должностных лиц Новгорода с изображением птицы. Такими оказались печати посадника Дмитрия Васильевича и тысяцкого Михаила Андреевича при жалованной грамоте Великого Новгорода Сергиеву монастырю (1447--1454 гг.) ⁶⁾ и посадника Ивана Лукинича при жалованной грамоте Великого Новгорода Соловецкому монастырю (1459--1470 гг.) ⁷⁾.

Государственная печать Великого Новгорода в новгородской актовой практике доживает лишь до 1456 г., когда Яжелбицкий договор с Василием Васильевичем Темным постановил, чтобы у новгородских документов "печати быти князей великих" ⁸⁾. С 1456 г. функции новгородской государственной печати несут уже печати великокняжеских тиунов, на которых, однако, изображен не орел, а зверь ⁹⁾. Это позволяет думать, что в короткий промежуток времени с 1449 г. (последняя датированная грамотой печать с изображением зверя) до 1456 г. (Яжелбицкий договор) продолжается употребление тех же сфрагистических типов, что и в 1439--1449 гг., и искать нашим печатям с орлом другую датировку.

Печать обнаружена в слоях 4--5-го ярусов (середина XV в.). Изучение ее в ряду печатей этого разряда позволяет утверждать, что стратиграфически дата находки близко совпадает с датой изготовления публикуемой печати. Тип новгородской государственной печати с изображением всадника сейчас обнаружен впервые. Каких-либо более или менее близких аналогий ее лицевой стороне нам неизвестно совершенно, хотя изображение всадника на древнерусских печатях не является редким сюжетом. Поэтому при определении древности новой находки можно опереться в основном на особенности оборотной стороны этой печати. На последней легенда сформулирована именно так, как на описанных выше печатях более ранней группы, -- "Печать Новгородская". Это обстоятельство позволяет рассматривать печать с изображением всадника в первую очередь в тесной связи с печатями, изображающими воина и "лютого зверя", и суммарно датировать ее первой четвертью XV в. По видимому, можно предполагать в публикуемой печати со всадником более ранний вариант государственной печати Великого Новгорода, нежели печати с воином и "лютым зверем", поскольку оба последних типа, как это показано выше, относятся к самому концу 1-й четверти XV в. и непосредственно увязываются с печатями, изображающими орла.

кого Машка при грамоте 1301 г., с изображением святого ¹⁾, печать тысяцкого Филиппа при грамоте 1372 г., с изображением св. Филиппа ²⁾, и печать тысяцкого Михаилы Андреевича (1448--1461 гг.), с изображением св. Михаила, птицы и с круговыми надписями ³⁾. Вновь найденная анонимная печать палеографически относится к XV в., а стилистически чрезвычайно близка к печатям Великого Новгорода с изображением орла. Основания для датировки последних второй четвертью XV в. приведены выше.

Публикуемая печать заполняет значительный пробел в ряду печатей новгородских тысяцких. Из 16 известных до последнего времени печатей этого разряда 4 относятся к 1301--1307 гг. ⁴⁾, 6 -- к 1371--1373 гг. ⁵⁾, 1 -- к 1392 г. ⁶⁾, 4 -- к 1411--1417 гг. ⁷⁾ и 1-- к 1448--1461 гг. ⁸⁾ От 2-й четверти XV в., таким образом, не было известно ни одной печати тысяцких.

Вновь найденная печать является первой находкой печати посадника Василия Федоровича. Василий Федорович в 1371--1372 гг. упоминается в договорной грамоте Дмитрия Донского с Новгородом как посол, приехавший в Москву ⁹⁾. В 1386 г. посадник Василий Федорович доставляет по приказанию новгородцев в Ямны к Дмитрию Донскому 3000 рублей, взятых с палатей св. Софии ¹⁰⁾. В 1388 г. он сопровождает в Москву игумена Иоанна на поставление в архиепископы ¹¹⁾, в 1391 г. посылается в Изборск на съезд с немцами ¹²⁾, в 1392 г. умирает монахом ¹³⁾. Из договора Великого Новгорода с ганзейскими городами (так называемый Нибуров мир) известно о печати посадника Василия Федоровича: "А что о другой грамоте, о которой Новгород говорить, за Олексеевой владыцнею пецатью и за посадницей Васильевой Федоровича и тысяцкого Богъдана Обакуновица..." и т. д.¹⁴⁾ Однако до сих пор печати этого посадника не находились.

Печать посадника Василия Федоровича выполнена в той же манере и, по всей вероятности, тем же резчиком, который изготовлял печати тысяцкого Матфея Фалелеевича, посадника Юрия Ивановича, тысяцкого Олисия и Семена Андреевича, сохранившиеся при известной грамоте Новгорода послам Юрию и Якиму 1372 г. ¹⁵⁾

Этот интереснейший разряд новгородских административных печатей в новгородских раскопках 1951--1954 гг. представлен 2 экземплярами печати тиуна Каллиста. Обе печати оттиснуты одним буллотирием.

Автором настоящей статьи уже высказывалось предположение о тождестве новгородских тиунов и купеческих старост Иваньского ста и отмечались трудности точного хронологического определения отдельных печатей ¹⁾. Каллист неизвестен в летописях и актах, однако определению его времени помогает стратиграфия публикуемых находок. Следует отметить, что стратиграфические датировки (середина XIII в.) ²⁾ очень древни. Они подтверждаются также стилистическими и палеографическими наблюдениями над публикуемыми печатями. Эти наблюдения позволяют отнести время возникновения должностных тиунских печатей к периоду, значительно более древнему, нежели считалось прежде.

Вновь найденная Василкова печать принадлежит к числу наиболее распространенных тиунских печатей. К настоящему времени известно уже 11 печатей этого тиуна ³⁾, публикуемый экземпляр является двенадцатым. Он принадлежит также к наиболее распространенному варианту матриц этого типа (всего существуют три разновидности "Василковых" печатей) ⁴⁾. Хронологически точно печать не определяется, суммарно она может быть датирована XIV в.

В свое время Н. П. Лихачевым было высказано предположение о том, что анонимные печати являются не личными печатями новгородских архиепископов, а печатями, прикладывавшимися от их имени специальными должностными лицами ⁵⁾. Действительно, в настоящее время известны два основных типа архиепископских печатей. Один содержит изображение богородицы "Знамение" на одной стороне и подробную надпись о принадлежности печати тому или иному архиепископу. Таких печатей существует целый ряд: Мартирий (1193-- 1199 гг.) ⁶⁾, Далмат (1251--1274 гг.) ⁷⁾, Климент (1274--1299 гг.) ⁸⁾, Феоктист (1299-- 1308 гг.) ⁹⁾, Давид (1308--1324 гг.) ¹⁰⁾, Моисей (1324--1330, 1352--1359 гг.) ¹¹⁾, Василий (1331--1351 гг.) ¹²⁾, Алексей (1359--

1388 гг.) ¹⁾, однако их значительно меньше, нежели анонимных. Последние отличаются не только количеством, но и значительным разнообразием матриц. Разновидности анонимных архиепископских печатей представляют длинную цепь, которая может быть объяснена эволюционно. Вся масса анонимных владычных печатей делится на две отличные группы, эволюционно связанные. Одна из этих групп содержит на одной стороне изображение богородицы "Знамение", на другой шести- или восьмиконечный крест на подножии, простом или сложном. Другая имеет те же изображения, однако восьмиконечный крест на этих печатях усложнен изображением орудий страстей и многочисленными титлами, которые объясняют элементы изображения креста: Л--М (лобное место), Г (губа), Т (трость) и т. д. Обе эти разновидности представлены в новгородских находках.

Оба идентичных экземпляра, найденных при раскопках, могут быть датированы очень точно, поскольку известен третий экземпляр той же матрицы, который сохранился при датированной грамоте. Этот экземпляр привешен к данной грамоте Толвуйской земли Палеостровскому монастырю на Палий остров с малыми островами, 1415--1421 гг., в архиепископство Симеона ²⁾. Присутствие однотипных печатей (крест со страстями) на грамотах 1440-- 1447, 1448--1454, 1471--1482 и 1478-- 1480 гг. ³⁾ датирует всю серию таких печатей XV в.

Несмотря на обилие печатей этой группы в собраниях, лишь одна печать подобного типа была обнаружена при датированной грамоте, именно при грамоте Новгорода Риге с требованием выдачи разбойников, 1303--1307 гг., составленной в архиепископство Давида ⁴⁾. Печать этой грамоты еще носит следы огрубения, столь характерного для памятников сфрагистики XIII в., крест на ней изображен в самом простом варианте. Наиболее близка к ней из вновь найденных печать ь 14. Что касается печати ь 15, более изящно и тонко сделанной, ближайшие аналогии ей находятся в подписных печатях архиепископов Моисея и Алексея, т. е. в памятниках середины XIV в. Наконец, печать ь 16 по сложности изображенного на

Следует отметить, что среди анонимных печатей архиепископов преобладают печати именно тех типов, которые мы только что датировали серединой -- 2-й половиной XIV в. Это позволяет придти к интересным выводам о характере анонимных владычных печатей в разные периоды их употребления. Соглашаясь в общих чертах с положением Н. П. Лихачева о том, что анонимная владычная печать не была личной печатью новгородских архиепископов, мы в то же время не имеем оснований распространять это положение на весь длительный период употребления анонимных печатей. Отсутствие личных печатей архиепископов на всем протяжении конца XIV в. и всего XV в. говорит о том, что в этот период существовала только анонимная печать, которая использовалась как самим архиепископом, так и специальными доверенными лицами. В связи с этим следует отметить следующий небезынтересный факт. Известна одна печать последнего выборного новгородского архиепископа Феофила, сохранившаяся при грамоте Клима и Ивана Михайловых детей Соловецкому монастырю, 1459--1469 гг. ¹⁾ Эта печать ничем не отличается от обычных анонимных печатей XV в., однако принадлежность ее указанному архиепископу показана на ней титлами

Хорошо известны печати владычных наместников XV в. В большом числе они сохранились при двинских грамотах гражданского судопроизводства. В большинстве своем они несут изображение креста и обозначение имени наместника без указания его должности. Известно также несколько экземпляров печатей владычных наместников, где должность указана. Наконец, изредка встречаются наместничьи печати без изображения креста и даже со светскими эмблемами ²⁾. Вновь найденная печать не находит себе аналогий в массе печатей XV в. и выглядит более архаичной, что подтверждается и стратиграфически.

времени -- XIII и XIV вв. Отличительными особенностями этих печатей являются указание территории наместничества (печати новоторжских и ладожских наместников новгородского архиепископа) и отсутствие слова "владычный" в титуле наместника. Связь наместников с архиепископами на этих печатях выражена изображением на оборотных сторонах печатей святых, тезоименитых новгородским архиепископам, благодаря чему все наместничьи печати XIII-- XIV вв. хорошо датируются ¹⁾. Эта группа печатей владычных наместников также не дает аналогий вновь найденной печати. Последняя особенно близка печатям светских должностных лиц (посадников, тысяцких, тиунов) последней трети XV в. Наиболее правильной, по-видимому, является ее датировка именно этим временем.

Печати владычных наместников хорошо иллюстрируют развитие института наместничества. Во 2-й половине XIII в. и 1-й половине XIV в. существовали, очевидно, только два наместника в важнейших центрах Новгородского государства -- Торжке и Ладоге. К XV в. наместников было уже много, и высылались они в большее количество центров. Исчезновение в титуле наместника указания на его территориальную принадлежность, демонстрируемое печатями двинских грамот, может свидетельствовать об изменении характера деятельности наместников. Возможно, начиная со 2-й половины XIV в., они не были постоянно связаны с какими-либо определенными центрами, а высылались в них из Новгорода от случая к случаю на короткий срок. В данной связи очень заманчиво связывать владельца новой печати владычного наместника Савву с известным Саввой, послом архиепископа Моисея, который в 1353 г. ездил в Царьград с жалобой на митрополита Феогноста ²⁾. Однако для такого отождествления нет достаточных оснований.

Публикуемая печать ранее не была известна. Большинство печатей XV в., не имеющих указаний на должность их владельцев, принадлежит, судя по печатям двинских грамот, владычным наместникам, утверждавшим купчие, закладные, данные, духовные и т. п. новгородского населения того времени. Однако для подавляющего большинства таких печатей характерно изображение креста на лицевой стороне. Впрочем, исключения имеются. При купчей Мелентия Ефимовича Чеваки (середина XV в.) привешена печать Патракея Дмитриевича, очень близкая и палеографически, и стилистически вновь найденной ³⁾. На печати Патракея изображен не тезоименитый святой, а птица. Точное определение рассматривае-

2) ПСРЛ, т. III, стр. 132, 181, 228, т. IV, стр. 62.

Вновь найденная печать находит всесторонние аналогии в хорошо известной серии печатей новгородских политических деятелей 70-х годов XIV в. В этой серии имеется печать Семена Андреевича при грамоте Новгорода послам Юрию и Якиму, 1372 г., совершенно однотипная с вновь найденной печатью. Она подвешена к грамоте среди печатей посадников, тысяцких и таких же анонимных в отношении должности владельца печатей, как и публикуемая здесь ¹⁾. Семен Андреевич является, несомненно, известным новгородским боярином Семеном Андреевичем, заложившим в 1360 г. вместе со своей матерью Анастасией церковь Феодора Стратилата на Ручье ²⁾. Но о занятии им каких-либо административных должностей ничего не известно. Это также роднит его печать с печатью Родиона Юрьевича. Некоторые указания могут быть даны начальными и конечными формулами грамоты 1372 г.: "От посадника Михаила, от тысяцкого Матфея, от бояр, и от житьих людей, и от черных людей, и от всего Новагорода" ³⁾ и "А на сем... повелеша печати приложити из всих пяти кончев к сеи грамоте" ⁴⁾. Кончанские печати при грамоте отсутствуют, что вполне закономерно, так как тип специальной кончанской печати в это время, по-видимому, еще не был создан. Обе серии последних, известные в настоящее время, относятся к середине XV в.⁵⁾ В XIV в. их заменяли печати бояр -- представителей концов. К их числу, нужно думать, принадлежали и Семен Андреевич, и Родион Юрьевич.

Принадлежность этой печати, обнаруженной впервые, устанавливается легко. Кирилл Дмитриевич упоминается в летописях под 1397 г., когда он в качестве новгородского посла едет вместе с архиепископом Иоанном к великому князю Василию Дмитриевичу ⁶⁾. Под 1404 г. он назван тысяцким, вместе с посадником Александром Фомичом он целует крест "за весь Новгород" смоленскому князю Юрию ⁷⁾. Тысяцким он назван и в 1409 г. в договоре новгородцев с Ригой, Юрьевом и Колыванью ⁸⁾. В 1414 г. он умирает посадником ⁹⁾. Должности Кирилла Дмитриевича, таким образом, известны. В разряд печатей, анонимных в отношении должности владельцев, мы относим вновь найденную печать, однако не по формальным признакам, не потому, что не знаем, является ли она печатью тысяцкого или посадника, а потому, что она относится, по-видимому, к более раннему периоду деятельности Кирилла Дмитриевича. Отсутствие на

До последнего времени было известно 7 металлических печатей Василия Дмитриевича ¹⁾. Из них одна, серебряная, сохранившаяся при духовной грамоте Василия, 1406 г., имеет значительное своеобразие. Все остальные -- свинцовые -- печати относятся к тому же типу, что и вновь найденная, однако детальной аналогии последней не существует. Публикуемая печать отличается от ранее известных экземпляров иным распределением надписей оборотной стороны по строкам и мелкими деталями изображения лицевой стороны.

Печать приобретена покупкой, место ее находки неизвестно. Другой экземпляр той же матрицы, -- целый, в отличие от вновь найденного, -- опубликован Н. П. Лихачевым ²⁾.

в "Сфрагистическом альбоме" Н. П. Лихачевым ¹⁾. Установлению принадлежности печати способствует изучение изображенного на ней княжеского знака. Этот знак является простейшим производным от знака, изображенного на печати, несущей изображение св. Николая Мирликийского, известной по трем найденным в Новгороде экземплярам ²⁾. Последняя принадлежит старшему сыну Юрия Долгорукого Ростиславу, который княжил в Новгороде в 1138--1139 и в 1141 гг. ³⁾ Рассматриваемая нами печать, таким образом, должна принадлежать одному из сыновей Ростислава. Старший из двоих сыновей Ростислава -- Мстислав, однако, не может быть владельцем печати, так как его христианским именем было не Василий, а Иоанн ⁴⁾. По-видимому, мы имеем все основания относить публикуемую печать младшему сыну Ростислава -- Ярополку, который княжил в Новгороде в 1178 г., в Торжке -- в 1177 и в 1180--1181 гг. ⁵⁾ Христианским именем Ярополка Ростиславича, таким образом, было Василий Николаевич.

Находка публикуемой золотой печати является вполне уникальной не только по ее изображениям, но и по материалу, и по технике изготовления. В отличие от всех известных ранее русских хрисовулов вновь найденная печать изготовлена единой техникой с обычными свинцовыми печатями. Она массивна, ее заготовка имела канал для продевания шнура, и закрепление печати на шнуре осуществлялось сдавливанием, сплющиванием этого канала. Все же остальные русские хрисовулы изготовлены из парных тонких пластинок, -- в большинстве не золотых, а серебряных, позолоченных, -- которые зажимали шнур, сцепляясь своими краями. Различие между новой золотой печатью и известными ранее технически приблизительно такое же, как между современными товарными пломбами из свинца и жести.

русскими хрисовулами, вносит серьезные изменения в те представления, которые уже сложились в литературе об этапах развития русских золотых печатей. Новая печать нарушает стройность построений Н. П. Лихачева о постоянстве технического и художественного типа хрисовула на всем протяжении XII и XIII вв., начиная с 30-х годов XII в. (печать грамоты Мстислава Владимировича, оттиснутая в обычной технике хрисовулов XIII в.), и ставит вопрос о том, насколько правильным является принятая в настоящее время датировка печати Мстиславовой грамоты ¹⁾.

Не только тип этой печати, но и экземпляры тех же матриц хорошо известны ²⁾. А. В. Орешников и Б. А. Рыбаков ³⁾ относили печати с подобным знаком ко времени Олега (Михаила) Святославича Черниговского (упоминается с 1077 г., умер в 1115 г.). Однако такая атрибуция не может не вызывать сомнений.

Тип публикуемой печати таков, что его нельзя датировать ни XI в., ни началом XII в. Печати Владимира Мономаха, относящиеся к этому времени, обнаруживают явные черты перехода от старого, так называемого греко-русского типа к традиционному типу XII в. ⁴⁾ Здесь же характер печати в такой же степени, как и характер княжеского знака, вполне соответствует особенностям сфрагистических и геральдических памятников середины -- 2-й половины XII.в. ⁵⁾ Более приемлемой поэтому представляется датировка этой печати временем Ростислава-Михаила Мстиславича-Федоровича, который княжил в Новгороде в 1154г. ⁶⁾ Знаки на известных печатях Михаила, Гавриила и Федора ⁷⁾ чрезвычайно близки, что соответствует близости именно Ростислава-Михаила Мстиславича, его брата Всеволода-Гавриила и их отца Мстислава-Федора.

Эта печать, хотя и обнаружена впервые, но особых затруднений для ее датировки не представляет. Изображение архангела указывает на Гавриила или Михаила. У Гавриила Федоровича (Всеволода Мстиславича) детей с именами Борис, Глеб, Давид или Роман ⁸⁾ не было; у его брата Михаила-Ростислава были сыновья Роман и Давид, княжившие в Новгороде, первый --

Среди русских княжеских печатей XII в. тип с легендой "Господи, помози рабу своему..." по своему происхождению, несомненно, является древнейшим. Он развивается на основе наиболее характерных для XI в. княжеских печатей так называемого греко-русского типа, несущих на одной стороне изображение святого, тезоименитого князю, а на другой -- формулу "Господи, помози рабу своему..." на греческом языке. Последние известны на всем протяжении XI в. и представлены печатями Ярослава Мудрого ¹⁾, Мстислава Владимировича ²⁾, Всеволода Ярославича ³⁾, Вячеслава Ярославича ⁴⁾, Олега Святославича ⁵⁾ и жены его Феофании ⁶⁾. Печати с греческой формулой за пределы XI в., повидимому, не выходят,. так как единственная известная к настоящему времени достоверная печать Владимира Мономаха, сохраняя прежний тип и манеру изготовления, содержит надпись "Господи, помози и т. д." уже на русском языке ⁷⁾. В дальнейшем этот тип развивается под прямым воздействием появившихся в начале XII в. и быстро завоевавших популярность печатей нового типа, несущих изображения святых, тезоименитых владельцу печати и его отцу. Воздействие нового типа сказывается в художественной манере выполнения печатей и в технических особенностях изготовления заготовки. Сейчас известно уже довольно много печатей этого вида. Определение их затруднено тем, что они дают только имя князя в отличие от обычного типа, который сообщает и отчество. Однако можно с уверенностью относить все эти печати к XII в. Легче всего определяются печати с именем Василия, принадлежащие Рюрику-Василию Ростиславичу, который в 1170--1171 гг. княжил в Новгороде, а затем долгое время был великим князем киевским. Большинство печатей Василия известно из южнорусских находок ⁸⁾. Отыскиваются и остальные князья -- владельцы печатей. Владельцем печати с изображением Михаила ⁹⁾ был Ростислав Мстиславович, который княжил в Новгороде в 1154 г., печати

с изображением Бориса и Глеба ¹⁾ -- Роман или Давид, князья, сидевшие в Новгороде в 1154 г., или же Владимир-Борис Святославич -- новгородский кyязь 1180 г., печати с изображением Константина ²⁾ -- Константин Всеволодович, который княжил в Новгороде в 1205--1201 гг. Не определяются пока печати с изображением и именами Федора ³⁾, Петра ⁴⁾ и Якова ⁵⁾, первого -- из-за большой распространенности этого имени, последних, наоборот, -- из-за значительной редкости имен. Тем не менее все перечисленные печати настолько близки друг другу по стилю, манере изображений и палеографии, что не могут выходить за пределы общей датировки 2-й половиной XII в. -- началом XIII в. Палеографически и по смыслу очень близки описываемой нами печати надписи известных новгородских сосудов Косты и Братилы, особенно надпись Косты, которую Б. А. Рыбаков датирует 2-й половиной XII в. ⁶⁾

В отличие от предыдущей печати эту печать находили неоднократно, и многие экземпляры тех же матриц или того же типа воспроизводились ⁷⁾. Обе последние печати объединяются не только изображением св. Иоанна Предтечи, но и тем, что существует однотипная ь 33 печать с изображениями Иоанна и Михаила ⁸⁾, выполненная в манере, очень близкой печати ь 32, и, вероятнее всего, в одной мастерской.

Для дальнейшего определения важно, что Иоанн Предтеча на печатях встречается часто в ряде других сочетаний, именно со святыми Пантелеймоном, Федором и Симеоном Столпником ⁹⁾. Этот факт очень важен, так как он говорит о том, что в истории Новгорода играло роль и потомство загадочного Иоанна или его братья, если Иоанн был отцом Михаила. В таком случае невозможно приписать рассматриваемые нами печати ни Михаилу Всеволодовичу, у которого был только один брат, даже в летописи оставивший едва заметный след, ни Святославу Ростиславичу, умершему бездетным. Напротив, Мстислав Ростиславич Храбрый полностью отвечает требованиям наших сведений. У него было три сына, как и он, занимавшие важное место в истории Новгорода: Мсти-

7) Н. П Лихачев. Сфрагистический альбом, табл. II, 1--9. XLI, 5; его же. Материалы для истории византийской и русской сфрагистики, вып. 2, стр. 38.

Б. А. Рыбаков печати с изображением Иоанна и Михаила объясняет иначе. Он считает, что в этих печатях мы должны видеть памятники совместного правления Ростислава (Михаила) Мстиславича и его племянника Мстислава (Иоанна?) Изясла-вича ¹⁾. Не говоря уже о том, что неизвестно прецедента подобной печати, находившейся в совместном владении, следует с осторожностью отнестись к определению христианских имен Мстислава Изяславича. Исходным пунктом в этом определении Б. А. Рыбаков принимает свидетельство Ипатьевской летописи об известном эпизоде в битве на Руте: к Изяславу, лежавшему раненым, подошли его воины и не узнали его под шлемом. "Изяслав же рече: "князь есмь" -- и один из них рече: "а так ны еси и надобе", и вынза мечь свой и нача и сечи по шелому; бе же на шеломе над челом написан святый мученик Пянтелемон злат, и удари и мечем, и тако вшибеся шелом до лба; Изяслав же рече: "аз Изяслав есмь, князь ваш", -- и сня с себе шелом, и позна и" ²⁾. Б. А. Рыбаков считает, что на шлеме изображен святой покровитель Изя-слава, и таким образом устанавливает христианское имя последнего -- Пантелеймон. Однако характерно, что именно шлем ввел в заблуждение воинов Изяслава и едва не послужил причиной трагической гибели последнего. Нам кажется, что это обстоятельство свидетельствует о том, что на Изяславе в битве на Руте был чужой шлем. Переодевание в бою применялось в древней Руси, это известно нам из рассказа о Куликовской битве. Если же Изяслава звали не Пантелеймон, а как-либо иначе, то теряет значение и дальнейший ход рассуждений Б. А. Рыбакова.

Тип печати с изображением на одной стороне св. Петра, а на другой -- св. Павла, никогда не публиковался, но в коллекциях Новгородского музея имеются две печати, идентичные вновь найденной. Паспортные сведения об одной из них утеряны ³⁾, другая найдена в июне 1953 г. на Городище ⁴⁾. Надписи на обеих печатях Новгородского музея читались с большим трудом и только предположительно.

Нам неизвестно ни одного русского князя, в имени и отчестве которого сочетались бы имена Петр и Павел, но можно уверенно относить этого загадочного князя к XII в. и к Новгороду. Напомним находку в Новгороде печати с изображением святых Павла и Иоанна Богослова ⁵⁾, печати с изображением св. Петра и надписью "Господи, помози рабу твоему Петру" (в Старой Ладоге) ⁶⁾. Все три печати с изображением Петра на одной стороне и Павла на другой также происходят из Новгорода.

любовского кивория ¹⁾. По своей конструкции он может принадлежать только одному из младших сыновей Юрия Долгорукого ²⁾. Мы относим его предположительно к единственному из младших сыновей Юрия, княжившему в Новгороде, -- Мстиславу, который занимал новгородский стол с 1154 по 1157 г.

Однако, несмотря на распространенность этих небольших сфрагистических памятников, изучены они пока очень слабо. Сам характер этих памятников таков, что исследователь встречает в работе с ними гораздо больше трудностей, чем в работе с обычными печатями. Очень малый размер, сравнительная грубость исполнения, постоянное отсутствие на них надписей, наконец, плохая сохранность, отличающая большинство известных к настоящему времени экземпляров, -- таковы основные препятствия, с которыми приходится постоянно сталкиваться.

Н. П. Лихачев, датируя подобные печати на основании сравнительного изучения различных типов пломб, писал о них: "Русские свинцовые печати с изображением святого с одной стороны и крестом процветшим с другой вообще принадлежат к числу древнейших" ³⁾.

Точно такие же пломбы изданы Н. П. Лихачевым неоднократно ¹⁾.

Стратиграфические данные перечисленных находок пломб чрезвычайно важны для выводов об общей периодизации древнерусских сфрагистических памятников. Эти пломбы не только образуют хронологически компактную группу, но и являются единственными памятниками сфрагистики, происходящими из слоев 23--19-го строительных ярусов (вся вторая половина XI в.--первая четверть XII в.).

Эта печать, в силу ее исключительного научного значения, послужила предметом специального издания ²⁾, поэтому в настоящем обзоре вновь найденных памятников сфрагистики мы ограничимся кратким ее описанием и определением.

стр. 158

Ближайшие аналогии вновь найденной печати обнаруживаются в характере и изображениях древнейших русских монет Владимира Святославича и Святополка Окаянного. Поэтому рассматриваемая печать имеет исключительное значение не только для изучения русской сфрагистики, но и для изучения русской нумизматики древнейшего периода. Общий характер типа печати, близкого типу русских монет Х в., но не получившего развития в сфрагистике XI в., демонстрирует характер русских печатей древнейшего периода, до сих пор совершенно не представленного находками. Сходство отдельных элементов древнейших русских монет с отдельными элементами древнейших печатей уже отмечалось в русской сфрагистической литературе ¹⁾. Вновь найденная печать подтверждает эти наблюдения и еще больше увеличивает сходство монет и печатей. Можно с большей уверенностью говорить о заимствовании типа древнейших русских монет с древнейших русских печатей. А этот последний вывод превращает сребреники и златники Владимира, Святополка и Ярослава в один из серьезных вспомогательных источников изучения древнейшей русской сфрагистики.

В квадрате 790 на уровне пласта 30 в непотревоженном слое 25-го строительного яруса, который относится к самому началу XI в., была обнаружена биллоновая трапециевидная привеска с изображением княжеского знака в парадном варианте, во всех деталях совпадающего со знаками сребреников Владимира (табл. V, А). Это пятая находка трапециевидной подвески с изображением княжеского знака. Одна подвеска была найдена в Киеве ²⁾, другая -- в Белгороде ³⁾, третья, отлитая в той же форме, что и белгородская, -- в Киеве ⁴⁾, четвертая -- в Новгороде на Городище ⁵⁾, пятая, костяная (все предыдущие -- медные) -- на Смоленщине ⁶⁾. Только вновь найденная подвеска несет знак, представляющий детальную аналогию знакам сребреников. Это первая находка княжеского знака "в парадном варианте", сделанная в хорошо датированном слое, а дата этого слоя совпадает со временем правления Владимира Святославича.

Указанная аналогия происходит из Киева и была подробно изучена Н. П. Лихачевым ¹⁾. Киевская печать значительно превосходит вновь найденную по размерам (ее диаметр равен 37--40 мм) и по тщательности изготовления. Если на новгородской печати обе стороны даны в негативном варианте, киевская находка изготовлена вполне правильно. Фигура князя на ней не статична, а лицо и одежда св. Николая переданы с большой тщательностью и сохранением мелких подробностей, чего нет на новгородском экземпляре. Вообще оба экземпляра отличаются в основном тем, что новгородский исполнен рукой ремесленника, в то время как в киевском чувствуется рука художника. Если же говорить о типе печатей, то, несомненно, обе они единовременны и принадлежат одному князю.

перекрытые титлом. Эти буквы свидетельствуют о принадлежности печати князю, носившему имя Святополк или Святослав. Привлекая все известные сочетания этих языческих имен с христианским именем Николай, Н. П. Лихачев останавливается на двух Святославах-Николаях: Святославе Ярославиче, родоначальнике черниговских князей (1026--1076 гг.), и Святославе Ольговиче, князе черниговском (упоминается в 1111г., ум. в 1164 г.). Н. П. Лихачев колебался в окончательном отнесении печати к одному из этих князей, но все же предпочтение отдавал Святославу Ольговичу. Руководствовался он при этом следующим теоретическим основанием.

Размер печати с изображением Николая настолько велик, что не мог не вызвать среди других князей соревнования и остаться незамеченным. Между тем пресловутая печать Мстиславовой грамоты мала и не обнаруживает никаких следов влияния печатей типа киевского моливдовула. "Невольно возникает мысль, -- писал Н. П. Лихачев, -- что печать Николая -- случайное проявление княжеской гордыни, завершение притязаний на сфрагистическую пышность, когда ей некому было подражать" ²⁾. То, что печать Николая прошла незамеченной и не оставила следов в дальнейшем развитии русской сфрагистики, Н. П. Лихачев объясняет существовавшей с середины XII в. фактической оторванностью южной Руси, родины печати Николая, от северной Руси, истинного поля развития русской сфрагистики.

Ошибочность этого определения объясняется неправильным определением печати Мстиславовой грамоты, о чем уже говорилось выше, и тем, что Н. П. Лихачев при изучении печати Николая прошел мимо тех существенных элементов ее изображений, которые восходят к древнейшему периоду русской сфрагистики. Именно изображение светского князя с крестом не находит никаких аналогий в памятниках русской сфрагистики, как XII в., так и XI в., уходя корнями в более раннее время. Ближайшие и наиболее точные аналогии ему отыскиваются в изображениях на киевских сребрениках Владимира Святославича.

По типу печать принадлежит к числу наиболее характерных для XI в. так называемых "греко-русских" печатей. К настоящему времени известны печати того же типа Ярослава Владимировича ¹⁾, Мстислава Владимировича ²⁾, Вячеслава Ярославича ³⁾, Всеволода Ярославича ⁴⁾ и ряд других, более отличных вариантов. Значительная испорченность надписи вновь найденного экземпляра не позволяет читать ее с уверенностью, тем более, что эта печать вполне уникальна. Однако мы решаемся восстанавливать надпись в следующем виде:

Публикуя эту печать впервые ⁵⁾, мы ошибочно определили ее временем новгородского князя Ярослава Владимировича, действовавшего в последней четверти XII в. Уточнение стратиграфии новгородского культурного слоя при дальнейших раскопках позволило пересмотреть дату печати Лазаря и Василия. По всей вероятности, ее можно относить к началу XII в. К стратиграфическому указанию залегания этой печати следует прибавить некоторый период вторичного ее использования, при котором она была пробита для ношения на шее. П. И. Засурцев обратил внимание на то, что печать с изображением Лазаря и Василия

Подводя итоги предварительного изучения новых сфрагистических материалов Новгородской экспедиции, следует прежде всего отметить, что публикуемые находки древнерусских печатей составляют значительный вклад в русскую сфрагистику. Весьма показательно, что из 46 вновь обнаруженных печатей 31 впервые вводится в научный фонд, а из этих последних многие являются исключительными по своему значению уникумами.

Разбивая весь материал на группы, по которым он излагается в настоящей статье, легко заметить, что значение этих групп не исчерпывается только хронологическими отличиями входящих в них печатей или отличиями только по их назначению. Гораздо важнее типическое своеобразие каждой из этих групп. Очень легко убедиться в том, что это своеобразие вызывается принципиальными причинами.

Этот период интересен тем, что именно в княжение Всеволода начинается активная борьба новгородцев с князьями за городские права, которая очень быстро приводит к ограничению княжеской власти и ставит князя в сложные отношения с вечем и другими органами городского управления. Печать из атрибута высшей государственной власти превращается в принадлежность одного из должностных лиц Новгородской республики. Нужно думать, что новым, измененным положением князя и вызван неожиданный расцвет княжеской сфрагистики в Новгороде. Князь обязан был иметь печать для того, чтобы его распоряжения могли контролироваться органами республиканского управления. Просматривая огромный сфрагистический материал XII в., мы почти не находим в нем печатей, которые с достоверностью можно было бы отнести к князьям, никогда не княжившим в Новгороде.

Происходящий в этот период процесс возвышения великих княжеств в течение некоторого времени сохраняет печать тверских великих князей, игравших в XIII в. заметную роль в истории Великого Новгорода и автоматически перенесших княжескую печать за его пределы, в Тверь, и приводит к появлению печати московских великих князей. Эта последняя, однако, является печатью принципиально нового типа. Появившиеся на ней подробные строчные надписи впервые официально провозглашают идею объединения Руси под главенством Москвы. Образованием московской печати завершается эволюция вислой печати как атрибута личной княжеской власти и начинается эволюция государственной печати Московской Руси.