Документ взят из кэша поисковой машины. Адрес оригинального документа : http://getmedia.msu.ru/newspaper/creators_vector/poetry/tceselchuk.htm
Дата изменения: Mon Mar 19 21:43:11 2012
Дата индексирования: Mon Oct 1 19:52:25 2012
Кодировка: Windows-1251

Поисковые слова: кокон
Поэты МГУ - Цесельчук Дмитрий Юрьевич

Цесельчук Дмитрий Юрьевич

Цесельчук Дмитрий Юрьевич родился 25 мая 1946 года в Москве, на Арбате. Закончил физфак МГУ. Поэт, поэт-переводчик, прозаик, публицист. Руководил литературной студией 'Бригантина' (1985-1991). Более 300 публикаций стихов, переводов поэзии с английского (Боб Дилан, Жанет Фрейм, Дом Мораэс), латышского, литовского, азербайджанского, грузинского. Как поэт-переводчик выпустил 11 книг: П. Зирнитис: 'Сентябрьская лирика' (1981) и 'Сон в тысячу колоколов' (1983); Э. Плаудис: 'Выковать птицу' (1986) и 'Яд сирени' (1985); А. Ранцане, К. Элсберг, М. Мелгалвс, А. Айзпуриете: 'Сосны на дюнах' (1987); Т. Таисоглы: 'Книга в книге' (1988); Я. Балтвилкс: 'Где ночует дрема' (1988); С. Йонаускас: 'Вечные травы' (1983); А. Гашамоглы: 'Влюбленный ветер' (1985); М. Залите: 'На стороне солнца' (1986); В. Джавахадзе: 'Журавлиный клин' (1986); участвовал в 18 антологиях, сборниках и альманахах таких, как: 'Юность' за XXX лет' (1985) и др. Стихи публиковались в СМИ, радио- и телеэфирах, в сборниках и альманахах: таких, как 'Высота' (1995), 'День поэзии', 'Вектор творчества - в поисках времени' (2006) и др. Изданы 7 книг стихов: 'Исход' (1995), 'Август 96' (1996), 'Лирический анти-дефолт', 'Латышские мотивы' (2000), 'Это мой дом' (2001), 'Сезон стихов'(2003), 'Купавна - чистая тетрадь' (2006). О его творчестве опубликовано более 20 статей. Государственный стипендиат России по категории 'Выдающиеся деятели культуры и искусства' 1997-1999 гг. Лауреат литературной премии 'Словесность'.

Тел. 128-92-55. Фрагмент из биография Дмитрия Цесельчука, написанной им самим, весьма интересен не только как неотъемлемая часть нашего интернет-проекта, но и как некое эссе профессионального литератора :

'Учился в 14 школе, как многие из Дома преподавателей МГУ на Ломоносовском проспекте. Затем в 4-ой английской спецшколе. Рядом стояла вторая математическая и еще какие-то две школы. Как раз из-за близости к последней, к математике как-то особенно тянуло. Учитель по физике у нас в школе был мировой. Яков Файлич или Электрофай. Девчонки от него плакали. Зато нас с Лешкой Зуевым он величал 'профессурой', уважал и давал иногда порулить - провести за него урок. В десятом классе поступили мы с Лехой в физико-математическую школу академика Кикоина по общемосковскому конкурсу без отрыва от общеобразовательной спецшколы. Занятия проходили на физфаке МГУ, так что по завершении поступили туда же: я на вечернее, а Алексей на дневное отделение. Мне не повезло: написал 'галерея' с двумя 'л', как в английском, и получил трояк по сочинению, набрав полупроходной балл. На втором курсе учились все вместе: я, Зуев (теперь - Александровский), Кугель, Алимарин, Келле, Магницкий. Сережка Алимарин, Александровский, тогда еще Зуев, и я учредили, как теперь говорят, литературно-познавательный журнал 'Зигзаг', фотографии для которого делал Загряжский, наш спецшколовец из МЭИ, но, так как большинство было с физфака, то и журнал считался физфаковским. Из других видов искусств занимались кино: даже сняли фильм 'Валенки' про шпиона, его играл Загряжский. А шинкарку, с ролью которой прекрасно справился Вадим Конжуков в лифчике мамы Алимарина, в который мы положили пару здоровенных апельсинов, впоследствии раздавленных массовкой, не можем забыть до сих пор. За исключением Александровского, живущего на данный момент в Штатах, 'хождение' в кино и литературу кончилось плохо, с точки зрения карьеры физика, конечно. Первое стихотворение было написано мной о полете первого в мире космонавта в качестве домашнего задания по литературе, и не вошло в число десяти лучших в нашем классе. Однако дерзайте, вьюноши. Зато с литературным переводом дело обстояло лучше. Вот 'Нарциссы' из Водсворда в моем переводе: 'Я бродил одиноко, как облако, что проносится над долинами, над холмами, как вдруг около своих глаз я увидел длинные золотистых нарциссов заросли, ослепляющих словно зарево'. Мне показалось, что это было совсем неплохо для пятиклассника, получившего спецзадание от Грендла, нашего преподавателя по литературе, прозванного так в честь одного из героев знаменитого 'Бэовулфа'. Из физики я ушел в поэтический перевод. Стал профессионалом, но, надеюсь, не испортил руку - стихи писал и продолжаю писать.'

  У Брейгеля
Попытка
"Покрылись пустыри чертополохом..."
"Слушай, слушай до рассвета..."
"Царит повтор, Мафусаил..."
Хмарь
Обличья
В Африке
Нине
Кто-то
 
* * *

У Брейгеля

У Брейгеля парень с хвостом
терзает свою колбасу
чью-то чужую отрезав и зажав в кулаке
я свою повсюду с собою несу
этот будет жить теперь налегке

У Брейгеля черепа сквозь кожу
глядят будто смотрят в окно
и в каждой сценке каждая рожа
с хозяином заодно:

четвертовать так четвертовать
и без дальнейших помех
на колесо будут поднимать
тебя на глазах у всех

У Брейгеля есть картина зимы
иди погляди в окно
такие же люди деревья черны
вот разве что носят другие штаны
но это ты все равно

это твоя по колено нога
оторвана где-то гниет
а ты не хочешь знать ни фига
а ты плевал на нее

тебе тому кто хотел убить
но сам в переделку попал
лишь бы кого-нибудь
лишь бы любить
а на прочее ты плевал

стучит деревяшка по мостовой
а ты все еще живой

У Брейгеля как бы лучше сказать
как розы дерьмо цветет
и каждый свое только хочет знать
хоть на тебя целая рать
из-за угла прет
и каждый в толпе так одинок
что только с толпой идет
и каждый пропойца пройдоха игрок
счастье свое кует
и каждый с частью своей счастлив
будь это обрубок ноги
будь мор вокруг чума или тиф
но ты свое береги

У Брейгеля море корабли паруса
пасть кита как кровавая медь
спицы воздетого колеса
вытоптан снег чернеют леса
и сквозь счастливые голоса
вдруг окликает смерть

* * *

Попытка

Городской пейзаж из окон
и дымы из труб - как в сказке.
Бабочка свернулась в кокон,
не успев состроить глазки.

Собственно, они на крыльях
у нее всегда раскрыты:
Карму превозмочь в усильях
и проснуться знаменитым.

Пусть хотя б через столетье
Некто вспомнит о поэте.
Как узнать в каком созвездье
проживает Этот Третий.

Прилетит сюда однажды
на космической тарелке:
Но пока, как символ жажды,
на часах застыли стрелки.

Разве что секундной нитка
резво скачет, как кузнечик.
Нестерпима эта пытка,
но она гордыню лечит.

В коконе анабиоза
ждать грядущих превращений
может (даже без наркоза)
невостребованный гений.

У него с 'павлиньим глазом'
нечто общее в повадке:
Ждет, когда созреет разум,
как боец, готовый к схватке.

Он такие выдаст строки,
Сдернет с пустозвонов маски, -
знать не зря мотает сроки
ожиданья без отмазки.

Хорошо видны из окон
серебра на трубах слитки.
Бабочкой свернувшись в кокон,
Ждет поэт своей попытки.

* * *

Покрылись пустыри чертополохом
Но мудрость собирается по крохам
Репейником покрылись пустыри
Ложись в траву живи или умри

Гляди как пальцы облепила живность
Поверить в ум и силу вот наивность
Не нужно ведь ни силы ни ума
Когда земля лежит как смерть сама

И мне бы так лежать раскинув руки
Какие только не терзали муки
Крутился словно белка в колесе
А вот трава в букашках как в росе

Ложись в траву со всем своим разладом
На радость облепившим тело гадам
И загорая воздухом дыши
Пока вокруг не видно ни души

Пока еще пустуют огороды
И наконец не страшен лик природы
Ведь с нею у меня в конце концов
Одно и то же на двоих лицо

Покрылись пустыри чертополохом
Назло всем временам и всем эпохам
Репейником покрылись пустыри
Ложись в траву живи или умри

* * *

слушай, слушай до рассвета
тихие шаги,
словно все твои приметы
в голосах других, -
в чьих не спрячешься обличьях,
так немного в них
от песка, от криков птичьих
и от нас самих.

* * *

Мафусаил был свидетель повторяющихся фигур, узоров морской пены на прибрежном песке:
Сэндберг (перевод с англ. Элизбара Ананиашвили)

Царит повтор, Мафусаил,
Он заплетен в узор.
Под пеной проступает ил
И дегтем вяжет взор.

Все - крики чаек, ракушек
Изломанных края
Имеет смысл, особый шик
В себе самих тая.
Не намекая ни на что,
Быть только тем, что есть,
Как этой пены решето
И брызг летучих взвесь.

Вдавившись животом в диван,
Ловлю их языком.
Кто это пламя раздувал
И разжигал тайком?

Не все равно ли мне кто Он,
Я сам вплетен в узор
Той паутины на песке
И вырезанных гор.

Смывает след босой волна,
И пена вновь и вновь
Плетет узор, подняв со дна
Ил - чью-то плоть и кровь.

Мафусаил, хоть триста лет
Живи, все будет так,-
Колючих раковин скелет,
Песка сухой наждак.

* * *

Хмарь

Свернувшись кренделем на стуле,
кот свесил хвост.
На даче хорошо в июле.
Радуги мост
горбом уперся в глубь зенита.
Сырая хмарь
висит, просеяна сквозь сито.
Как пономарь,
бубнит на крыше барабанщик
и в бубен бьет, -
неплохо пропустить стаканчик,
пока он льет,
открыть на всей террасе рамы,
выглянуть в сад -
нет под зонтом на лавке мамы.
:Дела на лад
пойдут - вот-вот случиться чудо.
До сорока
дней и самим дожить не худо.
Ну, а пока
хмарь зарубцовывает раны
печаль-беду,
все кажется, - платочек
Кот сел на стул, слюнявит лапу,
навел фасон.
В саду на днях увидел папу.
- Жизнь только сон, -
сказал философ. Может, снится
мне эта хмарь - мамы
мелькнет в саду.
на Ваши канувшие лица
гляжу, как встарь.

* * *

Обличья

* * *
За ночь
на голове
вырос кактус.
Не сплю,
боюсь подушку порвать.


* * *
Рыба рыбу заглотила
до хвоста укоротила -
хвост торчит из пасти,
вот что значит страсти.


* * *
Ходит гордый
с умной мордой

агнец божий
    с постной рожей

у дебила
    сучье рыло

* * *
умнее автор, чем Сократ
не вдвое-втрое, а - стократ.


* * *
шахматы жизни шашки души
если не можешь то и не шурши

* * *
Ем желе, себя жалея,-
снова стану тяжелее.


* * *
TONIC WATER, TONIC WATER -
не страшны понос и рвота

* * *
в туалет хожу с зонтом
словно осени фантом


* * *
я въезжал к тебе
в белых кальсонах
как Чернота
в чужой Париж


* * *
Тулуз-Лотрек коротконогий,
Ван-Гог безухий, Ренуар,
божественный имея дар
всю жизнь трудились. А в итоге?..

* * *
подъезжает студебебеккер
загружайтесь Кюхельбекер


* * *
Пляж, пляж, пляж, пляж -
куда хочешь, туда ляжь!


* * *
Ни минутки нет для шутки,
а без шутки
жутки
жизни
промежутки.

***
вот цыплята табака
разгоняют облака


***
увы не блещет новизной
мой прошлогодний проездной


* * *
не болтай на холоде и ветру
я тебя укутаю и утру


* * *
Будущее истомило

* * *
восхождение в равновесие

* * *
Возвращаются первые ласточки,
и вторые поют петухи.
Ты дала мне варенье из вазочки,
я тебе прочитал стихи.

* * *
Твои формы
как реформы
доведут меня
до нормы

* * *
как солдат идет на штык
так и я к тебе привык


* * *

В Африке

Когда орангутанг сжимает жену,
трещат кости.
Если пить оранжевый сок,
щиплет губы.

Хорошо в Африке!


* * *
Пахнет дерево мимоза
все сильней
смертельна доза

* * *
все одиноки
далеки
и опасны

* * *
как смерть близка
внимательно близка
глядит и не мигает из леска



* * *
ничего не пишу сам себя потрошу
по ночам между жизнью и смертью вишу
и копытит мне сердце бессонница
словно вражья безумная конница


* * *
Тонкий волос на груди
словно голос впереди
словно господи прости
за все милости.

* * *
Вместо бабочки
на кадыке
он носил комара,
крылья плевые -
зато пищит.

* * *
Высунул язык,
лизнул небо,
марку приклеил

Куда бы послать?

* * *

Нине

Захорони меня под балюстрадой
Пришпиль лоскутик алый два цветочка
Пусть будет мне последнею отрадой
В моей судьбе поставленная точка

Через две точки провести прямую
Кривую загогулину любую
Я гоголем под ней перезимую
А после куст рябины облюбую

И если куст встает особенно рябины
Рубины ягод осыпай в лукошко
Водитель-недотепа из кабины
Влип в балюстраду Уцелела кошка

По столбикам размазанный как краска
С кусками мяса и костями вперемешку
Но кегли сбить не смог И вот развязка
Господь провел в ферзи растяпу-пешку

Она мне в лоб влепила как шлагбаум
О чем предупреждал проезжих Пушкин
В последний раз обняв такую бабу
Увидеть кошки домиками ушки

Р. S.

Бывает что от лени недосыпа
Жары а пуще - переутомленья
Вдруг примерещится такая цыпа
И кошка черная мелькнет безумной тенью

* * *

Кто-то

Маше и Юрию Мамлеевым

Дождь из березовых листьев
крыш засыпает жесть.
Крадучись поступью лисьей,
кто хороводит здесь?

Может, ведьма-соседка
с дворницкою метлой.
Хрустнет в саду ветка,
кто-то вымолвит: - Ой.

Только вот кто - неясно,
утром в тумана квашню
не провались, опасно,
может вымочить всю,

или всего, кто выйдет,
скрутит того в жгут.
Сверху нас кто-то видит,
как мы плутаем тут,

как по туману кружим,
жизнь кладя на весы.
Каждому кто-то нужен,
но ведь не для красы, -

для очага и дыма,
стелящегося из трубы.
Кто-то крадется мимо,
будто сосед бобыль,

вынырнув из тумана,
с ордером на арест.
Тут уж все без обмана,
кто не любит - не ест.

Жизнь предъяви в профиль
или просто анфас.
Кто-то вытащит надфиль
и увековечит нас,

сгладив все закавыки,
все погасив счета,
кто-то, Скульптор Великий,
мелкому не чета,

запечатлеет в бронзе
проливень-листопад
и притулится возле
ног, как пес, наугад:

* * *