Фантастика

ОТКУДА ЭТИ СТРОКИ

Научная фантастика привлекает многих. Но она бывает разная: в одних случаях будущие достижения науки и техники лишь повод для постановки социальных проблем, как это часто бывало у Стругацких, в других цель -- сделать занимательным изложение достижений самой науки и дать представление о ее методах как, например, у Ф.Хойла в повести "Черное облако". И здесь, как и во всяком творчестве, высшим достижением оказываются новые идеи, само появление которых уже шаг вперед в научном постижении мира как, например, в философских работах С.Лема. Поэтому, открывая рубрику научной фантастики, мы стремимся не только развлечь одних читателей и привлечь других, но и охватить важный в современной науке процесс интуитивной генерации идей, без которого вряд ли возможен настоящий научный прогресс.

Формирование и поддержание этой рубрики, пожалуй, в большей степени, чем других, будет зависеть от наших читателей: сообщайте нам о прочитанном или услышанном, а может быть, и самими написанном. Если Вы что-то обнаружили на других языках и надеетесь увлечь и нас, то редколлегия в силах организовать квалифицированный перевод. Большие произведения, быть может, удастся издавать в форме приложения к нашему журналу.

Для начала мы решили обратиться к классикам и поместить отрывок из достаточно хорошо забытого произведения. Зато мы даем его в виде загадки: первый, кто правильно ответит на все три приведенных ниже вопроса, получит следующий номер журнала бесплатно (если только мы сумеем его выпустить!) А вопросы такие: 1) Как называется произведение, отрывок из которого приведен ниже (правда, с сокращениями, отмеченными многоточиями)? 2) Кто, по-Вашему, автор? 3) Какое астрономическое объяснение можно дать описанному в отрывке факту?

Итак,

Люмен. -- Как я вам уже сказал, я очутился на кольце, окружавшем одну из планет весьма удаленной от Земли звездной системы. Ширина этого кольца была так велика, что двести планет, подобных Земле, могли бы вращаться в нем бок о бок друг с другом. Я увидел себя на горе, увенчанной растениями-дворцами. По крайней мере, мне казалось, что эти волшебные замки выросли сами собою. <...> На вершине этой горы я увидел группу из двадцати пяти или тридцати почтенных старцев, наблюдавших с самым упорным и сосредоточенным вниманием хорошенькую звезду южного созвездия Алтаря, находящуюся на краю Млечного Пути. Внимание их было до такой степени привлечено этой звездой, или какой-либо из планет ее системы, что они даже и не заметили моего прибытия. Что касается до меня, то я чрезвычайно удивился, услышав, что они говорили о Земле. <...> "К чему должна служить эта систематическая резня?" -- спрашивали они друг у друга. "Эти кровожадные существа стали как будто прислужниками смерти". <...>

Прибыв с Земли с быстротою мысли, я не мог сообразить ничего из этого разговора. <...> Пока разнородные мысли сменялись одна другою в моем уме, находившиеся на горе старцы продолжали свою беседу. Вдруг самый почтенный из них, казавшийся Нестором собрания, воскликнул с выражением глубокой грусти: "Несчастный народ, что он делает?". <...>

Тем временем остальные старцы, закончив молитву, начали беседовать друг с другом. Я подошел тогда к старейшине и просил, чтоб он ознакомил меня с результатами своих наблюдений. Он сообщил мне, что, благодаря особому инстинкту, присущему обитателю планеты, на которой я в то время находился, а также благодаря данной им в удел способности ясного зрения, между ними и обитателями соседних звездных миров существует нечто вроде магнетического сродства. Этих ближайших к ним звездных миров оказывается двенадцать или пятнадцать с нашею солнечной системой включительно. За пределами этой области зрение их становится уже менее ясным. Таким образом,они имеют некоторое, хотя и не вполне определенное, понятие относительно общего положения умственного и нравственного развития мыслящих существ, живущих на планетах нашей солнечной системы.

Когда, например, на одной из планет происходит какое-либо изменение физических или нравственных условий жизненного строя ее обитателей, старцы ощущают своеобразное душевное волнение. Так иногда дрожание струны заставляет дрожать другую струну, находящуюся от нее в небольшом расстоянии. Уже около года (а год их равняется приблизительно десяти нашим годам), как старцы испытывали особое душевное волнение, вследствие которого внимание их было обращено на Землю. Они с участием и даже некоторым беспокойством следили за ходом событий на этой планете. Они были свидетелями крушения прежнего деспотического строя Франции, видели, как занималась заря свободы, приветствовали торжественное объявление прав человека и радовались тому, что великие принципы человеческого достоинства приобретают все более твердые основы. Затем светлое впечатление, производимое этим созерцанием, стало ослабевать, разнузданные страсти масс довели их до самых ужасающих излишеств, горизонт покрылся тучами, появились предвестники наступающей грозы. Мне стало очевидно, что старец говорил о революции 1789 года. С особенным прискорбием следили старцы за деяниями террора. Они боялись за будущность Земли и усомнились даже в возможности прогресса для человечества, так дурно пользовавшегося свободою. <...>

Я не счел нужным сообщить старейшине о том, что сам только лишь прибыл с Земли, на которой жил в продолжении семидесяти двух лет. <...> Я не был свидетелем происшествий 1793 года, так как родился лишь в этом году. Мне было крайне интересно проследить собственными глазами великую драму, о которой так много говорится в истории. Тем не менее, желание это, так сказать, бледнело перед сознанием того, что я в 1864 году вижу перед собой в настоящем происшествия, случившиеся в конце минувшего столетия.

Кверенс. -- Действительно, сознание невозможности подобного факта должно было в значительной степени умерять удовольствие, которое вы испытывали. Наблюдаемое вами явление принадлежало к разряду очевидно невозможных, так что, даже видя собственными глазами подобное явление, нельзя было бы считать его за нечто действительно существующее.

Люмен. -- Да, мой друг, я рассуждал совершенно так же. Можете себе вообразить состояние, в котором я находился, видя своими собственными глазами осуществленный парадокс. <...>

Кверенс. -- Может быть, это была фантазия вашего ума, создание взволнованного воображения, или же, наконец, воскресшее в вашем уме интенсивное воспоминание? Уверены ли вы, что перед вами была действительность, а не какая-либо странная игра памяти?

Люмен. -- Я думал сначала то же самое. Однако, очевидность того, что предо мною был Париж 21-го января 1793 года, была до такой степени осязательна, что я не мог более сомневаться. Притом же, всякая возможность сомнения опровергалась тем фактом, что старцы, наблюдавшие Землю, видели то же самое ранее меня. <...>

Кверенс. -- Но, если в самых простых первоначальных наших понятиях может оказаться такая путаница, при которой прошедшее становится настоящим, действительность сливается с фикцией, давно умершие люди действуют опять как живые, если такой большой город, как Париж в нынешнем его виде, может исчезнуть, уступив место Парижу конца минувшего столетия, наконец, если прошедшее воскресает и заменяет собой настоящее, тогда на что же можем мы опереться, что станется с науками, основывающимися на опыте и наблюдении, если подобным образом рушатся основы так называемых положительных наших знаний? Если испытанное вами действительный факт, то как прикажете относиться к окружающим нас реальностям? Должны ли мы сомневаться во всем, или же всему верить?

Люмен. -- Эти и подобные им соображения сильно меня обеспокоивали. <...> Убедившись, что в 1864 году сделался очевидцем событий 1793-го года, я тотчас же пришел к заключению, что факт этот не может идти в разрез с наукой , так как не может быть двух истин, противоположных одна другой. Я обратился к физике, которая должна была дать мне разъяснение загадки.

Кверенс. -- Как? Вы утверждаете, что факт представлявшегося вам видения принадлежит к области действительности?

Люмен. -- Разумеется. Его даже можно доказать самым положительным образом. Я сейчас вам приведу астрономическое его объяснение.