Вскоре после кончины Льва Давыдовича Ландау в 1968 г его ближайший ученик и коллега Александр Соломонович Компанеец придумал такой анекдот. К постели умирающего Ландау подходит его известный соавтор Евгении Михайлович Лившиц и знакомит умирающего классика с юношей - одаренным теоретиком 'Лев, умирай спокойно: Вот наш новый Ландау' Собрав последние силы. Лев Давыдович беседует с 'претендентом на престол' И последние слова его были таковы 'Нет Женя, это не новый Ландау. Это еще один Зельдович'.

Ландау был выдающимся педагогом. Затаив дыхание, я прослушал не один десяток его лекций по теоретической физике - когда удавалось проникнуть на физфак МГУ без пропуска (поскольку учился не в МГУ, а в МФТИ). Зимой это было просто - достаточно в мороз прибегать в одном пиджаке, как бы из соседнего корпуса. Среди прочих эффектных приемов подкупала та откровенность, с которой он ранжировал физиков, называя таких, как Артур Эддингтон, классика физики звезд, 'патологом', а Вернера Гайзенберга - отца квантовой теории - 'нацистом' - бомбу для Гитлера делал, или 'живым трупом' - ныне бесплодным физиком.

В том смысле, что они были способны профессионально (но не обязательно морально) продуктивно участвовать в разработке ядерного оружия - в качестве теоретиков, экспериментаторов, изобретателей, инженеров, либо научно-технических руководителей.

Правда, вскоре он подобрел к Гайзенбергу, поразившему мир физиков теорией, претендующей на объяснение спектра масс элементарных частиц. Зачитав на семинаре в Институте физических проблем АН СССР свежую телеграмму Вольфганга Паули из Женевы с изложением этой сенсации, Ландау воскликнул, обращаясь к лучшим представителям своей школы - Померанчуку, Халатникову, Гинзбургу: 'А я на вас паразитировал, бездари'.

Меня поразила его характеристика Нильса Бора. После визита Бора в Москву в мае 1961 года, на осенней лекции в МГУ Ландау получил записку с просьбой дать оценку великому учителю. Помедлив, Лев Давыдович обратил свой пламенный взор к переполненной аудитории: 'Ну что я могу сказать: Какой хороший старик!' Шепот недоумения был ему ответом. Из физиков XX века он на первое место ставил Эйнштейна - в согласии с новейшими оценками 'лучших американских экспертов', объявивших, кстати, недавно в очередной раз этого корифея 'величайшим ученым двух тысячелетий'. На втором сверху уровне из советских физиков Ландау упоминал только себя. И я млел перед Львом Давидовичем, пока не разобрался, что только в одном из томов его 'Теорфизики' - 'Гидродинамике' - не менее дюжины нелепостей.

Гораздо более детальный рейтинг 'выдавал' в моем присутствии 'Шура' Компанеец - мой старший коллега по Институту химической физики АН СССР - исключительно независимый человек. Он не скрывал, что, по его мнению, многие виднейшие наши физики добились регалий за счет эксплуатации чужих достижений, добытых нелегально.

Но необязательно обладать амбициями в духе Ландау или Компанейца, чтобы иметь собственный рейтинг знаменитостей. Любой приличный историк науки вырабатывает 'рабочий рейтинг' персон, о которых пишет (если не просто компилирует). Но важнее, быть может, что рейтинг такого рода характеризует принадлежность к группе, если не касте или мафии, т.е. является изощренным неафишируемым паролем единомышленников, знающих карты друг друга при игре в научную политику, да и не только. Но раскрывать карты чужакам мало кто смеет, тем более в форме печатного слова. Тем интереснее, когда это табу нарушается, хотя бы случайно.

Среди примерно 15 тысяч страниц новых зарубежных публикаций по истории создания ядерного и термоядерного оружия, с которыми мне довелось ознакомиться за последние пять лет, в этом отношении выделяется многократно премированная книга Ричарда Роудса 'Сотворение атомной бомбы' (американские издания 1986, 1988 гг.). Не без ее влияния весной 1995 года журнал нью-йоркской академии 'Сайнсис' писал 'Германские атомщики наивно думали о себе как о мировой элите, в чем здорово промахнулись. Ибо одних только выходцев из Венгрии, ставших американскими атомщиками, а именно Лео Сциларда, Эдварда Теллера, а также Джона фон Нойманна и Евгения Вигнера, достаточно, чтобы перевесить интеллект всего сообщества немцев, пытавшихся сделать бомбу'.

Размеры статьи не позволяют мне привести достаточно полную аргументацию того, почему из этой четверки наиболее сильной фигурой был фон Нойманн. Американское ядерное оружие создавали и другие выходцы из Европы. Кое-кто из следующих не уступал даже фон Нойманну: Итальянец Энрико Ферми, Ханс Бете из Германии и его земляк Герман Вайль, англичане Джон Кокрофт, Джон Чэдвик и Дж. Так. Некоторые скажут: 'И Нильс Бор'. Нет, я бы добавил: 'И Клаус Фукс!' А были и 'домашние корифеи' - американцы, тот же Джон Уилер! Работал и 'сам' Ричард Фейнманн... среди начинающих.

Эксперимент как критерий истины здесь выглядит убедительно: немцы ведь бомбу не сделали!

Но могли бы!

А стандартный аргумент - 'История не знает сослагательного наклонения' - мы легко парируем: 'Да, не знает, - для тех, кому лень думать'.

Даже при равных интеллектуальных потенциалах 'новых американцев' и немцев, оставшихся в Германии, последних ждал бы проигрыш просто из-за бомбежек, в сущности, не уступавших хиросимской: достаточно упомянуть разрушение Гамбурга, Дрездена, Берлина и рурских комплексов. Здесь, однако, важнее нечто иное.

Германский атомный проект возглавили фактически Вернер Гайзенберг и Карл Вайцзеккер. В некрологе на смерть Гайзенберга, в 1976 году, его конкурент Эдвард Теллер (журнал 'Нэйче') четко утверждал, что Гайзенберг скорее не хотел делать бомбу Гитлеру, нежели не мог. А в 1993 г это мимолетное замечание Теллера было всесторонне обосновано в 600-страничной книге Томаса Пауэрса 'Секретная история германской бомбы', о которой многие знают у нас, но помалкивают.

Теперь, в частности, выясняется, что Гайзенберг не только не желал делать атомную бомбу Гитлеру, но и неустанно намекал об этом 'посредникам', надеясь, что и его западные коллеги не станут конструировать это страшное устройство. В отличие от нынешних резонеров из 'Сайнсис' научный руководитель американского атомного проекта Роберт Оппенгеймер, их главный теоретик Ханс Бете, учитель Оппенгеймера великий Нилье Бор и 'американский Берия' Лесли Гровс (он отвечал за режим секретности американского атомного 'Манхэттэнского проекта') компетентно и реалистично оценивали интеллектуальный потенциал немецкой атомной элиты, боялись ее превосходства. Не потому ли они азартно и вполне серьезно обсуждали планы нейтрализации деятельности Гайзенберга и Вайцзеккера - вплоть до их физического устранения. Не этот ли ажиотаж помешал Гровсу заметить, что творится у него 'под носом', когда сотни отчетов суперсекретного 'Манхэттэнского проекта' уплыли в Кремль!

Смешно пытаться несколькими строками обосновывать превосходство Гайзенберга над другими. Он слишком известен. Упомяну лишь, сто его 'соперник' по величию Поль Дирак назвал в своей речи в Ватикане (1976г.) Гайзенберга физиком ?1 XX века: (Между прочим, сам Поль Дирак и Артур Эддингтон считали разработку ядерного оружия аморальным занятием.)

Стоит все-таки кое-что пояснить и по поводу Карла Вайцзеккера. Его уместно сопоставить с Хансом Бете, получившим Нобелевскую премию за теорию горения звезд. Прекрасны и работы Бете по динамике взрыва. И все-таки Вайцзеккера следует оценить повыше - он минимум на год опередил Ганса Бете (1938 -1937) в области физики термоядерного горения звезд, а его достижения в теории взрывных процессов посильнее, оригинальнее. Он сделал пионерскую оценку роли плутония как взрывчатки. Нобелевскую ему не дали 'по анкетным данным': мол, работал над бомбой для Гитлера. Короче, 'венгерская четверка' лидеров американско