Мусорные истории - Public forum of MSU united student networks

Пирифразируя уважаемого сатирика, скажу, што женсчины бывают ужос какие мудачки и прелесть какие тэгэпэшечьки. Есть, конешно, исключения, каторые я называю хтоничезкий пиздец вагинальнава типа иле пиздецкий пиздец. Кагда удаецца выебать такое чюдовисче, аснащенное сочной песдой и куском жеппы вместа галавы, остаюцца неизгладимые впичятления, пириломы хуя, ожоги мошонки или травмы тушки, несовместимые с регулярной палавой еблей. К тому жэ страдаит тонкая, ронимая психека падонка, а это приводит к тижолым запоям. Паэтому, ну их нахуй. Но когда у тибя ф квартире царит безвременье лютава ононизма и кризис перепроизводства семени добра ручной работы, на безбабье можно и самую стремную ебанашку раком.
Мы пазнакомились в тиатре юнава дрочера. Я туда по накурке всигда билеты пакупаю. Спиктакли про бабу Ягу очинь люблю и приключения Лунтика пафтыкать. Ф последний раз с аднаво касова и Лунтика миня так расхитрило, што выгнали впесду из зала, так сильна я лыбу давил. Пашел искать чиво бы похавать. В буфете там у них фсякая хуита для желутка вредная продаецца: чипсы, бутеры с икрой, шоколадки. А я такое не ем, кагда ка фсем этим нисчякам приатачено слово 'продаецца'. Люблю домашнева пахавать, асобинна, в гостях аппетит у миня хороший, не гость, а находка, ниприхатливый санитар кухни нах. Жаль, паследнее время никто чота не приглашаит пасанитарить.
Забрел я по каким-то лабиринтам в гримерку, а там на столе судочки с котлетками и гречей стоят. Па-быстраму апракинул в сибя кашку и только паследний катлетос точить начял, вошла она. Туловище - ничо такое, стройное, с весьма трогательными сиськами. На хохотальник глянул - ибааать, черноват бывает юмор у прероды. Не лицо, а прыщявое стрецтво предохранения нах, противозачяточное такое ебальце с пупырышками.
- А вы кто?
- Паклонник ваш.

- Правда? А зачем вы мои котлеты едите?
Тут я призадумался нинадолга - минут на восемь. В разговоре пависла сильно мхатовская пауза.
- Нравитесь вы мне очень. Играете превосходно, перевоплощаетесь естественно. Пластика, моторика, голос - все так подчеркивает образ главной героини, что Станиславский вам бы точно поверил, - миня после дубаса на пиздежь иногда прабивает полуумный, правда, паузы между придлажениями, как у зицпредседателя Фунта. Ни всем удаецца дасидеть до конца излагаемой мысли.
- Я вообще-то в массовке танцую.
- Вот я и говорю, - аперативно, минуты чириз три, отреагировал, - великая актриса не может есть плохие котлеты. Как представил, что вы вашими талантливыми ручками лепили эти чудные комочки, так очень попробовать захотелось. Теперь во мне есть частичка вас, - улыбаюс вежлива, а сам размышляю, удасцо ли эту частичку высрать без приключений - острые очинь каклетки.
- Спасибо. Вы очень милы. Но куда подевалась гречневая каша?
- А что вы завтра делаете? - лофко паменял я тему.
- Ничего.
- А могу я вас пригласить в лес?
- В лес? Я бы с удовольствием, но вы какой-то странный.
- Заеду завтра в час дня к театру, буду как нормальный. Это я слова просто долго подбираю, хочу на вас хорошее впечатление произвести.
- Хорошо, заезжайте, - смилостивилась пальщонная артистка.
Вот это удачя, думою, каких-то сорок минут патупил и тьолачку склеил. Это вам бля не интернет-динамо: сидишь, клаву дрочишь месяц, думаешь, там такая принцесса, што даже не срет, а потом приходит алчная хуета с прыщом на носу и комплексом неполноцелкости, да еще сука чота квакает пра убогость обстанофки заведения и свой ахуенно богатый внутренний мир. Нет бы, бля, сказать: 'Катран, чота тут так все дорого, паехали сразу к тибе'. Я бы што, отказал? А так приходицца нахуй пасылать через одну.
Так вот. На следусчий день в час дня я торчял у тиатра в ажидании сваей пассии. Вдрук сматрю, выбигаит какая-то ведьма в зеленом мешке и пиздатенной шляпой с мяхкими полями и вприпрыжку скачит в мою сторону. Ну, я не стал рвать на сибе белье от ахуения. Щяс обоссу, думаю, Бастинду эту ебаную, она превратицца в лужу или накрайняк убежит мыцца. Уже изготовилсо, ширинку начал расстегивать, как тут она реско остановилась и шляпу приподняла. Селедочный триппер! Это ж моя знакомая вчирашняя. Припрыгала.
- Привет!
- Ну, привет.
- Я думала, ты на машине будешь.
Ахуеть мыслитель.
- А маршрутка уже не машина?
- Допустим. А как мы в лес попадем?
- Какой лес? Степи кругом. Я ботанический сад имел в виду.
- Ну, в сад, так в сад.
- А чо ты так нарядилась? Ради меня? - с любопыцтвом лохмотья куртуазные осматриваю.
- Да нет. У нас репетиция была, а костюмершу в больницу с аппендицитом увезли. Вот я платье свое и не успела забрать. Я Снусмумрика играю. Будешь моим Муми-троллем?
- Не, я поющим гандоном быть не хочу.
- Да не тем. Из сказки.
- Тогда ладно.
- Ура! Я буду называть тебя Мумик!
Да хоть похуюмик. Чему так радовацца-то?
- А тебя как зовут? - спрашиваю.
- Инесса.
Заебись, думаю, Снуснумрик Инесса блеать.
Дошли до сада без приключений. Прахожие, канешна, таращились на мою зильоную спутницу, но это мелочи. Папиздели па дароге ниачом. Идем, па 'лесу', она ржот пастаянно, всьо ей пиздосмешинки и хуехаханьки. Децкий сад на выпустили попастись на травку, старшая группа нах. Скачет, на растения разные пальцем тычет и названия все знает: типо это - херолист залупаглазый, а это - хероглаз залупалистый. Сматри, грит, не перепутай. Мне на эти трафки ваще похуй, чуйскую от укропа отличаю и ладно. А сам скамейку укромную ищу. Полвторого, а у миня ва рту ни освижаюсчей капли, ни висьолава облачка. Нашел лавочку. Присели. Я фляжку с коньячком достал, пару живительных глотков сделал и спутнице передал.
После выпитого, повеселей как-то стало, да и хазяйка монструозной шляпы посимпатичней паказалась. Дальше пошли шляцца. Приударяю за ней патихоньку - то за плечи обниму, то патстрахую сзади кагда, ана цвиточки нюхает, ну и развликаю как могу, естессно. Вопщем, нормально было б фсе, если б не ее чирисчур васторженная пизданусть. Свирнули на какую-то аллейку заброшенную, где люди не шароебяцца. Погуляли там чуток, и тут она как патпрыгнет:
- Смотри, какое дерево!
А там не дерево, а толстенный огрызок, высотой метроф пять и в нем здаровое такое дупло в человеческий рост. Она внутрь залезла, через дырку ебало наружу с другой стороны высунула и ржот. Ебать тибя в костылики! Если бы лешие сусчествовали, то они должны были бы выглядеть именно так: агромное гнилое полено в сучьках, а пасеридине ушастый харетон с прысчявыми зубами наружу. Это, я вам скажу, такой леденясчий крофь ужос, что мне па съебатору обеими ногами ударить захотелось.
Я кругом обошел, а там савсем другая картина. Фигурка-то великолепна. Прецтавил, што там впереди лицо от Джессики Альбы, хуй сразу в штанах признаки жызни подавать начял. Приобнял сзади полухфею эту одуплившуюся и в шею аккуратно пацеловал. Не вырываецца, притихла какбэ. Стал нашептывать фсякие рамантичные слова, и попутно пад мешок руки запустил. Она жопку оттопырила и трецца об миня. Сагласна, значит. Трусы вниз потянул и пальцем в песду залез. Хуяссе, она влажная фся, и клитор скользкий, как грибок. Не тот, што на ногах, а маринованный, фкусный. Давненько, поди, не еблась, сучька.
На этом придваритильные ласки завершил - харошева панемножку. Хуй достал и загнал воробышка в гниздо. Застонала.
- О да! Мумик, я так давно тебя хотела!
Какое нахуй давно? Второй раз видимся. Но решил падыграть:
- О, Снусмумрик, сын Мюмлы, наконец-то мы фстретились! - сказал, присунув, и подумал, што это ж ахтунг. Как-то ни по сибе стало. На фсякий случяй за сиськи схватил, а то ат этих сказочных пирсонажей фсиго можна ажидать. Слава Джа - персики на месте и сосочки затвирдефшие имеюцца. Нормальный такой Снусмумрик, правильный.
- О-о-о! - стонет еще сильней, видимо, понравилось, как я в роль вжился.
Стал я ебать этава гиганцкава термита, аж дерево трясецца. Заодно размышляю, вот если, не дай Джа, дети пайдут, как я сыну скажу, што ево в дупле, как дятла, зачяли? Но всиравно шатаю эту елку ва фсю, за сучки держусь по бокам, как за руль матациклетный. Со стороны дажи магло показацца, что какой-то полуголый древоеб насилует высокий пенек, а он кричит чилавечезким голасом фсякую странную акалесицу:
- Давай, Мумик, давай! Я так рада угодить тебе... Я готова спасать тебя от каракатиц по несколько раз на дню.
Я, не обращая внимания на всю эту мультяшную ахинею, делаю свае нехитрое дело. И только сабрался вынуть и по традиции кончить на спину, как паслышался страшный треск, и я вместе с деревом - хрусть - и на спину йобнулся. Нана, блять! Каг жи жестока я уебался! В спину каменюка какая-то впилась, дышать тяжело, а сверху Инесса нидаебанная арет. И нихуя ни как застенчивый гирой децкой сказки, а как макака-резус из зоопарка, каторую сторож лишает анальной дефственности. Блядь, вот нахуя ты в это дерево палезла? Папробовал скинуть с сибя груз - хуй там, тижоло пиздец, да и ослаб я от удара чота. Через пару минут краем глаза сандалеты чьи-то увидел рядом с нами.
- Эй, гражданинчик! А ну подь сюды. Привалило тут нас мал-мала. Будь любезен, подмогни, - хотел сказать я, но вместо этава заарал ва всю глотку:
- Памаги, сука! Чо стоишь, смотришь?!
Слышу, кряхтит, упираецца. Раскачал бревно нимнога, оно с меня и скатилсь. Лежу, не шевелюсь, ащущение такое, бутто я слониху за песду пасчупал, а она на миня села. Штаны на коленях, хуй дымицца после низавиршонных стрельб, а из бревна голая жопа торчит. Спаситель, дидуля с бародкой, сначяла в ступор фпал, а потом как заорет:

- Вы что наделали, извращенцы?! Это же самое старое растение в нашем саду! Это местная достопримечательность! Ему почти тысяча лет! - кудахчет, надрываецца. Сторож, видно, или фееричный флороеб какой-та. Вот жэж еблан тупорожий. Тут чилавеку плохо, а он са сваим трухлявым гавном лезет. Развели блядь дендрарий с антикваром, а мне претерпевай.
- Я вызываю милицию! - кричит и за мобилой лезет.
Тут у миня сразу силы нипонятно аткуда взялись. Я встал кое-как, Снусмумрика из дупла выковырял и ф сторону выхода стал щемицца. Спаситель на мне павис с криками 'Стоять! Кто платить будет?'. Настырный, сука. Я иво с локтя вежливо так па бараде ф пыль струсил и дальше уже на лихке пабижали.
За варота выскользнули, осмотрелись. У Инессы глоза пирипуганные, сама грязная, шляпу проебала, страшная - чума. Не везти же ее к сибе. Потсоны на районе не паймут такова крокодила. Скажут потом, што я самых страшных в городе бомжих ебу. Так бы хоть шляпой прикрыл. Розозлился пиздец с такова расклада. Тут сматрю моя маршрутка едет:
- Ладно, - говорю, - пока. Поехал я лечицца.
- Мумик, а мы еще увидимся?
- Конечно. В аду нахуй! Досведанья!
Приехал домой. Пиваса выпил, остыл. Надо было сразу к себе везти, падумал. Позвоню ей на недельке - фсе-таки талантливый чилавек, артистка. Надо хоть каплю уважения иметь. Да и ебаццо ахуеть как хочецца. Главное, штоб ребра нормально срослись.

Обсуждение этого сообщения (1)

Я щщетаю это шедевр просто :grin:

Бывают дни, когда опустишь брюки, и нет ни слов, ни музыки, ни сил: Так не спел когда-то Макаревич, а зря. Эти слова частенько приходят мне на ум, когда я вспоминаю одну знакомую. Уж она-то достойна хоть одной строчки поэта. Как сейчас вижу: серое платьице с маминой брошью, волосы немного растрепаны и в движениях легкая порывистость, 3-5 метров в секунду. Симпатичная, но тридцатипятилетняя, Татьяна Викторовна отчасти походила на резкую сутулую мышь, однако была не лишена приятной округлости. Учительница русской литературы, интеллигентный человек, девственница. А я - черная кость, советский пролетарий в сине-дырявом халате, немытый трудовик. Руки вечно заняты сбытом немного краденого и переноской не очень учтенного. Нас разделяла такая пропасть, что у меня и в мыслях не было всерьез наводить через нее понтонный мост своего хуя. Легкая оральная шалость на капустнике - это все, что приходило мне в голову. Да и то, в состоянии глубокого похмелья, когда кажется, что спустил бы в рот парализованной старушке. Но ебать учительницу литературы на широкую ногу, со всем этим конфетно-цветочным гусарством, казалось таким же нелепым, как трахать зефир, а потом угощать им детишек.

На каком-то школьном празднике мы сошлись. После шампанского, водки и малой, но решающей толики пива, она с пониманием отнеслась к моему галантному предложению погонять шершавого во рту. Татьяна придерживалась демократических взглядов, считая, что сосать хуй у обыкновенного учителя тоже кто-то должен. 'Это так же почетно, как мести улицы или чистить канализацию', - сказала она. Это прозвучало как оскорбление: меня сравнили с засоренной гавном частью системы. Но, в сущности, она была не далека от истины. Я тогда излился на очистительные сооружения ее очков. На душе скребли кошки, будто я сделал что-то общественно полезное.

На следующий день Татьяна Викторовна принесла котлеты с пюре и, ужасно стесняясь, попросила лишить ее невинности. Она напирала на тот факт, что после всего, что между нами случилось, я что-то должен и где-то обязан, а ей уже пора откупориваться. В те времена я был беспринципным, а пюре - вкусным. Сейчас все наоборот. Во всяком случае, с пюре. Я съел все и лишать не стал. Тогда на свет был извлечен последний козырь - шкалик. Слава педагогике, он оказался не последним. Много крови и водки утекло в ту спровоцированную алкогольным подкупом дефлорацию. Я пять раз выходил покурить навсегда и возвращался. Что-то тянуло меня к этой женщине, оказавшейся ненасытной прикроватной бестией. Таких учительниц у меня еще не было. Я открыл ящик красотки Пандоры. И это стало дефлорацией моей независимости.

Признаться, я не ожидал в этой мышке встретить столько страсти и, сука, огня. Когда она сосала в первый раз, я думал, что завтра этим ртом она будет рассказывать о серебряном веке русской поэзии и кому на Руси жить хорошо. Это возбуждало. Единство противоречий, сплав высоких идеалов и низкого разврата импонировали мне. Стихи и похоть. Суффикс и пизда. Гипербола и хуй. Я тоже был не чужд духовным исканиям. Регулярно читал журнал 'Вокруг света' и мастурбировал на груди негритянки с плоским булыжником в губе и чьей-то берцовой костью в носу. Татьяна Викторовна была близка мне по духу: после чтения ей тоже хотелось ебаться. Но она слишком зачастила ко мне на переменах.

Наши первые встречи ознаменовались приступами ее брезгливости. Чистоплюйке не нравилось, что в ее пизде шурудят пальцы в мазуте, хотя они становились после этого гораздо чище. Я стал мыть руки и хуй не только после, но и до. Пойдя женщине на уступки, я вскоре пожалел об этом. Мною, чистым и умытым, начали пользоваться для получения оргазмов. После шестого по счету, с волнообразными судорогами и слезами удовольствия, я получил пространное письмо. В нем Татьяна Викторовна красивыми, как искусственные цветы, словами, сколоченными в предложения по всем правилам русского языка, признавалась мне в любви. Вместо ответа, я отвел ее в театр и страстно драл на каких-то антресолях у знакомого сторожа-гримера в подсобке, пока он в соседней комнате пил белую.

Странно, но после этого она перестала испытывать малейший стыд. Между нами не было настойчивой осады мужчины и радости поражения женщины. Она заходила ко мне в кабинет, ложилась на стол и без всяких ужимок деловито раздвигала ноги. Тут был талант. Человек никогда не ебался, а так просто и хорошо умел себя подать.

Поначалу мне это нравилось. Но через месяц такой пиздопляски я устал. А ей все казалось мало. Три раза в день без отпусков, больничных и выходных. На столах, верстаках и подоконниках. Сидя, стоя, в трамвае и на санках. И чем я становился холодней, тем она - навязчивей и развратней. Пришлось избегать встреч. Она коварно преследовала меня. Я мог зайти в мужской туалет и увидеть ее голой, стоящей раком у писсуара. Тут я не имел моральных сил воздержаться. Были сцены, упреки и предъявление прав. Я стал ебать ее весьма неаккуратно, изредка уступая докучливым просьбам. Хотя это случалось раз пять в неделю, она принимала это как унизительную милостыню.

Как-то раз мне захотелось разнообразить наши встречи. Я попытался засадить ей в тугой, не разношенный сфинктер. Ничего хорошего не вышло. И в следующий раз, когда я поставил ее перед фактом, а потом раком, мне открылась удивительная картина. С ягодиц лукаво щурился криво вытатуированный товарищ Сталин, а вокруг ануса чернели густые усы, настриженные с лобка. Вставлять свою трубку в рот Иосифа Виссарионовича, говорящего букву 'О', мне не захотелось. Из политических соображений, конечно. Разнообразие на этом закончилось.

Наконец, после очередной сцены, Татьяна Викторовна попросила выточить для нее большой деревянный самотык. Она хотела уязвить меня, эпизодично заменив на сосновый суррогат. А я, испытав облегчение, выполнил заказ. Пришлось разбирать на запчасти лопату. Закрепив заготовку на станке, я обозначил глубокой бороздой головку, скруглил плавно конец и зашкурил, как следует. Клиентка не любила заусенцев в пизде. Потом вставил увенчанный залупой держак в крестовину для елки, замотал в мешок и отнес в класс. Я не застал заказчицу, а просто поставил изделие в уголке, желая сделать сюрприз. Он удался на славу: войдя в класс, она увидела, как двое пятиклассников фехтуют указкой и хуем на ножках. Она не разговаривала со мной неделю. Но все же заходила раза три, после каждого удаляясь с обиженно надутыми губами. На них предательски блестела подсыхавшая сперма.

То, что дается просто так, да еще без меры, перестает привлекать. Утомившись от наших отношений, я все больше полагался на соснового дублера. Пока Татьяна Викторовна его не сломала. Она так задорно скакала на нем по квартире, что изделие дало трещину и стало щипаться внутри, как прищепка. После этого моя хорохористая мышь заказала мне ПСП. Педалированное средство пенитрации или велохуй. Где она узнала об этом устройстве, непонятно. В школьной программе самым сложным механизмом был паровоз из 'Анны Карениной'. И хотя под него ложились, там не было огромного деревянного фаллоса на цепном приводе. Я внимательно читал. Тем не менее, гуманитарий давала весьма полезные советы на стадии проектирования.

Я украл из спортзала велотренажер и немного его модифицировал. Ебомая жала педали, передавая крутящий момент на заднее колесо - сплошной металлический диск. Он вращал прикрепленную к нему двусоставную тягу, на конце которой был прикручен деревянный хуй, и сквозь дыру в сиденье тыкал в похотливую самочку. Глубину проникновения можно было регулировать, меняя точку крепления тяги на диске.

Семь дней я не видел нимфоманку и распивал шнапс в свое удовольствие. На восьмой она еле доползла на работу и заявила, что проехала две тысячи километров. 'Теперь у меня отнимаются ноги, и ломит спину', - пожаловалась она. 'А пизду тебе не ломит?' - спросил я и получил отрицательный ответ.

Честное слово, я не знал, как от нее отделаться. Помог счастливый несчастный случай. Она упросила меня приладить вместо педалей мотор. Ради своей свободы, я снова пошел на преступление и украл мопед 'Карпаты'. Хотя за это, не считая велотренажера и лопаты, мог сесть в тюрьму. Но оно того стоило. После сложнейших манипуляций, я скрестил велохуй и культовый дрындулет. Получился великолепный, но громыхающий и чадящий, дрындохуй без педалей. На тест-драйве у нее дома я присутствовал лично. Татьяна Викторовна завела мотор и осторожно села на сиденье. Только наездница крутанула ручку акселератора, залупастый смазанный подсолнечным маслом черенок начал медленно двигаться. Учительница застонала и добавила оборотов. Через пару минут секс-комбайн во всю молотил дозревшую бабенку. Она текла, стонала и давила на гашетку.

Мне стало страшно, когда она выкрутила ручку до упора, и устройство заработало, как адская швейная машинка. Экс-Карпаты работали на пределе своих возможностей. Я хотел остановить это издевательство, но вдруг прогремел сильный взрыв. Меня отбросило в сторону. Чудо инженерно-эротической мысли рухнуло вместе с испытательницей. Я ринулся на помощь. Мотор начал гибнуть буквально у меня в руках. Из него валил дым, и вырывались языки пламени. С Татьяной Викторовной тоже все обстояло не очень хорошо. Из нее на пол вытекала кровь. Сказать, что я расстроился, было бы неправильно. Я ахуел.

- Блядь! Посмотри, что ты накуроебила! Мотор новенький совсем был! - я кричал и бесновался, поливая останки двигателя из принесенного мною ведра с водой. Татьяна Викторовна не отвечала. Как оказалось потом, ей оторвало клитор. Натурально хуем сбрило. Пизду с бахромой прижгли йодом в больнице. В результате, она стала пригодной только как потайная емкость. Например, для кражи колбасы или баночки кабачковой икры в сельпо.

Я зашел навестить ее после аварии. Татьяна Викторовна выздоровела, но перестала получать удовольствие от секса. До этого все прощавшая мне женщина прогнала меня за перегар, даже не отсосав. 'Любовь кончилась, - догадался я. - А я так и не сказал, что у нее красивые лодыжки. Жаль'.

Обсуждение этого сообщения (2)