У потомков Марфы Борецкой.

Опять плывем по Двине, моторка с шумом рассекает воду, оставляя позади себя полоски пены. Мелькают зеленые берега. Вот и Городок - здесь нам выходить. Взбираемся на крутую, почти отвесную насыпь и сразу попадаем в деревню. Окружающие ее холмы чем-то напоминают древние валы.

Снова бродим мы от дома к дому, выискиваем старожилов, расспрашиваем, смотрим, слушаем, записываем...

-Почему же, - задаем мы первый вопрос, - ехали мы в Борок, а попали в Городок, это одно и то же?

И в ответ услышали старую местную легенду, которая перенесла нас лет на пятьсот назад в прошлое, в знаменитый в истории Руси вольный город Новгород. Правил в это время Московией царь Иван III. Подчинились ему все русские земли. И даже такие города, как Псков и Новгород, платили дань, признав власть Москвы. Была, однако, в Новгороде группа бояр, которая никак не желала примириться с потерей вольности. Возглавляла эту группу властная и сильная женщина - боярыня Марфа Борецкая, жена бывшего новгородского посадника. Узнав о сопротивлении новгородцев, Иван III послал войско - город был побежден, а вечевой колокол - тот, что уже сотни лет висел в центре города, на Ярославском Дворце и сзывал новгородцев для решения важных дел, - был вывезен в Москву. Многие из бояр бежали сюда, на Двину. Была в их числе и Марфа Борецкая. Поселилась она здесь, на высоком берегу Двины, огородив это место высоким валом. Вот отсюда-то и сохранились названия 'Городок' (от 'горотьба' - место, огороженное валами) и 'Борок' - название всех владений Борецкой на Двине, которые, говорят, простирались на сотни верст. Сейчас же Борком называется только пристань - километрах в семи от Городка.

Так вот, оказывается, попали мы, сами того не ведая, к потомкам древних новгородцев!

Очевидно, были среди бежавших и художники, которые и передали свое мастерство последующим поколениям. Понятно теперь и то, что среди фамилий здешних крестьян часто встречаются типично новгородские: Скорняковы, Востряковы, Степановские, Гагарины...

Представительница одной из таких древних фамилий как раз стоит перед нами, показывает свою прялку, такую же, как все - с окошками, только внизу несколько букв: 'сия П. М. П. Г. Кра 1927'.

-Что это за буквы? - интересуемся мы, и владелица ее расшифровывает: 'Сия пресница Марфы Петровны Гагариной Крашена в 1927 году'. Как просто, когда знаешь. А попади эта прялка в музей - была бы загадка. Получила ее Марфа Петровна в подарок, когда выходила замуж.

• Кто же делал прялки и где их красили? - снова (и уже в который раз!) задаем мы вопросы. Ответы на первый вопрос единодушные: делал прялки здешний плотник Василий Иванович Никитин, живет он воо-он в том доме, - показывают нам. Ответы на второй поначалу кажутся противоречивыми: Паладья Пальникова, Никитабог, Микифор из Пальникова, Никифор Амосов. Первое имя женщины - Паладья - повторяется чаще других. Говоря о ней, некоторые добавляют: 'Да она и сейчас жива, только лет ей больно много - девяносто или больше. Живет она недалеко отсюда, в деревне Скобели'.

Постепенно уяснили, что Паладья Пальникова - прозвище, настоящее имя мастерицы - Пелагея Амосова, а Никифор - ее брат. Раньше вся семья Амасовых занималась раскраской вещей по заказу крестьян, теперь в живых осталась только Пелагея.

Итак, нам непременно нужно побывать в двух домах: у В.И. Никитина и у Пелагеи Амосовой.

Начнем с Никитина - он живет рядом. У его дома видим ребятишек с расписными санками: хоть лето, а они, не жалея сил, катают друг друга по траве.

Василий Иванович приглашает нас в дом: обстановка современная, от прошлого ничего не видно. Хозяину никак нельзя дать его семидесяти трех лет - такой он бодрый, крепкий и моложавый. С первых же слов видим, что попали по назначению: почти все, что нужно было сделать крестьянину из дерева, выходило из рук Василия Ивановича. Ремесло свое получил от отца, а тот - от деда. В деревне так всегда было: сын наследует 'рукомесло' отца. Василий Иванович подробно рассказывает, как он вырезал. Не случайно, оказывается, здесь прялки крупные, массивные. Вырезали их из цельного дерева с корнем. Из нижней части ствола делали ножку прялки и головку: сюда привязывалась кудель при прядении, - а из горизонтального ответвления корня - донце (сиденье пряхи). Форма прялки здесь была всегда одна. Верхушку украшали 'бобочками', или 'бобошками' (верхние круглые выступы), а низ головки - 'сережками'.

'Бобочки' - так ведь это же 'бочки' - вид крыши, которые мы видели здесь же, на деревянных цервах, на верху прялки они вполне на месте.

'Cережки' мы тоже видели на крестьянских домах, а фигурные ножки прялки такие же, как столбики балкончиков и крылец. Это сходство теперь понятно: ведь и дома и прялки делали одни и те же мастера: совершенствуя мастерство из поколения в поколение, они на прялки перенесли черты древней северной архитектуры, воспетой еще в былинах:

: Терема-то все златоверховатные: Каждая с маковкой-жемчужиной:

Вот почему и похожи прялки друг на друга, как сестры-близнецы.

Крестьяне здесь, как и везде в деревнях, пахали землю, разводили породистый скот. Места для скотины хорошие - пойменные заливные луга с сочной травой. Больше всего разводили коров местной, холмогорской породы - они и сейчас славятся. Продавать мясо возили в столицу - в Петербург. Лес и река тоже многих кормили. В лесу стреляли дичь, из сосны и ели и гнали смолу, в Двине ловили стерлядь. Рыбу и птицу тоже возили в Петербург, а смолу - в Архангельск и за границу.

Понятны теперь многие сценки на расписных предметах из этих краев: пастухи со стадом, бойня, охотники, целящиеся в птиц, есть даже добывание смолы. Значит, не придумывали рисунки здешние живописцы, а изображали то, чем жили, что волновало.