16.04.07 : Молитва физика-теоретика

Основоположника многих ключевых направлений современной физики, лауреата Нобелевской премии 2003 года (за «пионерские работы в области сверхпроводимости и сверхтекучести») академика Виталия Лазаревича Гинзбурга коллеги по Физическому институту академии наук (ФИАН) имени П.Н. Лебедева называют просто «ВЛ», «последний динозавр», «диплодок нашего времени». А он в свои 90 руководит журналом «Успехи физических наук», активно участвует в жизни академии, возглавляет основанный им в 2004 году фонд «Успехи физики» и изобретает свои... атеистические молитвы.

- Виталий Лазаревич, с каким настроением вы разменяли десятый десяток?
- С довольно безразличным. По счастью, юбилейные торжества оказались не такими бравурными и громоздкими, как могли бы.

- Существует мнение, что теоретик - это фантазия, чем необъяснимее - тем реальнее.
А в детстве вы были фантазером и мечтателем?
- Нет. Жизнь была тяжелой (одно из ранних воспоминаний - телега, груженная полузакрытыми гробами с мертвецами, которую лошадь тащила мимо нашего дома в центре Москвы). Мы жили в коммуналке: в дореволюционную квартиру отца-инженера вселили еще две семьи. Если честно, в отрочестве я был туповат и мучительно выбирал свой жизненный путь. В семье особой помощи не было. Мои родители наукой не интересовались: отец, Лазарь Ефимович, занимался очисткой воды, был старше меня на 53 года: мама. Августа Вениаминовна, была врачом и умерла от тифа в 1920-м. когда мне шел пятый год. Младшая сестра матери Роза взяла на себя заботу о моем воспитании.
Мне все же больше запомнились не тяготы, а одиночество, которое усугубилось тем, что меня послали в школу только в 11 лет - в 1927 году я поступил в 4-й класс 57-й школы (бывшей французской гимназии).

- У вас сложились непростые отношения со средним образованием: вы проучились в школе всего четыре года и при этом поступили на физфак МГУ… Факт удивительный!
- Я всю жизнь жалею, что не получил нормального среднего образования. В 31-м году, как раз когда я окончил семь классов, в СССР случилась очередная реформа, и полная средняя школа была упразднена. Поступать в фабрично-заводское училище (ФЗУ), куда полагалось идти после семилетки, мне совсем не хотелось, равно как и в вуз - через рабфак. Какое-то время я работал лаборантом в учебной рентгеновской лаборатории, куда меня определили по знакомству. Когда решил попробовать поступить в МГУ (с 1933 года появилась возможность поступать по открытому конкурсу), за три месяца освоил материал старших классов. Самостоятельно, но частично брал уроки. Я не завидую тем, кто лодырничает! То, что упущено в детстве, очень трудно компенсировать: в школе я решил бы, скажем, тысячу математических задач, потому что заставляли, а тут, в своем режиме - только десять. То же и с русским языком. Судите сами: на втором курсе физфака МГУ у нас был диктант, за который половина студентов получила «неуд», в том числе и я. Русский письменный я и сейчас знаю плохо, пишу с ошибками - прибегаю к услугам секретарши, которая окончила десятилетку и гораздо грамотнее меня. Нынешних 11-ти лет должно хватить, чтобы из школы выходили образованные люди. И никакого заочного обучения, экстерна, домашнего образования (если, конечно, ты не болен). Автоматизм важен, а его дает только школа.

- Поскольку вам пришлось нащупывать свой путь самостоятельно, расскажите немного о людях, которые сыграли роль «проводников»?
- Главной фигурой! в рентгеновской лаборатории, о которой я уже упоминал, был Веня Цукерман, молодой человек, обладавший редкостной изобретательностью и инициативой. Вот с ним и его школьным другом Львом Альтшулером мы года два общались и работали вместе. Веня гордо именовал нас «ВВВ» - «Всегда впереди всех» (или «Веня, Витя, Владимирович Лева»). В лаборатории я приобрел не столько конкретные знания, сколько вкус к работе, физике, изобретательству. Там я обучился экспериментальным навыкам. Помню еще, что с интересом читал книгу О.Д. Хвольсона «Физика наших дней». Так или иначе, решил стать физиком. А теоретиком сделался случайно. Учился на «отлично», но у меня плохие математические способности. Считал, что с такой «математикой» теоретик из меня никудышный, поэтому решил заниматься оптикой. В 1938 году, когда окончил университет, я пытался объяснить один эффект, и у меня родилась идея. С ней пошел к Игорю Евгеньевичу Тамму, который у нас преподавал. Известный ученый заботился о молодежи и проявил неподдельный интерес к умозаключениям недавнего студента. Тамм буквально заразил меня своим энтузиазмом, просил, не стесняясь, заходить и рассказывать о своих работах. Мне удалось получить результат, и я был окрылен, фактически начал новую жизнь.

- В своей автобиографии вы упомянули, что страдали в юности комплексом неполноценности...
- Да, очень большим.

- Как вам удалось его перебороть?
- Я просто буднично работал. Каждый человек, чтобы реализоваться, должен найти собственную нишу. Я понял, что нашел свою, когда меня поддержал Тамм, и мне удалось решить теоретическую задачу. Тогда я испытал настоящее счастье. И хотел испытывать его снова и снова. Поэтому если, занимаясь какой-то проблемой, я видел, что заходил в тупик, что для прорыва нужна, скажем, очень сильная математика, - то отходил в сторону. И брался за другую задачу. Если честно, я «порхал» по физике: занимался и сверхпроводимостью, и сегнетоэлектриками, и астрофизикой, и космическими лучами, и физикой плазмы... Список можно продолжить. Благо, у теоретиков ФИАНа всегда действовал негласный закон: творческая свобода без каких-либо условий и ограничений. Как говорил один наш выдающийся ученый, в этой науке можно «наследить и убежать». Вовсе не считаю, что это хорошо. Но это факт. Увлечение ликвидировало комплекс неполноценности. Я не грызу металл зубами, у меня, пожалуй, есть нюх, интуиция, для чего, кстати, необходимо правильно понимать физику явлений. В науке главное - верно задавать вопросы. А потом, когда «порхаешь», происходит «взаимоопыление». Иногда, зайдя в тупик водной области физики, неожиданно находишь зацепку совсем в другой. Ведь каждый результат доставлял мне удовольствие и. как говорят, за государственный счет. Сергей Иванович Вавилов недаром шутил, что «теоретик - это курица, которая несет золотые яйца».

- Пути открытий неисповедимы. Сверхпроводимостью вы стали заниматься в очень драматичное и, казалось бы, неподходящее время.
- В казанской эвакуации в 1943-м. Почему, не знаю. Мог бы и более важными вещами заняться. В комнате была температура 1 градус, отец умер, мы почти голодали. В институтской столовой обедали солидные ученые мужи с портфелями, в которых было - я присмотрелся - луженое дно, куда они тайком засыпали гороховую кашу...
Но что-то в той научной проблеме было волнующее! Ведь Ландау, когда в 1939 году вышел из тюрьмы, сразу стал заниматься сверхтекучестью. Потом мы вместе с Ландау построили феноменологическую теорию сверхпроводимости при низких температурах. Это известная теория Гинзбурга-Ландау. В этой области не найти ни одной книги, где не цитировалось бы это уравнение. Через несколько лет вместе с коллегами мы выпустили первую в мире книгу по высокотемпературной сверхпроводимости. Но потом наука ушла далеко вперед. Теперь, я это сознаю, мой сегодняшний вклад уже ничтожен.

- В военное лихолетье к вам пришло осознание, что «судьба человека - не более чем цепь случайностей и подобна жалкой лодчонке на морских волнах - перевернет или не перевернет?».
- Остановлюсь лишь на одном эпизоде. При переходе с заочного на очное отделение физфака МГУ в 1934-м году меня послали в военный госпиталь для решения вопроса о том, куда меня определить - в военную или гражданскую группу. Был я довольно неспортивным юношей (рост 180 см, вес - килограммов 60). Военный врач ткнул меня пальцем в горло и поставил диагноз «струма» (вроде бы какое-то увеличение щитовидной железы). Так меня зачислили в гражданскую группу,
а почти все мои товарищи, попавшие в военную, погибли па фронте.

- Изменилось ли, по вашему мнению, отношение к слову «карьерист»?
- Это понятие справедливо дискредитировало себя - ведь за ним стоят не вполне красивые вещи. Я ручаюсь, что ради карьеры я ничего не делал, наград не добивался и никогда никому не предлагал выдвинуть меня на Нобелевскую премию. Считаю это совершенно неприличным, хотя некоторые ученые просят об этом своих коллег.

- Вы славитесь своей бескомпромиссностью: критикуете академиков за апатию и равнодушие: говорите, что за 50 лет поняли, что многих по настоящему волнует только избрание в академики…
- В академической больнице для тех, кто не прошел выборы, даже специальные койки оставляли. У нас почему-то считается: если человек сделался директором, он обязательно должен стать академиком. Но менеджер еще не означает ученый. Хорошо хоть олигархи не стремятся в академики. Могли бы, ведь их интеллектуальные способности не ниже.
Сейчас грядет новый закон, регламентирующий условия работы РАН, и я написал статью насчет изменения устава. Реорганизация нужна, но крайне важно сохранить стержень академии. Этого, увы, не понимают многие министерские чиновники. Они намерены оставить крупные, известные на весь мир институты и сократить мелкие, якобы неспособные конкурировать па мировом научном рынке. Это глубочайшая ошибка. Если Россия претендует на роль великой страны, она должна участвовать в научных исследованиях по всем направлениям. Конечно, далеко не везде мы способны занимать передовые позиции, но ведь и США лидируют не всюду, однако гам наука охватывает очень широкий спектр исследований.
Главное - академия должна быть не государственной, а общественной демократической организацией, частью гражданского общества. Президента РАН обязаны избирать сами ученые, его нельзя назначать сверху или утверждать. А ведь такие планы вынашиваются. Я категорически не согласен с введением возрастного ценза при выборах в академию, что якобы позволит пополнить ряды РАН молодыми учеными. Да, академия не должна превращаться в клуб стариков. Ну и что, отстреливать их? В РАН надо выбирать только исходя из научных заслуг - нет другого критерия! Специальные места для молодых и конкурс для них - абсурдны. Я не знаю ни одного случая, когда очень талантливых людей не избирали в академию.

- Виталий Лазаревич, вы возглавляете кафедру «Проблемы физики и астрофизики» в Физтехе, и не раз сетовали, что «куете кадры для США» - более половины выпускников уезжает. Как обстоят дела сейчас?
- Ситуация изменилась, но не сильно. Если говорить конкретно о физике, финансирование исследований недостаточно, продолжается отток людей за рубеж, ребром встает вопрос о неспособности государства удержать дипломированные дарования. Беда в том, что в нашей стране плохо организованы обсуждение и проверка инновационных идей.
Прошлый век был золотым для физики: она объяснила строение вещества, что дало колоссальный импульс другим наукам, промышленности, всему обществу. А сейчас? Да, конечно, важно узнать, как взаимодействуют кварки или почему у элементарных частиц есть масса, но я не вижу, как это отразится на жизни общества. Сегодня оно ждет откровений от генетики и биологии, которые творят чудеса и обещают продлить жизнь человеку и избавить его от болезней. Поэтому у общества другие кумиры, а физика отходит на второй план. Хотя вторыми быть тоже неплохо.

- Ваш коллега Жорес Алферов высказал мнение, что отечественная наука сегодня не востребована, особенно фундаментальная.
- Большим недостатком нашей власти является непонимание значения науки, которая всегда играла совершенно фантастическую роль. Ее развитию можно только удивляться. Еще немногим более ста лет назад не было радио, не говоря о телевидении. Переворот в жизни общества вообще связан с научно-техническими достижениями последних десятилетий. Ведь десять лет назад сотовый телефон был редкостью, а сейчас без него просто жить невозможно. И не понимать роли науки - это варварство.
Сейчас за рубежом физики работают на больших и дорогих установках. Мы по сравнению с ними находимся в тяжелых условиях, наши шансы понизились просто из-за того, что российская наука бедна. Не талантами, а деньгами. Это наше слабое место. Олигархи кое-что дают, но мало. Абрамович заплатил 50 миллионов долларов, чтобы заполучить футболиста Шевченко для своего «Челси». Я же прошу для создания лаборатории по изучению сверхпроводимости не более 20 миллионов, но не уверен, получу ли. На этом пути огромные бюрократические трудности.

- Тем не менее, вы находите повод с оптимизмом смотреть в будущее?
- Да, я думаю, здравый смысл все-таки должен восторжествовать. Иначе это глупо. Хотя зарплата у нас маленькая и люди из науки бегут, я бы не стал сгущать краски. Есть в физике области, где дорогие установки не требуются. Кроме того, у нас появилась отличная возможность для международной кооперации, которой раньше не было. Российская наука жива и не загублена. Жаль, что нет Нобелевских премий, к примеру, по математике. У нас есть прекрасные математики. Владимир Арнольд - может быть, самый великий математик современности. Я убежден, что будущее цивилизации - за наукой, и в нашей стране ее развитие - одна из центральных задач. Особенно сейчас, когда есть нефтяные деньги, а вложения в науку отстают от американских на порядки. Конечно, какие-то меры предпринимаются. Допустим, научным работникам обещано значительное повышение зарплаты. Но этого явно недостаточно. Обнадеживает то, что занятие наукой само по себе настолько интересно, что неминуемо должно привлечь талантливую молодежь. А нам всем нужно всячески этому способствовать.

- Деятели из российского правительства все время рвутся что-то реформировать (ввели магистратуру и бакалавриат, планируют эксперименты с аспирантурой), Виталий Лазаревич, что необходимо реформировать в первую очередь?
- Вы задаете серьезные вопросы государственной политики. Но я не министр образования и науки...

- Мне кажется, чиновники обязаны прислушаться к вашему авторитетному мнению.
- Это вам так кажется. Многие из них плевали на меня с высокой колокольни.

- Вы как-то заметили, что вера в чудо несовместима с научным мировоззрением.
- Да, безусловно.

- А в вашей жизни случались чудеса?
- Бывали неожиданные вещи, но я являюсь атеистом и научным материалистом и считаю, что ничего помимо и вне природы не существует. Я ни в коем случае не призываю бороться с религией, так как вера - свободный выбор и право каждого человека. Но я против насаждения религии в школе (кстати, в первые годы христианства крестили только взрослых людей). Каждый интеллигентный человек должен быть знаком с мировой религией, но как с частью общемировой культуры, только так ее и можно преподавать. А вообще я завидую верующим. Мне 90 лет, одолевают болезни. С ними верующему легче смириться, как и с другими тяготами жизни. Но что делать: не могу я поверить в воскресение из мертвых и непорочное зачатие.

- Игоря Евгеньевича Тамма и Льва Давидовича Ландау, двух великих физиков XX века, вы называете непосредственными учителями в науке...
- Про урок Игоря Евгеньевича я уже рассказывал. Тогда я понял, как важна для начинающих благожелательность. Когда после Тамма я возглавил теоретический отдел Физического института, стремился сохранить эту атмосферу. За все годы здесь никогда не было склок, случая, чтобы кто-то из руководителей подписался под чужой работой. Кстати, большинство моих работ написано без соавторов. Что касается Ландау, то формально я с ним не был связан: не был его аспирантом, под ним, как говорится, не работал. Но он оказал на меня огромное влияние всей своей феноменальной личностью. Это был не просто выдающийся ученый. В нем был блеск, который делал Ландау неотразимым и заражал всех энергией, желанием работать. Общаясь с ним, я много думал о его феномене, пределах возможностей человека, огромных резервах мозга. И еще необычность Ландау проявлялась, если можно так сказать, в его биологии: поражала его физическая хрупкость, ведь он не мог поднять более десяти килограммов...

- Известна классификация достижений физиков-теоретиков XX века, принадлежащая Ландау, по которой он отводил себе место во 2-м классе (тогда как 0,5-й класс имел один Эйнштейн). Вы никогда не задавали ему такого вопроса относительно себя?
- Нет, не задавал. Это мне казалось неудобным. Думаю, что заработал бы 3-й класс, но трудно сказать. Ландау вообще, особенно в молодости, любил все классифицировать. Сам он смотрел на свои классификации (например, женщин) с иронией. Все это очень условно.

- Виталий Лазаревич, а как вы отнеслись к книге Коры Ландау-Дробанцевой, где говорится, что гениальный ученый совершенно измучил жену своим свободным взглядом на брак?
- Я эту гадкую книжку читал, там масса клеветы, в частности, на Лившица, который был прекрасным физиком и порядочным человеком. Ноя случайно знаю, в чем дело: Лившиц не рекомендовал Ландау жениться на ней.

- Ваша встреча в Горьком с будущей супругой,
в ту пору ссыльной Ниной Ивановной Ермаковой, прошла как по русской поговорке «не было бы счастья, да несчастье помогло». Вы согласны?
- Всякий человек, который женится, встречает свою жену где-нибудь при каких-нибудь обстоятельствах. Студентка мехмата МГУ Пина Ермакова в 1944 году была осуждена по нелепому обвинению в контрреволюционной деятельности - как участница молодежной группы, намеревавшейся убить Сталина. Стрелять якобы должны были из окон ее квартиры, выходивших
на Арбат, где вождь иногда ездил. Но те, кто сфабриковал обвинение, не потрудились выяснить, что после ареста отца Нине и ее семье оставили одну комнатушку с окнами во двор. Поэтому она легко отделалась, получив «всего» три года лагерей. После амнистии жила в Горьком, где я в 1945 году в качестве приглашенного профессора возглавил кафедру в местном университете.

- А вы не опасались, что столь неординарный шаг - женитьба коммуниста на бывшей арестантке - аукнется на вашей карьере?
- Ну, может быть, но я не карьерист.

- Впоследствии за неблагонадежность вас отстранили от участия в сверхсекретном проекте по созданию термоядерного оружия. Вы ведь расценили это как огромное благо?
- Расценил, потому что я мог заниматься наукой. Но если бы меня послали с Таммом и Сахаровым на «объект» - в Арзамас-16, я бы поехал. Я никогда не манкировал и не стремился даром есть секретные хлеба - надо так надо. Но постфактум: раз не послали, я обрадовался.

- Так вы пацифист?
- Я не знаю, что это такое!

- Ну, вы за мир?
- С оговоркой. Я решительно против пресловутой политкорректности. Допустим, напустили эмигрантов во Францию, а они там безобразничают... За этим они, что ли, приехали? Мне кажется, если цивилизованные страны будут блюсти букву закона и пойдут по пути покровительства и оправдания бандитизма и террора, они понесут неисчислимые беды. С террористической угрозой нельзя бороться в белых перчатках.

- Виталий Лазаревич, гений и злодейство несовместны?
- Вполне совместны. Что называть гениальностью, а что - злодейством? Талантливые люди могут быть сволочами и, напротив, сволочи могут быть одаренными людьми.

- Вслед за Петром Капицей вы отошли от стандартов Нобелевской лекции и в третьей ее части озвучили так называемый «физический минимум» на начало XXI века - назвали наиболее приоритетные проблемы физики и астрофизики, адресовав его молодежи. Ваш призыв был услышан?
- Не знаю... Я против узкой образованности. Считаю, что хороший ученый должен и может иметь широкий кругозор. И для того, чтобы помочь формированию этой широты взглядов, я составил список тридцати «горячих» проблем, которые должен знать всякий успешный физик. А то, что мои рекомендации будут услышаны всеми, надежды, признаться, мало. Люди очень редко следуют советам. Кстати, этот список - отнюдь не прогноз.

- Вам впору создавать свою коллекцию наград и званий. Какие наиболее близки вашему сердцу?
- Членство в Российской академии паук. Лондонском королевском обществе, в Национальной академии наук США и премия Вольфа. В общем, я нормальный человек и ценю, когда меня награждают. Я радуюсь Нобелевской премии. Не хочу себя идеализировать: если бы за эту работу премию получил кто-то другой, я бы огорчился. Я не настолько благороден, чтобы говорить: важнее всего истина. Мне кажется, это здоровое тщеславие.
В 1966 году Ленинскую премию за работы по сверхпроводимости получили Абрикосов, Горьковия. 11обслевскую премию присуждают только трем ученым. Поскольку третьим в нашей «триаде» оказался действительно хороший ученый Энтони Лепет, Лев Горьков из нобелевской компании выпал. Такое с премиями бывает. Ведь и Ландау и 1966 году не получил вмсете с нами Ленинскую премию. Она у него уже была. Вот Государственную премию давали без ограничений. Даже шутка ходила: «Что такое Госпремия под одним одеялом? - Это Пырьев с Ладыниной». Они были мужем и женой и Госпремию получали многократно.
Вообще, я чрезвычайно сочувствую шведским академикам: как из десятков хороших работ отобрать единственную, которую стоит отметить? У них есть ошибки, но они очень стараются. Много лет Нобелевскую премию не давали великому Эйнштейну, потому что какому-то болвану в комитете не нравилась теория относительности. Премию Эйнштейну, в конце концов, дали, но совсем за другую работу.

- О чем бы вы хотели поговорить с Эйнштейном?
- О науке, конечно, о чем же еще мне с ним говорить. К несчастью, увидеться нам не удалось: Эйнштейн скончался в 1955 году, когда мне было 39 лет - что-то уже в физике понимал и мог бы спокойно встретиться с ним, если бы жил в свободном мире. Это наша политика - меня не пускали.

- А помните, был такой спор физиков и лириков...
- Я с Борисом Слуцким был знаком, очень милый был человек. «Что-то физики в почете,/ Что-то лирики в загоне» - было у него такое известное стихотворение.

- Как вы считаете: кто кого - физики лириков или наоборот?
- И физики, и лирики нужны!

- Можно ли узнать ваши предпочтения в музыке и литературе.
- Вы знаете, я совершенно не музыкален. А в словесности у меня особых пристрастий нет, поскольку я всю жизнь довольно тяжело работал и недостаточно знаком с литературой. Мне в свое время уже задавали вопрос: кто мне ближе - Толстой пли Достоевский? Несомненно, Толстой. И еще Хемингуэй.

- Правда ли, что излюбленное ваше увлечение - рыбалка?
- Я действительно люблю заниматься рыбной ловлей, но высокого класса не достиг. Рекорд - 4-килограммовый судак. Ландау, кстати, над этой страстью подшучивал, повторяя высказывание, которое он приписывал Вольтеру: «На одном копне - червяк, на другом конце - дурак».

- Ваше знаменитое чувство юмора неоднократно спасало вас от розыгрышей…
- Я люблю такие штучки, но специально этим не занимаюсь.

- Физический семинар по средам, которым вы руководили в ФИАНе с середины 50-х годов, был чрезвычайно популярен у молодых ученых…
- Я сам энтузиаст науки и мог всегда увлечь людей. На 1700-м семинаре, имевшем форму «капустника», я заметил, что не желаю уподобляться знаменитой актрисе Малого театра Александре Яблочкиной, которую на сцену вывозили в коляске. Просто с 2001 года я начал чувствовать себя хуже и решил: что «Вес хорошо в меру: и кукуруза, и Неру» (в хрущевские времена была популярна такая поговорка).

- Виталий Лазаревич, то, что вы положили начало целой династии физиков, является предметом вашей гордости?
- Действительно, моя дочь Ирина (от первого брака) окончила физфак МГУ, защитила кандидатскую и занималась историей физики. Ее муж Лев Дорман - доктор наук, специалист в области физики космических лучей. Одна из двух внучек, Виктория, защитила диссертацию по физике в Принстоне, замужем за физиком М.Петровым. В прошлом году они привозили из Америки моих шестилетних правнуков-близнецов, Григория и Елизавету.

- Современный человек должен быть сверхпроводимым и сверхтекучим?
- Это какая-то хохма?

- Вы действительно грешите сочинением молитв?
- У меня есть разные молитвы. Я атеист и не знаю иврита, но мой отец был верующим, и я помню одну еврейскую молитву, что переводится так: «Благословен Господь, что не сделал меня женщиной». Я переделал ее следующим образом: «Благословен Господь, что сделал меня физиком-теоретиком».