Документ взят из кэша поисковой машины. Адрес оригинального документа : http://www.philol.msu.ru/~discours/images/stories/essays/Petrovich.doc Дата изменения: Tue Apr 15 14:16:54 2008 Дата индексирования: Sat Sep 6 04:47:47 2008 Кодировка: koi8-r Поисковые слова: закон вина

|МГУ им. Ломоносова, филологический факультет, 2 курс р/о, |
|7 фр. группа |
|Проблематика власти в рассказе Ф. Кафки «В исправительной |
|колонии» |
|Эссе |


|Анастасия Петрович |
|15.04.2008 |

Рассказ Франца Кафки задает вопросы, многие из них оставляя без
ответа. Он шокирует. Эмоциональное напряжение мешает осмыслить ситуацию.
Усиленные эффектом неожиданности эмоции захлестывают и долго потом не дают
опомниться. Разум молчит, но он и не нужен. Рискну предположить, что
главное здесь и есть это эмоциональное воздействие (которое всегда сильнее
рационального), благодаря которому Кафка побеждает своего читателя,
подчиняет себе его мысли, реакции. Вопрос о власти решается однозначно:
автор управляет, манипулирует читателем, который это чувствует, но уже не
может не подчиниться, освободиться, остаться таким же, каким он был до
прочтения этих пятнадцати страниц. Такова агрессивная и властная
коммуникативная стратегия автора в этом рассказе, если мы рассматриваем его
как сложный коммуникативный акт, участники которого на внешнем уровне -
автор и читатель. Когда же мы пытаемся преодолеть эмоциональное впечатление
и рационально подойти к прочитанному тексту, центральной оказывается
проблематика власти, которой мы и посвящаем эту работу.
В рассказе представлены два типа власти: власть старого коменданта,
представителем которой является офицер, а символом - «машина», и власть
нового коменданта, которая только начинает полноценно существовать с
момента крушения этой старой системы. (Следует заметить, что речь здесь
идет, прежде всего, о власти наказывать, о том, как она организует всю
судебно-правовую систему. Она представляется главным проявлением сущности
власти вообще во внутриполитических масштабах.) Первая власть (власть
старого коменданта) связана с основной эмоциональной нагрузкой рассказа. Ее
сущность заключается в доведенности до абсурда. Кафка показывает
максимально усиленную и максимально неразумную, нерациональную власть. Она
создается на последовательном выворачивании всех принципов современного
«гуманного» судопроизводства. Тому, что считается «цивилизованным» и
положительно оценивается соответственно, у Кафки соответствует нечто
совершенно обратное: вместо презумпции невиновности - презумпция виновности
(«Вынося приговор, я придерживаюсь правила: «Виновность всегда
несомненна».); вместо долгого судебного процесса с поиском доказательств
вины обвиняемого, в который включено множество людей, - единоличное
одномоментное решение чиновника; вместо участия обвиняемого в процессе (его
возможности защититься, оправдаться) - здесь приговоренный даже не знает ни
о процессе, ни об обвинении, ни о приговоре; вместо соизмерения силы
наказания с важностью проступка -здесь наказание всегда одинаково: смерть
от страшных пыток. Для любого здравомыслящего человека эта власть
отвратительна и ужасна. А ужас заключается одновременно в ее мощи,
жестокости и бессмысленности. В терминах Фуко, эта власть «неэкономна»: она
не стремится рационально расходовать свои средства, распределять свои
возможности, не жалеет сил. Она груба. Ее единственные инструменты
примитивны, это - сила и устрашение. Кафка, видимо, стремился показать
власть абсолютную в ее неразумном использовании, он доводит ее до абсурда,
чтобы показать сущность власти как таковой, ее отвратительную и страшную
сущность.
Новая власть имеет принципиально иной характер, что проявляется,
прежде всего, в структуре коммуникативных практик между властью и
подвластными и в том, как в них используется слово как носитель
определенного значения, а значит инструмент воздействия. Существует
понимание власти, как деятельности по производству значений. Власть создает
смыслы и навязывает их коллективному сознанию, внедряет их в него.
Благодаря этому она и осуществляется, то есть отправляется. Власть - это
стратегия (Фуко), прежде всего коммуникативная (если понимать коммуникацию
в широком смысле термина). При таком понимании слово приобретает особое
значение при анализе властных стратегий и можно рассматривать как отдельную
проблему «слово и власть».
В отношении к слову как раз и различаются два типа власти,
представленные в рассказе Кафки.
Первый тип власти, о котором уже писалось выше, представляет собой
власть, персонифицированную и репрезентированную конкретным символом -
«машиной». Это власть, отделенная и удаленная от объекта. Ее отделенность
подчеркивается наличием особого «языка власти» - языка, которого не знают
люди, лишенные ее (в данном случае - осужденные). Это позволяет избежать
ненужного контакта между властью и «подвластными». Такая власть не говорит,
а только «делает». Она не советуется, не опирается ни на чье другое мнение
(например в процессе суда нет ни допросов, ни дознаний, ни дачи показаний).
При этом коммуникация между представителями власти и ее объектами все равно
происходит. Выглядит она так: подданные могут обратиться к власти (напр.,
донос капитана на своего денщика), в обратном направлении они получают
действия (напр., казнь) и предписания (законы). Причем законы поступают
тоже в форме физического воздействия: надписи на теле осужденного не что
иное, как законы («Чти начальника своего!», «Будь справедлив!»), которые
общество усваивает в процессе наблюдения за казнью. И это единственные
слова, которые исходят от власти. Таким образом, диалога все же не
получается. Власть выступает как «карающий меч», главные функции -
установление правил (законов), наказание за нарушения и устрашение как
простейшая форма предотвращения повторения преступления. В этом отсутствии
диалогичности ее слабость: она может устрашать - управлять сознанием она не
может. Она не проникает глубоко в «тело общества» из-за своей отделенности
от него. Поэтому при потере административной опоры эта власть теряет свои
позиции: она не способна непосредственно управлять обществом одними своими
силами. Выходит, что вся сила ее заключалась в «надежном административном
ресурсе» - поддержке старого коменданта.
Новая власть утверждается как полная противоположность старой, что
выражается в отказе от прежней судебной системы. Но уже в том, как эта
новая власть противостоит старой, какими методами она борется с ней, резко
видно ее другое важное отличие. Новая власть опирается на коммуникативные
практики. Она выстраивает диалоги и управляет ими. Изначально она лишена
такой постоянной репрезентации, постоянного знака, каким была «машина» для
власти старого коменданта. Но благодаря этому она не привязана к
определенному действию. Вместо того чтобы для собственного ре-утверждения
постоянно воспроизводить определенный знак (действие - казнь и текст
закона, включенный в ее ритуал), новая власть может постоянно менять
означающие, не привязываясь ни к одному из них. При верном использовании
коммуникации любые слова могут обрести нужный смысл. Из слов офицера
становится ясно, что практически любые слова путешественника могут быть
использованы против него и его «машины». Противодействие этому возможно
только при следовании определенной стратегии, что и предлагает
путешественнику сделать офицер. На что путешественник совершенно
справедливо замечает, что «если.. мнение [коменданта] об этой системе
действительно так определенно, как вам кажется, тогда, я боюсь, этой
системе пришел конец и без моего скромного содействия». Его мнение будет
иметь вес, только если будет согласовываться с намерениями власти, и может
быть не замечено вообще, если будет им противоречить. Случайное слово
случайного человека в таком дискурсе может обрести власть, а может и не
обрести. Управляющий всем этим процессом уже не выставляет себя, не
репрезентирует, а прячется за паутиной коммуникативных практик, исподволь
управляя всем этим. Эта новая власть - более сложная и более тонкая
система, в которой действует хитрый механизм постоянного означивания. Эта
власть не нуждается в силовой основе (в «прочном административном ресурсе»)
- в этом ее отличие от старой. Она более независима, при этом она более
неуловима, неощущаема, и этим она страшнее. Она сильнее и изощреннее.
Единственный способ избежать подчинения и в том, и в другом случае -
уйти. Не оглядываясь. Сесть в лодку и отчалить, пригрозив тем, кто
попытается догнать.


ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА
Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы., М., 1999.
Что такое филолог? - на пути к профессиональной идентичности.

Вопросы все животрепещущие - приступлю сразу к делу.
Я выбирала филфак совершенно банально: мне нравились русский язык и
литература, к тому же они мне легко давались. Конечно, свой выбор я
аргументировала интересом к человеческой культуре, с самого начала я
выбирала гуманитарное знание как знание культуры. При этом культуру я
собиралась познавать через литературу, которую считала основой. Поэтому я и
собиралась стать литературоведом. Меньше всего я задумывалась тогда о том,
кем я буду потом работать: главным для меня был интерес к профессии, а
достойное будущее должен был обеспечивать диплом МГУ. Я выбирала русское
отделение, потому что думала, что иностранный язык невозможно выучитьтак же
хорошо, как родной, соответственно нет таких возможностей познать культуру.
А раз уж мне дан красивый и любимый язык, то я и должна этому радоваться и
этим пользоваться. Все эти мысли, всё это было очень давно для меня - года
4 назад. Между прочим, именно с моментом выбора профессии я связываю мое
вступление в полностью «сознательный» возраст.
С тех пор мои представления, конечно же, сильно изменились, а
направленность моего интереса по сути осталась той же, только на место
литературы встал язык. На первом курсе параллельно происходило знакомство с
лингвистикой (прежде всего, курс «Введение в языкознание», где нам,
конечно, сильно повезло с преподавателем, и «Лексика СРЯ», которую читала
Чернейко Л. О.) и с проблематикой языка и мышления (в литературоведческом
семинаре - А. М. Пескова). На Ломоносовских чтениях я ходила во многие
секции, но больше всего времени провела на «Языковой картине мира», которую
вели В. В. Красных и Д. Б. Гудков. На начало второго курса именно это
интересовало меня больше всего, но предстоял еще сложный выбор, где именно
этим заниматься, ведь тема обширнейшая, в ней надо найти свою нишу и своего
научного руководителя. Таким путем я и пришла на кафедру Общей теории
словесности, где сейчас посещаю спецкурсы и спецсеминары Красных, Гудкова и
Захаренко.
Чего недостает филологическому образованию? - 1) обучения
практическим навыкам работы с текстом. Все же именно анализировать и
составлять тексты - главное умение филолога, у нас же такое ощущение, что
оно должно «прирастать» само, со временем. Однако чаще так получается, что
с чем ты пришел в университет, то ты и умеешь. - 2) русскому отделению не
хватает иностранных языков. 3 пары иностранного языка в неделю, особенно
если ты учишь его с нуля, слишком мало - это уровень «второго
иностранного», а у нас он первый и главный. Но филолог должен знать
несколько иностранных языков, в современном мире это вообще необходимо. А у
нас получается, что филолог-выпускник русского отделения (базового и
основного) знает 1 иностранный язык («мертвые» латынь и древнегреческий и
один год славянского языка на выбор могут считаться исключительно
ознакомительными курсами), а выпускник любого другого «менее гуманитарного»
факультета (тех же ФГУ или юрфака) знает минимум 2 иностранных языка. - 3)
времени! чтобы читать необходимое количество литературы. Это одна из
главных наших проблем. 4) спорный момент, но, не останавливаясь на этом
подробно, все же выскажу этот тезис. Все успеть невозможно, это уже ясно
как день после двух лет обучения. Так или иначе приходится выбирать
предметы «нужные» и «не очень нужные», которые приходится учить вполсилы, а
иногда и вообще учить только к экзамену или зачету. Поэтому я считаю, что
имеет некую рациональную долю предложение ввести систему, при которой
студент сам выбирает хотя бы часть предметов, чтобы при желании можно было
одни заменить другими. Специализация должна яснее проявляться: лингвисты
должны учить больше лингвистических предметов, литературоведы -
литературоведческих, по крайней мере, на них должна распространяться
возможность выбора. На практике получается так, что специализированные
предметы мы можем ставить только вне основных, нагружая себя в свое личное
время. Неприятна здесь частая ситуация, когда ты хочешь делать то, что
интереснее, не жалея для этого времени и сил, а приходится делать то, что
нужнее, потому что это обязательный семинар, а то - твой личный, по выбору.
Вообще предлагаю с определенного курса (со второго семестра 2-го курса или
с 3-го) ввести систему специализаций - групп предметов, организованных по
тематике, уменьшить число обязательных предметов, но обязать выбирать
несколько специализаций и таким образом реорганизовать учебный процесс.
P. S. Я очень извиняюсь перед читателем за сбивчивость и оставляющий желать
лучшего стиль: эти заметки написаны в 6 утра после бессонной ночи.