Документ взят из кэша поисковой машины. Адрес оригинального документа : http://www.philol.msu.ru/~discours/images/stories/2kurs/90/90-94.doc Дата изменения: Sun Feb 6 15:50:16 2011 Дата индексирования: Fri Feb 11 14:39:51 2011 Кодировка: koi8-r Поисковые слова: внешние планеты

Наталья Беликова, 2-ая французская группа, р/о, 90 баллов

Задание ? 1
а) Выбранный текст для анализа: В.В.Сиповский. «История русской
словесности. Часть III. Выпускъ I. (История русской литературы XIX
столЪтiя» (Спб.: Изданiе Я. Башмакова, 1910) (фрагмент «Пушкин как
личность», завершающий главу о Пушкине).

Отрывок из анализируемого текста представляет собой небольшой
литературный обзор, написанный в эссеистической манере, который напоминает
скорее импрессионистический очерк, нежели научное исследование. Так,
например, текст несет очень сильную эмоциональную нагрузку и окрашенность,
что уже не может его характеризовать как полностью критический. Обратим
внимание на композицию фрагмента: автор начинает с основной мысли
исследования - А.С.Пушкин абсолютно «замечателен» и идеален во всех
отношениях (и как писатель, и как «личность»), далее эта мысль
рассматривается с разных ракурсов, описываются достоинства поэта, причем,
рассказывая о них, автор опять же начинает с самого главного и основного
достоинства Пушкина - «любви к людям». Таким образом автор психологически
воздействует на читателя, буквально с первых же строк включая его в
контекст исключительно положительной характеристики поэта. Сиповский
использует следующие языковые средства, достигая эффекта эмоциональной
окрашенности и максимально положительной оценки: множество сравнений
(Пушкин сравнивается с Гоголем, Лермонтовым, Жуковским, Байроном, Толстым -
все сравнения оказываются в пользу главного героя очерка, кроме сравнения с
Толстым, которого Сиповский тоже превозносит за искренность и открытость),
в том числе автором используются и скрытые сравнения («.этому
«просветлению» помогла основная черта пушкинской души - «любовь к людям» -
черта, которая красной нитью проходит.» - черта как красная нить (Тв.п.)),
эпитеты («певец земли», «вдохновенные звуки»), обобщения (автор
рассматривает феномен именно всеобшей любви Пушкина ко всему, «любви
вообще»), олицетворения («равнодушие природы», «неумирающая черта»). Все
вышеупомянутые языковые приемы есть не только средства эмоциональной
окрашенности, но и средства некой идеализации образа Пушкина, о которой
будет идти еще речь ниже. Сама личность Пушкина воспринимается автором как
некий нерушимый идеал: собственно, весь его образ он строит с помощью
анализа его характера, неких основных черт, которые автор считает основными
достоинствами.
При анализе конструирования «личности» главного героя нам понадобится
снова обратиться к композиции текста: автор делит его на главки, каждая из
которых является средством раскрытия исключительно положительного характера
героя, о специфике которого нами уже было частично сказано выше; автор
использует прием градации (так, говоря о «любовях», Сиповский начинает с
«любви к людям» (т.е. с самой приземленной, самой «легкой»), а заканчивает
«любовью к правде» - гораздо более сложным и возвышенным чувством). Кроме
того, на наш взгляд, одним из принципов раскрытия является и сам образ
автора, непосредственно его голос. Например, автор так характеризует
Пушкина: «.и, всегда любя Бога, могъ въ юности вольно отзываться о лицахъ
св. Писания.» - вновь очевидна идеализация «личности» (ведь нельзя
одновременно и любить Бога, и насмехаться над ним). Фуко пишет: «.текст
всегда в себе самом несет какое-то число знаков, отсылающих к автору. Эти
знаки хорошо известны грамматикам - это личные местоимения, наречия
времени и места, спряжение глаголов.» [Фуко М., Что такое автор?] -
безусловно, он прав, однако в анализируемом нами тексте мы видим примеры
прямо противоположных средств, но производящих тот же конечный ект.
Сиповский практически не использует личные местоимения, «прячя» таким
образом свою оценку, однако он дает такое огромное количество положительных
оценок поэта, что о никакой субъективности не может быть и речи. На примере
Пушкина автор показывает идеальный русский характер, соответствующий высшим
ценностям русской культуры (широта души («.обладая широкой, всеобъемлющей
душой»), «отзывчивость», феномен живой жизни «он просто любилъ жизнь»,
философствование «но он хочетъ жить . «чтоб мыслить и страдать»,
свободолюбие «стремление к «свободе» и т.д.).
Мифическая функция Пушкина в тексте достаточно прозрачна: употребление
ставшим уже хрестоматийным выражения «[жить] чтоб мыслить и страдать»,
вообще употребление популярных цитат («певец правды», «да здравствует музы,
да здравствует разум», «мне время тлеть, тебе цвести..») - благодаря этим
средствам и протекал процесс мифологизации Пушкина, который потом приведет
к созданию культурно-национального мифа поэта. «Миф носит императивный,
побудительный характер: отталкиваясь от конкретного понятия, возникая в
совершенно определенных обстоятельствах, он обращается непосредственно ко
мне, стремится добраться до меня, я испытываю на себе силу его интенции.» -
остается только согласиться с Бартом, действительно, создавая мифический
образ Пушкина, автор обращается непосредственно к читателю, к культурным
ценностям России. [Барт Р., «Миф сегодня]. Если же говорить о
идеологической функции, то она тоже имеет место быть и проявляется в
максимальной идеализации образа, о которой уже было достаточно сказано
выше, т.е. Пушкин воспринимается уже не просто «как личность», а как именно
к у л ь т л и ч н о с т и.

На наш взгляд, в данном контексте достаточно сложно анализировать понятие
культурности, а говорить о культуре как о таковой, вообще вряд ли возможно,
т.к. мнение автора слишком субъективно из-за гиперболизированной
идеализации образа поэта. Сиповский обвиняет таких поэтов, как Жуковский,
Лермонтов и Байрон в «односторонности» (в то время как душа Пушкина
«многогранна») - возможно, конечно, это происходит не из-за культурной
необразованности («неначитанности»), но ведь очевидно, что вся лирика этих
поэтов уж точно не является однобоко рассматривающей одни и те же проблемы
(так, мотивы творчества Лермонтова не только одиночество, но и патриотизм,
присутствуют у него и эпикурейские нотки). Кроме того, в тексте очевидны
мелкие фактические погрешности: «..Он [Пушкин] с детства отстаивал свою
«личность» от посягательства воспитателей, друзей.», но ведь широко
известен факт о теплом отношении поэта к своей няне, к лицейским друзьям.
Стилистика текста обуславливает скорее мифический образ поэта, ведь в
тексте использовано множество художественных приемов (см. выше); интересно,
что автор, рассматривая концепт «любви ко людям» как основной черты
пушкинской души, делает акцент на реальности всего описанного им (так, он
неоднократно приводит примеры и цитаты в доказательство своей позиции), в
результате же получается всё равно именно мифологизация, которая сейчас уже
не актуальна такой, какой она представлена в интерпретации Сиповского.
Здесь было бы уместно вспомнить высказывание Барта о мифе «..я уже говорил
о том, что мифические концепты лишены всякой устойчивости: они могут
создаваться, изменяться, разрушаться и исчезать совсем. Именно потому, что
они историчны, история очень легко может их упразднить.». В анализируемом
представлении о культуре и культурности не учитывается, например, тот факт,
что разные люди по-разному относятся к разным писателям и, очевидно, если
автор добивается положительного восприятия его текста, он не должен давать
резких оценок («..с враждебным равнодушием не относился к людям, как
Лермонтов»).

Архангельский А.Н. и др. «Литература (Русская литературая XIX века).

Чрезвычайно интересным представляется сравнение двух романов - Гончарова
и Твена, они сравниваются на уровне детского мировоззрения главных героев,
которое Архангельский анализирует через призму национального характера.
Мотивировка сравнения достаточно очевидна - автор стремится зафиксировать
основные черты национального характера, но при этом подавая их через
сопоставление отношения людей разных культур к неким традиционным
ценностям (например, к труду, работе). Характерна поставленная проблема
«детскости» и «взрослости» - совершенно точно Архангельский подмечает, что
Обломов априори не мог оказаться в ситуации Тома (т.е. так же блистательно
сыграть в удовольствие от скучного труда во благо себе), причем автор
противопоставляет Тома не только инфантильному Обломову, но и взрослому
Штольцу (Штольц занимается трудом ради труда, что противно юному и живому
Тому). Но при этом автор не оценивает однозначно положительно пытливый ум и
живой характер Сойера или же однообразную лень Обломова, упорную
трудоспособность Штольца: Архангельский пишет о неоднозначности двух
культурных традиций - «американской» и «русской», о неоднозначности
особенностей характеров разных культур. Понятие «национальный характер»
(американский) фактически формулируется в середине текста: «.Том Сойер
заключил в себе все ценности молодой американской цивилизации», из чего
можно сделать вывод, что весь его характер является примером национального.
Автор пишет прямым текстом, что для Тома (а значит, и для американской
культуры) основными являются такие качества, как «хитрость», расчетливость,
«ловкость и смелость», авантюрность, НО важно, чтобы всё это сочеталось с
«добротой и сердечной открытостью». Что же мы видим у Гончарова?
Архангельский не акцентирует на этом внимание, но ведь хорошо известно, что
основным качеством Обломова хоть и была лень, однако же он был достаточно
разносторонним в духовном плане (добрым, отзывчивым, способным любить,
рефлексирующим («Отчего я такой?»), не понимающим деловых вечно суетящихся
людей), но при этом главным, основным качеством Обломова является всё же
как раз та самая «доброта и сердечная открытость», которая в американском
сознании идеального национального характера находится лишь на втором плане.

Архангельский использует коннотативные значения и смыслы - буквально в
первом же предложении автор видит словосочетание «детский взгляд»,
«взрослое существование», но эти словосочетания сразу же как бы
расшифровываются автором (детский взгляд уточняется эпитетом
«незамутненный», например), и тогда уже коннотативная нагрузка снимается.
Однако с «американской» темой коннотативные смыслы связаны более прямо («.и
тут мальчик находит замечательный и очень американский способ») - таким
образом автором подразумевается, что читатель уже в курсе специфики
американского поведения. В косвенных речевых актах («Слушай, Джим, я схожу
за водой, а ты побели тут немножко») раскрывается снова коннотативный смысл
американского характера - непосредственно на этом примере мы видим, каким
именно образом Том добивается своего (представлена одна из национальных
черт - хитрость).

Анализ обоих предложенных текстов позволил окунуться и в другую эпоху, и
в другой хронотоп - эпоху начала XX века и пространство Запада.

б) При анализе выбранных мной произведений для меня оказались полезными
работа Барта «Миф сегодня» (непосредественно для вопроса о мифической роли
Пушкина в тексте Сиповского), «Введение в структурный анализ
повествовательных текстов (глава о синтаксисе оказалась важной для общего
восприятия текста, его правильного истолкования); Остин «Как производить
действия при помощи слов», Фуко «Что такое автор?» (для понимания роли
автора в очерке Сиповского), Пеше «Прописные истины»; предложенные
теоретические материалы.
Дарья Борисова, сербо-хорватская группа, славянское отделение, 90 баллов

Задание ?1.
а) Тексты для сравнения:
2. А.А. Зерчанинов, Д.Я. Райхин. "Русская литература" (М. "Просвещение"
1955-1965) (фрагмент "Значение Гончарова", подытоживающий главу о Гончарове
- СС. 67-68);
4. А. Н. Архангельский и др. «Литература (Русская литература XIX века)
(М.,: Дрофа, 2009) ("Проблема национального характера. Гончаров и Марк
Твен" - фрагмент главы о Гончарове, отмеченный в учебнике звездочкой, т.е.
представляющий читателю дополнительный, «необязательный» материал - СС. 58-
63);


Как известно, значение слова может варьироваться в зависимости от того, в
какой дискурс включено это слово. Нередко два значения одного и того же
слова, взятые в двух дискурсах, не просто имеют разные оттенки, но вовсе
практически не имеют точек соприкосновения. Так, например, случается,
когда в рамках одного дискурса слово употреблено в прямом, в рамках другого
же - в переносном значении. В данном случае именно семантику слова
«значение» нам предстоит разобрать. В толковом словаре говорится, что
значением называется «содержание, связанное с тем или иным
выражением.некоторого языка». Это очевидно, однако это разъяснение чересчур
обще, ибо включено в огромнейший дискурс языка как такового. Чтобы
приблизиться к искомому, пойдем по пути постепенного сужения дискурсов. Для
начала вспомним, что слово, семантику которого мы разбираем, употреблено в
литературоведческом тексте, т.е. включено в литературоведческий дискурс.
Однако в данном дискурсе данное слово может иметь немало совершенно разных
семантических значений в зависимости от того, с каким словом или словами
оно связано: «значение образа», «значение сравнения», «значение
произведения» и т.д. Если мы подумаем над значением каждого из этих
выражений, то налицо будет вывод о том, что утверждать, будто во всех них
слово «значение» имеет одну и ту же семантику нельзя. Однако некоторые
общие черты все же можно выделить. Во всех случаях в семантике
интересующего нас слова присутствует составляющая «роли», сыгранной
выражении авторской позиции, в творчестве писателя и т.д. Теперь посмотрим
на то, с каким словом «значение» связано в данном случае. С именем
Гончарова, но пока мы могли бы обобщить это выражение до «значения
писателя». Подставим в него на место «значения» «роль» и увидим, что слова
эти вполне можно считать контекстными синонимами. Таким образом, семантику
самого слова «значение» в предложенном тексте можно считать определенной,
поэтому вернемся теперь к «значению писателя». Обыкновенно в
литературоведческом дискурсе это «значение» подразумевает «значение данного
писателя для его литературной эпохи» или реже «для литературной
современной эпохи». Но это ли имеется в виду в предложенной статье? Так
кажется в начале, при прочтении заголовка, но к последним строкам, когда
мы обнаруживаем, что о значении Гончарова для его эпохи сказано только, что
он был ее «активным деятелем» становится ясно, что речь идет о другом. Вся
первая часть статьи вообще посвящена не значению Гончарова в чем бы то ни
было, а значению его великих современников в его творчестве, на которое они
оказали влияние. Чему же отдана вторая часть статьи? Осуществив пристальное
ее чтение, мы понимаем, что речь идет уже о современности, однако не
литературной ее сфере, но социальной. И В.И. Ленин, и А.А. Жданов в
приведенных в статье высказываниях говорят не столько о, скажем,
достоверном отображении русского характера в романе «Обломов», сколько
раскрывают на примере написанного век назад произведения социальные
проблемы русского социализма и в дискурсе этого же социализма и
особенностей его социальной сферы рассматривают они то самое «значение
Гончарова», который создал образ, помогающий в «борьбе за новые формы
коммунистического труда» тем, что «продолжает показывать, как нельзя жить».

Обратимся теперь к имеющим место быть в тексте однокоренным словам
«учить», «учебник», «учитель», считая возможным присовокупить к ним и слово
«школа». Так как употреблены эти слова лишь по одному («учить» и «учитель»)-
два («учебник», «школа») раза, к тому же повторение последних обусловлено
цитированием, можно было бы считать, что никакой особой нагрузки, помимо
своего обычного значения, перечисленные слова не несут. Однако вспомнив
жанр книги, в которой представлена анализируемая статья, - школьный
учебник, - можно предположить, что в вышеприведенных словах содержится так
же доля побуждения, являющегося в данном случае косвенным их смыслом, ведь
учебная литература должна не только освещать в доступной форме необходимые
знания, но и культивировать в учащихся желание это знание перенять. Поэтому
возможно видеть в этом намеренное употребление «нужных слов», которые
должны запечатлеться в сознании читающих учебник школьников.
Наконец, хотелось бы осветить неоднократное упоминание в приведенной
статье А.С. Пушкина. Наиболее очевидной мотивацией его является тот
безусловный факт, что именно творчество великого поэта сыграло самую
значительную роль в становлении И.А. Гончарова как писателя, повлияв как на
его творческие методы, так и на его мировоззрение, и реализм Гончарова
берет свое начало из пушкинского реализма, в определенной степени являясь
его продолжением. Между тем в самом начале статьи мы встречаем упоминание
не просто «А.С. Пушкина» и даже не, к примеру, не «великого поэта», а
пресловутое «солнце русской поэзии» - прочно закрепившееся на века звание
известного во всем мире русского поэта. Но что подразумевает это звание?
Почему было выбрано именно «солнце» и почему прижилось так надежно? Здесь
наиболее значимыми представляются две причины, одинаковой степени важности.
С одной стороны слово «солнце» подразумевает то самое светило, уподобление
солнцу, без которого немыслим наш мир, утверждает тот факт, что так же
немыслима без Пушкина русская поэзия и, так же, как солнце является центром
нашей галактики, вокруг которого вращаются другие планеты со своими
спутниками, так и Пушкин является центральной фигурой русской поэзии,
освещая так или иначе творчество каждого писателя и поэта. С другой стороны
сравнение с солнцем обусловлено удивительной особенностью поэзии Пушкина,
где даже самое мрачной стихотворение заканчивается на оптимистичной ноте,
что дает «солнечный» эффект. Все вышесказанное и включает в себя
коннотативное значение «солнца русской поэзии», выражающее восторженное
преклонение перед светлым гением, признание безэквивалентности его значения
в русской литературе.
Начав со статьи, посвященной Гончарову, продолжим другой о том же авторе,
а точнее, о сравнение его творчества с творчеством не менее известного, но
уже не русского, а американского писателя Марка Твена. Для начала
попытаемся выяснить, что же послужило основанием для сопоставления
произведений этих двух авторов, писавших на разных полушариях. Впрочем, в
приведенной статье это основание вроде бы ясно высказано: и Гончаров, и
Твен ставили своей целью реалистичное изображение национального характера
своего народа. Однако разве же с одним Твеном на этом основании можно
сравнить Гончарова? Разумеется, нет. Так, быть может, следует поискать в
сравнении американского и русского национальных характеров и некое
коннотативное значение, которое помогло бы понять, почему именно их взялся
сравнивать автор статьи? Обратим внимание на год издания учебника, в
котором приведена статья: 2009. Между тем в наше время общество переживает
новую волну «холодной войны», усилившей противопоставление русского и
американского. В свете этого не удивителен интерес к «американской теме»,
обусловленный желанием понять, чем же отличаются менталитеты наций,
разделивших мир на два лагеря, но при этом, возможно, и найти нечто общее,
что связывало бы их. Это последнее, быть может, можно увидеть в
присутствующей в обоих мировоззрениях «детскости», однако ее проявления в
них различны: если в русском национальном характере она влечет за собой
бесхитростность и некоторую наивность, то в американском, напротив,
выливается в смекалистость и умение сделать скучное рутинное занятие более
приятным, добавив в него элементы игры.
Однако как именно используется в приведенном тексте неоднократно
повторяемое понятие «национального характера»? Очевидно, автор статьи
стремился обратить на него особое внимание, считая именно его ключевым
понятием в разгадке смысла и мотиваций образов и сюжетов в творчестве
Гончарова и Твена, ибо именно на выражение национального характера своего
народа были направлены творческие усилия этих знаменитых писателей.
Возможно, что автор статьи стремится указать и на тот факт, что именно в
национальных характерах и некоторых непримиримых противоречиях между ними
скрыты мотивы действий и событий, однажды создавших состояние «холодной
войны» и с тех пор усугубляющих его.
Наряду с русским и американским в предложенной статье противопоставляется
«детское» и «взрослое», преподносящееся в данном случае как два взгляда на
мир, два подхода ко всему, что происходит в жизни. «Детский» подход не
принимает труда ради самого труда, потому что сущность ребенка противится
всему скучному и однообразному, но по той же причине чужда ему и
статичность, бездействие, жизненная энергия требует выхода. Находчивость
сочетается отвращением к расчетливой подлости. Оптимальный вариант для
такого образа жизни - труд, превращенный в игру: он будет отвечать
потребностям «детской» сущности и поэтому будет эффективен. «Взрослый» же
подход ориентируется на качество и «приятность» не процесса труда, а
результатов, которые могут быть этим трудом достигнуты, при этом в
средствах достижения этих результатов данный подход заметно менее
разборчив. Пожалуй, встречаются представители и чисто «взрослого», и чисто
«детского» подхода (возможно, представителем первого можно было бы считать,
к примеру, Штольца), однако чаще всего эти подходы смешиваются, но дают
различные результаты в зависимости от пропорции, а так же воздействия на
индивид внешних обстоятельств, которые и без смешения с другим подходом,
изменяют имеющийся. Так, Илье Ильичу Обломову ближе «детский» подход,
однако еще в детстве излишняя опека загубили в нем живость натуры. В
характере же Тома Сойера наряду со всеми признаками «детского»
мировоззрения присутствует явно «взрослая» практичность и расчетливость.
(Одним из доказательств тому может служить приведенный в статье эпизод, в
котором Том, убедив приятелей в том, что красить забор - одно удовольствие,
позволяет им купить его у него за различные полезные безделицы). Как же
следует в свете всего вышесказанного понимать процесс «взросления»? Видимо
под этим подразумевается постепенное превалирование интереса к результату
над интересом к процессу труда.
Разумеется, все вышеизложенное является лишь небольшой частью возможного
анализа текста и даже уже рассмотренных слов, который дискурс делает
практически неисчерпаемым, ибо в его связи сомнительным представляется
возможность определения и освещения всех оттенков и значений. Признавая
свой анализ довольно поверхностным и возможным для углубления и расширения,
позволю себе оправдаться словами Фуко - «Мне не хотелось бы самому входить
в этот рискованный порядок дискурса; мне не хотелось бы иметь дела с тем,
что есть в нем окончательного и резкого».
б) Благодаря прочтению работы М. Фуко «Порядок дискурса» я смогла лучше
осознать понятие дискурса и усвоить некоторые его особенности, а книга Р.
Барта «Введение в структурный анализ повествовательных текстов» среди
прочего, что я сочла наиболее полезным, помогла мне получить некоторое
представление о классификации единиц текста, однако на основе прочитанного
я сделала вывод, что утверждаемое по теме дискурса, хотя она и безусловно
интересна, даже при глубоком изучении не может претендовать на
объективность, а так же что на данный момент я не обладаю достаточным
опытом в оперировании принятой в данном направлении терминологией, ибо для
этого необходимо более пристальное и длительное изучение предмета дискурса.
Анна Бубель, З-я английская гр., р/г, 90 баллов.

Задание ? 1.
а)Текст 1 - В. В. Сиповский. и Текст 3 - А.А. Зерчанинов.

В тексте учебника 1910 года о Пушкине современный читатель сразу отмечает
восторженный тон повествователя. Нам передается восхищенное обожание втора
и его трепет перед личностью русского поэта и писателя через эпитеты, такие
как великий, высокий, всеобъемлющий, через априорные утверждения, что нет
более откровенного и искреннего, отзывчивого писателя, чем Пушкин.
Сиповский, выделяя черты и грани его широкой, всеобъемлющей души,
представляет их как идеал, высшая ипостась человеческого благородства и
добродетели; задает как нравственную максиму умение прощать зло за наличием
добра. Так Пушкин Сиповского разрастается в фигуру невероятно значимую в
масштабе русской национальной культуры, приобретает статус ее лучшего
представителя. Автор статьи дает надвременную оценку личности поэта.
Создается образ настолько идеальный, что он мифологизируется, человек
превращается в бестелесного духа со своими заповедями, которые
действительно стали универсалиями русской культуры в целом, они
закладываются в нас еще со времен чтения сказок Пушкина в детстве -
например, уважение к роду, к прошлому, концепция бессмертие души - в детях
и творчестве, и покой и воля - философия приятия этого мира таким, какой он
есть. Задача такого изображения - дать ученику гимназии проникнуться духом
величия этого нравственного идеала.
Сиповский превозносит личностное - страстную натуру Пушкина,
индивидуальность, эволюцию взглядов и мысли - все, что может спасти от
односторонности. Уже через 40 лет (диаметрально противоположно) автор
статьи «Мировое значение русской классической литературы» Зерчанинов будет
восхвалять в русском писателе социальное, выделяя народность, идейность,
патриотизм, прогрессивность, а вместо гармонии эволюции - революционность
развития русской культуры.
С течением времени и изменением политической конъюнктуры мы можем
наблюдать, как осуществляется межфреймовый сдвиг или подмена понятий за
счет их общей части. Так глубокое чувство гуманности в первом тексте это
чувство всеохватывающей любви к человечеству, миру. В третьем тексте
гуманность несет в себе совсем другой смысл, потому что любви к людям и
умению прощать зло за наличность добра безмерно противопоставлена везде
сквозящая в тексте оппозиция «мы»-«чужие», к которым ни чувство прощения,
ни любви, ни пощады не применимо. Слово запад будет писаться с большой
буквы и в этом тексте будет смотреться как аллегорический персонаж,
воплощения всего без- нравственного, а- морального, эгоистичного и мелкого.
Мы, нас, нам всегда будет использоваться в коннотации с совестью, силой,
мощью, борьбой, свободой, революцией. Скольким красивыми и высоким
эпитетами изобилует текст (замечательный, блистательный, волшебный,
неподражаемый), гиперболами ((Тургенев) горячо агитировал), метафорами
(прекрасный сад будущей русской жизни).
Обе сравниваемые статьи несут на себе некую идеологическую нагрузку,
статья Сиповского на этом уровне менее убедительна. Зерчанинов на
протяжении всей статьи апеллирует к авторитетам (Ленин, Маркс, Белинский,
и даже вождь Болгарской коммунистической партии) и так все голословные
утверждения обретают под собой иллюзорную основу.
Если Сиповский объявляет свободомыслие одним из ярких черт великой
личности Поэта, то в СССР 50-х годов такое словоупотребление будет заменено
словом бунт, борьба с претензией на тот же смысл. Словосочетания типа
социальный оптимизм, мощная народная сила, национальное самосознание в
знаковой статье о всей русской литературе и культуре 19 века призваны
задействовать и повлиять на те же концепты и чувства теперь у
современников, а фраза «особо нужно отметить руководящую роль революционно-
демократической критики», кажется, напрямую отсылает человека ко фразе о
все той же руководящей роли партии (о роли революции и т.п.).
«О воле народа обычно говорят те, кто ему приказывает». Карел Чапек.
Статья Зерчанинова очень легко воспринимается, мысли и формулировки
отточены и звучат особенно весомо. Рождается ощущение плаката. И
действительно, если вырвать из текста выделенные разреженным шрифтом
обрывки фраз, то они с легкостью складываются в листовку с пропагандистским
содержанием. В статье учебника упомянуто и положение женщин, и крестьян и
октябрьская революция, что напоминает план партийного декрета. За мишурой и
четкой структурой - замалчивание и недосказанность, потому что сама статья
не является попыткой изложить проблематику и историю литературы 19 века,
дать ей объективную оценку, на самом деле создан некий сюжет с
искусственной структурой на основе классической русской литературы.
Провозглашенные нравственные максимы составляет то, что сейчас требуется
партии от народа - глубокая идейность, гуманность, прогрессивность,
патриотизм, быстрый отклик, для этого героизируются новые персонажи, на них
налагают новые функции с идеологическим значением - Горький, Рахметов,
Базаров, Гриша Добросклонов.
Уместно, я думаю, будет подкрепить свои рассуждения ссылкой на М. Фуко:
«Автор выполняет функцию классификации; такое имя позволяет сгруппировать
ряд текстов, разграничить их, исключить из их числа одни и противопоставить
их другим, но маркер писателя теперь -- это не более чем своеобразие его
отсутствия; Происходит процесс стирания индивидуальных характеристик
пишущего субъекта.»
«"автор" - некое разумное существо, которое является результатом сложной
операции. Несомненно, этому разумному существу пытаются придать статус
реальности: это в индивиде, мол, находится некая "глубинная" инстанция,
"творческая" сила, некий "проект", изначальное место письма. Но на самом
деле то, что в индивиде обозначается как автор (или то, что делает некоего
индивида автором), есть не более чем проекция некоторой обработки, которой
подвергают тексты: сближений, которые производят, черт, которые
устанавливают как существенные, связей преемственности, которые допускают,
или исключений, которые практикуют. Все эти операции варьируют в
зависимости от эпохи и типа дискурса. Однако поверх времени можно
обнаружить некий инвариант в правилах конструирования автора.»
То, что пытается сделать Сиповский - это сблизить опять автора и реальное
историческое лицо, сократить ту пропасть, которой потом так удачно будут
пользоваться в советские годы. Он абстрагируется от автора, задает тему
Пушкин как личность. Работа же Зерчанинова служит здесь красочной
иллюстрацией слов М. Фуко.

б) Безусловно, наиболее интересными и полезными оказались статьи М. Фуко
«Что такое автор», Р. Барта «Риторика образа», также статьи из книги
«Литература как социальный институт». Все эти работы подкрепляют знания и
впечатления от нашего лекционного курса. Они заставляют посмотреть на
известные уже проблемы, да и на весь окружающий мир иначе, воспринимать его
дробно и целостно, с разных углов зрения, главное, с возможностью разобрать
и увидеть это на практике, замечать вокруг себя, детально анализировать.
Гелена Бунина, 9-ая нидерландская гр., р/г, 90 баллов

Текст ? 1
(«Пушкин как личность»)

На мой взгляд, в статье примечательно прежде всего то, что на первый план
выносится рассмотрение Пушкина именно как личности, а не как поэта. Акцент
делается на его достижениях как человека, а поэтические заслуги упоминаются
лишь в дополнение к ним.
Образ Пушкина в этой статье - образ бесспорно идеализированный. В статье
говорится об искренности, отзывчивости, гуманности поэта, и при этом
полностью отсутствует упоминание о каких-либо отрицательных чертах,
присущих любому человеку.
Превосходство личности Пушкина показано также в сравнении - и на
контрасте - с другими не менее великими поэтами и писателями: Толстым,
Лермонтовым, Гоголем. Многогранность его натуры, присущее ему чувство
гуманности выделяют его из ряда других творцов.
На мой взгляд, в тексте в образе Пушкина нашли свое воплощение высшие
ценности русской культуры, которые в свою очередь во многом перекликаются с
общими христианскими ценностями.
Любовь к людям, представляющая собой лейтмотив повествования, созвучна
библейским строкам «возлюби ближнего своего как самого себя». Перед нами
предстает любовь во всей широте и многогранности: любовь к друзьям, к людям
вообще, к природе, жизни, в конечном счете ко всему сущему - и несомненно к
Богу.
Другая черта, которую можно выделить, - способность поэта к всепрощению,
умение прощать зло самой жизни - «за наличностью добра».
Еще одна христианская аллюзия заключается в том, что Пушкин достигает
просветления души, идя по жизни путем ошибок и страданий. Жизненный, и
отчасти творческий путь Пушкина созвучен пути, который должен пройти
человек, исповедующий христианскую религию.
За свое стремление к свободе, за любовь к правде Пушкин «положил свою
жизнь». Автор статьи описывается общество, окружавшее поэта, общество, не
разделявшее его веры и стремлений, подавляющее его личность. В этом
позиционировании поэта как жертвы эпохи, окружающей его толпы тоже
прочитывается христианская тематика.
Многогранность души поэта, дважды упомянутая в статье, не только
обусловливает разнообразие его литературного творчества, но и помогает ему
воздерживаться от одностороннего мировоззрения, а значит, от крайностей.
Поэт во всем придерживается золотой середины.
Во всей статье нет упоминаний об отрицательных чертах личности поэта.
Единственное упоминание о том, что Пушкин бывал несправедлив, сердился на
обидчиков объясняется вспыльчивостью страстной натуры.
В основном же образ Пушкина предстает квинтэссенцией всех тех
положительных качеств человека, которые присутствуют для читателя в
представлении о русском характере, сформировавшиеся под воздействием
христианства.
Все это, а также рассмотрение образа поэта в первую очередь с точки
зрения личности, позволяет сделать следующий вывод.
Не каждый человек может стать великим поэтом, но и идеологическая функция
представленного образа заключается не в том, чтобы сподвигнуть читателя на
небывалые достижения в области литературы. Автор статьи, восхищаясь
светлыми сторонами личности автора, призывает читателя постараться отыскать
эти черты в себе, развивать их, выбрать верный жизненный путь.
Абсолютно ясно, что ни один человек не может быть настолько идеален, как
образ поэта, представленный в данной статье. Ответ на вопрос, в чем же цель
представления именно такого образа, как мне кажется, заключен в самой
статье. Образ Пушкина здесь - это тот возвышающий обман, «который подымаетъ
челов?ка въ область "идеаловъ", ведетъ въ область красоты и истины -
область, которой на земл?, пожалуй, и не отыщешь».

Текст ? 4
(«Проблема национального характера. Гончаров и Марк Твен»)

В основе сравнения двух персонажей лежит представление о «национальном
характере» - наборе качеств, внутренних моральных устоев, жизненных
ценностей, присущих, по мнению общества, представителям той или иной нации.
Используя терминологию Р.Барта, можно сказать, что в данном тексте мы
сталкиваемся с двумя мифами - с представлениями о «русскости» и
«американскости».
Статья начинается с рассмотрения русского национального характера на
примере главного героя романа Гончарова «Обломов». Автор статьи как бы
раскрывает перед читателем коннотативный смысл, заложенный для нас в
понятии «русский национальный характер». Мы видим в нем и доброту, и
искренность, и чистоту помыслов. Факт неприятия активной деятельности тут
же обусловливается тем, что русскому человеку для такой деятельности
необходима высокая духовная цель. Понятие «детскости» в этой части статьи
не только предстает как неотъемлемая черта русского национального
характера, но и в некотором роде сливается с ним, и даже понятие
«бесхозяйственность» в таком контексте вызывает скорее умиление, чем
отрицательные эмоции.
Во второй части статьи автор раскрывает перед читателем свое
представление об «американском национальном характере», нашедшем воплощение
в персонаже романа Марка Твена. Мы видим, что, с одной стороны, Тому Сойеру
также присущи черты «детскости», о которых шла речь выше: он добр,
искренен. Однако представление о «детскости» в контексте американского
характера несколько меняется. Здесь мы видим черты, присущие ребенку,
которые не упоминались при описании русского характера. На первый план
выходит авантюрность, ловкость, стремление к приключениям. Главная черта,
отличающая Сойера от Обломова, а значит и лежащая в основе
противопоставления представленных национальных характеров, - его
активность. Представитель американского характера вечно находится в
действии, он не терпит лени или бездействия, он жаждет перемен, стремится к
активности, готов что-нибудь «на худой конец сломать» (еще одна отсылка к
«детскости»). Русский национальных характер предполагает замкнутость внутри
себя, пассивное переживание внешних событий. Однако это вечное состояние
бездействия находит, с моей точки зрения, в статье оправдание. Показывается
(и выделяется на контрасте с «американскостью») потребность русского
человека в высокой цели, в духовной составляющей какой бы то ни было
деятельности.
Состояние же agency, присущее представителю американского характера
мотивировано в статье единственным фактором - стремлением к получению
личной выгоды. В описании американского упоминается слово «игра», которое
на первый взгляд отсылает нас к теме детства. Однако, как мне кажется,
здесь уместнее рассматривать это слово в другом контексте. Том Сойер -
игрок. Коннотация этого слова скорее связана с понятиями игрок в казино,
игрок на бирже. Главное здесь не получение наслаждения от процесса игры, но
достижение в результате собственной выгоды. Таким образом, с моей точки
зрения, слово «игра» здесь относится скорее к парадоксальной «взрослости»
молодой американской цивилизации.
Следующее упоминание в статье «американскости» - в выходе из положения,
который придумывает Том, чтобы не заниматься скучным для него трудом.
Фактически, речь идет об обмане и хитрости, которая постулируются как одно
из важнейших качеств американского национального характера.
Мне видится в какой-то степени отрицательная коннотация, заложенная
автором в понятие «американскости». Характеристика Сойера как «честного и
доброго малого» для меня обладает не только положительной коннотацией.
Выбирая именно такое сочетания слов, мы подчеркиваем не только
положительные качества человека, но и некоторую его недалекость, отсутствие
внутренней глубины.
На первый взгляд в статье представлено нейтрально повествование, автор
подчеркивает, что нельзя однозначно оценить ни одну из черт, присущих тому
или иному характеру.
Традиционно активность воспринимается нами как состояние несомненно более
высокого порядка, чем бездействие. Однако бездействие русского
национального характера оправдывается в статье его причиной - отсутствием
высокой цели. И наоборот, активность, присущая американскому характеру,
дискредитируется ее целью - получением выгоды, отсутствием каких бы то ни
было моральных, духовных ориентиров.

При выполнении заданий наиболее полезной для меня оказалась работа Ролана
Барта «Миф сегодня», которая объясняет технику создания мифа, его
распространенность во всех сферах жизни и влияние на формирование
мировоззрения человека.
Татьяна Давыдова, 90 баллов

Задание ? 1
К тексту ?1

Сиповский В. В. в труде «История русской словесности», написанном
применительно к программам средних учебных заведений царской России (1910
г.), освещает личность Пушкина и многогранность его души. На наших
глазах создается мифологизированный образ великого русского поэта.
Известно, что фундаментальным свойством мифологического концепта является
его предназначенность: в нашем случае текст создавался для программ для
учащихся средних учебных заведений Российской Империи, в конечном итоге,
для слушателей мужских и женских гимназий, реальных училищ - юношей и
девушек, в душах которых идеализированный образ великого русского поэта
должен пробудить лучшие чувства, стать примером для подражания и
восторженного поклонения. Концепт точно соответствует заданной функции.
Мы видим во фрагменте текста классические проявления мифологизированного
текста (Ролан Барт):
употреблен прием «Прививка», когда «происходит иммунизация коллективного
сознаний с помощью небольшой прививки официально признанного недостатка»
(Пушкин мог быть несправедлив, мог придирчиво относиться к людям.);
автор не обращается к биографии Пушкина, не исследует исторические факты
(лишение истории), «миф лишает предмет, о котором он повествует, всякой
историчности. История в мифе испаряется..», читающему «остается лишь
наслаждаться, не спрашивая, откуда взялась вся эта красота»;
цель текста - вызвать у читающего желание уподобиться идеализированному
образу великого поэта - «отожествление».
Очевиден императивный, побудительный характер текста, его
мотивированность: автор стремиться достучаться до глубинных эмоциональных и
мировозренческих установок юной читательской аудитории, читающие не может
не ощутить на себе интенцию автора.
Текст окрашен эмоционально: публицистический стиль реализуется при
помощи ряда приемов. Неоднократно употребляются противопоставления:
многосторонность Пушкина противопоставляется «односторонности» таких
великих поэтов, как Лермонтов, Байрон и др. Ниже поэт противопоставлен
Гоголю, т.к. Пушкин «не брался учить» людей, а просто любил их; слова
возвышенного стиля: «певец земли», «великая философия», «находит отзвук» и
др. Автор широко цитирует самого Пушкина, как высшего авторитета,
подтверждающего его доводы и утверждения. В тексте мы встречаем обильное
выделение шрифтом.
Создание мифилогизированного образа поэта, применение разнообразных
языковых средств, эмоциональность и убежденность автора позволяют
проследить, как конструируется для образовательных и воспитательных целей
«личность» Пушкина - воплощение высших ценностей русской культуры. В душах
читающей молодежи обязательно должен был вызвать отклик призыв к
свободолюбию и широте чувств, любви к жизни и к людям. Образ Пушкина
выполняет не только идеализированную, мифологическую функцию. Пушкин -
мудрец и философ, высшее мерило. Только Толстой, и то отчасти, походит по
искренности и откровенности, а, в сущности, по значению для русской
культуры, походит на Пушкина.
Умело созданный возвышенный образ поэта несет идеологическую функцию:
Пушкин призван стать эталоном личности для молодежи и вызвать у нее чувство
гордости за русскую культуру. В анализируемом фрагменте текста
идеологическая составляющая -- идеология как система представлений,
управляющая социальным бытием, -- почти не осознаваема, что делает текст
более значимым для достижения целей формирования образца для подражания.
К тексту ? 3
Анализируемый фрагмент -- образец публицистической советской словесности,
политико-идеологического текста, содержащего пропаганду социалистического и
коммунистического мировоззрения в области культуры и литературы, и его
реализации -- социалистического реализма -- официально одобренного с 1932
года партийными органами Советского государства художественного метода в
литературе и искусстве. Фрагмент включает набор социалистических и
коммунистических идеологических штампов; в нем используются все приемы и
методы идеологического давления и мифологизации для достижения
пропагандистских целей.
В тексте можно проследить лингвокультурологический концепт свой - чужой.
Он имеет глубинные корни в народной культуре (дихотомия или - или),
пронизывает всю советскую официальную культуру. Есть ряд символов,
иллюстрирующих это противопоставление (красные - белые, товарищ - враг
народа и т.п.), в данном отрывке такой концепт реализуется:
Свой -- русский народ, угнетенный народ, народ-борец за свободу и
движущая сила истории; выделяется группа "свой" как единомышленники "лучшие
писатели в первых рядах борцов за свободу", революционные демократы и
революционеры, декабристы, искатель-интеллигент, все виднейшие "лучшие"
писатели и поэты, положительные литературные образы борцов за "общественный
идеал", революционеры, выходцы из народных низов, русские женщин и мужики.
Чужой приобретает ярко выраженное значение "врага": самодержавие,
крепостнический строй, космополит, Запад, делец в буржуазном обществе.
"Мы-образ" - глубоко идеологизированный образ русского народа формируется
опорой на авторитет Горького, официально признанного пролетарского
писателя: "Наша литература -- наша гордость, лучшее, что создано нами как
нацией" и проходит через весь текст. В тексте говорится о "неизменной связи
русской литературы с освободительной борьбой народа", приводятся слова
другого авторитета - Белинского: "Нам, русским, нечего сомневаться в нашем
историческом и государственном значении". Также следует отметить частое
употребление слова народ, которое окружено коннотацией единства на
национальной почве.
Еще одна антитеза, примененная в тексте - это ценности и антиценности.
Мишель Фуко в работе «Воля к истине: порядок дискурса» рассматривает теорию
оппозиций истинного и ложного, «которые не просто подвержены изменениям, но
находятся в постоянном передвижении; которые поддерживаются целой системой
институций, их предписывающих и их возобновляющих; которые, наконец,
осуществляются не без принуждения и некоторой, по крайней мере, доли
насилия». За истинные признаются те ценности, которые в определенный период
времени старается навязать идеологическая пропаганда, остальные, не
вписывающиеся в выбранный властью концепт автоматически заносятся в
категорию антиценностей. Для усиления экспрессии текста автор прибегает к
выделению шрифтом. Ролан Барт в работе «Миф сегодня» называет такой прием
типографическим: «типографские приемы: крупные буквы заголовка, под которым
читателю обычно сообщаются важнейшие новости. Означаемое, или концепт,
придется назвать неизбежным, хотя и варварским неологизмом -
правительственность, ибо Правительство представляется в большой прессе как
Квинтэссенция эффективности». В данном тексте концепт правительственности
реализуется обоснованием постулата о том, что социалистическая литература
является лучшей в мире, например: русская литература передовая из-за
"глубокой идейности, народности, гуманизма, социального оптимизма и
патриотизма" (шрифт). Слово идейность -- ключевое в логике текста --
повторяется и выделяется в следующем предложении и усиливается эпитетом
"глубокая идейность и прогрессивность". Широк круг "героев" текста,
выдающихся за «своих»: пугачевский бунт и восстание декабристов на
Сенатской площади - иллюстрации силы русского народа, описание которых
обильно приправлено экспрессивной и возвышенной лексикой («обострили
внимание литературы к . страданиям и думам угнетенного народа»), причем
максимального экспрессивного эффекта автор достигает благодаря не просто
метафорам, а цитируемыми в нужном ему контексте выражениями, которые уже
стали крылатыми (Горький о расцвете русской литературы: «гигант Пушкин»).
При обрисовке антигероев и антиценностей автор старается избежать
ответственности и прибегает к давлению авторитетами: например, цитирует
Белинского при описании явления комополитизма («..ложное, бессмысленное,
странное и непонятное явление, туманный призрак..») или Радищева при
обличении самодержавия («чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй»).
Нужно отметить, что создание мифа не прикрыто вторичной метафорой (Роланд
Барт приводит пример с африканским солдатом, отдающим честь, как это
принято во французской армии, что воспринимающий трактует как верность
Франции): автор открыто постулирует и обосновывает идею о совершенстве
соцреализма. В основной сюжет литературной истории публицист старается
взять только те факты, которые отвечают идеологической концепции, порой яро
приукрашивая действительность и отбрасывая «лишнее»: к примеру, он пишет,
что «восстание декабристов послужило мощным толчком к революционной борьбе
народа за освобождение», однако это восстание было скорее воспринято
народом с удивлением и опаской.
Создание мифологического образа русской литературы, обосновывающего
идеологическое превосходство коммунистического мировоззрения, пролетарской
литературы и культуры, главная цель данного текста. Эта цель обуславливает
применение автором большого количества общих мест, бездоказательных доводов
и аргументов, цитат из произведений авторитетных, с точки зрения автора,
личностей.
Ксения Емельянова, ТПиП, 90 баллов

Задание ?1.
А) Фрагмент ? 2. А.А. Зерчанинов «Значение Гончарова».

Текст озаглавлен «Значение Гончарова», и в данном контексте слово
«значение» понимается довольно узко. Это практическая польза, которую
приносит роман Гончарова, а именно польза для идеологии, поддержание
определённых установок в сознании масс, что важно для советского периода. В
заключительном предложении выражено всё «значение Гончарова» - он внушает
советскому человеку отвращение к лени, мечтательности и безделию, и, тем
самым, показывает важность труда на благо страны. Этот постулат
подтверждается неизменными ссылками на авторитеты: в данном случае это
цитаты из докладов Жданова и Ленина. Эти цитаты - возобновление древней
формы дискурса, её связи с властью, о которой говорил Мишель Фуко:« Еще у
греческих поэтов VI века.истинным дискурсом, перед которым испытывали
почтение и ужас, которому действительно нужно было подчиняться, потому что
он властвовал, был дискурс, произнесенный, во-первых, в соответствии с
надлежащим ритуалом; это был дискурс, который вершил правосудие и присуждал
каждому его долю; это был дискурс, который, предсказывая будущее, не только
возвещал то, что должно произойти, но и способствовал его осуществлению,
притягивал и увлекал за собой людей и вступал, таким образом, в сговор с
судьбой.» Ирония судьбы: если у древних греков правят сознанием
непознаваемые божественные силы, в советской идеологии сакральные ритуалы
совершаются под знамёнами вождей пролетариата.
О духовном пути Гончарова сказано немного. Подчёркивается влияние Пушкина
на Гончарова, которое, конечно, нельзя преуменьшить, но в тексте упоминание
его имени несёт особую семантическую нагрузку: в советское время Пушкин
относился к писателям признанным, незапрещённым, возможно, за исключением
его свободолюбивых настроений, которым уделялось меньше внимания.
Считалось, что культ Пушкина - своеобразное продолжение культа Сталина.
Поэтому, если Гончаров подражает такому авторитету, к нему стоит
прислушаться. Выспренная характеристика «солнце русской поэзии» не
связывается в сознании читателя ни с каким иным именем кроме Пушкина, и
только усиливает эффект воздействия. Интересно, что в тексте неоднократно
встречаются метафоры, связанные со светом: «Юность его была озарена
ослепительными лучами славы солнца русской поэзии.», «На глазах Гончарова
ярко вспыхнула звезда поэзии Лермонтова», «Согретый Пушкина и Гоголя.». Как
же, находясь в таком «блестящем» окружении, не уподобиться ему?
«Учиться, учиться, и ещё раз учиться». Это известное высказывание
В.И.Ленина, хотя и не цитируется в тексте, всё же стало его лейтмотивом.
Вся жизнь Гончарова - это учёба, восхождение по ступеням знаний, на
финальном этапе которого он пишет дипломную работу на «отлично», то есть
Обломова, и если не превосходит, то хотя бы достигает уровня своих
учителей. В пору студенчества он был «ослеплён» гением Пушкина, затем
«согрет» школой Гоголя. Но наука, которой обучается писатель, построена на
отрицаниях: по мнению авторов учебника, он усваивает критическое отношение
к отрицательным сторонам быта, то есть он не утверждает идеалы, а обличает
пороки. В речах Ленина и Жданова представлен целый ряд глаголов,
синонимичных слову «уничтожать»: мыть, чистить, трепать, драть, бичевать.
Это окказиональное употребление таких глаголов повышает эмоциональность
высказываний. Основной тезис ясен: нужно всё сломать, чтобы построить
коммунистическое государство.
Литература подаётся в тексте как «школа жизни». То есть читатель должен
повторить путь отрицаний Гончарова, отвергнуть созданный им образ Обломова.


Фрагмент ? 4 А. Н. Архангельский и др. «Литература (Русская литература
XIX века) (М.,: Дрофа, 2009) ("Проблема национального характера. Гончаров и
Марк Твен"

В данном фрагменте представлено неожиданное сравнение таких разных
авторов, как Гончаров и Марк Твен. В сознании читателя они совпадают только
по времени жизни и творчества (и то разница в 17 лет). Они представители
различных культур. К тому же, Гончаров- «взрослый» писатель, поднимающий
«взрослые» проблемы, а Марк Твен - занимательное чтение для детей. Именно
эти стереотипы обыгрывает автор статьи, пытается подняться над ними, и
понять проблему по-новому. Автор сталкивает их в одном тексте из-за
признака, который кажется ему более существенным, чем остальные- оба
прозаика - выразители национального характера и его авторы. Ведь, как
сказано в лекции Фуко «Что такое автор?»:«. в порядке дискурса можно быть
автором чего-то большего, нежели книга, - автором теории, традиции,
дисциплины, внутри которых, в свою очередь, могут разместиться другие книги
и другие авторы.» Оба автора, как представители своих наций, пишут больше,
чем книгу, они создают особую культурную реалию, опознавательный знак.
Конечно, не только они творят национальный характер, но на взгляд автора,
эти примеры наиболее показательны. Что же такое национальный характер? Это
особенности мировоззрения, присущие определённой нации. Выделить такие
особенности сложно, поэтому часто довольствуются клише: немцы пунктуальны,
итальянцы эмоциональны и.т.п. Автор старается не ограничиться этим, найти
новые точки зрения в литературных произведениях, но это ему не всегда
удаётся. Во-первых, субъективность его подхода отразилась уже в выборе
исследуемых текстов, о чём уже было сказано выше.
Далее следует упомянуть его своеобразную классификацию детского-
взрослого, которая напрямую связана в тексте с проблемой национального
характера. На самом деле он сопоставляет не два национальных характера (
русский и американский), а три. Только третий не обозначен так явно, как
другие и выражен в имплицитной форме. Я имею в виду не раз упоминаемого в
тексте Андрея Штольца. В этом герое-антиподе Обломова противоречиво
сочеталось русское (от матери) и немецкое (от отца) и, судя по его взглядам
на жизнь, последнее возобладало. Немецкий характер, как понимает его
Гончаров, а Архангельский, видимо, соглашается с ним - практичный, цельный,
умеющий ставить перед собой задачи и выполнять их, пунктуальный, ценящий
время. Он отметается автором как безусловно «взрослый». Но слово
«взрослость» тоже неоднозначно, конечно, оно подразумевает, отсутствие
инфантильности и иное восприятие мира, чем в детстве. Но «детскость -
взрослость» - это антонимы на лексическом уровне, в жизни всё не совсем
так. Взрослые - это те же дети, они тоже могут «воспринимать жизнь в её
первозданной полноте» и это не зависит от национальности: здесь даже немцы
не отстают. Вспомним идеи Эрика Берна: в каждой личности сублимируются
взрослый, родитель и ребёнок.
Далее автор объединяет как представителей детского характера американцев
и русских, причём русские - это дети, пассивно принимающие жизнь, а
американцы- дети, активно участвующие в этой игре и стремящиеся выиграть. В
итоге получается нечто совсем неожиданное: немцы- взрослые, русские- дети,
американцы - «взрослые» дети. Такая трактовка представляется излишне
вольной, поскольку она доводит до абсурда идеи Гончарова и Твена.
Илья Харитонов, классическое отделение, 90 баллов

Часть I
К тексту ?1 (В. В. Сиповский).

Пушкин - «солнце русской поэзии», своеобразный Кох-и нор нашей литературы
- и потому, конечно, от того, каким будет представлен он, зависит и
представление об этой литературе вообще. Сиповский, писавший до
установления «диктатуры пролетариата», не употребляет таких понятий, как
«прогрессивный» и т.п., но имеет свою систему ценностей: он ставит во главу
угла гуманизм Пушкина, рисуя его человеком множества наилучших качеств.
Этот образ должен вызывать в читателе (т.е. ученике) некоторый восторг и
даже благоговение, пример для подражания. Но для того, чтобы создать его,
тоже требуются известные усилия. Текст строится на последовательном разборе
разных сторон личности Пушкина: сначала постулируется, что он выразил в
своих произведениях все, что можно было в них выразить, затем указываются
особенности этого выражения - противоречивость и «многогранность» - и
рассматриваются конкретные детали - любовь к людям, любовь к жизни, к
правде, свободе и т.д. Важную роль играют сопоставления Пушкина с другими
писателями: он-де спасся от односторонности Жуковского, Лермонтова и
Байрона, он не учит людей, как Гоголь, не равнодушен, как Лермонтов, он
искреннее даже «инженера человеческих душ» (конечно, этой характеристики
Сиповский предвидеть еще не мог), ведшего замечательный дневник Льва
Толстого, он «успокаивает так, как ни один другой поэт». Может быть, автор
отчасти и «перегибает палку» (вряд ли история «скитаний мысли» Пушкина
поучительнее историй героев Толстого или Достоевского), но такой прием
обусловлен назначением текста и, по моему мнению, вполне оправдывается им.
Интересен подбор используемой лексики. Пушкин - «откровенный и
искренний», душа у Пушкина - «широкая, всеобъемлющая», чувство гуманности
Пушкина - «глубокое», мировой порядок Пушкин именно «полюбил», он призывает
подняться в область, «которую на земле, пожалуй, и не отыщешь», - и т.д.
Сиповский использует для каждой категории слова и сочетания, маркирующие
предельно честко суперлятивность данной черты. Венчает эту возносящую поэта
ввысь пирамиду, с одной стороны, фраза об том, что «он чужд даже зависти»,
а с другой - идея избегания им всякой односторонности и - отсюда -
эклектичности его творчества. Действительно, первое для человека
практически невозможно, второе - проявление высших способностей к
самообладанию и к осмысленному творчеству (ведь творчество, особенно
поэтическое, часто бывает и неосмысленным).
В тексте упоминается несколько раз Николай (в том числе через его эпоху,
что для самодержавия здесь будет во многом одно и то же), упоминаются
однажды декабристы. Можно было бы видеть в этом намек на какие-то попытки
проявления политических предпочтений, но, во-первых, они будут слишком
смутны, чтобы брать их в расчет, во-вторых, Пушкин в ту эпоху еще не был
так политизирован, как это было после Октябрьской революции и есть теперь,
а в-третьих, сама идея Сиповского показать Пушкина человеком «золотой
середины» идет вразрез с прививанием в этом же пассаже идеологических
ноток. Зато все силы брошены именно на создание этого его образа. Местами
употребляются какие-то совершенно фантастические образования, вроде «певец
земли», которые, впрочем, для литературоведения так или иначе характерны.
Все это оттесняет самого Пушкина как бы на задний план, мифологизируя его.
Поэт становится лишь носителем определенных качеств, которые выставляются
теперь как идеал для любого человека - и это выдает жанр текста, который
есть наставление ученикам, не в последнюю очередь - нравственное.
Примечание. Интерес, помимо прочего, представляет цитата из «Евгения
Онегина» в виде «Все благо. Прав судьбы закон». В современном тексте (и в
опере Чайковского) стоит «Нет нужды». (Впрочем, признать, что Сиповский в
угоду своим задачам изменяет Пушкина было бы слишком.)
К тексту ?3 (А. А. Зерчанинов, «Мировое значение классической русской
литературы»).
(4) Какова роль в тексте цитат, общих мест, ссылок на авторитеты?

Статья Зерчанинова - превосходный образчик советского школьного
литературоведения. На шести с половиной страницах Ленин упоминается всего
два раза, Маркс и Энгельс - лишь однажды, но поскольку мнение об том, что
именно их частотность способна указать степень идеологизированности текста
(а мнение это достаточно широко распространено среди людей нашего
поколения), совершенно ошибочно, приходится констатировать тот факт, что
текст идеологизирован насквозь, целиком и полностью. Уже сам заголовок,
сама тема его показательны (хотя здесь стоит учитывать, конечно, и то, что
для школьного учебника такая постановка вопроса вполне уместна).
Статья открывается Лениным и завершается Великой революцией, но построена
она на высказываниях писателей и критиков, отечественных, конечно,
революционно-демократических (Белинский, Чернышевский, Горький и т.д.).
Однако собственно литературоведение все-таки вторично (подобно тому, как
вторичен сам Пушкин в рассмотренном выше тексте Сиповского), оно подчинено
идеологии, исходит из нее, строится с оглядкой на нее и существует ради
нее. Не стоит, безусловно, из этого делать вывод, что оно таким образом
обесценивается - оно лишь оказывается односторонне (отбор писателей,
расстановка акцентов и т.п. подчинены одной мысли), но зато эта сторона
проработана достаточно хорошо.
Как и требует логика, за основу берутся суждения об классической
литературе Горького - ибо он стоит на рубеже двух эпох и видел словесность
как ту, так и другую, кроме того, он всегда рассматривался как главный
зачинатель советской литературы. В слова Горького даются две основных
особенности классической литературы, которые потом и рассматриваются. Этот
прием автор использует еще и еще раз: он стремится как можно меньше писать
сам, «от себя». Анализируя генезис рассматриваемой литературы, он цитирует
Ленина, Белинского, вставляет исторические факты (которые тоже, строго
говоря, нельзя считать принадлежащими ему). Анализ литературы выстроен по
схеме «комментарии к списку - список»: писателей и их героев автор
объединяет в как можно большие группы, стараясь включить в них всех, кого
можно хоть как-то «притянуть» (в одном ряду оказываются, например, Ольга
Ильинская, Татьяна Ларина и Вера Павловна; Гриша Добросклонов и Пьер
Безухов; Рудин и Андрей Болконский).
Наряду с отсылками к русским писателям, в статье часто упоминаются и
зарубеждные литераторы: передаются слова Р. Роллана об Л. Толстом,
сопостовляются произведения Пушкина и Гюго 1820-х годов. Упоминаются Т.
Манн, Голсуорси, Т. Драйзер и др. Это должно давать обоснования притязаниям
русской литературы на заявленное мировое значение - поскольку одних
утверждений отечественных авторов, конечно, мало: они суть лишь одна
сторона. Подтвержденная иностранцами, идея избранности нашей литературы
становится совершенно легитимна. Отсюда тянется уже ниточка к столь любимым
в недавнем прошлом «особенностям исторического развития» России.
Привлекает внимание в связи с этим обширный пассаж об коспмоплитизме,
преимущественно состоящий из слов Белинского. Можно предположить, что он
находится в некоторой связи с происходившим в стране в последние годы
правления Сталина, иначе не совсем понятно, к чему разъяснять в абзаце,
занимающем почти полстраницы, «самобытность и величие» русской культуры.
Этим штрихом учебник вписывается уже в совершенно определенный исторический
контекст, показателен именно тот факт, что ? абзаца составляют цитаты из
Белинского - как уже указывалось, это присуще всему тексту. Так автор
стремится максимально обезопасить себя ото всякой критики, весьма в то
время еще опасной. По моему мнению, стало быть, цитаты и отсылки к
авторитетам играют здесь две равнозначных роли: служат школе (создание
системы авторитетов, расстановка ценностей) и служат интересам лично
авторским.

Подытоживание. Разрыв между статьей Сиповского и статьей Зерчанинова
очевиден, очевидно и то, что это разрыв качественный: литературоведение за
сорок лет, их отделяющие, проделало большой достаточно путь. Но текст
Зерчанинова, вместе с тем, сильно испорчен влиянием на него исторических
реалий, невозможно отказать Сиповскому во в разы большей объективности. А
все же - если отдавать кому-то предпочтение в чисто литературоведческом
плане (да и в образовательном, наверное, тоже), Зерчанинов в этом сравнении
выигрывает (либо же его способ мышления просто привычнее нам? - такую
опасность никогда не стоит исключать, рассматривая произведения разных
эпох, даже разных десятилетий - или просто разных конкурирующих
направлений).

Тексты. Особенно полезными оказались «Миф сегодня» Р. Барта, т.к. любой
школьный учебник есть в некотором роде миф (как несущий и фактические
знания, и этическое воспитание) и «Порядок дискурса» Фуко, т.к. дискурс
есть и литература, и учебник по литературе, и процесс обучения, а Фуко
рассматривает некоторые основополагающие вопросы и даже высказывается
совершенно конкретно по необходимой теме: «В конечном счете, что такое
система образования, как не ритуализация речи, как не определение и
фиксация ролей для говорящих субъектов, как не конституирование
доктринальной группы, по крайней мере диффузной, как, наконец, не
распределение и не присвоение дискурса с его силами и его знаниями?».
Алина Коршунова, 11-я литовская гр., р/г., 90 баллов

Задание ?1.

В данной работе я хотела бы провести сравнительный анализ двух текстов:
отрывка из учебника Сиповского, посвященного личности Пушкина, и фрагмента
текста учебника Зерчанинова о творчестве Гончарова.
Ключевым тезисом, который я постараюсь доказать при анализе, является
влияние идеологии, в рамках которой функционируют тексты, на их структуру,
восприятие и интерпретацию. Итак, один из анализируемых текстов, а именно
статья Сиповского о Пушкине, принадлежит к эпохе дореволюционной царской
России, а второй, о творчестве Гончарова, - к советским временам
послесталинского периода. Как известно, именно советская эпоха характерна
господствующим влиянием идеологии во всех сферах жизни, а тем более в
образовании, что естественно отразилось на учебниках. Вследствие этого, в
тексте советского учебника и появляется упоминание о заседаниях и работе
комиссий, проникнутая гражданским пафосом речь о средствах «в борьбе за
новые формы коммунистического труда», а главное, использование литературных
образов русской классики в качестве этих средств. В данном случае можно
говорить о перлокутивном действии (согласно терминологии Дж. Остина) автора
учебника, которое заметно расходится с иллокуцией данной коммуникативной
ситуации. Повествование ученикам о творчестве Гончарова отнюдь не
предполагает лишь доведения до их сведения некоторых фактов из жизни
писателя, но имеет своей целью пропаганду коммунистических установок. Об
этом особенно ярко свидетельствует последний абзац статьи. Во втором же
тексте, посвященном личности Пушкина, иллокуция и перлокуция сливаются в
единую коммуникативную интенцию: донести до читателя ценность эстетических
и нравственных идеалов дворянского сословия, которыми проникнуто творчество
Пушкина. Безусловно, как писал Эко, «какая-либо речь, газетная статья или
даже сообщение частного лица изготавливаются индивидом, который является
рупором отдельной группы в определенном обществе. У такой группы всегда
есть свои ценности, цели, коды мышления и поведения, которые оказывают
влияние на индивидуальную коммуникацию». Проблема в том, насколько сильно
это влияние. Сиповский, несмотря на то, что придает образу Пушкина
индивидуальные черты своего субъективного восприятия, все же сохраняет
достоверность повествования. Тогда как Зерчанинов сводит литературный
замысел Гончарова исключительно к советской идеологии, к которой сам
писатель не имел никакого отношения, следовательно, искажается глубинный
смысл его произведений.
Однако определенные идеологические и морально-эстетические особенности
эпохи отражаются не только на интерпретации творчества того или иного
писателя, но и, безусловно, на личности самого писателя и его манере
творческого самовыражения. Об этом также не следует забывать. Я не случайно
определила основные темы статей как «творчество Гончарова» и «личность
Пушкина». Это связано с образом автора: Пушкин наделяется индивидуальными
чертами, выступает как психологическая личность, Гончаров же фигурирует в
своих текстах лишь косвенно, мы не видим его личностного портрета. Я имею в
виду, что, прочитав его произведения, мы не получаем полноценного
представления об авторе как о человеке, не можем судить о чертах его
характера. Именно поэтому в свое статье Сиповский так много говорит о
личностных качествах Пушкина - они нашли свое отражение в его творчестве. И
по этой же причине мы почти не находим индивидуальных характеристик в
рассуждениях Зерчанинова о Гончарове.
Но почему же так отличается образ автора, созданный Пушкиным в своих
произведениях и переданный Сиповским, от соответствующего ему образа
Гончарова? Чтобы ответить на этот вопрос, следует обратиться к теории
функции автора, предложенной Мишелем Фуко. Он полностью подчиняет автора
тексту, а точнее правилам дискурса, в рамках которого этот текст
функционирует. Он утверждает, что автор - не реальное физическое лицо,
создающее текст, напротив, дискурс, включающий в себя эти тексты, создает
автора. Выше уже отмечалось влияние эпохи на способ самовыражения писателя.
Так вот, творчество Пушкина относится к первым десятилетиям 19 века, когда
главенствующие позиции в искусстве занимали идеи романизма. Всем известно,
что романтизм характерен своим интересом к личности, ее индивидуальному
миру, в том числе и миру автора. Как можно заметить, Пушкин следовал этой
традиции, поэтому включал в произведения реплики от первого лица,
выражающие личное мнение автора, открыто высказывал свою позицию
относительно литературных героев, даже вводил в сюжетную линию фигуру
автора (например, в «Евгении Онегине»). В противоположность этому,
Гончарова, как представителя критического реализма, интересовали больше
явления общественной жизни. Он концентрировал внимание на особенностях того
или иного социального класса, из-за чего личность самого автора как бы
терялась в этой однородной толпе.
Поскольку речь зашла о дискурсе, рассмотрим фигуру автора в этом ключе.
Интересно, что Зерчанинов помещает Гончарова в контекст русской и мировой
литературы, подчеркивая его связь с другими писателями, а также их влияние
на его творчество. В этом плане статья про Пушкина прямо противоположна: он
абсолютно оторван от традиции, упомянутые в тексте писатели не связаны с
ним схожими творческими принципами, а противопоставлены ему. На мой взгляд,
это также влияние идеологии. Если Сиповский стремится подчеркнуть
отличительность и неповторимость Пушкина как поэта и писателя, придавая
таким образом исключительные черты и дворянству, выделяющемуся среди
простых людей, то Зерчанинов пытается найти место Гончарову в общей системе
литературы. Подобное подведение личности под закономерности системы очень
свойственно советской эпохе. А дискурс, в данном случае дискурс русской в
частности и мировой литературы в целом, как утверждает Фуко, способен к
смыслопорождающей самоорганизации. Другими словами, дискурс подчиняет как
конкретное произведение, так и все творчество писателя своим правилам
функционирования, придавая ему тем самым определенное значение.
С другой стороны, по мнению Барта, каждое новое прочтение текста создает
новое значение, читающий как бы пишет свой собственный текст заново. Это
заставляет нас обратить внимание на проблему читателя, рассматривая ее
также в аспекте влияния идеологии эпохи. Эко выдвигает версию, что в момент
достижения адресата сообщение "пусто", в момент получения сообщения человек
"высвечивает" смыслопорождающий механизм некими фундаментальными кодами,
т.е. при малейшем изменении обстоятельств принятия, в сообщении могут
появиться новые смыслы». Действительно, язык двух анализируемых текстов
сильно отличается по стилю и отбору языковых средств, что связано с
различными картинами мира их адресатов. Опираясь на терминологию Якобсона,
можно утверждать, что подобным образом осуществляется конативная функция,
т.е. установка на читателя. Для кого предназначался учебник по литературе
времен царской России? Конечно, для дворян воспитанных на эстетических
принципах восприятия мира. Поэтому речь автора изобилует восторженными
эпитетами («откровенный и искренний писатель», «необыкновенная
впечатлительность»), метафорами («певец свободы», «проходит красной нитью в
творчестве») и другими выразительными средствами, что делает текст учебника
очень образным, далеким от научного стиля. Язык статьи Зерчанинова,
напротив, довольно сухой, насыщенный скорее не художественными образами, но
историческими фактами. Т.к. автор стремится включить творчество Гончарова в
контекст советской идеологии, он приводит высказывания о нем некоторых
авторитетов той эпохи, таких как Ленин, Жданов. Это привязывает текст к
определенному хронотопу. Суть данного термина, введенного Бахтиным,
заключается в идее контекста, т.е. всякое высказывание приобретает смысл
только в конкретное время и в конкретном месте. В наше время, слова Ленина
уже не имеют столь высокого авторитета, следовательно, не могут оказать
такого эффекта на читателя, как во времена Зерчанинова. А вот слова
Сиповского, хотя и несут на себе определенный отпечаток эпохи, все же
относительно абстрагированы от времени, поэтому и сейчас его мысль
оказывается нам близка.
Так, мы рассмотрели зависимость различных аспектов построения текста от
принадлежности к тому или иному дискурсу, как культурному, так и
идеологическому, а также от личности адресата и адресанта.

Список используемой литературы:
Эко У. Отсутствующая структура: Введение в семиологию. (Применительно к
своей работе я использовала идею Эко о влиянии адресанта на восприятие
информации адресатом.)
Фуко М. Порядок дискурса. (Для подтверждения собственной позиции мне
потребовалась теория дискурса Фуко, а именно идея об организации правилами
дискруса построения текстов.)
Фуко М. Что такое автор? (Идеи данной работы помогли мне при рассмотрении
образа автора, в частности, при попытке объяснить закономерности его
формирования зависимостью от принадлежности к тому или иному дискурсу.)
Остин Дж. Как производить действия при помощи слов. (В своей работе я
оперировала понятиями, введенными Остином, такими как иллокуция и
перлокуция.)
Якобсон Р. Избранные работы. (Мной были использованы основные принципы
коммуникативной модели Якобсона.)
Барт Р. Смерть автора. (При анализе текстов я опиралась на мысль Барта о
конструировании собственного текста читателем при каждом новом прочтении.)
Бахтин М. Формы времени и хронотопа в романе. (Я использовала понятие
хронотопа, введенной Бахтиным в указанной работе, для объяснения
включенности статей в контекст ситуации.)
Любовь Козлова, 2-я французская гр., р/г, 90 баллов

Задание ? 1.
Для задания выбраны два текста, относящиеся к одному жанру и типу
дискурса (глава из учебника, рассуждение об авторе значительных для данной
культурной традиции литературных произведений) и выполняющих примерно одну
и ту же функцию - создать у учащихся определенное представление об этих
авторах, о их значении для литературы и культуры: В.В. Сиповский «Пушкин
как личность» из «Истории русской словесности» и А.А. Зерчанинов «Значение
Гончарова». Эти тексты, относящиеся к одной серии дискурсов, принадлежат
различным эпохам - представляют соответственно русскую дореволюционную и
советскую традиции, и тем интереснее ознакомиться с ними в сравнении.
Позицию автора текста о Пушкине В.В Сиповского никак нельзя назвать
нейтральной: адресат этого текста может сразу отметить, что коммуникативным
намерением автора было не просто сообщение некоторых сведений о личности
поэта, а его воспевание и прославление. Об этом свидетельствует
торжественно-возвышенный тон высказывания и яркая эмоциональная
окрашенность текста. Автор использует богатую палитру языковых средств. Это
разнообразные стилистические фигуры - развернутые антитезы, многочисленные
инверсии, параллелизм, градации, различные тропы - сравнения, эпитеты и
метафоры.
Личность Пушкина автор конструирует из отдельных элементов-концептов,
каждый из которых наделен мощным семантическим полем и насыщен культурно
значимыми коннотациями: «любовь», «правда», «свобода». Группируя и
комбинируя эти элементы в систему, объединяющую высшие ценности русской
культурной традиции, он создает мифологический образ - воплощение этих
ценностей.
Сформированный образ-миф теперь уже сам несет функцию хранения и передачи
тех культурных ценностей, что послужили основой для его создания. Миф,
обладая огромной силой внушения, предписывает безусловное почитание тех
идеалов, на которых он основан.
Для дореволюционной школы таковыми, безусловно, являются представления о
культуре и культурности, воспитанные православным мировоззрением. Культура
- путь к нравственности, духовности, «просветлению души». Такое
представление - основа для мощной, объединяющей нацию традиции. Ценностям,
связанным с достижениями разума, точнее, рассудка, в этой традиции
отводится значительно более скромное место.
Второй фрагмент - «Значение Гончарова» А.А. Зерчанинова - в определенном
смысле продолжает традицию. Снова мы видим, что функция этого текста - не
столько передача информации, сколько создание определенного образа,
внушение, эмоциональное воздействие. Об этом говорит уже заложенная в
названии метафора: здесь «значение» - разумеется, не «то, что данное
явление, понятие, предмет значит» в прямом смысле, то есть, обозначает.
«Значение Гончарова» - это его важность, роль, значительность (ценность).
Подобное словосочетание суггестивно: Гончаров уже помещен в систему
культурных ценностей, и последующие аргументы лишь конкретизируют априори
признаваемые заслуги.
Построение текста подчинено той же функции: в начало фрагмента вынесено
перечисление целого ряда имен, важность и значительность которых не
подлежит сомнению, причем как раз потому, что именно эти имена оказались
отобраны и объединены в систему культурной традицией. Имя Гончарова, как
элемент, включенный в эту систему, получает значимость как часть культурной
традиции. Имя Пушкина, как центральной, ключевой, системообразующей фигуры,
несет здесь наибольшую смысловую нагрузку. Созданный всей предыдущей
традицией мифологический образ - воплощение всех высших ценностей -
придает значимость тем, кто помещен в его орбиту. Не случайно здесь
выражение «солнце русской поэзии», окруженное целым «облаком» выразительных
коннотаций. Солнце - это и центральный элемент множества мифологических
систем, и светило, вокруг которого обращаются другие небесные тела и светят
благодаря тому, что на них льется его свет...
Таким образом, доказывая значимость Гончарова его принадлежностью к
культурной традиции, автор учебного текста очередной раз утверждает
ценность самой этой культурной традиции, а главная цель его - активное
вовлечение в ту же традицию читающего, учащегося. Именно таким видится
косвенный смысл неоднократно употребляемых в тексте слов «учеба»,
«учиться», «учитель», «учебник»... Главная цель двух столь разных школьных
текстов - в том, чтоб ученик усвоил, воспринял ту же систему ценностей,
культурную традицию. Можно сказать, что на это нацелена вся наша традиция
преподавания литературы как школьного предмета.

При выполнении задания особенно помогли следующие источники:
Барт Р. Миф сегодня (в понимании процесса формирования и функции
мифологических образов); Введение в структурный анализ повествовательных
текстов (поясняются многие понятия, относящиеся к структуре дискурса, очень
помогло упоминание тезисов из источников, не включенных в список, напр., из
Леви-Стросса); Риторика образа (замечания об анализе коннотаций).
Фуко М. Порядок дискурса (особенно фрагменты о сериях дискурса).
Эко У. Отсутствующая структура: Введение в семиологию (в данном случае
особенно пригодились замечания о значении коннотаций и устоявшихся
формулах, в целом обращаюсь к Эко как к образцу ясности мысли и изложения.)
Анна Кузнецова, 8-я португальская гр., р/г, 90 баллов

ЗАДАНИЕ ?1
ТЕКСТ 4. ПРОБЛЕМА НАЦИОНАЛЬНОГО ХАРАКТЕРА. ГОНЧАРОВ И МАРК ТВЕН

Первое, что мне бросилось в глаза еще до начала анализа текста А.Н.
Архангельского из учебника по литературе, - это несоразмерность заявленной
в названии темы «Проблема национального характера. Гончаров и Марк Твен» и
размера фрагмента (чуть более 140 строк). По-моему, чтобы избежать
профанации, такая серьезная тема требует значительно большего объема даже
для краткого изложения, или же предлагаемые автором заметки (не более!)
должны называться скромнее.
Далее. Почти сразу, уже во втором абзаце, автор позволяет себе совершенно
немотивированную бестактность по отношению к одной из сравниваемых сторон,
а именно к американской литературе («Не только русская, не только
европейская, но и американская литература второй половины XIX века решала
схожие задачи»), подчеркивая тем самым как бы третьесортность последней.
Возможно, это сделано им ненамеренно, но осадок у читателя (тем более
школьника) остается.
И наконец, последнее замечание, относящееся к вступлению. Полушутя («по
странному стечению обстоятельств») автор текста объясняет свой выбор
сравниваемых произведений («Обломов» И.А. Гончарова и «Приключения Тома
Сойера» М. Твена) тем, что действие в обоих романах происходит в городах с
одинаковым названием Санкт-Петербург. Но только города эти совершенно
разные: с одной стороны «грандиозный Санкт-Петербург, столица великой
Российской империи», а с другой - «маленький захолустный городок Санкт-
Петербург.на реке Миссисипи». Однако на этом «шутка» автора заканчивается:
такой намеренно неравнозначный выбор эпитетов («грандиозный», «великая» -
«маленький», «захолустный») предупреждает читателя, что заявленная в
названии текста очень серьезная тема «Проблемы национального характера .»
будет рассматриваться автором, мягко говоря, предвзято и поверхностно.
Итак, теперь о главном. Автор с первой же строки текста вводит понятия
«детского» и «взрослого», которые он считает ключевыми для вышеназванной
темы. Однако при этом он ограничивает их коннотативные значения весьма
узким руслом. «Детское» стремится, по словам автора, «воспринимать жизнь в
ее первозданной полноте», незамутненной «суетой и нуждами «взрослого»
существования», а «взрослое» может «допускать компромиссы, добиваться
практических результатов». С этим еще можно согласиться. Но дальше автор
фактически ставит знак тождества между введенным им понятием «детскости» и
искренностью и утверждает, что сохранение такой «детскости» в процессе
взросления - это основная черта русского национального характера.
Более того, объявив уже в первом абзаце изображение национального
характера одной из главных задач писателя-реалиста, автор текста начинает
«на скорую руку» конструировать русский национальный характер «со всеми его
достоинствами и недостатками»: возьмем «детскость» и искренность, разбавим
«душевностью и бесхозяйственностью», посолим «неприятием любой активной
деятельности», облагородим «духовной целью» и очерним «неумением
самостоятельно поставить перед собой такую цель». Даже если отвлечься от
того, насколько подобное «сооружение» соответствует характеру И.И.
Обломова, остается противоречие. Допустим, существует Нечто, называемое
русским национальным характером, но тогда, по утверждению автора, каждый
уважающий себя русский писатель должен его изображать в своих
произведениях. Почему же литературные герои так не похожи друг на друга?
Одно из двух: или русских национальных характеров великое множество, или
великие русские писатели забыли, в чем состоит одна из их главных задач.
Что касается американских писателей, то, по мнению автора текста, их
«исследование основ национальной жизни приняло совсем другие формы. Не
возвышенные, абстрактные и философские, а конкретные, бытовые, а подчас
даже юмористические». Поэтому выбрав Тома Сойера в качестве олицетворения
национального характера «молодой американской цивилизации», автор текста во
второй его части (составляющей более 70% !) очень подробно пересказывает
эпизод из романа М. Твена, в котором описывается поведение мальчика лет
шести-семи. Однако при этом не только введенного выше автором понятия
«детскость» не используется, но даже слова «детский» и «ребенок»
употребляются всего по одному разу, причем в отношении героев Гончарова, а
не М. Твена. Создается впечатление, что те коннотативные значения, которыми
автор наделил понятие «детскость» ранее, здесь не работают. По-видимому,
дети в Америке другие, недаром из каждого из них в дальнейшем получается
«честный и добрый малый . настоящий американец». Причем с понятием
«настоящий американец» автор связывает именно тот набор коннотативных
смыслов, которые определяются характером мальчишки по имени Том Сойер.
Том - это активность, бьющая через край, постоянный поиск приключений
(себе на голову). Главная доблесть его - ловкость и смелость, а основное
оружие - хитрость. Труд он воспринимает как наказание, а игру - как смысл
жизни. Настоящий враг для него - однообразие, обязательность и покой. При
этом все свои «грехи» он с лихвой искупает обаянием, добротой и сердечной
открытостью.
Но сколько мальчишек во всем мире, в том числе и в России, ведут себя
подобным образом и не подозревают, что тем самым «изменяют» своим
национальным характерам. И только прочитав учебник по литературе А.Н.
Архангельского, русские мальчишки узнают горькую правду о себе. Как им
повезло!

ЗАДАНИЕ ?1
ТЕКСТ 3. МИРОВОЕ ЗНАЧЕНИЕ КЛАССИЧЕСКОЙ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Сразу бросается в глаза несоответствие грандиозной темы («Мировое
значение русской литературы») и объема работы (всего 6,5 страниц!). Кроме
того, раскрыть ее автору так и не удается (или он этого и не собирается
делать?). В тексте говорится обо всем: о русском национальном характере, об
истории России, о проблемах, затронутых в произведениях русских классиков и
т.д. Однако долгожданного вывода - «в чем же состоит мировое значение
русской литературы?» - не следует. Автор лишь ограничивается списком
писателей, на которых она якобы повлияла без представления каких-либо
доказательств.
Статью следовало назвать не «Мировое значение русской литературы», а
«Мировая литература и русская»,т.к. основная задача автора -
противопоставить «своих» и «чужих», литературу русскую и всю остальную (
причем под термином « мировая» автор понимает только европейскую и
североамериканскую, т.е. обширную неправомерно сводит к этим двум).Это
противопоставление проявляется наиболее ненавязчиво на лексическом уровне.
По отношению к русской литературе автор употребляет местоимения 1 лица «мы»
и «свои» с существительным «нация», «родина» или прилагательным
«национальный», имеющими коннотативное значение сплоченности, общности, в
то время как к «мировой» - только местоимения 3 лица без коннотативно
нагруженных прилагательных, тем самым она представляется ее чем-то
разрозненным и чужим. На идейном уровне: отличительной чертой русской
литературы является «страстное стремление сочетать личное благо с благом
общественным», в «мировой» же - эгоистические цели. Такую бестактность
автор проявляет и по отношению к месту зарубежной литературы в истории: по
его мнению, она побеждена русской. На вопрос: «почему?» - он отвечает
нагромождением цитат.
Следует заметить, что текст статьи построен по принципу античных риторик:
его основная цель - убедить читателя в абсолютной своей правоте. Для этого
автор использует не вызывающие сомнения обороты («Я не преувеличу правды.»и
т.д.), с которыми читатель подсознательно соглашается и ему навязывается
уже как бы его мнение. Далее. Ссылки на авторитеты: Белинского,
Чернышевского, Добролюбова, Ленина, Энгельса, Маркса; на Горького целых 8
раз(!), а цитаты из Ленина и Горького помещены уже во введении и занимают
80% - давят своим авторитетом. Стиль текста украшен различными фигурами и
тропами. Метафоры(внутренние силы «оплодотворяли» литературу),
олицетворения( демократизм «вырос»), эпитеты («страстная борьба»), а также
прилагательные в превосходной степени или с оценочным значением
(«непревзойденный», «важнейшее», «величайший» и т.д.) снижают серьезность
поставленной проблемы.

Использованная литература:
1)Барт Р. Риторика образа. Мне помогла глава Риторика образа, особенно
анализ коннотации и области идеалогии, к тексту ?4
2)Барт Р. Введение в структурный анализ повествовательных текстов, помог
при написании комментария к тексту ?3, глава о функциях местоимений в
личной и неличной формах;
3)У.Эко Отсутствующая структура: Ведение в семиологию, также к тексту ?3
- о принципах античной риторики и о видах суждений
Анна Маломуд, отделение классической филологии, 90 баллов

Задание ? 1
Текст ? 2.
А. А. Зерчанинов «Значение Гончарова»
На мой взгляд, слово «значение» в данном тексте обладает двойственной
семантикой. Во-первых, оно может пониматься как назначение, применение,
функция: «Значение художественной литературы Гончаров определял примерно
так же, как и Н. Г. Чернышевский». Во-вторых, слово «значение» можно
истолковать как важность, ценность чего-либо. Для автора текста,
стремящегося навязать своему читателю марксистский взгляд на литературу,
«полезность» Гончарова и его романов состоит в том, что их можно
использовать как орудие манипуляции, истолковывая в нужном ключе (т. е. с
точки зрения классовой борьбы). Читатели же, в соответствии с авторским
замыслом, должны быть убеждены в том, что Гончаров чрезвычайно полезен для
них, так как его произведения учат их, «как не нужно жить, как нельзя
работать».
Для того, чтобы достигнуть поставленной цели - убедить читателя в
необычайной важности Гончарова и, подспудно, в правильности марксистко-
ленинской идеологии, автор стремиться придать образу Гончарова как можно
больше значительности. Для этого в тексте упоминается Пушкин, а также
всячески подчеркивается его влияние на Гончарова. Указание на Пушкина в
данном фрагменте воспринимается, по моему мнению, приблизительно так же,
как и ссылки на Ленина и Жданова - как обращение к чему-то неопровержимому.
Более того, при наименовании Пушкина используется давно ставшая штампом
цитата «солнце русской поэзии» - тем самым его авторитет постулируется как
нечто самоочевидное. С этой характеристикой - «солнце русской поэзии» -
связаны коннотативные значения величия, превосходства, исключительности,
что и позволяет автору достичь нужного эффекта.
Другое средство, с помощью которого в данном тексте пропагандируется
марксистско-ленинская идеология - акцент на словах «учебник», «учиться»,
«учитель». Во-первых, в таком настойчивом их употреблении можно усмотреть
скрытый перформатив - нужно воспринимать литературу как руководство к жизни
(«Чернышевский считал художественную литературу «учебником жизни»). Во-
вторых, акцент на слове «учебник» должен воздействовать на восприятие
читателем именно этот учебника, в котором помещен анализируемый нами
фрагмент. Предполагается, что школьник, проникнувшись уважением к самому
слову «учебник», будет считать все изложенное в данной книге непреложной
истиной.

Текст ? 3
А. А. Зерчанинов «Мировое значение русской литературы»
Можно заметить, что в данном тексте идеологическое воздействие на
читателя осуществляется за счет образов «своих» и «чужих» в русской
литературной истории. Критерий, по которому определяются оба типа -
классовая борьба. «Своими» оказываются писатели и литературные персонажи,
которые всецело ратуют за освободительную борьбу народа, а «чужими» -
противостоящие им. Примечательно, что во второй категории оказываются
только персонажи (например, Простакова, Скотин, Угрюм-Бурчеев и т. д.), но
нет ни одного писателя. Оппозицию «свои - чужие» в анализируемом фрагменте
можно понять и по-другому: превосходство русской литературы над
литературами других стран.
Большое значение в данной тексте имеет так называемый «мы-образ»,
создающийся личными местоимениями. В основном они встречаются в цитатах
(«Наша литература - наша гордость, лучшее, что создано нами . » и т. п.) и
имеют подчеркнуто торжественную окраску, реже - в авторском тексте и уже
без явной аффектации («Замечательную оценку . мы находим . »). Однако та
национальная гордость, которая передается личными местоимениями в цитатах,
передается и нейтральным употреблениям в авторском тексте. Например,
словосочетание «наша классическая литература» ощущается более напыщенным,
чем просто «русская литература». Таким образом, с помощью специально
подобранных цитат читателю навязывается определенная точка зрения.
Основные ценности русской литературной культуры тоже обосновываются через
их отношение к борьбе народа за освобождение. К примеру, для подтверждения
«глубины и широты постановки моральных проблем» упоминаются персонажи,
которые признавали преимущество общественного блага над личным, что как раз
характерно для коммунистической идеологии. Соответствующая антиценность -
стремление к личному обогащению - иллюстрируется образом Растиньяка -
дельца в западном буржуазном обществе. Таким образом, на различия между
русской и западноевропейской литературами X?X века проецируется
противопоставление социалистического и буржуазного лагерей эпохи железного
занавеса.
Также анализируемый текст демонстрирует определенный сюжет в русской
литературной истории. В нем можно выделить два важных этапа: ранний переход
к реализму вообще (см. сравнение «Евгения Онегина» и драм Гюго) и
установление социалистического реализма. Тем самым реализм признается
единственно верным литературным методом, а соцреализм - этапом, на котором
за русской литературой окончательно закрепилась «роль передового отряда
мировой литературы».
Нужное воздействие на читателя осуществляется с использованием различных
риторических приемов. Особую нагрузку несут эпитеты: в основном
возвеличивающие, утверждающие исключительность, высокую степень качества
(великий, необыкновенный, глубокий, блестящий, замечательный, горячий,
беспощадный и т. п.). При изображении отрицательных образов используются
противоположные по тональности определения - грубый, ложный, бессмысленный,
безнравственный, эгоистический и т.п. Особо стоит обратить внимание на
эпитет «мещанский», имеющий в тексте отрицательную коннотацию - это яркий
пример того, как зависит смысл употребляемого слова от идейной позиции
субъекта. Любопытно также, что восхваляющие эпитеты сводят на нет
заявленное в самом начале текста «разнообразие талантов»: из-за однотипных
определений, а также из-за метафор штампов («заплативший головой»,
«нашедший преждевременную смерть») и синтаксических параллелизмов
(например, абзац «Начиная с XVIII в., русская литература . ») перечисляемые
писатели и поэты кажутся совершенно одинаковыми. Будто бы они образуют в
ногу шагающую шеренгу...
Дабы придать своим словам больше убедительности и уверить читателя в
очевидности заявляемых тезисов, автор прибегает к цитированию. Текст
начинается ссылкой на Ленина, что так или иначе накладывает отпечаток на
последующие цитаты из других авторов (Горький, Белинский, Добролюбов) - она
как бы задает нужный угол зрения. Общие места - «высокие достижения»,
«передовой отряд», «знамя революции» и т. п. - включают русскую литературу
в общий контекст коммунистической идеологии.

При анализе вышеупомянутых текстов мне оказалась полезной работа М. Пеше
«Прописные истины» (III. Дискурс и идеология). Присутствующая в ней мысль,
которая, как мне кажется, отразилась в моих рассуждениях, состоит в том,
что идеология одновременно указывает и на то, что есть, и на то, что должно
быть - и в этом суть идеологического манипулирования.
Мария Медведчикова, 6-ая испанская гр., р/г, 90 баллов

Задание 1
А) Первый текст, который я бы хотела проанализировать - это фрагмент
"Пушкин как личность" из учебника В.В.Сиповского «История русской
словесности. Часть III. Выпускъ I. (История русской литературы XIX
столЪтiя».
Довольно непривычно читать учебник, изданный в 1910, который не «уже», а
«еще» полностью свободен от всех влияний, коннотаций и строгой
идеологичности советской эпохи. И в отрывке под названием «Пушкин как
личность» действительно рассказывается о Пушкине как о личности, вплоть до
прямого описания его характера. В этом фрагменте явно используется подход
биографической школы литературоведения, то есть значения и смыслы
произведений автора выводятся из описания его жизни и личности. И это
«гуманное» отношение к Пушкину, как к человеку, а не как к идолу, навсегда
закостеневшему в наборе клише и цитат (как это произойдет в более поздних
учебниках) безусловно подкупает читателя. Кроме того, нельзя не обратить
внимание на обилие оценочных эпитетов, которые автор щедро раздает, не
боясь быть заподозренным в субъективности. Однако можно заметить, что уже
видны первые штрихи мифологизации образа Пушкина, например, в описании его
миросозерцания сознательно часто используются слова с исключительно
положительными коннотациями (просветленность, любовь, душа, идеал, свобода,
правда). Во всех приведенных сравнениях Пушкин неизменно выигрывает, а
патетическая часть, посвященная любви к людям, к правде и свободе и вовсе
кажется сугубо учительной и моралистичной. Так формируется (действительно
необходимый) образ идеального «национального поэта», который не только
своими произведениями, но и всей своей судьбой отражал бы основные черты
русского народа (по версии автора учебника это те самые пушкинские
искренность, открытость, правдолюбие, многогранность, но неопределенность
души итд).
Данный текст предлагает смотреть на Пушкина не только как на автора
прекрасных произведений, но и как на «нравственное чудо». Так он сближает
объект своего повествования с читателем. Но и в то же время отдаляет их
друг от друга, возводя вокруг поэта «мифологическую стену», превращая его
из человека в нечто близкое к сакральному объекту или даже к мертвецу, о
котором можно говорить «либо хорошо, либо никак».
Как писал Р. Барт в своей работе «Миф сегодня»: «Миф тяготеет к
афористичности», и на мой взгляд это как нельзя лучше демонстрирует пример
Пушкина, произведения, которого, разошедшись на цитаты уже не адекватны
сами себе, трансформированы в виртуальный, мифологический дискурс. Однако
приходится признать, что без мифологизации представление о «великой
классической русской (или любой другой) литературе» в принципе невозможно,
ведь именно сознательная мифологизация превращает «современного писателя»
(статус довольно сомнительный) в «писателя-классика».
Второй выбранный мной фрагмент - "Значение Гончарова" из учебника А.А.
Зерчанинова и Д.Я. Райхина "Русская литература".
Этот отрывок подытоживает весь раздел, посвященный Гончарову,
следовательно, в нем должны содержаться какие-то наиболее важные, опорные
моменты для формирования представления ученика об этом писателе, некий «25-
ый кадр», способный навсегда вместить определенные факты и коннотации в
сознание читающего. Само заглавие «Значение Гончарова» звучит достаточно
претенциозно, такая формулировка подчеркивает, что Гончаров не только
однозначно признается великим писателем, но также дается негласное указание
на тот факт, что он не просто «был», но еще и «имел определенные
последствия», что его идеи были не только восприняты, но и развиты, то есть
его произведения не только существуют как эстетический объект, но имеют и
идеологическую функцию. Даже в семантике слова «значение», как мы замечаем
по ходу статьи, происходит смысловая подмена, если поначалу «значение»
интерпретируется как «заслуга», «ценность», то к концу статьи это уже
«значение» как «назначение», «функция». Это видно уже в определении
Гончарова через слова «автор Обломова» (подчеркивается особая важность
именно этого романа), то есть создателя «учебника жизни», которому должен
следовать советский читатель. Естественно, что именно на этом произведении
писателя делается усиленный акцент, именно его проходят в школе, потому что
«Обломов» при определенной интерпретации лучше всего демонстрирует «что
такое хорошо и что такое плохо». Если только немного упростить образ Ильи
Ильича, закрыть глаза на все его положительные черты, и даже на грустную,
но все же симпатию к нему автора (пусть и с долей жалости), то получится
как раз то, о чем говорит Ленин в приведенной во фрагменте цитате - удобный
«антигерой» для всеобщего осуждения. Роман превращается в «учебник» и при
этом чистая «эстетическая самоценность» романа практически не берется в
расчет.
Активное включение Гончарова в литературный контекст его эпохи тоже не
случайно. Упоминая современников Гончарова и их влияние на формирование
писателя, автор создает эффект «развернутого времени», подчеркивает
значимость периода. Частое приведение имени Пушкина (вкупе с неизбежным
клише «солнце русской поэзии»), фраза о том, что он «великий учитель»
Гончарова, сразу придает Гончарову значимости, неоспоримо включает его в
круг «правильных» русских классиков. Тема же «ученичества» в принципе как
нельзя более актуальна в тексте учебника по литературе. Но не только этим
можно объяснить обилие в отрывке таких слов как «учеба», «учебник»,
«учиться». И это подтверждают цитаты Жданова и Ленина, приведенные во
фрагменте, а так же сближение точки зрения Гончарова и Чернышевского на
роль романов как «школы жизни». Подразумевается, что «школа» эта необходима
не только детям, но и всему советскому народу, который должен «научиться
критически всматриваться в жизнь».
Заканчивается статья уже неприкрыто идеологичной фразой. Что ж, все к
тому и шло. Но в любом случае советскую трактовку творчества Гончарова и в
частности романа «Обломов» нельзя назвать абсолютно неправильной, она
удобна, функциональна, не беспочвенна и продиктована требованиями времени.
Б) Какие именно из освоенных теоретических текстов оказались полезны при
выполнении задания
В написании этой работы мне помогли в первую очередь подходы и техники
анализа, демонстрировавшиеся в лекциях. Также лекционный курс дал
необходимую базу знаний для адекватного чтения и понимания теоретических
текстов, курс семиологии значительно облегчил чтение первоисточников,
приведенных в списке литературы. Из самого списка наиболее полезной
оказалась для меня работа Р. Барта «Миф сегодня», потому что миф,
мифологизация - это то, с чем мы так или иначе сталкиваемся каждый день,
то, что во многом формирует современное сознание, и, на мой взгляд,
анализировать художественные тексты, не привлекая этих понятий, довольно
сложно. А также статья «Риторика образа», в которой наглядно и подробно
демонстрируется структуралистский подход к анализу явлений (причем не
только текстов) и дается легко воспринимаемый пример разложения образа на
мельчайшие детали. Работы Мишеля Фуко также мне помогли в работе над
анализом отрывка из учебника Сиповского, для прояснения соотношений между
личностью, автором и дискурсом.
Юлия Милоградова, 7-ая испанская гр., р/г, 90 баллов

Задание 1.
В.В. Сиповский «Пушкин как личность».

В этом фрагменте главы о Пушкине автор создает идеал, символ не только
русской литературы 19 столетия, но и всей русской культуры в целом. Он
ставит Пушкина выше всех современников, опираясь не на анализ его
творчества, а на созданный им самим возвышенный образ. Все цитаты из
произведений Пушкина используются, для того чтобы подтвердить основную
идею: Пушкин - прежде всего личность, не ограниченная никакими
идеологическими рамками, руководствующаяся только «любовью к мировому
порядку», «любовью к жизни». Фрагмент написан высоким, почти поэтическим
языком, много оценочной лексики («замечателен не только как писатель»,
«широкая, возвышенная душа»), контрастных эпитетов. Причем поэтичность
создаваемого образа достигается в том числе и постоянным
противопоставлением Пушкина и других авторов. Жуковский, Лермонтов, Байрон
- писатели «односторонние», тогда как Пушкин обладает «свободой мысли» и
«не берется учить» читателей, как Гоголь. Само слово «личность»
приобретает положительный оттенок. Кроме того, фрагмент полон красочных
развернутых метафор («То они говорили только о "возвышающем" обмане, т. е.
том, который подымает человека в область "идеалов", ведет в область красоты
и истины - область, которой на земле, пожалуй, и не отыщешь»),
метафорических эпитетов («неумирающее стремление к свободе»). Более того,
можно сказать, что автор использует поэтический синтаксис: градации
(«общество, которое давило его личность предрассудками, злобой,
политическим гнетом»), анафоры («Оттенки её [любви] не поддаются учету: и к
друзьям, и к женщинам, и к молодежи, и к природе, и к Богу, и к императору
Николаю, и к декабристам он сумел отнестись любовно»).
Одним словом, появляется некий миф о Пушкине, некий обобщенный идеальный
образ, который как раз и не дает увидеть личность самого Пушкина, раскрыть
которую так стремится автор. Он ставит перед собой высокую задачу -
показать, что именно сила духа этого человека сделала его своего рода
символом, но добивается прямо противоположного эффекта. Созданный им образ
обезличен. В этом фрагменте раскрывается личность самого автора,
прослеживаются черты эпохи, в которой он жил. Сиповский противопоставляет
две «тенденции» - реализм и идеализм. Под реализмом он понимает
«художественную правду», которую воспевал в своих произведениях Пушкин,
идеология же ограничивала свободу поэта, его стремление выразить свою
личность. Здесь можно проследить результат влияния идей Белинского (и
некоторых других литературных критиков второй половины 19 века), который
одним из первых выделил два направления в литературе. Но уже в 19 веке
реалистическая литература прежде всего обращалась к социальным аспектам,
проблемам общества, а это приводит как раз к тому, что Сиповский ставит
перед Пушкиным задачу, которую, возможно, преследовал в собственном
творчестве, он уже не различает «художественную» правду и «жизненную», то
есть в свою очередь навязывает Пушкину новую идеологию. Такой идеологией и
становится «свободомыслие», «многогранность души». Можно сказать, что
автор, пытаясь доказать, что Пушкин стоит как бы вне всяких идей, все
всякой идеологии, а значит над любой эпохой, создает собственный образ
писателя, порожденный в том числе характером того времени, в котором живет
и пишет он сам.
Если следовать методу анализа, предложенному Бартом в статье «Введение в
структурный анализ повествовательных текстов», можно заметить, что
структура данного фрагмента подтверждает идею, обратную той, что стремился
доказать автор. Невозможно отделить личность, психологию повествователя от
конкретной ситуации, в которой ведется повествование. Автор пытается
продемонстрировать, что писатель может творить вне каких-либо ограничений,
накладываемых обществом, обстоятельствами. Цитаты из произведений Пушкина
приводятся не в хронологическом порядке, а соответственно логике развития
повествования. Соответственно идее Барта, внутренняя хронология
повествования, логика его построения очень важны для понимания основной
мысли, заложенной автором. Фрагмент начинается словами «Пушкин замечателен
не только как писатель, но и как человек, как личность», а заканчивается
утверждением внутренней свободы писателя от каких бы то ни было
литературных и общественных течений в «эпоху николаевской России, с ее
формализмом». Можно сказать, что повествование как бы «сужается» от начала
к концу, от мыслей о вневременных, «вечных» ценностях до описания
конкретной политической ситуации в России первой половины 19 века. Таким
образом, идея, чуждая по сути тому, что стремится доказать в своей работе
автор, подтверждается именно тем, что помогает проанализировать его
собственный текст.

А.А. Зерчанинов, Д.Я. Райхин «Значение Гончарова».

Название фрагмента статьи - «Значение Гончарова» - заставляет ожидать от
текста в первую очередь оценки литературного труда этого автора в пределах
культуры, к которой он принадлежал. Однако можно утверждать, что цель
отрывка состоит в нарушении созданного горизонта ожидания.

Хотя существенная часть текста написана так, словно она представляет собой
биографическую справку, сходство это поверхностно: излагаются не факты
жизни Гончарова - описывается процесс его литературного становления, в то
время как все упоминания о нём самом отвлечённы и малосущественны
(литературная деятельность продолжалась несколько десятилетий, был
студентом, свободно владел тремя иностранными языками). Эта цепь обобщений
позволяет сразу же мифологизировать образ Гончарова. То, что он назван
«автором Обломова», ещё больше усиливает это впечатление: важны только
самая общая (образованность, связь с двумя культурами, предпочтение одной
из них) и самая уникальная (написание романа) стороны его личности.

Мифологизируется и вся литература 19 века, причём этот век изображён единым
целым, одной эпохой - эпохой реализма. И если о реализме Пушкина нужно
писать отдельно, как бы подчеркивая, что этот период его творчества
наиболее существен, то другие упомянутые авторы вовсе не нуждаются в
подобных уточнениях: мифы о них (об их принадлежности к реалистическому
направлению и о гражданских темах в их сочинениях) настолько устойчивы, что
не может возникать никаких других интерпретаций. Барт писал, что миф - это
не идея, а форма, то есть важно не содержание передаваемого сообщения, а
то, каким способом оно передается. Клише, употреблённые в описании
«учителей» Гончарова («Горе от ума» - бессмертная комедия; «солнце русской
поэзии») сразу рождает в сознании читателей определенные ассоциации. Важно,
что трое упомянутых в самом начале авторов: Пушкин, Грибоедов и Лермонтов -
прежде всего поэты. Таким образом, возникает ещё одна линия
преемственности: не только от одного автора к другому, но и от поэзии к
прозе. Оказывается, что в процессе развития литературы наследуются не
только формальные признаки, но и идеи, и ученик - не просто ученик, а
именно преемник. Кроме того, согласно авторам статьи, из всего списка
продолжателей традиции Гончаров наиболее значителен, потому что все писали
«одновременно с ним».

Переход от первой, литературно-биографической части, ко второй становится
возможным, только когда формулируется основное понятие мифа о Гончарове -
понятие обломовщины. И здесь авторов текста вновь больше интересует не сам
герой романа, а миф о нём, созданный литературной критикой. Поскольку
вторая часть посвящена произошедшим изменениям и новой действительности, не
имеющей ничего общего с прошлым, в ней возможно рассуждать об обломовщине
только как о мифологеме: это явление с неизменным и универсальным смыслом и
преходящей формой. И этот миф необходимо вплести в миф о современности.
Цитаты из выступлений Ленина и Жданова употреблены не только из цензурных
соображений - это риторический приём, служащий актуализации старого
понятия, его приобщению к новому историческому и литературному контексту. И
если Ленин говорит собственно об обломовщине, то слова Жданова посвящены
борьбе с пережитками в целом (видимо, потому, что он нигде не упоминал
Гончарова), а аналогия, проведённая между взглядами Гончарова и взглядами
Чернышевского, служит предельному обобщению. Авторы сначала объясняют, как
вся литература и весь быт девятнадцатого века повлияли на формулировку
понятия обломовщины, а затем - как это понятие должно применяться ко всей
современной действительности, доказывая тем самым структурой всего
повествования свою мысль: Гончаров не только выразил всё то, чему его
научила традиция, но и передал это знание другой культуре. Он был и
«свидетелем» своей литературной эпохи, и «активным деятелем» (учеником и
учителем), и реципиентом мифа, и его создателем. Он застал весь
девятнадцатый век (от Грибоедова до Толстого) и стал связующим звеном между
культурами. Поэтому значение Гончарова, описанное в статье, это значение
прошлого мифа в настоящем.
Павел Миронов, 6-ая испанская гр., р/г, 90 баллов

Задание 1. Разбор текста ?3 (А. А. Зерчанинов, «Мировое значение
классической русской литературы»).
«Never trust the teller, trust the tale»
Lawrence

Статья Зерчанинова представляет собой идеологически односторонне
направленный текст, характерный для своего времени, который тем самым не
может считаться непредвзятой оценкой русской литературы, необходимой для
такого жанра, как очерк для школьного учебника.
Иллокутивная цель автора - навязать адресату-читателю точку зрения о том,
что вся русская культура 19 века - постепенное движение к отмене
крепостного права, а затем и революции посредством развития и
проповедования идеи свободы, освобождения. Статья построена на приеме
противопоставления двух точек зрения, противопоставления «своих» и «чужих».
При этом автор пытается привлечь адресата на свою сторону при помощи «мы-
образа», вводя в текст большое количество личных местоимений (в основном,
через цитаты): «наша литература», «наша гордость», «Пушкин - наша гордость»
и т.д. Автор создает патриотический «мы-образ», с которым не может не
соотнести себя читатель, относящий себя к русской культуре.
«Свои» и «чужие» противопоставляются яркими эпитетами, которые помогают
автору привлечь читателя на свою сторону и навязать ему свою точку зрения.
К «своим» автор текста относит многих великих деятелей русской культуры
(писатели Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Гоголь, Толстой, Тургенев,
Островский, Горький, композиторы Глинка, Мусоргский, Чайковский, художники
Репин, Брюллов, Крамской и многие другие), достижения которых он подводит
под свою идею развития России в 19 веке как движения к свободе, отмене
крепостного права, а затем и к революции. Не останавливаясь на
непосредственном рассмотрении произведений этих деятелей, он сводит
ценность их произведений к идеям «народности, гуманизма, социального
оптимизма и патриотизма», которые проповедует советская идеология.
Например, автор утверждает, что главная идея произведений Пушкина - идея
свободы, хотя, очевидно, что круг ключевых тем его произведений не
ограничиваются лишь одной темой свободы и освобождения.
Образы «своих» сопровождаются такими эпитетами и определениями, как
«величайшая гордость», «волшебный», «прекрасный», «изумительный»,
«замечательный», «передовой», «грандиозный», «мощный», «ослепительный».
В противопоставление им «чужие» (западная культура, буржуазия, с одной
стороны, и самодержавие и крепостное право в России 19 века, космополитизм
с другой) снабжены крайне негативными эпитетами и метафорами: «гнёт
крепостного права и самодержавия», «грубые крепостники», «жестокий век»,
«небокоптители», «мещанское счастье и эгоистическое благополучие» и,
наконец, цитата из Радищева «чудище, обло, озорно, огромно, стозевно и
лайай».
Вообще, для подтверждения своей точки зрения, автор приводит множество
цитат, которые, как правило, и служат источником ярких эпитетов -
высказывания Горького о русских деятелях культуры, патриотические заявления
Белинского и другие.
Таким образом, стилистическая доминанта (эпитеты, метафоры и цитаты,
работающие на противопоставление) текста играет ключевую роль для
иллокутивной цели автора.
Итого, схему восприятия текста можно представить так - в начале у
адресата-читателя складывается односторонний образ русской классической
литературы, навязанный автором, затем этот образ противопоставляется также
односторонне показанному образу зарубежной и мировой литературы, затем
делается вывод, что значение русской литературы огромно для мировой
литературы, доселе не знавшей стремления к «борьбе за общественный идеал,
страстное стремление сочетать личное благо с общественным». Статья
Зерчанинова «Мировое значение классической русской литературы» служит ярким
примером текста, показывающим механизмы воздействия на читателя и
убеждения.

Разбор текста ?2 (А. А. Зерчанинов, «Значение Гончарова»)

Данная статья Зерчанинова «Значение Гончарова» является еще более ярким
примером текста-пропаганды, «побудительного дискурса», чем «Мировое
значение классической русской литературы». В статье происходит подмена
смысла - вместо разговора о Гончарове, заявленном в названии, автор
навязывает адресату собственное отношение к «обломовщине», «как не нужно
жить, как нельзя работать».
Статью условно можно разделить на две части - 1) описание повлиявшего на
Гончарова литературного окружения и 2) непосредственно само «значение»
Гончарова.
Стоит заметить, что не приведена ни биография писателя (хотя бы краткая),
ни история его творчества (которое, кстати, автор ограничивает только
«Обломовым»), хотя это и должно быть присуще статье из учебника литературы.

Автор начинает с описания литературной эпохи, в которой жил Гончаров и
указывает, что Гончаров позаимствовал у великих писателей того времени. При
этом автор безосновательно трактует факты исключительно в целях развития
своей точки зрения: у «великого учителя» Пушкина Гончаров унаследовал
«пушкинский реализм», у Гоголя - «воспроизведение действительности во всей
истине», что затем выработало у него «критический подход к обломовщине».
Упоминая поэзию Пушкина, автор подразумевает «свою, родную» отечественную
литературу, которую Гончаров предпочел литературе Западной Европы (Бальзак,
Флобер, Диккенс), хотя и был с ней хорошо знаком и владел иностранными
языками.
Затем идет часть непосредственно о «значении» Гончарова. По сути, в этой
части речь идет вовсе не о Гончарове, а о «пережитках обломовщины» в нашем
быту. Автор сводит все творчество Гончарова к роману «Обломов», который
заключается, по мнению автора, в «изображении обломовщины», игнорируя
остальные идеи романа и всего творчества писателя.
Таким образом, «значение» Гончарова в рамках данной статьи в том, что он
первым критически описал явление «обломовщины», указал некий архетип,
который существовал и будет существовать и с которым, с точки зрения
коммунизма (и автора), необходимо бороться. Образ Обломова показывает «как
не нужно жить, как нельзя работать».
Разберем подробнее средства выразительности, которые автор использует для
убеждения адресата. Прежде всего, это обилие оценочных эпитетов и метафор
(«бессмертная комедия», «звезда поэзии», «солнце русской поэзии», «озарена
ослепительными лучами славы»), навязывающих читателю авторское отношение и
свойственных больше жанру публицистическому, нежели статье из учебника.
При этом автор использует прием противопоставления - чтобы доказать
неправильность «обломовщины», которая «мешает советским людям идти вперед»,
он приводит много средств художественной выразительности с отрицательной
оценкой («пережитки обломовщины», «лень», «неумение работать», «надо мыть,
чистить, трепать и драть»).
Как и в большинстве советских текстов, противопоставление это очень
яркое, не допускающее каких-либо сомнений о том, что хорошо, а что плохо,
что нужно делать, а что нельзя. Это навязывание точки зрения проникает во
все стили литературы - в том числе и в учебно-научный, в котором важна
объективность текста и фактов, и выражение мнения автора должно быть
сведено к минимуму.
Помимо метафор и эпитетов автор использует цитаты таких авторитетов для
советских людей, как Ленин и Жданов, как средство убеждения адресата (хотя,
например, у Жданова о Гончарове не говорится ни слова).
Таким образом, данная статья - пример подмены одного значения другим
(рассказ о Гончарове переходит в пропаганду против «пережитков
обломовщины») с целью убеждения адресата в навязываемой доктрине.

б) Указать, какие именно из освоенных теоретических текстов (см. список
обязательной литературы в конце страницы) оказались полезны при выполнении
задания; сформулировать, чем именно.

Прежде всего, литература и лекции оказались полезны не для чего-то
конкретного, а для создания общей картины и понимания структуры текста и
речевого акта, из которых я исходил, анализируя тексты.
Мишель Фуко «Что такое автор». Статья оказалась полезна как в плане
осмысления категории автора в целом, так и для осознания роли автора и его
точки зрения в данных текстах (а в них роль автора имеет решающее значение
- автор превращает очерк о русской литературы в пропаганду советской
власти).
Ролан Барт «Риторика образа». Информация о структуре знака и образа
помогла при разборе статьи «Мировое значение классической русской
литературы», а именно при выявлении образов «своих» и «чужих», «мы-образа».
Умберто Эко «Отсутствующая структура». Особенно помогли главы об
эстетическом и побудительном сообщениях и о риторике. Данные тексты
являются образцами «побудительного дискурса», пропаганды, составляющей
риторики, о чем пишет Эко.
Лекции. Сведения о строении речевого акта (локуция, иллокуция,
перлокуция), значение автора и адресата для речевого акта, понятие
дискурса, лекция о литературе как дискурсе.
Таисия Новичкова, 5-я английская гр., р/г, 90 баллов

А) 1) . В.В.Сиповский. «История русской словесности» (фрагмент "Пушкин
как личность").

В данном случае мы имеем дело с текстом из школьного учебника,
датированным 1910 годом, описывающим, как может показаться на первый
взгляд, основные черты натуры великого поэта. Однако при более внимательном
чтении можно обнаружить, что автор несколько идеализирует его характер,
описывая скорее гражданский образ Пушкина, каким он должен выглядеть в
глазах читателя, а настоящие личностные качества поэта остаются за гранью
исследования. Следовательно, можно смело утверждать, что этот текст
относится к идеологическим и подлежит дальнейшему дискурсивному анализу.
Начнем с того, что рассмотрим центральный образ статьи, которым, казалось
бы, является сам Александр Сергеевич Пушкин. Но, несмотря на то, что статья
озаглавлена «Пушкин как личность», повнимательнее приглядевшись к тексту,
мы понимаем, что в центре рассуждения вовсе не Пушкин, не реальный человек,
не его творческий путь или мировоззрение - в центре находится идеальный
социум, который лишь слегка прикрыт фактами из биографии поэта.
Уже в самом первом предложении данной статьи формулируются основные
качества, характеризующие мифологический образ «идеально социального»
Пушкина. Автор статьи утверждает что Пушкин «замечателен не только как
писатель, но и как человек», и это утверждение никак не обосновывается,
выступая в роли весьма личностной оценки, что вообще характерно для этой
статьи.
Все качества Пушкина, о которых говорит автор - «страстная натура»,
альтруизм, «стремление к свободе», правде - заведомо постулируются как
социальная модель поведения. Голос автора не терпит возражения, и когда он
называет Лермонтова, Жуковского, Байрона «односторонними», когда говорит о
лермонтовском «враждебном равнодушии к людям», несчастному читателю не
остается ничего иного, как согласиться. Такая убедительность речи
достигается через полное отсутствие риторических вопросов и других
конструкций, призванных воплотить неуверенность и сомнения автора.
Наоборот, коллективная воля постулируется четко и ясно, через короткие, но
емкие констативные высказывания («Его любовь чужда эгоизма» - и не
поспоришь), однородные перечисления, повторы («откровенность и искренность»
дважды), близкие однокоренные слова в пределах одного абзаца (любовь,
любовно, полюбил).
Адресат сообщения - школьник, чьи жизненные идеалы еще только
формируются, поэтому язык статьи довольно простой и доступный. Разделение
текста на абзацы делает его легче для восприятия, причем названия несут в
себе функцию дополнительного закрепляющего утверждения - любовь к людям,
любовь к свободе, любовь к правде.
Интересно было бы заметить, что о некоторых фактах жизни Пушкина, которые
все-таки встречаются в тексте, повествуется в прошедшем времени, в то время
как при переходе на описание социального идеала время соответственно
меняется на настоящее, перенося читателя из мира поэта в мир собственного
непосредственного гражданского долга. (Пушкин замечателен. Его любовь чужда
эгоизма. Он чужд даже зависти.) Это утверждение, конечно, не является
однозначно верным для всего текста, но кое-где этот контраст форм
действительно заметен.
Дополнительную экспрессивность и эмоциональность (а, следовательно, и
дополнительную убедительность) придают тексту фразеологизмы (красной
нитью), метафоры (ради этой правды он казнил Онегина), атрибутивные
словосочетания (страстная натура, вдохновенные звуки) и стилистически
маркированные синтаксические конструкции (отличаясь необыкновенной
впечатлительностью, он.; обладая широкой, всеобъемлющей душой, он.).
Все это обилие лингвистических приемов призвано создать модель для
подражания, сконструировать образ человека-носителя всех ценностей русской
культуры и, что наиболее важно, внушить читателю желание соответствовать
этому образцу.
Давайте рассмотри сей «идеал» поподробнее: гражданин должен быть
откровенен и искренен(чтобы ничего не утаивал от государства), он должен
«хорошо себя чувствовать в обществе разных друзей» (кому нужен гражданин-
декадент, отрицающий социальную активность?), особенно важна для гражданина
любовь к людям (правильно, ведь социум держится на взаимодействии
индивидов), любовь к «мировому порядку», «управляющему земной жизнью» - и
вот это требование, на мой взгляд, является центральным.
Почему же в тексте выражены именно эти установки? Как мне кажется,
причина в том, что политическая обстановка, сложившаяся к 1910 году в
Российской Империи, была крайне неустойчива, поэтому царская власть
пыталась провести демократические реформы, вовсю пропагандировала
миролюбие, призывала не бросаться в крайности («Пушкин не сделался
фанатиком») - таким образом, социальный аппарат пытался удержать народ от
неотвратимо надвигающегося бунта - революции.

2) А.А. Зерчанинов, Д.Я. Райхин. "Русская литература" (фрагмент "Значение
Гончарова")

Совершенно другое идеологическое наполнение мы видим в статье «значение
Гончарова». Прошло почти полстолетия с того момента как новый социальный
аппарат - коммунизм - пришел на смену старым «царевским» установкам.
В этом отрывке из школьного учебника описывается значение Гончарова -
его значение для воспитания добропорядочной социалистической молодежи, его
значение для ниспровержения дворянских идеалов прошлого, его значение для
современности - значение, к которому Гончаров вовсе и не стремился.
Повествуя об Обломове, центральном персонаже «наиболее популярного
произведения» Гончарова, автор находит именно те черты главного героя,
которые ему выгодны для подтверждения своей коммунистической точки зрения,
поэтому его характеристика Обломова - праздный ленивый мечтатель - выглядит
крайне односторонней. Мне кажется, что вряд ли эта характеристика совпадает
с мнением самого Гончарова, ведь он нигде в романе не утверждал прямо или
косвенно свою неприязнь к Обломову, скорее наоборот, писатель относился к
своему герою с пониманием и некоторой долей сочувствия. Но автору этой
статьи невыгодна такая точка зрения, поэтому он в некоторой степени
подстраивает произведение под свою концепцию.
Говоря в общем и целом, для литературы советского периода (особенно для
литературы данного (школьный учебник) и схожих жанров) весьма характерно
искажение реального текста для самоутверждения системы: читатель формирует
свои моральные устои через литературу, через подражание «идеалу» и
отречение от «антигероя», поэтому система ненавязчиво указывает читателю,
где ему искать названный идеал и что ему надо делать, чтобы ему
соответствовать.
В этом отрывке автор - а через него система - использует очень
действенный способ воздействия на читателя:
1)пристыдить - для этого приведена цитата из доклада Ленина, в котором
оратор, несомненно обладавший большим риторическим талантом, рассказывает о
том, что современного гражданина надо «мыть, чистить, трепать и драть,
чтобы какой-нибудь толк вышел»
2)вдохновить - автор ссылается на слова А.А.Жданова «мы изменились и
выросли вместе с теми величайшими преобразованиями, какие в корне изменили
облик нашей страны»
3)призвать к действию - «мы должны бичевать пережитки вчерашнего дня», по
словам того же Жданова.
Центральными словами всей статьи, возможно даже всей коммунистической
литературы, являются слова «мы должны». Этот «императив» повторяется в
статье несколько раз, переводя текст из жанра школьного учебника в жанр
агитационной публицистики. При этом всё, что мы должны - не лениться, не
мечтать о несбыточном, учиться и работать - как бы вкладывается в уста
Гончарова.
Огромное количество публикаций, косвенно ил напрямую внедряющих
социальную идеологию, было издано в годы советской власти, и эти публикации
сыграли огромную роль в рождении коллективной воли, социальной идеологии,
крепко укоренившейся в умах граждан.
Б) В выполнении этой работы мне помогла работа Льва Гудкова и Бориса
Дубина «Литература как социальный институт», так как в ней изложены основы
социологического понимания литературы и ее места в обществе, значения
литературных канонов и традиций для существования литературы как
социального института, основные роли в системе бытования литературных
текстов (писатель, критик, литературовед, издатель, книготорговец, читатель
и их специфические трактовки литературы) и описаны функциональные типы
построения и восприятия литературных текстов массовой популярности.
Также полезной для выполнения этого задания была книга Джона Остина
«Слово как действие» (или «Как производить действия при помощи слов»),
потому что именно Остин ввел разграничение констативных и перформативных
высказываний, обозначил понятия локуции, иллокуции и иллокутивной силы,
перлокуции.
Матвей Сапегин, 9-ая нидерландская гр., р/г, 90 баллов

I
Читая и разбирая текст Сиповского, я не мог не заметить, сколь
субъективно отношение автора к Пушкину. Он будто стремится сделать себя
современником Пушкина, пишет о нем, как о человеке хорошо знакомом, даже
родном. Рассматривая и анализируя некоторые стороны пушкинского характера,
автор не задается вопросами, а дает прямые, неопровержимые ответы,
констатирует факты («он слишком подчинялся воздействиям извне»), причем он
не всегда восхваляет Пушкина, он указывает и на его недостатки, слабости.
Другими словами, он хочет представить Пушкина не бездушным портретом в
учебнике по словесности, а человеком из плоти и крови, действительно
жившего, чувствовавшего, творившего.
Стараясь как можно больше сблизиться с предметом своих рассуждений, автор
открыто включает цитаты из стихотворений русского поэта в свою речь («он
все-таки хочет жить, «чтобы мыслить и страдать», «Отличаясь необыкновенной
впечатлительностью, всегда "преданный минуте"»). Отношение его к Пушкину
прослеживается и через эпитеты. «Откровенный», «искренний», «великий» -
такие определения употребляет Сиповский, когда пишет о Пушкине. Это не
слова равнодушного созерцателя, это прямое отношение, чувство, эмоции.
Сиповский восхищенно называет Пушкина «певцом земли и правды». Используя
различные языковые средства (эпитеты, метафоры), он вводит читателя в
определенный контекст. Он представляет нам поэта, как некий нравственный
идеал, восхищается им и превозносит его над другими («он так существенно
отличается от таких, например, односторонних писателей, как Жуковский,
Лермонтов, Байрон и под»).
Через композицию статьи автор конструирует в мыслях читателя образ поэта,
выделяя сперва одно его духовное качество - «любовь к людям», - как
доминанту, и затем выводит из него другие - любовь к жизни, свободе,
правде. Автор как бы с тыла подходит к творчеству поэта, пытается сначала
узнать его как человека, а уже потом, основываясь на сведениях о его
характере, обосновать и утвердить главную, как ему кажется, черту его
творчества - свободолюбие. Бесспорно, рассуждая о личности Пушкина, автор
ссылается и на его стихи, но для него это в первую очередь факты, изречения
поэта, а не произведения, объект литературоведческого анализа. Он приводит
их, как аргументы, не разделяя образ автора и образ Пушкина: то, что пишет
поэт в своих стихах, и является для Сиповского его «прямой речью».
И все же, несмотря на тот живой образ Пушкина, который формирует автор в
своей статье, это только образ, форма, которая не может пустовать, которая
притягивает смыслы. Несомненно, что автору Пушкин предстает неким
нравственным идеалом, недосягаемой высотой, к которой все, а особенно
ученики гимназий и училищ, должны стремиться, примером того, каким должен
быть человек. Весьма возможно, что автор намеревался внушить читателю такое
прочтение образа Пушкина и специально подбирал художественные средства,
наиболее подходящие для этой задачи. Может быть, он и не имел такой
интенции, но его восприятие Пушкина как необычайно духовной личности просто
не могло не проявиться в тексте, не могло не заполнить ту форму, которая
тут же стала простым означающим для более широкой идеи - мифа, мифа о
Пушкине, одного из самых живучих и влиятельных мифов русской культуры.
Пушкин действительно был человеком из плоти и крови, он ошибался и,
временами, проявлял слабость, но это уже не имеет значения - «личность
Пушкина» уже давно отделилась от человека Пушкина, стала концептом и
закрепилась в таком виде во всех учебных программах, а через них - в
головах простых людей. Статья В. В. Сиповского как раз и отражает одну из
ступеней развития этого мифа.


II
"Оно [имя] больше, чем просто указание, жест, - чем просто направленный
на кого-то палец. До известной степени оно есть эквивалент дескрипции.
Когда говорят "Аристотель", то употребляют слово, которое является
эквивалентом одной или, быть может, целой серии определенных дескрипций
наподобие таких, как "автор Аналитик", или "основатель онтологии" и т.д. Но
мало этого: имя собственное не только и не просто имеет значение" - пишет
М.Фуко об имени автора в своей статье "Что такое автор".


В статье «Значение Гончарова» Гончаров и предстает эквивалентом одной
дескрипции - автор «Обломова», о других произведениях писателя авторы и не
упоминают. Почему же? Дело в том, что роман "Обломов" «пользуется и
пользовался особой популярностью», то есть, грубо говоря, простые советские
люди его читают. Именно «советские», поскольку невозможно отрицать то, что
на авторов учебника повлияла эпоха, к которой они принадлежали, эпоха,
когда идеалы коммунистического мировоззрения ставились выше всех прочих.
Необходимо было по-новому интерпретировать русскую литературу, преподнести
литературные образы и идеи читателю так, чтобы они вписались в контекст
советской идеологии. Именно этим и занимаются авторы в приведенном отрывке.
Они как бы отвечают на вопрос: «Какую пользу может принести прочтение
«Обломова»?» Гончарова простому советскому человеку?» "Значение Гончарова",
таким образом, это и есть та роль, которую писатель играет в системе
советского мировоззрения.


Каким же образом авторы доказывают необходимость Гончарова для советской
культуры?


Во-первых, они ссылаются на общепризнанные литературные авторитеты (Гоголь,
Пушкин). Они пишут, что "строгость и чистота поэзии Пушкина" сделали
русского поэта "великим учителем" для самого Гончарова, равно как и
"влияние натуральной школы Гоголя" помогла Гончарову стать зорким
бытописателем. Развивая тему преемственности, авторы ставят Гончарова на
одну ступень с Гоголем и Пушкиным, пробуждая тем самым в читателе интерес и
уважение к его произведениям. Само сравнение с Гоголем и Пушкиным есть
признание за Гончаровым права быть прочитанным и изученным.


И все же этого мало. Необходимо выявить неявные связи произведений
Гончарова с коммунистической идеологией. Этой цели служит цитата из трудов
В.И. Ленина, осуждающего в одной из своих речей Обломова, как человека,
который "все лежал на кровати и составлял планы". Таким образом, роман
«Обломов», как основное произведение Гончарова, надо отметить, предстает
негативным примером того, «как не нужно жить, как

нельзя работать». Именно в этом и заключено «значение Гончарова».

Идеалы любой идеологии, коммунистической в том числе, должны прививаться
человеку с самого детства, и главное средство здесь - это школа. Слово
«учебник», так часто встречающееся в приведенном отрывке, подразумевает
авторитетность, бесспорность, фундаментальность. Его частое употребление
призвано на подсознательном уровне воздействовать на читателя, закрепить
все то, о чем говорится в статье, как истину, аксиому, «правило».

При разборе, прочитанных текстов, очень полезной и интересной я нашел
статью М.Фуко «Порядок дискурса», которая помогла мне гораздо полнее
рассмотреть и понятие дискурса и текста(следовательно тоже). А статья «Что
такое автор» раскрыла передо мной новые грани понятия автора, по-новому
воспринять его. Статьи Р.Барта, которыми я пользовался при разборе 1
текста, помогли мне при анализе понятий «мифа», «мифологизации».
Дарья Сорокина, 2-я французская гр., р/г, 90 баллов

А.А. Зерчанинов, Д.Я. Райхин. "Русская литература" (М. "Просвещение" 1955-
1965) (фрагмент "Значение Гончарова", подытоживающий главу о Гончарове -
СС. 67-68)

Данный отрывок представляет собой параграф из известного школьного
учебника по литературе периода 60-х годы XIX века - начала XX века. Статья
завершает главу, посвященную Гончарову в данном учебнике, а, следовательно,
имеет целью обобщить и подытожить знания о писателе. Специфика жанра
школьного учебника определяет место данного текста в системе дискурса.
Согласно Фуко существует своего рода разноуровневость дискурсов, то есть «
дискурсы, которые "говорятся" и которыми обмениваются изо дня в день,
дискурсы, которые исчезают вместе с тем актом, в котором они были
высказаны; и есть дискурсы, которые лежат в основе некоторого числа новых
актов речи, их подхватывающих, трансформирующих или о них говорящих,-
словом, есть также дискурсы, которые - по ту сторону их формулирования -
бесконечно сказываются, являются уже сказанными и должны быть еще сказаны».
Очевидно, что статья из учебника по литературе относится к третьему типу
дискурсов, так как она направлена на формирование представления о жизни и
творчестве писателя у многих поколений школьников, она претендует на некую
универсальность и предполагает повторяемость текста в определенной среде,
среде «обучающихся».
Поскольку текст имеет конечной целью изучение «значения» Гончарова, его
можно отнести к группе «учебных», то роль и позиция автора имеют огромное
значение для его правильного восприятия. При этом автор понимается не как
говорящий индивид, который произнес или написал текст, но как «принцип
группировки дискурсов, как единство и источник их значений, как центр их
связности». То есть установка автора, его личная позиция и отношение
должны быть максимально объективны, наиболее точно отражать реальную
действительность, чтобы соблюсти специфику жанра школьного учебника. Для
анализа становится важным отдельное высказывание, тот язык, который
выбирает писатель. Он прибегает к цитированию, используя авторитетнейшие на
тот момент источники: доклад Ленина, выступление А.А.Жданова. Делается
вывод, что образ Обломова чрезвычайно важен в «борьбе за новые формы
коммунистического труда». Это позволяет вписать данный текст в определенный
культурный и социальный контекст, что важно для дискурса.
Из названия ясно, что свою задачу автор видит в определении «значения»
Гончарова. Что подразумевается под значением? Для автора важно создать
определенную систему координат, где место каждого писателя будет более или
менее ясно определено. Согласно У.Эко автор целенаправленно создает
определенную структуру своего дискурса. Именно поэтому он определяет
литературное окружение Гончарова, перечисляет его современников-писателей,
как русских, так и зарубежных, тем самым определяя отношения Гончарова-
личности к каждому из писателей. Таким образом, кто-то удостаивается
отдельного упоминания, а кто-то просто перечисляется наряду с остальными.
Такой выбор не случаен, все это делается с цель создания представления о
«величине значения» каждого писателя.
Автор упоминает Пушкина и называет его «солнцем русской поэзии», довольно
устоявшейся формулировкой. Но в контексте данной статьи она несет на себе
дополнительную нагрузку. Подсознательно близость к солнцу воспринимается
как близость к чему- то божественному, большую освещенность, то есть
приближение Гончарова к солнцу русской поэзии означает его талант, его
освещенность. Такое коннотативное восприятие также служит определение
значения Гончарова. Близость к солнцу Гончарова делает его еще более
выдающимся. Ведь солнце излучает свет, а значит больше света и,
следовательно, таланта и значения получает тот, кто находится ближе.
Учебник, по сути, является вторичным дискурсом, так как представляет
собой развернутый комментарий к тестам основным, имеющим важное значение
для культуры данной системы. В тексте часто встречаются слова «учеба,
учение». Автор таким образом пытается постулировать важность учебы и самого
процесса обучения. Таким образом, текст несет еще и мотивирующую функцию.

В.В.Сиповский. «История русской словесности. Часть III. Выпускъ I.
(История русской литературы XIX столЪтiя» (Спб.: Изданiе Я. Башмакова,
1910) (фрагмент "Пушкин как личность", завершающий главу о Пушкине)\

Данный отрывок ставит своей целью рассказать о замечательной личности
Пушкина. Автор изначально постулирует высшее совершенство Пушкина как
гармонично развитой личности. Причем автор довольно резок в своих суждения,
ведь не часто в учебниках пишут, что Байрон, Лермонтов и Жуковский -
односторонние писатели. Даже несовершенства и недостатки Пушкина
постулируются как необходимая часть личности, как черты гения. Заметно
восхищение автора, которое передается и в синтаксических конструкциях, в
лексике и построении текста (большое количество конструкций с однородными
членами, часто с градационным эффектом).
Он становится примером для подражания, потому что он воплощает собой то,
что общественное мнение считает духовным и образцовым, а именно
многогранность души, любовь ко всем людям и т.д. Высшая нравственность
напрямую связывается с христианским миропониманием человеческого долга.
Культурный, развитый, цивилизованный человек на примере Пушкина
постулируется как человек, живущий по христианским законам. Можно
сказать, что по Фуко, автор следует определенному ритуалу, отождествляя
нравственное совершенство личности с его верой. Автор мыслит в рамках
определенной системы, где религиозное восприятие человека и мира - одно из
главенствующих.
Из данного текста можно сделать вывод о том, какие представления есть у
автора о понятии культуры. Ей свойственна иерархическая преемственность,
сила традиции. Образ Пушкина сильно идеологизируется. Он, как
талантливейший писатель, представляется идеалом светского интеллигентного
общества и как человек, который всегда любил Бога, становится примером для
каждого христианина. Учитывая целенаправленность данного текста (обучающая
функция), можно сказать, что образ Пушкина мифологизируется. В голове
школьника становится неким безликим носителем всего культурного.
И, несмотря на такое восторженное описание личности Пушкина, автор
стороной обходит некое сугубо личностное, волевое начало. Становление
личности писателя происходит из-за его всеобъемлющей христианской любви, а
не путем волевой работы над собой. В центре картины мира, которую рисует
данный текст, стоит человек, слитый с Богом, а не человек как
преобразователь, ценный сам по себе.

Из представленных на сайте источников, мне больше всего помогли работы
Фуко М. «Порядок дискурса», « Что такое автор?» и Эко У. «Отсутствующая
структура: Введение в семиологию».
Инна Якушина, 5-я английская гр., р/о, 90 баллов

Задание ? 1.
а).Анализ. А.А. Зерчанинов, Д.Я. Райхин. "Русская литература", фрагмент
"Мировое значение классической русской литературы".

Зерчанинов, автор отрывка из учебника по русской литературе, выстраивает
четкий сюжет ее развития: всё, что было до Великой Октябрьской революции,
было именно для того, чтобы она осуществилась. Еще в 18 веке писатели
(например, Радищев) ощущали необходимость перемен, которые должен был
принести и, по его мнению, принес новый государственный строй. Вся история
литературы построена по принципу градации(чем ближе 1917 год, тем ближе
литература к нужной тематике): Пушкин, опередивший в реализме Запад, -
Гоголь и писатели 2 половины 19 века с их критическим реализмом («протест
против жизненных уродств», создание героев и антигероев, внесение
«утверждающего начала в литературу», иллюстрация борьбы за лучшее будущее)
- Горький (как начинатель новой литературы социалистического реализма).
Современное автору положение дел оценивается как небывалый расцвет, русская
литература воспринимается как «передовой отряд мировой литературы»,
«ведущая литература мира», ставшая таковой благодаря тому, что все
предчувствовала и своим развитием содействовала приходу Октябрьской
революции.
Так, базовые ценности определены исключительно в контексте
освободительной борьбы: «идейность», «народность», «гуманизм», «социальный
оптимизм» и «патриотизм». Антиценности же (погоня за личной выгодой, к
примеру) нужны для критического изображения действительности и последующего
искоренения их. Таково же соотношение героев и антигероев (причем ими могут
быть как персонажи, так и исторические личности). Герой - это искатель
правды, мечтающий о счастье для своего народа, зачастую жертвующий своей
жизнью ради него. Для антигероя не нужно благополучие народное, чтобы быть
счастливым. Он не хочет принимать участие в тяжелой социальной борьбе. Так,
образ «своих» тесно связан с образом «герой» (автор, как свойственно людям
того времени, согласен ставить перед собой исключительно высокие планки), а
«чужой» - с «антигероем» (два полюса: крайне положительный и крайне
отрицательный). Отсюда и формируется «мы-образ»: «мы-герои», которые прошли
долгий путь, победили и теперь торжествуем свою победу. «Мы» - это и автор
учебника, и персонажи, и писатели, и читатели, которые осознают и цену, и
величие сделанного и с великим оптимизмом смотрят в будущее, которое теперь
ближе, чем когда-либо. «Мы» - дети, внуки и, конечно, отцы героев, навеки
связанные общей борьбой.
Стиль текста публицистический (обусловлен и выбором жанра - статья в
учебнике). Высокий пафос достигается за счет обильного использования
риторических вопросов, терминов и конструкций, встречающихся повсеместно в
общественно-политическом дискурсе и ставших своеобразными штампами. Так,
эти тексты объединены не только идейно, но и стилистически, дабы
подчеркнуть единство пишущих в журналах, газетах, учебниках(это самое «мы»)
на всех уровнях. Эпитеты и метафоры, как и синтаксис, подчеркивают
стремительность письменной речи, дабы и на формальном уровне читатель
почувствовал динамику этого времени: «мощный толчок», «страстная борьба»,
«движущая сила», «назревали», «оплодотворяли», «богатырская, неисчерпаемая
сила», «подземный гул приближающейся революции». Риторическими вопросами
автор часто освобождает себя от последовательного объяснения того, что
утверждает («Но какой чуткий отклик мы находим у автора «Записок
охотника».» - а какой, не говорит). Не убеждение, а внушение. В целях
последнего, вероятно, автор несколько раз, будто заклиная, повторяет
определение «замечательный» (относительно «оценки», «расцвета»,
«выразительницы», «фигур»). Так, текст чрезвычайно экспрессивен, а
экспрессия часто воздействует сильнее фактов. Цель статьи - внушить
читателям определенную точку зрения о развитии отечественной литературы,
сделав это так, чтобы в сознании ученика не возникло и тени мысли, что
могут быть другие мнения.
Наличие цитат, общих мест и ссылок на авторитеты давно уже стало каноном
для любого текста такого рода. Цель - подчеркивание все того же единства,
нежелание говорить лично от себя, а только от лица «мы». Цитирование
авторов и текстов, давно признанных общезначимыми, должно «автоматически»
придавать данному тексту статус заведомо правдивого (Ленин, Маркс и т.д.).
Но интересно, что Зерчанинов, упоминая имя писателя, очень избирателен в
освещении фактов биографии и творчества: выделяет только то, что не
противоречит уже построенной им схеме (Гоголь только «беспощадный к себе и
людям», Некрасов - «гневный», а Лермонтов - «грустный»). Он помещает на
страницах даже имена Байрона, Гюго, Бальзака, чтобы еще более возвысить
значение русской литературы, потому что они «использовали ее опыт».
Таким образом, автор статьи создает (или воспроизводит) определенный миф,
искажая историческую действительность (по Барту, миф - «искажение»). Он не
освещает явления в целостности, ведь там, где она есть, миф не возможен. И
сам язык способствует созданию мифов, и историческая ситуация. Этот текст
констатирует акме в литературе и общественно-политической жизни,
обосновывая его особенным взглядом на историю, который представляется не
как «мнение», а как объективная истина.

Анализ. А. А. Зерчанинов, «Значение Гончарова».
В статье Зерчанинова о Гончарове слово «значение» встречается дважды: в
названии статьи и в сочетании «значение художественной литературы».
Проанализировав контекст, можно сказать, что семантика данного слова близка
словам «функция», «прок», «польза», т.е. литература важна только тогда,
когда она активно участвует в общественно-политических процессах.
Использование слова в таком значении весьма свойственно мироощущению той
эпохи, где все социальные институты подчинены единой идее - движению в
светлое будущее. Литература и выражала, и подогревала это стремление.
Мечтать и бездействовать, подобно Обломову, ей не позволяли. «Значение
Гончарова» осмысляется аналогично: его критический реализм, иллюстрируя
пример антигероя, показывает, «как не нужно жить, как нельзя работать».
Обломовы существуют и в современном автору статьи обществе, поэтому
значение Гончарова в том, что его книга поможет искоренению подобных людей.
Он актуален, т.к. злободневен.
Начиная рассказ о Гончарове, автор перечислением великих писателей задает
определенный горизонт восприятия (рядом с такими людьми и вместе с ними -
«мы»! - образ Гончарова занимает определенное положение, по логике текста
должное быть равным по значимости всем им). Специально подчеркивает
вовлеченность Гончарова в жизнь своего века: он был «активным деятелем
литературной эпохи, обнимавшей весь 19 век». Расширяя горизонт до Бальзака,
Флобера и Диккенса, автор демонстрирует мировую значимость наследия
Гончарова. Неслучайно Зерчанинов упоминает и Пушкина, который «озарил
ослепительными лучами славы» его юность. Ведь если он «солнце русской
поэзии», то должно начать «светить» уже с самого «утра» жизни. Далее
говорится, что Гончаров был «согрет творчеством Пушкина», потом научен
«натуральной школой» Гоголя, подпитан уже одним лишь присутствием где-то
Белинского, Герцена, Добролюбова. Но «созрел» он именно под «солнцем»
Пушкина (ассоциации с растительной тематикой). Автором он воспринимается
как преемник именно пушкинского реализма (вырос под влиянием «прелести,
строгости и чистоты» реализма Пушкина). Солнце здесь понимается как
ориентир в творчестве, как источник знания.
Автор в конце своей статьи цитирует Чернышевского, который считает, что
литература - «учебник жизни». Гончаров же сужает, говоря, что роман -
«школа жизни». Зенчанинов заключает, что «Обломов» и есть та самая школа
жизни, ее учебник. Так, по значению данная статья приравнивается, таким
образом, к роману, ибо выполняют они одну и ту же функцию (как и все в
литературе с точки зрения автора). Ведь учебник важен и нужен, только если
он получает соотвествующее применение в школе. В данном случае - школе
жизни. Если уж она не научила ничему персонажа романа, то пример его жизни
послужит уроком для тех, кто пока игнорирует всякие ее уроки.


б).Для выполнения первого задания мне были особенно полезны труды Барта:
«Введение в структурный анализ повествовательных текстов» (позволяет более
четко видеть сам текст, чем проясняет задачи анализа), «Миф сегодня»
(объясняет понятие «миф», его свойства, особенности бытования и
проявления), «Риторика образа» (эта работа натолкнула на мысль, что в
предложенных статьях из учебника автор стремится предотвратить «вариативное
прочтение образа», для чего кропотливо отбирает необходимые факты).
«Порядок дискурса» Фуко помог осознать, что тексты Зерчанинова (как и
многие другие, создававшиеся в советское время и ему созвучные) есть как
раз «такие дискурсы, которые - по ту сторону их формулирования - бесконечно
сказываются, являются уже сказанными и должны быть еще сказаны», почти
приравненные по своей безоговорочности к юридическим и имевшие почти такое
же доверие читателей, как раньше - религиозные.
Александра Зверева, 6-я румынская гр., р/о., 90 баллов

Задание 1.

С самого начала статьи «Значение Гончарова» в учебнике «Русская
литература» нам встречаются слова «литературная эпоха», которые показывают
важность упоминания фундамента, на котором основано писательское дарование,
опоры, без которой, по мнению авторов учебника, не мог развиться талант
Гончарова и с которой, напротив, проявления этого таланта кажутся уже не
такими удивительными - скорее, мы можем сказать, что иначе и быть не могло.
Мы видим здесь отражение распространённого мифа о том, что гениальность на
пустом месте невозможна - более ярко этот миф проявляется в недоверии к
кажущимся нам сверхъестественными способностям детей. Так, в своём труде
«Мифологии» Р.Барт, рассуждая о Мину Друэ - ребёнке, поразившем всех своими
стихами, называет это «мифом о безответственности». Дарование же Гончарова
объяснимо - он мог жить и творить одновременно с великими русскими и
зарубежными писателями. Далее перечисляются их имена - исключительно те,
что входят в школьную программу, поэтому список их стандартен, как
стандартно и определение их заслуг: Пушкин, названный по традиции «солнцем
русской поэзии» с его «ослепительными лучами славы», Грибоедов с непременно
«бессмертной» комедией, Лермонтов и его «звезда поэзии». Далее следует
пофамильный перечень других известных русских авторов 19 века (за
исключением, однако, Достоевского) - вероятно, менее «звёздных» и достойных
эпитетов. А напоследок - три фамилии из зарубежной литературы с непременно
проставленными датами жизни и смерти в скобках - показателем того, что
большего о них советскому школьнику знать необязательно, но упоминания они
всё же заслуживают.
Точно такое же подтверждение и отбрасывание мы видим и в следующем абзаце
- говорится о том, что Гончаров свободно мог читать литературу на
иностранных языках и быть в курсе новых явлений в ней, однако предпочёл
литературу родную, а именно - самого достойного её представителя
А.С.Пушкина. Многогранность творчества поэта не учитывается, зато особо
выделяется «пушкинский реализм» и далее (точно так же) «воспроизведение
действительности во всей её истине» Гоголя - именно эти черты произведений
великих классиков и впитывает Гончаров и, развившись, достигает «своей
вершины в изображении обломовщины». Пушкин и Гоголь, таким образом, нужны
скорее для подтверждения авторитета, демонстрации глубокой укоренённости
проблем, актуальных ныне - не зря Пушкин называется «великим учителем»
Гончарова. Актуальность проблем тут же подтверждается фактом - особой
популярностью среди читателей романа «Обломов» и во время его создания, и
во время написания статьи.
Теперь следует сказать о понимании авторами учебника самой обломовщины -
а понимается она ими однобоко, но очень удобно для воспитания из молодого
поколения трудолюбивых советских граждан. Для этой цели образ Обломова
мифологизируется - отбрасываются все его противоречивые черты и выпукло
обрисовываются только необходимые: лень, праздная мечтательность, неумение
работать. В приведённом в пример докладе В.И.Ленина буквально на пальцах
объясняется «правильное» понимание сущности обломовщины: «Был такой тип
русской жизни - Обломов. Он всё лежал на кровати и составлял планы». Имя
его в этом значении стало нарицательным и применимым к представителям всех
социальных слоёв.
Миф был с охотой принят народом - это может подтвердить эпизод из фильма
«Большая перемена» (1972 г.), в котором сержант милиции в вечерней школе
рассказывает про общественную сущность обломовщины: «У обломовщины,
товарищи, ну, конечно, вредная сущность. Это вот так только на первый
взгляд кажется, что вот если человек ест, пьёт и больше ничего не делает,
то это вот вроде ничего. Ведь такие люди как рассуждают: вам нужен прогресс
- вот вы его и делайте, а мне и так хорошо». Обломовщина, по его мнению,
может привести к преступлению: человек поленился и не вызвал умирающему
соседу скорую. Но стоит только вспомнить открытую, готовую прийти на помощь
натуру гончаровского Обломова, чтобы понять, что это не так. Обломов-миф
потерял многие свои черты в угоду единственно правильного в ту эпоху
воспитания человека - цели, на которую поставлена была работать вся
школьная, и не только, литература; цели, выраженной в последнем абзаце: «В
борьбе за новые формы коммунистического труда образ Обломова, созданный
Гончаровым, и в наше время показывает, как не нужно жить, как нельзя
работать». И значение Гончарова (значение - стандартный раздел школьного
учебника, располагающийся после биографии писателя и разбора нескольких его
произведений) заключается именно в создании такого наглядного образа,
такого понятного отрицательного примера.
Эта понятность необходима школьному учебнику, целью которого является
отнюдь не воспитание будущих специалистов в области литературоведения, а
воспитание поколения добропорядочных граждан, мыслящих правильно. Для
подтверждения авторитета образования в статье также сделано немало: талант
Гончарова во многом объясняется его воспитанием в атмосфере чтения Пушкина;
уделено немало места для того, чтобы доказать огромное значение чтения
художественной литературы в нашей жизни. Этот тезис также весьма типичен
для статьи учебника: как гончаровский миф, так и его реализация в
конкретной статье имеет дидактическую направленность, и именно поэтому
мотив учебы, обучения встречается в статье столь часто. Впрочем, открытым
остается вопрос: окажется ли такое однобокое восприятие образа Обломова
полезным что на школьной скамье, что в дальнейшей жизни?..

В статье Архангельского «Проблема национального характера. Гончаров и
Марк Твен» образ Обломова используется уже для других целей, поэтому в ней
проявляются иные черты его характера. Это неудивительно, ведь меняется
время, а вместе с ним и акценты, которые при интерпретации расставляют
литераторы и критики. Итак, Обломов меняет свои черты, преображается, как и
любой миф - как раз об этом говорит Барт в «Мифе сегодня»: «.мифические
концепты лишены всякой устойчивости: они могут создаваться, изменяться,
разрушаться и исчезать совсем. Именно потому, что они историчны, история
очень легко может их упразднить».
Отношение к Обломову сегодня уже не однозначно отрицательное, как это
было ранее, ведь теперь он служит ни больше ни меньше, чем образцом для
выражения национального характера. В предыдущем тексте также затрагивалась
эта тема, но совершенно иным образом - обломовщина называлась в нём
«пережитками вчерашнего дня, пережитками, мешающими советским людям идти
вперёд». Здесь же говорится, что «нельзя однозначно осудить или оправдать
обломовскую лень».
Итак, автор сравнивает образ Обломова, олицетворяющий русский
национальный характер с образом Тома Сойера, выражающий характер
американский, попутно также затрагивая образ немца Штольца. Не совсем ясно,
что чему служит - сравнение характеров прояснению образа Обломова или,
наоборот, герои произведений становятся средствами, которые могут
приблизить читателя к пониманию проблемы национального характера.
Разобраться в чертах характеров по ходу текста довольно сложно, поэтому
логично было бы начать с конца, с выводов, сделанных автором. Итак,
американец - это предприимчивый игрок, умеющий «извлекать доход из
воздуха», черта русского человека - это «обломовская лень» и, как ранее
было сказано «детскость» (к которой стоит ещё вернуться), черта немца -
«самодостаточная целеустремлённость».
Автор мотивирует сравнение образов Обломова и Тома Сойера «детскостью»,
присущей Обломову и, по мнению автора, любому русскому человеку. Однако это
сопоставление кажется по меньшей мере довольно смелым, ведь Обломов смог
«сохранить в себе детский взгляд на жизнь» (курсив - мой. А.З.), Тому же он
присущ просто потому, что он ещё ребёнок. Том ненавидит труд из-за того,
что он скучен; Обломов - потому, что не видит в нём смысла. Проблемы,
стоящие перед Обломовым, просто не могут стоять перед ребёнком, у которого
вся жизнь ещё впереди, и в прошлом не остались годы, которые кажутся
лучшими годами жизни. В тексте статьи говорится, что труд «отвлекает от
истинной цели жизни» и это, якобы, роднит Обломова и Тома Сойера. Но стоит
задуматься - а есть ли у них эта самая цель? У Тома её ещё нет, у Обломова
же она затерялась где-то в его прошлом, в родной его сердцу Обломовке.
Далее идёт сопоставление ребёнка-Обломова и ребёнка-Тома. Первый
называется созерцателем, наслаждающимся «цельностью идиллического
существования» второй же - желающим что-то «изменить, совершить». Однако
автор как будто забывает о том, что и маленький Илюша Обломов тоже хотел по
мере своих возможностей что-то изменять и совершать: залезть на галерею,
поиграть в снежки с ребятнёй. То есть различия между детскими образами
фактически нет, а то, что Архангельский называет национальной чертой,
является просто особенностью характера, присущей всем детям. Однако жажда
приключений, авантюрность, в сочетании с добротой и честностью подчёркнуто
определяется именно как черта «любого настоящего американца».
Эти довольно странные выводы, а также некоторая непоследовательность и
нечёткость статьи дают повод думать, что это сравнение национальных
характеров русского и американца на основе образов Обломова и Тома Сойера
несколько надуманно и притянуто.
Итак, пристально взглянув на две статьи, посвященные произведению
Гончарова, мы видим, насколько по-разному можно трактовать образ Обломова.
В первую очередь это говорит нам о глубине и художественной силе романа
Гончарова: что-то свое находят в нем сторонники разных идей, живущие в
разное время, подчиняющиеся различным требованиям культуры. В то же время
как прямота и пафос первой статьи, так и известная нелогичность второй
говорят нам о том, что мало иметь благодатный материал для декларации своих
идей: сложный текст романа «сопротивляется» заведомом неверным трактовкам и
стремлению приписать его автору чуждые идеи. Производя декодирование
статей, мы замечаем механизмы, которые приводили и приводят в движение
обломовский миф. И все, что мы можем противопоставить агрессии мифа
(термин, введенный Бартом) - это знание оригинального текста и максимально
беспристрастная его интерпретация.

Литература, оказавшее наибольшее влияние при написании эссе:
1. Барт Р. Мифологии. Концепция мифа по Барту помогает при декодировании
текста, дает понимание процессов, которые происходят со многими культурными
и социальными явлениями. Этот фундаментальный труд Барта был необходим для
обнаружения механизмов воздействия на читательское сознание.
2. Барт Р. Текстовой анализ одной новеллы Эдгара По. Данная работа
оказалась полезной, так как показала особый путь анализа и декодирования
текста. Осознавая все минусы пост-структуралистского подхода, мы можем
извлечь из этой методики много полезного для всестороннего восприятия
текста.
Из работ, не входивших в обязательный список, хочется выделить «Теорию
литературоведения» В.Е.Хализева и «Структуру художественного текста»
Ю.М.Лотмана.
Анастасия Волкова, 3-я английская гр, р/о, 93 балла

ЗАДАНИЕ ? 1.
1. В.В.Сиповский. «История русской словесности. Часть III. Выпускъ I.
(История русской литературы XIX столЪтiя» (Спб.: Изданiе Я. Башмакова,
1910) (фрагмент "Пушкин как личность", завершающий главу о Пушкине);
2. А.А. Зерчанинов, Д.Я. Райхин. "Русская литература" (М. "Просвещение"
1955-1965) (фрагмент "Значение Гончарова", подытоживающий главу о Гончарове
- СС. 67-68);

а) Приступая к данной работе, хочу задаться на первый взгляд (и только на
первый!) достаточно тривиальным вопросом: а что же такое учебник? Возьмем
определение из Большой Советской Энциклопедии (которая, возможно, тоже
может быть рассмотрена в качестве «учебника», создателя определенной
семиотической системы, мешающей нам адекватно оценить действительность, но
позволим себе пренебречь этим фактом): «Учебник, книга, в которой
систематически излагаются основы знаний в определенной области на
современном уровне достижений науки и культуры; основной и ведущий вид
учебной литературы.» В 17 в. Чешский педагог-гуманист Я.А.Коменский
обосновал роль значение учебника как массового учебного средства,
реализующего основные принципы дидактики. Утверждение Коменского совершенно
верно, но это лишь первый слой смысла, это лишь первичная семиологическая
система. На наш же взгляд, учебник (а в особенности учебник по литературе)
- основа для создания картины мира общества. С данной точки зрения мы
рассматриваем учебник - как миф, или вторичную семиологическую систему.
Так уж вышло, что человек - существо социальное, и без общества его просто
не может быть. Но для общества человек тоже является субъектом, оно
(общество) заставляет человека играть определенную роль, становиться в
определенную социальную позицию, отвечая на вопрос «Кто я?»(процесс
интерпелляции - Луи Альтюссер). А для формирования общества необходимо
некое идеологическое ядро (например, так же считал Грамши: он несколько
«модернизировал» схему общественного строя Маркса, ставя в основу
идеологию). А идеология (по мысли Грамши) - это социальная мифология. Для
ее формирования и требуется, на наш взгляд, учебник по литературе.
Образование в нашей страны обязательно, и, следовательно, каждый человек,
школьник (tabula rasa), проходит через уроки литературы, которые призваны
не столько передать информацию - кто, что и когда написал (первичная
семиологическая система), - но дать представление о моральных установках
современной культуры, общества, дать основные модели поведения, создать
определенную картину мира (вторичная). Учебник литературы целиком можно
рассматривать как перформатив(термин Дж.Остина) - он формирует не столько
человека, сколько все общество. Теперь перейдем к анализу текстов.

Текст 1. (фрагмент «Пушкин как личность»)

При анализе данного отрывка мы видим смысл в том, чтобы воспользоваться
схемой, предоставленной в работе Ролана Барта «Миф сегодня», а именно:
рассмотреть текст сначала с точки зрения смысла, формы и в их совокупности,
вследствие чего мы будем иметь три различных типа прочтения мифа.
1. В этом случае мы получаем простую систему, в которой значение -
буквально: А.С.Пушкин - гениальный поэт, замечательный не только как
писатель, но как и человек, «личность». Его творчество - пик русской
литературы, пример, на который все должны равняться. Для того, чтобы
передать восхищение автора учебника, текст очень сильно эмоционально
окрашен. Это достигается посредством следующих приемов:
-«Среди русскихъ писателей н?тъ другого писателя, бол?е откровеннаго и
искренняго, ч?мъ Пушкинъ,» сравнение с другими писателями, подчеркнут тот
факт, что никто не может достичь его уровня(Даже Лев Толстой!).
Многогранность творчества Пушкина(являющаяся следствием многогранности его
души) противопоставляется однородности творчества Жуковского, Байрона,
Лермонтова и других.
- «.обладая широкой, всеобъемлющей душой, онъ въ ней находилъ отзвукъ на
вс? эти впечатл?н?я,» - очень часто упоминание о выдающейся душе поэта,
которая определяется эпитетами «всеобъемлющая», «многогранная»
- большое количество эпитетов, характеризующих писателя: «гениальный»,
«великий», «откровенный», «искренний», «свободомыслящий».
- стиль - подчеркнуто торжественный
Все высшие ценности русской культуры находят отражение в личности
Пушкина: гуманность, любовь к людям, к свободе, искренность, поиск
«правды», многогранность (в подчеркнутом противопоставлении
односторонности) - таким образом, Александр Сергеевич не просто гениальный
поэт, но идеальный русский человек (в моральном плане), пример для
подражания всем русским людям.
2. Если воспринимать означающее мифа как уже заполненное содержанием и
четко различать в нем смысл и форму, а следовательно, учитывать
деформирующее влияние формы на смысл, то значение окажется разрушенным, и
миф будет восприниматься как обман: так мы видим, что образ А.С.Пушкина
идеализируется, ему приписывается(если не сказать навязывается)
определенное значение - идеала, примера для подражания. С самых первых
строк мы замечаем пресубпозицию, что Пушкин как личность велик и
замечателен («Пушкинъ зам?чателенъ не только какъ писатель, но и какъ
челов?къ, какъ "личность"»), впоследствии это ничем не подтверждается, но
зато автор не устает повторять читателю, как замечательна и многогранна
душа поэта. Часто цитаты из стихов даются вне контекста(т.е. цитата просто
вырывается и становится подтверждением мысли, выраженной автором учебника),
например: «П?вецъ земли,-- онъ полюбилъ и тотъ м?ровой порядокъ, который
управляетъ земной жизнью. "Все благо. Правъ судьбы законъ".» Таким
образом, создается определенный миф Пушкина, выгодный для современного
дискурса, для современной власти(как мы помним, основная цел власти -
именно производство значений). Неудивительно в данной ситуации и следующая
мысль, завершающая отрывок: «Это "свободомысл?е" (въ широкомъ значен?и
этого слова) сд?лало его жизнь особенно тяжелой въ эпоху николаевской
Росс?и, съ ея формализмомъ.» Таким образом, автор учебника подчеркивает,
что человеку (такому, как Пушкин - идеальному человеку), очень трудно было
жить в николаевской России, а значит, николаевская Россия - очень плохой
период, политика Николая - плохая.
Это формирует определенный тип культуры - культуры, где ценится любовь к
свободе, вечные поиски правды, благородство, искренность. Идеальные люди -
декабристы, интеллектуалы-одиночки, восставшие против политической власти.
Но интересно заметить, что автором учебника упускаются многие детали, дабы
создать эту картину мира, этот идеологический образ Пушкина - Пушкин в
поздние годы хорошо общался с Николаем, в молодые годы был против
декабристов (и на Сенатской площади его-то не было), в юности он же имел
много любовных связей (что не очень вяжется с идеальным образом, созданном
в учебнике). Таким образом, для создания «идеала» автор замалчивает какое-
то количество объективной информации.
3. Наконец, если воспринимать означающее мифа как неразрывное единство
смысла и формы, то значение становится для нас двойственным, в этом случае
мы испытываем воздействие механики мифа, его собственной динамики и
становимся его читателями: образ гениального поэта и идеального гражданина
уже не является ни примером, ни символом, еще менее его можно рассматривать
как алиби; он является непосредственной репрезентацией литературного
явления начала 19 века.

Текст2. (фрагмент "Значение Гончарова")
Этот фрагмент на наш взгляд, следует разобрать в ином ключе, нежели
предыдущий. Разбирая этот текст, мы желаем опираться на работу Фуко «Что
такое автор», потому что и направленность текста, как мы его видим, - в
том, чтобы показать образ автора.
Гончаров рассматривается как лицо историческое, включается в ряд великих
писателей(великих, соответственно, выделяемых традиционно, в данном
дискурсе), причем не только русских(Белинский, Лермонтов, Пушкин, Гоголь),
но и зарубежных (Бальзак, Флобер, Диккенс). Автор «Обломова»
рассматривается как связующее звено между гениями Пушкина (об этом факте
имеем удовольствие упомянуть несколько ниже), Гоголя, Лермонтова. Создается
определенная система не столько литературных произведений, не столько даже
литературных гениев, но система людей, являющихся вершиной культурного
общества, примером для подражаний. Вместе с этой системой формируется
идеологическое ядро (в диахронии!) развития образа идеального человека,
естественным продолжением для которого должен стать именно ученик, читающий
данный учебник. Видим необходимость привести цитату из Фуко: «Имя автора -
это не просто элемент дискурса, такой, который может быть подлежащим или
дополнением/./; оно выполняет по отношению к дускурсам определенную роль:
оно обеспечивает функцию классификации; такое имя позволяет сгруппировать
ряд текстов, разграничить их, исключить из их числа одни и противопоставить
их другим» Но можно продолжить эту мысль и сказать, что авторы не столько
группируют ряд текстов, сколько группируют идеологическое развитие,
развитие философской, «национальной» мысли. Эта система авторов, равная
системе текстов, создающих определенный дискурс (условие для создания
высказываний), и формирует вокруг себя культуру. Культуртрегеры русской
культуры, воспитанные на таком учебнике, обладают данной системой, этим
культурным мифом, - и именно поэтому, на наш взгляд, и составляют общество.
А.С.Пушкин, «солнце русской поэзии», на наш взгляд, введен в текст
данного учебника для поддержания «авторитета» Гончарова. Миф Пушкина в наше
время, наверное, самый живой, самый важный для русской культуры. Гончаров
опять-таки называется учеником Пушкина, продолжателем традиции. Но он
продолжает и традиции Гоголя - развитие реализма. Почему же «солнце русской
поэзии»? Возможно, что общество решило сделать исключительный акцент на
творчество Александра Сергеевича, назвать его отцом всей русской
литературы, поддержать это мнение в мифе - этот метод действительно очень
продуктивен. Но опять хочется заметить, что никаких точных, фактически
верных данных не дается, что Гончаров признавал себя учеником Пушкина,
Гоголя - это обусловлено тем, что авторы учебника воспринимают Гончарова не
столько как историческую личность, но как мифологическую единицу.
Этот учебник был написан в советское время, поэтому находим необходимым
упомянуть, что в период становления советской системы народного образования
в центре внимания было создание новых учебных программ, отвечающих целям и
задачам обучения и воспитания подрастающих поколений «строителей
коммунистического общества». Дореволюционные учебники (особенно по
литературе), при новой идеологии и картине мира оказались непригодными, а
попытки их приспособить к условиям советской школы не могли дать
положительных результатов. В основе работы по выпуску новых учебников
лежит идея В.И. Ленина: «Главная задача всякого руководства : дать основные
понятия по излагаемому предмету и указать, в каком направлении следует
изучать его подробнее и почему важно такое изучение.» Она прямо повторяет
ту мысль, что главная цель власти - производство значений.
Особенность нового сознания нам видится в том, что власть становится
харизматической, т.е. держится на харизме авторитетов. Поэтому так важны
ссылки на авторитетов: 1/3 статьи - это цитирование вождей, авторитетов
советского общества. Можно предположить, что и писатели могут быть
представлены как авторитеты, поэтому столь важно показать преемственность
литературных поколей, показать ту связь «учитель-ученик».
б) какие из работ, чем полезны
Очень полезной и интересной оказалась работа Ролана Барта - «Миф
сегодня», в которой раскрывается основное понимание мифа, даются приемы, с
помощью которых этот миф создается, даются способы его анализа, которые я
попробовала применить к своей работе. Интересной оказалась и другая его
работа - «Введение в структурный анализ повествовательных текстов», где он
последовательно излагает свою точку зрения о новом подходе к изучению
совокупности текстов (по его понятию - дискурса). Таким образом, он дает
новый инструмент в руки ученым для исследования природы дискурса.
Очень важной частью работы стала работа (запись лекции) М.Фуко «Что такое
автор?», в которой он высказывает (помимо упоминавшихся мною цитат из
текста) гениальную мысль: «Пересмотр текстов Фрейда изменяет самый
психоанализ, а текстов Маркса -самый марксизм» Таким образом, анализ
литературы, новый взгляд на нее формирует новое отношение к тексту,
изменение направления развития дискурса - и иногда даже совершенно в
противоположную сторону! На ум приходит пример с трактовкой произведения
А.С.Грибоедова «Горе от ума», когда в школе меня учили, что Чацкий -
единственное «добро» в произведении, а все остальные - «зло», но потом я
познакомилась с иной точкой зрения, где одним из аргументов была рифма, с
которой автор «встречает» Чацкого: «Дурацкий» - «Чацкий». Таким образом,
каждый учебник по литературе в каком-то смысле слова создает «свою»
литературу, впрочем, как и каждый читатель.
Необычайно важна и книга Джона Остина «Как производить действия при
помощи слов», с помощью которой я заключила, что литература, на мой взгляд,
- один большой, имеющий огромное значение перформатив.
Важной книгой нужно считать и книгу Льва Гудкова, Бориса Дубина
«Литература как социальный институт», в которой находим интересную и
подробную историю становления литературы, рост важности литературы (как
культуры) для социума, рост значения данного дискурса.
Виолетта Кириллова, русское отделение, 7 финская группа.

Задание 1. (По тексту 3).

Для понимания концепции текста Зерчанинова «Мировое значение классической
русской литературы» мне кажется важным обратить внимание на количество слов
«борьба» в нём. Точнее на обилие, изобилие этих слов. «Великий бунтовщик»,
«освободительная борьба», «общественная борьба», «борьба с самодержавным
строем», «борцы за свободу».И так далее. Фактически, автором создаётся
некий образ вечного противостояния «своих» и «чужих» (есть в этом что-то
первобытно-архетипическое), некая дуалистическая, совершенно нещадно
мифологизируемая картина мира.
Которая влияет как на содержание текста (понятно, что без этого никуда),
так и на его стилистику. Например, большое количество цитат (особенно это
касается цитата из Ленина) каузировано, думаю, именно мифологизированностью
текста. Ведь первоначально миф был связан, переплетён с ритуалом.
Постоянная отсылка к непререкаемым, полурелигиозным (для коммуниста)
авторитетам - по сути, тоже ритуал. Тут играет свою роль как повторяемость
такого цитирования (повторяемость - это одно из основных свойств ритуала),
так и придание ему особой значимости, когда несколько слов Ленина
приравнивается к доказательству, точнее ставится несоизмеримо выше его -
как не обсуждаемая истина.
Кроме того, на специфику и стилистику текста значительное влияние оказал,
видимо, жанр - школьный учебник (учебник - значит, стоит задача научить, и
прежде всего - научить правильно (равно с точки зрения своих) понимать
сущность литературного процесса). То есть фактически идёт речь о
привлечении потенциальных «борцов» на свою сторону - деле слишком
ответственном, чтобы отнестись к нему сколько-нибудь халатно. Именно
поэтому автор пишет с одной стороны предельно откровенно (необходимо
избежать вариативности прочтения): «литература не сможет оправдать высоты
своего общественного назначения, если она станет на путь борьбы за
мещанское счастье, за эгоистическое благополучие», а с другой - очень
высоким стилем. Метафоры: «подслушать подземный гул приближающейся
революции», эпитеты: «страстная», «гнёт», «горячо» - все используется в
агитационных целях. Правда, эти риторические приёмы довольно стёртые (что
является, скорее, ещё одним приёмом, обусловленным спецификой текста, чем
недочётом автора - ему же важно, чтобы статья находилась в русле идейно-
политического дискурса - вот её включённость в него и подчёркивается в том
числе языковыми средствами) .
При этом такая вовлечённость, включённость «работает» и в обратном
направлении. Например, если посмотреть на то, как создается образ
противопоставленности (да, вернёмся к борьбе) «своих-чужих», то окажется,
что образ этот во многом опирается на априорную вовлеченность
потенциального читателя как раз в идеологический дискурс. То есть
определённые представления «о жизни» уже сформированы, и «чужих» достаточно
охарактеризовать определениями вроде «западный», «буржуазный», чтобы вся
вражеская сущность этих самых «чужих» стала ясна, «свои» же маркируются
местоимением «наши», и опять же все, собственно, «наши» понимают, кто под
это понятие должен подпадать.
В контексте уже сформированных у читателя идеологических представлений
находятся и формулируемые в статье базовые ценности русской литературы.
Автор сам перечисляет их: «идейность», «народность», «гуманизм»,
«социальный оптимизм» и «патриотизм». Ценность каждой «ценности» опять же
как бы не нуждается в доказательстве. Примечательно, что императив «борьбы»
приводит к дуальной системе и здесь - вслед за «идейностью», «народностью»,
и т.п. описываются и антиценности, которые присущи произведениям чужой
литературы.
Интересно то, что антигерой - это, некто, обладающий, прежде всего
качеством - «погоня за личной выгодой», то есть принципиально не
принимающий участия в борьбе (чем, собственно, и провинился), а не (как
логично было бы предположить), сражающийся по ту сторону баррикад.
Вероятно, это обусловлено, тем, что создавать образ активного антигероя
было бы попросту опасно.
Продуктивнее формировать образ «чужих» настолько, насколько они будут
оттенять выигрышность образа «своих».

Задание 1 (по тексту 2).

Заглавие, как известно, вольно или невольно (то есть уже одним тем, что
оно - заглавие) несёт на себе особую смысловую нагрузку; представляя
дальнейший текст, как бы отвечает за его содержание. Отсюда - важность
обращения к заглавию при анализе.
Так и поступим. «Значение Гончарова». Очевидный смысл слова «значение»
в данном словосочетании - важность, роль. Однако лаконизм рождает
некоторую полисемичность. Важность для чего? Роль в чём? Ведь это же
существенно?
Если обратить внимание на дальнейшее развитие текста, окажется, что очень
существенно. Дело в том, что семантика слов «значение Гончарова»
раздваивается и становится отправной точкой, откуда берут своё начало два
кода, на переплетении которых строится всё произведение. В нём, с одной
стороны, рассматривается роль Гончарова в контексте литературы -
литературный код, с другой - русской истории - социо-исторический код.
Симптомы первого (кода) - перечисление литературных деятелей -
современников Гончарова (впрочем, играющее роль не только введения в
«литературную» часть статьи, но и введения вообще). Примечательно, что
первым в ряду деятелей стоит Пушкин (вероятно, подразумевается его как
хронологическое, так и - это, разумеется, важнее - ранговое первенство).
Мне кажется, вводит в статью о Гончарове образ Первого Поэта автор не
случайно: он автоматически делает Гончарова причастным этому
мифологизированному (собственно, один только - не учитывая всего
колоссального мифологического поля вокруг поэта, оставленного за пределами
статьи, но хорошо известного потенциальному читателю - рождающий
ассоциации с религиозными культами перифраз «солнце русской поэзии»,
поставленный текстово перед самой фамилией тоже о многом говорит)
образу, коннотации которого в контексте статьи - величие, первостепенность.
Соответственно, у читателя должен рождаться вывод, что писатель, «озарённый
лучами славы» великого - тем паче - его ученик - и сам не из последних.
Это то, что касается литературного кода (разумеется, только в общих
чертах).
Симптом социо-исторического - появление в тексте слова «обломовщина».
Начиная с этого момента, «значение Гончарова» не только начинает
трактоваться как роль Гончарова в русской истории, но и, переплетаясь,
вливаясь, дополняя, плавно уступает место выяснению роли «Обломова», а
точнее, собственно, «обломовщины» - социального явления в жизни нации и
страны.
Само понятие «обломовщина» щедро мифологизируется, накладываясь на
благодатную почву мифа о русской лени. Концепт мифа, родившегося в
результате их слияния, утверждается как реальный, истинный и, пожалуй,
научный введением в работу цитаты Ленина (он выступает не просто как
авторитет, но даже и как некий маркер априорной доказанности проведённых
построений). Однако Ленин не был бы Лениным, а советский учебник советским
учебником (то есть важна как сама «советскость», обуславливающая в целом
оптимистическую парадигму мировосприятия, так и жанр - учебник - так или
иначе претендующий на перформативность), если бы они только ставили
диагноз, ничему не уча и не указывая пути верного. Поэтому - учат. Сначала
появляется сравнение литературы с «учебником жизни». Затем, последовательно
к этому самому «учебнику жизни» приравнивается и сам «Обломов»
И таким образом, неожиданно два пласта понятия «Значение Гончарова»
воссоединяются, рождая единый, нацеленный на взаимодействие с реальностью,
показывающий этой реальности, какой она не должна быть, «как не нужно
жить», но при этом не теряющий связи с культурной традицией, образ
литературы-учебника или учебника-литературы.


При написании данных эссе я опиралась, в первую очередь, на труды Р.
Барта (работа «Миф сегодня» во многом помогла досоздать собственное
представление о мифе, осветив его с новой, прежде всего искажающей -
странно, но именно эта она не казалась мне очевидной - стороны и «Введение
в структурный анализ повествовательного текста») - это на теоретическом
уровне. Также практически полезно было ориентироваться на конкретные
примеры структурного анализа, представленные в «Текстовом анализе одной
новеллы Эдгара По» - она была использована как конкретный образец работы со
словом и «Риторике образа» - работа хотя и касается изображений, но, по-
моему, отдельные моменты и наблюдения могут быть использованы в любом
анализе.

Задание 2. С какими основными проблемами и «вызовами» сталкивается
сегодня школьное литературоведение? В качестве его
воспитанника/воспитанницы - что вы полагаете достойным сбережения, а что,
напротив, переоценки? Почему?
Есть такая пословица - «нет человека - нет проблемы». Проводя
незамысловатую аналогию, утверждаю, что у «школьного литературоведения»
сегодня проблем тоже нет. Вот вообще никаких. Просто потому что, сам
предмет отсутствует.
А что есть? Есть уроки литературы. Боюсь, что синоним, наиболее полно
характеризующий сущность таких уроков - бестолковые.
В смысле - толку никакого. Ибо все, что из них обычному ученику обычной
школы запомнится - набор фамилий писателей. Да и то, хаотически
беспорядочный.
Потому что изучение литературы давно и прочно подменено изучением истории
литературы. То есть безальтернативный акцент - на биографиях писателей.
Конкретные произведения изучаются (хотя если под изучением понимать анализ,
то, как раз не изучаются) всё в том же историческом контексте. То есть, как
они задумывались, как создавались, как отреагировали критики и - ну куда ж
без этого - как значимы были для «освободительной борьбы» тех лет. А
современному школьнику до этой борьбы.
И вот тут очень важный момент. Именно современному. Для советского словА
«освободительная борьба» были не пустыми звуками, поскольку являли собой
важную часть модели мира в целом. Ведь подача литературного процесса (как и
подача вообще всего в СССР) основывалась на единой советской мифологии. При
этом абсолютно логичной, не противоречивой (в определенных рамках). Сейчас
же, когда эта мифология, по сути «демифологизированна», «развенчана». (уже
хотела написать «уничтожена», но в том то и дело, что не уничтожена -
мощнейшее влияние того идеологического дискурса на (в рассматриваемом
случае) преподавание литературы осталось: учителя говорят теми же словами -
а какими им ещё в «пятьдесят и далее» говорить - учебники пишутся с теми же
клише), сейчас её рудименты только отпугивают. Стержень, идея мифа убиты, а
без них его проявления - какими бы многочисленными они не были - могут
восприниматься в широком спектре - от осмеяния до раздражения - но только
не всерьёз. Получается, что абсолютно всё, преподаваемое таким образом на
литературе, теряет смысл. Потому что абсолютно чуждо школьнику.
А где отчуждение, там и скука. Незаинтересованность, непонимание,
невнимание. Дети практически не читают и не испытывают в этом потребности
(откуда ей взяться-то?) В головах - мозаика из неблизких авторов неблизких
произведений.
Что делать? Разумеется, идеальным выходом из сложившейся ситуации было бы
создание некой новой концептуальной модели истории русской литературы,
способной вновь наполнить смыслом её преподавание. Но такая задача
выполнима только (выражаясь казённым языком) на государственном уровне.
Ибо, чтобы модель воспринималась «живой», интересной, да хотя бы истинной,
она должна снова (как в СССР) лежать в русле некого единого, пропитывающего
всё и вся Мифа.
А у нас нет национальной идеи.
А школа, тем более, только одна её маленькая часть - преподавание
литературы - эту идею породить, мягко говоря, не в состоянии, её задача
другая - эту идею - транслировать.
А идеи нет.
Всё возвращается на круги своя.
Но мне кажется, что и в таком положении ситуацию с преподаванием
литературы можно улучшить. Чтобы объяснить как, вернусь к тому, с чего
начала. К литературоведению. Которого нет. И которое, возникнув, могло бы
многое спасти.
Потому что, если не получается школьнику объяснить, почему то или иное
произведение важно, можно попытаться научить его самого читать, читать
вдумываясь, всматриваясь в слова и в композицию, научить анализировать,
интерпретировать произведение, находя в нём определенные художественные
приёмы - выходить на смысл. И тогда он, школьник - о эврика! - сам найдет
что-то для себя важное.
Не пересказать биографию и краткое содержание, а научить думать (на мой
взгляд, к этой задаче по-хорошему и должно бы сводиться всё школьное
образование), научить читать. Если сделать это, то школьник, научившись
адекватно разбираться в литературе, а значит - адекватно оценивать её
уровень, классику (потому что там уровень - лучший) сам прочтёт. Пусть не
всю - ну так «один любит арбуз, другой свиной хрящик», что ж такого-то.
А главное - поймёт. И почувствует. А как иначе, если читать будет сам -
то, что ему важно.