Документ взят из кэша поисковой машины. Адрес оригинального документа : http://www.pereplet.ru/podiem/n4-06/Luty.shtml
Дата изменения: Unknown
Дата индексирования: Mon Apr 11 05:54:39 2016
Кодировка: UTF-8

Поисковые слова: внешние планеты
<I>КРИТИКА<I>


Журнальный зал "Русского переплета"
2001
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
2005
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
2004
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
2002
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
2007
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
2003
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
2008
1
2
3
4
5
6
7
8
 
 
 
 
2006
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12

Закрывается то один провинциальный журнал, то другой - исчезают с карты России островки духовности и образования, наконец, исторической памяти народа. "Подъем" является именно одним из таких островков, к счастью, уцелевших, который собирает мыслящих людей, людей неравнодушных, болеющих за русский язык и вековые традиции нашей страны.

О нас | Почтовый адрес | Пишите | Новости | Главная | Дискуссия | Портал

 КРИТИКА

 

 

 Вячеслав ЛЮТЫЙ

 

 

 ТРАВА МОЛОДАЯ

 

 

 (РУССКАЯ ПОЧВА В ПОЭЗИИ

 

 СВЕТЛАНЫ СЫРНЕВОЙ)

 

 

 Эти бедные селенья,

 

 Эта скудная природа -

 

 Край родной долготерпенья,

 

 Край ты русского народа!

 

 

 ... Удрученный ношей крестной,

 

 Всю тебя, земля родная,

 

 В рабском виде Царь Небесный

 

 Исходил, благословляя.

 

 Федор ТЮТЧЕВ

 

 

 .. Что мне - покорная родина? Разве скажу!

 

 Светлана СЫРНЕВА

 

 

 1. ПОЧВА

 

 

 Говоря о почве в поэзии, стоит для начала уяснить, что, собственно,

имеется в виду. Речь идет о приметах исторических, бытовых и

психологических - это самые общие обозначения сторон интересующего нас

предмета. Подобные знаки и черты окрашены родовым чувством художника,

каким бы оно ни было: национальным, ментальным, наконец, просто семейным.

Маленькие предпочтения, едва уловимая теплота в голосе, сострадание и

жалость к памяти. Или к тому, что уже становится памятью, прямо на

глазах... Но скажем определенней, аналитически сухо: это интонация, выбор

предметов, нравственная оценка и принцип одухотворения.

 

 И если мы именно таким образом углубимся в толщу поэтической ткани, то

нам станет ясно, почему одна творческая фигура истинно русская, а другая -

только советская, тогда как третья - отчетливо клановая. И пусть

характеристики, которые мы затем соединим с именами поэтов, кажутся на

первый взгляд вполне внешними, поверхностными. На деле же каждая из них

обладает своей отчетливой логикой и, что очень важно, собственным

пространством существования, в котором - и строго вычерченная топография,

и отобранная топонимика, и не редактируемый путеводитель по всем

достопримечательностям, жизненно необходимым этому творцу. Так, Высоцкий

окажется выразителем вненациональной советской почвы, Окуджава -

корпоративно-интеллигентской, а, скажем, Твардовский - певец, в первую

очередь, почвы русской, советской уже потом, как бы в качестве

хроникального уточнения.

 

 Понятие национальной почвы, как самое широкое, в состоянии вобрать в себя

все иные укоренения: и замкнуто-интеллигентские, и семейные, и сугубо

ментальные, - что реально происходит в последние годы, кажется, со всем

советским. Однако не всякое советское может раствориться в русском. Очень

часто наше национальное начало исподволь сопротивлялся и не впускает в

свои пределы того или иного "чужака". С течением времени подобная

несоединимость становится вполне наглядной.

 

 Впрочем, отталкивание национального и вне-национального вовсе не умаляет

обаяния, которое сопутствует тем или иным стихам. Речь идет только о

движении их во временном потоке и об их способности сохранить себя в

людском сознании. Именно потому клановое и ментальное - явления краткие:

их опора чрезвычайно временна. Скажем, поэзия Высоцкого сегодня жива и

востребована в значительной мере в силу того, что советское еще не

ушло окончательно из нашей жизни, а находится в состоянии длящегося

распада, тогда как национальное еще не вполне обрело себя, оно медленно и

мучительно самоопределяется.

 

 Творческие имена из разных "почвенных ареалов" не спорят друг с другом,

им достаточно сохранить свою собственную привлекательность. Но вот что

примечательно. Художники вне-национальные, как правило, делают все, чтобы

не раствориться в культуре и сохранить факсимильный отпечаток личного

творчества. Национальные же творцы стремятся напитать собою почву, их

взрастившую. А если при том сотрутся их портретные черты - что ж, это

достойно сожаления и горьких слез, но земля жива, и на ней вновь взрастет

молодая трава. Подобное утешение обладает уникальным качеством: оно

обращено ко времени и живет в нем, соединяясь с прошлым и надеясь на

будущее. И здесь внутренняя сила и неслучайность художника, по своей сути

- национального.

 

 Оговорив предварительно самые общие контуры нашего рассуждения, обратимся

к имени, которое станет его художественным центром: Светлана Сырнева.

 

 

 2. АВТОР

 

 

 Среди современных поэтов, хранящих верность национальной почве, имя

Светланы Сырневой обладает некоей отдельностью. Причиной тому - сложность

восприятия ее стихотворений как целостного художественного мира, в

противоположность широко распространенному в поэзии образному

пунктиру мира внешнего. У Сырневой взаимопроникновение пейзажа, людской

доли, личного жизненного пути и глубоко экзистенциального, невыразимого до

конца собственного сердечного переживания доведено, кажется, до крайней

степени. Переводя взгляд с одного поэтического предмета на другой, почти

невозможно определить, где кончается контур первого и начинаются пределы

второго. И потому, говоря о сырневских стихах, так трудно выделить в них

какую-то одну мысль или одно чувство: узнавая в них только себя, читатель

забывает обо всем остальном. По существу - он забывает об авторе,

представляя его лицо исключительно на свой лад и в связи со своими

литературными привычками. Разумеется, так происходит очень часто и со

многими другими поэтами, однако в случае со Светланой Сырневой такое

изначально заданное прочтение носит характер постоянства.

 

 Не узнанный и не понятый до конца художник всегда склонен к горечи. Его

слово звучит в каком-то ином, как видно, недоступном для общего слуха

"частотном интервале". И потому мотив душевной невыразимости, столь

знакомый нам по тютчевскому "Молчанию" ("Silentium!"), закономерно стал

одним из главных в творчестве Светланы Сырневой:

 

 Живо  слово нетленное,

 

 живо, пока молчу.

 

 Так, не привлек к себе литературно-критического внимания опубликованный в

1997 году в журнале "Лепта" ее шуточный роман в стихах "Глаголев",

посвященный как будто художественно низкому предмету - богеме. Однако

стихотворная повесть о поэте местного значения вовсе не так проста, как

может показаться при ее беглом чтении, загодя настроенном на

непритязательную "хохму". Там есть строфы, в которых с грустной улыбкой

говорится о вещах нравственно и житейски трудных, почти философских. Кроме

того, роман является поистине полигоном поэтических характеров, бытовых

коллизий и обыденных интонаций. Такой опыт для поэта просто бесценен. Этот

художественный дневник прошлых "литературных" лет написан Сырневой с

любовью и иронией. Считать его вещью принципиальной в корне неверно.

Замечательное значение "Глаголева" - в "весомом пустяке", без которого не

было бы в стихах поэтессы ни вдохновенных признаний, ни оголенного в своей

сути ее разговора с Небом, с Богом. Тут проверялась свобода поэтической

речи, нащупывались ее допустимые для автора пределы. Что примечательно: в

"Глаголеве" все коллизии, кажется, вполне понятны и искушенному читателю,

и читателю с поверхностным литературным зрением. И судьбы человеческие

здесь так ярко и кратко выписаны, что "лабораторным", сугубо

вспомогательным опусом это произведение назвать никак нельзя.

 

 Тем не менее, "Глаголев" словно падает в пустоту. Для одних в нем

недостает романной формы. Другие, горячие поклонники лирических стихов

Сырневой, сетуют, что потрачено много времени на "ненужную" большую вещь.

Третьи видят в повествовании только "забавные" места. И никто не остановил

свой взгляд на горестных словах главного героя романа, которые отчетливо

перекликаются со всем творчеством поэтессы:

 

 Впервые Глаголев у Бога

 

хотел бы с тоскою спросить:

 

 зачем же ты дал мне так много

 

 и как в себе это носить?

 

 ... зачем, не имея ни в чем неуспеха,

 

 я сам себе нынче укор и помеха,

 

 и нет мне покоя нигде?

 

 К настоящему времени Светлана Сырнева выпустила четыре поэтических

сборника: "Ночной грузовик" (1989), "Сто стихотворений" (1994), "Страна

равнин" (1998), "Сорок стихотворений" (2004). Ей присуждено несколько

престижных литературных премий, она награждена пушкинской юбилейной

золотой медалью. Ее стихи постоянно публикуются на страницах многих

российских журналов и альманахов. И все-таки...

 

 Персонажи ее стихотворений чрезвычайно разнообразны по своей роли в

земных событиях. В одном можно угадать "сидельца" сталинских лагерей, в

другом прочитывается образ сирого горемыки, а третья - женщина с неудалой

личной судьбой, с разбитым сердцем... Строгий ум заподозрит в подобном

круговороте действующих лиц нечто театральное и для поэтического

произведения - искусственное. Смена масок - это ведь как смена личин в

душе автора. И потому лирический герой или героиня в стихах Сырневой

недостаточно откровенны, и перед нами, похоже, - художественная игра.

 

 Однако упускается из виду речевая интонация, значение которой в поэзии

огромно, даже - основополагающе. Ни в одном случае Сырневу невозможно

уличить в психологической фальши и деланности голоса. Именно голос

поэтического рассказчика есть связующее звено всех человеческих историй,

которые живут на страницах сырневских книг. И еще - постоянное

соизмерение частной судьбы - с Небом, с небесной, духовной задачей.

 

 Впрочем, эта последняя, метафизическая примета вдруг оказывается весомым

поводом для очередного литературного упрека.

 

 Неразрывные нити между землей и небом пронизывают, кажется, любое

стихотворение Светланы Сырневой. Все вокруг одухотворено: и поле, и дом, и

дорога, и материнская ласка, и дерево у окна, и ветер, и снег, и бушующая

вода, и перемены к плохому и хорошему, и переход от дня к ночи и от

темноты к свету... За видимой реальностью стоит другая, невидимая, но от

того не менее значимая и куда более властная над тобой, нежели обыденность

- плотная, рациональная, горькая и конечная. Однако если ты привык

жить размеренно и земные следствия выводить исключительно из земных

причин, подобная картина мира - не для твоих глаз и не для

твоего уха. Твой тщательный ум придумает для нее

соответствующее название: "метафизическое болото" - и назовет тупиковым

этот художественный путь.

 

 Хотя для высокой русской поэзии он уже два столетия является духовной

традицией и важнейшим признаком нашей национальной литературной почвы.

 

 

 3. МИФ

 

 В разговоре о произведениях поэта стоит с самого начала уяснить для себя

некое правило понимания художественного высказывания автора. Это освободит

нас от многих почти дежурных дидактических сетований при рассмотрении

отдельных поэтических строк. А также - даст возможность представить образ

автора объемно и даже противоречиво, но никак не плоскостно и однозначно.

В первую очередь, речь идет о необходимом сопряжении отдельных авторских

слов и мыслей - с фигурой целостной, состоящей из множества проговорок и

переживаний, во вторую очередь - о сопряжении с внешним миром, который

насыщен поступками и событиями.

 

 У Светланы Сырневой есть одно чрезвычайно примечательное стихотворение,

которое вполне можно счесть едва ли не ключевым для ее поэтического

характера. Оно открывает книгу "Страна равнин" (1998), хотя написано

значительно раньше: "Даже там, в темноте, через толщу земли..." На первый

взгляд, автор выписывает духовный облик "катакомбного человека" - будь то

первохристиане или хранители православной традиции в советской России.

Многие детали и черты в стихотворении нам, кажется, прямо говорят именно

об этом. И здесь необходимо понять, что для Сырневой куда важнее реальных

указателей приметы духовные, потому что именно они определяют отношение

автора к миру и отношение автора к самому себе.

 

 Перед нами - катакомбные "хранители", от лица которых ведет речь

лирическая героиня, и "строители-созидатели", действующие во внешнем мире

(их характеристики есть видимая противоположность свойствам людей,

скрывшихся "под толщей земли").

 

 Малые числом сестры и братья - "их деды детьми в катакомбы ушли" - в

своем глухом затворе "весну различать научились". Они не винят никого в

своей участи, не сетуют на судьбу, делят меж собой "ежедневное бремя

труда" и понимают друг друга без слов. Единственная их задача - не

умереть, "беречь, и дыханием греть, и спасать, и держаться друг друга". Им

"доступны веселье и смех", они сильны, но и "закрыты для всех, неделимая

черная каста".

 

 

 Мы сильны. Наши очи привыкли во мгле.

 

 Но из недр выходя безоглядно,

 

 Мы совсем не умеем ступать по земле

 

 И в смятенье уходим обратно.

 

 

 Сдержанность и самоограничение, страдание и мужество, - у "хранителей"

много самых похвальных качеств, но нет одного, главного, - внутренней

свободы. Здесь изначальная духовная задача съедает человека, который

думает о себе как о единственном носителе драгоценной правды и не желает

делиться ею ни с кем. Вот приметы его аскезы: "мы весну различать

научились" (нет радости, но есть знание); "надменный, не плакался,

мучась" (нет простоты сердца, но есть "умное" чувство долга); "нам

доступны веселье и смех" (нет непосредственности, но есть

рациональность размышления о движениях души)...

 

 Весь этот сюжет словно бы рассказывается тому, кто ничего не знает о

"подземном затворе" и находится наверху. Кто же он, собеседник

"хранителя"? "О сестра!" - восклицает героиня, и всплеск ее чувств говорит

об искренности слов и о мучительности ее переживания. Такие эмоции не в

почете у жителей катакомб. И если в рассказе о стоицизме "затворников"

вдруг появляется мука - это свидетельство кризиса "подземного царства".

Ведь мучения сердца не от того только, что "огонь или хлеб и вода в

подземелье" бесценны - "когда бы вы знали!" Совсем нет: душе не хватает

жизни, ее цветущего буйства и радости, ее широты и непредсказуемости.

Именно поэтому "хранители истины" выходят из недр "безоглядно".

 

 И, наконе