Документ взят из кэша поисковой машины. Адрес
оригинального документа
: http://www.pereplet.ru/podiem/n2-06/Seliv.shtml
Дата изменения: Unknown Дата индексирования: Mon Apr 11 06:06:05 2016 Кодировка: UTF-8 Поисковые слова: внешние планеты |
2001 | |||||
---|---|---|---|---|---|
2005 | |||||
2004 | |||||
2002 | |||||
2007 | |||||
2003 | |||||
2008 | |||||
2006 | |||||
Закрывается то один провинциальный журнал, то другой - исчезают с карты России островки духовности и образования, наконец, исторической памяти народа. "Подъем" является именно одним из таких островков, к счастью, уцелевших, который собирает мыслящих людей, людей неравнодушных, болеющих за русский язык и вековые традиции нашей страны.
ПРОЗА
Владимир СЕЛИВЕРСТОВ
НОВЫЙ ГУБЕРНАТОР
Историческая повесть
C багровым закатом догорал и Тамбов. Огромный ненасытный красный петух,
без малого две недели бешено метавшийся из конца в конец горда, издыхал в
глухом проулке тринадцатого квартала на Малой Астраханке.
Порезвился он всласть и вдосталь. Неукротимо вздымался темными ночами до
небес, всплескивая необъятными раскаленными крылами, разбрасывая далеко
вокруг огненные перья.
Днями затаивался, хитренько тлея, прикрыв пеплом ненасытные
глаза-головешки. Но лишь только на город с небесной выси спускалась темь,
подымал красноперую голову, начинал ненасытную охоту, пожирая со всеми
внутренностями и жильцами десятки домов. Неуловимый, непобедимый метался
он по улицам, склевывая, будто семечки, избы, высушенные за долгие годы
зимой гудящими печами, а летом жарким солнышком.
Толпа горемычных горельцев обосновалась на гадском выгоне за Московской
заставою. Будочники с алебардами, более напоминающими стародавние
стрелецкие топоры, пили холодный тминный квас и сокрушались:
- Шиш яво потушишь! Бочку вылили, а ее равно што в костер нас...ли.
- Или плюнули.
- Вот то-та, и оно-та! Бранмейсер Мосолов-та будта чертями попутанный,
как у него запой, тык гореть зачинаить, хоть часы проверяй. Первую рюмицу
примет, так считай ночью займеца. Грят, дворов полтораста, не мене
спалились.
- И горожанов с десяток. И хоронить не надось - все дотла. Был человек и
нетути - улетел дымом в небеса Божьи.
ГОРОДНИЧИЙ АЛАПЕУС
Козловский городничий Алапеус вторую неделю изнемогал под невыносимой
пыткой - ревизией самого начальника губернии действительного статского
советника Безобразова Александра Михайловича.
Чиновным калачом он был тертым и даже истертым за долгие годы службы, но
такого правителя не видывал. Подношенный не принимает. Вино - ни-ни,
только можжевеловой три рюмицы лекарских за обедом, а уж про карты, девок
и охоту... даже весенний лет гусиный и тот пропустил. А главное,
докапывается до самого до нутра, куда и самому-то заглянуть в страсть
несусветную...
- В каких же пределах в вверенных вам пределах, господин советник,
обретется число помещиков?
- По последней сказке 144 благородных семейств, то есть имений именных.
- И сколь же из них имеют в уезде место жительства неизменное?
- По счислению Казенной палаты - 58. Остальные в столицах или других
губерниях, по поместьям. Вон у их сиятельств Голицыных под одной Москвой
три места под тысячу десятин в кажном.
Про себя Алапеус испугался: "Господи, ведь ясно, что явно к окладным
подбирается... а их попробуй тут собери! К примеру, с управляющего
генерала Бенкендорфа Ивана Христофорыча или князя Потемкина Якова
Петровича - любому из них с городничества сшибить и голову оторвать - раз
плюнуть или подуть - легкое дуновение и как не бывало... улетишь перышком
бестелесным..."
- Вот тут у меня с той же палаты записка по податным сборам. Так из нее
явствует, что в уезде безвыездные больше в казну дают, чем те, что в
отсутствии. Каковы объяснения твои, Иван Терентьич, а?
- Да уж какие оправданья-то, ваше превосходительство? Они меня и в
визитный день на порог не пустуют. Засвидетельствовать почтение и то не
удостоют!
- По Сеньке и шапка! Сам себе цену назначил. Заготовь каждому гербовую
бумагу за моею рукою... с недоимкою и в какие сроки внести надлежит... ну
хоть до 1 ноября сего года. Да предупреди построже: в случае неуплаты
через Сенат Правительствующий взыщется с позором, пеней и распубликованием
через газеты. Там с ними цацкаться не станут! Для казны все равны!
Нерадивость твою и службу неревностную одно спасает - рыльце чисто и
руки не в пушку, тьфу ты, то бишь наоборот. А так гнать тебя надобно
поганой метлой в отставку без прощения, прошения и пенсиона за выслугу.
Награды заградительные имеешь?
- Кавалер, ваше превосходительство. Святой Князь Владимир
Равноапостольский четвертый и Анна с Лентой...
- Твое счастье. Не задаром ведь награжден был высочайше. Ордена на кого
попало не падают... Городничий ты аховый. У тебя посередь города крепость
древняя бельмом в глазу торчит - ни пройти, ни проехать. Того и гляди
уханет горожанам на головы.
- Срыть не на что. Весь бюджет градский - восемь тыщ с лихвою на мосты
через Каменку и Лесной Воронеж и то не хватает... кажный год латаем. Сваи,
как соломенные, гниют.
- У тебя и Городской Дом того и гляди обвалится. Небось еще при царе
Горохе рубился? В такой завалюхе все сгрудились: магистрат, Дума
Шестигласная, суды сиротский и совестный, казначейство с кладовыми
денежными. Собрал бы со всех по сотне да отгрохал хоромы казенные
каменные...
Городничий сопел, кряхтел, трубно сморкался в большой платок красного
атласа размером с малое полковое знамя, но из возразительных резонов
исторгал, спотыкаясь, лишь невнятное:
- Дык, оно так, конешно, тока...
А Безобразов приступал все ближе.
- Какие в Козлове производства самые по выгоде?
- Дык ить скотобойные да салотопенные. За тотошный год на полтора
мильена. Сала натопили 96 тыщ пудов, солонины - 116 тыщ. Кож тож под 24
тыщи... В Питере и Москве козловское сальце с руками рвут. А солонина с
кожами вся без остатку на Лебедянскую ярмарку уходит к воинским фуражирам.
Губернатор в раздраже перебил:
- Полтора миллиона, говоришь? Это сколько же в градскую казну поступить
должно? На чугунные мосты с серебряными перилами через обе речки хватит и
на каменные заставы во все концы останется!
За окном управы послышались дробный галоп и злой голос чиновника особых
поручений губернского правления коллежского секретаря Жихарева:
- Пропустить! Убери клешни, сволочь! Срочное донесение. Отвороти,
сказано, ствуло, дубина старосовая!
Сверкая белками на темном от пыли, с потеками пота на лице, уляпанный
майской загустевшей дорожной грязью, секретарь, увидев губернатора,
по-бабьи всплеснул руками, попытался вытянуться "во фрунт", но не
сдержался, запричитал:
- Тамбов, ваше превосходительство, весь и всецело горит и полыхает! Посад
почти что подчистую. Живаго места... Первых два квартала, почитай, корова
языком... как под метлу...
Безобразов с силой хлопнул ладонью по столу, выбив облачко серой пыли из
зеленого сукна:
- Вы отчего это, Пал Семеныч, дрожмя труситесь? Трясея напала или дорогой
прохватило?
- Светопреставление и светокончание в столице нашей губернской. Я от
Московской заставы еле ноги унес целым и невредимым. Милицейцы из
однодворцев меня за поджигателя злоумышленного приняли, к сообщникам
пробирающегося. Благо, порутчик Лямин на мое счастье случился. Не сносил
бы головы, растерзали в куски и поминай как звали! Тем бо, что у меня с
собой пузырек был со спиртусом. Подожгли, а он горит! Один веревку тащит,
другой топором машет. Улика! Истинный поджигатор! А в городе, ваше
превосходительство, сухотень и суховень - чудовище огнепожирательное.
Брандмейстера Мосолова от страха и злости удар хватил, так и сгорел от
недвижимости в собственном дому.
Губернатор хмыкнул:
- У тебя сколько лошадей?
- Ни одной. Обе запалил.
- Так... Алапеус, дай-ка мне двух бегунков порезвее и повыносливее.
Ежели через четверть часа найдешь, половину вин сниму за расторопие.
БЕЗВЛАСТИЕ
По Московскому тракту то дрожкой рысью, то дробным нервным галопом,
переходя в непросыхающей грязи на ухабистую иноходь, уже четвертый час
трясся губернатор верхами.
По всей необъятной Российской империи скорость жизни в то время была
одинаковой - 15 верст в час. Серединный рысистый пробег обыкновенной
лошади.
Плутать в ночи ему не пришлось. Издали высокое зарево указало путь. На
юге по небу метались громадные всполохи, будто невидимый великан
размахивал факелом.
На берегу Студенца в губернаторском доме никого, кроме караульщика, не
было. Сразу поднялось - губерния и город без головы. Обе сменных лошади от
усталости не слушались ни шенкелей, ни плетки, понуро кланялись, моля об
отдыхе. Губернатор спешился и рысцой припустился к гарнизонным казармам на
Полковую слободу.
Подполковник Трескин, столь образцовый служака, сколь и непременный
пьяница, громогласно командовал драгунами, обливавшими водой из ведер
стены и крыши казенных строений.
Начальник губернии тоже сорвался на рык:
- Ты, полуполковник, запамятовал, для какой надобности русское войско
испокон веку предназначено? На себя, а народ защищать и оборонять от
всякого врага и напасти! Пожар весь город объял, а ты дальше своего носа
не видишь. Ждешь, когда красный петух в гузку клюнет?
- Я ваше превосходительство, могу и претерпеть...
- Кончай рассусоливать, ишь, развесил сусала-то! Времени на обиды нету, я
то я на тебя, дурака, так обижусь... Строй батальон!
На плац со всех сторон стекались чиновники, прознавшие о прибытии
губернатора. Среди нашедшихся, но совершенно потерянных и бездеятельных
служащих губернского правления царило гнетущее молчание. Каждый стыдился
своей вины перед правителем. Полицмейстер Винокуров за то, что прошляпил
неведомых, неуловимых поджигателей. Председатель палаты госимуществ
коллежский асессор Борщов - за неубережение двух запасных магазинов:
хлебного и винного, сооруженных еще при Державине его дальним родичем
вице-губернатором Ушаковым Михаилом Ивановичем вопреки воле правителя на
высоком берегу Цны, где тогдашний наместник хотел больницу для неимущего
люда построить. Магазины горели два дня и две ночи. Мучной дым застилал
всю округу черным душным смрадом, а винный оглушал окрестности взрывами -
взлетающими в воздух бочками со спиртом, расцветающими в воздухе
бело-розовыми бутонами. Двенадцать тысяч серебром огонь как корова
языком!..
Иные чинишки-шнурки помельче испытывали двоякие, на разрыв тянущие
переживания. С одной стороны, радовались предстоящей нахлобучке, а может,
и дай Бог, отрешению от должности губернатора, а с другой - страшились
нового и невыполнимого с его стороны приказа. Безобразов - правитель
громадной, на три сотни верст губернии от Ельца до Щацка и от Раненбурга
до Борисоглебска. Страна целая с миллионами жильцов. Королевство
тамбовское!
У каждого подканцеляриста и копииста ничтожного безчинного свой интерес
наперед продуман: взяточки, подачки, подаяния, подношения. Дела в
сундуках, медными полосами обитых и на висячий замочек закрытых, зависят,
висят и весят ровно столько, сколько проситель изволит адресовать для пущей
их продвигаемости.
Никто из собравшихся не мог и предположить дерзостных и скорых действий
Безобразова.
- Город, господа, уж вторую неделю горит, а никому и дела нету! Вам,
чем больше сгорит, тем длиннее воровать и делить денежки погорельские.
Господин землемер, каков Тамбов по окружности?
- В двенадцать верст и семьдесят пять сажен, ваше превосходительство.
- Через каждые десять сажен стоять должен наблюдатель при оружии, чтоб
никто и ни под каким видом из города и в него не проникал. Цепь сторожевую
держать до особого об отмене моего распоряжения. Господин полуполковник, у
вас, кажись, старые ружья с багинетами имеются? Выдайте их всем чинам
губернского правления и канцелярии для несения службы охранительной.
СОВЕЩАНИЕ
В служебной зале губернатора собрались прокурор Арнольд, полицмейстер
Винокуров и землемер Новожилов.
- Каковы мнения, господа, о заграждении города от дальнейших пожаров?
- Говорят, огненосную тучу видали, нанесло с юга.
- Тучу видали огненосную? А кто видел старост пожарных от обывателей
выборных с трубами заливными и баграми? Ни одного снаряда
огнегасительного!
- Над городом такой смрад со мглой висят - не продохнуть.
- Да, пожарищные места нынче дешево цениться будут. Больно много
сгорело.
- А у меня в голове другое вертится. Недаром огненный и гневный - схожи
и буквами, и звуком. Поджигатели тут действуют, поджигатели! Народ не
обманешь. Он правду чует, хоть и не видит. Поджоги эти самые умышленные и
злонамеренные. По сему учреждаю я своей властью комиссию по открытию и
поимке всех подозрительных и беспашпортных людей.
Туча огненосная! Ловко придумано! Пожар от Божьей милости. От грозы, от
молнии! И виноватых нету. Сушь и гладь и Божья благодать. Дождей-то с
марта месяца как нету.
- Хе-хе. Ваше превосходительство, пожар не любовь, потушить можно.
- Недаром я говорил: ведро на Пасху к пожару.
- Я избу горящую у соседа с иконами обошел, своих байстрюков по углам
поставил, да все безтолку - моя тут же занялась. В одночасье спалилась,
токма одна труба хреном закоптелым торчит.
- А я всех белых голубей в полымя побросал. И огонь не унялся, и все
голуби до единого живехонькими ускользнули. Как? Одному Богу вестимо,
через трубу, что ли?
- Что-то я вица нашего бывшего Гороховского не вижу. Где изволит
обретаться сей ловкий господин?
Хитрован прокурор, приглашая в нехорошие сообщники землемера,
ухмыльнулся:
- Вы же видели, председатель Казенной палаты безотлучно в местах
пожарищных пребывает. Потери подсчитывает бюджетные и горожанские.
Полицмейстер ткнул фиолетовую картошину носа в ухо прокурору и зашептал
намеренно громко, донося до губернаторских ушей:
- Не сколько погорельские убытки, сколько свои с казенных денег прибытки.
И к земельке приценивается, погорельцы теперь за бедные деньги продавать ее
зачнут...
Безобразов самолично расставил сторожевые посты по округе города и по
концам каждой улицы:
- Задерживать всех сумнительных и пришлых чужаков!
И закрутились дни быстротечные, завертелись ночи бессонные. Губернатор
успевал лишь менять лошадей на почтовой станции, построенной рядом с
Преображенским собором еще Державиным. Каждые три часа он объезжал вокруг
город, проверяя службу. Еще три часа уходили на ревизию внутренней уличной
стражи.
- Бдить! Не спать! Ходи шибче, гони сон! - кричал он то и дело.
Неудержимо клонило ко сну. Когда сознание грозило потеряться, он доставал
пузырек толстого зеленого стекла и через силу глотал вонючую, густую, как
сметана, кашицу. В г