Сергей Николаевич Кузнецов (1940-2007) В пятницу 11 мая 2007г. по дороге на работу Сергей был сбит автомобилем. 17 мая скончался. Несколько лет он боролся со страшной болезнью и победил ее. Был полон творческих планов. Всем был нужен, дома и на работе. И вот такой неожиданный тяжелый конец. В 2010 году подготовлена к выпуску книга с избранными научными трудами С.Н. Кузнецова и воспоминаниями о нем. На этой странице за и стандартным набором биографических данных из старого сайта отдела предлагаются воспоминания друга Сергея со школьных лет Юрия Михеева, другие материалы из книги и несколько фотографий Сергея Кузнецова. Кузнецов Сергей Николаевич Родился 6 июня 1940 г. в г. Чимкенте (Республика Казахстан). В 1963 г. окончил физический факультет МГУ. В 1966 г. защитил кандидатскую диссертацию на тему: "Вариации радиационных поясов и связи с некоторыми геофизическими явлениями'. В 1980 г. защитил докторскую диссертацию на тему: "Динамика энергичных частиц в геомагнитной ловушке". В 1975 г. присвоено звание старшего научного сотрудника. В 1978 г. награжден дипломом почета ВДНХ. В 1979 г. награжден серебряной медалью ВДНХ. В 1990 г. награжден медалью Минвуза СССР за научные достижения. С 1989 г. член Специализированного совета ИЗМИРАН. С 1990 г. член Совета РАН по космосу. Член Ученого совета НИИЯФ и ОЯФ физического факультета МГУ. Читает курс лекций "Астрофизика космических лучей" на кафедре "Космических лучей и физики космоса'. Опубликовал более 160 научных работ. Область научных интересов Динамика энергичных частиц в магнитосфере Земли, околосолнечном и межпланетном пространстве. Связи по научной работе Группа К.Кудела в ИЭФ САН (г. Кошице, Словакия); группа С.Фишера в АИ ЧАН (Чехия). Основные научные результаты Исследована связь динамики электронного пояса Земли с перестройкой структуры магнитосферы во время магнитных бурь и с динамикой ОНЧ-излучения. Исследовано влияние геомагнитных возмущений на форму и размеры области проникновения в магнитосферу малоэнергичных космических лучей. Изучено изменение условий адиабатичности движения захваченных частиц во время геомагнитных бурь. Проводятся работы по моделированию неадиабатического движения частиц в стационарном неоднородном магнитном поле. С помощью аппаратуры, установленной на ИСЗ серии "Коронас" исследуется динамика частиц в околоземном и межпланетном пространстве, а также изучается генерация энергичных частиц в короне Солнца. Ю. А. Михеев Сергей, ставший благодаря основательности решаемых им научных задач всемирно известным профессором Сергеем Николаевичем Кузнецовым, с гордостью раскрывал мне в наши студенческие годы физическую сущность фамилии, данной ему отцом и матерью. На моей фамилии, утверждал он, держится Мир. Она фиксирует профессию: кузнец, коваль, smith (англ.), schmied (нем.) и т. д.'. Не имея возражений против такого аргумента и продолжая диалектику момента, я философски ссылался на библейскую притчу о пророке Михее, имя которого было переложено еще 'во время оно' в фамилию моих предков. То есть и мне, как бы, есть чем гордиться - именно этот пророк предложил историческую формулу 'перекуем мечи на орала', кажется еще за 900 лет до Р. Х. Приступая к своим воспоминаниям, я могу с полным основанием сказать, что Сергей врос в мою жизнь, как подарок Судьбы, уже на самом раннем этапе нашего складывающегося самосознания. Мне повезло (а возможно и ему тоже в какой-то степени) в том, что, начиная с четырехлетнего возраста, мы шли бок о бок от типично детских дел и игр к юношеским мечтаниям. Затем, через 'тернии' школьных уроков и домашних задач поднимались к философическим дискуссиям на физические, исторические и житейские темы, сопряженные со школьными, университетскими, семейными и прочими 'звездными' временами. Начало нашего взаимного общения и последующего развития было положено в г. Алма-Ате в 1943-1944 годах нашими мамами (моей - Зинаидой Николаевной Михеевой, в девичестве Климовой, и мамой Сергея - Галиной Владимировной Паламарчук). Мы проживали недалеко друг от друга в домах, находившихся на перекрестке улиц, названия которых нынешние туземцы, скорее всего, забыли и могут воспринимать как названия давно вымерших мастодонтов. Оба дома находились на ул. Шевченко, на расстоянии примерно 100 м. Наш можно было назвать домом лишь условно, так как исходно это была конюшня Красной Армии, переоборудованная в барак с небольшими комнатами, в которых поселили работников Оперного театра, набранных из сибирских земель и призванных создавать культуру республики Казахстан. В него-то и попали мои родители. Отрезок ул. Шевченко между нашими домами пересекался улицей Карла-Маркса. Дом Сергея был угловым и другой стороной выходил на ул. Красина, тоже пересекавшую ул. Шевченко. Он был значительно добротнее нашего барака, так как его построили русские казаки, трудами которых был создан город Верный (заложен в 1854 г., впоследствии г. Алма-Ата). Но и его жители были уплотнены до предельной степени, так что Сергею и его маме досталась, как и нашей семье, небольшая комнатушка. Эту комнатушку одновременно рассматривали как свою собственность содержащиеся там две кошки. (Любовь к кошкам, полученную от матери, Сергей сохранил на всю жизнь.) Мне нравилось, что кошки иногда позволяли себя гладить и непрерывно урчали, не раскрывая рта. Представляло интерес, что единственное окно комнаты было оборудовано деревянными ставнями, а на единственном столе (он использовался и как столовый и как письменный) находился прибор с двумя градусниками, показывающий влажность воздуха. На мой вопрос, что это за штуковина такая, заданный, в первом классе, Сергей отвечал: психрометр. Вопрос касательно физической сущности психрометра быстро заглох, так как на первый план вышли более важные предметы детского общения. Между тем, не исключено, что данный предмет внес свой вклад в процесс ориентации жизненного вектора Сергея в направлении на физику. (Эту мысль подтверждает то, что спустя сорок лет Сергей подарил мне прибор, в котором совмещены жидкостной термометр и стрелочные индикаторы атмосферного давления и влажности; до сих пор я поглядываю на его показатели.) По-соседству, напротив дома Сергея, на ул. Шевченко и ул. Красина находились два особняка, принадлежавших соответственно какому-то генералу и священнослужителю высокого ранга. Особняки прятались внутри прекрасных садов с относительно большой площадью и с крепкими заборами. Сады были засажены разнообразнейшими цветами, черешнями, вишнями, яблонями и, начиная с мая и вплоть до сентября, поднимали вокруг такие 'экологически чистые' волны ароматов, менявших свои оттенки в ходе лета, что они иногда возвращаются ко мне во снах. В 1943-44 годах в войне с фашистами окончательно обозначился перелом в нашу пользу, но время оставалось голодное. И когда в наш детский сад (он находился тоже в 100 м от наших домов) привозили в колхозных бидонах какую-то белую сладковатую жижу, детвора натурально радовалась, выкрикивая (помню как сейчас), непонятную для меня 'мантру': суфле привезли, суфле! В детском саду, в группе четырехлеток, нас научили спать за столами, укладывая на стол руку на руку, а поверх них голову: тогда еще там не было кроваток. В конце четырехлетки кровати уже были, и воспитательница Таисия Филипповна помогала нашим постепенно крепнущим памяти и сознанию совершать какие-то ментальные флуктуации, которые должны были формировать характер, темперамент и личность. Причем не просто личность, а настоящего 'строителя коммунизма'. Эти странные слова 'коммунизм, коммунисты' мы впервые услышали именно в детсадовской четырехлетке. Потом, через сорок, пятьдесят и шестьдесят лет я предлагал Сергею вспомнить продолжение песни, которой нас обучала Таисия Филипповна и которую мы часто слышали из картонных тарелок-репродукторов. Из этой песни я запомнил несколько строк, остальные ушли слишком глубоко в подсознание. Эти строки мне четырехлетнему почему-то очень понравились и, на другой день после урока пения идя в детсад (как сейчас помню, в шапке с длинными ушами - время было зимнее), я орал во всю глотку такие слова: Готовься в дорогу на долгие годы, бери с коммунистов пример, Работай, учись и живи для народа, Советской страны пионер! Чтоб мы комсомольскою сменою стали, чтоб нами гордился народ, В борьбе и работе, как Ленин и Сталин, шагай неустанно вперед! Вот так и получилось, что все свои силы и жизнь Сергей Кузнецов отдал служению народу - Отечеству (да и Человечеству в целом) на поприще науки и Семьи, которая, согласно классикам истмата (истинно говорю), является фундаментальной ячейкой того же самого Отечества. Сергей родился в г. Чимкенте, поблизости от которого его дед (по материнской линии) за много лет до Сергея имел некий участок земли и выращивал на нем табак. Дело в том, что тогда (в начале 30-х годов) на Казахстан, как и на Украину с Поволжьем накатился реальный голодомор. Главным способом содержания семьи для Паламарчуков была продажа табака. Листья табака необходимо было сушить, доводя их до необходимой кондиции. Определять эту кондицию и сортировать табак приходилось путем курения, в том числе, и молодой будущей матери Сергея вместе с ее сестрой Зоей. Не исключено, что закрепившаяся привычка к курению суммировалась с тяжестью проживаемого исторического времени и оказалась причиной непродолжительной жизни матери и тетки Сергея. Надо сказать, что г. Чимкент находится недалеко от г. Ташкента, в котором функционировал Среднеазиатский государственный университет, достаточно мощный по составу преподавателей. Сергей рассказывал мне, что его отец Николай Михайлович учился на биофаке МГУ. Однако когда и как он познакомился с Галиной Паламарчук мне не известно. Я думаю, что знакомство могло произойти во время одной из полевых энтомологических экспедиций Николая Кузнецова, устроившегося до войны на работу в САГУ. Что я помню об отце Сергея, так это его фотографию, сделанную в начале Отечественной войны. На ней он снят в военной форме перед уходом на фронт. И как это случилось у многих семей, на фронте смерть нашла его быстро (в начале 1942 г.). После гибели Николая мать Сергея не вышла замуж, и, насколько я помню, с 1943 г. до конца жизни работала в одном из институтов Академии наук Каз. ССР. После детского сада, в 1947 г., мы с Сергеем попали в один и тот же первый класс 'А' 'мужской' школы ?56. В ней мы освоили семь классов, побывали октябрятами, пионерами и комсомольцами, получая каждый год 'похвальные грамоты' - листы, на которых слева был нанесен профиль Ленина, а справа - профиль Сталина. По ходу учебного года мы имели достаточное количество времени для общения друг с другом после выполнения домашних уроков. Однако во время летних каникул (вплоть до 7-го класса) Сергей долго пребывал с мамой в каком-то Баканасе, в полевой энтомологической экспедиции. Возвращаясь, рассказывал, как собственноручно ловил сачком каких-то бабочек, якобы очень необходимых для научных исследований. В такие периоды его отсутствия меня (семи - десятилетнего) иногда посещало не забытое до сих пор чувство скуки. У Сергея появление такого чувства имело крайне низкую вероятность. Он, как правило, всегда был чем-то занят и имел высокий уровень общительности из-за большого круга знакомых сверстников и взрослых (в своем дворе и на других концах города). Круг моего детского общения был уже, чем у Сергея. Вероятно, это обстоятельство обусловило наличие у него определенного превосходства в смысле практического восприятия житейских ситуаций, а также сформировало быстроту правильных решений школьных примеров и задач. Математичка Валентина Михайловна, учившая нас с 5 по 7 класс, элементарно выявила пятерых 'любимчиков' - тех, кто быстрее решит заданные ею во время урока задачи и быстрее (из остальных более чем двадцати учеников) положит свои тетрадки с решениями ей на стол. Сергей успевал, как правило, войти в число этих пятерых, за что получил от учительницы ласковое прозвище 'кузнечик'. Периодически и я встревал в эту же пятерку, но решение домашних задач по арифметике нередко давалось мне лишь благодаря упрямству. Как-то в 3-м классе у меня не шло решение какой-то задачки, и я обратился за помощью к маме. Ее урок был дидактически прост. Сначала она дала определение, что я есть тугодум. - 'Для тугодума непонимание чего-либо нормально. Рецепт простой: начинай рассуждать. Рассуждая, задавай себе всевозможные вопросы и ищи разные ответы, из которых определи верный результат. Напрягай память, ибо слово память имеет корень 'мять', с ним родственны слова: разминать, помнить, мнить, мнимый'. Данная формула истинна ('потому, что верна'), однако верные ответы для подбрасываемых жизнью проблем, искать мне иногда приходилось долго. Совет матери навел меня, спустя время, на мысль, что психологически-диалектическая ось разума имеет два полюса 'тугодум - борзодум'. Сергей не относился ни к тому, ни к другому. Скорее всего, он был 'трезводумом', т.е. той механической призмой, на которую опирается своей серединой ось 'тугодум - борзодум'. Если естественнонаучный вектор развития Сергея был предопределен материнской профессией, то мои интересы в этой области стали складываться с 8-9 лет благодаря отцу. Мой отец Арсен Петрович родился в 1908 г. в семье сибирских казаков и, повзрослев, стал профессиональным художником еще до войны. Он был назначен в 1948 г. республиканским начальством (куда входил, в частности, Кунаев, будущий кунак Брежнева) главным художником по изготовлению подарка тов. Сталину от Каз. ССР, так как дело шло к 70-летнему Юбилею вождя (к 21 января 1949 г.). В качестве подарка отец сделал карту Казахстана, отмечая места добычи полезных ископаемых соответствующими образцами рудных пород. Он рассказывал, что Кунаев очень боялся кульминационного момента и лично готовил его к ответам на вопросы т. Сталина. Во время получения подарков от всех республик СССР т. Сталин действительно подошел к отцу с вопросом 'что это'. Ответ был: это карта Каз. ССР, на которой отмечены места добываемых полезных ископаемых: 'Беседа' обошлась без эксцессов. (Впоследствии я сообразил, что отец был ростом не выше т. Сталина, поэтому вождь и выбрал его для 'беседы', и мудрый Кунаев знал, что вождь не любит рослых.) Отбирая необходимые для подарка образцы, отец часть отбракованных камней приносил мне. Среди них были красивые куски золотистого медного колчедана и серебристой цинковой обманки. Их красота направила наши ментальные флуктуации на мысли о геологии, а затем об археологии. И когда в 1949 г. у Сергея оставался месячный запас времени до отъезда с энтомологической экспедицией в Баканас, у нас возник уже почти научный интерес исследовать камни, устилающие дно котлована, выкопанного в 1946 -1947 годах пленными японцами рядом с домом Сергея и потом заброшенного. Этот 'японский' котлован планировался для будущего здания Президиума Академии наук Каз. ССР, и после 4-го класса, копаясь среди камней на его дне, мы вдохновенно строили мечты о том, как станем геологами или археологами. Докопаться до золотой жилы или хотя бы до археологических 'артефактов' нам не удалось, так как местные старшие парни залили котлован водой из находившихся рядом арыков. Благодаря этому возникло 'японское море', в котором мы, глядя на других, научились барахтаться на воде и, как бы, плавать. Позже Сергей сформулировал, что это произошло в соответствии с теорией относительности, а именно, мы стали плавать 'относительно домов'. Это же 'море' Сергей использовал как плацдарм для испытания сделанных собственноручно деревянных кораблей с резиновыми моторами. 'Японское море' существовало года три, после чего городские власти изъяли его из употребления, залив доверху мазутом и вызвав у местных мальчишек состояние 'относительной' печали. Печальные знатоки объясняли, что это было сделано по причине неимоверного размножения в 'море' комаров и накопления мочи самого разнообразного состава. По-прошествии 10 лет (когда наша учеба в МГУ уже близилась к концу) над котлованом, наконец, воздвигли невысокое здание Президиума АН Каз. ССР. Одновременно снесли особняки и сады священнослужителя и генерала. Снесли и дом, в котором вырос Сергей. На месте особняка священнослужителя появился Институт химии Каз. ССР, а на месте дома Сергея - Институт катализа АН Каз. ССР. Этот второй институт можно 'по умолчанию' считать мемориальной доской и памятником Сергею Кузнецову, воздвигнутым на 'первой' нашей Родине. Поясню сказанное. Как-то, в очередной раз, отмечая то ли мой, то ли его день рождения, я высказался, что у человека могут существовать три Родины, а именно, 1) место рождения, 2) место основного проживания и реализации творческих планов и 3) место захоронения. Сергей был не против этого и добавил, что, кажется у чехов, родиной называют именно могилу. Таким образом, три Родины Сергея (Казахстан, НИИЯФ и место Хованское) ознаменовали собой пройденный им путь служения Человечеству. Возвращаясь к воспоминаниям в плане 'глобальной хронологии', отмечу, что после 4-го класса наши интересы в естествознании существенно изменились. Сначала Сергей взял меня с собой в радиотехнический кружок городского Дворца пионеров. Из него я скоро ушел, так как возникла череда новых интересов. В мои руки попали достаточно тонкие, но интересные книжки из научно-популярной серии. Например, 'Было ли начало Мира' (кажется автор Воронцов-Вельяминов), 'Звездный мир' (автор П. Паренаго, профессор МГУ; с его сыном Олегом мне довелось учиться в одной группе на химфаке). За 3-4 года я накопил стопку книжек, касающихся палеонтологии, происхождения человека и других интересных тем, но застрял я на химии. Помню, как в пятом классе очень долго мучился, не понимая, что такое химическая валентность. Вероятно, встроенная в мои мозги генетическая матрица от отца-художника требовала образного описания этого химического свойства, но такое описание отсутствовало в тогдашних учебниках. Все же, материнская формула 'рассуждай' сделала свое дело, и к 7-му классу, с которого начался школьный курс химии, мое понимание валентности более или менее 'устаканилось'. Свой радиокружок Сергей посещал больше года и за это время собрал собственноручно детекторный приемник, который даже что-то принимал из радиоэфира. Поле окончания 7-го класса случилась так, что в стране отменили раздельное обучение, и при формировании смешанных с девочками классов часть наших мальчиков, и нас с Сергеем, перевели в 8-й 'А' близко расположенной школы ?35. В ней мы закончили школьные годы, получив аттестаты с серебряными медалями. На этом этапе развития моя 'степень свободы' значительно снизилась в результате рождения в июле 1954 г. второй моей сестры Ирины (первая сестра Галина родилась в сентябре 1941 г.). В связи с этим много времени надо было уделять Ирине, так как отец все свое время проводил в художественно-экспедиционной деятельности, а мама, работая в Госплане Каз. ССР, в соответствии с требованием времени, заочно училась в Московском статистическом институте (в итоге получила диплом инженера-статистика). В это время мне в качестве светлых моментов вспоминаются совместные (не частые) походы с Сергеем в предгорья Заилийского Алатау, покрытые колхозными яблоневыми садами, урюком (т.е. диким абрикосом) и альпийскими лугами. Окунались в горные озерца, пили родниковую воду, бродили в окрестностях местечка Медео. Позже, уже являясь студентами МГУ и возвращаясь летом в Алма-Ату, позволяли себе удаляться глубоко в горы. Как-то Сергей взял меня с собой в казахский горный аул Джаланаш, где обосновалась семья воспитанной его родителями казашки, подброшенной в младенческом возрасте во время великого голода (начало 30-тых годов). Добирались до красивейшего озера Иссык (не путать с Иссык-кулем), из которого низвергался красивый водопад. Мой отец в свое время украшал это озеро стилизованными под местный колорит юртами. Оно представляло собой любимое место отдыха, посещаемое даже иностранцами, но, кажется, в начале 60-десятых годов было сметено мощным селевым потоком. В ходе учебного года с 8 по 10 класс Сергей совершенствовал свои познания в физике, а я уже не расставался с химией, регулярно посещая химический кабинет, где синтезировал (иногда в присутствии Сергея) ярко флуоресцирующий краситель, лакриматоры (бромацетон и хлорацетофенон), нитроглицерин, пироксилин (тринитроцеллюлозу) и что-то еще. Что касается участия нас в строительстве коммунизма, то после окончания восьмых классов ученики нашей школы были направлены в степной колхоз на уборку сахарной свеклы. В этом колхозе мы ночевали на собственноручно собранном сене, нас кормили свежеиспеченным, очень вкусным хлебом, и рядом протекала неглубокая речка со сказочно чистой водой. Но самое поразительное впечатление оставили яркие звезды, покрывавшие черное небо. И созвездие Ориона, и Большая Медведица, и Млечный путь, и низко расположенные к горизонту Плеяды произвели, по крайней мере, на нас, очень сильное впечатление. Таких звезд не увидишь над Москвой. Иногда они возникают в моих снах, по-видимому, для того, чтобы напомнить о существовании такого явления, как путеводные звезды. Был и другой незабываемый этап (после 9-го класса, в 1956 г.), когда наши матери, собрав по тысяче рублей, дали нам с Сергеем возможность поехать в составе группы учеников под руководством двух учительниц (по географии и английскому языку) по маршруту Москва - Ленинград - Рига. Несколько дней провели в Москве. На тот момент минуло три года после сдачи в эксплуатацию новых зданий МГУ, и нам довелось увидеть место, которое впоследствии стало главной вехой в нашей жизни, хотя в тот момент мы об этом не подозревали. Нам сопутствовал яркий солнечный день. Солнечные лучи падали на газоны с высокой декоративной травой, растущей у северных торцов наших будущих факультетов. Просторные площадки газонов, тогда еще не засаженные деревьями, отражали солнце, переливаясь колышущимися волнами лучистой травы при каждом дуновении ветра. Наблюдаемая картина создавала ощущение радости и свободы. Недавно, летом 2009 г., гуляя тем же путем, я посетил те же площадки, но уже заросшие высокими деревьями, и, к сожалению, не получил ощущения первоначально охватившего нас молодого восторга. Надо сказать, что за несколько лет до этой первой в жизни дальней поездки, еще во время строительства новых корпусов МГУ моя мама выразила свою мечту о том, чтобы я поступил туда учиться. В то время ходила возникшая в местной прессе легенда. Согласно легенде, проживающим в новом общежитии студентам, при необходимости, достаточно нажать некую кнопку и тогда из библиотеки по транспортерам к ним прямо в комнаты будут поступать заказанные учебники и необходимые книги. (Хорошие мечты, нам бы так жить.) Моя мама так и не узнала, что я действительно поступил на химический факультет МГУ, закончил кафедру химической кинетики (которой заведовал акад. Н. Н. Семенов) и был принят там же в аспирантуру. Она умерла после перенесенной операции в апреле 1957 г. Мама Сергея пережила мою примерно на 2 года, и при жизни увидела его студентом физического факультета МГУ. Я встречался с ней летом после окончания первого курса, вернувшись в Алма-Ату к отцу и сестрам. Было видно, что ее мучают тяжелые предчувствия. Она просила меня помогать Сергею при необходимости, полагая, что я являюсь более практичным человеком. Ее завет я исполнял по мере сил, но и Сергей помогал мне, являясь в действительности более практичным. Именно он стал инициатором нашего поступления в МГУ. Узнав из газет о том, что вступительные экзамены в МГУ надо сдавать раньше, чем в другие вузы, он предложил ехать в Москву. Это предложение сыграло для меня роль психологического импульса, выводящего из состояния определенного безразличия, наступившего после смерти мамы. Приняв такое решение и получив поддержку мамы Сергея и моего отца, мы приобрели билеты на самолет ИЛ-12 и приземлились во Внуковском аэропорту. Время приземления было ночное. Нас встретила сестра одного из сотрудников отца, у которой мы переночевали и назавтра вступили в новую жизнь. Каждый из нас сдал один экзамен, как полагалось для серебряных медалистов, соответственно, по физике и химии, и каждый превратился в студента первого курса. В то время общежития студентов физиков и химиков первых курсов находились рядом друг с другом на 5-ой Черемушкинской улице (ныне ул. Кржижановского). На 2-ом курсе мы жили в секторе 'Б' и 'Ж' главного корпуса МГУ, что позволяло нам встречаться в свободное от учебы время. Мне было всегда комфортно встречаться с Сергеем. И не только потому, что нас связывало очень многое с самого детства. Было интересно наблюдать за характером его общения с ближайшими друзьями физиками. Часто я встречал у него Юрия Линде, хорошо игравшего на гитаре и, что меня особенно впечатлило, имевшего при себе толстую тетрадку, исписанную множеством популярных в то время песен. В песенных 'концертах' и дискуссиях на различные темы принимал участие также Лев Старостин. Иногда появлялся Володя Пустошный, тоже любивший гитару и песни. С ним мне довелось впоследствии работать вместе в одной лаборатории в Институте химической физики. (С Ю. Линде и Л. Старостиным мы навещали Сергея в дни рождения вплоть до последнего года его жизни.) Запомнились некоторые моменты, связанные с художественно-самодеятельным соперничеством физиков и химиков. Например, на слова шутливой песни физиков 'Только физика - соль, остальное -- все ноль, а филолог и химик - дубины' химики отвечали на университетских конкурсах самодеятельности чем-то вроде притчи: 'Иду как-то мимо памятника Ломоносову, вижу: на его приступке сидит мужик и щелкает челюстями. Из них каждый раз выскакивают молнии. Ну, думаю это или пьяный дурак, или физик. От того и другого держись подальше'. После окончания учебы в 1962 г. меня как отличника оставили в аспирантуре на кафедре химической кинетики, и первоначально дали тему исследования, неверно истолкованную профессором как некое открытие. На его 'закрытие' я потратил половину срока. За оставшиеся полтора года пришлось буквально вкалывать, как правило, с утра и до первого часа ночи, работая по другой теме. В то же время пришлось написать обязательный для аспирантов реферат по философии. Мне нравилась философия, и я создал соответствующий опус на 85 страницах. Надо было его срочно отдать проф. Новосельцеву, который вел философию и назначил меня в свое время 'специалистом' по Гегелю. Потребовалась помощь Сергея, который нашел на физфаке машинистку, исполнившую дело в срок. Затем, для того, чтобы успеть уложиться в требуемый срок с кандидатской диссертацией, пришлось эксплуатировать Сергея, как говорится, по полной программе. То есть, он читал мои записи, а я печатал их на пишущей машинке. Окунувшись в воспоминания и перебирая сохранившиеся фрагменты нашей хронологии, вновь пересматриваю наши фотографии, сделанные в свое время в Загсах. На одной вижу, как я надеваю обручальное кольцо на палец своей Лиле, ставшей моей неизменной женой, - рядом стоит Сергей. На другой фотографии уже Сергей надевает обручальное кольцо своей Люде, ставшей его неизменной женой, - рядом я. Между этими 'отпечатками памяти' нахожу в 'анналах' своей хронологии старую газету 'Вечерняя Алма-Ата' (1970 г., 3 ноября). В ней статья, посвященная Фаине Демьяновне Беленко, обучавшей нас математике в 9 и 10 классах. Эта старая статья напоминает мне, какие замечательные были учителя в стране нашего детства и молодости. Вот цитата, записанная интервьюером со слов Фаины Демьяновны. - Главное, к чему я стремилась и стремлюсь сейчас, это передать своим ученикам любовь к математике. Наука эта точная, сложная. Требует усидчивости. Воспитывает характер. Она-то как раз и не терпит раздвоенности. И многим мне удалось это передать. - Вот Лиля Татаринова, - она показывает групповые фотографии выпускников. - Сейчас преподает математику в Усть-Каменогорске. А это - Коля, вернее Николай Герасименко. Кандидат физико-математических наук. Работает в Новосибирске, в Академгородке. Вот Сергей Кузнецов. Также кандидат физико-математических наук. Он в Москве. Юрий Михеев. Этот немножко обманул меня. Он кандидат химических наук. Но клянется, что математика им движет и сейчас. (В качестве пояснения: зная, что я увлечен химией, Фаина Демьяновна хотела поменять мои интересы и даже пыталась в 10 классе реализовать школьный спектакль про Лобачевского, для чего назначила меня на роль сына великого математика, однако по какой-то причине дело не состоялось.) Хотелось бы продолжать и продолжать воспоминания, однако настало время поймать себя на мысли, что 'чисто конкретное' изложение памятных моментов о том, что связывало нас по жизни с Сергеем, вероятно, наскучило читателю. Коротко скажу, что и после того, как мы обзавелись семьями, наше общение не прекращалось, несмотря на периодическую смену мест жительства. Общение было как непосредственным, так и телефонным. Сергей любил рассказывать подробно о состоянии своих исследований по физике Околоземного пространства, о своих научных поездках в северные, южные, западные и восточные страны. Информировал и о прогрессировании возникшей в 2002-2003 г.г. болезни, оказавшейся неизлечимой, о мучительных болях, которые он преодолевал, сжав в кулак свою волю и опираясь на данный ему от природы оптимизм. Сопротивляться болезни ему во многом помогала мысль о родных людях, особенно о внуках, а также неистребимое влечение к новым исследованиям, новым знаниям. Концентрируясь на своей главной мысли, подчеркну, что Сергей развил в себе не только полученные от родителей генетические задатки ученых - ин