ЗНАКОМСТВО

Все шумы буйно живущего мира остаются там, за плотно закрытой дверью. Предъявлен паспорт, и я смело преодолеваю первые 23 ступени, которые ведут ... нет, не в кабину космического корабля, а всего лишь на второй этаж этой непримечательной клиники, расположенной за неказистым забором по улице Габричевского, 7, в огромную палату, словно воссозданную безудержной фантазией человека из будущего, насмотревшегося 'лучших' фильмов 50-х годов. В нашей коммуналке 'всего' шесть кроватей. Всего, потому что могло быть и пятнадцать, и двадцать, и даже двадцать пять, если вспомнить, что здание проектировалось под рядовой московский детский сад и в комнате ? 38, наверняка, должна была располагаться группа в несколько десятков человек, пусть и совсем маленьких. Мы - большие, но вести себя, как оказывается, тоже не умеем. Испуганная нашим внезапным вторжением Тишина тут же, оплакиваемая врачами, покинет облюбованные ею десятилетиями коридоры.

Комната, предназначенная быть нашим домом, уже с первого утра напоминает что-то среднее между пресс-центром какого-нибудь чемпионата мира и гимнастическим залом.

Стучит, приплясывая под пальцами тассовца Андрея Филиппова, портативная пишущая машинка, бог весть как пронесенная сюда под покровом обаятельной улыбки. Скрипит, постанывая от удовольствия, пол, поддерживая 'мостик' в исполнении правдиста Андрея Тарасова.

Бросаю красный баул у кровати и сразу же попадаю в объятия Сергея Жукова, редактора журнала 'Экономика и техника', только что сдавшего.врачам первую порцию крови и сообщившего, что задержка теперь лишь за мной - так как они, москвичи, уже отстрелялись.

Быстро переодеваюсь, слушая на ходу прогноз Андрея Тарасова о том, что на сегодня это, пожалуй, единственное испытание, так как ночью нас ждут в ЦУПе, где будут руководить выходом в открытый космос двух Александров - Сереброва и Викторенко. Получено разрешение на приезд туда моей съемочной группы, надеющейся снять несколько интервью с прославленными космическими асами и узнать их авторитетное мнение о целесообразности нашей заоблачной командировки.

Светлана Андреевна Вторый задерживает меня не более минуты. Игла дважды привычно 'кусает' палец, определяя как общее состояние крови, так и ее свертываемость. Норма? Норма. И, дабы не терять время, я сразу отправляюсь к терапевту Ларисе Михайловне Филатовой, чтобы, во-первых, поздороваться и доложить о прибытии, а, во-вторых, узнать график нашего поступательного движения вперед.

Лариса Михайловна несколько озадачена. В клинике не принято загадывать на будущее - того и гляди спугнешь синюю птицу удачи.

- Не боитесь? - лукаво смотрит она на меня.

- Боюсь. Но день пребывания в Москве моей съемочной группы стоит без малого тысячу.

Лариса Михайловна понимающе кивает. Ей ясно, что советские киносметы, увы, как и многое другое, весьма далеки от совершенства. Ей жаль меня. Это читается по взгляду. Жаль как кинорежиссера, поставленного в такие жесткие производственные рамки, жаль как обследуемого. И от теплоты смотрящих на меня глаз мне становится как-то не по себе, ибо за ними - простая, по проверенная годами практики истина: все напряжение медицинского марафона здесь редко выдерживали и более сильные люди, освобожденные к тому же на время обследования от земных дел. Те же, кто пытался погнаться сразу за двумя зайцами, сходили с дистанции почти сразу. И чем сильнее верили в свои возможности, тем чувствительнее переносили сигнал гонга, изгоняющий их с большого космического ринга.

Лариса Михайловна склоняется над графиком медицинских тестов.

- Хотите по дням?

- Если можно.

- Ну что ж...

Ручка бежит по листу: первый день, второй, третий...

- Вот. 'Всего' 37 проб. Преодолеваете и становитесь без пяти минут космонавтом. Готовы?

- Разве что морально.

- Это тоже важно, но...

- Я понимаю.

Десяток ничего не значащих слов. Их можно сказать по-разному. Обидеть, поддержать, разрушить веру или наоборот - укрепить. Я выхожу из кабинета с надеждой, а это в моей ситуации, поверьте, совсем не мало.

Через минуту мы вчетвером дружно склоняемся над принесенным мною графиком. День первый, день второй, день двадцатый. Какой из них станет последним для каждого из нас? Кто откроет длинный список неудачников? Не знаем. И никто не знает пока. К счастью, иначе жизнь была бы неинтересной. Хотя... Может, успели бы соломку подстелить, чтобы не так было больно падать, оступившись. Опасность! Где ты? В биохимии, ортостоле или центрифуге. Молчание. И скупые строки длинного медицинского списка - вестника свершений и неудач.

8 января 1990 г. - анализ крови, ЛОР, терапевт.

9 января 1990 г. - анализы, Р КУК (кресло Барани). 10 января 1990 г. - велоэргометр, окулист.

11 января 1990 г. - ЭЭГ, Р КУК.

12 января 1990 г. - гастроскопия, УЗИ, невропатолог.

15 января 1990 г. - ортопроба, дерматоглифика.

16 января 1990 г. - Р КУК, психолог.

17 января 1990г. - биохимия.

18 января 1990г. - велоэргометр, изотопная ринография.

19 января 1990 г. - окулист, стоматолог. 22 января 1990 г. - анализ простаты, УЗИ.

23 января 1990 г. - ФКГ, ЭХО, рентген шейного и грудного отделов позвоночника.

24 января 1990 г. - Н КУК (именуемый непрерывным).

25 января 1990г. - ОДНТ (отрицательное давление на нижнюю часть тела).

26 января 1990 г. - слух, барокамера, слух.

29 января 1990 г. - ацидотест.

30 января 1990 г. - сахарная кривая, рентген гайморовых полостей.

31 января 1990г. - внутривенная урография, рентген пояснично-крестцового отдела позвоночника.

1 февраля 1990г.- УЗИ, анализ мочи, центрифуга, анализ мочи.

Все. Пока. Для начала. 37 проб, если не обнаружатся неожиданности. Но как обойтись без Его Величества Случая? И я получу 'добавку'. Еще три экзамена на десерт, каждому из которых будет дано право опровергнуть все предыдущие.

Но этого, как и многого другого, я пока не знаю. 'Добавка' будет кульминацией и развязкой всего медицинского действа, а пока по законам драматургии лишь подготавливается завязка. Увы, для многих из нас - драматическая.

...Неожиданно подкрадывается вечер. Самое время собираться в дорогу, и мы, прихватив фотоаппараты, занимаем места в съемочном 'Рафике', ждущем нас с киногруппой у ворот клиники. Дорога предстоит не из самых дальних - всего какая-нибудь пара десятков минут езды отделяют нас от укрывшегося в подмосковном Калининграде Центра управления полетом. О его местонахождении сегодня знают все, хотя еще несколько лет назад создавалось впечатление, что он находится за тысячи верст от столицы - или в глухой прибайкальской тайге, или на дне океана. Поверили бы даже, что на Луне, если бы довелось 'погулять' по ней, как американцам.

Впрочем, не все пока рассекречено. Мрачное здание ЦУПа встречает нас холодным презрением. Где вход? Где выход? В темноте сразу и не разберешь.

Пока выгружаем ящики с аппаратурой, Андрей Филиппов, два года до ТАСС работавший здесь, в святая святых отечественной космонавтики, ведет через встроенный в специальную панель стены микрофон дипломатические переговоры с невидимым собеседником.

Щелкают засовы, и мы оказываемся в просторном мраморном холле. Товарищ в штатском, как шутят острословы, с добрыми и усталыми глазами сличает наши удостоверения со списком. Шпионы не обнаружены, и можно подняться на гостевой балкон, сплошь заполненный космонавтами и журналистами, наблюдающими довольно рискованную, даже по нынешним временам, операцию в космосе - выход экипажа за борт орбитального 'Мира'. Это еще не обкатка космического мотоцикла, который скоро поступит на орбиту, а подготовительные операции. К сожалению, мы не видим космонавтов на телеэкране, но по напряженным лицам присутствующих 'читаем' ситуацию там, в открытом космосе. Диалоги Земля - борт поясняют, по какому этапу циклограммы идут космонавты. Кстати, мы появились в острый момент: обнаружилась утечка воздуха, между люками комплекса потеряна герметичность. Это заставляет встревожиться Центр управления полетом. Идет выяснение причины, поиск 'дырки', без устранения которой невозможно продолжать операцию. У микрофона руководителя - Валерий Рюмин.

- Надо люки перезакрывать, - принимает он решение. - Саша Викторенко, ты рассказывай нам, что происходит... Пробка у вас закрыта на люке БО - ПХО?

- Валера, слушай! Клапан КРТ открыт! - доносится голос командира экипажа Александра Викторенко.

- Вот из-за него все и случилось, - в голосе Рюмина все же удовлетворение от ясности ситуации. - Не может люк просто так травить. Закрой его... График, к сожалению, нарушен, все сместилось, но идем по циклограмме...

Непростая процедура установки звездных датчиков, помогающих наверху ориентировать комплекс, не мешает космонавтам делиться впечатлениями от безмерности Вселенной.

Тихо тут на улице... - бортинженер Александр Серебров первым выходит за дверь. - Думал, выйдем - а тут какой-то уличный шумок... Держи меня за ноги, - эта фраза напоминает, что работают они все-таки в невесомости и могут вполне улететь.

- Держу... - отзывается командир Александр Викторенко. Легкое оживление - на балкон входит невысокий, чуть располневший генерал-полковник авиации. Вглядываемся и...

...Возвращаемся на двадцать девять лет назад, в август 1961 года. Документальные кадры второго космического полета - Герман Титов в кабине космического корабля, в летном шлеме после приземления, на Красной площади во время всенародной встречи, рядом с Гагариным и Хрущевым...

Да, это он, второй космонавт планеты, наш собеседник, говорящий сейчас о своем отношении к полету журналиста. Не чувствуется, что он большой сторонник этого. В его словах - явный скептицизм. 'Лететь надо было тогда, когда это было интересно, когда тема была незаезженная, свежая... А теперь о космосе столько рассказано, что журналист ничего нового о нем не добавит...' - Герман Степанович, в таком случае, может быть, правильно было сделать журналиста вместо вас сразу вторым космонавтом? - В первый период космосу нужны были технические специалисты, летчики, способные преодолевать громадные перегрузки, решать оперативные задачи. Судите сами, место ли было на борту человеку посторонней профессии...

Как ни уважаем мы Германа Степановича, как ни восхищаемся, все-таки должны признать, что в его суждении мало логики. Тогда нельзя и сейчас не надо. Как же быть? Эта тема и становится поводом для дальнейшей дискуссии.

Разговор завязывается острый, и, боясь показать свою субъективность, я решил использовать магнитофонную ленту, 'запомнившую' его со всеми нюансами интонаций. Итак, двое против одного: правдист Андрей Тарасов и ваш покорный слуга - Юрий Крикун 'загоняют в угол' космонавта ?2 Германа Титова. Впрочем, загоняют ли?

А.Т. - Смешной разговор, но вы знаете, что журналисты посягнули на место в 'Союзе'.

Г.Т. - Знаю, конечно. Вот и сегодня передавали.

А.Т. - Как вы в принципе к этому относитесь?

Г.Т. - Некоторые интересные фразы говорят: 'Как мы будем писать о космосе, если там не бывали...' Так что же вы все эти годы делали? Почему не летали раньше?

А.Т. - Просились в космос, писали со слов профессионалов, раз не пускали.

Г.Т. - Так можно и дальше писать со слов.

А.Т. - Герман Степанович, наступает момент, когда писать со слов становится стыдно.

Г.Т. - А раньше не стыдно?

А.Т. - Так не пускали. Пустили бы не вторым - третьим журналиста.

Г.Т. - Сейчас все начинают... Все мы задним умом умные, да? Представьте, что вторым, третьим полетел бы журналист. Вернемся в 60-е годы. Что бы он там делал? Сколько было бы восторгов по поводу голубой планеты, как Земля выглядит, какие моря и океаны... А дальше что? Неужели вы хотите отрицать, что первые космонавты были профессионалами или, по крайней мере, начинали обретать свою профессию.

А.Т. - Герман Степанович, вот ответ на ваш вопрос: Почему мы не летали раньше? Потому что раньше летали профессионалы.

Г.Т. - Вот ты сказал, не первый, а второй или третий. А зачем?

А.Т. - А как вы считаете, сейчас время пришло?

Г.Т. - Ну, если так уж вам хочется, наверное, время пришло.

А.Т. - А как не хочется, судите сами.

Г.Т. - Знаете, я не хочу обидеть никого. От того, что вы полетите, журналист полетит в космос, больше он не напишет. Я вот сейчас был в Америке в Национальном музее космонавтики. И они сняли из космоса некоторые картинки Земли. Впечатление такое, будто ты сидишь на борту космического корабля и смотришь на нашу Землю. Полное впечатление, только невесомости нет.

А.Т. - Вы видели фильм, снятый на 'Имаксе'. Мы тоже видели этот фильм в Вашингтоне, в Хьюстоне. Интересно. Но ведь это надо было снять.

Г.Т. - Не обязательно журналисту снимать. Пойми, я не собираюсь отговаривать тебя или других ребят, которые собираются в космос лететь. Я - за. Поддерживаю эту идею и считаю, что польза от этого будет. Ну, Севастьянов, чем он не космический журналист. Сделал столько уже передач. Он говорил - 130. В общем за сотню.

А.Т. - Нет, мы не отрицаем. Он, может, журналист ? 1.

Г.Т. - ...и другие. Я сейчас не могу сказать, кто, фамилии я их просто забыл. Они тоже являются корреспондентами нештатными каких-то газет.

А.Т. - Ну, Герман Степанович, космонавт...

Г.Т. - В чем ты меня хочешь убедить?

Ю.К. - Должен советский журналист лететь раньше японского или нет?

Г.Т. - Это вопрос не по моему столу.

Ю.К. - Как вы вообще считаете, как человек, который побывал в космосе раньше многих, так скажем, приоритет страны имеет какое-то значение? Мы первыми были всегда в космосе.

Г.Т. - Ну, как вам сказать. А вот не кажется ли вам, что мы приоритеты все устанавливали...

Ю.К. - А может, мы настолько недалекие, что, продав японцам права на полет по контракту, потеряем многое. Вот мы с Андреем, если полетим и напишем книгу, которая будет пользоваться большим успехом, или наша картина, если мне доведется полететь...

Г.Т. - Вы понимаете, я не коммерсант, я космонавт, специалист. И кто там что продал, за какие миллионы...

Ю.К. - А как патриот?

А.Т. - А что значит 'патриот'?

Ю.К. - Чтобы русские люди всегда были впереди, ну есть же национальная гордость?

Г.Т. - Какая еще гордость? А где мы впереди? Расскажи.

Ю.К. - В космонавтике мы впереди.

А.Т. - Благодаря вам.

Ю.К. - Может, космонавтика одна из последних областей. Космос и балет - русский.

Г.Т. - А вы считаете, что мы в космонавтике находимся впереди?

Ю.К. -Так хочется верить.

Г.Т. - А я бы сказал, что на уровне, уже на уровне. Нельзя так говорить, извините за грубое слово, - ноздря в ноздрю. Ведь есть какие-то направления в космонавтике, которые определяются и возможностями, возможностями технологии, целесообразностью решения задач, а не обязательно - ах, у них есть, у нас нету, давай догонять. И наоборот. А если у нас есть, а у них нету, значит мы впереди. Так нельзя, наверное, меряться. В целом я считаю, что в этой области мы находимся на уровне тех достижений, которые есть сегодня в космонавтике. А вот то, что наш журналист, ах, ах, полетел первый. Ура! Какой восторг.

А.Т. - Почему восторг? Это тяжелая работа.

Г.Т. - Юра задает вопрос, почему полетит японский журналист, почему не русский.

А.Т. - Если наши корабли, наши космонавты... Г.Т. - Я тебя перебиваю. А ты думаешь, нам не было обидно, когда американцы первыми сели на Луну. А мы шли все впереди, да так смело, уверенно.

Ю.К. - Ну, это, может, не в наших руках было, может, в наших, но мы прозевали.

Г.Т. - Но мне все равно обидно.

Ю.К. - Значит, и мы имеем право обижаться?

Г.Т. - Конечно, имеете право.

А.Т. - А вы будете вместе с нами переживать?

Г.Т. - А вы хотите, чтобы я сказал, что да, да. Только советский журналист...

А.Т. - Ну, не так помпезно, но, по крайней мере, чтобы вы были с нами.

Г.Т. - ...если полетит не советский, а японский журналист, то советская космонавтика остановится? Не надо раскручивать эту тему, надо просто спокойно работать и все. А полетит советский журналист вот хотя бы в следующий полет - ради бога, пожалуйста. У меня вопросов нет.

А.Т. - Вот это практический разговор.

Ю.К. - А что бы вы пожелали, если бы отобрался первый советский журналист-космонавт?

Г.Т. - Вы знаете, ребята, я всегда привык, оценивая всякую работу или всякое событие, смотреть: а каков результат?.. Что пожелать?.. Чтобы вы донесли то, чего, может, мы не заметили, космонавты. И о чем космонавты не могут так рассказать. Вы знаете, что сейчас на космонавтику со всех сторон идет давление. То, что у нас много нерешенных земных проблем, это верно, конечно. Но забывают, что нельзя исследования останавливать.

Если, как предлагают некоторые народные депутаты, сейчас сократить ассигнования на космос, ну, хорошо, пожалуйста, а через два-три года, даже если в 10 раз увеличить - это будет бесполезно. Есть такая притча, что ребенок может родиться только через 9 месяцев на зависимо от обстоятельств. Так и космонавтика. Сколько потом ни вливай в нее ресурсов и средств, сделать все, как мы привыкли, быстро-быстро, будет невозможно. Должен быть задел и научный, и технический, идейный, если хотите. Определиться надо.

Ю.К. - А как вы считаете, встреча человека с бездной, с космосом, она поднимает его на качественно новый уровень?

Г.Т. - Вот полетишь, и узнаешь, и будешь расписывать. Я давно летал и уже забыл, поднимает или не поднимает. То, что подняло, я знаю, и что опустило на Землю, тоже знаю. Земля принимала очень жестко, с нагрузками и перегрузками даже.

А.Т. - У вас были суровые времена?

Г.Т. - У каждого полета есть свои трудности, так сказать, свои сложности, свои нерешенные проблемы. Я вот, например, когда экипаж Владимира Титова и Мусы Манарова летал год, честно говоря, им тоже не завидовал, не представляю, как такой длительный полет можно выдержать. Это даже не предварительное заключение. Ведь, когда мы начинали в 61-м году космос, думали разве, что полеты будут годами продолжаться? Когда готовился второй полет - суточный, полного единодушия не было. Все считали, большинство, по крайней мере, что нужно полететь на три витка и только потом лететь на сутки. Ведь если так говорить, то рекорд по шагу в исследованиях, этот рекорд пока не превзойден. У нас в 17 раз сразу увеличилась продолжительность полета, если так говорить. Вот и тогда, когда решение было принято лететь на сутки, один из товарищей спросил, когда мы вышли с одного совещания: ты что, славы захотел? А нам что прикажешь - неделю летать? Это был 61-й год, как раз накануне моего суточного полета. Сейчас видите, сколько летают, а прошло совсем немного времени. Поэтому я убежден, что космос, он не остановится. Моя точка зрения, направление развития, считаю, что околоземной космос па орбитальных станциях пилотируемых останется надолго. Технология в космосе, о которой много говорят, но пока мало делают, несомненно, будет развиваться. Какова польза от этого? Мы сейчас ведь только говорим об этом. Пользу практическую надо будет посмотреть. Медики говорят: ах, лекарства можно будет производить. А сколько они будут стоить? Кто-нибудь задумывался над этим?

А.Т. - А может, мы за ценой не постоим?

Г.Т. - Может, и так. Может, какие-то уникальные. Я не специалист. Поэтому я смотрю так: вот получили уникальный препарат. А дальше что? Ведь, наверное, надо посмотреть, сколько это будет стоить для массового производства.

Вот говорят о конверсии. Ох, как все ухватились за кон-версию. Но надо понимать, что из ракетного двигателя двигатель для 'Жигулей' не сделаешь.

Ю.К. - И нужно ли это? И стиральные машины выпускать.

Г.Т. - А я не знаю. Может, стиральные машины и можно. Только я говорю: если конверсия, то надо понимать, что завтра у тебя не будет больших пирогов от этой конверсии. Потому что надо поменять технологию, поменять всю оснастку. Вот баки для 'Энергии', центральный бак делается на заводе. Огромные восьмиметровые баки. Ну, давайте кастрюлю большую сделаем для всех.

А.Т. - И кашу для всей страны...

Г.Т. - Поэтому так нельзя - вот конверсия, вот даешь все, все полилось рекой... Так что вопросов много. Но если вы считаете, что часть из них решится с полетом журналиста в космос - я за полет.

Наша справка

11 мая 1990 года на заседании Государственной межведомственной комиссии по отбору кандидатов в космонавты Герман Титов выступит категорическим противником проекта 'Космос - детям', в рамках которого предусмотрена работа на орбитальной станции 'Мир' советского журналиста, и ...останется в явном меньшинстве.

 

Еще переводим дух, обмениваясь впечатлениями от беседы со вторым космонавтом планеты, как видим идущего прямо к нам руководителя Центра подготовки космонавтов имени Ю.А. Гагарина дважды Героя Советского Союза генерал-лейтенанта Владимира Александровича Шаталова. Поздоровавшись, нацеливаем телекамеру на него.

А.Т. - Владимир Александрович, здесь три журналиста - кандидаты на космический полет, которых положили на стационарное обследование.

В.Ш. - Я что-то не вижу, чтобы они лежали.

А.Т. - Это называется экстремальные условия.

Ю.К. - Это журналисты.

А.Т. - Вы когда-нибудь раньше думали, чтобы расширить сферу космонавтики, запускать новых людей. Относятся ли к ним журналисты или другие профессии?

В.Ш. - Насколько я помню, у нас с первых дней космической эры разговор о журналистах всегда шел, принимая в разное время разную остроту, но в последнее время несколько притих - привыкли, что отказывают, что ли.

Потом наступило какое-то затишье и вроде интерес утих, энтузиасты, которые начинали писать о космосе, вроде поиссякли.

A.Т. - А также возраст.

B.Ш. - ...Может, возраст, может, тема как-то для них поиссякла, и много ветеранов космонавтики отошли от нас: кто начал мемуары писать, кто переключился на другую совершенно отрасль, кто на авиацию, кто на ГВФ, кто на другие виды. Работники телевидения пошли в 'Прожектор перестройки'... и вдруг опять внезапно, как камень, брошенный в воду, журналист-японец возбудил круги.

Ю.К. - От спячки пробудил.

В.Ш. - И все как бы встряхнулись, посмотрели на себя в зеркало и решили: а почему не я, почему не мы? Но это, конечно, немного странно для меня было. Почему не проявляли такой настойчивости раньше? Ну и в то же время это вполне понятно. И профессиональное чувство в какой-то степени оскорблено и заставило каждого профессионала немного по-иному взглянуть на космос, на его проблемы. Понять, что не все еще сказано. И много можно было бы сказать другими словами. Посмотреть на это с других позиций, войти как бы внутрь психологии космонавта. А я скажу, сейчас настало время такое войти внутрь не только космонавта, а всей космонавтики нашей, в том числе и тех десятков и десятков организаций, которые участвуют в этой большой работе, и, может, здесь было бы полезно человеку, несколько со стороны, не связанному обязательствами, летать долго и многократно, но вникнув во всю эту кухню подготовки экспериментов, подготовки оборудования. посмотреть, кто его разрабатывает, как планируется это, почему не все иногда эффективно работает в космосе, почему мы так медленно используем те данные, которые получаем, и на Земле уже полученное залеживается, не внедряется. Эта общая болезнь медленного внедрения никак не должна касаться космических дел, уж слишком большой к дорогой ценой мы получаем это. Казалось бы, надо внедрять гораздо быстрее, тем более, что и рынок то перенасыщен этими данными, допустим, фотографиями. И мне кажется, что ваша, так сказать...

Ю.К. - Одиссея...

В.Ш. - Да, одиссея, стремление прорваться в космос с этой точки зрения будет полезным.

Ю.К. - Каким вы видите первого космического журналиста?

В.Ш. - Во-первых, одержимого идеей полететь и привнести что-то новое. Это должен быть человек очень ответственный, уверенный в себе специалист, уверенный в том, что слетав, действительно внесет что-то новое, а не просто, пробыв там какое-то время, что-то немножко расскажет, потом уйдет то ли в сторону, то ли решит, что больше ему сказать нечего. Его ваша братия потом съест, житья ему не даст. Поэтому он должен потом писать и работать очень хорошо и очень много.

Он должен, наверное, хорошо знать историю, трудности, которые были за эти годы, критику, которая была, должен со знанием дела подойти к тому, с чем ему придется столкнуться. Он не должен быть новичком в этой области, который не знает, что было раньше, на чем спотыкались, начинать рассказывать о том, о чем уже много раз рассказывали. Это тоже накладывает отпечаток на будущие репортажи и на характер этого человека. Он должен быть любознательным.

Ю.К. - Ну, а какой возраст?

В.Ш. - Мне кажется, что здесь должен быть характер человека и его здоровье на первом плане. Ну, а возраст может быть и 25 лет, а может и 55.

Конечно, он должен быть спортивным, должен понимать, что нагрузки, которые ему придется перенести в ходе тренировок, ничем не будут отличаться от тех нагрузок, которые переносят наши космонавты. И на его месте я бы рассчитывал на самую суровую подготовку в полном объеме вплоть до выхода в открытый космос, чтобы постичь до конца всю премудрость этой науки, все нагрузки на разных этапах подготовки. Иначе не о чем будет писать. Теоретически, хотя времени и мало, надо подготовиться. Мне бы хотелось, чтобы этот человек хорошо знал все, чтобы он себя чувствовал там не просто оператором или не просто человеком с авторучкой, фотоаппаратом, кинокамерой, а чтобы он достаточно хорошо владел и техникой, знал суть всех процессов, которые идут на корабле, на Земле, а отсюда, понимал ответственность, чтобы не было промахов, ибо это вещи непростительные, может быть потеряна жизнь... поэтому надо знать все тонкости дела.

Ю.К. - Есть творческий критерий отбора. А партийность, национальность, может ли быть это человек из районки или обязательно из центральной газеты?

В.Ш. - Нет, я думаю, это никакого значения не имеет - ни национальность, ни партийность. Это должен быть советский человек, преданный нашей стране, нашему народу. А кем он будет и откуда - не главное.

Ю.К. - А вы хотите поучаствовать в этом отборочном жюри - как выбрать из равных хороших журналистов? Вот сейчас придется выбирать. Как, какой критерий?

В.Ш. - Мне все-таки кажется, что первое слово за медициной и потенциально больного человека посылать, конечно, нельзя. Впереди - достаточно суровая подготовка, так же, как и сам полет, и калечить человека даже во имя такого интересного дела никак нельзя. Следующая комиссия - это ваша комиссия квалифицированных грамотных специалистов. Жюри из вашего брата после медицинских показаний отберет в полет тех, кто, по мнению жюри, будет способен выполнить ту задачу, которую вы, как представители средств массовой информации, на него возложили. И здесь я тоже не хотел бы вмешиваться. Мое дело теперь - организация учебного процесса в Центре подготовки космонавтов, чтобы вы прошли все этапы и по-настоящему были готовы к космическому полету и выполнению задач журналиста.

Ю.К. - Владимир Александрович, страшно в космосе?

В.Ш. - Не страшно.

Ю.К. - Не боялись?

В.Ш. - Я думаю, никто не боится.

Ю.К. - Как вы считаете, меняется психология человека после полета? Встреча с космическим пространством меняет мышление человека, поднимает на какой-то новый уровень восприятия? Ведь все-таки полет сегодня - это пока опасно, и вероятность гибели пока есть.

В.Ш. - Я думаю, слетав, об этом мало будете думать, так же, как мало думают об этом летчики, слетав на самолете, если все прошло нормально. Но психология меняется от того, что те уроки географии, где тебя учили понятию о Земле, ее размерах, континентах, морях, океанах, были чисто теоретические, глобусные, а там ты видишь, как же она мала на самом деле, эта Земля. Как быстро проносится этот виток, когда ты не успеваешь что-то сделать, проверить, а уже надо опять выходить на связь опять докладывать, выполнять какие-то команды. Вот это заставляет совершенно по-другому смотреть на вечность, на жизнь и на свое место в ней.

Ю.К. - Космос зовет опять?

В.Ш. - Зовет.

Ю.К. - Полетели бы сейчас еще?

В.Ш. - С удовольствием... от этих земных забот и всех проблем, которых так много.

Ю.К. - Что вы подумали, когда приземлились, первая мысль, когда коснулись Земли, слетав в первый раз?

В.Ш. - Каждый раз, когда приземляешься, думаешь: как хорошо на Земле. Неужели все это свершилось, неужели все позади и все это действительно было. А потом через какое-то время понимаешь, что все это было и, по всей вероятности, больше не будет. И вот тут начинается тоска - неужели все это действительно прошло, неужели все в прошлом, забываются и переживания, и огорчения. А потом, когда снова включаешься в состав экипажа, - вот тут уже совершенно осмысленно, спокойно идешь на второй полет, понимаешь, что, если уже однажды было, то будет, возможно, и еще. Хотя тоже не веришь.

Ю.К. - А как вы считаете, мы пойдем с вами рука об руку в будущих экспедициях? Место журналиста станет таким же постоянным, как место бортинженера, врача?

В.Ш. - Думаю, в таких экспедициях, как марсианская, неплохо было бы иметь хорошо подготовленного специалиста вашего плана.

Ю.К. - А у нас не возникало желания встретиться с журналистами - кандидатами в полет, поговорить, может, подбодрить...

В.Ш. - Когда свершится отбор, мы зададим вам вопросы, поставим мысленно в какие-то космические ситуации и послушаем, что вы скажете об этом, чтобы узнать, какие сомнения у вас есть о космическом труде, чтобы вы более подготовленными шли на полет.

А.Т. - Владимир Александрович, когда отберемся, придем к вам, вытянемся, станем во фрунт...

В.Ш. - От души желаю вам успеха. Я считаю, что вы уже большое дело сделали тем, что пробудили вновь интерес к космонавтике, хорошо, что вы возбудили этот интерес в такой напряженный, сложный период, когда теряется вера во все, в том числе и в наш колоссальный труд.

Наша справка

11 мая 1990 года на заседании Государственной межведомственной комиссии по отбору кандидатов в космонавты Владимир Шаталов выступил сторонником полета в космос советского журналиста, обеспечив нам своей убежденностью еще несколько ранее сомневавшихся 'голосов'.

 

... Прощаемся. На часах начало четвертого. Самое время - соблюдать постельный режим.

Далее: