СТАРТ

Кандидаты и медицина

:Вновь возвращаюсь к дням, прожитым в клинике. В памяти отчетливо всплывает двухэтажный корпус с длинными коридорами. Это клиника - место медицинского отбора кандидатов для проведения различных экспериментов. Уютный холл. По вечерам здесь собирались обитатели второго этажа - испытатели: люди, с помощью и при непосредственном участии которых испытывается новая космическая техника. Днем они покидали клинику: уезжали на испытания, а когда по вечерам возвращались, были сдержанны и немногословны. К ним мало подходит слово 'испытуемые', так как они сами подчас являлись экспериментаторами. Со многими из них я подружился, когда во время медицинского отбора для более детального клинического обследования сменил костюм на пижаму. По вечерам мы играли в шахматы, бильярд, домино, долго просиживали у телевизора. Эти парни привыкли к своей профессии, к своим тяжелым будням. Зная их нелегкий и опасный труд, я смотрел на них с уважением. Здесь же мне посчастливилось познакомиться с некоторыми кандидатами в космонавты.

Я с нетерпением ждал появления моих будущих коллег - кандидатов в состав экипажа 'Земного звездолета'. Впрочем, это название было придумано журналистами позже, а тогда нас называли просто кандидатами в годовой эксперимент.

Вскоре появился молодой инженер Виктор Потапов. Худощавый, темноволосый, порывистый и эмоциональный, он оказался хорошим шахматистом. Мы часто играли с ним в шахматы, иногда вместе прогуливались во дворе в садике, говорили о работе, о жизни, о предстоящем эксперименте. Мы знали, что сложный наземный комплекс уже подготовлен к 'старту'. Виктор принимал непосредственное участие в разработках и монтаже его оборудования, поэтому был в курсе дела. Как специалист, он высоко оценивал технические возможности комплекса, его систем жизнеобеспечения.

Мы как-то сразу подружились. Скоро я уже знал, что Виктор женат, что у него двое детей:

Однажды после обеда, когда мы сидели с Виктором за шахматной доской, в комнату вошел атлетического сложения блондин с голубыми глазами. Поздоровавшись, он торопливо прошел к свободной кровати, положил вещи и, улыбнувшись нам, вышел. Виктор сказал, что это Герман Мановцев - врач.

Итак, появился еще один кандидат. Теперь нас в комнате трое: врач, инженер, биолог. Виктор познакомил меня с Германом. Тот держался, как мне казалось, подчеркнуто официально, был немногословен, сдержан. В одной из первых бесед он спросил меня, будем ли мы ссорится там, и кивнул в сторону, имея в виду гермообъект. И, не дождавшись ответа, сам себе ответил: 'Конечно, будем!' Это меня сначала удивило. А потом я подумал, что этот человек, наверное, имеет опыт общения в специфических условиях. Позже я узнал, что Герман действительно неоднократно бывал участником испытаний в гермокамерах. И все-таки его ответ немного обескуражил и взволновал меня. Может быть, он принадлежит к тем, кто не ждет ответа, задавая вопрос собеседнику, а отвечает за него сам и таким образом 'беседа' течет и одном нужном ему направлении? С такими людьми обычно трудно разговаривать. Они не умеют слушать. Хорошо бы ошибиться в этом. Я вспомнил другого врача, тоже кандидата в годовой эксперимент, с которым познакомился раньше, до прихода Германа, Вначале он показался мне очень симпатичным. Держался почти со всеми запанибрата, много шутил. Однажды, в минуту откровенности, он высказал уверенность, что мы не будем ссориться, и при этом похлопал меня по плечу. Сначала мы жили с ним в одной комнате; но его плоские шутки и излишне веселый нрав вскоре стали невыносимы, и я перебрался к Виктору.

Совместные прогулки, беседы, жизнь в одной комнате помогали нам лучше узнавать друг друга. Герман чем-то напоминал мне Виктора - так же импульсивен, временами, как мне казалось, просто нетерпелив. Как-то я вошел в комнату и застал обоих за оживленной беседой. 'До чего же оба горячи', - отметил я про себя. Выяснилось, что они не раз встречались до клиники, и стадия знакомства и взаимного узнавания была для них пройденным этапом. Мне же с обоими надо было сживаться, устанавливать контакты. Я хорошо понимал, как важно в предстоящей жизни иметь рядом надежного товарища и единомышленника, которому можно полностью довериться.

Один за другим стали прибывать еще кандидаты для эксперимента. Валентин Зиновьев, Валя, как мы его по-дружески называли, сразу же завоевал симпатии всех. Появившийся после всех Борис Улыбышев - специалист по медицинскому электронному оборудованию - постоянно работал здесь, в клинике, время от времени принимал участие в экспериментах в качестве испытуемого. Улыбчивый и веселый, хорошо развитый физически и весьма начитанный, он, как правило, не избегал споров и дискуссий. Я с одинаковым интересом приглядывался ко всем, кто появлялся, потому что никого из них не знал раньше и знакомился с ними лишь здесь, во время медицинских обследований в клинике.

Клиника оказалась каким-то сплавом больницы и лаборатории из-за белых халатов и шапочек врачей и медсестер и отсутствия больных. Здесь исследованиям подвергали вполне здоровых людей с тем, чтобы определить лишь степень их здоровья.

Рабочий день наш начинался с 8 утра, заканчивался в 5 вечера и был насыщен до отказа. Терапевты, невропатологи, отоларингологи, психиатры, психологи, специалисты по высшей нервной деятельности и сердечнососудистой системе, гематологи, хирурги, стоматологи, окулисты - все стремились заполучить нас. Иногда приходилось вставать раньше обычного, чтобы подготовиться к очередному обследованию.

Самыми неприятными для меня оказались обследования, проводимые до завтрака. Стакан сульфата бария и рентген желудка: вливание глюкозы в вену: 'пытки' желудочным зондом при анализе желудочного сока - все это доставляло немалые страдания. Но, видимо, справедлива истина, что все познается в сравнении.

Как-то мне сказали, чтобы я явился на исследование, которые все называли 'Кук'. 'Какая-нибудь забавная проба', - подумал я, но тут же вспомнил, как один из кандидатов, вернувшись после 'Кука', лежал бледный до самого обеда на кровати пластом и даже не пошел обедать.

Наступил и мой черед познакомиться с этим таинственным 'Куком'. Переступаю порог кабинета. В глаза бросается большое удобное кресло с подлокотниками. 'Здесь комфорт', - отмечаю про себя. Меня усаживают в кресло, фиксируют электроды на груди, в уголках глаз и даже на носу, объясняют, что нужно делать, завязывают глаза. Кресло начинает вращаться все быстрее и быстрее, а я наклоняюсь вперед, потом откидываю голову назад. Через полторы-две минуты я начинаю понимать, почему мои коллеги, лишь завидев это 'удобное' кресло, начинают морщиться. Земля проваливается подо мной, Лицо покрывается потом. Через некоторое время начинает поташнивать.

Позже я узнал, что это вестибулярная проба, предназначаемая для исследования функционального состояния вестибулярного аппарата - органа равновесия. Раздражения вестибулярного аппарата, вызываемые вращением кресла, передаются в продолговатый мозг, и именно это вызывает неприятные рефлекторные реакции, а накопление (кумуляция) ускорений, возникающих при вращении кресла, приводит к усилению эффекта.

Но все это стало мне известно позже, а сейчас, когда перед закрытыми глазами В бешеном темпе мелькают белые пятна, а на желудке становится все тяжелее, я думаю: хорошо, что в детстве любил качели.

Когда кресло останавливается, и я имею довольно 'бледный вид', хозяева кабинета одобрительно переглядываются и освобождают меня от проводов. 'Ничего, ничего, бывает и хуже' - так можно понять их красноречивый обмен взглядами.

Пошатываясь, покидаю кабинет, в котором не только испытал муки, но и узнал от врачей, как расшифровывается это загадочное 'Кук': оказывается, кумуляция ускорений Кориолиса. Позже медики рассказали мне, что вращающийся стул, превратившийся со временем в комфортное кресло, называется креслом Барани, по имени австрийского физиолога, предложившего его для оценки состояния полукружных каналов и других отделов вестибулярного аппарата, располагающегося во внутреннем ухе. С этим креслом хорошо знакомы все летчики и космонавты, как и с качелями, предложенным советским ученым отоларингологом К. Хиловым. Его качели помогают исследовать орган равновесия. Двухосная конструкция качелей из четырех параллельных брусьев создает возможность перемещения в вертикальной плоскости. В то же время площадка качелей двигается все время параллельно полу:

После 'Кука' не хотелось даже и думать о еде: комок подкатывал к горлу. Однако через день почувствовал себя нормально. Качели Хилова оказались гораздо приятней, хотя перед испытанием врачи также завязывали мне глаза и накладывали электроды. После них жизнь не казалась такой мрачной, как после 'Кука'. Однако есть люди, которые очень плохо переносят именно пробу на качелях Хилова.

Если после вестибулярных проб говорится, что 'своих не узнаешь', то после измерения внутриглазного давления, когда в глаза закапывали капли и проводили различные замеры, говорят, что 'своих не увидишь'.

Так я делал открытие за открытием. Мы по очереди проходили различные исследования. Но иногда в один кабинет нас вызывали сразу по нескольку человек, например, к психологам во время пробы на так называемую 'психологическую совместимость'.

Здесь исследование проводится с помощью аппаратов, которые называются гомеостатами. Двух или трех кандидатов помещают в отдельные кабины, где стоят эти аппараты, снабженные прибором со стрелкой. Нужно вращать ручку прибора до тех пор, пока стрелка не установится на ноль по шкале. Кажется, это сделать очень просто. Но вот, вращая ручку, я с удивлением заметил, что стрелка слушается не только меня, но и еще кого-то. Позже узнал, что это партнер сдвигал мою стрелку, так как приборы были связаны между собой. Кроме того, нашим усилиям мешали дополнительные помехи извне. Успех определялся слаженной совместной работой двух или трех участников испытания вопреки помехам. При этом один, естественно, оказывался в роли 'лидера', остальные 'ведомыми'. Если такой иерархии в маленьком коллективе не складывалось, то задача установки стрелок приборов на ноль оказывалась невыполнимой. Как же скомплектовать группу людей, которая в состоянии выполнить задание, являющееся одним из тестов на групповую совместимость?

На первый взгляд может показаться, что стоит исследовать психологические особенности каждого из кандидатов - и экипаж сформирован. Однако это не совсем так. Известный психолог Ф. Горбов говорит:

Даже хорошо зная особенности каждого члена группы, нельзя предсказать, как проявит себя группа в целом. Какие взаимоотношения сложатся между отдельными ее участниками. Группа - это не арифметическая сумма индивидуумов, скорее новый, единый организм со своими законами развития и жизни. Поэтому-то психологам необходимо подобрать и подготовить хорошо сработавшийся экипаж еще задолго до полета.

О том, как важно правильно подбирать людей, красноречиво говорит опыт руководителей спортивных

команд. Были случаи, когда футбольные команды 'экстразвезд' проигрывали более слабым, но зато более сыгранным и дружным коллективам. Знаменитый бразильский футболист Пеле в одном из интервью охарактеризовал идеального, по его мнению, партнера, молодого нападающего сборной Бразилии Кутиньо, как игрока, умеющего угадывать его, Пеле, перемещения по полю. Интуиция? Да, похоже. Но и она ведь не возникает из ничего. Дело здесь не только в интуиции. При общем задании в любой группе обязательно возникает так называемая функциональная соподчиненность:

Мы разработали принцип, - продолжает Ф. Горбов, - который получил название 'гомеостатического равновесия'. Дело в том, что всякой групповой деятельности характерно стремление к равновесию. Этот принцип и лег в основу гомеостатической методики.

В чем же сущность этого метода?

Представьте себе, что трое испытателей должны управлять сложной системой. При этом действия каждого наталкиваются на противодействия партнеров. Это своеобразная игра, и в создавшейся игровой обстановке необходимо не только действовать самому, но и учитывать еще поведение партнеров. Каждый может добиться нужного ему результата только при согласованных действиях со своими партнерами.

И знаете, - вспоминает Ф. Горбов, - эта идея пришла в голову мне в совершенно неожиданной обстановке: во время одной из экспедиций в обыкновенной душевой. В ней было четыре кабины, но диаметр труб не был рассчитан на то, чтобы обеспечить достаточным количеством горячей воды четырех одновременно моющихся людей. Я заметил: когда все четыре кабины были заняты одновременно, в поведении каждого человека выявлялась своя стратегия. Как только один из четырех создавал для себя лучшие условия, более высокую температуру воды, - в другие кабины поступала холодная вода. Это вызывало немедленную реакцию остальных: они начинали вращать краны, и на первого сразу же обрушивались струи либо холодной, либо очень горячей воды: Лишь уступая друг другу, соглашаясь на приемлемые для всех условия, в конце концов, удавалось отрегулировать подачу воды и добиться приемлемого для всех теплового режима воды. Случалось, что в группе довольно быстро кто-нибудь выделялся и брал на себя 'руководство', то есть становился 'лидером' - лидером с пользой для всех. Гораздо медленнее срабатывалась группа, если на лидерство претендовали сразу два-три человека. Такая группа долго, а то и совсем не могла справиться с душем. Члены этой группы все время мешали друг другу. И уже совсем безвыходное положение складывалось, когда в группе оказывался человек, не желавший считаться с другими. Такой 'лидер' совсем не приносил пользы.

Практически сходную ситуацию можно воспроизвести с помощью особого прибора - гомеостата. Участники эксперимента садятся в кресло. Перед каждым находится прибор со стрелкой, установленной на нуле. Но вот стрелка отклонилась на какое-то деление. Пользуясь специальной ручкой, испытатели должны вернуть стрелку в нулевое положение. Действия каждого сказываются на поведении стрелки приборов товарищей, влияя на ее движение к нулю. Только слаженно работающие члены экипажа в состоянии выполнить эту задачу. Конечно, нельзя предоставлять случаю решать, как сложатся взаимоотношения в группе людей, перед которой ставят сложные задачи на земле и в космосе; нельзя подбор группы сводить к методике 'гомеостата'. Это только один из приемов, помогающих характеризовать группу. Подбор групп и динамика развития отношений в них не должны происходить бесконтрольно. Разумеется, принципы такого подбора и комплектование коллектива должны быть научно обоснованы.

Весьма интересен для психологов нынешний годовой эксперимент. Собственно, это первый длительный научный эксперимент, в котором психологи имеют возможность проверить, отработать тесты для профессионального отбора, в том числе отбора космонавтов'.

Психологи были неутомимы, они изо дня в день предлагали все новые задания. Казалось, что их работа только в том и состоит, чтобы вывести из равновесия даже самых невозмутимых. Своими тестами они заполняли все наше свободное время, не упуская ни одной паузы между другими исследованиями. Они сажали нас у магнитофона и просили наперебой называть первое пришедшее на ум слово в ответ на услышанное. Если нас было двое, то тест назывался 'парной словесной пробой'.

Нам давали вычеркивать в специально' бланке несколько букв в течение нескольких минут. Чем точнее и больше мы черкали этот аккуратный типографский тост, тем выше оценивалось наше внимание. Этот тест назывался 'корректурной пробой'.

Работоспособность, характерные особенности нашей нервной системы, ассоциативные связи, память, внимание - все, это интересовало специалистов. Мы должны были в течение ограниченного срока выполнить максимально возможное количество небольших и не слишком сложных заданий.

Из условий проведения этого теста было ясно, что он связан с изучением скорости мышления, сообразительности. Естественно было ожидать, что лучшие результаты покажут не 'тугодумы'. Но оказывалось, что в процессе тестовых проб выявляется не только быстрота мыслительной реакции, но, очевидно, также другие качества, необходимые для успешного решения, например заинтересованность. Равнодушие не дает возможности успешно справиться с поставленной задачей.

Конечно, помимо заинтересованности, необходима и настойчивость. Если у кого-нибудь из нас не хватало терпения, то этому сопутствовали низкие показатели. Настойчивость, по-видимому, может даже компенсировать некоторую медлительность.

Часто скорость решения зависит не только от памяти и сообразительности. Решая предложенную задачу, человек пробует различные подходы. Если один из них не приносит успеха, нужно суметь вовремя от него отказаться и не вести бесплодных попыток. Но и нельзя отказываться от выбранного подхода преждевременно, так как можно упустить правильное решение.

Конечно, опытные испытатели справлялись с тестовыми пробами быстрее новичков. Однако через четыре - пять упражнений и эти достигали достаточно высокого уровня тренированности, и тогда, скажем, десятое испытание давало такой же результат, как и пятое.

То же самое происходило и в тестах с черно-красной таблицей. Это одна из универсальных и любимых психологами методик. По ней изучается память, внимание, помехоустойчивость и т. д. На таблице черной и красной красками напечатаны числа от 1 до 25. Даны они вразброс, без какой-либо системы в расположении. Предлагается называть вслух и показывать при этом по порядку попеременно черное и красное число, начиная с 1 черной или красной. Причем если черные числа убывают на единицу, то красные соответственно возрастают. И наоборот. Например, называя и указывая черное число 18, необходимо вслед за этим назвать красное 7, затем предстоит найти на таблице черное 19 и красное 6. Трудный момент наступает где-то в середине, когда после черного 12 и красного 13 следует указать 13 черное и 12 красное. Несмотря на кажущуюся легкость, задание это далеко не простое.

Этот психологический тест применяется сначала без помех, а затем со звуковыми помехами, которые заключаются в том, что те же самые числа воспроизводятся с магнитофонной пленки в другом темпе. Этот голос мешает, может легко сбить с толку. Однако собранные, волевые люди как бы 'отстраиваются' от всего, что им мешает, и поэтому число ошибочных чтений таблицы у них бывает весьма незначительным.

Конечно, характер помех и посторонних раздражителей в космосе может быть иным. Но опыты показывают, что такая методика позволяет определить и проверить нервно-психическую устойчивость человека, даже в какой-то степени прогнозировать его поведение. Эта проба прочно вошла в практику отбора космонавтов и в комплексе с другими методиками помогает в определении пригодности к полету.

'Не говори под руку', - часто мы слышим фразу, не всегда понимая, как много заложено в ней смысла. Попробуйте крикнуть человеку: 'Осторожно, горячо!' - когда он только что взял горячий стакан. Ваше желание предостеречь его легко приведет к тому, что стакан окажется на полу, а человек будет дуть на обожженные пальцы. Это пример того, как подсказка, услышанная не вовремя, 'под руку', может нарушить целенаправленную деятельность, помешать ей.

Известны случаи, когда эти помехи неблагоприятно оказывались на деятельности летчиков, попадавших в аварийную ситуацию. Движения летчика хорошо координированы, быстры, точны, он сосредоточен, твердо помнит порядок действий, в уме все время проигрывает их. Но вот диспетчерская служба на земле, желая помочь летчику, подсказывает по радио схему действий. Летчик вдруг теряется. И здесь возможна катастрофа. Виной тому - методически неправильная помощь, которая, хотя и точно определяет, что надо делать, мешает меж тем, сбивая летчика. Особенно легко сбить молодого пилота, неопытного. Другое дело, если такой подсказ делает опытный методист, который именно подсказывает, а не навязывает действий. Конечно, при этом индивидуальные особенности летчика, его целеустремленность также играют большую роль. И стоит ли доказывать, сколь важны эти качества для человека, который берет на себя ответственность за управление космическим кораблем:

Сердечнососудистая система также была предметом тщательного изучения. При этом нам доставалось не только от клиницистов, но и от Германа, который сам специализировался в этой области.

При оценке деятельности сердечно-сосудистой системы важно точно (в килограммометрах) дозировать физическую нагрузку. Только в этом случае можно правильно оценить реакцию организма на нагрузку, выявить скрытые дефекты в работе сердца. Для этого служит неподвижный велосипед, так называемый 'велоэргометр' и ступеньки повышения нагрузки определенной высоты. Зная величину ступенек, количество 'восхождений' и вес тела, легко рассчитать выполненную работу. Мы 'переступали' по этим ступенькам вверх и вниз с определенной скоростью, держа в руках пучок проводов, прикрепленных к датчикам на груди, крутили педали велоэргометра, получая дозированную ступенчатую физическую нагрузку. Неутомимые врачи во время исследований измеряли наше артериальное давление, фиксировали различные физиологические показатели, следили за электрокардиограммой. Все осложнялось тем, что при испытании наши носы зажимались специальными прищепками, шеи стягивали похожие на ошейники пульсовые датчики, а во рту находился резиновый загубник, через который мы должны были выдыхать воздух. Этот воздух потом анализировался, и проводились расчеты энерготрат.

При исследованиях сердечно-сосудистой системы мы подолгу лежали с присосками-электродами на груди и неподвижно стояли со шлейфом проводов:

Однажды я проснулся от шума. На дворе уже светало, да и двери комнаты были открыты, так что я ясно увидел около соседней кровати троих людей в белых халатах. Рядом с кроватью стоял какой-то прибор с ручками, напоминавший контейнер для продажи мороженого. 'Что-то новенькое', - подумал я. К сожалению, это было далеко не мороженое. Впрочем, если бы даже и мороженое, я не удивился бы, поскольку все предыдущее подготовило нас и не к таким сюрпризам.

Через несколько минут я стал засыпать, как вдруг отчетливо услышал мычание. Что такое? Открываю глаза, звуки повторились. Приподнимаюсь и смотрю туда, откуда раздаются приглушенные стоны. У кровати соседа невозмутимо стояли все те же трое в белых халатах. Пытаюсь прийти на помощь соседу, но один из 'белых халатов' делает рукой выразительный жест и холодно произносит: 'Прошу вас лежать! Не вставайте!'

Но почему я должен лежать? Мгновение спустя я увидел над кроватью поднятую багрово-красную руку, вернее, кисть руки. Да это же рука моего соседа! Кажется, он зовет меня! Я вскочил с постели и вопреки протестам 'белых халатов' 'пробился' к нему. 'Жертва' лежала на спине. Изо рта тянулся толстый гофрированный шланг к прибору, стоявшему у кровати. На лице гримаса страдания, лоб покрыт каплями пота, правая рука погружена в сосуд с водой.

Мысленно обругав себя, вернулся в постель. Ничего не поделаешь, придется и мне в свое время выдержать подобное испытание.

Четверть часа спустя врачи окружили мою кровать.

Один из них подкатил тележку, второй подал мне гофрированный шланг с резиновым загубником на конце.

'Возьмите в рот!' - последовала команда. Стиснув зубами загубник, тут же почувствовал, как специальный зажим сжал мои ноздри. Потянул воздух ртом. Дышать было легко. 'Дышите глубже, глубже!' - раздался голос. Вдохнув глубже, чувствую, что кто-то берет мою руку и погружает в ледяную воду. Нет, кажется, в кипяток. Отдергивая руку, хочу что-то сказать, но не могу, во рту загубник. Мычу как глухонемой, даю понять, что вода очень горячая и рука багровеет. Но держать ее в горячей воде приходится до тех пор, пока один из врачей, глядя на часы, сам не вынимает ее из воды и вытирает насухо полотенцем. Затем берет что-то со столика и делает укол в палец. С пальца каплет кровь. Ее аккуратно собирают в пробирки с вязкой жидкостью. Сосед сочувственно смотрит на мои страдания.

Мне разрешают вынуть загубник. Я расслабляюсь и с облегчением вздыхаю. Но вдруг слышу вновь: 'Возьмите, пожалуйста, загубник в рот!' На этот раз дышать стало тяжелее. Я мычу и показываю руками, что шланг где-то то зажат. Врачи подходят, смотрят на меня и ничего не предпринимают. Моя рука опять в воде, но, к счастью, не в столь горячей. Теперь я задыхаюсь. В глазах рябит. Чувствую боль в пальце: опять колют. Я вижу, как врач, сидящий на моей кровати, шевелит губами, подсчитывая про себя капли крови. Но я уже не выдерживаю и выплевываю загубник. 'Хорошо, очень хорошо!' - говорит, глядя то на меня, то на бумажную ленту прибора, старший из врачей.

Проведенное исследование, как мне объяснили позже, было связано с изучением так называемого 'основного обмена и газов крови'. Вот почему нельзя было до этого двигаться, так как основным называется такой обмен веществ, который необходим для поддержания жизни полностью покоящегося человека.

Энергия, которая получается при этом, идет на обеспечение работы сердечной мышцы, дыхательной мускулатуры, деятельности почек и т. д., то есть тех органов и систем, которые работают всегда, независимо от положения человека, и обеспечивают жизнь организма. Для этого человеку необходимо около 1500 килокалорий в сутки. Энергетические затраты основного обмена колеблются незначительно в зависимости от индивидуальных особенностей и состояния организма. Во время исследования сначала полагалось дышать кислородом, а затем выдыхаемым воздухом, в котором постепенно накапливается углекислота, вызывающая ощущение удушья:

Визит к психиатру был даже приятен. Симпатичный пожилой человек с сединой в висках сразу вызвал уважение. Разговаривая, он располагающе улыбался. Но я был начеку и старался увести его в сторону как от разговоров о дедушках и бабушках, так и от интимных и личных вопросов.

Несколько настораживало то, что он постоянно делал какие-то пометки в толстой тетради, лежавшей перед ним. Однако постепенно его дружелюбие, простота и непринужденность в общении настроили меня на доверительный лад и душевную беседу, и вскоре я забыл, что нахожусь в кабинете у врача. Когда настало время уходить, мне уже не хотелось с ним прощаться, казалось, что и ему тоже жаль расставаться со мной:

У невропатолога было менее интересно. Он заставил меня приседать с закрытыми глазами и вытянутыми вперед руками, искать собственный нос, не открывая глаз, скалить зубы. Затем водил острым предметом по животу и спине, колол иголками ноги и руки, спрашивая при этом: 'Больно?'

Хирург сам пришел к нам в комнату. 'Раздевайтесь!' - сказал он повелительно. Я повиновался, а раздеваясь, думал, кто бы это мог быть? Дерматолог? Но, в конце концов, пришедший был в белом халате, а я здесь обследуемый, поэтому рассуждать не приходилось. Разделся. Он ткнул меня пальцем в живот, провел рукой по позвоночнику, потом взял за обе руки и сказал:

- Вы знаете, что правая рука у вас больше?

- Это очень плохо? - спрашиваю его.

- Нет. Сожмите кисти рук в кулаки. Спортом занимались?

- Да.

Тут он ощутимо, но дружелюбно подтолкнул меня к кровати. '120 килограммов в нем, не меньше, - подумал я, вытягиваясь на спине. - Он-то наверняка занимался спортом, и не иначе как тяжелой атлетикой'.

Мне хотелось спросить его об этом, но его явное нежелание разговаривать и суровый вид пресекли мои вопросы. На прощание он шлепнул меня по голой спине и улыбнулся:

Казалось, все неприятное уже позади. И вдруг сообщили, что я должен посетить окулиста. Этого визита я боялся больше всего, так как я близорук и иногда пользуюсь очками, хотя постоянно их и не ношу.

Окулист встретил меня весьма любезно. Прежде чем доверить ему свои глаза, я решил подготовить его к моей близорукости и задал несколько наводящих вопросов. Из ответов мне стало ясно, что положение мое не так уж страшно. Но ведь он еще не видел моих глаз. И вот мы в полной темноте: он закрыл штору, пригласил меня к столику, где я положил подбородок па специальную опору. Потом он включил яркий свет, а я должен был долго сидеть и 'засвечивать' глаза для того, чтобы через некоторое время в темном круглом поле прибора различать геометрические фигуры: треугольник, квадрат, крест, круг и т. д. Процедура была долгой и довольно утомительной. Потом окулист вновь изучал мои глаза и вновь направлял в них яркий свет.

Внезапно что-то ослепительно сверкнуло, и я чуть не спрыгнул с кресла. Это было ярче, чем вспышка магния перед носом. Ощущение при этом было сильнее, чем 'искры из глаз'.

- Ничего, - успокаивал меня окулист. - Мы сделали снимок глазного дна.

Я ничего не видел. Пока мои глаза привыкали, он рассказал мне, для чего нужен снимок. От него я узнал много интересного.

- Для каждого человека, - сказал он, - рисунок сосудов глазного дна строго индивидуален, как отпечатки пальцев, а по пигментации глаз можно без особого труда отличить потомственного горожанина от горца. Но мы делаем снимок не для этого, а чтобы видеть последующие изменения глазного дна.

Когда я вышел из кабинета, вокруг все еще долго казалось неестественно серо-черным:

Энцефалографические исследования - запись биотоков головного мозга - не доставили особых неприятностей, хотя были довольно длительны и однообразны.

Специальная звукоизолированная камера и мягкое уютное кресло с подушкой располагали к отдыху.

Я сидел в этом кресле, и меня клонило ко сну, несмотря на то, что голову сжимала резиновая каска, под которой располагалась дюжина электродов. Мне казалось, что мои волосы были слегка влажными от специальной пасты. Когда ассистентка закрыла дверь камеры, и я оказался в абсолютной темноте, мне захотелось подложить подушку удобнее под голову и подремать. И вдруг слышу голос: 'Не спать!' Тут-то пришлось подивиться, как врачи узнали, что я засыпаю, так как иллюминаторов в камере не было.

В следующие полтора-два часа я отчаянно боролся со сном, выполняя команды: 'Открыть глаза!', 'Закрыть глаза!', 'Не дышать!', 'Дышать глубже!', 'Еще глубже!' Команды перемежались с приказом: 'Не спать!'

От излишне глубокого дыхания стало не по себе: перед закрытыми глазами поплыли белые волны, разболелась голова. Но, когда с головы сняли электроды, я был удивлен тем, что чувствовал себя отдохнувшим. Видимо, все-таки удалось вздремнуть:

На гастрографии, при записи активности желудка после завтрака, я лежал на раскладушке с электродом на животе и мог бы заснуть, но, как нарочно, спать не хотелось. Когда два часа спустя мне все-таки удалось задремать, меня тут же разбудили:

Во время исследований нас не оставляли в покое' даже по ночам. Как-то меня пригласили в камеру, предназначенную для изучения сна, опутали проводами с электродами, и уложили в мягкую постель. Теперь можно спать, а лучше сказать - нужно. Обычно я засыпаю быстро в любой обстановке. Но в эту ночь заснуть удалось не сразу, да и потом просыпался несколько раз, видимо, потому, что провода, опоясывавшие меня, постоянно напоминали о себе:

Одно исследование сменялось другим. Визит к отоларингологу кончился для меня плачевно: мне было рекомендовано удалить миндалины. Визит к зубному также не доставил радости.

Наконец почти все кабинеты позади. Однако оказалось, что это еще не все. Остались такие 'мелочи', как иммунология, микробиология, ряд психологических тестов, нервно-мышечная деятельность и еще с десяток исследований. Казалось, им не будет конца:

Далее: