ДНЕВНИК НАТАШИ ТУРЕНКО

 

(Натальи Орловой)

( 1951 - 1991)

 

 

 

Москва, 1975 год

Хлынуло и разлилось лето.

 

Лето полыхало грозами. С самого мая, когда в первых числах на сухих бульварах ветер носил шелестящий черемуховый цвет, среди фестивальных фольксвагенов легкими складками бурлили длинные цыганские юбки бабушкиных расцветок, подметали частые пологие ступеньки подземных переходов - пальцами кокетливо чуть выше колен, чтобы не запачкать ситчик. Казалось: сейчас чуть качнется ступенька пролетки, но, выпустив красный, синий, желтый сполох, натужно гудя, закрывались двери троллейбусов.

Грозы гоняли по асфальту тополиный пух, вымывали мостовые, теплым влажным пологом покрывали город на ночь, и в открытые двери балконов лезли мокрые звезды, запутываясь в сетях проводов, антенн и бельевых веревок.

В ночном космосе стоял невероятный галдеж - дни вспыхивали невероятной жарой и зарницами, стыковывались космические корабли альтернативных государств для того, чтобы поесть борща; в длительном полете на космической станции умерла муха-дрозофилла; были выпущены дружественные сигареты. С 'Аполлоном' был заключен Союз, по этому поводу мужские торсы были подтянуты и обтянуты до откровения; разряжалась международная обстановка, в результате чего был подписан акт. От жары и лени тянуло на неприличность, поэтому все удивлялись, почему акт был - после курса на разрядку, а не до.

Быстро подешевела клубника - душистые лотки обдавались машинной гарью, все наелись в этом году клубники, в пригородных лесах млели земляничные поляны, солнце жгло сосновые стволы, при грозах бесновались верхушки сосен, но в городе ветер глохнул.

В арбатских переулках физиономии домов красились салатным итальянским колером, достраивались цековские дома, менялись сморщенные водосточные трубы, и на месте старого двора, где стояли бачки с отходами, появилась молодая трава.

Приметы: шариковая ручка - роскошь. Делались красивыми.

Плохо писали стержни. Их наполняли, от этого они становились хуже и грязнее.

Уходит джаз - медленная стереофоническая мелодия под протяжный лебединый крик над осенним прудом, шум вершин, треск ставень под ветром.

-----*-----

 

Черная кошка на сухом асфальте. Теплая осень, ветер. Кошка мотает головой от ветра, рядом с ней воронкой закручивает два желтых листа.

Сидит, скучает.

 

-----*-----

 

Чистые пруды. Закат. Или перед закатом. Ослабевшее, но слепящее солнце по воде. Меняют асфальт. Катки, пар, молотки взбуравливают почву.

У стекляшки продается румынское пиво.

Мальчик в новой школьной форме - синяя - с эмблемой на рукаве и накладными карманами, рядом пес, как неряшливый клубок только что распущенных ниток. У берега спят два черных лебедя. Тепло. Голубь рядом, давясь, жрет кусок батона.

 

-----*-----

 

Намеренность. Она губит. Нельзя смаковать мгновение. Брать летом.

 

------*------

 

Цветут яблони. Распустились колокольчики и одуванчики. Начало октября. Вернее, октябрь послезавтра.

 

------*------

 

Помню. Ясно. Это нескончаемое лето пало восьмого марта. Далекая дача. Тихая и темная оттепель. Шли от станции семь километров. Вот тогда уже окутала и после огромного выдоха расслабилась зима. Это была предтеча раневесенней мороси. Все присело перед прыжком в лето.

Возле дачи вырыли лежбища кабаны, поломали садовые деревья. Мокрый снег не дал открыть калитку. На втором этаже была огромная пустая мансарда, полная белого, снежного света и запаха талого снега.

Это самый чистый запах на свете - чистый талый снег не пахнет ничем: и первые капли с крыши глухо вонзались в снег. Перед ливнями, сухим черемуховым цветом, болью и одуванчиками.

Сашка в снегу вырыл траншею по пояс и понаставил по бокам снежных человечков. Дача была из двух комнат - и во второй с потолка свисали парусники - тонкие и пыльные, которые делал Саня:

 

------*------

 

Год мотался как веретено, кругами. Событие любое находило свое звено, за которое прочно цеплялось.

От того августовского звона на Преображение к цветам от проехавшей свадьбы.

Цветы от проехавшей свадьбы, глухой ноябрь, талый март. И нескончаемое лето, в которое весь год я их собирала.

 

------*------

 

 

Н О В Г О Р О Д. Глыбы белых храмов на талом снегу. Мокрая чистота и крик ворон, гаснувший в глухой зиме.

 

-----*-----

 

Выбор.

 

Лето.

 

'Когда однажды он очнулся и увидел, что выброшен на грязный пол пустой комнаты своей бывшей квартиры - без денег, без дома, без семьи, без работы, без перспектив, без положения, без сил, без желания работать, - и только тогда стало ясно - или сейчас, или никогда.

Надо писать. Созрело'.

М. Анчаров

 

-----*-----

 

'Престранные коллекции бывают.

Две-три поездки с помощью трамвая.

Пяток случайных, в общем-то людей.

Одна суббота. Несколько дождей'.

А. Аронов.

 

------*------

 

Осенние одуванчики. При грозе - порывистый. Опыт радости.

 

------*------

 

А ну, обизяна, поди сюды.

 

------*------

 

Почему-то кажется, что глухая осень рисуется так: Конец перрона. Темнеет. Ветер. Задувает под платформу, а там гнутся к земле уже шершавые сухие травинки. Далекий стук электрички. На последней скамейке перрона, подняв воротник, сидит парень в синей нейлоновой куртке с сигаретой в красной от холода руке с браслетом из дутой меди:

 

-----*-----

 

Одиночество. Один. Отчество.

 

------*-----

 

Но своя вещиа персты на живая струны воскладаше. Они же сами князем славу рокотаху. Струны.

Десять соколов на стадо лебедей. Какую первую лебедь сокол настигал, та и песнь пела.

 

------*------

 

 

Тропа поуже День потише И в золотом Тумане дождь Почти не слышен ---------------     В окно то солнце По утрам лилось В ветвях запуталось Оборвалось Цветущим золотом Тропу закрыло ---------------   Обещанная в детстве Нам дорога Становится тропою Понемногу

И лет как будто бы в урон немного Но зарастает с двух сторон дорога -------------------------- Дом под горой теперь с крыльца Открыт простору Ведь стала меньше та гора Как и дорога в гору.         И в гулких комнатах Часов уже не слышно И старый треснувший засов Гремит потише     И обветшалое Крыльцо Спустилось ниже

-------*-------

 

8.12.75

Метнулась фраза. Ритмическая. Просто - деревья становились выше. Хотелось написать об этом стих, но стиха не получилось, - получилась какая-то философская лирика про тропу и дорогу. Кстати, мысль сама по себе ничего - дальняя дорога и тропа. Что вернее - пробивать сапогами тропу, утаптывать и расшатывать ее слева и справа, чтобы получилась дорога, и возвращаться на старую дорогу и заметить, что она зарастает и превращается в тропу, зарастая с двух сторон травами, цветами и гнездами зверей.

О деревьях. Заметила, что дерево - магическое для меня положение. Оно - из обоймы неистребимых горящих точек памяти.

Я их всегда знаю, но почему-то никогда не пыталась зарисовать.

 

-------*-------

 

Лет шесть. В белопольском доме праздник. С самогоном, многими людьми, знакомыми и родными. Осень, но в доме тепло, шумно и душно. На крыльцо - из яркого света, где-то два-три огонька, собаки лают, темные кусты и в небе звезды - необычно яркие, мохнатые - может, то весна была, не осень - не помню, но больше таких звезд в жизни не было.

Осенний вечер. Это уже точно осенний. Быстро густеет. Идет холодная гроза или просто дождь, причем дождь глубокий, долгий и задумчивый, когда будет вечером зябко выходить на крыльцо - делать во дворе нечего - в полусне, в полудреме - перед окном осенним сказка про русалку. Но эти дни - нескончаемые, как жизнь, имеющие свою судьбу, право, силу и необходимость, дни дождя - только приближаются, их еще нет, и сегодня днем солнце как обычно облизывало тебя, и суета ягодная была и звуки все - посуда, замок сарая, а в общем звуков нет. Сытный вкус борща, и теплое - теплое солнце. Но тут этот хлест вершин перед грядущим дождем, холодом - долгий, как бы разбегающийся порыв, как по волосам сада - надо идти в дом, там вдруг сразу глухо - там в сон. Но ветер опять разбегается, опять шумят вершины. И если не уйти в дом - что-то случится, мощно и вселенски вечно, как во времена праотцев и в будущие времена треплются деревья - этот час приближающегося холодного дождя - час тревоги перед испытанием, час тревоги. До этого шума вершин не было тревоги - был ясный, спелый день, ягодный сон, кошачий теплый вечер, черешневое утро, позднее, горячее и безупречное. А тут деревья с тонкими руками то открывают, то загораживают далекий огонек, и гудки поездов прерывистые, как стоны любви. Это знаю сейчас, а тогда сила предчувствия - еще острее. Объяснить нельзя, но рвалась в тот уголок двора, где больше простора, еще раз почувствовать этот стонущий зов деревьев перед дождем.

 

------*------

 

О мифологически-философской конкретизатии. Гераклит считал началом время и огонь. Это метафора, но и дети-греки считали ее философией.

Метафора может быть философией, значит, сама по себе она может быть и содержанием. Так у Катаева глобальный образ вырастает из наблюдения, а сам образ становится сутью.

Значит, знамение времени - видимая вещь и ракурс.

Вещь - объективная реальность. Ракурс - наше ощущение. Именно так мы желаем ее ощущать. В ракурсе.

Ракурс д.б. оригинален, неповторим: он м.б. не только у видимого предмета, но и у слова, даже поступка, отсюда этика ракурса.

 

------*-------

 

11.02.76.

Мысли, как у Никологорской, когда она вдруг понимает, что пальцев на ноге - пять. Думаю о любви. Это собачье, безмолвное удивление перед человеком, точно так же, как у литератора - человечье. Трудно сказать, что истиннее, но природа у них одна. Автор создает неповторимость из кучи жизненных оттенков, наделяет их своим местом и своим действием, а человек создает тоже новую общность - роман. Роман - роману. Несравним человек. Любишь - не можешь назвать. Если суметь назвать точно, чтό любишь - ведь это остается в памяти, - то получится очень хороший роман.

Это умел Фолкнер. Страдаем от множества вариантов названий положений. И поэтому не выходит ни любви, ни произведения. В. боится слов, фраз - старые не свои, фальшивые.

Мы с И. не боялись потому что нашли свои - не много, но нашли.

 

------*------

 

Князева пишет роман. С философскими рассуждениями, со звездной болезнью. Честолюбие - главная движущая сила ее и ее романа.

Жажда избранности. Кладет себя ради избранности. Что угодно, но чтобы избранность.

И Шукшин. Писать о парикмахерах - понять их душу, но не в, а через парикмахеров.

 

 

15.02.76.

Стружка у мысли. Только в ассоциативном ряду памяти можно сделать образ.

Традиционный вечер встречи в школе.

Мальчик в застегнутой на последнюю пуговицу синей рубашке. Подходит к учительнице:

- Вы меня помните? Я - лентяй, плохо учился по Вашему предмету.

Она не помнит. Он один среди людей этого выпуска. И он незаметен. Его никто не помнит. Даже эта учительница, которая должна помнить всех. И вообще именно она славится тем, что помнит всех.

Всеобщая стандартизация; укрупнение личности, страдающей от чрезмерной специализации, - необходимо:

Отклик на насущные проблемы действий, которых теория не заметила еще.

Художника, говорил Добролюбов, поражают такие факты действий, 'из которых эта идея вытекает сама собою'.

Разговор в институте Склифосовского о деле, о том, что непосредственно для человека делать все возможное - удовлетворение. Мысль: врач вправляет вывих - услуга, но делает как надо. Нет очередей, есть внимание и пр. Почему нет в другом быте?

 

------*------

И за туманом золотым

Тех лет уже почти не слышно

Не меньше дом, не гуще дым

А лишь деревья стали выше.

Ветер в

Осенний свет по синеве

И (до) у порога

Так зарастает к осени дорога

 

------*-------

 

Психологическое состояние. Булгаков, начиная писать, боялся, что не получится именно письмо, поэтому и 'Мастера' и 'Театральный роман' писал как издатель, который будто бы нашел чьи-то записки.

 

------*-------

 

20.03.76.

И еще одна мысль: можно писать даже так, что нельзя будет трактовать! Нельзя. Потому что как сказать, уже есть во фразе. Даже глаза во фразе видно того, кто произносит, и волосы, грязные, серые и в пуху, и слюна изо рта брызжет, когда рассказывает. И в то же время - это не пьеса, не видеозапись, а про-за, п-р-о-з-а!. Вот так, дорогие граждане.

 

------*------

 

Часы. По сторонам циферблата - две узкие длинные 'ставни'. На каждой по кисти винограда:

Наверное, классе в шестом - вечером, тогда меня еще привезли в Белополье, часов в 10. Июнь. Темно. Тогда в доме появилась новая мебель. Почти вся. Старой не помню. Привезли и оставили. Дом казался чужой. С новой мебелью. И били часы. А на утро было очень тепло на крыльце после завтрака в холодной кухне, где солнце появляется лишь после четырех дня - тогда оно золотое. А по утрам белое и горячее. И было судорожно жаль, что три летних месяца так коротки. Тогда, в первый день приезда, вдруг показалось, что они кончатся завтра. Как теперь в полночь кажется, что жизни осталось лет сорок пять.

Раньше не было страха смерти, а был лишь страх темной силы, неизвестность.

Знаете, граждане, что есть счастье? Это неимение того, что имеют другие. У вас нет двухкомнатной квартиры, ковра на полу и польского белого набора кухонной мебели. А у других - есть. Они смотрят - и - растерялись. Пальцы растопырили, глаза округлили. Что же теперь делать?! Есть два телевизора, два магнитофона, три магнитофона. Граждане, уже скучно!! Ан нет! Простите. Я еще не все потерял. У меня нет машины, дачи, заграницы: Что? Уже есть? Что делать? Что делать? А? У меня нет петуха в лоджии, крокодила в ванне, тюленя в холодильнике. Опять есть? Райкина в знакомых, Бриджит Бардо в любовницах! Все. Оревуар, граждане. Действительно. Потерял все!

 

------*------

 

Неизвестность, неимение рождает талант. Никогда я не писала, не вылила бы той своей работы, если, если бы тот яркий свет сцены был моим, если бы могла туда ступить.

Отверженность. Ко всем подходят. Ко мне - нет. На танцах. В лагере. У всех романы. У меня слезы в палате.

Люди. Если можете, не делайте так, чтобы у вас была любовь. Ее не будет. И это прекрасно. Смотрите издали. Не испытывайте ничего. Эмпиризм - самая отвратительная теория. Знамя - неизвестность. Не бегите, задыхаясь, чтобы у вас б ы л о. Будет - несчастье.

А любви действительно нет. Есть - ее ожидание. Оно самое прекрасное. Поэтому самое прекрасное время - до 18. И о ней воспоминание. Это уже хуже.

А сейчас мне все время снится время школы. Но как-то по-больному, причудливо. Ощущение единственное - спросят сейчас, и именно то, чего не знаю:

Еще. И это счастье. Не 'уже'.

Часы со ставнями. Хочется закрывать время ставеньками с этим виноградом. Как исправили часы - ходили на Маросейку, два раза стояли в очереди, на обратном пути зашли в шашлычную и съели шашлык. А потом часы стали звонить. Перед тем как зазвонить, там внутри что-то скрипуче перескакивает с одного зубца на другой. Именно этот звук - самый неприятный. Потом они бьют. Когда пишу и не получается - бьют часто. И вообще бьют часто. Страшно и грустно, когда они бьют. И совсем не уютно. Под часами висит календарь. Он отсчитывает дни.

Я на диване, покрытом ковром. Сзади - швейная машинка. Закрытая. Как тумбочка. На ней телефон. Книжки.

 

------*------

 

На полу, на новом, лакированном, досточка к досточке паркете - ковер. На ковре стол. На столе - масло в стружках, сервелат, водка пшеничная, гарнир в виде картофельных булочек. Как в 'Национале'. И вообще. ФРГевский стереопроигпыватель полированный с металлом. Старый дом - пятиэтажка. Коричневые двери с планочками. Высокие. Чистые подъезды и широкие квартиры под славянские шкафы. День рождения. Две девочки, 4 мальчика. Скушно. Родители ушли. Скушно.

Как же замуж выходить? Когда в такси - ни слова. Когда мыслей нет. Есть внутреннее благородство, но нет никакого преодоления. Человек никогда не пересиливает себя. Правильно ли? Черт знает!

Ну а я - посередине, точно лошадь в магазине. Ну а я - посередине, словно мышь в пустой корзине.

 

------*------

 

28.03.76

Какие птицы в городе. Только воробьи да голуби.

Снег устоялся. Зима затянулась, и огромные черные снежные глыбы, похожие на валуны, выстраивались вдоль тротуаров.

 

-----*-----

 

04.04.76

А на улице-то что делается! А? Снег! На деревьях. Господи!: Хе: :Опять зима. Я и на улицу не выйду. Или вечерком, может быть: Усе. У меня к вам усе.

 

------*------

 

Вчера я вам звонил. Мне вас вполне не хватало. Женя: Знаешь Женю? Да-да, тот самый, неустроенный циник. Мы так прекрасно поснимали. Да. Петр Петрович был странный человек. Он был лириком и бюрократом. Писал стихи, но никому их не показывал, а подшивал в папку, пронумеровывал, с надписью: 'Дело ? :'

------*------

 

Но день начинался без спроса

Без спроса наскакивал май

Весенние высохли росы

:::::::..:::

Взметнувшийся гай

Солнечный пух лебединый

 

12.04.76

Т.Б. берет в биб-ке 'две художественные, две научно-популярные'. Прочитала всего Ю.Рытхэу. Про чукчей. 'Он мне нравится'. И научно-популярные; из двух ящиков: 'По всему свету' - о путешествиях и 'От тьмы к свету' - б-ка атеиста. Остатки того, что принято считать индивидуальной оценкой жизни. Не пошла работать на дровяной склад за 120 руб. 'Не могу, мне надо ездить даже полтора часа в другой конец Москвы, а то эскалаторов стану бояться'.

ВТО. Две лестницы. Рядом. Раньше, в 9 классе в б-ку перелезали, теперь - вечер В.М., хочется спать, люстры, ковры, девочка Таня, из отдела искусств, которая ничего не сделала в жизни, даже замуж не вышла.

Сказала В., что долго рыдала из-за того, что он 'меня бросил', рыдала, прислонясь к деревьям, которые в решетках на улице Горького стоят. А на них распускаются сиреневые цветы.

 

------*------

 

Человек на веревке катается на велосипеде и забрасывает к себе на голову чашки и стаканы. Странное ощущение. Если бы просто кольца - воспринимались бы как трюк, а так что-то радикальное, окончательное. Если разобьет, то уже забудется неудача. Вот так и каждый день - есть поправимое, есть, нет. Разделить пока трудно, но можно. Поправимые неудачи восстанавливаются, как кровь.

 

-----*-----

 

Не ю н о с т ь. Она, эта угловатая бледная Никологорская права.

Не ю н о с т ь. Юность классична. Поэтому ее трудно не повторить. Юность понятие уже не с чистого листа бумаги (а если так, - то м. сд. только, к примеру, Апдайк), а психологическое, если даже не социологическое, одна и та же юность была повторена уже в миллионах ликов, потому что любое общество, вербуя себе работников, непроизвольно обращает внимание и на материал, - а он есть юность.

Юность проживается по одному из выверенных веками вариантов. Не то - удивительный (до сих пор!) мир подростка. Подросток, если он не бандит, не будущий алкоголик и не материал для профориентации, интересен своей н е и з в е с т н о с т ь ю. Он и художник, и ученый. Он переживает воображаемый мир и не реализует еще ни одну вероятность. Здесь же - о том, как уходит балетная школа, музыка и многое другое. Подросток - не реализовавший ни одну вероятность - писатель, т.е. человек без ремесла. Есть еще люди без ремесла - в конторе (НИИР).

Каждый человек рожден для одного возраста. Кто-то для этого, кто - для юности, зрелости, старости. Отсюда и идет его оценка окружающими.

 

------*-------

 

Сон про Белополье снится по-разному. Но каждую ночь. Недавно тот длинный Мишкин(?) подъезд снился и та гора. Эти огромные ступени улицы и стенка последней ступени была так декоративна, что я ее трогала, как ожившую стену на ВДНХ, из каких-то кустарников.

 

-----*-----

 

Не пишу, как Князева, кусками слов. Не понятно. Жалко слова. Слишком серьезный инструмент.

 

------*------

 

Свобода - вовремя осознанная необходимость.

 

 

23.05.76.

Балет. Именно балет в Большом театре. Причем, балет новый.

28-летний мальчик без рубашки и Майя Плисецкая. Новый - сексуальный. И еще фигурное катание.

Красота и сложность человека в балете. Состояние, которое не характеризуется словами. Не ритмика. Ритмика уходит. Остается плавность линий, причем максимальный синтез каждого звука с каждым движением. Не под музыку, а в музыке. Ритм был репетицией этой гармонии.

Фигурное катание. Грация и в скорости, в динамике, в быстром перемещении. Это характерно для времени.

 

-----*-----

 

Общая коммунальная квартира, каких осталось мало. Совсем седая старуха-профессорша. Она не помнит, что изобрел ее муж-профессор, из причудливых наслоений получается - особую моль, которая живет в серванте и ест фарфор. Как уничтожить эту моль - придумать не успел: помер.

Знакомится с новым соседом и утверждающим тоном заявляет: вы - дворник, вы - здесь временно. Мойте, пожалуйста, руки перед едой.

 

-----*-----

 

А еще очень популярна художественная гимнастика. Чемпионами становятся маленькие девочки, потому что физиологическое развитие убыстрилось.

 

------*------

 

Человек начинает оборачиваться на себя, когда у человечества пропадает общее дело, которое обычно называется войной или выживанием.

Или же в том случае, когда самоутверждение необходимо для выживания. Так было с инквизицией.

Любой государственный строй потворствует совершенствованию до поры до времени, потому что вселенная человеческого разума противостоит повиновению, если этот разум силою многих обстоятельств перерастает государственное устройство. С другой стороны, государственное устройство не имеет возможности эволюционировать, т.к. сложилось при определенных, сейчас уже снятых обстоятельствах. Его эволюция не органична с движением общественной мысли.

Поэтому в литературе сейчас - уклон от описания реализации общественных идеалов в личностные отношения, которые всегда богаче общественных, социологических.

Недавно пришла мысль повести о социологической экспедиции, где бы само задание резко контрастировало с тем, что происходит на самом деле.

Первый раз широкая земля с пшеницей. Короткое платье, и спать в пшенице. Не общий портрет, а портрет одного.

Теряем одного. Находим массу. И культивируем ее. Культивируем тонко, без нажима. Телевизор, 'Ровесники', массовая информация.

 

------*-----

 

Воспитание должно быть только на основе литературы, иначе - опасность масс культуры.

 

 

30.05.76.

Синий цвет. Птицы боятся синего цвета. Все твари боятся синего цвета. Были эксперименты. Но почему же они летают в синем небе? Может, они его не видят синим? Или же это и есть та постоянная великая боль, что называется жизнью?

Жить все время в огромном синем океане.

Или нет. :Не так.

Чем выше забирается, взлетает это крылатое существо, тем более от него отделяется страшная синева. А погибнуть в вышине не от синевы, а от полной ее противоположности - солнца.

В дополнение к сказанному:

А.Битов, 'Азарт или изнанка путешествия'. 'Д.Н.', ? 4, с. 195. ':Потому что до чего же странно, противоречиво и нелепо: всю жизнь обучаться сведениям, не имеющим к твоей единственной жизни никакого отношения, и пытаться им соответствовать, и полагать неудачи за счет неточного или халатного следования преподанному извне, и страдать от своих неспособностей к имитации и исполнению вместо того, чтобы с самого начала прислушаться к точности собственной жизни и внятности внутреннего голоса и развить этот слух к самому себе до абсолютного!..'

 

-----*-----

 

И на заре какой-то новой жизни. :И на заре какой-то новой жизни: Это, должно быть, фраза Мандельштама. Она зачаровала своим ритмом Катаева, органическим сплавом ритма и смысла. И вот они - бесчисленные кручи Голгоф, на которые восходишь (как на) Олимп, главная из них - безъязычие.

Неумение назвать изначальное, что есть, а не то, что уже названо.

И вот она - сама жизнь - это труд. Все откликается, все эхом, но ловишь его позже и позже, оно все дальше и дальше. Оно молкнет. Но снова и снова откликается, как это 'что-то' в хороших никологорскиных стихах, и все время идет гроза. Не видно этой рокочущей радости, тучи выливаются, и снова и снова ветер хлещет по ним вершинами, и снова она где-то, эта гроза, и снова тревожно бьют часы, и снова в репродукторе прогноз - 'временами дождь, возможно гроза, ветер сильный, при грозе - порывистый':

 

------*------

 

Уезжаем в понедельник. Эта фраза мучила: ровно год назад. Она была тогда сочиненной, а теперь вдруг возникла в жизни, облеклась в одежды, причем одежды прекрасные, но радости опять почему-то не принесла. :

Страх сначала. Долгий, у многих - бесконечный.

У девочки Дины Рубиной из 'Юности'.

Так: 'Я когда-нибудь опишу его'. И описывает. Банально, на студенческом жаргоне. И у Булгакова страх в 'Театральном романе'. Гениальном, где банальности нет даже при обозначении самого обычного предмета. Путь к метафоре, жажда метафоры - это бессознательное стремление от банальности. Другой путь - путь мысли, путь осмысления ситуаций - более трудный. Это уже второй виток.

 

-----*-----

 

Читаю письма и записные книжки Чехова. Какое-то иногда чрезвычайно тесное соприкосновение с Буниным. Значит, постижение мысли времени, т.е. того, что витает, - есть высшая объективность таланта. 'Дама с собачкой' и многие вещи Бунина сходны. Сходны почти до мелочей, только у Бунина чуть больше языка, а у Чехова - мысли.

Чехов отрицает писание по наитию, он строит вещи. Отсюда больше мысли. Фанатизм - неправда, он, в конце концов, по результатам - пуст. Труд - тоже. Это писание задницей приведет лишь к канцелярской описи:

 

------*------

 

29.10.80.

Вторник сегодня. И опять начинать. Дни становятся настолько мимолетными, что позавчерашние мысли свежи и остры, как промелькнувшие час назад. Полчаса.

К тридцати. Трудное, жесткое, страшное число. Уже оправдываться нечем... И все же сегодня снова попробую начать. Сколько выдержу этой ежедневности:

Сегодня впервые упал снег. Алька кричал и рвался его копать, кашляющий Алька. Но снег упал под вечер, не было белизны утра, но и ушла осень.

Осень была - вчера. Под шесть часов, когда положено стемнеть, по двору, уже голому и пустому от только что прошедшего дождя, разлилась коричневая теплота, на закате была желтая полоса света. И в этом теплом ветре, было столько осени, столько сильного и глубокого ощущения мудрости, обтекающей тебя, пушкинской, ностальгической. Ностальгия по размышлениям.

С годами куда-то пропадает эта страсть осмысления.

Книги? Уже нет. Почему-то квартира нужна, какая-то обстановка, какое-то страстное хотение одежды, посуды: В магазинах вижу вещи, ранее не привлекавшие внимания. Вижу с точки зрения комфорта. Нужен комфорт. Почему? Страшный симптом тридцатилетия. Заполнить пустоту стремления. Не любви или дела, как между двадцатью и тридцатью. А вещей, комфорта.

И параллельно другая, все время терзающая мысль. Раньше ее не было. О бессмысленности существования. Вероятно, раньше была подготовка, сегодня же уже процесс существования. Обесценивание ценностей. Слава Богу, осталась еще возможность придать всему смысл, описывая. Пока еще осталась.

Это о сегодняшнем внутреннем мире. Теперь о внешнем.

В старом доходном доме на Пушкинской в большой квартире редакция отраслевой газеты 'Водный транспорт'. Комната с окном, начальником и Леной. Начальник - племянник жены Чехова. Толстый, большой, в ладно сидящих брюках, модной сорочке, пятидесятишестилетний с любовницей 20 лет.

 

-------*------

 

:Сын возит ногами по постели, сбивая одеяло: 'Я делаю рыбке море':

-------*------

 

:Со странной, не слишком сладкой судьбой: от ананасов в шампанском в доме отца в Собиновскм переулке до небольшого театрика самодеятельного в заводском доме культуры. Средне пишет, но покойно и крепко живет: бегает по магазинам в поисках модных ботинок, несколько раз переписывает свою пьесу для своего театра, пьет в 12 чай с бутербродами и чуть помятым помидором, принесенным из дома, не вступает в партию, едет с тощей и некрасивой 20-летней девочкой в Прибалтику на пустынный пляж.:

Но чувствую я себя при нем спокойно и довольно высоко. Нетрудно пишется. Странные заказные материалы про клуб, два приморских теплых города - Жданов и Новороссийск. Командировки. Вишни, рассказ гречанки- директрисы клуба про три своих любови и про дочь Риту и коньяк армянский с варениками с вишнями. Море на один день, горячность чуть тронутого солнцем тела.

:И Новороссийск, цветная плитка тротуаров, теплынь в конце октября, сухой виноград большими гроздьями по 50 копеек. И залпом со страстью поглощаемое общение с грустным шутом, тоже директором клуба из хороших массовиков, у которых в конце фразы обязательно хохма серьезным тоном. И не вяжется с ним серьезность задач. И странна ему высокая культура, недосягаема. А стремится.

Это так сказать общая фактура. Она-то и дается труднее всего.

Теперь день.

Новый 'День поэзии' - 80. Б.Ахмадулина. Мысль о том, что к осени на земле становится больше Пушкина. Не влаги или листьев, не темени, а Пушкина. Пушкинское ощущение и воспроизведение этого момента года - длящиеся, переходящие из года в год. То есть богатство смысла любой его строки равно бессмертию ее потому, что даже не знаемое нами еще было уже пережито им тогда. Он осенью всегда в уме и природе. Он сотворяет осень по своему духу и желанию.

'Как Пушкину нынче луна удалась!

На славу мутна и огромна,

к морозу, должно быть!'

И еще рассказ А.Александрова - сценариста в 'Лит. России'. 'День и вечер поздней осенью'. С его музыкой фразы, музыкой медленной жизни, скупостью лиц, деталей, покоем осени и просветлением в ее темных ночах в ожидании снега.

Об этом думалось. И быт. Кашляет сын. Температурит. Сад дал две месячные болезни. Как-то сразу сорвалось то ощущение матери: а вдруг так правильно он взращен, что здоров, не будет болеть в саду. Усилия - прахом. Значит, не верными они были, эти усилия. А хочется, самолюбиво, чтобы и читать научился рано, и здоров и силен был, и босиком зимой на балкон бегал. Нет, увы, не вышло. Те самые надежды, как молва и мудрость людская уверены, рушатся.

Об одежде. Относительный покой, который пришел с работой в 'В.Т.', почему-то открыл 'модный' голод. Нужны джинсы вельветовые в мелкий рубчик. Страстно нужны. Юбка большая из пальтового материала, клеш:.

И еще что подвигло снова начать эти записи - приехал И. Все время, пожалуй, уже перетерло даже слабую связь на уровне любви - невысказуемую потребность внутреннего общения друг с другом и счастья от него. Потом неловкость, потому что нить осталась, но тронуть ее было боязно, так как разлука уже началась. А теперь - не страшно. Мертво. Потому - легкие общие слова - чужих, общие мысли, общие известные всем суждения, незаметные, тонкие комплименты. Все как горох, пересыпающийся слева направо в запаянном сосуде. Слева направо. Справа налево.

По телефону разговор с Р. Новый зам. редактора реорганизует отделы. Гибнет еще одна газета - большая и пока хорошая. В ней тоже была надежда. Читать еженедельно - для ума. Печататься все чаще - для самоуспокоения, душевного и умственного комфорта. Теперь, наверное, не будет.

Что еще помню от дня? :

Мерзли руки. Первый раз после лета этого года. Начальник изругал вдрызг материал из Новороссийска, где не было сил ругать человека, с которым час общения был праздником:.

А вечером был мультик ' Радуга'. Тонкий, ненавязчивый, графичный.

Сын, сыграв на металлофоне столовой ложкой, попросил: 'Подари мне цветы'.

 

 

30.10.80.

Уже прогресс, прогресс, что на следующий день:

Сюжетность жизни как раз в том, что она подставляет тебе для выводов материал, а если отпихиваешься от него, настаивает.

Три дня назад, когда собиралась покупать подарок И. - знакомой В., вернее жене Ж. В Софии, Ванде. Купили кожаную подкову в настоящем шурщащем целлофане. Рядом зашли в магазин 'Молодая гвардия'. И увидели книжку А.Я. - того самого длинного парня, любимца Зонта, который не прошел второй тур. Помню его красивым в факультетском дворе, как бы снятом при хорошем солнце в анфас и в полный рост. А вот сегодня эту книжку купили, книжку-напоминание, книжку-упрек. Каждый ее рассказ зыбок, невнятен, по образу, по мысли, но журналистки четок, слог упругий, без определений и излишней описательности.

Сейчас за окном дождь. Как тогда, перед днем железнодорожника: Опять вспоминается тот сюжет с бабушкиной болезнью, телеграммой, дьяконом и попом и полоской света в запотевших окнах.

Она была просветлением.

В этой осени почему-то мало дождей. И пошли они (он!) после снега вчерашнего и, конечно, растаявшего.

После завтрака, за которым Алька долго давился гречневой кашей со сливками, позвонили из сада - приехал ЛОР, всех смотрит - вызывает и больных. Оделись, пошли, спустились. Оказывается - гайморит. Стало обидно за то, что, преувеличивая, я была права. Потом поехали на Петровку. В троллейбусе ехали две бабы - нос пуговкой, разговор на 'хочем' и говорили друг другу о том, кто учится на курсах вождения автомобилей: 'Я по Москве еще не ездила, только по Бибереву; а я и не буду ему за это платить, пусть выкусит'.

Думала о детстве, о том, что маленький человек прекрасно мудр уже тем, что воспринимает жизнь как данное, без оценок ее по комфортности, и лишь потом, сталкиваясь с опытом взрослых, проставляет оценки и своему быту, и иногда своему бытию. А это - скверно. Ведь любое состояние - и комфортное и нет - деталь твоего существования, она должна приходить как данность, не нужно силиться обставлять себе жизнь. /Поэтому я музыку лучше воспринимаю из репродуктора, чем с прекрасной стереофонической аппаратуры - в первом случае она врывается в жизнь, как ее деталь, неожиданно, и тем самым как бы вносит в мою жизнь именно в этом часе какой-то дополнительный штрих. Во втором - этого штриха нет, есть подготовленность, а значит искусственность/.

Телефонный разговор с Р. После того, как уложила Альку - усталого, но полного впечатлений после УВЧ. Кстати, ехали назад в троллейбусе, спрашивая про дома, про их функции. Так расширяется мир. Сначала машины - первое движущееся, раздражающее чувства и в большом количестве.

Сейчас мир уже выше и шире. А что - за стенами домов: магазин, милиция, мультики делают, мама работает? А это башня и дом большой красивый.

Что это? А? Раньше здесь церковь была. А где она теперь?

Так вот - телефонный разговор с Р. В 2000 году погаснет солнце, наступит полумрак, потом прилетит комета и утащит всех нас в другую галактику. Очень мило.

А материал не писала. Не знаю. Трудно.

Два сюжета. Первый, что вначале, а второй - про второго ребенка.

Обязательно.

Две девочки в троллейбусе. Одеты в дубленку и в замшевое пальто. Сумочка-кошелек. Разговор: мальчики, он пытается пригласить в гости. Она: а у меня институт. Едят из целлофанового пакета с заграничным клеймом - инжир. Куда едут? От Новослободской до Столешникова. Не ясно.

 

------*------

 

Не получилось с Н. женихом Вовой Ив. Билеты в театр оказались действительно очень плохими - Театр Советской Армии, в Оперетте показывала какой-то спектакль. Командировочно-экскурсионно-магазинная публика. Все пытаются продать билеты. Один отчаявшийся повесил билеты на окно - мокрое и липкое от дождя. Потом мы с В. долго стояли в 'кишке', ждали, когда выбросят камбалу, смеясь, что ничего нет на полках.

Шел дождь.

 

23.03.81.

Зима пролетела, прочавкала с черно-свинцовыми днями - без морозов, без солнца, со страхом наказания за статью в 'Лит. газете' о глазных протезах. Всколыхнулось что-то темное. Я, конечно, разобрать все это подробно не могла - и были встречи со странным профессором-глазником, который почему-то взялся за это дело, но боялся дать свою фамилию. Сначала в странном гриппозном состоянии после внезапного телефонного звонка мы долго шли под дождем до какого-то странного кафе, дошли уже перед закрытием - на втором этаже пили красное дешевое вино, и было только это вино и шоколад 'Детский'.

Он долго уговаривал меня, приводя те же доводы, что и я сама: Потом вторая встреча - два часа сочиняли ответ фабрике, приславшей оправдательно-обвинительное письмо, требующее опровержения. А мимо, как на экране телевизора, когда его не смотришь, приходило что-то совсем тебя не касающееся, но раздражающее сознание, потому что в цвете и во плоти - плохая грязная парикмахерская и дама в сапогах-чулках с выпуклыми глазами, грустно и долго сидящая - одна - и удивляющаяся, почему нет фена; косметологша, то и дело выскакивающая из своей будочки с вопросом: кто есть на косметику, сейчас ухожу:.

 

-----*------

 

И вот весна. Есть особые классические дни в каждом времени года. Они бывают не каждый год, но потому, что уже запечатлены, оценены, осознаны искусством, литературой, их ждешь почти рефлекторно, и если не дожидаешься - становится грустно.

'Теплых светлых майских дней румяный: хоровод':.. Или в марте - солнце, теплынь вдруг, черный ноздреватый снег. И тогда - радость, обновление. Давно не было таких дней. Помнятся они лишь после 6-го урока, а завтра - последний день перед каникулами. И - не смотришь вперед - что будешь делать в каникулы. Неважно! Зато сейчас важно наиболее интересно провести отпуск.

 

24.03.81.

В эту зиму мама сшила широкое и мягкое серое пальто - в ателье Совмина: Идти по темному переулку узкому, мимо высоких домов со служебными ярко-неоновыми окнами, которые, отражаясь от грязно-мокрого с кашицей снега асфальта, придают ему цвет антрацита. И вот в одной из подворотен - дверь, как волшебная дверь в стене у Эдгара По, а за ней сад с мягкими, кроткими желтыми тиграми. А за этой дверью лестница с бронзовыми подсвечниками, как в Елисеевском, ковры, красивые ткани в широком зале, и мастера - по имени-отчеству.

Одела это пальто первый раз в эти теплые ослепительные дни, когда после минус 5 сразу ударило +13.

Сын в санатории. Сначала казалось, что где-то в лесу, и сосны пахнут, а оказалось - в маленьком поселке среди дачных домиков на улице Пушкина - двухэтажный дом с большими окнами. На лестничной площадке с узких двухсветных окон спускается тюль. Много солнца - и грустный, подавленный чувством долга сын. Две недели проболел. В изоляторе нашел друзей. Доктор, светлая, строгая, но мягкая, рассказывает, вдруг улыбаясь: 'Забавный мальчишка. Хочу ему ставить горчичники - заявляет: 'Я считаю, что мне этого не надо'.

:.Было собрание или летучка. Кто-то говорил о новых задачах, о том, что мы именно сейчас должны о чем-то особенно напряженно думать. Зачем? Почему? Взрослые играют в свои игры. Женщина хочет работать. Неважно, где, лишь бы не сидеть дома. Те же игры. Привыкли жить в стае. Покусывать друг друга, но все же в стае - интереснее. Почему мы считаем, что дела нашей стаи важнее той же: :стаи Маугли?

Служба должна существовать только для добывания хлеба. Она унижает человека. Человек не должен быть ни начальником, ни подчиненным. Только лишь изготовлять необходимые для жизни предметы или описывать - чем угодно - словами, звуками, красками - сам процесс жизни. В этом назначение.

Исподволь появляется отвращение к газете - уж слишком все 'как будто'. Нет ни фразы истины. Естественно, что именно газетчик меньше всего верит в то, что он делает. Очень смешно на всех этих собраниях - игра, все 'как будто'. Как будто я так думаю, как будто я этим взволнован.

Запрограммированность взволнованности. Отдел занимается пропагандой в квадрате (отдел культуры). Пропагандой пропаганды в клубах, Домах культуры и пр.

 

------*------

 

Сказка та что-то стала забываться: на земле существуют цивилизации видов. Человечья, и разных других существ - зверей, птиц. Живут цивилизации в мире, потому что над каждой тяготеет рок - потерять разум. Общаются при помощи переводчиков-светляков. Неразумных. Кто-то теряет разум, а кто - сегодня неразумный, - находит. Коллизии происходят из-за этого страха перед потерей разума. Она - почти внезапная. Каждая цивилизация должна внести какой-то вклад в прогресс или, может быть, отгадать загадку.

 

04.04.81.

Мелодия не вспоминается сразу, а как в стихе строчка, если попадает в струю настроения - приходит сама. То есть спеть сравнительно сложную песню я сразу не могу, только несколько раз повторив слова, как бы попадаю в ту колею. 'Затопи ты баньку по белому, я от белого света отвык:.'

Высоцкий и его могила с цветами в несколько слоев. Гвоздики, нарциссы, много тюльпанов. Доступ к ней - теми стоячими и появляющимися в разных местах милиционерскими решетками, там, где более или менее ощущается дефицит - из тонких трубок горизонтальных, покрашенных серой краской; или еще выравнивается очередь в магазинах, преграждаются потоки противоположные в метро. И здесь - тоже они.

Символично? Нет?

 

-----*------

 

Аля в санатории. Надвигаются сумерки перед сильным похолоданием весенним. Вернее, не сумерки, а растет свинцовая туча над домом. И сразу возникает ощущение уюта и необъятности времени жизни в добром теплом месте. Не тревога, а приближение сна, черед дум детских об огромности и пустынности мира, т.к. маленький человек не придает значения многим обозначениям жизненных ситуаций, предметов, - его мир обобщен, и хотя он не называет, м.б. и не понимает его через понятия, но все же воспринимает его более целостно, чем мы, взрослые, уткнутые в сиюминутное дело.

Отсюда же. Момент ощущения. Первое и единственное в жизни часто. В детстве. Из романса, из литературы, из созданного уже на основе события появилось произведение искусства, и мы его, именно это произведение искусства, переживаем, не зная той реальности, которая была его первопричиной, не ощутив ее. А уж потом, увидев примерно ту реальность, которую уже знаем по книге, картине, стиху (конечно же, мало похожую на ту), переживаем ее вдвойне - и вот это уж впечатление навсегда. В детстве они ярче, такие впечатления, потому что сходство с созданным и происходимым улавливается в первый раз.

 

-----*------

 

Один-единственный день, имеющий кольцевую композицию. Настолько завершен, что не надо досочинять. Он уже готов - тем более, если в воздухе носится сверхзадача.

Одиночество. Нежелание в чем-то перечить, с чем-то спорить в одиноком человеке и какая-то почти рефлекторная страсть смягчить это одиночество. Страшно, что она, мама, будет одинокой, хотя она уже и сейчас, неизбежно отдалившись из гордости от нас, стала такой, внушив себе, что, конечно же, виноваты мы. Это внушать приятней. Жалеть себя всегда приятно, особенно, в такой ситуации. А несправедливость ко всему окружающему сейчас растет, как снежный ком. Не перечить. Все равно вы плохие. И не переубедите. Капризность. У маленького и старого. Сентиментальная пара - бабушка и внучек - в общем-то, трагична.

Бабушка, значит, ставит на себе крест, а внучек лишается информации развивающей (его).

Так вот. День, написавший для меня рассказ. По радио Т.Доронина читала днем отрывок из повести Флобера 'Простая душа'. О служанке Фелиситэ. О ее любимом попугае, который заменил в ее сердце рано умершего страстно любимого племянника, потом умершую дочь госпожи, потом саму госпожу, тоже умершую.

Вечером ездили к Е.Д. (Елене Давыдовне), у которой две недели назад умерла мама. Пес Билл, глупый и несчастный из-за невозможности соответствовать своей природе охотничьей собаки - тупятся когти на паркетном полу. Пес ест огурцы, яблоки, вареное мясо. Он болеет, у него в платной собачьей поликлинике есть свой врач. Ест творог.

Любовь, забота о другом живом существе не предполагает почти, что это должно быть именно человеческое существо. У Флобера прекрасно - попугай и племянник одно и тоже для любящей души. Душа сама в себе, ей лишь нужен раздражитель, чтобы жить, трепыхаться. Такая душа уродлива часто бывает и, по сути, жестока, слепо следуя за тем предметом любви, который ей подложит судьба.

 

14 января 1982

'Даже смотреть глупо', - говорил в таких случаях Салтыков-Щедрин.

 

:.В субтропиках Армении начали подготовку к севу.

:.Работала на фабрике-химчистке. Застегивала пуговицы на мужских рубашках.

 

 

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

 

1990 г. Осень. Окончание эпохи коммунизма, талоны на сахар и табак. Инвалидность 1 группы, иконы в углу с лампадкой, как в Белополье, человек 'сущность' (невидимый) в углу около пылесоса.

Экстрасенсорика, отвычка от ручки и записи жизни.

Попробуем снова привыкать.

Пока - то, что просили.