![[fat's homepage]](home-root.gif)
![[Назад в Антифоменкизм]](home.gif)
|
Документ взят из кэша поисковой машины. Адрес
оригинального документа
: http://hbar.phys.msu.ru/fat/sc&kvazy.html
Дата изменения: Unknown Дата индексирования: Mon Oct 1 20:05:21 2012 Кодировка: Windows-1251 Поисковые слова: столовая гора |
История о квазиистории
(с) Василий Петров
1. Особенности исторической методологии.
История относится к числу древнейших наук. Ее рождение принято связывать с появлением произведений древнегреческих авторов Геродота и Фукидида. И именно от них пошла традиция восприятия истории и создания исторических сочинений как повествований о войнах, царях и героях. Античная (или, точнее, греко-римская) историография, изобиловавшая анекдотами, назидательными историями и предзнаменованиями, тем не менее смогла сформировать особую позицию историка по отношению к излагаемому им материалу. Историк не только собирал, но и отбирал сведения, дошедшие до него из тех или иных источников, а также оценивал (прямо или косвенно) их достоверность. В ней же была впервые поставлена "вечная" проблема методологии истории - проблема исторического объяснения.
Развитие исторической науки на протяжении двух с половиной тысячелетий, естественно, не было ни гладким, ни равномерным. Гибель древних цивилизаций, господство христианского мировидения в средние века в Европе, религиозные войны и буржуазные революции нашли свое отражение в истории не только как грандиозные события прошлых эпох, но и оказали огромное влияние на мировоззрение историков, на сами принципы проведения исторических исследований и формирования исторических концепций.
История в ее современном виде, как и многие другие классические научные дисциплины, сложилась в XVIII-XIX столетии. Понимание истории как глобальной дисциплины, как истории всего человечества могло появиться только тогда, когда на Земле не осталось изолированных человеческих обществ, когда все основные человеческие цивилизации стали доступны для проникновения и изучения. К этому времени историки уже достаточно ясно осознавали цели и задачи своей науки, а также те специфические трудности и проблемы, которые вставали на пути их достижения. Был сформирован и основной корпус методов и принципов исторического исследования. Позитивистский оптимизм, господствовавший в среде ученых в XIX столетии, оказал влияние и на умонастроение историков. Историки не сомневались в выполнимости задачи познания прошлого, "каким оно было на самом деле" (Л. фон Ранке). Формой такого познания была так называемая "история-рассказ": изложение в хронологической последовательности всех значительных событий прошлого. Естественно, что основой такого изложения были дошедшие до нас письменные исторические документы - источники. "История пишется по источникам" - первое методологическое правило историков, зафиксированное в "Введении в изучение истории" Ш. Ланглуа и Ш. Сеньобоса. Конечно же, сообщения источников давно уже не принимались историками на веру. Начиная примерно с XVII столетия разрабатываются основы филологической критики текстов, направленные на установление степени достоверности содержащейся в исторических документах информации, на датировку текстов, на выявление подложных документов и т. д. Но тем не менее историк считался полностью зависимым от исторических свидетельств, содержащихся в источниках. Эта точка зрения была широко распространена и в нынешнем столетии. Так, в вышедшей в 1946 году книге "Введение в историю" известный французский историк Луи Альфан писал: "Там, где молчат источники, нема и история; где они упрощают, упрощает и она; где они искажают, искажает и историческая наука. В любом случае - и это, по-видимому, главное - она не импровизирует"(цит. по: Гуревич А.Я., Исторический синтез и Школа "Анналов". М., 1993, с.37.). Таким образом, можно выделить две основные характерные черты данного направления в историографии: исследование преимущественно событийной истории и, как следствие этого, ориентация прежде всего на повествовательные источники.
Что же касается проблемы существования законов в истории и связанной с ней проблемы объяснения, то среди позитивистски ориентированных историков господствовало убеждение в непрерывном поступательном эволюционном прогрессе. Этот прогресс распространял свое действие не только на человеческое общество, но и на само историческое познание. Накопление знаний о прошлом, все более точное, полное и подробное выявление и изучение цепочек причинно-следственных связей должны были привести в конце концов к формулированию строгих законов исторического развития. Эти законы уже имели ту или иную абстрактную философскую формулировку. Необходимо было лишь конкретизировать их в применении к эмпирическим историческим данным.
Конечно же, подобная методология истории была в известной степени "наивной", поскольку предполагала отсутствие эпистемических барьеров между историком и обрабатываемыми им источниками при постижении прошлого. Неявной предпосылкой такого подхода служило представление о вечности и неизменности человеческой природы, влекомой всегда одними и теми же страстями и побуждаемой к действию одними и теми же мотивами.
Какова действительная роль познающего субъекта в историческом познании, было осознано, пожалуй, лишь в философии неокантианства, выдвинувшей идею о специфичности образования исторических категорий и разработавших учение о двух противоположных методах познания: номотетическом методе наук о природе и идиографическом методе наук о культуре. Еще дальше в утверждении субъективности любого исторического исследования продвинулся Бенедетто Кроче. Отстаивая тезис, что любая история всегда современна, он противопоставил историю и хронику. "История жива, хроника мертва, история всегда современна, хроника уходит в прошлое, история преимущественно мыслительный, хроника - волевой акт. Всякая история превращается в хронику, если не подлежит осмыслению, а лишь регистрируется с помощью абстрактных слов, некогда служивших конкретным средством ее выражения" (Кроче Б. Теория и история историографии. М., 1998,). Мысль Кроче заключается в том, что историк, изучающий прошлое по источникам и документам, не восстанавливает картину навеки застывшего и неизменного прошлого, не дополняет ее новым фрагментом, а каждый раз творит историю заново, сообразно своим жизненным интересам и принципам. Иначе говоря, историк не реставратор, а художник. Но жизненные потребности историка не являются выражением его личной субъективности, они являются отражением духовных запросов современной историку эпохи. Именно дух постигает себя в истории. "Истинный смысл исторического познания нельзя постичь, если не отталкиваться от того принципа, что сам дух и есть история, что в каждый отдельный момент он и творит историю, и сотворяется ею. То есть несет в себе всю историю и совпадает в ней с самим собой. Смена забвения в истории воскрешением не что иное, как жизненный ритм духа". Если отвлечься от специфической неогегельянской формы выражения, то нельзя не признать правоту итальянского философа. Действительно, история историографии может продемонстрировать изменение исследовательских установок историков, которые окажутся связанными с общей идейной эволюцией общества. Создание национальных европейских государств привело к созданию историй этих государств. На смену истории франков пришла история Франции. Осознание роли экономики в историческом развитии сказалось в проведении специальных исторических исследований, посвященных экономическому развитию обществ. Самым показательным примером, наверное, будет становление и развитие марксистской историографии на базе социально-экономической теории Маркса. Другая важная особенность исторического познания, подмеченная Кроче, состоит в том, что не только общее направление исследований и постановка проблем подсказываются историку современностью (а не зависят от сохранившихся исторических свидетельств), но и сама работа с этими свидетельствами осуществляется на основании теоретических идей, привносимых той или иной философско-исторической концепцией. Лучше всего методологическую позицию итальянского мыслителя в этом отношении выражает следующий его афоризм: "Наша душа и есть то горнило, в котором достоверное переплавляется в истинное, а филология, сливаясь с философией, порождает историю".
Не останавливаясь далее на изложении и анализе других известных философско-методологических концепций исторического познания, обратимся к работе основоположника французской исторической школы "Анналов" Марка Блока "Апология истории". В свете рассмотренной ранее проблемы демаркации науки и квазинауки нас будут интересовать, с одной стороны, те особенности исторического познания, которые, обеспечивают возможность появления квазинаучных исторических сочинений, и, с другой стороны, те существенные признаки современного исторического знания, которые позволяют надеяться отделить подлинную историю от квазиистории.
Возникновение французской исторической школы "Анналов", которая является одной из наиболее известных и влиятельных в мировой историографии, датируется 1929 годом, когда Люсьен Февр и Марк Блок начали издавать журнал "Анналы социальной и экономической истории" (сейчас этот журнал носит несколько измененное название). Сами представители этого направления называют его "Новой исторической наукой". Как пишет А.Я. Гуревич, "по постановке проблем истории, по подходу к отбору исторических источников, по общему взгляду на исторический процесс и вычленению в нем новых уровней рассмотрения "Новая историческая наука" самым существенным образом отличается как от предшествующей, преимущественно позитивистской историографии, так и от других течений современной исторической науки" (Гуревич А.Я., Исторический синтез и Школа "Анналов". М., 1993). По его мнению, можно даже говорить о методологической революции, произведенной историками этой школы в историческом познании. Прежде всего, эти изменения касаются видения предмета исторического познания. Представители Школы "Анналов" стремятся преодолеть сложившуюся в исторической науке специализацию и дифференциацию, приводящую к распаду истории на ряд дисциплин: историю экономики и историю государства и права, социальную историю и историю культуры, историю науки и историю литературы, аграрную историю и историю дипломатии и т.д. Практически неизбежным результатом подобной дифференциации становится утрата целостности исторической перспективы, подмены реального многомерного изображения его плоскими проекциями. В этой связи основной проблемой, встающей перед историками Школы "Анналов" становится проблема исторического синтеза, воссоздания "тотальной истории".
Следует ли отсюда, что от специальных исторических исследований, касающихся сравнительно узких проблем, необходимо отказаться? Конечно же, нет. Наоборот, именно расширение подобных исследований, вовлечение в историческое рассмотрение все новых сторон человеческого бытия является непременным условием такого синтеза. Главной же трудностью в его осуществлении является объединение в целостность различных аспектов социально-экономической жизни общества и его духовной жизни.
Одной из важнейших методологических новаций на пути решения этой проблемы, произведенных "Новой исторической наукой", был поворот к изучению ментальности исторических обществ. Собственно, сама категория "ментальность" (mentalit() была введена в историческую науку Февром и Блоком. В своих исследованиях эти историки стремились раскрыть те присущие людям прошлого особенности мировосприятия, отношения к окружающей действительности, привычные мыслительные схемы, которые проявлялись в их высказываниях, делах и поступках, и о которых они сами могли не отдавать себе отчета. Им удалось показать, что именно эти пласты общественного сознания оказывают господствующее влияние на повседневное поведение людей, и без понимания механизмов этого влияния невозможно адекватно представить мотивы и способы социального поведения как отдельных индивидов, так и общественных групп. Необходимо отметить, что так понимаемая ментальность отнюдь не совпадает с идеологией, это "тот уровень общественного сознания, на котором мысль не отчленена от эмоций, от латентных привычек и приемов сознания".
Изучение ментальности той или иной эпохи требует от историка подробного анализа широчайшего спектра сохранившихся культурных свидетельств. В этом отношении нуждаются в переосмыслении памятники литературы и искусства исследуемого периода времени, обряды, ритуалы, словарь, данные археологии и истории техники, характер ландшафтов и конфигурация земельных угодий. Задача историка - заставить вещи рассказать о людях, их создавших и об обществе, в котором они были созданы. При этом собственно "событийная" история отступает как бы на второй план, растворяется в глубинных пластах исторического бытия. Это не означает, что смены правящих династий и революции, войны и международные договоры, географические открытия и природные катастрофы перестают занимать исследователей. На самом деле, только теперь выявляется их реальный масштаб и подлинное влияние на историческую жизнь, а история государств превращается в историю людей. Нельзя сказать, что все эти изменения совершались только за счет внутреннего развития историко-теоретических идей. Конечно же, историческая научная традиция не могла остаться в стороне от ведущих идейных течений гуманитарного познания, огромное влияние на современную историографию оказали социология и социальная психология, этнология и лингвистика, культурология и антропология, экономика и философия. Несомненно, что и пережитые человечеством в XX столетии глобальные культурные и военно-политические потрясения также свое оказали воздействие на историков.
Мы специально подробно останавливаемся на этой смене перспективы исследования, произошедшей в современной истории во многом под влиянием работ ученых, принадлежащих к Школе "Анналов", чтобы подчеркнуть то расширение источниковедческой базы, и то увеличение богатства и разнообразия историко-культурного материала, с которым имеют дело современные историки, и которое современная история в состоянии освоить. Дело в том, что, по нашему мнению, граница между научными и квазинаучными историческими работами будет во многом определяться именно способностью освоения исторического материала предлагаемыми в них методами исследования и соразмерностью получаемых на их основе теоретических результатов глубине и сложности решаемых с их помощью проблем.
Теперь вернемся к собственно методологии исторического исследования. Исходной проблемой здесь является проблема достоверности исторических свидетельств, и, следовательно, проблема разработки методов исторической критики этих свидетельств. Историк, как и любой другой человек, не может наблюдать события прошлого непосредственно. Прямому восприятию доступны лишь следы прошлого. Эти следы представляют собой как письменные, так и неписьменные свидетельства (предметы материальной культуры), причем последние, несомненно, количественно преобладают над первыми.
Предметы материальной культуры (объекты) превращаются в факты исторической жизни за счет того, что "весьма простое рассуждение, исключающее возможность иного толкования, позволяет нам перейти от бесспорно установленного объекта к факту, доказательством которого служит этот объект. Такой ход примитивного истолкования в целом весьма близок инстинктивным умственным операциями, без которых никакое ощущение не может стать восприятием" (Блок М. Апология истории. М., 1986). Блок поясняет это следующим примером. В Халдее, в царских гробницах Ура были найдены бусины из амазонита. Поскольку ближайшие его залежи находятся в центре Индии или в окрестностях Байкала, то отсюда следует вывод, что, начиная с третьего тысячелетия до нашей эры, города Нижнего Евфрата поддерживали торговые связи с весьма отдаленными краями. Этот вывод носит индуктивный характер, следовательно, его заключение всего лишь правдоподобно, а не достоверно. Но другие предположения относительно этих бусин будут, очевидно, еще менее достоверными в свете имеющихся у нас знаний. Главная же особенность данного вывода заключается в том, что он не зависит от чьих-либо исторических показаний и основан непосредственно на факте, а не на его словесном описании.
Письменные же свидетельства, дошедшие до нас из прошлого (тексты любого характера), подразделяются прежде всего на два типа: намеренные и ненамеренные. Труды Геродота и Полибия, "Мемуары" Филиппа де Коммина и "Записки о галльской войне" Юлия Цезаря, официальные заявления правительственных служб в наше время и т.д. будут относиться к свидетельствам первого типа. Частная деловая переписка средневековых банкиров, надписи на древних надгробиях, королевские указы об освобождении от налогов и т.п. относятся ко второму типу свидетельств.
Как правило, только свидетельства первого типа содержат хронологическую последовательность событий, пусть даже и не очень точную, и они, безусловно, до сих пор служат ценным источником информации для исследователей. Но историки в настоящее время больше склонны доверять источникам второго типа. Это не значит, что подобные документы свободны от ошибок или прямой лжи. Как пишет Блок, "есть сколько угодно фальшивых булл, и деловые письма в целом не более правдивы, чем донесения послов" (Блок М. Апология истории. М., 1986,). Дело здесь в другом: даже если в них и есть какая-либо дезинформация, то она не задумывалась специально для обмана следующих поколений. Более того, информация, которую можно извлечь из подобных источников, как правило, не содержится в источниках первого типа. Рассмотрение письменных свидетельств под углом их непредумышленного содержания как раз и позволяет открыть те слои исторического бытия, которые практически никогда не удостаиваются специального описания, но которые проникают во все сферы общественной жизни и оказывают свое влияние на поведение людей в любых обстоятельствах. Однако, извлечение непрямой информации из исторических источников подразумевает наличие предварительного понимания того, что и каким образом они могут сообщить нам по интересующему нас вопросу. Это значит, что мы должны уметь спрашивать источник, и вопросы к нему должны быть сформулированы до того, как мы приступим к его анализу. Это, в свою очередь, означает существование некоего первоначального представления о том, как протекала та или иная деятельность людей в прошлом, которое формируется при неизбежном сопоставлении ее с аналогичной деятельностью в настоящем. Мы снова приходим к тому положению, что история всегда современна (Кроче).
Но как бы разнообразны и необозримы не были свидетельства о минувшем, все равно существуют определенные границы в процедурах реконструирования прошлого, поскольку далеко не все, что было, оказалось запечатленным, и далеко не все, что было запечатлено, дошло до наших дней. Так, мы никогда не узнаем, пишет М. Блок, статистику цен в Меровингскую эпоху, так как ни один документ не отразил эти цены с необходимой полнотой, и мы никогда не сможем проникнуть в образ мыслей людей Европы XI века в той же мере, как мы знакомы с образом мыслей людей XVIII века, поскольку от первых не сохранилось ни частных писем, ни исповедей, и лишь о некоторых из них мы знаем по плохим стилизованным биографиям. Эти объективные границы эмпирических свидетельств, тем не менее, не служат непреодолимым препятствием для исторической реконструкции прошлых эпох, но делают неизбежной их определенную неполноту.
Намеренная ложь и ненамеренные искажения в письменных свидетельствах бывают разных видов. Во-первых, возможен обман с автором и датой документа. В этом случае мы имеем дело с подделкой в юридическом смысле. В XVIII и XIX столетии было изготовлено немало фальшивок такого рода, начиная от писем Марии Антуанетты и кончая псевдокельтскими поэмами, приписанными Оссиану. В основном эпоха подделок в Новое время приходится на поколения предромантиков и романтиков, когда образованные круги Европы переживали увлечение архаическим периодом истории. Другим таким же периодом многочисленных подделок было время с VIII по X век. Мотивом подобной деятельности тогда была, как правило, корысть, и в силу этого фальшивки того времени сравнительно легко разоблачимы. Что же касается ненамеренных искажений, то и здесь существуют определенные закономерности, позволяющие их распознать. Большинство из них относится к деталям восприятия ближайших по времени событий. Но они, по замечанию М. Блока, не затрагивают структуры прошлого. По его мнению, нельзя найти что-нибудь более несокрушимое, чем фраза "Цезарь и Помпей существовали в действительности, а не являлись плодом фантазии тех, кто описал их жизнь". (Правда, в дальнейшем мы увидим, как это может быть оспорено).
Критика исторического свидетельства возможна при выполнении ряда определенных условий. Если его невозможно связать с другими свидетельствами, или хотя бы с чем бы то ни было (местом и обстоятельствами обнаружения), то датировать его и проверить подлинность будет совершенно невозможно: "...всякое установление даты, всякая проверка и интерпретация источника в целом возможны лишь при включении его в хронологический ряд или в синхронный комплекс... В основе всякой критики лежит сравнение". Однако результаты таких сравнений, - а ими будут обнаружения либо сходств, либо различий, - в разных обстоятельствах могут приводить к противоположным выводам. Так, если два свидетельства противоречат друг другу, то одно из них, очевидно, является лживым. Если же два свидетельства обнаруживают слишком большое сходство, например, два различных мемуариста оставили нам совершенно одинаковые описания некоего происшествия, то здесь напрашивается вывод, что один из них списал у другого. Таким образом, критика движется между двумя крайностями - подтверждающим и опровергающим сходством, - и представляет собой не столько механическую процедуру, сколько интеллектуальное искусство, или, выражаясь языком работ по "искусственному интеллекту", экспертное знание, которое лишь частично и приблизительно поддается формализации.
В том случае, если установлено, что одно из свидетельств - копия, необходимо установить направление влияния. Здесь историк также прибегает к психологическому анализу, основанному на особенностях содержания свидетельства. Одно из применяемых здесь принципов состоит в том, что более древний документ содержит меньшее количество подробностей и выдумок. Но встречаются и противоположные случаи, когда наиболее неправдоподобный рассказ оказывается самым древним, а позднейшие редакторы устраняют из него все фантастические, с их точки зрения, детали. Бывает, что за свидетельством одного автора стоит точка зрения другого. Так, показания обвиняемых на процессе тамплиеров совпадали в том случае, если они допрашивались одним и тем же инквизитором, и были различными, если они допрашивались разными людьми.
Для признания подлинности свидетельства, таким образом, требуется определенная близость его к другим свидетельствам данной эпохи, но в то же время нельзя требовать от всех свидетельств сущностного подобия, необходимо учитывать и историческую связь с более ранними и более поздними свидетельствами, иначе история может запретить возникновение нового. Очевидно, например, что нельзя считать поддельными древнейшие орудия из бронзы на том основании, что в большинстве слоев той эпохи обнаруживаются лишь орудия из камня. Еще один тонкий момент критического анализа - оценка вероятности совпадения в деталях различных событий (текстов). Здесь историку, с одной стороны, приходят на помощь данные лингвистики, а с другой стороны, достоверность установленных различий, содержащихся в описании событий. В этом случае удается избежать соблазна отождествить различные события. Совпадения в истории все-таки случаются.
Разумеется, мы не стремились здесь рассмотреть все особенности работы историка с историческими свидетельствами. Главной нашей задачей было показать, что история располагает собственным развитым методологическим аппаратом работы с источниками, который позволяет ей делать все более и более многогранным описание прошлого.
Перейдем теперь к другому комплексу проблем - проблемам исторического анализа и связывания исторических фактов в целостную картину прошлого. Прежде всего здесь следует провести границу между пониманием тех или иных фактов исторической жизни и объяснением их, с одной стороны, и историческими оценками этих фактов, с другой стороны. История и историки не могут отказаться от оценочных суждений относительно тех или иных действий различных индивидов и общественных групп. Но основанием для таких суждений может быть только понимание мотивов субъектов исторических действий и причин исторических событий. Подмена объяснения оценочными суждениями является недопустимой. Осуществляется такая подмена, как правило, в два этапа. Сначала при рассмотрении некоторых поступков того или иного исторического деятеля им дается соответствующая совокупность оценок (положительных или отрицательных), потом на основании этих оценок делается вывод о характере его личности, а затем все остальные действия этого исторического лица объясняются на основе его личностных качеств. Это, конечно, некоторое огрубление реальной ситуации, но ведь не является секретом деление историков на бонапартистов и антибонапартистов, робеспьеристов и антиробеспьеристов и т. д., причем не по убеждениям (историки не являются современниками описываемых событий и подобное политическое деление уже давно принадлежит прошлому), а именно по отношению к личности этих исторических деятелей. Первоначальная же оценка тех или иных действий осуществляется во многом на основании современных представлений о морали и справедливости, об исторической закономерности и исторической случайности, о прогрессе и реакции, о возможном и невозможном в обществе и культуре и т.п. По сути, мы здесь имеем дело с очередным воплощением самого опасного из всех исторических заблуждений - анахронизма. Иногда к нему добавляются и национально-политические пристрастия, и тогда мы имеем, например, спор "романистов" и "германистов" об истоках феодализма в Европе, или, если речь идет об историческом деятеле, два противоположных его портрета. Блестящий пример "суда истории" в последнем случае привел М. Алданов в своем очерке об У. Черчилле, где он так описывает восприятие великого предка Черчилля - герцога Мальборо, - английским и французским историками. "Мальборо был совершеннейший мошенник, утверждает французский историк. - Достойнейший был человек, утверждает историк английский. - Мальборо продавал Якова II Вильгельму Оранскому и Вильгельма Оранского Якову II. - Не продавал, а разве только вел себя немного двусмысленно, как очень многие в ту пору. - Мальборо выдал Людовику XIV английский план атаки Бреста, для того чтобы погубить своего преемника и соперника Тольмаша. - Ох, правда, выдал, но вовсе не для этого, а для того, чтобы оказать услугу изгнанному королю Якову II, которого он как раз в ту пору опять признал своим законным монархом. - Мальборо клал в собственный карман жалованье убитых на войне солдат. - Очень трудно выяснять происхождение денег в чужом кармане. - Откуда же взял Мальборо два миллиона фунтов? - Да мало ли откуда? Ну, скопил, бережливый был человек..." (Алданов М. Портреты. М., 1994, с.507.).
Но даже если подобное пристрастное отношение историка к изображаемому им прошлому является неприемлемым с точки зрения методологических норм науки, то все равно остается проблема связывания исторических фактов в единое целое на основе тех или иных методологических принципов. Здесь перед исследователем встают задачи систематизации установленных фактов, отбора существенных, ключевых событий и обстоятельств, поиска причинно-следственных и структурно-функциональных связей между событиями исторической жизни и отдельными областями человеческой жизнедеятельности и т.д. Успешность разрешения этих задач во многом зависит от результатов предыдущего анализа, оттого, насколько четко определены исходные элементы исторических структур и выявлены необходимые связи и переходы между ними. Очевидно, что проделать подобную работу одному человеку уже давно не под силу. Историческое познание продвигается вперед усилиями специалистов, являющихся знатоками только в некоторых областях и периодах истории. Поэтому, для представления истории в качестве единого целого необходима, как и в любой другой науке, выработка общей терминологии, которая позволяла бы специалистам разных областей легко понимать друг друга, и упрощала бы процедуры исторического синтеза. Но и здесь в исторической науке существуют свои специфические проблемы. Дело в том, что практически все изучаемые историками учреждения и институты прошлого имеют кроме уникального своеобразия еще и самоназвания. В этом отношении главной проблемой становится возможность применимости этих самоназваний в качестве общих терминов, описывающих группы сходных явлений и институтов в разных исторических обществах. Очевидно, что речь в данном случае идет не о споре о словах, а о важной проблеме философии истории: является ли история человечества единой и в ней, следовательно, существуют исторические закономерности, проявляющиеся в эволюции различных человеческих обществ, либо же история человечества распадается на ряд самостоятельных обособленных образований, которые в ходе своей жизни хотя и взаимодействуют друг с другом, тем не менее являются уникальными и каждое из них обладает собственными законами строения и развития. Одной из концептуальных (а не терминологических) форм существования этой проблемы является противостояние формационного и цивилизационного подходов к изучению истории. К цивилизационному подходу мы еще вернемся ниже, а пока вновь обратимся к проблемам исторической терминологии.
Использование самоназваний для обозначения своеобразных исторических явлений и институтов, описываемых исследователем, выглядит предпочтительным только на первый взгляд. Во-первых, все равно приходится изучаемые явления описывать с помощью современной терминологии (например, агора - площадь, на которой происходили народные собрания в древнегреческих полисах, одновременно - рыночная площадь), которая имеет тенденцию унифицировать разнородные сущности. Во-вторых, нередко случалось так, что одни названия в языке вытесняли другие, а объект, обозначаемый ими, не менялся, и наоборот, происходили существенные изменения в объекте без изменения его названия. Наконец, в третьих, сосуществование в культуре двух языков - народного (устного) и научного (языка документов), например, французского и латыни, приводило к тому, что исходным названиям в письменных источниках сопоставлялись термины, имевшие в свое время совершенно другое значение: так на месте "графа" в латинской средневековой хронике появлялся "консул".
Однако и выбор терминов другого типа не избавляет от проблем. Достаточно часто здесь происходит следующее. Некоторый общественный институт, хорошо изученный на примере одного или нескольких близких друг другу обществ, становится образцом для сравнения со сходными институтами в других, более далеких обществах и тем самым начинает играть роль некого классификатора, позволяющего типологизировать общества, либо исторические эпохи. При этом своеобразие сходных институтов в других исторических обществах по сравнению с эталоном начинает расцениваться как признак сущностной неполноценности соответствующих общественных учреждений. Примерами этого являются общеизвестные и даже закрепленные в школьных учебниках тезисы: "Франция - страна классического феодализма" и "Англия - страна классического капитализма". Однако такие категории, как "капитализм", "феодализм" являются, как известно, очень сложными и до сих пор в значительной степени неопределенными понятиями. Использование подобных категорий в качестве базисных для исторического синтеза требует специального методологического обоснования, гарантирующего отсутствие в данном случае слишком большого количества упрощающих искажений в получаемой картине истории. Но неизвестно даже, возможно ли такое обоснование.
Подобная эпистемическая ситуация (имеющая место не только для "феодализма" и "капитализма") является следствием, на наш взгляд, отсутствия в современной науке адекватных историко-социологических теорий. В попытке избежать теоретического априоризма историк вынужден оперировать лишь теми обобщениями, которые имеют непосредственное эмпирическое подтверждение. Но тогда исторический синтез может быть достигнут только с помощью интуитивных прозрений, основанных на некоем невербализуемом понимании своеобразия целостности той или иной исторической эпохи. Однако полученный таким образом результат в принципе не может претендовать на общезначимость именно в силу неопределенности его оснований. "Историк редко определяет. Он мог бы, пожалуй, считать это излишним трудом, если бы черпал из запаса терминов, обладающих точным смыслом. Но так не бывает, и историку приходится даже при употреблении своих "ключевых слов" руководствоваться только инстинктом. Он самовластно расширяет, сужает, искажает значения, не предупреждая читателя и не всегда сознавая это. Сколько "феодализмов" расплодилось в мире - от Китая до Греции ахейцев в красивых доспехах! По большей части они ничуть не похожи. Просто каждый или почти каждый историк понимает это слово на свой лад" (Блок М. Апология истории. М., 1986,).
Таким образом, становится ясно, что проблема выбора используемой терминологии есть в то же время и проблема выбора типа теории исторических структур и/или исторических процессов. Одной из наиболее простых в этом отношении является здесь событийная схема, в которой в качестве основных событий выделяются перемены в политической власти, будь то смены владык или периоды нашествий, либо даже революционные изменения политического строя. Именно события этого типа считаются наиболее значимыми. События других типов как бы присоединяются к ним. Изъяны подобного подхода видны невооруженным глазом: воцарение императора Тиберия оказывается тогда более значимым событием, чем возникновение христианства. Альтернативами подобных схем будут, с одной стороны, членения истории на периоды большой длительности, каждый из которых отделяет от другого какое-либо событие глобального исторического масштаба и исторической значимости (разновидностью этого членения является формационный подход), а, с другой стороны, географическое членение, оправданное относительной слабостью экономических, политических и культурных связей в прошлом между различными регионами земного шара (разновидностью данных схем будет и цивилизационный подход, при всем его своеобразии).
Наличие возможности такого выбора, конечно же, свидетельствует об определенной слабости исторической методологии, но все же не дисквалифицирует историю как науку. Дело в том, что выбор разных систем отсчета может быть обусловлен тем, что "каждому типу явлений присуща своя, особая мера плотности измерения, своя, специфическая, так сказать, система счисления. Преобразования социальной структуры, экономики, верований, образа мышления нельзя без искажений втиснуть в слишком узкие хронологические рамки". Кроме того, выбираемые схемы классификации исторических периодов являются достаточно абстрактными и не обладают собственным эмпирико-историческим содержанием, что позволяет до некоторой степени сочетать все эти подходы, избегая противоречий.
Наконец, еще одной важной проблемой методологии истории, которая достаточно широко обсуждалась и за пределами исторической науки, является проблема исторического объяснения. Является ли историческое объяснение аналогичным естественнонаучному, и, следовательно, использует в качестве антецедента некоторое общие законы истории, либо же в каждом случае исторического объяснения мы имеем дело с исключительно конкретной и никогда не повторяющейся связью событий, - вот два основных наиболее известных варианта решения этой проблемы. Первый подразумевает существование исторических законов (но при этом может отрицать использование понятия "причина"), а второй отрицает их наличие (но при этом признает существование причинно-следственных связей). Нужно сказать, что оба варианта являются лишь методологическими схемами, но никак не стандартами, по которым строится реальное историческое объяснение. В исследованиях историков можно обнаружить достаточно гибкое сочетание различных причинных концепций, некоторые из которых допускают дедуктивные схемы объяснения, а некоторые, наоборот, отвергают их. Как правило, основными факторами, определяющими выбор схемы объяснения, являются тип экспланандума и философско-историческая позиция исследователя. Поясним это на конкретных примерах. Если исследователь придерживается концепции единственности причины для данного типа событий, то он будет искать ее среди последних по времени, наименее постоянных и исключительных обстоятельств. Если же для данного типа событий (обычно это некоторые более глубокие изменения в политике, экономике, социальной или духовной сфере) концепция единственной причины не применима, то исследователь ищет множество событий, процессов и обстоятельств, приведших к интересующему его исходу. Так, при объяснении гибели Западной Римской империи историки перечисляют военные, политические, экономические и психологические причины. Здесь упоминаются и нападения извне, и борьба военачальников против государства, и отказ римского населения от службы в армии, и уклонения от уплаты налогов всеми слоями населения, и распад системы местного самоуправления, и отсутствие осознания реальной опасности и причин кризиса в правящих и образованных кругах римского общества и т.д. Для объяснения же, скажем, изменений в новой греческой комедии, которая по сравнению с комедиями Аристофана, свободна от часто встречающихся у последнего непристойностей, исследователи указывают на то обстоятельство, что в это время в Афинах была прекращена выплата так называемых зрелищных денег - пособия, позволявшего беднякам и далеко живущим гражданам посещать театр. Изменение состава публики привело к изменению ее вкусов и к исчезновению грубых шуток из новых пьес.
Как видно из этих примеров, в исторических объяснениях действительно не встречается ссылок на какие-нибудь законы истории, но это не означает, что 1) их нельзя сформулировать на основании таких объяснений, и 2) о них не пишут сами историки. Чаще всего о законах истории заходит речь в том случае, когда историки обращаются к описанию общего хода истории человечества и пытаются представить его в виде последовательности событий, обладающей какими-то закономерными, глубинными тенденциями развития. Иначе говоря, под законами историки подразумевают такие основоположения, которые проявляют себя в глобальных изменениях общественных структур. И здесь возникает необходимость создания некоей новой исторической дисциплины - теоретической истории.
С точки зрения методолога, теоретическая история призвана дать ответ на следующие фундаментальные вопросы:
"1) Какова динамика истории (движущие силы, механизмы, тенденции, закономерности исторического развития)?
2) Каковы структура истории, ее периодизации и социально-пространственное членение (части, фазы, стадии, формации, цивилизации, мировые системы, эпохи)?
3) Каков общий ход истории, т.е. структура истории, объясненная через ее динамику (переходы, трансформации, большие циклы, прогресс и регресс, эволюция)?" (Розов Н.С. Теоретическая история как исследовательская программа: фундаментальные понятия и принципы. // Проблемы исторического познания. М., Наука, 1999, с.71.). До сих пор роль такой теоретической истории (явным или неявным образом) играла та или иная философия истории, которая сама могла базироваться или разрабатываться на основании некоторого эмпирико-исторического материала. Отличительной особенностью этих построений была не столько их спекулятивная априорность, сколько достаточно жесткая заданность видения исторических перспектив: они охватывали весь исторический процесс в целом, завершая его в отдаленном будущем либо качественным рывком (построением коммунизма, победой западных либеральных ценностей), либо количественным повторением (зарождение, развитие и гибель цивилизаций). Можно ли заменить на уровне всеобщей истории философские построения собственно теорией истории - вопрос открытый и дискуссионный. Для нас важно отметить то, что в настоящее время он не решен, а присутствие в историческом знании и в исторической методологии философских компонентов в качестве необходимой составной части делает возможным подвергать историческое знание тотальному спекулятивному сомнению.
Таким образом, можно видеть, что методология исторического познания содержит некоторые слабые места как в области установления эмпирических фактов прошлого (отсутствие общезначимых процедур установления достоверности исторических свидетельств и неполнота сохранившихся свидетельств), так и в области исторического синтеза (множественность способов интерпретации взаимозависимости исторических фактов, членения истории на этапы и периоды, зависимость теоретических реконструкций от мировоззрения историка). Исходя из этого, можно указать на следующие возможности для возникновения квазинаучных теорий. Во-первых, воспользовавшись неполнотой наших эмпирических сведений о прошлом, можно предложить некоторую общую гипотезу, объясняющую систематическое отсутствие таких сведений о том или ином периоде истории, а затем, исходя из этого отсутствия, опираясь на некоторые другие источники перетолковать интересующий нас отрезок истории в нужном для исследователя ключе, либо даже, исходя из умозрительных гипотез, восстановить пробелы в нашем знании о событиях прошлого. Другая возможность заключается в переинтерпретации некоторых из известных исторических сведений (переустановлении исторических фактов) и на этом основании построение альтернативной теории тех или иных исторических процессов. Наконец, третья возможность - при решении какой-либо теоретической проблемы истории выдвинуть некоторую умозрительную метафизическую гипотезу, а далее обобщить ее до новой метафизики истории, на основании которой произвести перетолкование всего эмпирического исторического материала.
Как правило, все эти три способа будут основываться на результатах некорректной работы с источниками, как выразился бы историк, придерживающийся существующей научной традиции. В первом случае производится выборка подходящих свидетельств, вместо того, чтобы учитывать всю их совокупность. Во втором случае мы, скорее всего, столкнемся с искажением и подтасовкой исторических фактов (будут выбираться либо недопустимые, либо менее вероятные по сравнению с общепринятыми интерпретации сведений, содержащихся в исторических источниках). Наконец, в третьем случае, опора на источники вообще может отсутствовать, поскольку перетолкованию будет подвергаться исторический процесс в целом, а здесь приходится оперировать не эмпирическими свидетельствами, а теоретическими конструкциями типа "класс", "этнос", "эпоха" и т.п. Разумеется, говорить о том, что подобные исследования претендуют на самостоятельное существование в качестве особой квазиисторической дисциплины, не приходится. Точнее их можно классифицировать как квазиисторические теории, а лучше - исходя из формы, которую они принимают, - как квазиисторические сочинения, тем более, что их авторы обычно не имеют последователей, да и сами не претендуют на создание новой научной школы или исследовательской традиции.
Конечно, указанные нами три возможности представляют собой только абстрактные типы квазиисторий, в реальности, в зависимости от предмета рассмотрения, могут быть использованы различные сочетания методологических нарушений, в том числе и не упомянутых нами.
Подобные работы, несмотря на всю их внешнюю несхожесть, обладают еще одним отличительным признаком: они написаны не столько научным, сколько научно-популярным языком. Очень часто авторы таких сочинений даже не являются профессионалами-историками, хотя и имеют отношение к науке в целом. Такие историки-неспециалисты, явно или неявно ощущая научную слабость своих позиций, стремятся уйти от внутрицеховой полемики и апеллируют к массовому читателю, преподнося свое сочинение как раскрытие очередной "тайны" истории. Как правило, в них сообщаются малоизвестные или вовсе неизвестные широкой публике исторические факты, что придает этим трудам необходимую респектабельность. В то же время для критики общепринятых научных концепций здесь используются не только научные, но и идеологические аргументы, упрекающие историков в необъективности их позиции ("историки дружно замалчивают тот факт, что...", или "факты искажаются в угоду... " и т.п.). Учитывая то, что в недавнем прошлом историческая наука действительно находилось под строгим идеологическим надзором, подобные выпады укрепляют доверие читателей к содержанию таких работ, доступно объясняя шокирующе-приятную дерзость изложенных в них выводов.
Для исторической науки в целом, как уже было отмечено выше, не существует опасности конкуренции со стороны псевдоистории или параистории, поскольку история как наука имеет своим предметом рассмотрения все прошлое в самом широком смысле. Для предметов "параллельных историй" здесь просто не остается места. Однако, как ни странно, здесь существует возможность построения контристории. Для этого необходимо произвести следующие операции. Во-первых, следует переоценить весь эмпирический базис исторической науки, т.е. предложить альтернативные методы установления подлинности исторических свидетельств и на их основании частично отбросить, а частично, может быть, передатировать все исторические свидетельства, на которые опирается традиционная история. Во-вторых, следует предложить новые методы прочтения исторических текстов, чтобы переинтерпретировать содержащиеся в них сведения (здесь становится возможным даже оспаривание утверждения "Цезарь и Помпей существовали в действительности, а не являлись плодом фантазии тех, кто описал их жизнь"). В третьих, необходимо выдвинуть новую глобальную концепцию истории, содержащую иную концепцию объяснения исторических событий, иное членение истории и, возможно, иных субъектов исторического процесса. Наконец, в четвертых, необходимо убедительно объяснить причины тотальных исторических заблуждений, приведших к созданию в прошлом совершенно ложной исторической науки. Правда, если все это будет осуществлено, то мы формально будем иметь две альтернативные науки истории. Как в таком случае определить, какая из них является по существу квазинаукой? Ответ на этот вопрос будет зависеть от двух обстоятельств: непротиворечивости и добросовестности полученных в обоих случаях результатов, а также от плодотворности и эффективности теоретических построений, являющихся основой исторического синтеза. К последнему необходимо также добавить адекватность богатства и сложности теоретической концепции многообразию исторической жизни человечества. Если при беспристрастной оценке всей совокупности этих обстоятельств мы не сможем отдать предпочтение ни одной из наук, даже с учетом их взаимных объяснений причин ложности своей соперницы, тогда нам останется только признать обе дисциплины имеющими право на существование и ожидать, что будущее их развитие все-таки обнаружит правоту одной из них. Но такой вариант научного равноправия нам представляется все же маловероятным, если не невозможным. С другой стороны, реальность построения контристории будет продемонстрирована ниже.
2. "Вытоптанная степь" Мурада Аджи.
Книга Мурада Аджи (Аджиева) "Европа, тюрки, Великая Степь" (М. Мысль, 1998), повествует об истории тюркского народа и его исчезнувшего государства Дешт-и-Кипчак. Это не единственная историческая книга этого автора. Две другие, вышедшие ранее, - "Мы - из рода половецкого!" (М., 1992) и "Полынь Половецкого поля" (М., 1994), - посвящены той же теме. Вначале мы изложим основную концепцию Мурада Аджи, а затем рассмотрим способы ее обоснования и особенности применяемой исследовательской методологии.
В Европе II - V веков происходили процессы, которые получили у историков название "Великого переселения народов". Римская империя переживала невиданное нашествие племен и народов самого разного происхождения. Как известно, Западная ее часть не выдержала этого давления и перестала существовать. Не последнюю роль в гибели Западной Римской империи сыграли гунны во главе с их вождем Аттилой. Все это общепризнано историками. Однако, по мнению Мурада Аджи, они, по разным причинам, но в основном намеренно, дали этим событиям, мягко говоря, искаженную интерпретацию. На самом деле гунны, готы, англы, бургунды, саксы, тюринги, алеманы были никем иным как тюрками (или, в его терминологии, степняками), упоминаемыми в римских и греческих источниках под разными именами (возможно, это названия разных улусов). Тюрки-степняки освободили народы Европы от рабского подчинения Риму, принесли им новую монотеистическую религию - тенгрианство, которая позднее трансформировалась в христианство, познакомили с передовыми технологиями обработки железа, проложили в Центральной Европе сотни дорог и основали сотни же городов. Европейцы позаимствовали у тюрков храмы и монастыри, сапоги и войлок, столовые приборы и рождественскую елку. Тюркский язык был языком делового общения в Европе вплоть до XV-XVI веков. Но не только этим оставили память о себе в истории тюрки. Тенгрианство лежит в основе махаяны - разновидности буддизма. Степняки же изобрели кирпичи и печи, терема и избы, бричку и шашку. Единый народ, которому когда-то принадлежала территория от Алтая и Якутии до Кавказа и Альп (а возможно, и до Атлантики), ныне растворился во множестве национальностей и забыл свои исторические корни. В действительности тюрками являются не только турки, казахи, татары, узбеки, азербайджанцы, но и болгары, венгры, корейцы, сербы, хорваты, казаки, русские, украинцы, англичане, французы и многие другие европейские и азиатские народы. (Точно не являются тюрками, как можно понять из книги Аджи, евреи, армяне, греки, китайцы, персы и скандинавы.) Вообще тюркская цивилизация является одной из древнейших в мире. Зародившись на Алтае, она затем распространилась по всему огромном пространству евразийских равнин и нагорий, ее естественными границами были персидская, китайская и греко-римская цивилизации. Впрочем, две последних вскоре оказались в политической зависимости от тюркских властителей - ханов. Просуществовав до XVIII века, величайшее из всех известных в истории государство степняков - Дешт-и-Кипчак, - окончательно погибло после походов Петра I на юг России и покорения им последних свободных казачьих земель.
Такова вкратце историческая концепция, развиваемая в этой книге. Конечно же, она идет вразрез с общепринятыми точками зрения на историю Европы и Азии и, конечно же, нуждается в серьезном эмпирическом и теоретическом обосновании. В ее защиту автором выдвигаются несколько типов аргументов. Во-первых, М. Аджи привлекает данные археологии, которые свидетельствуют в его пользу и против традиционной историографии. Во-вторых, в своих рассуждениях он активно применяет этимологичекую расшифровку смысла многих топонимических названий и имен бытовых и культовых предметов. В-третьих он обращается к хроникам и работам древних и средневековых авторов - европейских, византийских, армянских, арабских и т.д. Кроме этого, он также ссылается на работы некоторых филологов и историков, которые в той или иной мере могут быть согласованы с его концепцией. Наконец, он приводит объяснения того, почему в современной историографии принята совершенно другая точка зрения на древнюю и средневековую историю Европы и Азии. Очевидно, что мы имеем дело с вполне развернутым и многоплановым обоснованием. Оценку его эмпирического базиса мы пока отложим, и обратимся к теоретико-методологическим аспектам выдвинутой М. Аджи концепции.
Первое, что обращает на себя внимание, это способ доказательства "от отсутствия", используемый автором как один из главных логических приемов. Заключается он в следующем. Выдвигается некоторый тезис, содержащий какое-либо положительное утверждение. Затем сообщается о том, что доказательства истинности антитезиса отсутствуют. Следовательно, делает вывод автор, было именно так, как сказано в тезисе. Примеры подобного доказательства, как простые, так и сложные, можно найти в каждой главе книги. Скажем, на стр. 198 М. Аджи описывает деятельность римского папы Григория Великого (590-604 годы папства): "В 592 году, заключив мир с кипчаками, осевшими на севере Апеннинского полуострова (лангобардами, предками нынешних миланцев), он объявил папство неким центром средоточия тюркской духовной культуры в Европе". Далее следует примечание: "Хотя никем и не доказано, что лангобарды были тюрками, но никем и не опровергнуто, что после Великого переселения народов Центральную Европу заселили именно тюрки, они составляли большинство населения... Видимо, лангобарды - это один из кипчакских улусов, который искал свое лицо в бесконечных войнах, потрясавших Европу после смерти Аттилы". Другой пример, страницы 54-55: "Разве не настораживает, что на полках архива российской истории сложены лишь документы северной Руси, написанные на славянском языке? А где же тюркские своды? Смехотворно предположение, будто их не было в природе. Что, на южных российских землях не было монастырей? Не было просвещенных людей? Не было городов?.. Новгород - это, конечно, хорошо, однако чем хуже Брянск (Биринчи)? Культурные традиции этого древнего кипчакского города изучены слабо, хотя он возник намного раньше Новгорода - в IV-V веках. Город был духовным центром Великой степи, ее столицей. Здесь проходила Европа "свои университеты"". Вот так просто и изящно: нет доказательства, что лангобарды не тюрки, нет доказательства, что тюркских летописей не существовало, значит, лангобарды - улус империи Аттилы, а Брянск - столица Великой Степи. Кстати, больше о Брянске как о столице кипчакского государства нигде в книге не упоминается. Хотя уж в столице-то должно было бы сохраниться довольно много следов былого величия степной культуры. Правда, в таком случае, степняки выбрали странное место для нее - в лесах, но это обстоятельство М. Аджи никак не комментирует. Ясно, что ничего такие рассуждения не доказывают и доказать не могут, им в данной ситуации предназначена совсем другая роль. Они работают на обоснование главной идеи всей исторической концепции - европейская культура создана степняками, и данный факт все правители и историки Европы стремятся предать забвению. Эта главная идея тоже получает свое обоснование "от отсутствия": никто не доказал, что европейского религиозно-политического и историко-культурного заговора против Великой Степи не было, следовательно, он существовал и именно им объясняется отсутствие собственных письменных памятников и государственных архивов кипчакского народа, отсутствие следов собственной материальной культуры - все коварные европейцы приписали себе. А что не смогли приписать, то постарались уничтожить и вытравить. Однако, по недомыслию либо недосмотру окончательно достичь этой цели не удалось, и по некоторым древним археологическим, лингвистическим и фольклорно - бытовым следам все же можно восстановить почти утраченную ныне правду.
Мураду Аджи удалось восстановить ее следующим образом. Во-первых, археологические раскопки показывают, что древнейшие поселения людей на Алтае (прародине тюрков) существовали уже около двухсот тысяч лет назад. Если в Африке зародилась негроидная раса, в Индокитае - монголоидная, то Алтай - прародина европеоидов. Эта археологическая культура была названа "алтайской" или "сибирской". Эта культура (культура "каменного века") эволюционировала и развивалась, и в конце концов вышла за пределы Алтая и распространилась по южной оконечности зоны лесов через Урал в Европу (Поволжье). Эта была еще не тюркская культура, она появилась позднее, но важно то, что путь с Алтая на запад был естественным путем перемещения народов. "Примерно три тысячи лет назад на Алтае сложился союз племен, который назывался пратюркским. Людей объединяли язык, внешность, культура. Налицо все признаки государства. Видимо тогда и появилось в тюркском языке слово "эль" - государство, страна" (стр. 126-127). (Кстати, замечательные у государства признаки: язык, внешность и культура...) Далее произошло величайшее событие - в V-III веках до новой эры тюрки научились плавить железную руду. В это же время у тюрков возникает новая религия - тенгрианство. Верховный (и единственный!) бог - Тенгри-хан. Бог небесный, научивший плавить железную руду в горнах и получать чугун и сталь. Именно овладение передовыми технологиями обработки железа и стало той основой, на которой и была построена самобытная тюркская цивилизация.
Здесь М. Аджи ссылается на исследования, которые проводил "выдающийся археолог, ученый самого высокого уровня профессор Сергей Иванович Руденко (1885-1969)" (стр. 128). Далее он характеризуется как ученый, который "не просто искал и находил следы древностей, он давал объяснения находкам. Не фантазировал и не "реконструировал", как самовлюбленный историк, а именно объяснял, потому что был еще инженером и доктором технических наук... Не беда, что Руденко не называл своих "алтайцев" тюрками - это тогда не дозволялось (страна боролась с пантюркизмом). Он нашел нейтральный термин - "скифы", хотя прекрасно понимал, что речь идет именно о тюркской культуре. И ненавязчиво дал понять это в своих работах о гуннах...
Профессор собрал такие доказательства, свидетельства и факты, что дух захватывает. И этого достаточно..." (с. 128-129). Прервем пока дальнейшее изложение и проанализируем эту часть аргументации. Во-первых, даже если археологические находки и позволяют определить, что Алтай является прародиной тюрок, то осуществляемый далее переход от археологии к "внешности" и "государству" является тем самым ""реконструированием" самовлюбленного историка", которое самим же автором и осуждается. Во-вторых, сами археологи не называют алтайскую культуру тюркской, что не отрицает и Аджи. Но это не препятствие, поскольку тут же объясняется, что это - продолжение того же заговора молчания. Нельзя было говорить о тюрках в советской истории. Почему нельзя? А где доказательство того, что было можно? Вот еще один аргумент "от отсутствия". Итак, тюрков назвали скифами, но скифов традиционная историография относит к ираноязычным народам. Это, по мнению Аджи, еще одна ложь историков. В примечании на стр. 20 он пишет, что "российская академическая наука упорно относит скифов к иранским народам, не приводя абсолютно никаких письменных памятников. Ссылаются только на Геродота, подчеркнуто игнорируя противоречащие ему археологические находки. Однако изучение скифских памятников показывает, что так называемые "неизвестные письмена" на них... есть не что иное, как руническое письмо тюрков. Отдельные слова и фразы на древнетюркском прочитываются легко. Это (и описанные Геродотом обычаи степного народа) позволяет утверждать, что скифы были тюрками, а не иранцами, у которых иная письменность и иная культура". Следовательно, "скифы" - это не более чем эвфемизм для "тюрок" у честных исследователей. Очевидно, что такая позиция делает невозможной любую научную критику теории М. Аджи со стороны историков, придерживающихся другой точки зрения. Все аргументы против нее можно расценивать теперь не просто как ложные, но как лживые и мошеннические. Но там, где спор переходит на личности, о науке говорить не приходится. По нашему мнению, представление любых оппонентов некоторой теории людьми заведомо необъективными либо невежественными является достаточным основанием для признания ее ненаучной (квазинаучной).
Но даже если согласиться с допустимостью авторской гипотезы о роли тюрок в мировой истории, все равно нельзя не признать, что до сих пор мы имеем лишь "косвенные улики" и подозрения. Где же прямые доказательства и положительные свидетельства? Ведь профессор Руденко нашел такие, "от которых захватывает дух". Но тут М. Аджи обрывает свой рассказ загадочной фразой "и этого достаточно" и переходит к описанию многочисленных металлических и бытовых предметов, найденных археологами, и являющихся следами оседлой цивилизации, знавшей земледелие. Все это можно принять без особых споров, но при чем здесь тюрки? И как связать горы Алтая со степями Поволжья?
Прямое доказательство в цепочке рассуждений М. Аджи обнаруживается гораздо позже. Тысячелетие спустя, в одном византийском документе 572 года будет сказано: "В это время гунны, которых мы обычно называем тюрками..." (стр.71). Что это за документ, М. Аджи не сообщает, но отождествлению доверяет. Византийцы должно быть знали, с кем имели дело. Но, с другой стороны, чуть ранее говорилось о том, что греки (имеются в виду те же византийцы) "по своему невежеству", называли кельтами или скифами все население остальной Европы, Западной или Восточной (стр. 40), а впоследствии (на стр. 45) утверждалось, что авары, барсилы, булгары, бургунды, гунны и т.д. - это все имена тех же тюрок, возникавшие в исторических хрониках вследствие ошибок и искажений, как, например, в "Войне с готами" у Прокопия Кесарийского. По каким же принципам ведется здесь отбор достоверных источников? К сожалению, по удобным: то, что может подтвердить версию, считается заслуживающим доверия, а то, что ей противоречит - следствием невежества, заблуждений или фальсификации.
Вернемся, однако, к прерванному рассказу об историческом пути тюркского народа. М. Аджи высказывает предположение, что к переселению народы подтолкнуло изобретение нового сухопутного вида транспорта - брички, потом вежи и избушки на колесах. Освоение степи было медленным процессом. В среднем тюрки углублялись в степь со скоростью 40 километров в год. Это не было беспорядочным кочевьем, а представляло собой планомерное и кропотливое освоение новой территории. Создавались новые поселения и города, строились дороги, мосты и переправы. Свидетельством тому опять-таки служат многочисленные археологические находки в степях Казахстана, Южного Урала и Поволжья. Но развивалась не только материальная цивилизация. "Две тысячи лет назад к западу от Алтая начала зарождаться удивительная страна с удивительной культурой. Она быстро превращалась в центр мировой духовной жизни. Это тоже факт, зафиксированный в мировой истории.
Сюда приезжали учиться!.. Видимо, одним из приезжих в Тенгри-Тау был еврей по имени Йешуа. Его воспоминания о неминуемом приходе всадников - посланцев Божьих -отражены в древнейшей книге христиан - Апокалипсисе. Позже имя "Йешуа" превратилось в "Иисус Христос"... Нигде, кроме Алтая, он не мог встретить конное войско и духовенство, служившее богу небесному" (с. 22-23). Переход от одного к другому здесь опять-таки не подкреплен ничем, кроме реконструирующей фантазии автора. Никаких письменных источников, подтверждающих обучение Иисуса на Алтае, и даже наличие духовенства, служившего "богу небесному", в книге, конечно же, не приводится. Ну а то, что нигде, кроме Алтая, не существовало конное войско, может быть опровергнуто любым читателем сочинения Мурада Аджи, закончившим хотя бы среднюю школу.
Покорив степь и просуществовав под именем скифов в северном причерноморье примерно тысячу лет, тюрки, уже под именем гуннов вторглись в Европу и создали там могущественнейшее государство во главе с непобедимым Аттилой. Это был, по-видимому, зенит их цивилизации. Со смертью Аттилы страна распалась, погрязла в междоусобицах, стала постепенно терять свое внешнеполитическое влияние и в конце концов полностью растворилась, было поглощена своими многочисленными безжалостными соседями.
История знает много примеров исчезнувших народов и цивилизаций. Как правило, их приводили к гибели военные поражения и внутренняя слабость. Но в истории Европы и Азии на протяжении последних трех тысячелетий не было примера, чтобы после гибели государства победители оказались бы настолько жестокими, чтобы на протяжении столетий целенаправленно уничтожать саму память о побежденных. Что же случилось на этот раз, каковы причины подобного величайшего преступления перед историей и культурой? М. Аджи пишет об этом так: ""Военная сила его такова, что ни один народ не устоит против нее..." В этих словах, видимо, истоки той ненависти, которая ослепила Европу и до сих пор не забыта. Об армии, подобной тюркской, в мире не мечтали. Кипчаки воевали железными шашками и длинными пиками, они имели железные кольчуги и шлемы. Оружие и доспехи европейцев в основном были из бронзы. Степняки шли в бой на конях. Для европейцев и конь был неслыханной роскошью... у тюрков все было не так. Все намного лучше.
Говоря о войске кипчаков, историки обычно не замечают их явного технического и тактического превосходства. Именно тактикой боя и прекрасным вооружением побеждали тюрки отсталых европейцев. Армия их была хорошо оснащена и организована. Диких орд, нагрянувших с востока, не было!
За тактику боя римляне прозвали кипчаков "варварами". Так когда-то греки называли самих римлян... В этом слове много загадочного. Что имелось в виду? "Варвар" поначалу означало "делающий что-либо не по правилам". У римлян оно получило иное значение - "не имеющий римского гражданства", то есть "чужак"... Видимо, есть и другие объяснения. Но в нем, в этом слове, не было уничижительного оттенка, который появился позже.
А зачем кипчакам принимать отсталые правила европейского боя? Они были художниками на поле брани! Конь и шашка делали их хозяевами положения в римской империи и далеко за ее пределами. Могла ли потом, после реванша, Европа простить тюркам свое былую слабость? Такое не прощается" (с. 75).
Здесь становится вполне очевидным, что сочинения Мурада Аджи написаны не столько с целью восстановить подлинный ход истории, сколько создать себе (и народу, к которому он себя причисляет) подходящее славное и богатое прошлое. Это означает, что гипотеза о роли тюрков в мировой истории имеет не научные, а, по сути своей, мифологические корни. История здесь превращается из науки в составную часть идеологии. Какой именно идеологии, пока определенно сказать нельзя, но, по-видимому, она оказывается родственной пантюркизму. Отличие ее от известного варианта пантюркизма в том, что речь в ней идет не о создании единого государства всех тюрков на основе, например, Турции, а, скорее, о восстановлении религиозно-культурного единства всех тюркоязычных народов и, возможно, о восстановлении культурной гегемонии тюркской цивилизации исходя из ее изначального духовного превосходства.
Осуществляемые в книге "Европа, тюрки, Великая Степь" идеализация одного народа за счет всех остальных, прямое искажение истории, вырывание некоторых исторических свидетельств из общего контекста эмпирического исторического знания, а также прочие ненаучные приемы изложения и обоснования работают именно на создание такой идеологии. В противном случае они свидетельствуют либо о собственном научном невежестве автора, либо о сознательном расчете на невежество читателей, знакомых с историей лишь по курсу советской средней школы. Вот несколько характерных отрывков.
"Европейские народы обрели свободу от власти римских деспотов. Ненавистная империя рухнула, языческий Рим пал. А вместе с ним пала прежняя зависимость, унижение, рабство и страх, которые более семи веков терзали Европу, делая ее едва ли не самым отсталым уголком цивилизованного мира" (с. 70).
"...Рим искусно провоцировал царя Аттилу, но идти против него боялся. Узнав адаты тюрков, римляне отправили к кипчакам на воспитание отпрыска знатного рода Аэция. Что сходилось с традициями тюрков, у которых принято отдавать и брать на воспитание детей соответствующих кланов.
Аэций добился расположения царя Аттилы. Кипчаки сами взрастили паука и сами, как мухи, запутались в его паутине. Их души, открытые друг другу, не допускали и мысли, что человек, с которым делили хлеб-соль, способен на подлость. Это противоречило морали Великой Степи. Но... то был европеец" (с. 80).
"Чтили Бога древние тюрки торжественно, с чистой душой обращались к Нему. И с небесным пением. Поэтому-то и припали к тюркскому духовному роднику сперва армянские, албанские, армянские, иверийские, потом византийские, римские и другие епископы: они увидели новую, истинную веру. И приняли ее святость.
В Великой Степи европейцы услышали молитвы во имя Бога Небесного. Из великой Степи увозили обряды Его почитания... Как же многое забылось!" (с.198)
"В IV веке Европа обратилась к Богу Небесному - Тенгри-хану. Европейцы отвергли все другие религии - и новые, и старые, потому что им стало ясно, что кипчаки побеждали не оружием, не неведомой тактикой боя - все это проходящее. Главная сила тюрков таилась в их духе! Они побеждали силой Бога Небесного.
Украсть чужого Бога, вот что вознамерился византийский император, мечтавший о всемирном господстве. Вот почему он придумал "новое" христианство, в котором присутствовал бы и и всесильный Бог, Создатель мира сего... Воровство Бога... Оно захватило умы правителей Византии, а потом и Рима" (с. 152).
"Папа Григорий повел настоящую идеологическую агрессию. Вторжение, которое простодушные тюрки прозевали, - они ничего не поняли до сих пор. Их задушили в объятиях дружбы. Народ погибал, не видя лица врага. В дипломатии, в интригах тюрки полные невежды, воевать умели только в открытом бою - с оружием в руках. И на коне. И чтобы свист в ушах... В этом отчасти повинны традиции Великой Степи, они не предполагали подлости, которая оказалась нормой в отношениях между коренными европейцами. У Рима же был богатейший опыт закулисной борьбы - он умел подсыпать яд в бокал с вином даже самым близким друзьям" (с. 199-200).
"В средневековой Европе бытовало правило для аристократических родов - обязательный ритуальный поединок с драконом. Не победив своего дракона, молодой человек не мог называться рыцарем или аристократом, двери в замки соседей ему были закрыты... Но какого дракона он должен был победить? Что или кто подразумевался под этим мифологическим образом?
Конечно, тюрки. Живых драконов в Европе не было. Образ дракона или змея, как известно, символизировал тюркскую культуру. Значит, от молодого человека требовалось публично отречься от предков, убить в себе память. За этим ритуальным поединком стояло убийство собственных предков!.. Нет, явно не самые глупые люди собрались в Ватикане.
Или такой пример. У тюрков, приученных только к открытому бою, считалось великим позором наносить противнику колющий удар шашкой или кинжалом - он считался ударом исподтишка. Лишь прямой рубящий удар признавала Великая Степь. Даже в самой безвыходной ситуации тюрк обязан был рубить, но не колоть: по правилам боя неприятель должен видеть удар.
И эту особенность тюркской психологии подметили римляне. В средневековых городах против тюркских воинов применили шпаги, стилеты и кортики. Колющее оружие. Оно имело явное преимущество перед шашкой в поединках на узких, запутанных улочках. По традициям Степи считалось также неприличным перед чужим домом сидеть на коне, полагалось сойти и вести коня за узду. В помещении тюрку вообще запрещалось обнажать оружие. Все учли римляне.
Европе было не до честного боя..." (с. 201).
Как видно, автор не жалеет публицистических красок для обличения гнуснейшего из преступлений Европы, когда-либо совершенных в истории. Но не только европейцы участвовали в заговоре. Русские правители и русские историки тоже приложили к нему руку, движимые аналогичными побуждениями.
"Выплачивая дань, Московское княжество раньше покупало себе защиту. Как ни унизительна была та процедура, а она - плата за охрану границ. Например, Александр Невский не победил бы на льду озера. Пешие русские ополченцы (не армия!) побежали под улюлюканье "псов-рыцарей". Концовка сражения 5 апреля 1242 года осталась за конницей, степняки не дали врагам Руси ни малейших шансов". Ниже на этой же странице следует такое примечание к процитированному абзацу: "То, что приписали Александру Невскому, абсолютная ложь, она не согласуется, например, с историей Швеции и нынешней Финляндии. Невская битва происходила между этими странами. И - без участия русских. Русские с другого берега Невы наблюдали за ее концовкой. Среди наблюдавших был и Александр со своим дозорным отрядом (около полусотни всадников), а никак не во главе русского войска, потому что у Руси не могло быть войска. Она же дань платила как раз за то, чтобы ее защищали" (с. 237).
Никакое описание исторических событий из тех, что приводились выше, не может быть подтверждено документально, что же касается авторских интерпретаций, то они просто выходят за рамки допустимого в научных работах.
Вообще мотив поиска исчезнувших цивилизаций являлся и является достаточно распространенным в научно-популярной, околонаучной и историко-приключенческой литературе. Почти всегда это исчезновение связано с какой-то тайной, будь то катастрофа Атлантиды или же гибель минойской цивилизации, но только тайна эта носила природный или, по крайней мере, естественноисторический характер. Для разрешения подобных загадок выдвигались остроумные гипотезы и снаряжались экспедиции в труднодоступные районы. Становление в историографии и методологии истории так называемого цивилизационного подхода, очевидно, лишь добавляет таким поискам популярности. Однако вместе с ним появляется возможность расширения списка исчезнувших цивилизаций за счет тех, которые, казалось бы, мирно растворились в пришедших им на смену человеческих сообществах. Неопределенность и многозначность основополагающих категорий цивилизационного анализа - "цивилизация" и "культура", невозможность установления четких пространственно-временных границ между различными цивилизациями, взаимное культурное влияние различных цивилизаций как одно из основополагающих условий их культурного развития способствует тому, что многие культурные достижения исторического прошлого можно с равной степенью достоверности считать как собственным достоянием, той или иной цивилизации, так и заимствованием от близких либо отдаленных соседей. Проведение здесь жестких разграничений равносильно попытке прочертить границы по волнам океана. Последнее, очевидно, невозможно, хотя в океане тоже есть различные течения, которые можно сравнить по своей устойчивости и направленности с существовавшими цивилизациями. Тем не менее такая методологическая бесформенность позволяет выстраивать тенденциозные конструкции цивилизаций-призраков, подкрепляя их выборочным историко-культурным материалом, поданным в соответствующей интерпретации.
Мурад Аджи применяет здесь еще один характерный прием: перенесение таких личностных психологических характеристик, как завистливость, мстительность и лживость, на целые народы и отдельные социальные группы (власть предержащих и ученых-историков). Тем самым принцип психологического объяснения деятельности исторических субъектов доводится до карикатурного абсурда. Все эти утверждения не имеют, да и не могут иметь никакого обоснования. Точнее, здесь имеется круг в обосновании. Почему от тюркской цивилизации осталось так мало следов? Потому что коварные, трусливые и лживые европейцы приписали себе все, что смогли, а остальное уничтожили. Почему они так поступили? Потому что благородные, смелые и сильные тюрки превосходили их во всем. А где доказательства такого превосходства? Так доказательства потому и уничтожены, чтобы скрыть правду о великой тюркской цивилизации. А откуда же известно, что она была такой великой? Потому что тюрки многочисленны, а следов их цивилизации историки почему-то не обнаруживают. А почему же от тюркской цивилизации осталось так мало следов?... и т.д. Использование теории "мирового заговора" против кого-либо является достаточно распространенным и очень эффектным приемом в литературе такого рода. Доказательств наличия такого заговора обычно нет, но читатели и сами догадываются, что их и не должно быть, иначе какой же это заговор? Только умные и проницательные люди, какими являются автор и доверяющие его рассуждениям читатели, способны по слабым косвенным признакам обнаружить и раскрыть подобный глобальный заговор. Главным признаком, помогающим в его раскрытии, является ответ на вопрос, кому выгодно (на субъективный авторский взгляд) существующее положение вещей и кто от него страдает? Как правило, страдающих - большинство, и среди них сам автор и его читатели. Далее нужно только идентифицировать два этих множества и спроецировать их на мировую историю. В результате можно получить заговор Европы против тюрок, заговор Европы против славян, заговор евреев против славян и тюрок, заговор (жидо)масонов против всех остальных и т.д. В художественной литературе подобные фантазии считаются допустимыми и даже способствуют широкому успеху как у массового читателя, так и у критики (вспомним "Маятник Фуко" Умберто Эко). Внедрение подобных гипотез в научную и околонаучную среду порождается, по-видимому, сходными причинами. Ясно, что к настоящей истории они отношения не имеют не только потому, что приписывают социальным группам индивидуально-психологические устойчивые мотивы деятельности и превращают историческое повествование в судебный приговор (о несовместимости оценок и объяснения в истории мы говорили выше), не только потому, что они насквозь пронизаны анахронизмом, но и потому, что рисуют абсолютно рационалистическую картину хода истории. Заговорщики разрабатывают коварные планы, на протяжении веков соблюдают тайну конспирации, обладают несокрушимой организацией и внутренней дисциплиной без каких-либо разногласий и конфликтов, им под силу тотальный контроль над всеми действиями, им всегда сопутствует успех и т.д. "Тайное мировое правительство" уже сотни лет назад овладело совершенными технологиями идеологической пропаганды и тотальной цензуры, обладает настолько сильными прогностическими возможностями, что способно безошибочно оценить любые обстоятельства как прошлого, так и настоящего с точки зрения их полезности или вредности для продолжения удержания своей власти над миром и сохранения тайны своего существования. Непонятно только, как оно допустило выход в свет сочинений, разоблачающих его злую волю? Сами авторы подобных произведений почему-то не задаются подобным вопросом, а жаль. Попытки ответа на него могли бы привести их к мысли о существовании более глубокого заговора, в котором их печатные разоблачения являются не более чем отвлекающим маневром, и тогда они обнаружили бы себя на пороге еще более увлекательной и невероятной тайны... Впрочем, структура сюжета этой тайны была бы точно такой же - это спроецированная на мировую историю вечная космическая борьба добрых и злых сил, где зло всегда скрывается под маской добра. Разыгрывание мировой трагедии на подмостках истории - одна из наиболее захватывающих тем литературного творчества. Но художественный вымысел имеет право на существование только в рамках искусства, в науке истории ему не должно быть места. Поэтому использование художественной образности вместо документированных свидетельств в качестве доказательства правоты своей позиции также может считаться симптомом того, что перед нами не исторический, а квазиисторический труд.
Стремление проникнуть в тайну, в Главную тайну (а ответ на вопрос: "кто мы и откуда?" и будет составлять содержание этой тайны), как было показано в первой главе, является реализацией одного из наиболее фундаментальных отношений человека к действительности. Но здесь мы имеем дело с весьма специфическим формой его проявления. Это - проникновение в тайну не природного, а исторического бытия, при этом не тайна превращается в научную проблему, а проблема - в искусственно созданную тайну, в Заговор. Раскрытие Тайны-Заговора позволяет человеку утвердить не только свое интеллектуальное, но и нравственное превосходство над противостоящими ему силами. Потребность судить является такой же основополагающей человеческой потребностью, как и потребность познавать, и возможность одновременного удовлетворения этих потребностей в историческом исследовании представляет особую привлекательность этой науки, в том числе и для историков-непрофессионалов. Мурад Аджи относится именно к последним. Он кандидат экономических наук, защитивший в 1973 году диссертацию "Моделирование и оптимизация процесса промышленного освоения Северо-Востока СССР с выбором индустриально-строительных опорных баз" (Более подробные сведения об основной научной работе М. Аджи содержатся в книге: Д. Володихин, О. Елисеева, Д. Олейников, "История России в мелкий горошек". М., 1998). Мы не в коем случае не хотим сказать, что человек, не получивший образования на историческом факультете, не имеет права заниматься историей или не способен получить в этой области значимые научные результаты. Но здесь самое время вспомнить об антропологической составляющей критерия демаркации. Решая научную проблему, ученый, даже несмотря на использование адекватных методологических приемов исследования, может получить весьма спорные и недостоверные результаты. В этом случае он обязан относиться к ним с той же степенью критичности, как и к результатам, полученным его коллегами либо предшественниками. Желание и способность воспринимать критику - то качество ученого, которое неустанно подчеркивал К. Поппер, - требует в свою очередь непредвзятости как по отношению к тем, кто выдвигает критические возражения, так и по отношению к содержанию этих возражений. Более того, ученый должен стремиться к ясному осознанию того, каковы границы применимости его гипотез и каким установленным (или считающимися установленными) фактам они противоречат. Конечно, нельзя утверждать, что в действительности ученые везде и всегда следуют попперианскому кодексу научной честности, но если они предпринимают сознательные действия в противоположном направлении, то тогда, по-видимому, полученные ими результаты нельзя считать научными, даже если взятые сами по себе они являются допустимыми (верифицируемыми и фальсифицируемыми) гипотезами.
Как же оценивают работы М. Аджи историки-профессионалы? Нам не удалось найти рецензию на книгу "Европа, тюрки, Великая Степь", но, думается, вполне показательным будет разбор предыдущей его работы "Полынь половецкого поля", проделанный Д. Олейниковым в статье "Книга - полынь", содержащейся в сборнике "История России в мелкий горошек", тем более, что основные идеи этих двух сочинений М. Аджи практически совпадают.
Первое, что отмечает историк - это хронологическое несоответствие выдвигаемых М. Аджи тезисов и приводимых им в подтверждение данных тезисов исторических свидетельств. Иначе говоря, речь идет об одной из разновидностей анахронизма, причем анахронизма очень грубого и примитивного. Так, утверждая, что в битве на Калке в 1223 году побежали русские, а не кипчаки, автор кипчакской гипотезы приводит в доказательство цитаты из сочинения английского посла Джильса Флетчера о характере русских и кипчаков, которое тот написал на основании впечатлений от пребывания в Москве в 1588-1589 г, а описание государства Дешт-и-Кипчак, заимствованное из произведения Ибн-Баттуты, относимого к XIV, применяет к IV веку нашей эры. (То же самое проделывается М. Аджи и в книге "Европа, тюрки, Великая степь").
Далее специалист обнаруживает источники "специальных" знаний М. Аджи по освещаемому им предмету. Д. Олейников называет около десятка ученых, чьи книги и статьи послужили источниками для выдергивания цитат из контекста, переписывания и искажения выводов, и просто стали жертвами авторской фантазии. Иначе говоря, получается, что никаких самостоятельных открытий М. Аджи не совершал, приводимые им факты и обстоятельства известны исследователям и их объяснение не составляет большой проблемы. Что же касается осуществляемой М. Аджи собственной интерпретации этих фактов, то она противоречит подавляющему большинству известных на сегодня археологических и документальных свидетельств.
Еще один прием, повсеместно применяемый М. Аджи для получения "доказательств", - это так называемая "народная этимология": поиск созвучных слов в другом языке для обоснования языковых и культурных заимствований. Некорректность лингвистических изысканий М. Аджи также демонстрируется Д. Олейниковым на многочисленных примерах. Так, в "Полыни половецкого поля" этноним славяне получает свое происхождение от прозвища "мы словлены", а ловцом славян выступают, естественно, "по - ловцы", т.е. кипчаки. Однако этноним "половцы" раньше XI века нашей эры нигде в источниках не встречается, в то время как "славяне" известны в письменных источниках с VI века. Как указывает историк, славянское слово "половцы" происходит от "половые", то есть с волосами цвета соломы, "желтоволосые", и вполне соотносится с известиями придворного врача сельджукских ханов Ал-Марвази о племени "шары" ("желтых") и армянского историка Матвея Эдесского, говорившего о "рыжеволосых". Не менее анекдотичными оказываются предлагаемые М. Аджи объяснения происхождения названий "Москва" (от "моско" - искаженное "беременная медведица"), "Яуза" ("площадка", "ровное место"), "монастырь" ("собираться около священного озера Манас на молитву" вместо греческого "уединенное место"), "икона" ("говори истинно" вместо греческого же "портрет, образ, похожее изображение") и т.д.
Д. Олейников не оставляет без внимания и логические ошибки, присутствующие в рассуждениях М. Аджи. Их список достаточно разнообразен. Здесь присутствуют и некорректные энтимемы, и мнимые следования, и поспешные обобщения, и круг в обосновании. Но главное, историку не составляет труда заметить массу фактических ошибок, присутствующих в книге. Упомянем лишь некоторые из них. Мурад Аджи утверждает, что в центральной Европе отсутствовало населения до прихода туда кипчаков, что у древних славян не было металлургии, что кипчаки первыми в мире надели штаны и оседлали коней, что в Римской империи не было дорог, что Петр I завоевал Тульскую, Тамбовскую и Орловскую область и уничтожил местное казачество, что двуглавый орел - древний тюркский символ, неизвестный в истории до II века нашей эры, что на Руси не было полного текста Библии до XIX века, что Суздаль была "столицей государства черемисов" и лишь впоследствии захвачена русскими и т.д. И все это не соответствует действительности.
Аналогично этому попытки М. Аджи представить тенгрианство в качестве монотеистической религии кипчаков (которая была принесена в Европу Аттилой и впоследствии заимствована европейцами, превратившись у них в христианство), приписать кипчакам роль первооткрывателей железа, представить тюркский рунический алфавит как основу славянской азбуки, отождествить готов и гуннов и доказать прочие "исторические открытия" оказываются несостоятельными вследствие привлечения в качестве аргументов фактически ложных утверждений. Многие из подобных открытий есть следствие просто невежества, другие же являются результатом отсутствия у М. Аджи навыков исследовательской работы в области истории, наконец, остальные, по-видимому, имеют вполне определенную идеологическую направленность и стали результатом своеобразного "исполнения желаний" (как, например, в случае "переворачивания" отношений гуннов и римлян).
Сочинения М. Аджи, на наш взгляд, являются весьма показательным примером создания квазинаучной теории в области истории. Методологический анализ данного квазинаучного образования и сравнение его с "нормальными" научными концепциями позволяет сделать следующие обобщающие для квазиисторических построений выводы.
Во-первых, предлагаемая теория призвана решить некоторую проблему, изначально имеющую научный характер (в данном случае первоначальной задачей исследования, по-видимому, было прояснение роли тюркских племен и народностей в Великом переселении народов и выявление истоков этнокультурного своеобразия тюрков). Во-вторых, выдвинутая теория решает более широкую проблему и тем самым трансформирует исходную задачу (можно сказать, что теория "несоразмерна" исходным исследовательским целям). В-третьих, выдвигаемая и развиваемая теория вступает в конфликт с известными историческими фактами и вынуждает давать им новую интерпретацию, гораздо менее правдоподобную, чем исходная. В-четвертых, в силу недостаточной осведомленности исследователя (-ей) или же по другим субъективным причинам для обоснования теории приводятся не соответствующие действительности утверждения. В-пятых, исследователем (-ями) привлекаются только те источники информации, которые могут подтвердить развиваемую теорию, остальные же свидетельства (при всей их многочисленности) опускаются. Наконец, в-шестых, "защитный пояс" такой теории содержит такие положения, которые делают невозможной научную полемику с ее сторонниками. Все вышеперечисленные особенности можно считать теми формальными аспектами квазинаучного теоретического творчества, которые могут иметь место не только в области истории, но и других научных дисциплин. Специфические же отличия квазиисторических теорий от других квазинаучных теорий будут, по-видимому, детерминироваться сделанными в ходе их разработки нарушениями методологии исторических исследований. Для теории М. Аджи такими отличиями будут: 1) идеологическое основание теоретических построений (в силу нарушения требования о несовместимости оценивания и объяснения исторических событий); 2) создание "фантомных" исторических свидетельств в силу некорректного использования приемов этимологического и религиоведческого анализа; 3) анахронизм при использовании исторических свидетельств в качестве подтверждения для теории; 4) резкое обеднение исторической картины прошлых эпох из-за исключения из исторических процессов большого числа участников; 5) упрощающая рационализация причинно-следственных объяснений исторических событий.
О двух последних характерных отличиях теории М. Аджи следует сказать особо. Квазинаучные теории от своих научных соперниц, по-видимому, вообще будут отличаться тем, что будут предлагать более "простые" решения, создавать более "простые" представления о тех или иных областях реальности, образовывать более "простые" причинно-следственные цепочки. Хотя содержание понятия "простота теории" является весьма спорным в методологии науки, тем не менее квазинаучная "простота" будет вполне определенного свойства. Она будет связана с уменьшением количества разнообразных свойств у исследуемых объектов, а также и количества самих объектов (упрощение онтологии), с одной стороны, и сокращением типов возможных взаимодействий между объектами, с другой стороны. В случае М. Аджи это сокращение производится за счет процедуры, которую можно назвать "приближение к обыденному опыту": взаимодействия исторических общностей людей объясняется личными желаниями и мотивами, тем самым коллектив сводится к индивиду и понимается как один "типичный" для данного коллектива человек. Историческая причинность сводится к житейско-психологической, более понятной и очевидной для читателя, не имеющего профессиональной исторической подготовки. А то, что квазинаучные сочинения рассчитаны прежде всего на людей, не обладающих профессиональными знаниями, мы уже неоднократно отмечали.
3. "Хронологическая революция" академика Фоменко.
К истории можно относиться по-разному: можно ее изучать, можно просто интересоваться, можно совсем не знать, а можно создавать заново. В первых трех случаях мы имеем дело со специалистами, любителями и профанами, четвертый случай - сложнее. Человек, претендующий на создание альтернативного варианта истории, на первый взгляд, заслуживает уважения хотя бы за интеллектуальную смелость.
Революционные работы математика А.Т. Фоменко, академика РАН, зав. отделением математики мехмата МГУ, и его соавторов и последователей - В.В. Калашникова и Г.В. Носовского стали регулярно появляться с начала 90-х годов, (сама теория стала создаваться значительно раньше, см. историю вопроса в статье С.П. Новикова "Математика и история" (Природа, Ѓ2, 1997)) в последние два года они публикуют несколько монографий ежегодно: "Новая хронология Греции. Античность в средневековье" (1996) "Русь и Рим" (1997), "Датировка звездного каталога Альмагеста"" (1997), "Новая хронология Руси" (1998), "Империя" (1996, 1998), "Библейская Русь" (1998)... Список трудов, вероятно, в ближайшее время будет продолжен. Созданную авторами новую концепцию мировой истории мы будем называть здесь "Новой хронологией".
Главный итог многолетней работы авторов (и одновременно главная предпосылка их исследований) - существующая в настоящий момент глобальная хронологическая шкала исторических событий является неверной. Истоки этой грандиозной систематической ошибки лежат, на взгляд авторов, в некритическом принятии созданной еще в 17 веке всеобщей хронологии, которая искусственно удлинила человеческую историю. Сводя воедино исторические хроники, не обладавшие общим летосчислением, авторы современной версии хронологии Иосиф Скалигер и Дионисий Петавиус по ряду объективных и субъективных причин совершили несколько фундаментальных ошибок при датировке описываемых в этих хрониках событий. Кроме этого, их хронологическая шкала содержит неизбежную в ту эпоху систематическую ошибку, повлекшую удлинение человеческой истории на тысячелетия. Созданная на основе скалигеровской хронологии концепция всеобщей истории оказалась несвободной от противоречий и анахронизмов. Но все они объяснялись сторонниками этой версии хронологии невежеством древних авторов или ошибками переписчиков.
Авторы концепции "Новой хронологии" считают, что скалигеровская хронология не имеет под собой серьезных научных оснований. Она поддерживается в основном вековой традицией, а также тем обстоятельством, что пересмотр хронологии, которая трудами поколений историков сделалась чрезвычайно подробной и разветвленной, представляется почти невыполнимой задачей.
Тем не менее, в истории у Фоменко и соавторов были предшественники, которые также высказывали сомнения в обоснованности традиционной хронологии, а некоторые из них даже выдвигали собственные версии. К числу последних относились Исаак Ньютон и Николай Александрович Морозов, автор семитомного труда "Христос", посвященного анализу этой проблемы. Они оба в своих построениях опирались на астрономические методы датировки земных событий.
Приводя в своих сочинениях многочисленные цитаты из трудов профессиональных историков и других ученых, занимавшихся проблемами методик датирования событий, А.Т. Фоменко и соавторы стремятся показать, что традиционная версия хронологии отнюдь не является несомненной и общепринятой. Правда, ее критика до сих пор (за исключением, может быть, трудов Морозова и Ньютона) была отрывочной и непоследовательной. Только в работах А.Т. Фоменко и его соавторов эта критика приобрела развернутый и систематический характер.
Опровержение традиционной хронологии ведется по следующим направлениям:
1. Показывается неточность естественнонаучных методов датирования. Прежде всего, это касается радиоуглеродного и дендрохронологического методов. Дендрохронологический метод датирования основывается на постоянстве годичных колец деревьев. Годичные кольца деревьев одной породы для каждого года обладают отличительными особенностями. Поскольку известно, как выглядят такие кольца у современных деревьев, можно, используя найденные при археологических раскопках остатки деревянных сооружений, построить на их основе временную шкалу и тем самым установить абсолютный возраст найденных предметов. Хотя этот метод является достаточно надежным, но непрерывную дендрохронологическую шкалу построить не удается. Максимальная ее протяженность для некоторых пород деревьев составляет приблизительно тысячу лет. Но самое главное, она может быть использована только для археологических датировок, но не для датировок событий, описанных в хрониках и летописях, т. е. собственно исторических событий. Аналогична ситуация и с радиоуглеродным методом, с той разницей, что он весьма приблизителен и ненадежен. Дело в том, что количество радиоактивного изотопа углерода (C14) в органических останках, а соответственно, и интенсивность излучения, оказалось зависящим от геофизических факторов того периода времени, в который существовали эти ископаемые растения и животные. Поскольку доисторический уровень солнечной активности можно установить только весьма косвенными методами, опираясь на уже существующую хронологическую шкалу, постольку радиоуглеродный метод оказывается непригодным для датировки событий собственно исторических событий. Кроме того, его точность весьма невысока: ошибки могут составлять несколько тысяч лет.
2. Наиболее надежным методом построения хронологической шкалы, и, по-видимому, исходным методом, является датировка событий по описанию одновременных с ними астрономических явлений. Если в какой либо хронике есть описание лунного или солнечного затмения, или появления кометы, сопровождавшего некоторое историческое событие, то, используя известные астрономические данные, можно вычислить, сколько лет назад произошло это событие и тем самым датировать его по современному летосчислению. Затем, сопоставив полученную дату с той, что присутствует в хронике, по принятой в ней системе летосчисления, можно привести эти системы в соответствие и передатировать все упоминающиеся в данной хронике события по современному календарю. Именно так и поступали первые хронологи Скалигер и Петавиус. Однако, по мнению А.Т. Фоменко, в свете более совершенных астрономических теорий и внимательного анализа исходных исторических данных их датировки уже не могут считаться удовлетворительными. Дело в том, что подобные астрономические задачи (определить дату некоторого затмения на основе описания его условий) не имеют однозначного решения. Кроме общепринятых "античных" датировок затмений, описанных у Тита Ливия или Фукидида существуют и "средневековые" решения, которые, по мнению Фоменко и соавторов, лучше удовлетворяют исходным условиям. Следует особо отметить, что подобной передатировке поддаются не отдельные затмения, а целые последовательности затмений, описанные у древних авторов, и при этом сохраняются интервалы между затмениями, которые легко устанавливаются на основе их датировок в принятом в хрониках летосчислениям (например, "от основания Города", как у Тита Ливия).
3. Еще один источник ошибок в хронологии связан уже непосредственно с содержанием древних текстов. Дело в том, что географическая локализация событий и описываемых в этих текстах городов, поселений и народов также не является однозначной и, как показывают авторы концепции "глобальной хронологии", также зависят от уже принятой вначале без достаточных оснований хронологической шкалы. Неопределенность географической локализации обусловлена, во-первых, уровнем исторических, географических и этнографических знаний авторов древних текстов, а во-вторых, тем обстоятельством, что лишь немногие населенные пункты из упоминающихся в этих текстах сохранились до наших дней, да еще под теми же названиями. Вполне естественно, что название одного и того же места, как и название одного и того же народа, на разных языках и наречиях у разных авторов звучало по разному, порой имея мало общего друг с другом. Вследствие этого авторами позднейших исторических хроник одни и те же события, произошедшие в одной и той же местности с одними и теми же лицами, но по разному описанные, воспринимались как разные события. Для двойников необходимо было найти место во времени и пространстве. Это неизбежно удлиняло хронологическую шкалу и приводило к удревнению многих событий.
Развернув свою критику традиционной хронологии таким образом, А.Т. Фоменко и его соавторы не ограничились этим, а поставили перед собой задачу исправить допущенные ошибки и искажения и тем самым восстановить, насколько это возможно, истинную картину исторических событий. Поскольку авторы концепции "Новой хронологии" анализировали уже известные историкам-профессионалам источники, не вводя в научный оборот какие-то принципиально новые, неизвестные ранее материалы, то основой подобного пересмотра могли стать только новые методы анализа исторических источников. И такие методы действительно были разработаны. Кроме создания специальных компьютерных программ, вычисляющих даты прошлых астрономических событий (солнечных и лунных затмений, наложений звезд и т.д.), были созданы статистические методы анализа нарративных источников информации, позволяющие выявлять зависимые друг от друга тексты. Именно с помощью этих методов были выявлены хроники-дубликаты, описывающие под разными именами одни и те же события. Устранение дубликатов вкупе с систематической передатировкой исторических событий, "поднимающей" античность в средневековье, позволило сформулировать новую концепцию хронологии, которая оказалась значительно короче скалигеровской. Конкретные выводы (или, точнее, конкретные исторические гипотезы), сделанные на основе "Новой хронологии" оказались столь радикальными, что привели к пересмотру всей концепции мировой истории.
Перечислить все полученные авторами гипотезы в рамках данной работы просто невозможно, поэтому остановимся только на главных выводах.
В традиционной скалигеровской хронологии присутствуют три глобальных хронологических сдвига: на 333 года, на 1053 года и на 1778 лет. По мнению авторов "Новой хронологии", это означает следующее. Реальные исторические события, произошедшие примерно в X - XIV веках нашей эры, были отражены в разных исторических хрониках таким образом, что позднейшим компиляторам и переписчикам не удалось эти события отождествить, что привело к датировке части этих хроник (и последовательностей событий, описанных в них) более ранним временем. В дальнейшем эта ситуация могла неоднократно воспроизводиться, хроники - дубликаты воспроизводились в уже искаженных вариантах, что приводило к дальнейшим сдвигам.
Методика статистического анализа позволила выявить следующие дубликаты в истории различных стран и народов. Последовательность событий, известная нам как хроника древнего Рима с момента правления Суллы до времени Каракаллы (т. е. период примерно с 82 г до нашей эры по 217 год нашей эры по "скалигеровской хронологии") оказывается дубликатом другого периода истории Рима: от восстановления империи Люцием Аврелианом (примерно 270 г. нашей эры) до конца правления Теодориха (526 год нашей эры). Назовем первую последовательность событий "Первой империей", а вторую - "Второй империей". "Вторая империя", продолженная до 553 года является дубликатом Священной Римской империи 983 - 1266 года. В свою очередь, дубликатом укороченной "Второй империи" (300 - 476 годы) является Израильское царство 922 - 724 годов до нашей эры (оно описано в Библии в 1-4-ой книгах Царств). Священная Римская империя 911-924 годов является дубликатом Германо-Римской империи Габсбургов 1273-1637 годов. Видимо, именно эта империя послужила прообразом для всех остальных. Иудейское царство 928 - 587 годов до нашей эры также является дубликатом Священной Римской империи 911-1307 годов.
Кроме этого, отражением одних и тех же событий, по мнению авторов "Новой хронологии", являются Троянская война XIII века до нашей эры, война с Тарквиниями в Риме VI века до нашей эры, "война Сулла - Помпей - Юлий Цезарь" (так у авторов), Готская война середины VI века в Италии, война в Италии в середине XIII века нашей эры. Примеры найденных авторами дубликатов можно множить, но даже приведенных отождествлений достаточно, чтобы понять: если авторы правы, всю историю человечества нужно воссоздавать заново. Относительно же скалигеровской версии истории А.Т. Фоменко и Г.В. Носовский делают следующие выводы: "...историческую схему XVI - XX веков мы можем считать достоверной. На интервале 900 - 1300 годов дубликаты уже присутствуют. Часть "современного учебника", описывающая этот период, представляет собой сумму двух хроник: некоторой реальной хроники, довольно скудной, и хроники, описывающей события XIV - XVI веков. Почти любое событие, датируемое 300 - 900 годами н. э., является суммой двух-трех-четырех более поздних событий; информацией, действительно относящейся к этому историческому времени, могут быть разве только имена некоторых исторических персонажей и в лучшем случае несколько полулегендарных эпизодов. И наконец, любое событие, датируемое ранее чем 300 годом н. э., полностью мифично и является либо отражением более поздних событий, либо полностью плодом чьего-то воображения, либо, чаще всего, суммой того и другого одновременно".
Подобный вывод требует пересмотра не только европейской истории, о дубликатах в которой до сих пор шла речь, но и истории других регионов, в частности, Индии, Китая, России, ближневосточных цивилизаций и, конечно же, Древней Греции. А.Т. Фоменко и его соавторы, продолжая основываться на своих методах, выдвигают и здесь ряд гипотез. Древнегреческая история по их представлениям фактически распадается на две части: политическую и культурную. Политическая история - история городов-государств, их междоусобных и внешних войн и политических союзов является на самом деле отражением средневековой истории крестоносных походов. Созданные на территории Греции воинами-крестоносцами небольшие государства, ведшие борьбу с турками-персами, не оставили следов в истории именно потому, что их история была неправильно датирована и сдвинулась почти на два тысячелетия назад. Что же касается культурной истории, то, по мнению авторов "новой хронологии", вся она фактически создана итальянскими гуманистами, "открывавшими" античные рукописи, а на самом деле писавшие их. Иногда подобные подлоги создавались намеренно, как было в случае находки труда Тита Ливия известным деятелем эпохи Возрождения Поджо Браччолини, иногда - случайно, как в ситуации с другим итальянским гуманистом - Гемистом Плетоном (Плифоном), сочинения которого стали впоследствии восприниматься как сочинения Платона. Сходные истории происходили с сочинениями Цицерона, Плутарха, Витрувия и прочих гениев античности.
Ситуация с русской историей выглядит несколько по другому. В ней авторы находят только два хронологических сдвига. Во-первых, период "от середины IX века до начала XIII века представляет собой дубликат периода от 1300 до 1600 года"; во-вторых, период "от 1200 до 1600 года является "суммой" двух хроник. Первая из них - оригинал и охватывает период от 1300 до 1600 года. Вторая хроника - это тот же оригинал, но сдвинутый вниз примерно на 100 лет". (Здесь и далее цитируется по "Империя" и "Русь и Рим. Книга первая.") Но даже эти два сдвига, выявленные благодаря статистическим методикам, приводят к гипотезе, радикально меняющей всю концепции русской истории: авторы приходят к выводу, что средневековая Монголия и Русь - это одно и то же.
Эта гипотеза разворачивается в следующий комплекс взаимосвязанных утверждений. "Средневековая Монголия - многонациональное государство, раскинувшееся на территории, примерно совпадающей с Российской империей начала XX века. Это государство иноземцы не завоевывали (курсив авторов - В.П.) Оно было изначально заселено народами, исконно живущими на своей земле (русскими, татарами и др.) ... Само название "Монголия" происходит, вероятно, от греческого слова "мегалион", то есть "великий"... Так называемое "татаро-монгольское иго" - просто специфический период в истории нашего государства. Это время, когда все население страны было разделено на две части. Одна из них - мирное гражданское население, управляемое князьями. Другая часть - постоянное регулярное войско-Орда под управлением военачальников (которые могли быть русскими, татарами и т.д.) Во главе орды стоял царь или хан. Ему принадлежала верховная власть в государстве. То есть в Русском государстве этого периода действовали рука об руку две администрации: военная в Орде и гражданская на местах... За отказ платить дань военная администрация наказывала население, посылая карательные экспедиции в провинившиеся районы. Эти операции и представляются сегодня историками как якобы "татарские набеги" на русские области. Естественно, такие операции усмирения иногда сопровождались кровавыми эксцессами, казнями и т. п... Остатки регулярного русского войска-Орды того времени сохранились до сих пор. Это - казачьи войска...".
Не осталась без внимания авторов "Новой хронологии" и история Китая. Ее тысячелетняя древность тоже оказалась не более чем мифом. Китайские исторические хроники возникли в результате переноса на местную почву европейских, византийских и русских летописей, занесенных сюда манчжурскими - монгольскими - русскими завоевателями Китая. История Китая в чрезвычайно фальсифицированном виде была создана не ранее 1770 года и подверглась типичным скалигеровским преобразованиям: удлинению хронологии и дублированию исторических событий. На вопрос же о том, что происходило на территории современного Китая ранее XVII века, по мнению А.Т. Фоменко и Г.В. Носовского, ответить сегодня уже не удастся, поскольку достоверные источники сообщают о событиях не ранее этого времени.
Аналогичный вывод был сделан авторами "Новой хронологии" и относительно ранней средневековой истории Англии. В начале всех известных древних английских хроник описывается не собственно английская история, а история Византийской империи, которая позднейшими переписчиками была воспринята уже как подлинная история своей страны.
Примерно также в "Новой хронологии" описывается и история древнего Египта. Она оказывается дублированием истории средневекового Египта. Тридцать древних династий фараонов являются фантомными отражениями двух реальных средневековых династий XIII-XVI веков н. э. Обе эти династии - черкессого, т.е. казацкого происхождения. Достоверные же сведения об истории Египта, также как и об истории Европы относятся не ранее чем к X веку н. э.
Изложение результатов, к которым в своих исследованиях пришли авторы "Новой хронологии", может занимать не один десяток страниц. Они затрагивают практически все значительные события и действующие лица древней и средневековой истории. Но, пожалуй, наиболее интересен (с точки зрения методологического анализа) вывод, сделанный авторами на основе их реконструкции-отождествления Руси и Монголии. Монгольское вторжение в Европу было на самом деле вторжением русских войск. Европа была покорена: государства, формально не завоеванные (Франция, Англия и т.д.) признали свою зависимость от монгольских ханов - русских царей. Позднее, два века спустя, русскими же (казачьими) войсками была окончательно разгромлена Византия и образовалась Оттоманская (т.е. просто - Атаманская) империя. Таким образом, выясняется, что под властью или в зависимости от русского царя или по крайней мере завоевателей (выходцев) из России одно время находилась практически вся Евразия, включая и Египет. Вся западноевропейская историческая традиция умышленно скрывает и замалчивает следы этого завоевания. Более того, авторы даже выдвигают гипотезу, что это заговор не только исторический, но и культурно-политический. "По-видимому, будучи не в состоянии организовать полноценное военное сопротивление, Запад пошел по другому пути, оказавшемуся, в итоге, успешным. Сначала в России удалось внести раскол в правящие круги "Ордынской" династии. ...старая русская Ордынская династия была свергнута в результате этой борьбы. Более того - она была физически уничтожена. В дальнейшем... удалось поссорить Русь с Турцией и на многие годы направить все дальнейшие военные устремления России в сторону Турции. С Турцией Россия воевала двести лет. Этим, видимо, Западная Европа спасла себя от второго разгрома.
Частным, но важным следствием "западничества" правящей династии Романовых явилось внедрение в сознание образованного слоя России догмы о культурном превосходстве Запада над Россией. Эта "теория" настолько глубоко укоренилась в русском сознании, что даже самые что ни на есть прославянские славянофилы с ней не спорили... По-видимому, эта догма появилась именно при Романовых. И была она чисто пропагандистским приемом, поскольку действительности не соответствовала. Просто русская культура сильно отличалась от западноевропейской. Захватив власть на Руси, Романовы - выходцы с Запада, вероятно, искренне считали ее второсортной и дикой. А кроме того, при помощи такой "полезной идеи" удалось воспитать чувство ущербности у образованной части русского народа, чувство преклонения перед Западом и его культурой".
Поскольку, как уже было указано выше, все эти революционные результаты "Новой хронологии" были достигнуты благодаря новым методам анализа исторических источников, необходимо подробнее остановиться на их содержании и предпосылках.
Объектом анализа этих методов являются нарративные тексты. Это любые тексты, описывающие последовательность исторических событий. При этом их документальный статус не имеет значения - древняя летопись, современный учебник, мемуары личного секретаря и эпическая поэма в равной мере могут рассматриваться как источники информации и быть подвергнуты математическому исследованию. Каждый такой текст содержит имена, события и даты, которые сравнительно легко поддаются математической обработке. Конкретные детали быта, подробности событий и характеристики действующих лиц, неизбежно присутствующие в подобных текстах, учесть гораздо сложнее, но, в силу особенностей статистических методов и принципов, применяемых в данном случае, это не является необходимым.
Авторы глобальной хронологии утверждают, что методы статистического исследования, которые они применяют, являются: а) принципиально новыми, б) учитывающими специфику исходного материала, в) взаимно независимыми. В основе этих методов лежит несколько математических, а точнее, теоретических принципов: принцип корреляции максимумов, принцип малых искажений, принцип затухания частот и принцип дублирования частот.
Первый из указанных принципов отражает структурное постоянство хроник, описывающих одни и те же исторические события. Дело в том, что, как правило, плотность значимых исторических является неравномерной: в какой-то год их происходит больше, в какой-то - меньше. Соответственно и в хрониках, описывающих этот период времени, описанию года, в котором произошло больше событий, отведено больше места. Иначе говоря, этому отрезку времени посвящен больший объем текста. Если теперь задать функцию распределения исторической информации, разбив хронику по годам и сопоставив каждому году объем посвященного ему текста, то на графике этой функции будут отчетливо выражены максимумы и минимумы, соответствующие тем годам, о которых сохранилось наибольшее и наименьшее количество информации. Если теперь сравнить график этой хроники с графиком другой хроники, принадлежащей перу другого хрониста, описывавшего те же самые события, то будет наблюдаться корреляция (взаимозависимость) максимумов и минимумов таких графиков. Это неудивительно, поскольку исторические события, которые представлялись хронистам значимыми, как правило, однотипны: войны, стихийные бедствия, смены правителей, заговоры и т.п. Поскольку хроники такого типа являются базовым источником информации для позднейших историков, то и составленные на их основе исторические монографии и учебники, также описывающие некоторую последовательность событий, будут иметь графики исторической информации, максимумы и минимумы которых будут коррелировать с максимумами и минимумами исходных хроник. Тем самым принцип корреляции максимумов служит основой методики выявления зависимых хроник, т.е., хроник, описывающих одни и те же события.
Принцип малых искажений выделяет в исторических хрониках тип информации, которая сохраняется и воспроизводится наилучшим образом. Это - информация о длительности правлений царей, королей, императоров и т.п. Авторы установили, что последовательность из по крайней мере пятнадцати правителей (условно называемая династией) является определяющим критерием для выявления статистически зависимых хроник. Если в двух хрониках обнаруживаются династии, в которых сроки правления монархов совпадают на протяжении пятнадцати и более членов династий, то такое совпадение слишком невероятно, чтобы считать его простой случайностью. Мы имеем дело со статистическими дубликатами, возникшими в результате историко-хронологической ошибки: разные хроники, повествующие об одних и тех же событиях, были восприняты как хроники разных событий и тем самым реальные исторические персонажи "раздвоились" и прожили свою историческую жизнь дважды (а то и трижды, четырежды и т.д.). Даже если остальные характеристики правлений не совпадают - правители носят разные имена, относятся к разным государствам, подробности их биографий различны и т. п., то это не меняет статистического заключения, так как всякая подобная информация не является устойчивой: правители могут быть известны под разными именами (прозвищами), локализация географических названий не является однозначной, подробности биографии могут вымышлены и искажены позднейшими хронистами, недостающие и несовпадающие сведения могут быть утрачены при переводе с одного языка на другой и так далее.
Следующий принцип - принцип затухания частот, - фиксирует естественную закономерность частоты употребления имени какого-либо исторического персонажа в хронике: чем дальше мы удаляемся от времени его деятельности, тем реже он упоминается. Если в хронике встречаются противоестественные всплески частоты для какого-либо имени (или группы имен), то это означает, что исследуемая хроника "склеена" из хроник-дубликатов: разных хроник, описывающих одни и те же периоды времени, но отнесенных к разным временам в хронике-склейке.
Принцип дублирования частот является частным случаем предыдущего принципа. В том случае, если в хронике встречаются главы с одинаковым набором имен, это также свидетельствует о наличии в ней дубликатов.
Кроме этого, авторами концепции "Новой хронологии" использовалась методика анкет-кодов. Для сравнительного анализа жизни и деятельности исторических персонажей была разработана анкета, состоящая из 34 пунктов, содержащая вопросы о датах жизни и правления, общественном статусе, занимаемых постах, войнах и их результатах, стихийных бедствиях в период жизни и других часто упоминаемых событиях. Возможные варианты ответов были закодированы числами. Результаты подобного "анкетирования" также использовались в поиске дубликатов и служили дополнительным аргументом в пользу их наличия.
Безусловно, такое "качественное" описание математических методов анализа дает лишь приблизительное представление об их эвристической силе и строгости получаемых результатов. Но и в такой формулировке данные методы и лежащие в их основе принципы могут быть подвергнуты критическому рассмотрению. Предвосхищая первые аргументы критиков, авторы "Новой хронологии" сами определяют значение своих методов, результатов и общей концепции:
"Важнейшей особенностью статистических методов является то, что они основаны только на количественных характеристиках текстов и не анализирует их смысловое содержание (которое может быть весьма неясным и истолковываться по-разному). В этом их принципиальное отличие от методов работы историка. Из этого различия, кстати, видно, что математик, занимающийся анализом исторического материала, ни в коем случае не может и не должен пытаться подменить собой специалиста-историка. Математик должен заниматься той частью содержащихся в древних хрониках информации, на которую историк никогда не обращал внимания (а если и обращал, то ничего не мог из нее извлечь ввиду огромной трудоемкости этой работы, не говоря уже о том, что к ней нужен совершенно иной профессиональный подход).
Поэтому мы снова и снова повторяем: историк и математик здесь не конкурируют. И если уж историки заинтересованы в объективном освещении истории, что, вне всяких сомнений, именно так, то совершенно не имеет смысла заявлять, будто математик вторгается в чужую сферу деятельности, в которой ничего не понимает. Математик занимается только своей частью работы. Поэтому-то мы и не предлагаем здесь новой концепции истории. Формировать структуру новой исторической хронологии мы прекращаем там, где кончается математика. Расставлять же по этой структуре "живой" исторический материал, выяснять, к примеру, настоящее название Троянской войны и т.п., мы не вправе, это дело историков. Максимум, что математик может себе позволить, - это высказать несколько гипотез на темы "живых" деталей истории.
Иное дело - полученный с помощью математических расчетов костяк объективной исторической хронологии. Это - "сфера деятельности" математической науки, и сколько бы историк (с позиций скалигеровской хронологии) ни возмущался, эмоциями здесь не поможешь. Ибо после математического анализа традиционная хронология истории выглядит далеко не так уж убедительно".1
Тем не менее реакция профессиональных историков, а также астрономов на сочинения А.Т. Фоменко и его соавторов была достаточно дружной и однозначной. В 1998 году даже состоялось специальное заседание Отделения истории Российской академии наук, которое признало эти сочинения ненаучными. Этот вердикт носит скорее показательный характер, поскольку не влечет за собой никаких юридических или административных последствий. Однако речь не идет об обычной защите чести мундира, так как аргументы противников Фоменко, выдвинутые в ряде публикаций, являются настолько же убийственными для "Новой хронологии" и ее авторов, насколько разрушительной для традиционной истории оказалась она сама.
Как следует из вышеизложенного, изначальной катастрофической ошибкой (или результатом сознательного обмана, являющегося частью глобального общеевропейского заговора по искажению мировой истории) скалигеровской хронологии была неправильная датировка описанных в древних источниках астрономических явлений. Поскольку это, - по мнению А.Т. Фоменко и его соавторов, - единственный надежный способ независимого датирования исторических событий, а также поскольку надежных описаний таких событий сравнительно немного, то доказательство ошибочности традиционных датировок должно полностью разрушить основания традиционной хронологии.
Из сохранившихся в древних текстах описаний астрономических событий А.Т. Фоменко и его соавторы особое внимание уделяют трем затмениям, упомянутым Фукидидом в его истории Пелопонесской войны. Первое затмение было солнечным, второе солнечное затмение произошло через семь лет, наконец, через одиннадцать лет состоялось лунное затмение. Традиционные даты этих трех затмений, вычисленные в 17-ом веке Дионисием Петавиусом - 3 августа 431 года до н. э., 21 марта 424 года до н. э., 27 августа 413 года до н. э. В силу этого Пелопонесская война была датирована 431-404 годами до н. э. Однако, по мнению А.Т. Фоменко, традиционная датировка этих затмений не может быть правильной, так как из описания Фукидидом первого затмения следует, что оно должно было быть полным, а затмение 431 года таковым не является. Альтернативные датировки (первая из них была найдена еще Н.А. Морозовым) выглядят так: 2 августа 1133 года - 20 марта 1140 года - 28 августа 1151 года, либо 22 августа 1039 года - 9 апреля 1046 года - 15 сентября 1057 года (все даты принадлежат нашей эре).
Иначе говоря, античная история "поднимается" на полтора тысячелетия вверх. Основанием для подобного пересмотра служит следующий отрывок из Фукидида: "Тем же летом в новолуние (когда это, видимо, только и возможно) после полудня произошло солнечное затмение, а затем солнечный диск снова стал полным. Некоторое время солнце имело вид полумесяца и на небе появилось даже несколько звезд". Здесь сразу же возникают два вопроса: а) насколько точно переведен именно этот отрывок с древнегреческого на русский; б) если невозможно иное, чем у А.Т. Фоменко, толкование, насколько можно доверять здесь Фукидиду. Ответ на первый вопрос был дан А.Л. Пономаревым: последнее высказывание в древнегреческом оригинале имеет другую структуру - в нем выражение, сообщающее о том, что на небе были видны звезды, является придаточным предложением, а выражение, сообщающее о форме солнца - основным. (См. Пономарев А.Л. Когда Литва летает или почему история не прирастает трудами А.Т. Фоменко // Информационный бюллетень Ассоциации "История и компьютер", Ѓ18, 1996.) Это означает, что сам древнегреческий историк придавал значение именно тому факту, что солнце превратилось в полумесяц. Но тогда ни о каком полном затмении не может быть и речи. Что касается второго вопроса, то на него дает ответ сам Фоменко с соавторами, когда описывает основы своего подхода к анализу исторических источников: нельзя доверять ни датировке (она привязана к местной шкале), ни именам персонажей (в древности герой имели несколько имен и прозвищ), ни географическим названиям (они не были точно локализованы и "переезжали с места на место"). Единственное, чему можно доверять, это событиям, "но тоже с осторожностью: в пересказе, при переписывании из хроники в хронику местный военный конфликт может (на бумаге) вырасти в крупную войну, переименование города - превратиться в его закладку и т. п. Иными словами, может сильно меняться масштаб события, но не суть его". Если мы занимаем подобную тотально скептическую позицию относительно источников, то у нас нет оснований доверять именно этой детали описания затмения - появлению звезд. Полное затмение - событие более редкое, а, следовательно, и более значительное, чем неполное затмение. Поскольку оно происходило в начале войны, то сделав его полным, позднейшие переписчики (а, может быть, и сам автор), тем самым придали ей большую важность - само небо выделило судьбоносный характер этой войны. Но если эта деталь - лишь риторическое украшательство, то пропадает основание для передатировки.
Авторов "Новой хронологии" подобное несоответствие нисколько не смущает. Их концепция основывается на множестве независимо полученных результатов, и они, по-видимому, полагают, что в данном случае Фукидиду им можно доверять именно потому, что следствия подобного доверия хорошо согласуются с общей картиной. Однако если рассматривать все фрагменты этой картины по отдельности, то выяснится, что практически все они обоснованы подобным же образом (авторы нигде не замечают несообразностей и противоречий).
Так, та же самая история происходит с проделанной А.Т. Фоменко и его соавторами передатировкой знаменитого труда античного астронома Клавдия Птолемея "Альмагест". В той же статье А.Л. Пономарев приводит результаты своих расчетов, сделанных для проверки астрономических решений Г.В. Носовского и А.Т. Фоменко. "Омолаживая" "Альмагест", авторы "Новой хронологии" предлагают новые датировки описанных в нем лунных затмений, при этом при расчете этих новых дат, они не учитывают места наблюдения, поскольку лунные затмения видны сразу с половины земного шара. В итоге они получают цепочку из 18 лунных затмений, первое из которых датируется 491/492 годом н. э., а последнее - 1350 годом. Казалось бы, это означает, что Птолемей никак не мог написать свой труд раньше последней из дат. Но при проверке выясняется, что из 18 предложенных затмений восемь не могли наблюдаться в средиземноморском регионе, так как затмения происходили в то время, когда там уже светило Солнце. Таким образом, и это доказательство "Новой хронологии" оказалось на самом деле фальсификацией.
Однако, кроме неверного астрономического решения, здесь присутствует и принципиальная методологическая ошибка, также описанная А.Л. Пономаревым. Дело в том, что доказывая позднее происхождения "Альмагеста", А.Т. Фоменко и его соавторы передатируют последовательность описанных в нем астрономических событий. Эта передатировка служит основанием пересмотра традиционной хронологии и доказательством наличия в ней хронологических сдвигов. Если допустить, что это так и есть, то теперь нужно доказать, что временные промежутки между астрономическими событиями, описанными в "Альмагесте", не затронуты этими хронологическим сдвигами. Но доказать это как раз и невозможно, поскольку "средневековые" датировки наблюдений, по Фоменко, приходятся как раз на тот период, о котором у нас не может быть достоверных сведений. Более того, учитывая общую продолжительность периода описанных наблюдений (а это около тысячи лет), предположение о том, что к Птолемею описания этих наблюдений попали в неискаженном виде и он смог восстановить их правильную хронологию, выглядит в рамках "Новой хронологии" совершенно невероятно. Но тогда надо вновь передатировать эти события, с учетом их происхождения из разных источников и "новой хронологии" этих источников (по Фоменко). Такая передатировка неизбежно приведет к новым хронологическим сдвигам (новой продолжительности, и, возможно, другому числу хронологических дубликатов в истории), что потребует новой передатировки и т.д. Очевидно, что вся эта процедура оказывается не более чем бессмысленным математическим упражнением, а астрономические доказательства авторов "Новой хронологии" либо ошибками, либо подтасовками (причем второе, судя по реакции авторов на критику, встречается гораздо чаще, чем первое).
Другой способ передатировки "Альмагеста", осуществленный авторами "Новой хронологии", состоит в определении даты составления звездного каталога по собственным движениям звезд. Это - наиболее трудоемкий способ, который требует отождествления звезд, описанных в каталоге, со звездами, наблюдаемыми современными астрономами. Результат, полученный здесь А.Т. Фоменко и его коллегами, также не выдерживает независимой проверки, сделанной профессиональными астрономами, например, Ю.Н. Ефремовым. Последний указал, что источником ошибки в избранном способе передатировки является отказ от учета одной из координат небесных тел - долготы. А.Т. Фоменко делает это, ссылаясь на то, что начало отсчета долгот до XV века было неопределенным. Однако это неверно. Долготы отсчитывались от точки весеннего равноденствия и сам Птолемей однозначно пишет об этом в "Альмагесте". Учет же долготы дает вполне однозначную традиционную датировку.
Таким образом, можно утверждать, как минимум, следующее: ни одно из приводимых А.Т. Фоменко и его соавторами астрономических доказательств ошибочности традиционной хронологии нельзя считать корректными. Приведенные выше примеры нельзя, по-видимому, расценить иначе, как подтасовки и фальсификации, призванные оправдать исходную идею, что же касается других часто повторяемых в трудах "новых хронологов" астрономических примеров - Дендерских, Аттрибских и Фивских гороскопов, других известных в истории затмений, то, как показали расчеты других специалистов и энтузиастов, и в этих случаях нет однозначных решений, которые подтверждали бы точку зрения противников традиционной истории. Как правило, существует набор возможных датировок, среди которых традиционные часто превосходят "идеальные" решения авторов "новой хронологии" по совокупности соответствия тем качественным признакам явлений, которые сохранились в дошедших до нас описаниях. (См. работы Ю.Д. Красильникова и М.Л. Городецкого.)
Перейдем теперь к анализу собственно статистических методик авторов "новой хронологии". Методика распознавания зависимых текстов, основанная на упомянутом выше принципе корреляции максимумов, была проверена историком Д.М. Володихиным на двух древнерусских летописях Никоновской и Суздальской по Лаврентьевскому списку. Выяснилось, что принцип корреляции максимумов в данном случае не действует, хотя хроники, согласно условиям Фоменко-Носовского, должны быть зависимыми. Отсутствие корреляции вполне объяснимо с точки зрения традиционного летописеведения. Дело в том, что у сводчиков Никоновской летописи, имелись источники по византийской истории (в настоящее время известные), которых не имелось в распоряжении летописца, работавшего на полтора столетия раньше. В этом нет ничего необычного, но поскольку сама возможность такого рода никак не заложена в принцип "корреляции максимумов", то он оказывается опровергнутым. Кроме этой, может найтись еще ряд причин объективного и субъективного характера, нивелирующих корреляцию зависимых (в смысле Фоменко) текстов. (Подробнее см. Володихин Д.М. А я играю на глобальной гармошке... //Володихин Д., Елисеева О., Олейников Д. История России в мелкий горошек. М., Мануфактура-Единство, 1998.)
Д.М. Володихин указал и на методологическую некорректность, лежащую в основе этого метода: "Ошибка состоит в том, что предполагаемой корреляционной зависимости заранее придан характер зависимости функциональной... Принцип "корреляции максимумов" принципиально "не работает" из-за отсутствия параметров, во-первых, максимально возможной ошибки в сравнении графиков формализованной информации исторических источников, во-вторых, из-за полного забвения субъективного фактора, который даже при наличии параметра максимальной ошибки может расширить его диапазон до внешнего снятия самой проблемы по причине недостаточной точности итоговых результатов в сравнении с запросами современного уровня исследований в данной области".
Другой метод - метод выявления династических параллелизмов основан на принципе малых искажений. Как уже говорилось выше - имена и продолжительность времени правления тех или иных правителей являются наиболее важной исторической информацией, сохраняемой хрониками, поэтому, если мы обнаруживаем, что на протяжении достаточно длинного исторического отрезка времени продолжительности правлений сменяющихся друг за другом монархов в династических списках совпадает, то это говорит о том, что по крайней мере один из списков (если не оба) является статистическим дубликатом, поскольку вероятность случайного совпадения равна приблизительно одной стомиллиардной.2 Однако авторы "Новой хронологии" и здесь выдают желаемое за действительное. Многочисленные списки параллельных династий, которые кочуют из книги в книгу, составлены (и графически представлены) таким образом, чтобы создать впечатление их подобия. Но в каждом случае авторы прибегают к весьма специфическим "арифметическим упражнениям", чтобы подобного подобия достичь. Они позволяют себе менять местами правителей в списке, "объединять" их в одного правителя, повторно учитывать длительность правления одного и того же правителя в разных сочетаниях, "приписывать" соправителей и т.д.
Подобные вольности объясняются авторами "Новой хронологии" возможностью того, что при копировании древних хроник переписчики могли ошибочно поменять правителей местами, соединить правителей с похожими именами в одно лицо, даты правления также могли сдвигаться в ту или иную сторону... Рассуждая абстрактно, все это, конечно, возможно, но авторы ни разу не пытаются доказать, что такие ошибки реально были сделаны именно в нужных им случаях. Это неудивительно: на каком материале доказывать? Ведь подлинники не сохранились, мы имеем только поздние копии древних хроник... С другой стороны, ранее А.Т. Фоменко и его коллеги заявляли, что именно эта историческая информация менее всего подвержена искажениям. Если "слияние" и "раздвоение" монархов есть "малое искажение", то что же тогда считать "большим искажением"? Становится очевидно, что предъявляемые "новыми хронологами" результаты статистического анализа есть очередная подтасовка. Если допустить, что средневековые переписчики часто ошибались, то эти ошибки не могли происходить только в одну сторону: должны были существовать и ошибки, связанные с отождествлением реально различных исторических лиц и событий. Но тогда корректный метод анализа должен не только выявлять статистические дубликаты, но и отделять подлинные дубликаты от случайно образованных. Однако ничего подобного статистические методы А.Т. Фоменко осуществлять не могут. Дело в том, что предварительная обработка информации, которая потом перерабатывается статистическими методами, направлена именно на стирание возможных исторических различий, на искусственное создание подобия.
Применение статистических методов анализа базируется еще на одной некорректности. А.Т. Фоменко заявляет, что метод проверен на сорока хрониках, где заведомо известно о существовании дубликатов, и метод эти дубликаты обнаруживал. Но:
а) Если заранее неизвестно, существует ли "статистический дубликат" в хронике, а метод его обнаруживает, то совершенно не обязательно, что этот дубликат будет соответствовать реальной исторической ошибке. От следствия нельзя заключать к основанию. Обычная логическая ошибка, непростительная для математика.
б) Метод обнаружения статистических дубликатов не определяет, где - копия, а где - оригинал. То, что в хронике существуют одинаковые описания некоторой пары событий, отнюдь не доказывает тождества событий. И тем более не доказывает, что копия должна быть датирована более ранним временем, чем оригинал. Не менее разумны два других объяснения: хронист следовал определенному стилистическому канону описаний, поэтому два похожих события (две битвы) описаны одинаковым образом ("и бысть сеча зла..."), либо хронист, ориентируясь на образец деятельности некоторого исторического персонажа, описывает более поздние события, прослеживая параллели с более ранними историческими эпизодами. История вообще полна подражаний. Павел I подражает Фридриху Великому, французские республиканцы подражают древнеримским и т.д.
Хотя статистические методы анализа текстов представлены авторами "новой хронологии" в качестве базы их альтернативной исторической концепции, не менее существенную роль играют в их обоснованиях "филологические доказательства" - этимологические трактовки имен и топонимов, перестановки и переходы звуков и букв друг в друга и тому подобные преобразования. Применение таких дополнительных средств требуется авторам, по-видимому, по двум причинам. Во-первых, необходимо объяснять "многочисленные ошибки" средневековых хронистов, "плохо понимавших" доступные им источники. Во-вторых, нужно подкреплять собственные отождествления исторических личностей, сведения о которых не исчерпываются только именами. Однако и в области филологии и лингвистики "новые хронологи" проявляют не столько научную честность, сколько спекулятивную изобретательность.
Пользуясь фонетической близостью некоторых звукосочетаний и визуальным сходством некоторых буквосочетаний, они легко отождествляют, например, франков (без огласовок - фрк) и персов (без огласовок - прс). В латинской транскрипции последние согласные буквы вообще могут быть одинаковыми, а звуки "ф" и "п", по мнению А.Т. Фоменко и его коллег, переходят друг в друга. Еще легче подобным образом отождествить Францию и Фракию, Фракию и Фригию и т. д. вплоть до Армении и Германии. Все эти отождествления проводятся для того, чтобы максимально сблизить описания разных исторических событий, принадлежащих различным историческим эпохам.
Вот как производится, например, отождествление войны с Готами, которую вел в Италии византийский император Юстиниан в VI веке нашей эры с событиями I века до нашей эры в той же Италии - историей триумвирата и гражданских войн. Прежде всего необходимо отождествить основных полководцев. Ясно, что Велизарий должен быть сопоставлен с Юлием Цезарем. Для этого Велизарий превращается в Вели Цезаря, то есть просто в "Великого Царя", а Вели звучит почти также, как и Юлий. Для людей, которые о существовании Велизария узнают из сочинений А.Т. Фоменко, звучит, наверное, убедительно. Но как быть с другим основным полководцем - Нарзесом? Для него находится совершенно неожиданная кандидатура - Цицерон. Правда, Цицерон прославился не как полководец, а как оратор, и как противник Цезаря, а не продолжатель его дела. Но и Нарзес известен не только как полководец и государственный деятель, История сохранила очень важную деталь: он был евнух, т.е. orbator (по латыни). Далее Г.В. Носовский и А.Т. Фоменко пишут: "Термины orbator и orator, очевидно, очень близки, а потому средневековые авторы легко путали их. Одни хронисты (например, Прокопий), пытаясь разобраться в дошедших до них отрывочных и смутных сведениях, начинают описывать "бесплодные качества" НРЦЦ (= Нарцеса), другие авторы (например, Плутарх), прочитывали древнее слово как orator и живописали "ораторские таланты" ЦЦРН (Цицерона) и т. д. Ссылка на латынь здесь уместна, поскольку сейчас мы анализируем римскую историю". Даже если принять предлагаемые "новыми хронологами" правила игры, то все равно напрашиваются следующие возражения.
Во-первых, термины orbator и orator близки по написанию, но не по смыслу. Можно написать, что Цицерон был выдающимся оратором, но нельзя написать, что Цицерон был выдающимся евнухом. Поэтому перепутать эти термины не так легко, как утверждают авторы. Во-вторых, если предположить, что древние хроники, которыми пользовался Тит Ливий, были написаны любимым авторами способом "без огласовок", то и тогда эти термины не выглядят настолько близкими: rbtr и rtr. Или сочетание rb имеет свойство часто переходить в r? В-третьих, откуда авторы взяли, что древние латинские (и греческие) тексты писались без огласовок? В-четвертых, для того, чтобы перевернуть Цицерона-Нарцеса "без огласовок", надо иметь изначальный иноязычный текст (еврейский или арабский), а являются ли в этих языках термины orator и orbator настолько же близкими? Наконец, авторы, по-видимому, не подозревают, что описывавший готскую войну Прокопий Кесарийский был советником Велизария и очевидцем событий. Во всяком случае, никаких утверждений о том, что сочинения Прокопия были сфальсифицированы каким-нибудь деятелем эпохи Возрождения, в данной книге "новых хронологов" не содержится.
Авторы также заявляют, что ни Готская, ни Тарквинийская война (война римлян с изгнанной из Рима царской династией, описанная Титом Ливием и произошедшая, согласно традиционной хронологии, в VI веке до н. э.) не являются реальными событиями. Их описания являются статистическими дубликатами какой-то другой войны, при этом дубликатом той же войны является также известный "мятеж Ника". Вот что они пишут в книге "Русь и Рим": "Где в действительности происходила Готско-Тарквинийская война? Хотя скалигеровская история считает, будто Ливий и Прокопий имеют в виду как место действия Италию, однако, это, по-видимому, неверно. Дело в том, что скалигеровский "учебник по истории" содержит еще один яркий дубликат этой войны. Он известен как знаменитый мятеж Ника в Новом Риме=Константинополе. В сочетании с тем, что (как следует из ГХК) итальянский Рим был основан (как столица), скорее всего, лишь в конце XIV века нашей эры, это указывает, что Готско-Тарквинийская война произошла в византийской империи в XIII веке нашей эры и ее эпицентром был Новый Рим (=Новый Город). И лишь потом, когда часть византийской истории была перенесена (на бумаге) в Италию, Готско-Тарквинийская война "переместилась" в итальянский Рим. Впрочем, в версии Ливия присутствует, по-видимому, достоверная информация о том, что Тарквинии-готы в XIII-XIV веках нашей эры захватили Италию. Ввиду возникшей затем путаницы между Римом в Италии и Римом на Босфоре в версиях Ливия и Прокопия причудливо переплелись как византийские, так и итальянские события XIII-XIV веков нашей эры".
В отличие от Готской войны, продолжавшейся два десятка лет, мятеж Ника был подавлен в том же месяце. Какие именно параллели прослеживают здесь "новые хронологи", остается только догадываться. Но самое удивительное не в этом. Мятеж Ника также описан Прокопием Кесарийским в той же самой "Истории войн..." (он случился на несколько лет раньше войны с готами). Как мог современник не заметить, что Готская война и мятеж Ника - одно и тоже событие?
Можно, конечно, разбирать и далее и эту, и все остальные параллели и отождествления, но результат будет примерно тот же самый. Методы обнаружения статистических дубликатов являются ни чем иным, как методами искажения и фальсификации исторической информации. Для того, чтобы обосновать обнаруженный параллелизм, А.Т. Фоменко и его коллеги вначале отбрасывают всю информацию, для которой не находится дубликатов, как недостоверную, затем преобразовывают имена участников и географические названия, добавляют схожие для обоих случаев подробности и представляют это конструкцию как добросовестный научный результат.
Более того, авторы сами не замечают, что их стремление запараллелить все знаменитые войны приводит к смехотворным последствиям. В Европе на протяжении известной нам по Фоменко истории случилась всего одна(!) (но зато какая!) война, нашедшая свое отражение в хрониках и эпосе. Она произвела такое сильнейшее впечатление, что была описана всеми хронистами на всех языках - от древнееврейского до древнеанглийского. Но уже примерно через 300 лет о ней настолько забыли, что не узнавали ее изображение в разных списках и переводах древних рукописей. У всего европейского человечества разом отшибло память и никто (до появления А.Т. Фоменко) не смог отличить правду от вымысла, быль от мифов.
Эту глобальную историческую амнезию, которая вытекает из их построений, авторы "новой хронологии", естественно, не обсуждают, предпочитая выдвигать частные гипотезы, объясняющие происхождение конкретных хронологических сдвигов. Одной из таких гипотез является гипотеза о замене первой буквы имени Иисуса - I на единицу при переписывании дат в древних рукописях. Так вместо I.051 - Иисуса 51-ый год стали читать 1051 год. Или другой вариант: хронист писал X.III (Христа третий век), а переписчики стали понимать это как XIII-ый век. И вновь эта гипотеза, во-первых, бездоказательна, во-вторых, фактически неверна, в третьих, не объясняет тот сдвиг, ради которого и была придумана: сдвиг хроник на 1053 года. Если на минуту согласиться с этой гипотезой, то тогда в истории должен существовать сдвиг ровно на 1000 лет, но в трудах по "новой хронологии" такая разница между реальным событием и его дубликатом нигде не фигурирует, между тем сами "глобальные хронологи" настаивают именно на "жестком сдвиге". Значит, нужно придумывать дополнительную гипотезу, объясняющую возникшую разницу в 53 года, причем она также должна описывать легко и часто совершаемую систематическую ошибку, иначе никакого "жесткого" сдвига не получится. Бездоказательность этой гипотезы вытекает из невозможности ее эмпирической проверки, а на фактическую неверность обратил внимание все тот же Д.М. Володихин в другой своей статье "Анатолий Фоменко - терминатор русской истории", опубликованной в том же сборнике "История России в мелкий горошек".
Вообще говоря, в своих последних работах А.Т. Фоменко и его соавторы, отдавая должное "математико-статистическим методам", отдают предпочтение другим - филологической интерпретации источников и гипотетическому конструированию возможных объяснений некоторых исторических фактов и проблем традиционной истории. При этом содержательно теория хронологических сдвигов уходит на второй план, а на первый, в свою очередь, выдвигается гипотеза о фундаментальной роли российской (славянской) цивилизации в истории Европы и Азии. Ее история была нарочно извращена и в результате всеобщего заговора политиков и историков, и все возможные намеки на подлинное положение вещей подвергаются уничтожению или замалчиваются традиционной исторической наукой. Именно эта разновидность "теории Мирового Заговора" и связана, по-видимому, в настоящий момент со всеми "научными" результатами "новой хронологии".
А.Т. Фоменко и Г.В. Носовский с пафосом заявляют: "...первостепенный интерес для нас, естественно, представляет история Древней Руси, Российской империи и сопредельных государств. История нашей страны является одним из основных устоев в фундаменте мировой цивилизации, поэтому следует особенно тщательно и заботливо выявлять ее узловые моменты.
Сегодня мы хорошо знаем, как часто искажаются исторические факты в угоду тем или иным сиюминутным веяниям. То же самое происходило и в XVI - XVII веках, когда создавалась и развивалась скалигеровская версия истории и хронологии. Очень часто такие искажения застывали в виде "неопровержимых" истин, переходивших затем из учебника в учебник. И нужно затратить много труда, чтобы "сбить позднейшую штукатурку" и обнажить подлинную древнюю картину событий.
Искажения недопустимы в истории любого государства. Но искажения отечественной истории приобретают для нас особое звучание, и поэтому здесь расследование должно быть незамедлительным, четким и абсолютно беспристрастным. Ссылки ни на какие авторитеты в этом случае не могут быть приняты во внимание".
Но, несмотря на заявленную позицию, авторы "новой хронологии" продолжают заниматься подтасовками, искажениями и фальсификациями. Многочисленные примеры всевозможных сознательных и бессознательных ошибок авторов, сделанных ими в своих последних публикациях", приведены в статьях Д. Харитоновича (Феномен Фоменко // "Новый мир" Ѓ3, 1998) и И. Данилевского (Пустые множества "новой хронологии" // Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX-XII вв.)).
Обратимся теперь к вопросу, как соотносятся применяемые авторами "новой хронологии" методы исследования с традиционными представлениями историков о приемах работы с источниками.
Прежде всего выясняется, что традиционная история различает исторические источники, исторические исследования и исторические пособия (учебники). Вторые пишутся на основании первых, а третьи - на основании вторых. Собственно же историческими источниками "признаются исключительно такие сообщения о прошлом, в которых отсутствует какая бы то ни было информация из исследований и пособий". А.Т. Фоменко и его соавторы относят к числу источников исторической информации тексты любого жанра и происхождения: от летописей и Библии до учебников, научно-популярных изданий сомнительного толка и даже путеводителей. Подобная "всеядность" только на первый взгляд может показаться объективной. На самом деле авторами осуществляется замаскированный "подбор" фактического материала, который поддается интерпретации в нужном для них ключе. Вполне естественно, что если сравнивать летописи с учебниками, которые заведомо охватывают больший период и касаются многих других сторон жизни людей в прошлом, тех, что не фиксировались летописанием, то обнаружится и "принцип корреляции максимумов", и "принцип затухания информации". Но также является очевидным и тот факт, что особенности воспроизведения исторической информации внутри самой науки - это одно, а особенности ее получения (установления исторических фактов) - это совершенно другое. Смешивая первое со вторым, "новые хронологи" превращают историю в квазиэмпирическую дисциплину, где нет разделения на факты и интерпретирующие их гипотезы, а есть только гипотезы, интерпретирующие друг друга.
Другая характерная черта подхода к источникам в "новой хронологии" - это крайняя подозрительность в отношении их происхождения. Собственно, это две взаимозависимые гипотезы: если в истории существуют хронологические сдвиги - параллелизмы, то по крайней мере часть древних источников должна быть датирована неправильно - они более позднего происхождения, и наоборот, если древние источники датированы неправильно и "уехали" по времени в глубь веков, то при возвращении их на законное место неизбежно возникнут параллелизмы. Как отмечено И.Н. Данилевским, прием, с помощью которого осуществляется омолаживание письменных исторических источников, опять-таки состоит в отождествлении. Отождествляются: 1) дата события, 2) дата составления источника, описывающего это событие, 3) дата создания списка (копии) этого источника. Поскольку подавляющее большинство дошедших до нас рукописей - это списки позднего средневековья, то возможно предположить, что и события, в них описанные, также относятся к этому времени или же происходили чуть ранее. Ясно, что подобный вывод не может быть принят историками и не только из узкоцеховых соображений защиты "чести мундира". Такой способ датировки является на самом деле весьма примитивным и неточным. На самом деле он может дать лишь дату, позже которой источник не мог быть составлен, а отнюдь не подлинную дату составления источника. Предположения же о тотальных подделках и тотальных же ошибках, совершаемых хронистами и историками, просто не могут рассматриваться серьезно: из таких предположений следует, во-первых, вывод о невозможности восстановления истории человечества ранее XV века (хотя сами новые хронологи отодвигают порог достоверности к X веку), а, во-вторых, вывод о недостоверности и всей последующей истории (если все началось с глобальной лжи, то почему мы должны считать, что последующие поколения историков были честными и добросовестными? Наоборот, многочисленные примеры говорят об обратном...).
Другие немаловажные черты методов работы новых хронологов с историческими источниками, нарушающие принятые в исторической науке, принципы и условия корректного обращения с историческим материалом. были отмечены Д. Харитоновичем. Это, во-первых, отказ от принципа достаточного обоснования гипотез, который является следствием того, что "новые хронологи" не рассматривают всю совокупность фактов, во-вторых, отказ от принципа наибольшей вероятности при выборе из множества возможных интерпретаций того или иного факта, в третьих, это обоснование правдоподобия своих гипотез с помощью новых гипотез, которые также обосновываются не фактами, а гипотезами.
Еще одна особенность работы "новых хронологов" с "источниками" - это специфическая тенденциозность их подбора. Для расшатывания традиционной исторической хронологии используются любые свидетельства: от мнений античных авторов Гелланика и Дамаска по поводу времени основания Рима, до скептических суждений Моммзена относительно римской и Бругша относительно египетской хронологий. Чтобы создать у читателей впечатление существования многочисленных несообразностей в "скалигеровской" хронологии и продемонстрировать наличие серьезной альтернативной традиции, авторы привлекают "многозначительные" средневековые анахронизмы, зафиксированные в фольклоре и художественной литературе, труды историков XIX века, где изложены проблемы датировки, стоявшие перед исторической наукой сто лет назад, ссылаются на труды своего "великого предшественника" - Н.А. Морозова, вспоминают истории, связанные с подделкой древних произведений искусства и некоторых рукописей, короче, делают все, чтобы показать, что традиционная хронология неверна, искажения и противоречия встречаются в ней на каждом шагу, а подозрительные повторы и совпадения столь многочисленны, что мысль о предвзятости традиционных историков становится просто очевидной. При этом авторы поражают читателя своей эрудицией не только в области традиционной истории, но и в области астрономии, языкознания, средневековой литературы, исторической географии, истории открытий, находок, изобретений и фальсификаций. Эта эрудиция подавляет, кажется, что люди, знающие так много обо всем, разбирающиеся в стольких науках (просто титаны Возрождения) не могут заблуждаться, а тем более ошибаться. Но это всезнайство имеет и другую сторону. Поскольку затрагиваются столь многие области знания, читатель в конце концов обнаруживает знакомый для себя предмет, в котором он тоже ориентируется как более или менее квалифицированный специалист. В нашем случае это оказалась история философии.
""В средние века... спор реалистов с номиналистами... скрывал под своею варварскою формою возрождение двух бессмертных школ - идеализма и эмпиризма. Номинализм и реализм... равнялись вторичному появлению на свет учений Аристотеля и Платона в XII веке" [118, с. 167-168]. При этом в XII веке оригиналы сочинений Платона и Аристотеля еще не были известны в Европе (не написаны?) [118]. В XII - XIII вв. в Париже "три из четырех главных философских систем древности оказались имеющими себе представителей в средневековой науке". [118, с. 175] "Столкновение между реализмом... и номинализмом... породило, наконец, скептицизм... Оставалось возродиться еще одной системе, которая возникла также позже остальных и представлялась "неизбежною" и теперь ..., а именно мистицизму (возрожденному Бонавентурой - А.Ф.)..." [118, с. 175]. Итак, эволюция средневековой философии даже в хронологических деталях воспроизводит свою "древнюю" модель. Соберем эту информацию в таблицу.
|
Средние века |
Античность |
|
1. Реализм |
1. Идеализм |
|
2. Номинализм |
2. Эмпиризм |
|
3. Плетон - "восстановитель" платонизма |
3. Платон - установитель платонизма |
|
4. Г. Схоларий - "восстановитель" аристотелизма |
4. Аристотель - установитель Аристотелизма |
|
5. Борьба между течениями 1-ым и 2-ым |
5. Борьба между течениями 1-ым и 2-ым |
|
6. Борьба между Плетоном и Схоларием |
6. Борьба между платонистами и аристотелистами |
|
7. Появление скептицизма |
7. Появление скептицизма |
|
8. После первых трех течений появляется мистицизм |
8. После первых трех течений появляется мистицизм |
|
9. Итого: 4 основных течения |
9. Итого: 4 основных течения |
(Фоменко А.Т. Глобальная хронология, с. 50-51)
В списке литературы в конце этой книги указано:
118. История французской литературы. (Сборник статей) - Спб., 1887.
Даже человек, мало знакомый с предметом, может заметить, что источник знаний по истории философии у "новых хронологов" весьма и весьма своеобразный. Если даже не обращаться к настоящей, а не выдуманной авторами истории философии, то все равно заметны откровенные натяжки: в пункте 6 при наличии параллелизма должно было бы значиться "Борьба между Платоном и Аристотелем". Пункт 5 просто бессодержателен: естественно, что представители различных философских школ вступают между собой в полемику. Где, кстати "Борьба между первым и третьим течениями", "Борьба между вторым и третьим течениями" и т.д.? Пункт 9 также не является самостоятельным, а просто следует из вышеперечисленных пунктов таблицы. Кроме этого, из приведенной цитаты вытекает, что номинализм и реализм являются возрождением аристотелизма и платонизма, причем они существовали уже в XII-XIII вв. Но Плетон (Георгий Гемист Плифон, которого "новым хронологам" очень хочется превратить в Платона) жил и творил в XV веке, каким образом он смог возродить платонизм за два века до своего рождения, остается загадкой. Впрочем, по-видимому, как и в случае с Христом и христианством, авторы не видят здесь противоречия. Если же действительно вспомнить историю античной и средневековой философии, то сразу станет ясно, насколько груба и искусственна предлагаемая А.Т. Фоменко схема. Пифагореизм должен возникнуть после платонизма, хотя исторически все было наоборот, стоицизм и эпикуреизм просто исчезли, как и вся предшествующая Платону философия, в отличие от античного, средневековый скептицизм был весьма малозаметным течением, промежуточной же позицией между реализмом и номинализмом был не нигде не упомянутый концептуализм и т.д. Но главное даже не в этом: утверждать, что вся античная философия была придумана в средние века и была выдана за древнюю в эпоху Возрождения может только человек, который не знаком ни с тем, ни с другим. История идей - это не хронология династий. Здесь уже не заявишь, что если Платон учил о Едином и Плотин учил о Едином, то это одно и то же лицо. Иначе придется отождествить и двух так часто упоминаемых новыми хронологами Ньютонов - оба исправляли традиционную хронологию, оба физики, оба занимались астрономическими вычислениями. Здесь нужно ответить на часто используемый "новыми хронологами" аргумент: их противники не понимают сути математических методов анализа, не понимают, что имеют дело не с отдельными совпадениями, а с хронологическими последовательностями таких совпадений, которые регулярно обнаруживаются для многих цепочек людей (императоров, пап, правителей, полководцев) и исторических событий. Поэтому отдельные случайные совпадения, которые приводятся оппонентами А.Т. Фоменко в качестве контрпримеров для его хронологии, ничего не доказывают и бьют мимо цели. На самом деле все как раз наоборот. Это А.Т. Фоменко и его коллеги не понимают (или делают вид, что не понимают), что приводимые их критиками примеры совпадений и неправильных отождествлений являются просто аналогиями, призванными показать произвольность и ошибочность их собственных приемов обработки исторической информации. Но "новые хронологи" не допускают правомерности аналогий, более того, они, по-видимому, убеждены, что если они предъявляют последовательности параллельных событий, то и их оппоненты должны показать, что каждое событие из одной последовательности невозможно отождествить с соответствующим событием другой последовательности. Естественно, что никто из историков-профессионалов этого не делал. Для них мнимости подобных отождествлений настолько очевидны, что они ограничиваются указанием только на некоторые красноречивые примеры. Такой подход вполне справедлив - ведь если цепочка разорвется хотя бы в одном месте, то это и будет означать, что отождествление одной последовательности событий с другой последовательностью невозможно, а, следовательно, нет оснований полагать, что одна из них является фантомным отражением другой - обе содержат реальные события. Тем не менее А.Т. Фоменко и его соавторы не считают подобную критику действенной, более того, им кажется, что сторонники традиционной хронологии должны в ответ на их работы описать, каким образом они получают свои датировки событий, т. е. пытаются переложить бремя доказательства на оппонентов. Оппоненты, по их мнению, ничего подобного до сих пор не сделали. Прием известный, но в данном случае его нельзя считать допустимым: ведь "новые хронологи" поступают в точности так, как поступают, как им кажется, "скалигеровские" историки - не признают или умалчивают наличие таких работ. В частности, Ю.Д. Красильниковым было показано, что датировки затмений, описанных в "Альмагесте", восстановленные по календарю традиционной хронологии, отличаются от датировок теоретически вычисленных затмений не более, чем на два часа. В то же время "средневековые" датировки, предлагаемые А.Т. Фоменко и его коллегами, могут сдвигать промежутки между затмениями в описанной в "Альмагесте" последовательности даже на пару лет. Очевидно, что традиционное решение намного лучше. (Красильников Ю.Д. Вычисления характеристик лунных затмений...)
Здесь, пожалуй, стоит подробнее описать способы полемики "новых хронологов". В книге "Библейская Русь", во втором ее томе, есть "Приложение 10. Отклики на исследования по пересмотру хронологии". В нем собраны сведения об известных авторам опубликованных в периодической печати статьях, заметках и рецензиях на их работы. К каждой из упоминаемых статей авторы дают краткие пояснения. Как правило, большинство их комментариев сводится к двум типам:
1. Доброжелательная статья, четко излагающая суть проблемы (вариант - в основном верно излагающая суть проблемы)
2. Статья отрицательная. Содержательных возражений нет (варианты: не приведено; аргументов нет, одни эмоции).
В последнем случае иногда добавляется: стиль развязный, (раздраженный) и приводится подходящая цитата. Более подробного ответа удостаиваются немногие. Однако в число этих немногих, к счастью, попали и те авторы, чьи работы достаточно часто упоминались выше. Итак, что же отвечают своим оппонентам "новые хронологи".
Вот абзац, посвященный Д. Харитоновичу: "Статья резко отрицательная. Никаких содержательных аргументов в пользу защищаемой автором скалигеровской хронологии не приводится. Обсуждаются, в основном, лишь наши гипотезы и высказывается несогласие с ними. Делается попытка приклеить нам политические ярлыки".
Д.М. Володихин удостоился следующих строк: "Статья отрицательная. Написана историком. Содержательных аргументов нет. Развязный стиль начинается с первых страниц: "Ради одних выводов не стоило бы браться за эту статью: они столь смехотворны, что при чтении в аудитории вызывают у студентов гомерический хохот. Журнал "Мурзилка" для юных историков". Далее пересказаны некоторые "возражения" из более ранних выступлений некоторых историков на которые мы дали ответ в книгах [НХ1] и [НХ5]".1
Однако наиболее подробную характеристику получил А.Л. Пономарев: "Статья отрицательная, стиль раздраженный и довольно развязный. Написана историком. Возражения связаны с непониманием математических методов. Поводом для "разгрома" явилась некая действительно существовавшая в нашей книге об "Альмагесте" недоработка по вопросу, лежащему в стороне от основной темы книги. Эта недоработка не имела никакого отношения к датировке собственно звездного каталога "Альмагеста". Неточность была нами устранена в последующих публикациях. При этом оказалось, что никаких противоречий с нашей новой хронологией здесь не возникает. Напротив, был получен еще один интересный результат, подтверждающий новую хронологию. Но в любом случае А.Л. Пономарев не имел никакого повода на основании этой неточности отвергать наш основной результат о датировке звездного каталога "Альмагеста". Нам кажется, здесь проявилось непонимание А.Л. Пономаревым сути тех астрономических вопросов, которые он пытается обсуждать...".
После приведенных цитат уместно задать вопрос: а что вообще авторы считают содержательными аргументами? Им демонстрируют, что одни их астрономические расчеты неверны, а другие приводят к нелепостям, которые приходится оправдывать недоказуемыми и противоестественными домыслами. Но это, оказывается, "не дает повода отвергать основной результат о датировке" "Альмагеста". Им на примере двух летописей показывают, что используемая ими методика выявления статистически зависимых текстов не работает так, как они описывают, и имеет принципиальные теоретические изъяны, а они отвечают: "содержательных аргументов нет, стиль статьи развязный". Их, наконец, уличают в невежестве, а они в ответ заявляют: "никаких содержательных аргументов в пользу защищаемой автором "скалигеровской" хронологии не приводится...". По-видимому, единственным аргументом, способным поколебать уверенность авторов в собственной непогрешимости, было бы их путешествие в прошлое с помощью машины времени.
Занятая авторами позиция по отношению к критике вместе с их чрезвычайной плодовитостью приносит свои плоды. У них уже появились последователи и популяризаторы. Так, С. Валянский и Д. Калюжный издали несколько книг под интригующими названиями: "О графе Гомере, крестоносце Батые и знаке зверя", "Путь на Восток или без вести пропавшие во времени" и т.д. В этих изданиях содержится пересказ "хронологических" исследований, не содержащий, правда, описания математических методик, что делает идеи "новых хронологов" еще более доступными для масс.
Еще одна книга - "Заговор против русской истории", - принадлежит другой группе авторов (Бочаров Л.И., Ефимов Н.Н., Чачух И.М., Чернышев Ю.И,). Уже из ее названия понятно, что она гораздо тенденциознее, чем книги Валянского и Калюжного. Все это, на наш взгляд, свидетельствует о том, что мы имеем дело со становлением квазинаучной дисциплины - контристории. Последователи А.Т. Фоменко, правда, пока не предлагают собственных решений каких-то хронологических проблем, основываясь на его методах, но зато в их сочинениях осуществляется прояснение тех основных черт мировоззренческой революции, которая производится "новой хронологией".
Все это свидетельствует о том, что "новая хронология" оформляется в полновесную самостоятельную альтернативную дисциплину, со своим предметом изучения, особыми методами исследования, сложившейся теорией и сообществом исследователей. Но вся эта солидность не может скрыть главного: по своему содержанию "новая хронология" является ложным учением, а по способу построения - квазинаукой. Легко убедиться в том, что она будет соответствовать тем признакам контристории, которые были указаны нами при рассмотрении различных возможностей создания квазиисторических теорий. К тем приемам фальсификации истории, которые нами уже разбирались при анализе сочинения М. Аджи, А.Т. Фоменко и его соавторы добавляют еще специфического посредника - математические методы анализа текстов. Но результаты применения этих методов, как и любых других вычислительных методов, зависят от исходных данных, а именно исходные данные и являются в высшей степени недостоверными. Поэтому наличие подобных методов, даже если они в высшей степени корректны (хотя в данном случае это далеко не так), не гарантирует получение несомненно истинного знания. В конечном итоге здесь все упирается в личность ученого. И если он перестает вести себя как честный исследователь, то результат его труда может быть каким угодно.
Кстати, если проанализировать именно деятельность "новых хронологов" с точки зрения различных современных методологических теорий, то картина получится весьма любопытная. Пожалуй, наибольшим сторонником пересмотра мировой истории оказался бы Пол Фейерабенд. Во всяком случае, если не историческая, то методологическая параллель между А.Т. Фоменко и "любимцем" Фейерабенда Галилеем достаточно очевидна. И Галилей, и Фоменко выступают против господствующих воззрений. Оба они покушаются на хорошо разработанные теории. Оба выявляют лежащие в их основе "естественные интерпретации". Первый обнаружил их в физике: воспринимается реальное, абсолютное движение, второй - в истории: события, хронологически не одновременные, являются разными событиями. Оба они пытаются заменить одну естественную интерпретацию на другую. Для Галилея только относительное, а не абсолютное, движение является воспринимаемым. Для Фоменко события, хронологически не одновременные, но принадлежащие к цепочкам событий, содержательно дублирующим друг друга с некоторым сдвигом во времени, являются одним и тем же событием. И тот, и другой действуют не столько рациональной критикой, сколько пропагандой и убеждением. Оба они, создавая новые теории, фактически создают новое восприятие мира, первый - физического, второй - культурного. Оба они сами создают для своих теорий эмпирический базис. Оба вводят фундаментальны положения ad hoc. Первый - принцип круговой инерции. Второй - тезис о систематических и всеобщих ошибках историков и переписчиков. Оба создают новые инструменты исследования. Галилей изобретает телескоп. Фоменко - методы статистического анализа текстов. Оба демонстрируют смелость, противостоят многочисленным идейным противникам, обладающим господствующим идеологическим влиянием. Наконец, оба добиваются успеха благодаря не только своим познаниям, но и своему невежеству. Галилей не владел теорией оптики, что позволило ему вопреки современной ему теории создать телескоп. Фоменко создает свои методы статистического анализа текстов, являясь дилетантом в истории и не обращая внимания на то, что историческая методология расценит его подход как совершенно некорректный. Параллели распространяются дальше. Как Галилей имел предшественников - Аристарха и Коперника, так и Фоменко строит свою теорию не на пустом месте, а обращаясь к авторитету Ньютона и Морозова. Выполняет Фоменко и более специфические требования Фейерабенда. То, что его теория контриндуктивна, т.е. выдвинута и разработана вопреки существованию хорошо подтвержденной традиционной истории, очевидно, то, что она не согласуется с многочисленными фактами - тоже. Принцип пролиферации в "новой хронологии" тоже задействован. Ситуация, когда авторы по тому или иному поводу выдвигают только одну объяснительную или хронологическую гипотезу, скорее исключение, чем правило. Принцип упорства, демонстрируемый в полемике с историками профессионалами - это еще достаточно мягкое название для мотивов их поведения. И даже совет Фейерабенда восстанавливать и улучшать старые, отброшенные наукой теории, представления и мифы, выполнен в полной мере. "Новые хронологи" не раз объясняли, что чем ранее создано то или иное историческое сочинение, чем ближе по времени находился автор к описываемым событиям, тем честнее и правдивее создаваемая им картина, тем меньше следов влияния скалигеровской интерпретации истории можно обнаружить. Поэтому источники, датируемые ранее, чем труды Скалигера и Петавиуса (например - Матфей Властарь), заслуживают гораздо большего доверия. Таким образом, по Фейерабенду получается, что А.Т. Фоменко - просто образцовый ученый, а то, что результаты его исследований в высшей степени странные и, как было показано выше, откровенно противонаучные, то ведь и сама наука не более чем рациональный миф... Конечно, Фейерабенд, хотя и очень известный, но все-таки скандальный методолог, и к его изображению деятельности ученого нельзя относиться слишком серьезно. Но тем не менее возникает ощущение, что эволюционируя в XX от Венского кружка к Фейерабенду, методология науки "заехала" куда-то не туда.
Проверим, как соотносится творчество "новых хронологов" с теорией научных революций Т. Куна. И в этом случае можно обнаружить определенное согласие. Возникновение "новой хронологии" легко интерпретируется как начало долгожданной научной революции в историческом знании. Естественно, что в этом случае мы обнаруживаем откровенное непонимание историков, придерживающихся старой парадигмы - классический случай несоизмеримости научных теорий. Существуют и другие признаки научной революции: два базовых понятия исторической науки, понятие источника и понятие времени претерпевают колоссальные изменения, меняются образцы научной деятельности, множество проблем традиционной истории превращаются в псевдопроблемы и возникает множество новых, которые в традиционной истории не могли быть даже поставлены, и т.д.
Пожалуй, только наиболее ранние методологические теории - попперовская и позитивистская, - откажут сочинениям А.Т. Фоменко в научности именно потому, что они не выдерживают эмпирической проверки теми фактами, которые считаются установленными. Чем проще правило, тем оно оказывается надежнее...
Литература:
Аджи М. Европа, тюрки, Великая Степь. М., Мысль.,1998.
Блок М. Апология истории. М., Наука, 1986.
Володихин Д.М. А я играю на глобальной гармошке... //Володихин Д., Елисеева О., Олейников Д. История России в мелкий горошек. М., Мануфактура-Единство, 1998.
Володихин Д.М. Анатолий Фоменко - Терминатор русской истории. //Володихин Д., Елисеева О., Олейников Д. История России в мелкий горошек. М., Мануфактура-Единство, 1998.
Володихин Д.М. Два слова о монстрах //Володихин Д., Елисеева О., Олейников Д. История России в мелкий горошек. М., Мануфактура-Единство, 1998.
Городецкий М. Л. Блуждания академика среди звезд (верификация датировки Альмагеста).
Городецкий М. Л. Датировка "Альмагеста", 1-ый вариант.
Городецкий М. Л. О затмениях у Тита Ливия.
(все статьи М.Л. Городецкого размещены на сайте "Антифоменкизм" по адресу: http://www.chat.ru/~fatus/foma.htm.)
Гуревич А.Я. Исторический синтез и Школа "Анналов". М., "Индрик", 1993.
Данилевский И.Н. Пустые множества "новой хронологии" // В кн. Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX-XII вв.). М., Аспект Пресс, 1998, с. 289-313.
Ефремов Ю.Н. Астрономия и синдром "новой хронологии" // Информационный бюллетень Ассоциации "История и компьютер" Ѓ22, 1998.
Красильников Ю.Д. Антиморозинг.
Красильников Ю.Д. Вычисления характеристик лунных затмений, упоминаемых в "Альмагесте" Птолемея.
Красильников Ю.Д. Длинная и печальная история.
Красильников Ю.Д. Музей нелепостей (Морозов о лунных затмениях "Альмагеста").
Красильников Ю.Д. О покрытиях звезд планетами в "Альмагесте" Птолемея.
Красильников Ю.Д. "Преступление" Роберта Ньютона.
(все статьи Ю.Д. Красильникова размещены на сайте "Антифоменкизм" по адресу: http://www.chat.ru/~fatus/foma.htm.)
Кроче Б. Теория и история историографии. М., 1998.
Новиков С.П. Математика и история // Природа, Ѓ2, 1997.
Носовский Г.В., Фоменко А.Т. Библейская Русь. Русско-ордынская империя и Библия. Новая математическая хронология древности. В 2-х томах. М., "Факториал", 1998.
Носовский Г.В., Фоменко А.Т. Еще раз о накрытиях звезд планетами, описанных в "Альмагесте" Птолемея // Информационный бюллетень Ассоциации "История и компьютер" Ѓ22, 1998.
Носовский Г.В. Фоменко А.Т. Империя. Русь, Турция, Китай, Европа, Египет. Новая математическая хронология древности. М., "Факториал", 1998.
Носовский Г. В., Фоменко А. Т. Новая хронология и концепция древней истории Руси, Англии и Рима. Факты, статистика, гипотезы. Т. 1. [Русь.] Т. 2. [Англия, Рим.] М., Учебно-научный центр довузовского образования МГУ, 1995.
Носовский Г.В., Фоменко А.Т. Новая хронология Руси. М., "Факториал", 1998.
Носовский Г.В., Фоменко А.Т. Ответ на статью А.Л. Пономарева // Информационный бюллетень Ассоциации "История и компьютер", Ѓ20, 1997.
Носовский Г.В., Фоменко А.Т. Русь и Рим. Правильно ли мы понимаем историю Европы и Азии? В 2-х книгах. М., Олимп, ООО "издательство АСТ", 1997.
Олейников Д. Книга - полынь // Володихин Д., Елисеева О., Олейников Д. История России в мелкий горошек. М., Мануфактура-Единство, 1998.
Пономарев А.Л. Когда Литва летает или почему история не прирастает трудами А.Т. Фоменко // Информационный бюллетень Ассоциации "История и компьютер", Ѓ18, 1996
Пономарев А.Л. О некоторых результатах знакомства с "Ответом на статью А.Л. Пономарева" // Информационный бюллетень Ассоциации "История и компьютер", Ѓ20, 1997
Пономарев А.Л. О чем свидетельствуют новые датировки Птолемея // Информационный бюллетень Ассоциации "История и компьютер" Ѓ22, 1998.
Проблемы исторического познания. М., Наука, 1999.
Рендлз. Д. Паранормальные явления. М., 1998.
Филатов В.П. Об идее альтернативной науки // Заблуждающийся разум? Многообразие вненаучного знания. М., 1990.
Фоменко А.Т. Критика традиционной хронологии античности и средневековья (Какой сейчас век?). М., Издательство механико-математического факультета МГУ. 1993.
Фоменко А.Т. Методы статистического анализа нарративных текстов и их приложение к хронологии. М., Издательство МГУ, 1990.
Фоменко А.Т. Глобальная хронология. М., Издательство механико-математического факультета МГУ, 1993.
Харитонович Д. Феномен Фоменко // "Новый мир" Ѓ3, 1998.