Документ взят из кэша поисковой машины. Адрес оригинального документа : http://ftv.msu.ru/hst-notes/notes_2.doc Дата изменения: Mon Dec 6 23:05:44 2010 Дата индексирования: Mon Oct 1 18:52:59 2012 Кодировка: koi8-r Поисковые слова: закон вина

СОДЕРЖАНИЕ

Вступительное слово 7

НАУЧНАЯ ТЕТРАДЬ
А. Новиков-Ланской. Телевидение в ситуации Нового Средневековья 11
Ю.В. Пущаев. Интернет как информационная и коммуникационная
среда и сознание 15
В. Решетникова. О жанре телевизионного спектакля 24
Е.С. Трусевич. Неигровое кино на игровом телевидении 28
Н.Ю. Замятина. Конструирование образа территории: новые задачи географии 33
Т.ВМаркелова, М.К. Дементьева. актуализация слова «мент» в современном
российском политическом дискурсе: оценочный аспект 45
М.В. Петрушина, И.Н. Качалова. Прецедентный текст как источник
языковой игры в СМИ 55
О.Г. Карасева-Резникова. Экранное мышление и художественная литература:
интегральный образ как одна из основ телевизионного языка 62
Е.А. Тахо-Годи. А.Ф. Лосев и традиции «веховской» социально-философской
публицистики. К 100-летию сборника «Вехи»: 1909-2009 77

научные чтения

Конференция «Древнерусская литература и телевидение»
М.В .Иванова. древнерусская литература и современное отечественное
телевидение 89
А С. Демин. Мечи блещут, как вода: смысл древнерусского сравнения 94
Ф.С. Капица. Куда ездил на бесе Иоанн Новгородский? 105
В. М. Кириллин. чудо с отроком Варфоломеем о разумении грамоты 115
В.В. Леденёва. Сверхтекст древнерусской литературы и современный медиатекст
127 М.Ю. Люстров. древняя русь в современном скандинавском кинематографе
132 Д.С. Менделеева. Элементы репортажности в «Повести о взятии Царьграда
турками в 1453 году» Нестора-Искандера 138
А.А.Пауткин. «Хождение» игумена даниила как культурно-исторический
феномен 143
М. В. Первушин. Еретик, что «чреватая жонка». По полемическим памятникам
русской литературы XI-XVII вв 154
О. А. Туфанова. рассказы о смерти дмитрия Самозванца: раскадровка
и символика 164
УЧЕБНАЯ ТЕТРАДЬ

Проект «История российского телевидения в свидетельства его создателей»
Лев Аннинский 183
Георгий Гаранян 188
Александр Гурнов 193
Марк Захаров 201
Сергей Капица 210
татьяна Миткова 224
Владимир Молчанов 229
Михаил Ненашев 239
Александр Пономарев 253
Олег Попцов 261
Игорь Фесуненко 274
Анатолий Шабардин 281
Игорь Шабдурасулов 301
Михаил Швыдкой 312

МЕТОДИЧЕСКИЕ МАТЕРИАЛЫ И ДОКУМЕНТЫ 323
CONTENTS

Introductory notes 7

academic workbook
A.A. Novikov-Lanskoy. Television in the New Middle Ages 11
Yu.V. Puschayev. The Internet as communicative environment and
consciousness 15
V.V. Reshetnikova. on the genre of television stage performance 24
Ye.S. Trusevich. Non-feature films on feature television 28
N.Yu. Zamyatina. constructing territorial image: geography's new agendas
33
T.V. Markelova, M.K. Dementyeva. Actualization of pejorative units by
precedent
situation in the current Russian political discourse 45
M.V. Petrushina, I.N. Kachalova. Precedent text as a source of language
play
in the media 55
O.G. Karaseva-Reznikova. Screen thinking and fiction: integrated image as
one
of the basics of the TV language 62
Ye.A. Takho-Godi. A.F. Losev and the tradition of "Vekhi" social
philosophical publicism 77

academic readings
Conference «Old Russian literature and television»
M.V. Ivanova. old Russian literature and contemporary Russian television
89
A. S. Demin. Swords shine like water: the meaning of the old Russian
metaphor . . 94
F.S. Kapitsa. Where did lohann of Novgorod ride the Devil to? 105
V.M. Kirillin. Miracle with infant Bartholomew of acquiring literacy
115
V.V. Ledeneva. Supertext of the old Russian literature and the contemporary
media text 127
M.Yu. Lyustrov. old Russia in the contemporary Swedish cinematography
132
D.S. Mendeleyeva. The elements of reporting in "The tale of the capture of
Tsargrad
by the Turks in the year of 1453" by Nestor-lskander 138
A.A. Pautkin. Abbot Daniel's "Travel" as a cultural and historical
phenomenon . . . 143 M.V. Pervushin. A heretic like "an obese wife".
Polemic texts of the 11th -
17th centuries Russian literature 154
O.F. Tufanova. Tales of Dmitry the Impostor: storyboard and symbolism
164
student workbook

Project «The history of the Russian television told by its creators»
Lev Anninsky 183
Georgy Garanyan 188
Alexandr Gournov 193
Mark Zakharov 201
Sergey Kapitsa 210
Tatiana mitkova 224
Vladimir Molchanov 229
michael Nenashev 239
Alexandr Ponomarev 253
oleg Poptsov 261
Igor Fesunenko 274
Anatoly Shabardin 281
Igor Shabdurasulov 301
michael Shvydkoy 312

METHODOLOGICAL MATERIALS AND DOCUMENTS 323
вступительное слово

уважаемые коллеги!
Перед вами - второй выпуск «Научных и учебных тетрадей Высшей школы
телевидения МГу им. М.В. Ломоносова», датируемый первым полугодием 2010
года.
Во втором выпуске наших «тетрадей», как и в первом, три больших раздела:
Научная тетрадь - сборник статей и иных текстов преподавателей и
сотрудников ВШт; учебная тетрадь - студенческие работы, представленные, как
и в первом выпуске, интервью, взятыми в рамках проекта «История российского
телевидения в свидетельствах его создателей»; Методические материалы и
документы ВШт.
Во втором своем выпуске наши «тетради» делают - в сравнении с первым
выпуском - большой шаг в сторону настоящего научного издания. И с
формальной, и с содержательной точек зрения.
Во-первых, в данный сборник представили свои статьи сотрудники практически
всех созданных в ВШт кафедр - и в первую очередь кафедр классических
гуманитарных направлений. Во-вторых, в отдельных работах (например, в
тексте Андрея Новикова-Ланского «телевидение в ситуации Нового
Средневековья») телевидение рассматривается не только как уже сложившийся
социо-культурный институт (это как раз естественно), но и a priori как
совокупность некоторых теоретических установок и профессиональных
творческих (но не только) практик, то есть как наука. Или почти «как
наука». В-третьих, большинство авторов предлагают вниманию читателей
собственно научные или просто аналитические тексты, так или иначе, прямо
или косвенно, явно или латентно сопрягающие телевидение «как науку» (или,
по крайней мере, как «науку о телевизионном производстве и творчестве»)
либо с классическим гуманитарным знанием (географией, историей,
литературоведением, философией), либо с давно уже онаученными искусствами -
кинематографом и театром.
В этом смысле, безусловно, особый интерес представляют материалы первого
научного словопрения, проведенного в Высшей школе телевидения, -
конференции «древнерусская литература и телевидение». Не только
пристрастный, но и самый доброжелательный наблюдатель, естественно, легко
обнаружит необязательность внедрения в дискурс этой конференции некоторых
прозвучавших выступлений и, возможно, даже некоторых тем и проблем.
Организаторы конференции прекрасно это понимали. тем не менее, мы вполне
сознательно решили испечь этот первый блин с неровными краями, но весьма
цельной серединой. Нам был важен не столько эксперимент (ибо всем известно,
чем кончается экспериментирование с выпечкой блинов в первой своей стадии),
сколько вдохновляющие нас самих и других авторов, теоретиков и
исследователей, пример, опыт и шаг.
Что касается материалов, представленных в Учебной тетради, то цель и
методология нашего проекта «История российского телевидения в
свидетельствах его создателей» достаточно основательно описаны в первом
выпуске «тетрадей». Здесь же лишь стоит уточнить, что все интервью,
опубликованные в этом выпуске, взяты нашими студентами в прошлом году. Но
реализация проекта продолжается - и к очередному, третьему, выпуску
«тетрадей» будут подготовлены новые интервью.
В заключение этой короткой вступительной статьи обращаюсь к потенциальным
авторам и потенциальным читателям «Научных и учебных тетрадей ВШт». Первых
приглашаю к сотрудничеству с нашим изданием. Соответственно, прошу
присылать статьи, отвечающие формату и тематике «тетрадей», непосредственно
на факультет. Пока - прямо на мое имя.
Потенциальных же читателей, желающих иметь полный комплект «тетрадей» по
мере их выхода или отдельные выпуски, прошу обращаться в научную библиотеку
ВШт по телефону (495) 939-41-94. Пока «тетради» будут распространяться
бесплатно, но в случае их пересылки по почте - с возмещением
соответствующих почтовых расходов получателем.

Виталий Третьяков, декан Высшей школы (факультета) телевидения
МГу им. М.В. Ломоносова

15 апреля 2010 г.
НАУЧНАЯ ТЕТРАДЬ
А.А. Новиков-Ланской

ТЕЛЕВИДЕНИЕ В СИТУАЦИИ НОВОГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

Рассматривается футурологическая теория Нового Средневековья, предложенная
Умберто Эко для описания возникающей культуры и типа сознания. Отмечается
воспроизводство некоторых моделей средневекового устройства жизни и
мышления, а также проводится сопоставление социокультурных функций
церковной литературы и современного телевидения.

Ключевые слова: Средневековье, Новое Средневековье, церковь, телевидение,
картина мира, общие места.

Umberto Eco's theory of the New Middle Ages is considered as describing the
emerging global culture and the new mentality. The medieval models of
lifestyle and thinking become reproduced in the contemporary world, TV
performing the same
social function as the clerical literature in the Middle Ages. Key words:
Middle Ages, New Middle Ages, church, television, mentality, common
places.

Года за два до смерти Иосиф Бродский в одном из телеинтервью сказал
примерно следующее, цитирую по памяти: «Если вы в церкви понаблюдаете за
свечами, чье пламя колеблется движением воздуха, то увидите, как золоченые
нимбы на иконах приходят в движение, создавая гипнотический эффект. Это и
есть, если угодно, прообраз телевидения». Поэту свойственно говорить
метафорами, и здесь он, по сути, был прав, уловив неочевидную общность
церковной практики с телевизионной.
Однако если обратиться к заявленной теме - к разговору о Новом
Средневековье - то следует отметить, что это разговор скорее о
современности, а не о древности. И поэтому здесь больше гипотез и
предположений, чем достоверных утверждений. Сам термин «Новое
Средневековье» активно использовал еще Николай бердяев[1], но все же
ключевой автор, разрабатывающий эту теорию, - современный итальянский
филолог и писатель умберто Эко. Его программная статья «Средние века уже
наступили»[2] была опубликована еще в середине девяностых годов прошлого
века, и прошедшие пятнадцать лет показали, в какой степени он оказался прав
в своих прогнозах и догадках.
Во-первых, отметим, что сам термин «Средневековье» достаточно неустойчив:
непонятно, где его границы. Крайние позиции таковы: одни ученые считают,
что Средневековье закончилось с крестовыми походами, потому что именно
крестовые походы через арабское влияние начали приобщение к античному
наследию, что в итоге привело к Ренессансу. Другие историки полагают, что
Средние века по сути завершились лишь к двадцатому веку, что только модерн
положил им конец. Этой теории «долгого Средневековья» придерживался, в
частности, известный российский медиевист Аарон Гуревич[3].
И все же зыбкость определения Средневековья, как старого, так и нового, не
мешает нам увидеть то, как многие современные процессы Западного мира -
социокультурные, политические, экономические, научные и т.д. - удивительным
образом напоминают схожие процессы в средневековой Европе.
Во-первых, отметим схожесть политической ситуации: Средневековье возникает
в ситуации краха Римской империи, а мы сейчас наблюдаем такой же
последовательный крах двух глобальных империй: советской, и что более
актуально, американской. текущий экономический кризис - одно из
свидетельств этого краха. тот же Умберто Эко или, скажем, другой
американский исследователь Иммануил Валлерстайн посвящают свои работы теме
краха американского уклада - политического, экономического и культурного,
описывают закат американской гегемонии в мире[4].
В социальной сфере возникает такая вещь, как «новое варварство»: это и
пиратство, и рабовладение, и торговля людьми. Ведущий отечественный историк
философии Н.В. Мотрошилова давно исследует эту проблему[5]. Возникает новое
крепостничество - но теперь это крепостничество офисное, корпоративное.
Современный массовый писатель и телеведущий Сергей Минаев ярко описывает
это в своей книге «Р.А.Б.», посвященной жизни тех, кого теперь вульгарно
называют «офисным планктоном»[6]. Кроме того, обсуждается феномен «новых
вагантов»: существует статистика, согласно которой туристический бизнес
сопоставим по объему с нефтяным. А кто такие туристы, если не новые
странники, новые ваганты?
Средневековье характеризуется новой иерархичностью, возникновением
надгосударственных и внегосударственных субъектов власти. Скажем, папская
или орденская власть могла быть значительно серьезней, чем власть монаршья.
Нечто подобное мы наблюдаем и сейчас: власть ООН, НАтО, ряда других
международных организаций и квази-государств типа Шенгена может быть выше
власти отдельных государств. Феномены субсидиарности и глокализации также
имеют к этому прямое отношение. С другой стороны, по мысли футуролога
Александра Неклессы, возникает такой политический субъект, как «амбициозные
корпорации»[7]. Это могут быть бизнесы, партии, террористические
организации, секты - некоторые группы активных людей, которые в современном
мире, пользуясь мощью коммуникационных технологий, осуществляют серьезное
влияние на мировой политический процесс.
более того, речь идет о том, что крупные транснациональные корпорации
воспроизводят структуру и систему управления средневековых рыцарских и
духовных орденов. Примером орденского корпоративного мышления может служить
тот факт, что критерием оценки работника в корпорации сейчас является не
столько эффективность и приносимая прибыль, сколько лояльность своему боссу
и вера в миссию компании - такая вот средневековая вассальная этика.
что касается культурной сферы, здесь тоже много сходства. Важно отметить
визуальный характер современной культуры, сходный со средневековым.
Известно, что в Средние века население было, главным образом, неграмотным,
книжность процветала разве что в монастырях и при дворе, а книга была
предметом роскоши. Современный человек, будучи грамотным, отказывается от
книг и гораздо легче и свободнее оперирует визуальными образами.
В эпоху Нового Средневековья мы наблюдаем возрождение темного готического
стиля. Самые популярные книжки и фильмы создаются в жанре фэнтези: миры
толкиена, истории о Гарри Поттере, в россии - различные экранизируемые
«дозоры» Сергея Лукьяненко. расцветает культура ужасов: скажем, один из
самых популярных в мире авторов, Стивен Кинг, писатель средневековый по
духу, чьи сюжеты построены на мистическом восприятии обыденных повседневных
вещей.
Здесь можно вспомнить и о фильмах-катастрофах. Как известно, одним из
ключевых элементов средневековой ментальности является ожидание конца
света, апокалиптическое сознание. Сейчас это ощущение в массовой культуре
несомненно присутствует: отсюда такие блокбастеры, как «Послезавтра» или
«2012». Очевидно, что конец света - излюбленный сюжет и СМИ, и Голливуда, и
массовых авторов.
В целом, внутренне противоречивые элементы картины мира, ментальности,
которые мы чувствуем в средневековом человеке, похожи на тип сознания
современного западного человека, соединяющего в себе тревожность, суеверный
мистицизм и сверхрациональность, структурность мышления (как и у
средневековых схоластов), ощущение своего транзита, подведение итогов и
предвосхищение будущего.
разумеется, разговор о Новом Средневековье достаточно условен. Можно найти
множество аргументов и примеров в пользу гипотетических теорий «новой
архаики» или «нового ренессанса» - как это делал русский философ В.В.
Бибихин[8]. Но во всяком случае, ясно, что если модель Нового Средневековья
возобладает в культуре, то место церкви и богословско- книжной традиции в
ней, по-видимому, займет телевидение.
Здесь важно отметить, что телевидение - это больше, чем просто система
трансляции знаков. Это еще и производство смыслов. Как мы знаем, общество -
это общение. А общение невозможно без общего языка - не в лингвистическом
смысле слова, а языка понятийного, языка то- посов, общих мест, общих
концептов, ценностей и системы координат, которые разделяются участниками
этого общества-общения.
Естественное пространство формирования и бытования общих смыслов
определяется словом «среда» - то есть «медиа». С функциональной точки
зрения, телевизионная практика очень напоминает практику церковную, и
поэтому мы говорим о несомненном сходстве между телевидением как средой
смыслообразования и древнерусской церковной литературой как пространством
разработки и трансляции массовых идей христианского Средневековья.

Список литературы
Бердяев Н.А. Смысл истории. Новое Средневековье. М., 2002.
Бибихин В.В. Новый Ренессанс. М., 1998.
Валлерстайн И. После либерализма. М., 2003
ГуревичА.Я. Категории средневековой культуры. -М., 1972.
Минаев С. Р.А.Б. М., 2009.
Мотрошилова Н.В. Цивилизация и варварство в эпоху глобальных кризисов. М.,
2009.
Неклесса А.И. Люди воздуха, или Кто строит мир? М., 2005.
Эко у. Средние века уже наступили. Иностранная литература. 1994. ? 4.

Сведения об авторе: Новиков-Ланской Андрей Анатольевич, зав. кафедрой
истории телевидения и телекритики Высшей школы телевидения (факультета) МГУ
им. М.В. Ломоносова. E-mail: lanskoy@mail.ru.
Ю.В. Пущаев

ИНТЕРНЕТ КАК ИНФОРМАЦИОННАЯ
И коммуникационная среда и сознание

В статье рассматриваются особенности коммуникации в Интернете в целом и, в
частности, в Живом Журнале (Livejournal.com). Отмечается, что особенности
коммуникативной Интернет-среды запрашивают соответствующее ему сознание.
Проводится параллель между «сетевым сознанием» и таким важным
постмодернистским образом, как ризома, введенным Ж. Делёзом и Ф. Гваттари.
Выделяется такая черта Интернет-коммуникации, как затягивающее рассеивание.
Также рассматривается роль русского сегмента Живого Журнала в современной
политике и его функционирование как своего рода квазиполитической площадки.
Утверждается, что в целом для общения в Живом Журнале характерна
виртуальность и своего
рода неподлинность. Ключевые слова: сознание, Интернет, Живой Журнал,
политическое действие, ризома, постмодернизм.

The article considers specific features of the communicative processes in
the Internet and, particularly, in blogs. The parallel between the "net
mind" and the essential postmodernist notion of "rhizome" is drawn. Also,
the Russian segment of www. livejournal.com is regarded as a quasi-
political medium. It is stated that blog communication can be characterised
as virtual and not genuine. Key words: mind, Internet, livejournal.com,
political action, rhizome, postmoden-
ism.

Интернет не просто новое средство общения, предоставляющее ранее невиданные
возможности. уместней тут будет термин не «средство», а скорее, «среда».
Средство подразумевает преимущественную инструмен- тальность и
утилитарность, то, что его как что-то конкретное всегда можно отставить в
сторону и использовать взамен какое-нибудь другое средство. Среда же
предполагает, что от неё просто так не избавишься, поскольку в значительной
степени она сама определяет того, кто в ней находится. Если средство
используют, то в среде живут. Среда, другими словами, - это некое
пространство жизни и деятельности. Поэтому среда настолько тесно связана с
тем, кто в ней находится, что характеристики последнего и его среды должны
браться как единое целое. тут нет речи о том, что первично - среда или
находящийся в ней субъект, что или кто оказывает друг на друга определяющее
влияние. Правильнее говорить о том, что Интернет в целом, и блоги в
частности, как информационная и коммуникационная среда предполагают
соответствующее им сознание, что они «берут в оборот» определенные потенции
сознания и усиливают их.
Особенностью Интернета как информационной среды является, во- первых, его
предельное информационное изобилие и, во-вторых, лег- кодоступность
содержащейся в нём информации. Однако считается, что одна из определяющих
черт Интернета - недостаточная дифференциро- ванность содержания, причём до
такой степени, что иногда применительно к нему используется метафора
«помойки» (имеющая не строго уничижительный смысл). Действительно, все, как
в помойном ведре, сваливается в неразличимую кучу и, слипшись, лежит
вместе, так в Сети вместе находятся, сопряжены (linked) совершенно разные
содержания. Как информационный источник Интернет и полезен необозримым
количеством самых разных сведений, и в то же время ненадёжен в силу их
неотсор- тированности и неподтвержденной достоверности. Информация в Сети
очень быстро добывается, причём в огромных количествах, но отсутствие
иерархии и весьма частая неопределённость авторства не позволяют относиться
к интернетовской информации с полным доверием.
В плане коммуникационной среды можно выделить такое свойство Интернета, как
то, что он дает возможность высказать практически всё и всякому. Это такая
коммуникационная среда, где сегодня свобода слова представлена в наибольшей
степени. С одной стороны, Интернет-среда удобна тем, что практически
каждый, затратив небольшие средства, может открыть свой сайт или вообще
бесплатно завести свой Интернет-дневник, называемый блогом. Но оборотной
стороной такой легкодоступности «взятия слова» является, в частности,
размывание и даже исчезновение иерархии экспертных оценок: пропадает,
условно говоря, центральная инстанция, в согласии с которой оцениваются
высказывания, суждения, художественные произведения и т.д. Поэтому Интернет
представляет собой, скажем, благоприятную среду для графоманских «писаний».
таким образом, Интернет - это в буквальном смысле слова Сеть, лишенная
какого-то организующего центра, контролирующего информационные потоки. В
этом смысле Интернет и Интернет-технологии соответствуют «сетевому
сознанию». Образ этого сознания описан в работе постмодернистских философов
Ж. Делеза и Ф. Гваттари «Ризома» (1976). В отечественной исследовательской
литературе уже существуют работы, в которых этот термин прикладывается к
описанию Интернета, поскольку «в самом широком смысле «ризома» может
служить образом постмодерного мира, в котором отсутствует централизация,
упорядоченность и симметрия... Данный термин был заимствован Жилем Делезом
и Феликсом Гваттари из ботаники, где он означал определенное строение
корневой системы, характеризующейся отсутствием центрального стержневого
корня и состоящей из множества хаотически переплетающихся, периодически
отмирающих и регенерирующих, непредсказуемых в своем развитии побегов».
Сходство между концептом «ризомы» и Интернетом В.А. Емелин усматривает,
например, в том, что первые принципы, лежащие в основе устройства ризомы,
это «связь и гетерогенность». Согласно им, каждая точка корневища может
быть соединена с любой другой - ризома не имеет исходного пункта развития,
она децентрирована и антииерархична по своей природе. Иными словами,
никакая ее точка не должна иметь преимущество перед другой, равно как не
может быть привилегированной связи между двумя отдельными точками - в
ризоме все точки должны быть связаны между собой, независимо от их роли и
положения»[9]. также и Интернет является принципиально открытой
неиерархической структурой, в которой нет контролирующего центра, но где
пользователи напрямую, развет- лённым «сетевым образом» связываются друг с
другом.
другой принцип концепта ризомы, который, по мысли В.А. Емелина, получил
свое выражение в Интернете, это принцип «неозначащего разрыва»: «Согласно
ему, корневище может быть разорвано в любом месте, но, несмотря на это, оно
возобновит свой рост либо в старом направлении, либо выберет новое... так,
во многом благодаря действию этого принципа, Интернет стал той
детерриториализированной зоной свободы, которой он является сегодня. Ввиду
разветвленной и многоканальной структуры глобальной сети стала практически
невозможным изоляция какой- либо ее части, доступ к которой по тем или иным
причинам власть сочтет нежелательным. Возможность альтернативных обходных
маршрутов делает подобные попытки бессмысленными. также с принципом
незначащего разрыва можно связать тот факт, что на сегодняшний момент,
Интернет является самым неуязвимым из средств массовой коммуникации».
Если посмотреть на то, как устроена обычная Интернет-страница, то можно
заметить, что одним из определяющих для её структуры и функционирования
является принцип гипертекста, то есть ссылок на другие Интернет-страницы,
которые можно делать до бесконечности. тем самым обеспечивается
необозримость объёмов информации и опять-таки отсутствие центрированности
этой информации, поскольку с одной Интернет- страницы можно перейти на
другую и так «скользить» без остановки от одного текста к другому. Это, в
отличие от всегда «физически» ограниченной книги, препятствует
сосредоточению сознания и, напротив, способствует его рассеиванию,
рассеянию. такое рассеивание имеет затягивающий характер, с чем связана
весьма часто возникающая у кого-либо так называемая Интернет-зависимость.
Этот феномен можно назвать затягивающим рассеянием.
Интернет имеет своим когнитивным идеалом не знание, а информацию, признаки
которой:
1) отсутствие подлинной серьёзности в вопросе об основаниях той или иной
информации как знания;
беспрестанная и мгновенная циркуляция мнений и сведений, что получило
отражение в метафоре «информационных потоков»;
связанная с этим бесконечность и неостановимость «информационных потоков»
означает, что в Интернет-среде нет места такой сущностной человеческой
коммуникативной потенции, как молчание. Поскольку Интернет-общение - это
коммуникация ради коммуникации, оно не подразумевает молчания как какой-то
значимой остановки, вехи или критерия в процессе общения. Можно виртуально
общаться, но нельзя виртуально молчать.
такое искажение общения связано с его виртуальностью, то есть с тем, что в
Интернет-общении не задействован сам человек - хотя бы в смысле его
телесного присутствия. Молчать можно лишь в присутствии кого-то, перед
лицом кого-нибудь, в то время как в Интернете общение возможно лишь
посредством обмена текстов и текстовых сообщений, но не непосредственно,
«очно-лично».
Бестелесность виртуальной сферы обуславливает и её летучесть и
ненадёжность. Но это в целом связано с компьютерными технологиями и их
виртуальной идеальностью. Скажем, широкое распространение персональных
компьютеров и действительно чрезвычайные удобства в работе с ними (по
сравнению, например, с пишущими машинками) оборотной своей стороной имеют
то, что от нынешнего времени останется несравнимо меньше архивов каких-либо
творческих лиц. Ведь компьютеры довольно быстро изнашиваются, и с ними
часто пропадает и их данные. Кроме того, файлы или их содержимое легко
стереть или убить, и в этом смысле их летучесть не обладает той надёжностью
как письменные следы на бумаге.
Виртуализацию общения можно увидеть на примере русского сегмента очень
популярного ныне Живого Журнала (ЖЖ).

* * *

В России самым популярным сервисом, представляющим возможность вести
Интернет-дневник, является Живой Журнал. Он обладает определенной
структурностью, которая делает его своеобразной площадкой, играющей, помимо
прочего, определённую роль в политической сфере. Ориентироваться в нём
позволяют, в частности, сообщества так называемых френдов. Кстати, слово
friend в ЖЖ более верно переводить на русский как «собеседник», а не
собственно «друг». то есть «друзья» в Живом Журнале - это не обязательно
единомышленники, но скорее собеседники, участники разговора, в том числе и
оппоненты[10]. Человек сам выбирает себе собеседника (френдит его), следит
за его высказываниями (постами) в своей френд-ленте. Он сам решает,
вступать ли ему в беседу или нет, кому на комментарии к уже своим постам
отвечать, а кому - нет. Поэтому ЖЖ может рассматриваться как источник
политических и социологических наблюдений. В частности, анализируя посты и
комментарии политически ангажированных пользователей ЖЖ и их дискуссии,
можно наблюдать то, что замалчивается в официальной политической
информации, или, витая в воздухе, не находит четкого выражения в обычном
политическом формате.
Живой Журнал - это в каком-то смысле торжество коммуникации как таковой,
общения ради общения. Она возможна в любое время из любого места Земли с
любым готовым к общению пользователем, был бы только выход в Интернет. Её
признак и условие (что в целом характерно для Интернета) - отсутствие
формальной иерархии. Каждый, в принципе, может говорить с кем угодно.
Именитый журналист, известный политик (бло- ги теперь имеют и некоторые
известные политики), никому не известный начинающий пользователь здесь в
принципе равны, уравнены таким форматом общения. ЖЖ в этом смысле как
кольт, «великий демократизатор» в коммуникационной сфере. Если слово - тоже
оружие, то им здесь вооружен любой
Можно даже сравнить ЖЖ с афинской агорой, где шумно и свободно обсуждались
любые политические и общественные происшествия[11]. действительно, про ЖЖ,
по аналогии с древнегреческим полисом, можно сказать, что это одна из самых
болтливых форм человеческого существования. уже сам способ ведения блога
свидетельствует о диалогичности как одной из определяющих его черт. Запись
в дневнике предполагает здесь взаимное комментирование. Автор дневника
пишет пост и ждёт откликов, комментариев к нему. Если откликов нет или их
очень мало, это, как правило, расценивается как неудача. «Комментатор» же,
в свою очередь, рассчитывает на внимание автора к своей записи и ответ на
неё. ЖЖ - это дневник, но который ведут столько же для себя, сколько для
других. По сути дела, ведение своего блога в ЖЖ - это прежде всего способ
завязать разговор, стремление к разговору с другими.
Правда, в Живом Журнале существует и практика публикации записей с
отключенной возможностью их комментирования. Или, скажем, - «подзамочных»
постов, которые может видеть только ограниченный круг лиц. то есть круг
собеседников в данном случае ограничивается. Но такие герметичные дневники
не характерны для политически ангажированных ЖЖ-пользователей, которые в
своих записях обращаются к неограниченному кругу лиц и рассчитывают на
всеобщий отклик. В этом выражается свойство политического, которая есть
сфера всеобщего интереса, не замкнутая на ограниченный круг лиц. Поэтому в
политическом сегменте ЖЖ такое помещение постов «под замок», если и
случается, то часто означает поражение говорившего. Он не выдержал проверки
публичностью, открытым спором и ушёл в знакомый и бесконфликтный для себя
мир единомышленников.
Однако сходство ЖЖ с античным форумом имеет свои пределы. Любая аналогия
хромает, и эта в том числе. Во-первых, форум в античности всё-таки был
главной, официальной площадью, на которой вершилась общественная жизнь
города, где по определённым правилам обсуждались самые значительные события
в жизни государства. В отличие от агоры, Живой Журнал - среда
неофициального, «теневого» или «сумрачного» (в смысле чего-то среднего
между публичным и частным, дневным светом и ночным мраком) общения. И
сравнение обладания блогом в Интернете с обладанием кольтом, с легализацией
огнестрельного оружия неслучайно. При легализации оружия ты им можешь
законно пользоваться по своему разумению. В пространстве ЖЖ каждый, в
принципе, может говорить что угодно и по адресу кого угодно. В каком-то
смысле Живой Журнал развращает. Поэтому в слабо контролируемой «живости»
Живого Журнала есть и свои значительные оборотные, минусовые стороны,
обусловленные самим его форматом. Они и заставляют относиться к нему с
настороженностью.
Дело в том, что формат ЖЖ провоцирует на излишнюю поспешность и резкость, и
поэтому в его пространстве довольно легко, например, поссориться или
встретиться с откровенным хамством. ЖЖ отличает возможность мгновенной
связи и реакции (отсюда склонность к чрезмерной поспешности в вынесении
мнения), и «бестелесность» участника разговора, его виртуальность, хотя
создаётся видимость общения лицом к лицу. Поэтому враждебность и антипатию
к оппоненту можно в принципе и не скрывать, если нет внутренних
ограничений, грубости можно и не стесняться. Гораздо легче (потому что это
безнаказанно) быть резким и грубым в виртуальном пространстве, чем сказать
непосредственно в лицо адресату какие-то крайние вещи.
Да и коммуникация в ЖЖ лишена важных свойств действительного общения. ты
словно говоришь не с самим человеком, а с его «голым» мнением. Хотя
виртуальная среда обедняет человека, поскольку он там не присутствует очно-
лично, подвох тут в том, что это обеднение присутствия в Интернете
скрадывается, выступает не так явно. Скажем, эпистолярный жанр предполагает
известный коммуникативный церемониал, который подчёркивает, что это не
личное общение лицом к лицу, что оно условно, на расстоянии и ведётся по
каким-то правилам. В ЖЖ же разговорный стиль общения, как в обычной жизни,
создаёт впечатление близости и обычности, но человек при этом превращается
в лишь строчки на мониторе, в то время как при личном общении что-то может
сказать интонация, что-то - выражение лица, и т. д.
Нельзя отказать в остроумии одному наблюдению Г. Павловского: «Роль блогов
в современной мне жизни субъективно напоминает роль собраний домкомов,
профкомов, низовых партсобраний и коммунальных обсуждений в 20-30-е годы в
СССР. та же знакомая мне по стенограммам съездов и рассказам Михаила
Зощенко атмосфера хамства, немотивированной травли и низости как нормы.
Эксперимент над человеком под прессингом лая анонимов и под кайфом личного
эго. Это острый опыт, для меня предпочтительный на расстоянии. Но, напомню,
что без собраний 20-30-х годов не было бы Зощенко, Платонова, Булгакова,
Ильфа»[12].
Эффект коммунальности при общении в ЖЖ возникает оттого, что в его
пространство может зайти каждый. Встреча незнакомых людей, к тому же не
вынужденных хоть как-то притираться друг к другу (им вместе не жить, в
отличие от коммуналки), убыстряет и облегчает переход к «низовым» формам
общения. Возможность вступления в разговор на античной агоре сама по себе
была привилегией. Она была доступна только свободным и полноправным
гражданам полиса, а потому одновременно накладывала и определённую
ответственность. В ЖЖ же каждому даётся слово, что зачастую и способствует
безответственности и очень быстрому переходу на немотивированный «лай».
Практика «подзамочных» постов или «забанивания», о чём говорилось выше, во
многом объясняется желанием оградить себя от агрессивных чужаков.
Что касается сферы политического, то другая важная черта ЖЖ - это тенденция
к виртуализации политики. Она тоже связана с отсутствием или
незадействованностью тела при иллюзии прямого общения (он-лайн). Обладание
собственным блогом и возможность свободно высказываться на политические
темы создают у автора дневника ощущение какого-то участия в политической
жизни, некоей к ней причастности. Но возможность свободно высказываться
может не иметь ничего общего с политикой как общим делом. Возможность
самовыражаться на политические темы в Интернете, и в ЖЖ в частности,
напоминает своей внутренней пустотой сегодняшние выхолощенные из
соображений комфорта и безопасности продукты, лишенные самого своего
главного свойства, своей «субстанции»: например, кофе без кофеина или пиво
без алкоголя.
Можно было бы, наверное, сказать, что в сегодняшних условиях некоторой
стесненности для политической деятельности в россии политическая жизнь
перетекает в ЖЖ. Недаром российский ЖЖ отличается от американского
прародителя большей политизированностью. Как утверждает один из самых
первых участников российского ЖЖ Антон Носик, «исторически сложилось, что
русскоязычная аудитория этого сервиса не похожа на участников социальных
сетей практически ни одной страны мира. Средний возраст американского
жежеиста - 18 лет, количество друзей - десять. Это девушка, которая делится
со своими друзьями историями из личной жизни, говоря простым языком, ведет
дневник... В русском сегменте ЖЖ среднестатистический автор несколько
старше, у него сотни друзей-читателей, он считает себя журналистом,
освещает серьезные вопросы, и деятельность сотен и тысяч таких авторов
вполне подпадает под действие закона о СМИ»[13].
Однако политизированность не значит реальное участие в политике. участие в
политике предполагает выход в общий мир, и оно сопряжено с действием. Слово
должно быть в политике действенным, оно в ней не просто средство
самовыражения. Скажем несколько парадоксально: в политике обязательно
оказывается задействовано и тело, хотя бы в смысле той порции риска,
которую можно получить по своему адресу за участие в политической
деятельности. Но какой риск может быть для пишущего в Живом Журнале на
политические темы? Как, например, отмечал в своем блоге известный журналист
М. Кононенко («Паркер»), ему уже много раз грозились за разной степени
вызывающие высказывания по политической теме «набить морду» и т.д., но, к
счастью для него, никто так и не реализовал свои угрозы. Это не случайно.
Попытка буквально перенести правила очного общения в виртуальную сферу
воспринимается в блогах как неуместная и порой комичная.
Виртуальность или суррогатность политики в Живом Журнале особенно ясно была
видна в предложении устраивать виртуальные пикеты в самом ЖЖ. тут даже
мерзнуть или долго стоять на ногах не придётся. Политическое пространство
как, в частности, место для митингов и демонстраций получает словно бы
подножку от ЖЖ, потому он уже сам по себе некий суррогат митинга,
политического действия.
В каком-то смысле опыт обозрения дискуссий в Живом Журнале приводит к
убеждению в определённой бесплодности такого важного, казалось бы, права
как свобода слова (если слова - это только слова). Облегчая общение и делая
его очень удобным, Интернет одновременно его девальвирует, «обеззначивает».
По опыту Интернет-дискуссий становится видно, что практически никого ни в
чём нельзя убедить. Можно высказать такое парадоксальное утверждение: в
Интернет-общении и ЖЖ-общении царит свобода слова, но не свобода мысли. тут
мало кто выходит из «кокона» своих мнений и убеждений, произнося по
большому счёту всё время одно и то же. Свобода мысли безотчётна в том
смысле, что она не держится судорожно за своё только потому, что это своё,
и предполагает возможность встать на точку зрения, которая ранее
представлялась ошибочной. действительная свобода подразумевает в том числе
и это. для Интернет- общения же в блогах и на форумах это почти совсем не
характерно.
Кроме того, для мышления нужно время и одиночество, чтобы действительно
сосредоточиться. Интернет-общение же, во-первых, настраивает на очень
быстрое реагирование и отклики, что не даёт достаточного времени на
обдумывание. Во-вторых, интенсифицированное до предела посредством Интернет-
коммуникаций общение также не способствует сосредоточению, а скорее лишь
рассеивает и развлекает.

Список литературы
Гиро П. частная и общественная жизнь греков. С-Пб., 1995.
Емелин В. А. Глобальная сеть и киберкультура. http://emeline.narod.ru/
cyberculture.htm .
Павловский Г. [онлайн-интервью] Эксперт online. http://www.expert.ru/
interview/2007/03/28/pavlovsky.
Скрипников С. Цена эксгибиционизма // Эксперт. 2006, ? 39. http://www.
expert.ru/printissues/expert/2006/39/prodazha_livejournal/print.

Сведения об авторе: Пущаев Юрий Владимирович - канд. филос. наук, доц.
кафедры общественных наук Высшей школы (факультета) телевидения МГу. E-
mail: Putschaev@mail.ru.
В. В. Решетникова

О ЖАНРЕ ТЕЛЕВИЗИОННОГО СПЕКТАКЛЯ

В статье рассматривается телевизионный спектакль как особый жанр советского
телевидения в более широком контексте телевизионных экранизаций. Советский
телеспектакль сопоставлен с аналогичным направлением американского
телевидения, приводятся практически единичные случаи
обращения современных телережиссеров к данному жанру. Ключевые слова:
телеспектакль, экранизация, литературная основа, советское телевидение,
литературно-драматическая редакция.

The article deals with the television performance as a peculiar genre of
Soviet television in the wider context of television adaptations. Soviet
television performance is compared to the corresponding trend in American
television, single instances of
modern directors' work with the genre are given. Key words: television
performance, adaptation, literary basis, Soviet television, department of
literary and dramatic programs.

Важный и весомый для советского телевидения жанр телевизионного спектакля
немыслим без литературной основы, ныне почти забыт, что, на наш взгляд,
заслуживает большого сожаления. Под «телевизионным» мы понимаем не любой
спектакль, демонстрируемый на домашнем экране. Речь идет о спектакле,
снятом в телевизионной студии, а не из зрительного зала театра. При этом он
может быть телевизионным повторением какой-либо удачной и известной
театральной постановки (например, спектакль театра «Современник»
«Двенадцатая ночь»), но особенно ценными в плане жанрового своеобразия
являются такие работы, которые сняты специально для телевидения и никогда
не ставились в театре.
Как справедливо заметил искусствовед и культуролог Кирилл Разлогов,
«телевизионный экран трансформирует сценическое пространство в экранное,
что влечёт за собой неминуемую избирательность плана и ракурса, смысловую и
эмоциональную значимость монтажных переходов, факультативное подключение
зала в качестве визуальных вставок или акустических эффектов... Сценическая
условность максимально сохраняется в случае трансляции из зала театра и
редуцируется в телевизионных вариантах театральных постановок. Специфика
подмостков отсутствует в тех телеэкранизациях, где трехчленная формула
«пьеса-спектакль-экран» заменяется двухчленной «пьеса-экран» [Разлогов,
1982: 94].
На советском телевидении такие спектакли ставили известные режиссеры -
а.Эфрос, П.Фоменко, В.Фокин, р.Виктюк и др. так что зритель, живущий далеко
от Москвы и Ленинграда, мог у себя дома получить продукт, задуманный и
исполненный специально для него именно в том виде, в котором он поставлен и
снят, а не обедненную, копию того, что видят зрители непосредственно в
залах театров. Известные театральные режиссеры имели возможность работы в
некоем переходном жанре, включающем в себя элементы и театра, и кино, что,
безусловно, расширяло и обогащало их творческий опыт, режиссерский багаж.
то же самое можно сказать о больших актерах того времени, которые были
заняты в подобных постановках и всегда воспринимали данную работу всерьез,
как еще одну возможность проявить себя в профессии.
Среди прекрасных работ литературно-драматической редакции Центрального
телевидения - «Будденброки» по роману т. Манна (1972, а. Орлов), «Всего
несколько слов в честь господина де Мольера» по пьесе М. булгакова (1973,
А. Эфрос), «детство. Отрочество. Юность» (1973, П. Фоменко, я. Гордин) по
прозе Л. толстого, «Ночь ошибок» (1974, М. Козаков) по пьесе О. Голдсмита
«Ночь ошибок, или унижение паче гордости», «Страницы журнала Печорина» по
повести М. Лермонтова «Княжна Мери» (1975, А. Эфрос), «Иван Федорович
Шпонька и его тетушка» по повести Н. Гоголя (1976, В. Фокин), «Игроки» по
его же пьесе (1978, р. Виктюк), «Между небом и землей» по повести В.
токаревой (1977, В. Фокин), «часы с кукушкой» по пьесе Л. Филатова (1978,
С. Евлахишвили), «дядюшкин сон» по повести Ф. достоевского (1981, А.
Орлов), «Повести белкина. Выстрел» по повести А. Пушкина (1981, П.
Фоменко).
Как правило, такие экранные произведения не требовали больших материальных
затрат на декорации и бутафорию. телевизионная студия вполне допускает
минимализм средств, оставляя большой простор зрительскому воображению,
домысливанию, что, в свою очередь, формирует умного зрителя, способного
воспринимать глубинный смысл того, о чем идет речь, не отвлекаясь на
созерцание внешних рельефных деталей. так, в спектакле «детство.
Отрочество. Юность» легкие светлые кисейные занавеси не просто обозначают
пространство помещения, в котором происходит действие, но и создают верное
ощущение того, что происходящее есть воспоминания героя, лучшие
воспоминания о самом дорогом времени, о людях и отношениях, ушедших
безвозвратно. Камера берет в поле своего зрения небольшое пространство,
целиком, в отличие от пространства сцены, входящего в телевизионный кадр,
как правило, небольшой своей частью.
Зритель телевизионной версии театрального спектакля должен делать поправку
на то, что на сцене все выглядит иначе, что предложенное его вниманию
произведение является произведением съемочной группы передачи. В
телевизионном же спектакле все выглядит именно так, как и должно быть: как
задумано, так и снято.
Из названных режиссеров только М. Козаков 30 лет спустя после работы над
«Ночью ошибок» вернулся на телевидение в качестве режиссера телеспектакля.
В 2004 г. он поставил телевизионный спектакль «Медная бабушка» по пьесе Л.
Зорина, сюжет которой охватывает один год из жизни А.С. Пушкина - 1834-й.
таким образом, нельзя утверждать, что современное телевидение полностью
отказалось от создания произведений в жанре телевизионного спектакля. Кроме
М. Козакова, режиссер И. Штернберг в начале 2000- х годов снял 24
телеспектакля в Нижегородской государственной телерадиокомпании и семь
работ этого жанра на канале «Культура». А именно: «Последняя любовь
тютчева», «Рождество», моноспектакли «Свидание» и «Великий инквизитор»,
«Юмористические рассказы Шишкова», чтецкую программу «Сон смешного
человека», в которых занял в главных ролях таких актеров, как Ю. Беляев, В.
Лановой, М. Ульянов, И. Кваша. К сожалению, спектакли нижегородского
телевидения не являются достоянием всех российских телезрителей, а снятые
им на канале «Культура» с момента своего первого появления в эфире
практически не повторяются более. Можно сказать, что в основном эти
экранные произведения проходят мимо массового зрителя.
Возможно, и названные режиссеры не являются единственными, кто снимал в
современной России телевизионные спектакли. Не исключено, что в
региональных телекомпаниях творческие коллективы работают в жанре
телеспектакля, однако информация об этом и, тем более, конечный продукт
(если он существует) не достигает широкой зрительской аудитории.
Постепенное умирание жанра телеспектакля фиксируется и в американской
телевизионной культуре, где он по сути зародился. так, например, размышляя
о кризисе американского театра в целом, имевшем место в середине 1950-х
годов, известный искусствовед Е. Сергеев приводит в своей книге слова
режиссера американского телевидения Д. Франкен- махера: «Мне кажется, что
никто не покинул телевидение по финансовым причинам. Единственное, что нам
было нужно, - это делать хорошие передачи. Но нам стали говорить: вы не
нужны, нужны кинокомедии. Поэтому все ушли, все, кто чего-нибудь стоил -
режиссеры, актеры, продюсеры. Пока театр существовал, нам было очень
приятно. Но все кончилось» [Сергеев, 1980].
Просвещенная российская аудитория, помнящая высокий образовательный уровень
советского телевидения, обычно сетует на современное засилье низкосортных
юмористических передач, реалити-шоу, организованных по принципу «выживает
подлейший», бесконечных танцев «со звездами», и, как правило, приписывает
низкий уровень нынешнего вещания негативному влиянию западного телевидения.
Из приведенной же выше цитаты явствует, что американское телевидение в свое
время прошло тот же путь регрессивной эволюции от интеллектуального,
развивающего воздействия на своего зрителя к чистой и подчас пустой
развлекательности.
Мы можем констатировать, что российское телевидение, так же как в свое
время и американское, существенно сократило жанровое поле телевизионных
экранизаций. телевизионный театр, передачи, основанные на мастерстве
чтецов, телеспектакли за редкими исключениями, почти исчезли с домашних
экранов. И ныне понятие «телевизионная экранизация» фактически обозначает
игровой фильм на основе литературного произведения, снятый специально для
телевизионного показа, демонстрация которого в кинотеатрах никогда не
предусматривалась.

Список литературы
Разлогов К.Э. Искусство экрана: проблемы выразительности. М., 1982.
Сергеев Е.А. Перевод с оригинала. телеэкранизации русской литературной
классики. М., 1980.

Сведения о авторе: Решетникова Валерия Вячеславовна - канд.
искусствоведения, преподаватель кафедры теории и истории телевидения Высшей
школы телевидения (факультета) МГу. e-mail: reinecke@yandex.ru
Е.С. Трусевич

неигровое кино на игровом телевидении

В статье осуществляется анализ того, каким образом складывается
распределение понятий «игровой», «художественный», «артхаусный»,
«документальный», «недокументальный» применительно к кино. Рассматривается
противопоставление кино- и теледокументалистики в контексте развития
телекоммуникационных технологий. Ключевые слова: игровое, художественное,
артхаусное, документальное, недокументальное кино; кинодокументалистика,
теледокументалистика.

The article analyses the differentiation between the concepts of feature,
non-feature, arthouse, documentary, non-documentary films. The opposition
between cinema documentary and TV documentary as genres in the development
of communicative
technologies is considered. Key words: feature, non-feature, arthouse,
documentary, non-documentary films, cinema documentary, TV documentary.

Сам термин «неигровой» по отношению к кино получил свое распространение
относительно недавно, сначала вытесняя понятие «документальный», а
впоследствии мирно уживаясь с ним.
Как ни парадоксально, но документальное (неигровое) кино стало искусством
сугубо элитарным и чисто фестивальным. Вообще же кинематограф в принципе
начинался с хроники (фильмы братьев Люмьер), и впоследствии многие видные
теоретики кино провозглашали неигровое начало главной природной склонностью
киноискусства (Андре базен, Андрей тарковский, Зигфрид Каракауэр).
Отчего же, спросим (несколько перефразируя Андрея тарковского),
«телевидение пошло по неправильному пути» (он говорил о кино)? И надо ли
«игровое начало», проникающее в теледокументалистику считать «неправильным
путем»? Следует признать: телевидение породило новый жанр, который можно
условно назвать документальный игровой фильм.
режиссеры-документалисты, ратующие за «неинсценированную реальность» (по
Зигфриду Кракауэру), за «жизнь врасплох» (по дзиге Вертову), чаще всего
очень осторожно относятся ко всякого рода игровому элементу в
документальном кино, поскольку этическая грань в сочетании «документальный,
но игровой» весьма расплывчата.
так, Сергей Мирошниченко (автор фильма «рожденные в СССр») довольно точно
обрисовал проблему: «В современном документальном кино я вижу два разных
подхода к людям. Первый: снимать так, как будто твои герои - куклы в руках
кукловода. Мне кажется, это легкий путь. Потому что у каждого человека есть
маска, которую он радостно нацепит перед камерой. Второй путь как раз и
состоит в том, чтобы попытаться сорвать с героя эту маску, проникнуть
внутрь.»[14]
телевидение пошло по первому пути. Схема телевизионных документальных
фильмов-портретов довольно проста и не подлежит критике: кульминация
приходится на первые секунды, затем состав событий развивается по
хронологии с постоянным флешбэком - моментальным возвращением к самому
острому эпизоду. В худшем случае это самое кульминационное событие из жизни
героя выдумано по законам игровой драматургии, в лучшем случае события
преувеличены до нужной степени драматизма. Основная подача информации (даже
при наличии живого героя) - через дикторский текст.
Игровое» начало в дикторских текстах - первичное условие на телевидении; в
данном контексте понятие «игровое» иногда противоречит понятию
«документальное». Слова «игра» и «документ» в этом случае могут сочетаться
только следующим образом: игра в документ. Любопытно, что в телевизионном
документальном фильме можно услышат фразу примерно такого содержания:
«Подумал, но никому не сказал». Авторы, играя по правилам игрового кино,
как бы симулируют документалистику.
Современное телевизионное документальное кино тяготеет именно к игровому
началу. Любопытно, что некогда происходили обратные процессы, и режиссеры,
снимающие игровое кино, тяготели к документальности. Мастера неореализма, к
примеру, даже пробовали снимать непрофессиональных актеров (хрестоматийный
пример, когда в фильме Витто- рио Де Сика «Похитители велосипедов» рабочего
играет рабочий) или же использовали для своих незамысловатых сюжетов
документальные факты («Рим, 11 часов»).
И все-таки споры об этике в документальном кино не затихают до сих пор. О
том, что можно, а что нельзя, и можно ли вообще говорить о том, что можно,
а что нельзя?
Андре Базен, великий кинокритик, отец «новой волны» во французском кино,
бросил документалистам следующее обвинение: «Показ реальной смерти является
непристойностью, не моральной, а метафизической. Дважды не умирают... С
помощью кино появилась возможность разоблачить и выставить на всеобщее
обозрение наше единственное неподвластное времени и неотчуждаемое
достояние. Мертвые без реквиема - чья смерть повторяется вновь и вновь -
вечное угрызение совести кино!»[15]. «На экране тореро умирает каждый день
после полудня.»[16], - пишет он.
Стоит ли клеймить документалистику за это маленькое варварство? Можно ли
предъявлять претензии документальному кино за «игру», и вместе с тем - за
излишнюю документальность?
Жестокость и смерть на экране - это вовсе не новейшее изобретение. В 1962
г. на экраны вышел фильм итальянского журналиста Гуалтье- ро якопетти
«Собачий мир» («Mondo cane»), породивший жанр «мондо», или «shockumеntary»,
то есть кино, в котором показ жестокости является основой, кино без
запретов - моральных и этических, а также эстетических. «Собачий мир» -
один из лучших фильмов в истории документального кино, один из редких
шедевров, принципы которого повторяются вновь и вновь. По мнению Г.
якопетти, мир цивилизованный - такой же дикий и безумный, как и так
называемый нецивилизованный. И автор доказывает это со скрупулезностью
математика. так Г. якопетти сумел «за- параллелить» миры.
Можно сказать, что современная теледокументалистика пошла по пути якопетти,
в натуралистическом изображении смерти и жестокости, когда тореодор умирает
каждый день после полудня. Можно сказать, что современная
теледокументалистика пошла по пути дзиги Вертова, показывая «жизнь
врасплох», подсматривая за теми, кто не успел спрятаться, и лихо используя
клиповый монтаж, который во времена Вертова считался скорее авторским
приемом, нежели ловким расчетом на зрительский «киноглаз».
Но можно этого и не говорить... Конфликт между теле- и
кинодокументалистикой, безусловно, существует, поскольку именно в
документальном кино элитарное начало (понятие «элитарное» в данном
контексте расценивается как малодоступное или предназначенное для
немассовой аудитории) проникает даже в фильмы, формально не «заклейменные»
арт-хаусными. документальное кино в этом смысле напоминает театр. даже
самый жанровый спектакль не может быть массовым, потому что театр уже
априори, вне зависимости от производимого продукта, является искусством
немассовым. Как, впрочем, и документалистика.
Именно поэтому проникновение игрового начала приведет к концу
документального кино... Сегодня на телевидении под документальным фильмом
подразумевается некий гибрид игрового и научно-популярного кино, зачастую с
элементами мокьюментари (псевдодокументалистики).
Однако нельзя игнорировать еще один важный момент: появление цифрового
кабельного телевидения. Любопытно, что примерно половина (!) кабельных
каналов специализируется на показе тематических документальных фильмов.
Есть большое количество телеканалов, посвященных природе, животным,
путешествиям, истории, кухне и т.д. Инсценировка и симуляция
документалистики минимальна; борьба за аудиторию менее острая, чем на
федеральных или дециметровых телеканалах. И здесь используются
специфические драматургические конструкции, которые характерны только для
телевидения.
Например, это фильмы, без формального присутствия человека. В кино подобных
примеров не очень много (например, фильм ««Койаанискат- си» режиссера
Годфри Реджио), и в какой-то степени этот прием можно считать чисто
телевизионным. В таких картинах природа предстает как единственная
субстанция, интересная и многообразная, а драматургия строится по законам
антропоморфизма. Сюжет, разыгрываемый в мире дикой природы, трактуется
зрителем как модель собственного поведения.
Документальные фильмы с ведущим - еще один чисто телевизионный прием.
Ведущий (рассказчик) является главным действующим лицом только формально,
по сути главным героем является тот, о ком идет рассказ.
Помимо этого, имеют место обширные реконструкции, в которых симуляция
документальности является осознанным приемом, а не «спасательным кругом». С
изобретением видеокамер и легкой доступной видеоаппаратуры стало возможно
использовать еще один драматургический прием, который можно условно назвать
моносъемкой (монофильмом). Например, в фильме «Соль» Майкла Энгуса и Мюррея
Фредерикса, последний является и соавтором, и героем. Большинство
материалов для фильма «Человек-гризли» (режиссер Вернер Херцог) были сняты
самим героем - тимоти тредвелле, который в течение 13 лет на несколько
месяцев приезжал в национальный парк Катмай (Аляска), наблюдать и
исследовать поведение медведей-гризли. За два года до создания фильма
тредвелл и его невеста погибли в результате нападения медведя. Режиссер
фильма, Вернер Херцог, отсмотрел около 100 часов видеозаписей, отснятых
тредвеллой. Именно этот материал, смонтированный и вышедший на экран уже
после смерти героя, стал основой для фильма В. Херцога (наряду с синхронами
- интервью друзей и близких тредвелла).
Любопытно, что приход телевидения был сам по себе менее травматичным для
кинематографистов, чем, скажем, приход звука. Хотя многие отзывались о
телевидении негативно, используя при этом его возможности. так, Федерико
Феллини говорил: «Что такое телевидение? В конце концов, я его даже не
включал, этот телевизор. Я смотрел на него всегда как на мебель. Иногда я
останавливался против него, что бы увидеть ряд выпуска новостей или с
любопытством смотрел на ужасных певцов, или на дикие викторины с вопросами.
Но в сущности, я никогда не задавался вопросом - как можно работать на
телевидение?..»[17].
Великий Феллини считал возможным работать для телевидения только в жанре
документалистики (что кажется весьма симптоматичным). И только после того,
как режиссер снял два телевизионных фильма («Блокнот режиссера» для
американской телекомпании Эн-би-си в 1969 г. и «Клоуны» в 1970 г.), он
попытался подвести какую-то теоретическую базу под свой практический опыт:
«Каждая картинка должна включаться в растянутый, нудный и повторяющийся
ритм в форме, допускаемой обычными развлекательными передачами. Это не
нервный кинематографический ритм, где образ скользит внутрь другого.»[18].
Впрочем, телевизионные фильмы Феллини, с эстетической точки зрения, все
равно элитарное кино (то есть рассчитанное на узкий круг зрителей, что само
по себе уже противоречит понятию «телевизионный»).
В целом же, в анализе кино- и теледокументалистики имеет место антиномия,
то есть противоречие: с одной стороны, документальное авторское кино -
абсолютно немассовый продукт; с другой стороны, документалистика, со всеми
своими пороками, - главный стержень телевидения.
Однако стоит все-таки отметить, что, возможно, именно Феллини и был один из
первых, кто сумел создать и довести до совершенства такой трудно
определимый жанр (или вид), как игровое документальное кино, а иногда и
псевдодокументальное (как его «Репетиция оркестра»).
В завершении хотелось бы процитировать слова Феллини, адресованные
телевидению в целом: «Возьмите, например, «Канциониссима» (популярнейший в
Италии конкурс на лучшую эстрадную песню. - Е.Т.). достаточно было бы
немного изменить освещение, чтобы сделать из нее хороший экспрессионистский
спектакль.»[19]

Список литературы
Алешичева Т. В документальном кино умирают дважды // Сеанс. 2007, ? 32.
Мирошниченко С.: детектор лжи // Сеанс. 2007, ? 31. 40 мнений о
телевидении. М., 1978

Сведения об авторе: Трусевич Елизавета Сергеевна, преподаватель истории
кино и сценарного мастерства по кафедре истории телевидения и телекритики
Высшей школы (факультета) МГу им. М.В. Ломоносова. E-mail: li-tr@yandex.ru.
Н.Ю. Замятина

конструирование образа территории: новые задачи географии

Географическая информация относительна, и может быть передана различными
способами, ни один из которых не нарушает истины. Способ подачи
географической информации оказывает большое влияние на формирование образа
территории. При этом важны выбор контекста характеристики географического
положения, масштаба карты, точки зрения на свойства территории. Карта -
важный символический и идеологический инструмент, используемый для
демонстрации власти над территорией. Ключевые слова: образ территории,
картография, географическое положение, контекст, гуманитарная география.

Geographic information is relative, and can be transmitted in different
ways, none of which is untrue. The way of transmitting geographic
information affects the formation of a territory's image. The choice of
context of geographic position, scale of map, view of a territory's
features are essential. Map is a symbolic and ideological
instrument used to demonstrate power over a territory. Key words:
territorial image, cartography, geografic position, context, humanitariam
geography.

География традиционно считается естественной наукой, оперирующей
однозначными фактами. Идеологическое влияние географии чаще всего
ограничивают рассуждениями вокруг размеров, стратегического положения и
ресурсов страны («Великая мы держава или нет ?», Большие пространства
России ПРОКЛЯтЬЕ или благо?»), а также изучением предпочтений электората
того или иного региона. А между тем все гораздо сложнее.
Многие географические высказывания несут в себе мощный символический посыл,
в первую очередь - за счет выбора определенного географического дискурса.
Подобно тому, как в политической теории дискурса почти любая новость
раскрывает и формирует определенный взгляд на проблему, (ведь всегда
приходится делать выбор; например, между: «повстанцы победоносно вступили в
селение N» и «боевики захватили селение N» - хотя речь идет об одном и том
же событии), почти любая географическая информация, проходящая в эфире,
также отсылает к определенной позиции, системе ценностей и т.д. Даже
прогноз погоды несет след такого выбора, например: сказать о погоде
непосредственно в Сочи ввиду туристической значимости данного пункта или
все же в Краснодаре, краевом центре, где больше численность населения?
для формирования образа страны исключительно важен набор ее частей,
актуализируемых в массовом сознании. Аналогично, частое упоминание
зарубежной страны, хоть в новостях спорта, хоть в криминальной хронике,
делает ее частью картины миры массового зрителя, а умолчание - как бы
несуществующей. Выбор территории для исследования, командировки, выбор
новостей и их территориальное распределение - вопросы идеологически важные.
Эдвард Вади Саид в своей широко известной книге «Ориентализм» [Саид, 2006]
указал на связь научных и даже художественных устремлений в обществе с
проводившейся в соответствующий период колониальной политикой. Аналогично,
интерес к тому или иному региону, к столице или глубинке, к той или иной
окраине, редко бывает случайным - и уж какими различными будут результаты.
Россия, «состоящая» из Колымы, Чукотки и Владивостока, Россия Сочи,
Рублевки и Петербурга, Россия Иванова, Череповца и Магнитогорска - это все
абсолютно разные россии.
Формирование образа территории, его восприятие в различных контекстах -
предмет гуманитарной географии; и ее молодой подотрасли - географии
когнитивной. Рассмотрим три важнейших аспекта формирования образа
территории: краткую характеристику определенной территории, ее
географического положения и отображение ее на карте.

форпост в центре окраины

Географическое положение - первое, что обычно сообщается о территории, будь
то в официальной справке, в телевизионном репортаже, а иной раз и в
политической речи. И сколькими разными способами оно может быть выражено,
не греша перед истиной геодезического положения на определенной широте-
долготе... Ведь по определению, географическое положение означает не только
указание на точку на глобусе, но и оценку: насколько удобно разместилась
эта точка, каково ей по сравнению с соседними точками и т.д. Столичный
политик, допустим, мог бы указать на стратегическое положение места визита:
«я рад посетить Сахалин, являющийся передним краем (рубежом, форпостом)
России на дальнем Востоке». Или все же не «военизированным» форпостом, а
более мирными, подразумевающими экономико-культурное проникновение,
воротами (допустим, в Азиатско-тихоокеанский регион)? А ведь это еще и та
«самая дальняя гавань Союза», откуда «я швыряю камешки с крутого бережка».
И она же, между прочим, расположена почти на широте Сочи - указание на Сочи
вызовет совсем другие аллюзии...
В российской культуре сложились свои традиции характеристики
географического положения, свои штампы (скажем, сейчас уже почти только как
заклинание используется и тезис о положении региона «на пересечении
транспортных путей с запада на восток и с востока на запад» - такого
пересечения нет разве что в туве и других действительно труднодоступных
местах). Характеристика географического положения подразумевает и
определенные дискурсы (в географии - когнитивно-географические контексты
[подробнее см.: Замятина, 2006]). Различные контексты связаны с «силовыми
линиями» политического поля страны и по-своему организуют его «плюсы» и
«минусы».
Нейтральный, «сухой» контекст, наиболее близкий к простой статистической
характеристике (мы называем его планиметрическим), нередко дополняется
оценкой расстояния до того или иного географического объекта либо положения
относительно него:
Республика Карелия имеет благоприятное экономико-географическое положение
(близость к центральным индустриально-высокоразвитым районам России и
Западной Европы, наличие развитой воднотранспортной системы), а также
значительные запасы природных ресурсов[20].
Близость к экономически развитым районам европейской части страны, прежде
всего к уралу, обеспеченность разнообразными природными ресурсами, высокий
промышленный потенциал, политическая стабильность - главные черты,
определяющие инвестиционную привлекательность региона[21].
такие случаи можно расценивать как переход из плоского, планиметрического
контекста описания в рельефный, где место в определенной точке пространства
автоматически означает положение на той или иной символической высоте -
вблизи или вдали от некой символической вершины. В роли «вершин» выступают
промышленно развитые районы страны, Москва, Петербург, зарубежные страны и
др. При этом отдельные города и страны наделяются собственным «весом» и
сознательно или неосознанно ранжируются в зависимости от него.
Образный рельеф России в целом можно охарактеризовать так: Россия
представляется своего рода западиной в окружении плато зарубежных стран..
Зарубежные страны выступают как более «почетный» потребитель продукции или
сосед, чем внутренние регионы страны - иной раз даже «без разбору» внутри
зарубежных стран. В некоторых случаях выделяются наиболее значимые
зарубежные «вершины» (страны Западной Европы, промышленно развитые страны,
в частности, Германия, Нидерланды, Канада и др.). тем не менее, практически
любая зарубежная страна оказывается поднятой на достойную высоту:
Выгодное экономико-географическое положение (ЭГП) Приморского края
определяется тем, что территория края имеет непосредственное соседство - на
севере с промышленно развитым Хабаровским краем, на западе на протяжении
почти 1000 км с активно развивающимися СевероВосточными районами Китая, на
юге с развивающейся северной провинцией КНДР[22].
Через Алтайский край проходит автомагистраль, которая соединяет Россию с
Монголией, и через Казахстан с Китаем, обеспечивая прямой доступ к этим
новым и развивающимся рынкам[23].
Китай, конечно, является динамично развивающимся рынком, но гордиться
близостью к северной части Северной Кореи, к Монголии...
Еще один когнитивно-географический контекст связан с символической ролью
Москвы. А как иначе оценить негласное правило указывать в официальных
справках о регионе расстояние от областного центра до Москвы, если не
следование традиции определять символическое положение региона в негласной
«табели о рангах»? Экономическая логика требовала бы ориентации региона
относительно всех важных экономических центров, хотя бы так:
Расстояние от Горно-Алтайска до Москвы - 3641 км, от Горно-Алтайска до
Барнаула - 250 км, от Горно-Алтайска до ближайшей железнодорожной станции
(г. Бийск) - 100 км[24].
Указание расстояния только до Москвы находится в большинстве случаев за
пределами экономико-географической логики. такая характеристика оправдана
только для областей, соседних с Московской: Москва представляет для них
важнейший и практически единственный «полюс» притяжения.
Но когда расстояние до Москвы составляет несколько тысяч километров, отказ
от соотнесений с какими-либо другими городами страны является признаком не
экономико-географического контекста характеристики, а скорее политического
(и символического) :
Шесть часов разделяют Якутск и Москву. Два года понадобилось воеводам
П.П.Головину и М.Б.Глебову, чтобы преодолеть расстояние в 7943,5 версты в
июне 1640 г. Современный лайнер ИЛ-62 за 6 часов доставляет пассажиров из
Якутска в столицу России[25].
Расстояние от Ханты-Мансийска до Москвы - 2040 км. Территория - 534,8
тыс.кв.км. Постановлением Совета Министров СССР от 10 ноября 1967 г.
территория Ханты-Мансийский автономного округа приравнена к районам
Крайнего Севера[26] .
Всех их, пришедших со своих монотонных русских равнин в эту страшно далекую
от Москвы азиатскую дичь, поразила открывшаяся картина горной вековой
тайги, сверкающих по горизонту вершин. Перед ними лежала Шория1.
Впрочем, есть и обратные примеры, когда путем указания расстояний до
различных объектов подчеркивается наличие у территории иных, кроме Москвы и
даже России, полюсов тяготения (как экономических, так, возможно, и
политических):
Ближайший областной центр России - Псков - отстоит от Калининграда на 800
км, до Москвы - 1289 км. А вот до многих европейских столиц расстояния
сравнительно небольшие: 350 км до Вильнюса (Литва); 390 км до Риги
(Латвия); 400 км до Варшавы (Польша); 550 км до Минска (Беларусь); 600 км
до Берлина (Германия); 650 км до Стокгольма (Швеция); 680 км до Копенгагена
(Дания); 850 км до Осло (Норвегия)[27].
Расстояние по железной дороге от г. улан-удэ до г. Москвы - 5519 км, а до
Тихого океана - 3500 км[28].
Символический оттенок имеют также характеристики, указывающие на положение
субъекта РФ в центре (в сердце) России или, в крайнем случае, какой-то ее
части. Примечательно, что в основе таких характеристик нередко лежит весьма
произвольная трактовка середины как геометрического понятия:
Находясь в самом центре материка, область граничит с Красноярским краем,
республиками Тува, Якутия, Бурятия, Читинской областью[29].
Красноярский край занимает центр Азиатской части России ... [30]
Мы живем в благословенном крае, в центре России, на берегу величайшей реки
Европы[31].
Ханты-Мансийский автономный округ расположен в серединной части России. Он
занимает центральную часть Западно-Сибирской равнины[32].
Ямало-Ненецкий автономный округ - это целая страна в центре Крайнего Севера
России[33].

наш край

Характеристика собственно территории также подвержена вариациям в
зависимости от точек зрения. Пожалуй, самый забавный сюжет здесь -
разнообразие России. Изучение многочисленных опытов описания нашей страны
показывает многовековое соперничество двух взглядов. Первый взгляд - «с
южных гор до северных морей» - представляет разнообразную и богатую страну,
мощную империю, населенную множеством несхожих народов «от Перми до
тавриды, от финских хладных скал до пламенной Колхиды» ( А.С.Пушкин).
другой взгляд обычно видит бескрайнюю унылую равнину, с редко встречающимся
забитым населением, отсутствием регионального своеобразия, да и вообще
жизни. В среде географов последнюю точку зрения уже чуть не общепринято
иллюстрировать цитатой из А. Битова, видевшего из окна поезда, идущего по
Сибири, все одну и ту же картину: болото, корова - по колено в болоте -
жует, плоско двигая челюстями... На следующий день: болото, корова, жует...
«Это не простор - кошмар!»
Обе точки зрения - достаточно давние. Обратимся, например, к Николаю
Карамзину:
«Не удивительно ли, как земли, разделенные вечными преградами Естества,
неизмеримыми пустынями и лесами непроходимыми, хладными и жаркими
климатами; как Астрахань и Лапландия, Сибирь и Бессарабия, могли составить
одну Державу с Москвою? ...надобно только мыслить, чтобы с любопытством
читать предания народа, который смелостью и мужеством снискал господство
над седьмою частию мира, открыл страны... и просветил их Божественною
Верою, без насилия, без злодейств, но единственно примером лучшего»[34] .
И прямо противоположной оказывается точка зрения другого классика
российской истории, Сергея Соловьева:
«Перед нами обширная равнина: на огромном расстоянии от Белого моря до
Черного и от Балтийского до Каспийского путешественник не встретит никаких
сколько-нибудь значительных возвышений, не заметит резких переходов.
Однообразие природных форм ослабляет областные привязанности, ведет
народонаселение к однообразным занятиям ... одинаковые потребности
указывают одинаковые средства к их удовлетворению - и равнина, как бы ни
была обширна, как бы ни было вначале разноплеменно ее население, рано или
поздно станет областью одного государства...»[35].
Сторонники обеих позиций по-своему правы. Различие двух взглядов - в том,
откуда и как смотреть на Россию. Сторонники разнообразия - как правило,
люди, познававшие страну преимущественно изнутри (такую Россию пел,
например, А.С. Пушкин, никогда не бывавший за границей). Не случайно эта
точка зрения преобладала в периоды государственного могущества страны.
тогда Россия осознавала себя великой державой, нередко чураясь при этом
изучения зарубежного опыта. Это конец XVIII-начало XIX вв., советские годы.
По-хозяйски осматривая свою территорию, граждане замечали столь непохожие
друг на друга тундру и пустыни, степи и горы, населенные «диковинными»
народностями. Их в России насчитывается примерно полторы сотни; они
относятся к двум десяткам языковых групп, исповедуют самые разные религии:
христианство, мусульманство, буддизм, иудаизм, шаманизм и т.д.
Сторонники однообразия России рассматривают ее как бы глазами европейцев.
По сравнению с Западной Европой огромная территория России выглядит
тягостно монотонной. Более 80% всего населения страны составляют русские, а
некоторые из небольших народностей в значительной мере обрусели. Основная
часть населения сконцентрирована в средней полосе с относительно схожими
природными условиями (несколько месяцев земля покрыта снегом, лето теплое,
с неустойчивой погодой) и по большей части одинаковым пейзажем:
перемежающиеся березовые, осиновые, сосновые перелески, поля и приречные
луга. Между тем, например, в значительно меньшей по площади Германии,
сформировалось несколько этнических групп немцев (баварцы, саксонцы, саарцы
и т.д.), которые заметно различаются между собой по культуре. Иной раз они
даже с трудом понимают диалекты друг друга. территория Германии в равной
мере включает непохожие горные и равнинные районы. такова ситуация и почти
в каждой европейской стране.
Выбор точки зрения важен не только для создания образа страны, но и
отдельных ее регионов. Проведенное нами [Замятина, 2006 и др.] обширное
исследование официальных сайтов субъектов РФ позволяется выделить одну из
типичнейших стратегий характеристики региона; мы называем ее
почвеннической.
Это древняя стратегия характерна для традиционных культур. Содержание ее по
сути сводится к фиксации самого факта существования данного места.
Утверждается также, что оно одно является «хорошим», «правильным», а с
культурологической точки зрения - даже единственно существующим, реальным
местом. Комплекс представлений о своем месте обычно включает легенду о
происхождении (основании) места; обычно ее героем является некий конкретный
основатель места. Нередко вместо легенды об основании или наряду с ней
существует легенда о происхождении места (в ней также есть главный герой,
обычно - знаковая фигура народной мифологии; можно привести десятки
примеров легенд, начинающихся так: «Ехал как-то царь Петр по нашей земле.».
При этом содержательные характеристики собственно места обычно разработаны
слабо: по сути весь образ места за пределами «основания» сводится к набору
стандартных характеристик. так, например, проведенное нами исследование
характеристик субъектов федерации, размещенных на их официальных сайтах, в
значительном числе случаев сводится к формуле: «у нас душевные, работящие,
гостеприимные люди, красивая природа и благодатная, щедрая земля, богатая
на грибы, ягоды, плоды и таланты».
Другой полюс - детально разработанная мифология города, каковой могут
«похвастаться» города с развитой, длительно существующей городской
культурой - допустим, Рим, Париж и др. В России лучше всего разработан
образ Санкт-Петербурга.
Образ места первого типа обычно характерен для относительно замкнутых, в
значительной мере традиционных сообществ - это «автохтонные образы».
Напротив, детально разработанные образы городов нередко бывают результатом
интенсивно переживаемого «вживания» в чуждую культуру, в значительной мере
это плод культурного труда мигрантов, как было показано В. топоровым на
примере формирования образа Санкт-Петербурга в русской классической
литературе [топоров, 1995].
Между этими двумя полюсами находится абсолютное большинство современных
городов. В силу объективных процессов урбанизации, миграций «село-город» и
«город - город», в силу увеличения информационных контактов в той или иной
степени разрушается автохтонный образ благодатной земли. В столкновении с
сотнями других территориальных образов просто благодатное, красивое, с
щедрой природой и добрыми людьми место буквально теряет свою уникальность,
а вместе с ней - отчасти и идентичность. Между тем развитие полноценного
образа требует времени, а главное - интенсивной культурной жизни, для
которой у местного сообщества нередко просто нет адекватных человеческих
ресурсов. Возникает ситуация смысловой трансформации.
В процессе модернизации, глобализации, столкновения разных культур в
картине мира определенного сообщества могут возникать несоответствия и
«провалы». Они чреваты серьезными стрессами, поскольку целостность и
ясность системы смыслов окружающего мира - важнейшее и неотъемлемое условие
нормального развития человеческого общества. Как правило, смысловой
(мировоззренческий) стресс снимается путем достройки картины мира за счет
новых стереотипов, новой идеологии [Гирц, 2004].
Аналогично, смысловой «ремонт», достройка образа города в меняющемся поле
смыслов окружающего мира - важнейший элемент обеспечения «ясности» города
как среды, важнейшей характеристики городского «интерфейса».
В переломные эпохи «пробелы» в картине мира целых сообществ обычно
заполняются идеологией, наскоро, в форме штампов и стереотипов, но
закрывающих смысловые «дыры» окружающего мира.
Аналогично, в переходные для города моменты возникает потребность в
целенаправленном формировании имиджа города (по сути - в особой городской
идеологии). Ситуации, в которых имидж города становится актуальным, связаны
с достаточно быстрым вхождением города в новое информационное поле:
Город располагается на территории нового освоения, и основная часть
населения - приезжие.
Быстрая урбанизация, связанная с притоком в город большого числа мигрантов.
Быстрое усиление информационной открытости города в сочетании с увеличением
миграционной подвижности местных жителей (грубо говоря: появились
возможности для эмиграции): происходит смещение в восприятии города от
«малой родины» к «одного из возможных мест жительства».
4. Город выходит на рынок капитала, услуг и рабочей силы как реальный и
потенциальный объект для инвестиций и миграций.
В первых трех случаях необходимо создать «внутренний имидж» города для
обеспечения более полноценной городской среды. Последний случай -
классический для западного маркетинга и брендинга. Заметим, что едва ли не
во всех городах современной России в последние десятилетия наблюдается
сразу несколько из вышеназванных признаков необходимости разработки имиджа
города, и местными силами обойтись можно далеко не всегда.

у карты родины

Карта - альфа и омега географии, как говорил один из основателей
отечественной экономгеографии Н.Н. Баранский. Но роль карты выходит далеко
за пределы собственно географии: не даром многие вожди и, как принято
выражаться, харизматические лидеры, не раз публично выступали у карты
Родины. Ленин был запечатлен у карты не раз, с картой его связывает легенда
о презентации планов ГОЭЛРО: якобы во всей голодной Москве пришлось
выключить электричество, чтобы на карте Родины во время речи Ильича
зажглись лампочки на местах будущих электростанций. Если это так, то это
был, безусловно, сильный PR-ход.



Контуры стран изображаются на флагах и гербах, в произведениях искусства в
знак символической значимости вновь обретенной или вожделенной территории
(так, флаг Кипра как бы заклинает о единстве острова). Вальтер Беньямин был
поражен обилием карт РСФСР, продававшихся в столице молодого советского
государства буквально на каждом шагу. долгий проход камеры по карте страны
служит прологом к кинофильму «Начальник Чукотки».
Мы можем признать карту мощнейшим символическим инструментом. Обращаясь к
карте, политик делает мощное послание аудитории: манипуляции с картой
символически замещают, моделируют его власть над реальным пространством.
Прочертив линию на карте, политик символически овладевает реальной страной.
В этой связи очень показательным жестом был выход к карте президента В.В.
Путина в апреле 2006 г., по мелкомасштабной карте показавшего, как надо
провести газопровод в обход Байкала. Примерно этого и ожидает от правителя
мифологизированное сознание народа, сочинившего легенду о единственном
изгибе прямой железнодорожной магистрали «Москва-Петербург» в том якобы
месте, где карандаш императора Николая, чертившего на карте по линейке,
споткнулся о его же торчавший монарший палец. Как правитель провел, так и
будет! (На всякий случай, отметим, что на самом деле изгиб Николаевской
железной дороги был связан с особенностями местного рельефа. Но уж очень
живуча эта легенда!)
Между тем сам подбор карты играет огромное значение в формировании образа
территории. ту же Лкутию, скажем, можно показать на крупномасштабной карте:
огромное полупустое пространство, с редкими поселками, жмущимися к могучим
рекам. а можно просто закрасить контур этой исполинской республики на фоне
контура всей россии или даже на глобусе - и впечатление будет совсем иное:
не так, как от одной шестой части суши, конечно, но посыл «широка Лкутия
родная» будет передан.
Или, допустим, Новгородскую область - можно отобразить просто как рядовой
регион, с маленькой «кляксой» озера, можно - зажатой между Москвой и
Петербургом, насаженной на «вертел» Октябрьской железной дороги (если
изобразить транспортные магистрали чуть поярче), а можно буквально
«поставить в один ряд» со странами Западной Европы.


Банальные топографические нормы, изучаемые на первом курсе геофака, - выбор
масштаба, проекции, генерализация, тематическая нагрузка - оказываются
отличным инструментом формирования имиджа территории.
Грамотная характеристика положения, особенностей территории, выбор способов
ее отображения на карте для заставки, обложки, презентации - труд не
столько пиарщиков, сколько географов, имеющий, тем не менее, важные
«рейтинговые» последствия. География имеет мощные ресурсы для формирования
имиджа регионов, городов и России в целом - причем без искажений и
передергиваний, а только за счет грамотного использования географического
знания.

Список литературы
Гирц К. Интерпретация культур. М., 2004.
Замятина Н.Ю. Стратегии создания образов субъектов Российской Федерации и
региональная идеология («почвеннический» контекст) // Общественные науки и
современность. 2006. ? 6..
Карамзин Н.М. История государства Российского. В 12 т.т. 1. М., 1989.
Саид Э. Ориентализм. Западные концепции Востока. М.,2006.
Соловьев С.М. Чтения и рассказы по истории России. М.,1989.
Топоров В.Н. Петербург и «Петербургский текст русской литературы» (Введение
в тему) // Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтиче-
ского: Избранное. М., 1995.

Сведения об авторе: Замятина Надежда Юрьевна - канд. геогр. наук, доцент
кафедры общественных наук Высшей школы (факультета) телевидения МГУ. E-
mail: nadezam@mail.ru.
Т.В Маркелова, М.К. Дементьева

актуализация слова «мент» в современном российском политическом дискурсе:
оценочный аспект

В статье выявлена оценочная природа политического дискурса, воздействующего
на читателя с целью изменить его ценностную «картину мира».
Проанализировано, каким образом прецедентная ситуация может актуализировать
пейоративную лексему. Ключевые слова: политический дискурс, оценочность,
пейоративная
лексема.

The acticle is devoted to evaluative nature of political discourse. The
object field of investigation is the way the precedent situation can
foreground a pejorative unit.
Key words: political discourse, evaluation, pejorative unit.

Современная наука о языке, в том числе о языке СМИ, развивается на основе
междисциплинарных исследований. Анализ политического дискурса возник на
стыке лингвистики с политологией и имеет своим предметом отношения между
мышлением, языком, коммуникацией и их отражением в сознании субъектов
политики и их действиях. Специфика политики определяется ее речевым
характером: многие политические действия по своей природе являются речевыми
действиями. Воздействующий на читателя потенциал политики обусловлен ее
интенциональным характером - борьбой за власть.
текст рассматривается во взаимосвязи с политической ситуацией, контекстом,
другими текстами, участвующими в данный момент в дискурсе. В анализе текста
учитываются целевые установки, взгляды, личность субъекта (в том числе
языковая), его роль в политической жизни.
Политический дискурс есть совокупность «политических дискурсий (социально
дифференцированных речевых практик) социума: дискурсии власти,
контрдискурсии, публичной риторики, закрепляющих сложившуюся систему
общественных отношений либо дестабилизирующих ее» [Методология исследований
политического дискурса, 1998: 12].
Оценка как выражение одобрения //неодобрения в процессе коммуникации
характерна для социального взаимодействия вообще, но в политической
коммуникации она играет особую, структурообразующую роль. Без оценки
невозможна экспансия политических взглядов. Оценочность в политическом
дискурсе служит зеркалом, в котором можно увидеть взаимоотношения между
властью и обществом и шире - между действительностью и человеком. В основе
политического дискурса в основном лежат утилитарные и морально-этические
ценности: полезно - бесполезно, правильно - неправильно, истинно - ложно и
т.д.
динамика оценок в политическом дискурсе отражается в употреблении
значительного числа неологизмов; существенная часть их - лексика с
отрицательным оценочным значением (пейоративная). Связанные с ней эмоции
политика - презрение, уничижение, пренебрежение и т.п. - отражают ,
несомненно, языковую картину автора текста. Л.Ю. Касьянова выделяет два
типа неологизмов - эмоционально-оценочные и идеологически-оценочные:
например, стенодрама ( о падении Берлинской стены); распил (незаконное
присвоение денег); тельцекратия; телеоракул и т.п., - подчеркивая
преобладание последних [Касьянова, 2008: 49]. Это связано с
экстралингвистическими факторами: в условиях социально-политических
преобразований в оценках наблюдается асимметрия, направленная в сторону
«пессимизма» [wierzbicka, 1979: 357]. Кроме того, «пейоративная лексика,
имеющая место обычно в ситуациях публичного дискурса, является не чем иным,
как публичным преодолением этого страха» [Мирошниченко, 1995: 95].
Политический дискурс реализуется в первую очередь в текстах СМИ как в
посредниках между индивидуально-коллективным субъектом речи (автором) и
массовым читателем; эти тексты-посредники отражают самые актуальные,
сложные, спорные общественно-политические вопросы. язык «качественной»
прессы - один из наиболее ярких показателей состояния общества и
государства. Особенностью СМИ является дистантное взаимодействие с массовым
читателем. Коммуникация в СМИ, с одной стороны, обусловлена социокультурной
ситуацией, а с другой стороны, способна на нее воздействовать.
Проникновение отрицательной оценочной лексики в язык «качественной» прессы
- тенденция, причина которой не сводится к изменению редакционных
требований к материалам. Это явление отражает усиление негативного
ценностного отношения к объектам высказывания в современной общественной
ситуации, частую смену оценок от позитивного полюса к негативному. Если
тексты, в которых встречаются пейоративные единицы, посвящены социально
значимым событиям, их следует относить к политическому дискурсу.
Проанализируем дискурс трагических событий 27 апреля 2009 г. и
актуализированную в связи с ними жаргонную единицу с негативным значением
мент. На сайте Гувд Москвы[36] официального пресс-релиза об этих событиях
найти не удалось.
К основным оценивающим субъектам (тем, кто выражает свое отношение к
ситуации; критикам; обличителям и т.д.) относятся представители МВд, сам
денис Евсюков, журналисты. Оцениваемая ситуация - расстрел людей в
супермаркете; объект оценки - майор д. Евсюков; основания оценки - причины
происшедшего, комментарии представителей МВд, настоящее состояние МВд и
законодательства как мотивы взглядов и идеологических установок оценивающих
субъектов. Анализ языка текстов СМИ дает особенную полифонию оценок,
отражающую оценочную шкалу (очень плохо - довольно плохо - плохо -
нормально - хорошо - довольно хорошо - очень хорошо) в ее градации.
Соответствующие элементам шкалы параметры коммуникации и эмоции также
многообразны. Оправдание, осуждение, презрение, уничижение, оскорбление,
упрек и другие разновидности коммуникативных оценок в их тонком
переплетении реализуются с помощью специальных лексических, синтаксических,
интонационных средств в контекстуальном окружении.
Проследим, как менялась оценка, которая давалась основному объекту.
Изначально сотрудники милиции положительно оценивали своего коллегу д.
Евсюкова: «Очень перспективный («перспективный: такой, который имеет
перспективы, может успешно развиваться в будущем» [Ожегов, 2007: 360]) был
милиционер, у него могла бы сложиться отличная (слово категории оценки)
карьера («карьера: положение в обществе, достигнутое деятельностью в какой-
нибудь области» [Ожегов, 2007: 189])», - сказал «ГазетеЯш один из
сотрудников ОВД, пожелавший сохранить анонимность»'. Затем круг опрошенных
коллег расширился, появились диаметрально противоположные оценки. так,
старший оперуполномоченный Андрей Романов говорит о д. Евсюкове: «как
оперативник он был совершенно нулевой («ноль: перен. о ничтожном,
незначительном человеке» [Ожегов, 2007: 292]). Зато стукачом (разг.
доносчик) оказался отменным («отменный: очень хороший» [Ожегов, 2007:
332])»[37].
Рассмотрим параллельно отношение оценивающих субъектов к причинам событий.
Сотрудники милиции называют в ряду таковых расстройство психики д.
Евсюкова, ставшее следствием личных проблем: «Как выяснилось в ходе беседы
с ним, причиной его поступка стало сильное психическое расстройство. Судя
по всему, это следствие каких-то личных неурядиц. Евсюкову назначена
психологическая экспертиза. Он сейчас ужасно выглядит и ужасно себя
чувствует. У него жутко подавленное состояние», - сказал сотрудник пресс-
службы»[38]. В этом комментарии не соблюдено требование уместности
высказывания: основанием оценки, которую дают сотрудники милиции, является
«корпоративная этика» - стремление защитить своего коллегу, вызвав у
общества сострадание к нему, состав преступления при этом «забывается».
Сотрудники милиции уточняют содержание объекта, обращаясь к теории З.
Фрейда: «По его словам, ничто в Евсюкове не говорило о том, что у него
имеется психическое расстройство. «Хотя, кто же может знать, что у него
творилось в голове. Вполне возможно, что это какие-то его детские
переживания вырвались наружу», - сказал собеседник «ГазетыЛшК
Иную причину событий выдвигает следствие по делу д. евсюкова: «По версии
следствия, пьяный майор расстрелял девять человек из хулиганских
побуждений. Иного объяснения его поступку пока найти не удалось»[39].
Обратимся к определению термина «хулиганство». «Хулиганство: поведение,
обнаруживающее явное неуважение к обществу, к достоинству человека, крайнее
бесчинство» [Ожегов, 2007: 609]).Согласно статье 213 уК рФ ,«хулиганство
<...> грубое нарушение общественного порядка, выражающее явное неуважение к
обществу, сопровождающееся применением насилия к гражданам либо угрозой его
применения, а равно уничтожением или повреждением чужого имущества». то
есть, согласно следствию (по данным от 6 мая 2009 г.), стрельба в людей -
это антиобщественное, насильственное поведение.
Причины событий пытаются выявить в своих расследованиях журналисты: «И что
«спустило курок» в тот вечер в нем самом: пьянство, ссора с женой,
неурядицы на работе, кризис?»[40], обозначая негативными лексемами
(прагмемами) объективную ситуацию в собственном субъективном восприятии, в
авторской модальности. Последовательно обращаясь к возможным следствиям
преступления, журналист «Известий» останавливается на таком варианте:
«Евсюков в одночасье лишился своих покровителей [с увольнением начальника
увд Южного округа и его заместителя]. Практически рухнула (рухнуть: перен.
исчезнуть) система, в которой он припеваючи жил (жить припеваючи: жить
весело и хорошо). Без покровителей ему конец. С такими профессиональными
способностями (ирон. оценка) прямая дорога ему - обратно в оперы
(профессионализм)...»[41]. В подтверждение своей версии «Известия» сообщают
о реакции д. евсюкова на события: «Когда через три часа после происшествия
к Евсюкову в камеру вошел следователь и спросил: «Чего же ты натворил?» -
Евсюков спокойно ответил: «А я нисколько не раскаиваюсь. Вслед за мной
паровозиком пойдут мои начальники - Барышниковы и Агеевы»[42].
Журналисты выделяют позицию, которую заняли коллеги д. Евсюко- ва, как
отдельный объект оценки: «В конце прошлой недели хоронили убитых Евсюковым
людей. По сообщениям газет, ни одного представителя власти на похоронах не
было. Как никто перед близкими жертв майора не извинился: ни от московских
властей, ни от Министерства внутренних дел - так никто не пришел и отдать
последний долг погибшим. Ну, естественно: это же вам не ленточки перерезать
на открытии какого- нибудь развлекательного центра - тут можно что-нибудь
неприятное увидеть или услышать, расстроить какой-нибудь особый
начальнический нерв»\ дана отрицательная оценка нарушению моральных норм:
выступая в прессе после трагедии, официальные лица обязаны были принести
соболезнования родственникам погибших. Вместо этого они в своих
выступлениях акцентировали внимание на психическом расстройстве стрелявшего
и его подавленном состоянии.
также журналисты подчеркивают абсурдность положительной оценки, которую
дают д. Евсюкову сотрудники милиции: «Комментируя массовый расстрел в
супермаркете, он [начальник ГУВд Москвы Владимир Пронин] почему-то не
осудил («осудить: выразить неодобрение кому-чему-ни- будь, признать дурным»
[Ожегов, 2007: 325]) впрямую действия майора Евсюкова. По мнению генерала,
причиной происшедшего стало психическое расстройство офицера, связанное с
неурядицами в личной жизни, и напряженная работа. При этом он назвал убийцу
еще и «перспективным сотрудником», отметив, что «до этого происшествия
майор Евсюков характеризовался только с положительной стороны», и добавил,
что тот «хороший профессионал, а в воскресенье весь день дежурил в связи с
празднованием Красной Горки»[43]. Обосновывая собственное неодобрение-
недоумение, автор статьи подчеркивает контраст оценок, которые дают майору
Евсюкову («хороший профессионал», «только с положительной стороны» - прямая
оценочная лексика; «офицер», «перспективный сотрудник», «весь день дежурил»
- имплицитная оценка, формируемая контекстом) официальные лица и общество,
от лица которого он выступает («убийца», указательное местоимение «тот»).
Журналист «Известий» утверждает, что д. Евсюков «за пять лет работы
оперуполномоченным не раскрыл ни одного дела»[44], - тем самым отрицательно
оценивая профессиональные качества милиционера. Субъективное и объективное
в ценностном отношении журналиста тесно переплетены и связаны .
При оценке реакции представителей МВд журналисты обращаются к прецедентным
текстам, используя прием контраста: «из трех высоких милицейских чинов,
высказавшихся о происшествии, все трое говорили о том, как трудно было
Евсюкову, как трудно было задерживавшим Евсюко- ва, как трудно вообще всем
милиционерам. Другими словами - оправдывали и защищали себя и свою систему.
Получается, что фраза «моя милиция меня бережет» больше не актуальна.
Теперь актуальна фраза «моя милиция себя бережет»\
Градация оценок, данных разными оценивающими субъектами майору Евсюкову,
крайне широка; они занимают практически всю шкалу оце- ночности. (очень
хорошо) Евсюков - «один из самых перспективных оперативников» (МВд)[45];
(хорошо) Евсюков «характеризовался только с положительной стороны»
(начальник Гувд Москвы В. Пронин); (нейтрально) «начальник ОВД «Царицыно»
Денис Евсюков», «майор Денис Евсюков»; (плохо) «Майор Евсюков - «пьяный
мачо» со связями»(аллюзия на песню Зем- фиры «Мачо») (росбалт)[46]; (очень
плохо) «Майор-убийца оказался хулиганом»[47] («КоммерсантЪ»);( очень плохо)
Евсюков - «мент-убийца» («Ар- сеньевские вести»)[48]; («Известия»: очень
плохо) Евсюков - «монстр, псих, алкоголик» («Известия»)[49]; (очень плохо)
Евсюков - «За деньги закрывал дела, отпускал убийц»; «обезумевший мент»
(А.Привалов)[50]; «не раскрыл ни одного дела» (бывший подчиненный
д.Евсюкова)).
Следующий объект оценки - нынешнее состояние МВд и законодательства, при
котором стала возможной подобная ситуация. Именно на этом уровне
актуализирована пейоративная единица мент (жарг., от польск. menta -
полицейский, солдат). Косвенным признаком актуализации неодобрительно-
презрительного отношения в лексическом значении внешне безоценочного слова
милиционер в аналоге профессионального жаргона является то, что в связи с
постоянными негативными ситуациями, связанными с милицией, возникла
потребность в уточнении определения, и появилось много дефиниций: «Слово
«мент» идет из блатного лексикона. Блатной язык тесно связан с «понятиями»,
а они гораздо в большей степени, чем законы, обуславливают и объясняют
российскую действительность»,[51] - автор делает акцент на криминализации
страны. Слова, относящиеся к тюремному жаргону, употребляются в других
контекстах: «Если в зоне «мент» в самом широком смысле означал врага
«мужика» (работающего и не нарушающего режим зэка), то в большой жизни это
приобретает значение врага человека (новая сема) вообще. Зэки (жарг.) еще
употребляли термин «правильный мент», что означало сотрудника
администрации, который честно придерживается собственных правил. Среди
обычных ментов сегодня «правильных» почти не осталось, так как законы они
интерпретируют всегда так, как им выгодно»[52].
Составляя «классификацию ментов», журналисты выявляют их характерные
признаки: «Персональная неразличимость и отнесенность лишь к смутно
понимаемым, перетекающим друг в друга «силовым («силовой: использующий
силу, энергию чего-нибудь» [Ожегов, 2007: 505]) структурам» - это и есть их
обязательный признак»[53]. Причиной тому, по мнению Л.Никитинского,
является коррупция, именно с ней он связывает расширение значения
пейоративной единицы: «На коммерческую основу поставлены возбуждение
уголовных дел и отказ в их возбуждении, финансовые проверки и проверки на
предмет пожаротушения, не говоря уж о таможне. И это все - менты»[54].
Журналисты признают, что пейоративной единице присущи свойства ярлыка:
«Каждый сохраняет свое право на раскаяние, «мент» - характеристика не
человека, а явления, которое никогда не захватывает человека целиком: какая-
то часть остается человеческой, она растит детей, любит жену, приходит на
выручку друзьям и даже способна разговаривать с врагами на их человеческом
языке, хотя перейти на него трудно»[55].
События 27 апреля 2009 года существенно расширили сочетаемость пейоративной
единицы: «ментовское государство»[56], «диктатура мента»[57], «карта
ментовского произвола (произвол: своеволие, самовластие; необоснованность,
отсутствие логичности [Ожегов, 2007: 430]) в России»[58]. Регулярность
употребления пейоративной лексемы мент активизировала процесс ее
метафоризации, позволяющий слову «подняться» на вершину оценочной шкалы в
ее отрицательной зоне (очень плохо) [Маркелова, 1999: 26], стать ядром
скрытой оценочности.
Выступая как мощное средство воздействия на общественное мнение,
политическая метафора избирает сферой своего бытования актуальную
общественную ситуацию. Поэтому самыми популярными метафорическими моделями,
условно говоря, «ментовского дискурса» в настоящее время являются модели
бизнеса и медицины. Особенно актуальна метафорическая модель менты - это
бизнес: «Но все время гнобить (пейоративная единица) людей и иметь это
своей профессией трудно, надо как-то оправдывать себя в собственных глазах.
Поэтому менты рационализируют мотивы расизмом («расизм: исходящая из
антинаучного утверждения о неравноценности рас реакционная теория о якобы
исторической необходимости господства «высших», «полноценных» рас над
«низшими», «неполноценными» [Ожегов, 2007: 463]) в виде «здорового
национализма, в основе которого - медицинская метафора: «здоровый: пе- рен.
полезный, правильный» [Ожегов, 2007: 161]; «национализм - идеология и
политика, направленная на разжигание национальной вражды и принижение
других наций» [Ожегов, 2007: 277]), культом силы, который оправдывается
необходимостью борьбы с преступностью, а на самых высоких этажах это может
приобретать вид рассуждений об особом пути России, опять же патриотизме или
государственности, про которую никто даже не может объяснить, что это такое
(автор подчеркивает, что «скрытая» оценка прагмем патриотизм и
государственность позволяет наполнять их содержанием, выгодным говорящему).
Вот на это не надо вестись (в значении: верить, разг.), поскольку за этим
приличным или уже неприличным флером скрывается (в том числе от себя самих)
только мотив корысти и больше ничего. Это бизнес, и он жесток, потому что
это так устроено»\ В модели менты - это бизнес выделяются отдельные слоты -
ее части: «Целью ОМОНа во всей ментовской конструкции («менты» представлены
как стройная бизнес-система с распределенными функциями между экономической
и «силовой» составляющими, в отличие от милиции как госструктуры на службе
обществу) является не жестокость как таковая, а только страх («страх: очень
сильный испуг, сильная боязнь»; как средство эффективного («эффективный:
дающий эффект, действенный»); бизнеса. Бюрократия периодически кошмарит,
как сказал наш президент, бизнес из послания президента д.А.Медведева к
Федеральному собранию 2008 г.), но и не только, а всех, с кого можно что-
нибудь содрать (расширение сочетаемости лексемы кошмарить (жарг.): «не
только бизнес, а всех, с кого можно что-нибудь содрать» (сниженная
лексика)). В этот же момент «экономическая часть» (ОБЭП, налоговые органы и
др.) с другой стороны уже подставляет ладошку (фразеологизм,
олицетворение), куда сами собой падают отступные (деньги в перен.
знач.)»[59].
Характерной чертой процесса метафоризации в «ментовском дискурсе» является
пересечение метафорических моделей, их наслаивание друг на друга: «учитывая
«происхождение вида» (отсылка к теории Ч. дарвина, то есть менты
представлены как результат эволюции) с присущей ему жадностью, жестокостью,
обычной безграмотностью и отсутствием перспектив, ментов можно уподобить
саранче (природоморфная метафора), которая сжирает все на своем пути, и,
как известно, в конце концов сама гибнет от голода. Но нам от этого не
легче, потому что все уже сожрано до того. В частности, путем запугивания и
заражения «бациллой ментовства» (метафорическая модель болезни) выведен из
строя суд как тончайший и важнейший институт цивилизации»[60].
Актуализируются связанные сочетания: «презумпция правоты мен- та»[61];
стертые метафоры: «Вероятно, сатирическое клише (автор подчеркивает
частотность фразеологизма) про «оборотней в погонах» (отсылка к
прецедентной ситуации: так назвали обвиняемых по делу о коррупции в МВд)
было придумано еще при социализме, но у того, кто это придумал, в голове бы
не уместились такие масштабы перерождения, при котором возникают целые
министерства и ведомства «оборотней» в погонах и без погон (расширение
сочетаемости). Раковые клетки (метафорическая модель болезни), как
известно, тоже когда-то были обычными, но, переродившись, начинают работать
только на себя, уничтожая организм путем заражения других клеток по
цепочке. Успех лечения зависит тут главным образом от своевременности и
степени вмешательства»[62].
таким образом, политический дискурс обладает оценочной природой, стремится
воздействовать на читателя всей совокупностью оценочных средств. В языке
СМИ, реализующем отражение авторской оценки сиюминутных ситуаций в
сочетании с ситуациями «вечными», «культурно-историческими», такие средства
динамичны. Их изменение диктует динамику стилистического облика газетного
текста, в частности, появление в нем отрицательной оценочной лексики
жаргонного происхождения в функции оценочного предиката самых серьезных
явлений, самых жизненно важных объектов оценки, в том числе - угрожающих
безопасности государства. Субъективизация и «полифоничность» содержания,
демократизация текстов и их метафоризация в критической для государства
ситуации актуализируют пейоративные единицы, как это произошло с лексемой
мент в российском политическом дискурсе, актуализированной в связи с
трагическими событиями, произошедшими 27 апреля 2009 г. в Москве. Характер
и частотность употребления пейоративной единицы мент свидетельствуют о
расширении ее значения и сочетаемости, о появлении новых сем: теперь это не
только милиционер, но и государство; на первый план выходит сема
«безнаказанность», реализуемая в гипертексте газетных статей, посвященных
одной внеязыковой ситуации. Самыми популярными метафорическими моделями
оказываются темы бизнеса и медицины как отражающие, соответственно,
нынешнее состояние общества и надежду на выход из него, «исцеление».
Актуализация пейоративных единиц в языке качественной прессы
свидетельствует о кризисе диалога между участниками политического дискурса.
Список литературы
Барт Р. Миф сегодня.//: http://www.philology.ru/literature1/bart-94.htm.
Валгина Н.С. теория текста. М, 1998.
Водак Р. Язык. дискурс. Политика. Пер. с англ. и нем. Волгоград , 1997.
Касьянова Л.Ю. Оценочная семантика нового слова // Вестник Челябинского
государственного университета. 2008, ?9. С. 45-52.
Лингвистический энциклопедический словарь. Под ред. В.Н. Ярцева. М.,
1990.
Маркелова Т.В. Лексема-узел «одобрять» как средство выражения оценочного
значения // Филологические науки. 1999, ? 3.
Маркелова Т.В. Семантика оценки и средства ее выражения в русском языке
.М., 1996.
Методология исследований политического дискурса : актуал. проблемы
содержат. анализа обществ.-полит. текстов : [в 2 ч.]. Под общ. ред. И.Ф.
Ухвановой- Шмыговой. Минск, 1998-2000.
Мирошниченко А. толкование речи. Основы лингво-идеологического анализа.
Ростов-на-дону, 1995. http://www.kazhdy.ru/andrey_miroshnichenko/rech.
Ожегов С.И. Словарь русского языка. Под общ. ред. проф. Л.И. Скворцова. 24-
е изд. М., 2007.
Паршин П.Б. Понятие идеополитического дискурса и методологические основания
политической лингвистики//www.elections.ru/biblio/lit/parshin.htm.
Степанов Ю.С. Альтернативный мир, дискурс, Факт и принцип Причинности /
Степанов Ю.С. // Язык и наука конца XX века. Сб. ст. М. , 1995..
Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса М., 2000.
Эпштейн М.Н. Идеология и язык. Построение модели и осмысление дискурса //
Вопросы языкознания. 1991, ?6. С. 19-33.
Savonarola G. Prediche sopra l'Esodo. 2 V. Rom, 1955. V I. S. 299.
WierzbickaA. Ethno-syntax and the philosophy of grammer / A. Wierzbicka.
Stud. Lang. 1979. Vol. 3.

Сведения об авторах: Маркелова Татьяна Викторовна, доктор филологических
наук, профессор, зав. кафедрой русского языка и стилистики Московского
государственного университета печати. E-mail: info@mgup.ru.
Дементьева Марина Константиновна - аспирант 2-го года обучения Московского
государственного университета печати.
М.В. Петрушина, И.Н. Качалова.

ПРЕЦЕДЕНТНЫЙ ТЕКСТ как источник языковой ИГРЫ В СМИ

Статья посвящена одной из характерных особенностей текстов современных СМИ
- языковой игре (ЯИ). Рассмотрен один из наиболее частотных приемов ЯИ -
использование прецедентных текстов. Описаны основные приемы введения
прецедентных текстов и их функции. Особое внимание уделено потенциальным
коннотативным семам, приобретаемым словами в результате ЯИ. Исследование
несет антропоцентрический и лингвоцен-
трический характер. Ключевые слова: языковая игра, язык СМИ, прецедентный
текст, коннотация, фрейм

The article is devoted to one of the typical traits of the contemporary
media texts, the language play. The use of precedent texts is analysed as
one the most frequent tools. Especial attention is paid to the introduction
of potential connotative meanings received as a result of the language
play. The nature of the research is anthropocentric and linguacentric.
Key words: language play, media language, pecedent text, connotation,
frame.

Современная публицистика переполнена языкотворчеством. Автор
публицистического текста вынужден сегодня ставить перед собой задачу
завлечь читателя, заинтриговать его, используя для этого приемы, обладающие
способностью максимально привлекать внимание адресата. Однако явно
преобладающая в последнее время над стандартом экспрессия является только
одной из функций газетно-журнального текста, вместе с ней в авангарде -
эстетическая и оценочная. Тексты должны быть не только яркими, но и
качественными лингвистическими «экспериментами».
Установка на языковую игру (ЯИ) - одна из характерных особенностей
публицистики последнего десятилетия - решает, в частности, одну из
важнейших прагматических задач текста: устанавливает «виртуальный диалог» с
читателем, причем с читателем-эрудитом. Отличительной чертой ЯИ является
ориентация преимущественно на эрудированного читателя, читателя-
интеллигента. Основная цель ЯИ - «получение «квалифицированным»
(посвященным) читателем-эрудитом эстетического удовлетворения от
построенного на игровых взаимоотношениях с ним текста» [рахимкулова, 2004:
52]. Лингвисты Л.В. Лисоченко и О.В. Лисоченко в этой связи отмечают, что
ЯИ широко используется «при обращении к прецедентным текстам (выделено
автором), которое сопровождается апелляцией к литературным и
культурологическим знаниям реципиента» [Лисо- ченко, Лисоченко, 2000].
Впервые термин «прецедентный текст» был употреблен Ю.Н. Карау- ловым:
«Назовем прецедентными - тексты, 1) значимые для той или иной личности в
познавательном и эмоциональном отношениях, 2) имеющие сверхличностный
характер, т. е. хорошо известные и широкому окружению данной личности,
включая ее предшественников и современников и, наконец, 3) такие, обращение
к которым возобновляется неоднократно в дискурсе данной языковой личности»
[Караулов, 1987]. то есть это некие фреймы в сознании каждого индивида,
участвующего в процессе игровой коммуникации (и адресата, и адресанта),
которые наполнены прямыми ассоциациями и ассоциативными контекстами.
Идея использования ассоциативного потенциала слова принадлежит т.А.
Гридиной, это базовый структурный принцип создания игрового текста. Однако
прецедентные тексты используют в своем роде «беспроигрышный» материал,
«ведь в них «сконденсированы» некоторые знания о мире, или специфические
смыслы, которыми владеет носитель данного языка и данной культуры»
[Наумова, 2007: 245 ]. Автор использует прецедентный текст, актуализирующий
первый смысловой пласт в сознании читателя, далее проявляется его
собственный «лингвокреатив- ный» [Гридина.1996] потенциал, то, каким
образом текст трансформируется. декодирование дополнительного смысла,
полученного в результате ЯИ с прецедентным текстом, становится возможным,
благодаря наличию у реципиента тех или иных пресуппозиций (лингвистических
или экстралингвистических). Автор ориентируется на диалог с чутким
читателем, способным расшифровать и оценить игру, участником которой он
становится, и использует в качестве «материала» культурно-значимые тексты,
тем самым проверяя «компетентность» виртуального собеседника и подпитывая
его эстетическое мироощущение. «Журналист и читатель постоянно пользуются
двойным языковым кодом, переходя с эксплицитного способа выражения и
восприятия смысла на имплицитный и наоборот, вследствие чего и тот и другой
находятся в положении «человека играющего» [Лисоченко, Лисоченко, 2000].
Можно выделить два способа использования прецедентных текстов в современной
публицистике: 1) дословное использование прецедентного текста;
2)трансформация формы прецедентного текста. Необходимо отметить, что при
дословном использовании основой ЯИ чаще всего является метафоризация либо
наоборот - буквализация значения.

Время собирать камни (Итоги. 2005 , ?47)
Цитата из «Книги Экклезиаста» в статье об аукционе драгоценных камней -
яркий пример буквализации метафоры.
Мне бы в небо (Итоги. 2005, ?47)
Строчка из известной песни группы «Ленинград» использована в названии
статьи о том, как академик рыжков собирался построить дирижабль.

Сто лет одиночества. (Итоги. 2005 , ?47)
Название знаменитого романа Г. Гарсиа Маркеса призвано проиллюстрировать
тот факт, что сегодня, как и 100 лет назад, дума бесконечно далека от
народа, его желаний и потребностей.

Никогда ничего не просите... (Коммерсантъ. Власть.2006, ? 13)
Цитата из романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита» в статье о проблеме
налогообложения и необходимости снижения налогового бремени позволяет
автору с помощью культурологического фрейма достичь ощущения некоей
безвыходности представленной ситуации.

Управдом - друг человека. (Коммерсантъ. Власть.2006, ? 13)
Знаменитая фраза из кинофильма «Бриллиантовая рука» позволяет автору
отстраненно иронизировать над коррупцией и недобросовестностью управляющих
в домах элитной застройки, не давая буквальной, эксплицитной оценки
происходящего. Подобный прием также позволяет автору наладить доверительные
отношения с читателем под девизами: «Здесь все свои» и «Мы-то друг друга
понимаем», намекая таким образом на некий совместный багаж знаний и общие
ценности. Установление подобных отношений автор-читатель, безусловно, очень
ценно для любого журналиста.

Творение, приятное во всех отношениях (Коммерсантъ. 2007, ?12)
В данном случае в сознании читателя должен возникнуть ассоциативный ряд,
возвращающий его на шаг назад - к тому моменту, когда автор ЯИ решил
обратиться к творчеству Н.В.Гоголя и позаимствовать у него характеристику
одной из женщин, окружавших Чичикова: «дамы, приятной во всех отношениях».
Смысл цитаты проецируется на ее искаженную форму, лингвистическую «вариацию
на тему». В этом заключается принципиальное отличие ЯИ от других
экспрессивных средств - языковая единица будто вынуждена смотреть на саму
себя сквозь кривое зеркало, не меняясь по сути, но вызывая своим отражением
бурную реакцию окружающих.
Но здесь может возникнуть сложность. Что делать, если виртуальный читатель,
на единомыслие с которым столь рассчитывает автор в своем языкотворчестве,
никогда не читал Гоголя? Таким образом, данная форма экспрессивного
высказывания может быть ориентирована лишь на определенную аудиторию,
способную оценить литературные пристрастия автора.
Таким образом, ЯИ полноценно функционирует и становится в принципе
возможной лишь в процессе коммуникации, будучи изначально ориентированной
на реакцию читателя, его ментальную и эстетическую оценку.
В названии рубрики альманаха «Коммерсантъ. Рейтинг» за 2005 год «Как
дорожала нефть» (Коммерсантъ. Рейтинг: 20 главных событий и тем 2005 года)
обыгрывается название романа Н. Островского «Как закалялась сталь». Пример
представляется удачным не только из-за синтаксически идентичного
построения, но и из-за того, что в качестве подлежащего здесь на смену
«стали» приходит «нефть», то есть мы имеем дело с представителями общей
лексико-семантической группы (ЛСГ). Металл в нашем сознании близок
природным богатствам и вызывает своего рода «промышленные» ассоциации. В
связи с этим уровень подтекста здесь даже несколько сложнее и глубже: книга
Н. Островского была маркером эпохи, и слово «СтАЛЬ», выбранное им,
становится своего рода синонимическим конденсатом всех черт и качеств
характера героя того времени. Но время идет, неизбежно меняются ценности,
поэтому в узнаваемую модель (название книги) мы можем подставить слово,
играющее в сознании члена современного общества столь же большую роль:
«НЕФтЬ».

Один год Ивана Ивановича (Коммерсантъ. Рейтинг: 20 главных событий и тем
2005 года)
На первый взгляд: четкая отсылка к рассказу А. Солженицына «Один день Ивана
денисовича». Однако игровой замысел автора статьи распространяется и на
идейное содержание знаменитой повести. Подзаголовок статьи гласит: «Иван
Иванович - это не человек, это мнение, самое распространенное в российском
обществе в 2005 году мнение по тому или иному вопросу». Солженицын
выписывал не просто образ лагерного узника, один день которого, по сути,
определяет все остальные, - это лишь вершина айсберга. «В рассказе «Один
день Ивана денисовича» перед Солженицыным встает творческая задача
совместить две точки зрения - автора и героя, точки зрения не
противоположные, а схожие идеологически, но различающиеся уровнем обобщения
и широты охвата материала. <...> .при этом соотношение авторского речевого
плана с планом героя может быть сдвинуто и в обратном направлении и их
стилевые маски тотчас же совпадут» [Русская литература XX века.
Литературоведческий словарь. 2000, II: 178]. В анализируемой статье образ
«Иван Иваныча» также выходит за рамки просто собирательного. Автор
подспудно обращает внимание читателя на то, что образ «гражданина РФ»
сегодня виртуален, в нем мало реального. Это «кукла» - продукт современных
СМИ и политической пропаганды. то есть представление о нас самих наполовину
«создано» кем-то, кто в нашей общественно-политической жизни и отчасти
нашем самосознании выступает в роли «автора».

О, где же ты, кандидат?(Коммерсантъ. Власть. 2008, ? 2)
Это заголовок одной из статей в предвыборном выпуске журнала «Коммерсантъ.
Власть». Объект ЯИ - название фильма братьев Коэнов «О, где же ты, брат?».
Структурно прием бесхитростен - замена лексемы, однако реконструировать
ассоциативный контекст удастся лишь небольшому сегменту читателей, знакомых
с ранним творчеством режиссеров. другими словами, автор, использовав этот
«культурный код», скорее всего потерял часть потенциальных читателей.

Город без головы (Коммерсантъ. Власть. 2006. ? 14)
В данном случае мы имеем дело с культурологическим фреймом. Отсылка к
известному роману М. рида любопытна тем, что автор использует коннотативное
значение лексемы «голова»: статья посвящена смещению губернатора в одном из
городов, отсюда появляется новый оттенок метафорического смысла. Образ
города как целостного организма, лишенного «городского головы»,
сравнивается с всадником без головы как жизненно и умственно важной части
тела.

Бизнесмены круглого стола (Итоги. 2005, ? 47)
речь идет об олигархах, встретившихся с Владимиром Путиным за круглым
столом (в данном случае мы имеем дело с прямой отсылкой к известному
культурологическому фрейму - король Артур и рыцари круглого стола) для
обсуждения насущных проблем. Можно расценивать подтекст шире банальной
замены объекта: тут нельзя обойти стороной социопо- литическую подоплеку:
когда-то за круглым столом полагалось восседать только рыцарям, сегодня
место занимают те, кто достаточно для этого богат (но вот достаточно ли
благороден?). На наш взгляд, автор статьи подобным названием реализует
имплицитную негативную оценку и оставляет за читателем право на конкретные
выводы. Также избранный прием является лингво-стилистическим основанием
иронического подтекста. Этот пример можно расценивать как проекцию
социального сознания.

Пиарят все (Итоги. 2006, ? 10)
Синтаксическая форма известной фразы из кинофильма «Танцуют все!» часто
становится объектом для языковой игры. Меняется глагол, но структура
остается по-прежнему узнаваемой. Стоит отметить, что глагол, выбираемый в
качестве замены, является индикатором общественного настроения конкретного
периода. Но узнаваемость и эффект присутствия достигаются здесь прежде
всего за счет ритмико-интонационного построения фразы.

Трудно быть лохом (русский репортер. 2008, 13-20 ноября)
Прецедентный текст - название известной повести братьев Стругацких «Трудно
быть богом». Прием - замена лексемы. Смысл - речь теперь идет не о высшем
существе, а об обычных людях, простодушных и наивных, каких миллионы.
Заголовок статьи - о презрительно-пренебрежительном отношении элитных
снобов к обычным людям, которых они именуют «лохами». Из содержания
становится ясно, что слово «лох» давно переросло свои привычные значения и
приобрело устойчивую коннотацию- обычный, среднестатистический гражданин
РФ, не принадлежащий к элите с Рублевки. Поэтому в предложенном контексте
слово имеет положительную оценочную семантику в отличие от слова «элита»,
указывающего на людей с отрицательными качествами. Особый негативно-
оценочный эффект в данном случае достигается за счет резкого
стилистического и семантического контраста замененного (бог) и заменившего
(лох) слов.

Изображая братьев (Итоги. 2008, ?9)
Это заголовок интервью со сценаристами братьями Пресняковыми, где объектом
ЯИ является название их знаменитой пьесы «Изображая жертву». Апеллируя к
эрудированности читателя, автор тем самым одновременно подчеркивает, что
включает его в избранный круг, в число тех, кто способен участвовать в игре
для интеллектуалов, что автоматически вызывает у читателя положительную
реакцию, «довольство по поводу исправности их интеллекта» [Санников, 2002:
65]. Недаром Л.П. Крысин в своем исследовании «Речевой портрет
интеллигента» приводит в пример ЯИ как одну из характерных черт языкового
имиджа современного интеллигента.
Следствием необходимости поиска «ассоциативного потенциала» [Гридина, 1996
] слова, умственно-аналитической работы адресата всегда является
оценочность, причем в данном случае это двойная оценка: ЯИ уже содержит в
себе имплицитную оценку события, описываемого автором текста, которая
подтверждается формально-лингвистическим способом ее создания.

Косоворот истории (Итоги, ?9, 2008)
Статья из журнала «Итоги», посвященная недавно приобретенному суверенитету
Косово, дает нам яркий пример оценочной ЯИ. Устойчивое выражение «поворот
истории» меняет свою семантику за счет лексической замены существительного
«поворот» на окказионализм, созданный путем сложения основ кос-о-ворот. Это
дополнительный ребус для читателя, поскольку новое слово содержит в своей
структуре название республики - Косоворот. таким образом, мы имеем дело со
случаем двойной контаминации. Слово приобретает резко отрицательное
значение: получается, что фактический поворот истории прошел в искаженном,
косом направлении,
что должно отразиться на внешнеполитической обстановке.

* * *
ЯИ на основе прецедентного текста, несомненно, открывает новые пласты
смыслов, «интерактивную» игру с читателем и обширные креативные возможности
для автора. Однако не следует забывать, что перенасыщение текстов подобными
приемами ведет к тому, что читатель перестает воспринимать ЯИ как
новшество, оценивать ее эстетический потенциал.
При использовании ЯИ нужно стараться максимально четко представлять целевую
аудиторию, обращаясь к ее чувствам и знаниям (экзистенциальным,
культурологическим, историческим, филологическим и т.д.), иначе
коммуникация будет нарушена и воздействующая интенция ЯИ, на которую
рассчитывает автор, просто не будет работать.

Список литературы
Гридина Т.А. Языковая игра: стереотип и творчество. - Екатеринбург, 1996.
Земская Е.А. Цитация и виды ее трансформации в заголовках современных газет
// Поэтика. Стилистика. Язык и культура. Памяти Т.Г. Винокур. М., 1996.
Караулов Ю.Н. русский язык и языковая личность. М., 1987.
Костомаров Е.Г. русский язык на газетной полосе. М.,1971.
ЛисоченкоЛ.В.,Лисоченко О.В. Языковая игра на газетной полосе (в свете мета-
лингвистики и теории коммуникации).2000.
http://teneta.rinet.ru/rus/le/lisochenko_

Наумова Е.О. Прецедентные тексты как инструмент креативности в современной
публицистике. М., 2007.
Рахимкулова Г. В. Языковая игра в прозе Владимира Набокова: К проблеме
игрового стиля. дис... д-ра филол. наук. - ростов н/д, 2004.
http://www.dissland. com/catalog/217233
русская литература XIX-XX веков: в 2 т. Т. 2: русская литература XX века.
Литературоведческий словарь/ Сост. и науч. ред. Б.С. Бугров, М.М. Голубков.
2-е изд., доп. и перераб. - М., 2000.
Санников В.З. русский язык в зеркале языковой игры. 2-е изд., испр. и доп.
М.,
2002.

Сведения об авторах: Петрушина Мария Владимировна, кандидат филологических
наук, доцент кафедры русского языка и стилистики Московского
государственного университета печати. E-mail: mpetrushina@mail.ru.
Качалова Ирина Николаевна, аспирант кафедры русского языка и стилистики
Московского государственного университета печати. E-mail: kachalova-olimp@
mail.ru.
О.Г. Карасева-Резникова

экранное мышление и художественная литература: интегральный образ как одна
из основ телевизионного языка

Истинное есть всегда лишь индивидуально-истинное значительных личностей.
Рудольф Штайнер

Евгения Замятина можно назвать писателем для телевизионщиков. У этого
«гроссмейстера литературы» стоит учиться языку, композиции, цвето- и
звуковой драматургии, но в первую очередь - развитию образа. Настоящая
статья посвящена новой форме, открытой писателем, - интегральному образу.
Исследуются вопросы о том, что такое интегральный образ, как он помогает
организовать развитие сюжета и композицию, избавляя от многословных
описаний. Интегральный образ - интересная находка для авторов телевизионных
передач, режиссеров и сценаристов документальных и художественных фильмов.
Ключевые слова: экранное мышление, интегральный образ, Евгений Замятин,
телевизионное произведение, язык СМИ.

Ye. Zamyatin can be called an author shaped for TV productions. This grand
master of letters ought to be studied in terms of style, composition,
colouring and sound, but firstly the development of images. The article is
devoted to a new form discovered by the writer, an integrated image, the
way it structures plot and composition without wordy descriptions. An
integrated image is a find for the TV authors and directors. Key words:
screen thinking, integrated image, TV production, media language.

Каждая телепрограмма начинается со сценария. Если вы можете написать нечто
выдающееся, то ваши шансы возрастают. Но хочу заметить, что такие самородки
встречаются редко. Почему? Мне кажется, потому что сегодня начинающие
авторы, не пройдя за кулисы, выходят на экраны сразу «из зрительного зала».
Они недостаточно знакомы с основами создания сюжета и композиции, еще
меньше интересуются русской и зарубежной литературой, историей телевидения
и общепринятой структурой классического сценария. Известно, что на дверях,
ведущих за кулисы, обычно вывешивается надпись: «Посторонним вход
воспрещен». Однако для тех, кто все же придет за кулисы к телевизионщикам
не только ради любопытства, в настоящей статье эту надпись снимает
следующая: «Желающие могут войти».
«На телевидении всегда были и будут нужны люди, умеющие выстраивать
историю: от креатива до полной разработки», - говорил мне продюсер
телевизионного документального сериала «Спецназ» и телепередачи «Экстренный
вызов» (Первый канал) Алексей Кузьмин. Это действительно так. Но как
сделать сюжет на полторы минуты интересным, а тем более, как удержать
внимание зрителей на протяжении 26-52 минут?! Вот вопрос. И тем не менее,
это наша задача.
В первую очередь - следует мастерски выстраивать сюжет от начала до конца
на бумаге. Слова, схемы, рисунки - всё идёт в ход. И тут нам поможет,
конечно же, литературный опыт.
Художественная литература для журналиста - это как чемоданчик для доктора,
который всегда должен быть с собой, так как в нем инструментарий и
лекарства, которые могут понадобиться в любой момент. Писатели и журналисты
- собратья по перу. Но у журналистов, в отличие от писателей, нет времени
на долгие раздумья. А тем более у телевизионных журналистов. Сюжет порой
необходимо создать за четыре часа! И вот где пригодится изученный бесценный
опыт литературы. Писатели годами обдумывали, как лучше построить сюжет и
композицию, и нам, журналистам, просто грех это не использовать (это и есть
передача опыта). В основном люди читают, чтобы получить эстетическое
наслаждение и расслабление, уходя в другую реальность. Журналисты же должны
читать с мыслью: как сделано это произведение, как сконструировано, как,
где и какие используются неожиданные повороты, какие бытуют образы,
сравнения и т.д.

писатель для деятелей телевизионного искусства

Любой телесюжет может стать произведением искусства, если бытовая (и не
только) мотивировка конфликта будет «посажена» на художественную форму
твердо и правдоподобно. А этому и многому другому можно научиться на
произведениях художественной литературы. Мастерству диалога, например, - у
блестящего Оскара Уайльда. Неожиданным развязкам и концовкам - у ОТенри и
Эдгара По, - чтобы зритель в итоге получил то, что он хочет, но не так, как
ожидает. Языку, композиции, цве- то- и звуковой драматургии, но в первую
очередь - развитию образа - несомненно, стоит учиться у «гроссмейстера
литературы» Евгения Ивановича Замятина.
Евгений Замятин долгие годы был запрещенным писателем в СССр. Но многие и
сегодня не знакомы с его творчеством. Собратья же по перу оценивали
писателя весьма достойно. «Замятин не болтун литературный и без
разглагольствований: за 29 лет литературной работы осталось - под мышкой
унесешь; но вес - свинчатка», - сказал о писателе Алексей Ремизов.
В литературной студии при петроградском доме искусств Николай Гумилев читал
курс поэтики и вел поэтический семинарий, параллельную работу по отделу
критики вел молодой критик Виктор Шкловский, а по отделу художественной
прозы - Евгений Замятин («технику прозы» и «Психологию творчества»). На его
опыте оттачивали свое ремесло «Серапио- новы братья».
Литературный критик А.Левинсон, также преподававший в литературной студии
при доме искусств, пишет, что влияние Замятина на молодое поколение
прозаиков было «чрезвычайно велико; для тех, кто знает лишь невысокую
стопку его книг, оно подчас загадочно. <...> Молодую стихию он подчинил
дисциплине. Умел показать ученику прием, тонко рассчитанный и скупой,
сберегающий энергию и бьющий в цель» 1 . Его называли «писателем для
писателей».
Елизавета Полонская в 1924 году к 1 февраля - ко дню Серапио- нов -
написала следующие строки:

Была ли женщина - их мать? Вопрос и темен и невнятен. Но можно двух отцов
назвать - то были Шкловский и Замятин[63].

Сегодня Евгения Замятина можно назвать писателем не только «для писателей»,
но и для деятелей телевизионного искусства (а также - кино). Поскольку
законы искусства (в данном случае литературы и телевидения) общие, будь то
законы композиции, звукопись, цветопись и т.д. Интересно, что сам Замятин о
себе говорил так, как может сказать современный тележурналист: «Я никогда
не рассказывал, я всегда показывал». Показ же этот достигался в основном
через создание интегрального образа. Это и есть тот прием, который бьет в
цель, то есть наилучшим образом воспринимается читателем (зрителем) и
экономит время читательского (зрительского) восприятия.

интегральный образ: к вопросу о понятии

Интегральный образ - авторское детище Евгения Замятина. Это гармоничное
целое диалектического трио: писателя, революционной эпохи и новой
синтетической прозы. Через боль, страдания рождается красота, совершенство:
как моллюск, заболевая, мучаясь, образует в перламутровой раковине чудо -
жемчужину, так и Замятин, волею судеб вовлеченный в огненную стихию, дарит
миру эстетическо-литературное новообразование - интегральный образ.
Большинство людей, отмечал М.Горький, «.не разрабатывают своих субъективных
представлений о мире, а когда хотят их выразить, то пользуются чужими,
готовыми формами. Иное дело - художник. Художник - это человек, который
умеет разработать свои личные - субъективные - впечатления, найти в них
общезначимое - объективное - и который умеет дать своим представлениям свои
формы»[64]. Уже в повестях 1917-1918 гг. «Островитяне» и «Ловец человеков»
замятинский образ все более и более захватывает пространство произведения и
вытесняет описание. Это продвижение к открытию писателем новой формы
отметил и современный исследователь Леонид Геллер: «"Островитяне" - не
просто "удачный роман" (вернее, повесть), это новый этап в творчестве
Замятина, открытие новой формы, более того - открытие новой поэтики. Сказ
здесь уступает место авторскому голосу. <...> Техника повествования сродни
технике киномонтажа: параллельное действие, разные точки зрения, смены
ритма, чередование сцен и "планов". <...> Все более емкий образ - писатель
назовет его "интегральным" - замещает описания» [65]. Виктор Шкловский,
хотя и видел в следовании писателя одному, найденному в «Островитянах»,
приему свидетельство художественной беспомощности автора, его
«потолок»[66], но в то же время признавал весьма важную особенность
замятинского образа: «У него образ имеет самостоятельную жизнь и начинает
развиваться по законам своего ряда»[67].
Идея синтетического образа, впервые затронутая Замятиным в цикле лекций
«Техника художественной прозы»(1919 - 1921), находит свое дальнейшее
развитие в ряде литературно-критических статей. В статье «ОТенри» (1922)
основной, с точки зрения писателя, образ, который проходит «сквозь
рассказ», он определяет как «интегрирующий»[68]. А позже - в статье
«Закулисы» (1929) - дает свою формулировку новорожденному понятию
«интегральный образ»: «В небольшом рассказе образ может стать интегральным
- распространиться на всю вещь от начала до конца»6.
Понятие «интегральный образ» мы не найдем в литературоведческих словарях.
Во-первых, потому, что это сугубо авторский термин; а во-вторых, - в силу
невыясненности объема понятия и близости его к традиционной тропике, к
символу и метафоре прежде всего. так, Н.В. Перфильева, исследуя языковую
образную систему рассказа «дракон», пишет: «Вообще, раз возникнув в тексте,
символ развивается, обрастая новыми затаенными смыслами и намеками, которые
суммируются в сознании читателя. Например, в рассказе "дракон" символ
"животного мира" обрастает у автора двумя рядами слов, противоположных друг
другу. С одной стороны, дракон - животное, отсюда слова с "животной"
семантикой ("красные, драконьи лапы", "оскалил до ушей туманно-пыхающую
пасть"), с другой стороны, слова, характеризующие человека ("в тумане два
глаза - две щелочки из бредового в человечий мир")»[69]. Исследователь
точно подмечает своеобразие замятинского интегрального образа (образ
«развивается, обрастая новыми. смыслами и намеками», «обрастает. двумя
рядами слов, противоположных друг другу»), но пользуется при этом привычным
термином «символ». то же встречаем и в статье А.И. Смирновой : «Каждый из
символов, вынесенный в заглавие рассказа, является оценочным знаком эпохи:
дракон, пещера.концентрированным художественным обобщением. Почти каждый из
них как примета времени, знак разрушения»[70].
Замятинский интегральный образ по природе своей, как всякий образ,
безусловно, символичен. Как и символ, он имеет переносное значение, в нем
всегда наличествует скрытое сравнение. Как и символ, он, если
воспользоваться характеристикой болгарского философа К.Горанова, «по своей
чувственной форме условен и не соответствует ничему в действительности,
только смысл, понятие, которое он обозначает, является образом -
соответствием действительности» [71]. Например, интегральный образ дракона
- это, разумеется, не реальное существо, не дракон как таковой, а тип
человека в момент его классовой ненависти к врагу, хотя он и несет на себе
печать мифического, жуткого, устрашающего. Он представляет собой символ
жестокости, силы, власти и звероподобия. А интегральный образ пещеры в
одноименном рассказе - это символ доисторического прошлого, вторгшегося в
современность 1920-х годов.
Интегральный образ изначально не является вполне конкретным. Он таит в себе
как бы некий иной смысл, который, хотя и несет на себе печать единичности,
но не равен ей. так, дом-корабль ?40 в «Мамае» не только место действия,
средство передвижения, олицетворяющее движение в неизвестное прошлое, но и
символ смещенного постреволюционного пространства и времени. В интегральном
образе общее выступает более концентрированно, сохраняя при этом видимость
единичного, естественного, случайного. В своей концепции синтетизма Замятин
органично приходит к интегральному образу как к наиболее яркому средству
сгущения мысли. Если художественный образ как таковой, по мысли А. А.
Потебни, является «одним из главных рычагов в усложнении человеческой мысли
и в увеличении быстроты ее движения»[72], то интегральный образ у Замятина
- «только экстракт, синтез, открывающийся глазу в сотую секунды, когда
собраны в фокус, спрессованы, заострены все чувства»[73] .
Вообще-то, «иносказательные формы не новы в искусстве, за ними вековые
традиции»[74], - пишет А. А. Михайлова, говоря о символах. И интегральный
образ опирается на них, несомненно. К интегральному образу, например,
приложимо и высказывание М.М.Пришвина о специфике символа: «Символ - это
указательный палец образа в сторону смысла. Искусство художника состоит в
том, чтобы образ сам своей рукой указывал, а не художник подставлял бы свой
палец. Настоящему художнику незачем об этом заботиться: живой образ
непременно родится со своими ногами, чтобы странствовать по свету, и со
своими руками, чтобы указывать путь»[75].
Если первый распространенный путь исследования поэтики прозы Е. Замятина -
через уподобление интегрального образа символу, то второй - через
уподобление интегрального образа метафоре, которая, по словам В. Б.
Шкловского, «есть, вероятно, не что иное, как помещение предмета в новый
для него смысловой ряд»[76]. Это уже и упоминавшаяся работа
Н.В.Перфильевой[77] - о том, как метафора и целые метафорические цепочки,
созданные на основе причинно-следственных отношений, играют важную роль в
создании языкового и образного орнамента текста произведений Замятина.
Интегральный образ и метафора явно равняются друг другу и в статье
р.П.Козловой «Метафора в рассказе Е.Замятина "Мамай"»: «Метафорическое
начало рассказа преднамеренно, - пишет исследователь, - ... домов в
Петербурге больше нет: есть шестиэтажные каменные корабли». Метафора
программирует весь его смысл. <...> Эта метафора многомерна и многогранна.
Уподобляя дом кораблю, автор втягивает в орбиту данной метафоры целый
комплекс параллелей: дом - корабль, квартиры - каюты, жильцы - пассажиры,
улицы - океан, лестница - трап и так далее. <...> Метафора в рассказе, как
яркий, совершенный орнамент, помогает почувствовать глубину проблемы
маленького человечка. Нет в рассказе ни одного слова, которое бы не
дополняло метафору, не вносило существенного уточнения, и в то же время
слова как будто не существуют, не замечаются, так полностью и безраздельно
захватывает повествование» [78].
С той же методикой отождествления метафоры и интегрального образа
встречаемся в статье Л.В.Поляковой «"КЕДИД" или "REALIORA"? О творческом
методе Евгения Замятина. "Пещера"». Ведя разговор о замятинском образе,
который «интегрирует все пространство произведения - идейное и
поэтическое», то есть фактически об интегральном образе, исследователь все
же оперирует понятием образа-метафоры: «Художественный образ-метафора
пещеры - образ-гегемон. Он ведет повествование, определяет его цель,
диктует поэтические средства. Он интегрирует все пространство произведения
- идейное и поэтическое. <.> Более того, он завораживает и интригует
читателя»[79]. действительно, замятинский образ, который, говоря словами
самого писателя, «покоряет, гипнотизирует», - это главный образ -
«ведущий», «диктат», охватывающий весь рассказ «широко, интегрально»[80].
Н.В. Шенцева также связывает образ пещеры с метафорой, называя его
«метафорическим образом-лейтмотивом», а интегральными- «образы мезозоя,
каменного века и мамонта» в рассказах «дракон», «Мамай» и «Пещера» [81].
В.Н. Евсеев приравнивает интегральный образ к лейтмотиву, который находится
«в орбите» «реализованной метафоры», где «идеальный субстрат, мысль
материализуются, уплотняются». Определяя «лейтмотив как устойчивый,
повторяющийся формально-содержательный компонент текста, выполняющий ритмо-
интонационную и смысловую роль в художественной речи, сюжете произведения»,
исследователь отмечает, что, «как правило, лейтмотивом является
символически укрупненная деталь». Выделяя вслед за писателем зрительный и
звуковой лейтмотивы, В. Н. Евсеев говорит о существовании «сюжетного
лейтмотива - повторяющегося мотива (единицы сюжета) как атрибута, зримого
знака сущности героя, нередко - его символического заместителя».
Исследователь объединяет замятинский образ, содержащий в себе и экстракт, и
синтез, и лейтмотив, воедино, говоря, что и лейтмотив формируется в
синтезе, там, где «пересекаются образы», а «распространяющийся на всю вещь»
интегральный образ - это лейтмотив, «понятый в широком смысле - как
преобладающий тон, главная тема, структурирующие целостность произведения».
В.Н. Евсеев выделяет две отличительные черты «лейтмотивного образа» (или,
как называет его Замятин, - интегрального): 1) экстракт - «признак
устранения в образе второстепенных черт, значимый признак авторского
обобщения»; и 2) синтез - «процесс символизации», «интеграции» образов.
Исследователь считает, что сам термин «интегральность» Замятин взял у Н.
Гумилева, читавшего параллельно с ним лекции по «интегральной поэтике». И
еще один момент: по мнению В.Н. Евсеева, возможно существование в одном
произведении нескольких интегральных образов-лейтмотивов, которые,
например, в романе «Мы» «объединяют систему лейтмотивов - портретные
признаки персонажей»[82].
Схожесть интегрального образа с метафорой очевидна. Двупланность, по словам
В.В. Виноградова, «сознание лишь словесного прирав- нения одного "предмета"
другому - резко отличному - неотъемлемая принадлежность» как метафоры, так
и интегрального образа Е.Замятина[83]. Интегральный образ, как и метафора,
«своего рода микромодель, являющаяся выражением индивидуально-авторского
видения мира»24. И именно эта метафоричность в интегральном образе и дает
писателю возможность полно и точно выразить свое отношение к описываемому
объекту. Отношение автора к предмету видно по характеру ассоциаций,
вводимых интегральным образом. И.В. Бирюкова совершенно справедливо
отмечает: «метафорический перенос в индивидуально-творческом методе всегда
является результатом поиска автором слов, адекватно передающих его мысль,
вследствие чего отмечается определенное расширение сочетаемых возможностей
слов» [84]. И оценка, даваемая тому или иному явлению действительности при
помощи интегрального образа, содержащего в себе метафоричность, отличается
в тексте Замятина повышенной смысловой и экспрессивной значимостью. То есть
интегральный образ, содержащий оценку, можно назвать экспрессивно
окрашенным. И одной из его целей являет эмоциональное воздействие на
читателя, чтобы он воспринял сугубо личную авторскую позицию и выражаемую
им оценку не с объективных, а субъективных позиций.
Однако интегральный образ, включая в себя метафору, не тождественен ей и ею
не исчерпывается. Он - понятие более емкое. На правах образа, являющегося
главным словом в терминологическом словосочетании, он интегрирует в себе и
метафору, и символ, и лейтмотив. Но и не только их. Эту емкость нового в
новой прозе увидел В. В.Виноградов. В работе 1923 г. «О поэзии Анны
Ахматовой (Стилистические наброски)», включающей в себя раздел «О символике
и о символе», исследователь ставит прозу Е. Замятина в один ряд с
творениями достоевского («Бедные люди»), Гоголя («Невский проспект») и
Сологуба (новеллы). И обращает внимание на то, что в художественных текстах
этих писателей наблюдаются «новые формы архитектоники смыслов», на первый
план выходит «архитектоника эмоционально-символических рядов», которая
«начинает представляться самодовлеющей целью творчества»: «И по отношению к
этим произведениям недостаточно описать общий "фасон словесных одеяний
мысли". Лингвист, занятый вопросами эстетики слова, должен остановиться
отдельно на тех индивидуально-творческих языковых приемах, при посредстве
которых создаются художником новые формы архитектоники смыслов в
пересекающихся символических рядах. Проблема "композиции", использования
словесных средств в акте создания целостного "эстетического объекта" не
может исчерпать здесь всех интересов исследователя. для него не меньшую
принципиальную важность представляет раскрытие своеобразий в общей системе
художественного конструирования символов»[85]. думается, именно к этим
«новым формам архитектоники смыслов в пересекающихся символических рядах»
можно отнести интегральный образ Е. Замятина.
Замятинский образ уже в наименовании имеет свою особенность, свою
differentia specifica: он - интегральный. Образ и интеграл - вот два
базовых элемента, составляющих словосочетание этого новообразования.
Практика подобного синтеза, комплекса оказалась не только весьма
положительной, но и закономерной: Образное мышление, как справедливо
утверждает А.А. Михайлова, «является вспомогательным для науки, научно-
теоретическое - вспомогательным для искусства»[86], ибо они, будучи разными
способами освоения действительности, дополняют друг друга. Математика и
искусство, точность и образность, множественность и единство, конкретность
и абстрактность - таковы грани замятинского термина, синтезирующего
логически-образное видение писателя. Е. Замятин - писатель-интеллектуал. И
его интегральный образ - это органичное переплетение как естественности,
так и сделанности. Он - и от чувства: бессознателен, интуитивен. И от ума:
это дитя интеллекта. А «что такое ум в искусстве? - размышлял И.А.Гончаров.
- Это уменье создать образ»[87].
«Среди сцеплений образов в конкретном произведении нельзя выделить главного
звена, подчиняющего все остальные, - утверждает М. Н. Эпштейн, - но каждое
есть и центр художественной Вселенной, и ее периферия по отношению ко всем
другим центрам»[88]. Однако этого нельзя сказать о произведении с
интегральным образом. У Замятина среди сцеплений образов не просто можно
выделить главный, а - дОлжно, благодаря интегральному образу, нередко
выносимому в заглавие и прорастающему сквозь всю ткань произведения. Это
образ глубинного содержания, который, как стержень, пронизывает и сцепляет
все произведение структурно, не дает ему распасться. К тому же, благодаря
именно интегральной структуре, произведения Замятина отличает
завершенность, целостность. Эта манера письма писателя обозначилась уже,
пожалуй, в повести «Уездное», получившей противоречивые оценки. Современник
Е.Замятина Б.Пильняк был покорен именно тем, за что критиковал писателя
В.Шкловский: «У Вас есть одно, чего у меня совсем нет, и чему я завидую: Вы
возьмете в одной плоскости и тащите читателя на ней от начала до
конца»[89].
Интегральный образ организует архитектонику произведения - «общее
строение., расположение и взаимосвязь его частей»[90], то есть композицию
системы образов различных уровней художественного текста (о чем речь шла
выше). И надо признать, что композиционная изобретательность Е. Замятина
весьма интересна: прием введения интегрального образа как организатора
системы образов и структуроорганизующей основы текста вообще - удачен.
Идущий от смысла и «внутренне, связанный с основной тональностью ... всего
рассказа»[91], интегральный образ также определяет и «архитектонику смыслов
в пересекающихся символических рядах» ( В.В. Виноградов). Если
перефразировать ответ Ф. Ницше на вопрос «Что такое истина?», где он
отвечал: «движущаяся толпа метафор, метонимий, антропоморфизмов; - короче,
сумма человеческих отношений.»[92], то организм интегрального образа есть
«движущаяся толпа» различных образов. «Смысловые и звуковые, мыслеобразы и
кускообразы.»[93], - называет Замятин. Вот эти звукообразы, цветообразы и
другие производные образы и являются реальными составляющими интегрального
образа как на смыслообразующем, так и на структурообразующем уровне. Их
смыслы пересекаются в интегральном образе, через них он
«разветвляется»[94]на все произведение.
Создавая интегральный образ, Е.Замятин, несомненно, использовал свои
инженерно-математические знания. И если слово «интегральный» взято именно
из этой научной области, то и аналог, параллельное понятие его составляющих
следует искать там же. Так и есть, в философско- теоретических
представлениях писателя интеграл неизменно сопряжен с дифференциалом.
думается, что понятие «интегральный» образовано у Замятина от слова
integrate (так как речь идет не только об итоге, но и о самом процессе:
вспомним, в статье «ОТенри» писатель называет этот образ «интегрирующим»),
что с английского переводится как «объединять в единое целое; составлять
единое целое; завершать, придавать законченный вид»[95]. В связи с этим все
трактовки integrate как способности «объединять, составлять, завершать»
дают нам понимание интегрального образа как образования отнюдь не
статичного. Интеграл - «конечная, измеримая величина, в отношении к
бесконечно малой ее части, к дифференциалу», дает определение В.даль[96].
Если дифференциал - это малая часть в отношении к интегралу, то
интегральный образ мы должны дифференцировать, то есть «расчленить» и
«различить отдельные, частные», как пишет Ожегов[97], более малые образы,
его составляющие. А затем, как в самом «интегральном исчислении, - по мысли
Замятина, - мы складываем уже суммы, ряды»[98]. Замятин выдвигает тезис:
«дифференциал без интеграла - это котел без манометра»[99], чем определяет
их взаимную необходимость. А интегральное вычисление - это есть «искусство
отыскивать интеграл по дифференциалу»[100].
Если же использовать, как футуристы, только дифференциальный котел, то все
зайдет в тупик. Как пишет Замятин в статье «О синтетизме»: «оттого у них
мир - котел - лопнул на тысячу бессвязных кусков, слова разложились в
заумные звуки»7. В этом-то и есть диалектика части и целого, которую
содержит в себе замятинский образ, уже само название которого -
интегральный - приравнивается к понятию «синтетический». Это образ, имеющий
установку на синтез, вбирающий в себя какое-то количество составляющих
элементов. Интегральный образ действительно синтетичен - он совершенно
парадоксально собирает, казалось бы, не объединяемые вещи. Образ - это все
же единичное; дифференциал предполагает разъединение, дробление; а
интеграл, в свою очередь, есть «нечто целое»[101], сумма, объединение.
думается, установка на синтез - самое главное в понимании интегрального
образа. «Образ может стать интегральным, - объясняет сам Е.Замятин, -
распространиться на всю вещь от начала до конца»[102]. Это тот самый
замятинский «синтез, дающий рассказу перспективу, глубину»[103]. Как
происходит это распространение, как образ становится гегемоном, писатель
объясняет в основном в статьях «Закулисы» и «О' Генри». Художник
«сосредотачивается» на «основном образе», который «по настоящему увидел,
поверил»; «дальше - варьируется все тот же образ, с каждой вариацией
заостряясь все больше». Становясь доминирующим, он обретает самостоятельную
жизнь, и «неминуемо родит целую систему производных образов». Но не
случайных, поясняет Замятин: «Отдельными, случайными образами я пользуюсь
редко, они - только искры, они живут одну секунду - и тухнут, забываются.
Случайный образ - от неуменья сосредоточиться, по-настоящему увидеть,
поверить»[104]. Производными образами-дифференциалами интегральный образ,
как корнями, «прорастает. через абзацы, страницы», именно в его «русло
вливаются все. образы». Писатель говорит об интегральном образе как о живом
существе, которое, развиваясь, само растет, родит другие образы и
прорастает ими, завоевывая пространство произведения. Перефразируя
А.Белого, образ Е.Замятина действительно есть живой образ - «образ-
плоть»,»цветущий организм»[105].
Этот образ дает толчок, начало всему и вбирает все в себя в литературном
произведении. Интегральный образ - «великий синтез», «интеграл от нуля до
бесконечности», изобретение (данное определение как нельзя лучше подходит
для этого литературно-инженерного сооружения) для введения в произведение
философского синтеза не через многословные рассуждения и детальные
описания, как «в приемах старого повествования», характерных для русской
литературы Х1Х в., а через структурно-образные заострения, врезаемые в
воображение читателя,зрителя.

* * *

так, в сюжетно-композиционном построении произведений интегральный образ
дает толчок, начало всему и вбирает в себя все на уровне смыслообразующем.
На структурообразующем уровне он, как стержень, пронизывает и скрепляет все
произведение, не дает ему распасться, создает целые системы образов: емкие,
рождающие ассоциации. Именно такой интегральный образ может стать основой и
телевизионного сюжета.
Интегральный образ - интересная находка для авторов телевизионных передач,
и, безусловно, для сценаристов и режиссеров документальных и художественных
фильмов. Это было проверено на собственном опыте. Родилось сразу несколько
композиционных построений на основе интегрального образа для разных
телевизионных передач. Расскажу о трех из них.
На выставке «Современное японское искусство» передо мной висела черно-белая
глянцевая фотография: в ночном городе обычный многоэтажный дом, в некоторых
окнах которого был свет. Этот дом стал интегральным образом одного из моих
телевизионных сюжетов на социальную тему, где по очереди загорались
окошечки с героями-жильцами.
Сороконожка, выточенная мастером слова Е.Замятиным в «Рассказе о самом
главном», помогла мне выстроить сюжет о новом лекарственном препарате,
который сегодня незаменим в комбинированной терапии СПИда. Препарат
блокирует ВИЧ в клетке и не дает ему убить человека. Российские ученые во
главе с Робертом Шалвовичем Бибилашвили (руководителем отдела биотехнологии
кардиологического научного центра, заведующим лабораторией генной
инженерии) создали этот новый эффективный лекарственный препарат на основе
фосфазида для лечения и профилактики СПИда. Работа была удостоена
Государственной премии России в области науки и техники, но для того, чтобы
это лекарство могли получать больные, необходимо было вмешаться нам,
журналистам (не только с просветительской, но и с критической целью).
Но вернемся к образу, который и определил композиционное построение сюжета
: я увидела, как идет себе и идет сороконожка. Затем крупно: одна лапка -
одно мнение «за»; вторая лапка - мнение «против» и т.д. В конце сороконожка
задумалась, какой ей лапкой идти и - упала. темнота. Пи-пи-пи - звук
кардиологического аппарата ... Пока ученые спорили, а врачи и чиновники не
торопились принять решение, умер еще один человек от СПИда.
Еще одна находка, которая организовала интегральный образ «единства и
противоречия» - основу сценария 40-минутной передачи. В Музее современного
искусства я увидела два мячика - большой и маленький, - которые постоянно
прыгали. Это вечное движение на экране, эта «живая» картина действовала
завораживающе. так возник сценарный ход одной из научно-популярных передач
«Большой взрыв» (телекомпания «ВИд»), где я была не только редактором, но и
автором. два ведущих - Андрей Разбаш плюс его уменьшенная копия. Назовем их
Разбаш-большой и Разбаш- маленький - решили проблему преподнесения
материала. В уста Разбаша-маленького, которого режиссер уменьшил на
«хромакее», мы смогли вложить спорные моменты по очень сложной научной
проблеме нанотех- нологий. Кроме того, этот ход позволил сделать передачу
интересной и недорогой, что тоже немаловажно в любом производстве (в
отличие, например, от компьютерной Масяни, создание которой стоило немало).
Итак, интегральный образ - это одна из тех удачно найденных «новых форм
архитектоники смыслов и эмоционально-символических рядов» [Виноградов,
1976: С.375], которая не только выражает индивидуальную манеру письма
Евгения Замятина, особый склад его художественного мышления, будучи
репрезентантом синтетического мировоззрения писателя, но и является
актуальной для современных поисков того телевизионного языка, который
интересен и понятен всем и каждому.
Именно такой естественный язык, основу которого составляют интегральные
образы, организующие и соединяющие в себе символы, метафоры, лейтмотивы и
т.д., и осваивается человеком интуитивно, бессознательно.
Список литературы
Замятин Е. Автобиография // В мире книг. 1988, ? 9.
Замятин Е.И. Я боюсь: Литературная критика. Публицистика. Воспоминания. М.,
1999.
Замятин Е. О'Генри // Замятин Е.И. Избранные произведения: В 2 т. М., 1990.
Т.2.
Замятин Е. Закулисы // Указ. соч..
Замятин Е. О синтетизме // Указ. соч.
Замятин Е.И. Техника художественной прозы // Литературная учеба. 1988, ?6.
Замятин Е. О сегодняшнем и современном // Указ.соч.
Замятин на фоне эпохи. Публикация А.Н.Стрижева // Литературная учеба. 1994,
?3.
Аскаров Т. Эстетическая природа художественной условности. Фрунзе, 1966.
Белый А. Магия слов // Белый А. Символизм как миропонимание. М., 1994.
Бирюкова И.В. Стилистическое своеобразие публицистики Е.Замятина: дисс.
канд.филол.н. М., 1997.
Большой англо-русский словарь: В 2-х т. М., 1977. Т.1.
Виноградов В.В. Поэтика русской литературы. М., 1976.
Литературный энциклопедический словарь. М., 1987.
Виноградов В.В. О символике и о символе // Виноградов В.В. Поэтика русской
литературы. М., 1976.
Вечный отрицатель и бунтарь: Е.Замятин - литературный критик / Комментарии
и подготовка текста А.Ю. Галушкина // Литературное обозрение. 1988, ?2.
Горький М., Собр. соч.: В 30-ти т. М., 1949-1956. Т.29.
Геллер Л. Слово - мера мира. М., 1994.
Горанов К. Содержание и форма в искусстве. М., 1962.
Гончаров И.А. Лучше поздно, чем никогда (Критические заметки) // Гончаров
И.А. Собр. соч.: В 8т. М., 1955. Т.8.
Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4т. М., 1995. Т.2.
Евсеев В.Н. Лейтмотив в поэтике Е.И.Замятина // Научные доклады, статьи,
очерки, заметки, тезисы. Тамбов, 1997. Кн.У11.
Козлова Р.П. Метафора в рассказе Е.Замятина "Мамай" // Творческое наследие
Евгения Замятина. Кн.У1.
Левинсон А. джентльмен: Записки о прозе Е.Замятина // Звено. Париж, 1923. 2
апр.
Литературно-энциклопедический словарь. М., 1987.
Литература. Справочные материалы. М., 1988.
Михайлова А.А. О художественной условности. М., 1970.
Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1987.
Перфильева Н.В. Импликация как основа языковой образной системы
орнаментальной прозы Е.И.Замятина. дис...канд.филол.н. М.,1996.
Потебня А.А. Эстетика и поэтика. М., 1976.
ПоляковаЛ.В. "REALIA" или "REALIORA"? О творческом методе Евгения Замятина.
"Пещера" // Творческое наследие Евгения Замятина...Кн.111.
Пришвин М. Незабудки. Вологда, 1960.
Смирнова А.И. Русская проза об "окаянных днях" России (Е.Замятин, И.Бунин,
И.Шмелев, В.Розанов) // творческое наследие Евгения Замятина ... Кн.У1.
теория метафоры. М., 1990.
Шкловский В. Пять человек знакомых. тифлис, 1927.
Шкловский В.Б. Гамбургский счет: статьи - воспоминания - эссе (1914 -
1933). М., 1990.
Шенцева Н.В. "Интегральные" образы в произведениях Е.Замятина и Л.Леонова
об интеллигенции и революции // творческое наследие Евгения Замятина:
взгляд из сегодня. Указ. соч. Кн.У11.

Сведения об авторе: Карасева-Резникова Ольга Геннадьевна, кандидат
филологических наук, доцент кафедры телевидения Высшей школы (факультета)
телевидения МГУ им. М.В.Ломоносова, руководитель Отдела практики. E-mail:
reznic- 70@mail.ru
Е.А. Тахо-Годи

а.ф. лосев и традиции «веховской» социально-философской публицистики
К 100-летию сборника «Вехи»: 1909-2009

В статье ставится вопрос о социально-философской стратегии участников
знаменитого сборника «Вехи» (1909) и о «веховских» традициях в творчестве
великого русского философа А.Ф. Лосева. Рассматриваются основные этапы
лосевского духовного противостояния, начиная с первых постреволюционных
лет: замысел издания серии «Духовная Русь, участие в газете «Жизнь» (1918)
и в сборнике «Russland» (1919). Апогеем этого духовного противостояния
становится издание философского памфлета «Диалектика мифа» (1930). После
пережитых репрессий, «веховские» традиции не исчезают из творчества
философа, остающегося внутренне верным «веховской» социально-философской
стратегии противления злу словом, культурным творчеством. Ключевые слова:
русская философия, социально-философская стратегия, творчество А.Ф. Лосева,
«веховские» традиции, духовное противостояние

The article poses the question of social philosophical strategies of the
contributors to the famous collection of essays "Vekhi" ("Landmarks") and
of the "Vekhi" traditions in the works of the great Russian philosopher
A.F. Losev. The main stages of Losev's spiritual opposition are considered
as well as his adherence to the "Vekhi" ideals. Key words: Russian
philosophy, socal philosophical strategy, A.F. Losev's creative work,
tradition of "Vekhi", spiritual opposition.

Алексей Федорович Лосев - один из последних представителей русской
религиозной философской школы - не был участником знаменитого философско-
публицистического сборника «Вехи». Когда вышли «Вехи», он учился в
гимназии. Возникает вопрос: можно ли в таком случае говорить о Лосеве и
«Вехах»? С моей точки зрения, можно и небезынтересно.
Во-первых, потому, что вскоре Лосев-студент стал посетителем Религиозно-
философского общества памяти Владимира Соловьева и лично познакомился со
многими «веховцами» - с Н.А. Бердяевым, С.Н. Булгаковым и С.Л.
Франком[106].
Во-вторых, и это важнее, он унаследовал публицистическую социально-
философскую стратегию «веховцев», которую я бы определила как
противостояние революционному делу посредством слова, созидающего
творчества. Эта позиция наиболее явно артикулирована в статьях М.О.
Гершензона «творческое самосознание» и С.Л. Франка «Этика нигилизма», где
объясняется отличие созидающего «культурного творчест- ва»[107] от
«принципиального революционизма»[108], с его социальной борьбой и
уничтожением существующих общественных форм. Этот лейтмотив прослеживается
и в работах других «веховцев». так, П.Б. Струве в статье «Интеллигенция и
революция» подчеркивал, что либеральная интеллигенция, делавшая революцию,
никогда не могла захватить поле русской литературы[109], то есть именно
область «слова». В таком контексте особый смысл приобретает акцентирование
«веховцами» литературности и художественности, присущей русской философии.
«Веховцы» хотели через слово, через свою публицистику, преобразовать
внутреннюю природу русской интеллигенции, пробудить ее творческое
самосознание. для них были важны «творческая борьба идей»[110], духовное
противостояние, «подвижничество», но никак не или титанизм социальной
борьбы революционера-сверхчеловека, взявшегося за дело уничтожения
инакомыслящих ради создания нового социума.
В истории лосевского противостояния революционному делу посредством слова
можно выделить несколько ключевых этапов. В настоящей публикации я очерчу
их лишь пунктирно.
Первой известной нам вехой этого духовного противостояния стал замысел
издания серии книжек на темы о русской национальности под общим названием
«духовная Русь»[111]. Задуманная совместно с Вяч. Ивановым и о. Сергием
Булгаковым весной 1918 г., эта «религиозно-национально-философская серия»
должна была выходить под лосевской общей редакцией. Лосев сообщал издателю
М. Сабашникову, что серия «исключает всякую минимальную возможность какой-
нибудь партийной точки зрения», но не скрывал, что «взгляды авторов анти-
марксистские», хотя «исследование везде ведется в тоне свободного, вне-
конфессионального религиозного сознания»[112]. В серию должны были войти
работы Вяч. Иванова, Бердяева, кн. Евгения трубецкого, о. Сергия Булгакова,
поэта Георгия Чулкова, секретаря Религиозно-философского общества памяти
Владимира Соловьева Сергея дурылина, критика и публициста А.С. Глинки-
Волжского и самого Лосева. Изучение этого неосуществившегося проекта
позволяет говорить о том, что и бердяевская статья «духи русской революции
(Гоголь, достоевский, толстой)», и статьи Вяч. Иванова и о. Сергия
Булгакова предназначались изначально как для лосевской «духовной Руси», так
и для сборника П.Б. Струве «Из глубины». Совпадают хронологические границы
подготовки этих двух изданий - с марта по август 1918 г.; очевиден и их
идейный параллелизм: «духовная Русь», как и сборник «Из глубины», должна
была стать своеобразным продолжением традиций, заложенных «Вехами».
В том же первом полугодии 1918 г. Лосев выступает на страницах газеты
«Жизнь»[113], оппозиционной властям с позиций анархических, то есть
кардинально противоположных авторам «Вех» и «Из глубины». Отсюда
полемические выпады газеты против еженедельника «Накануне», где печатались
«веховцы» - Булгаков, Бердяев, Струве. Может показаться странным появление
Лосева в таком издании. Но в условиях стремительно сужавшегося пространства
свободного, неподцензурного большевикам слова в газете сотрудничали люди
различных политических убеждений, в том числе известные литераторы:
Александр Блок, Андрей Белый, Анна Ахматова, Осип Мандельштам.
Из трех заметок, опубликованных Лосевым в «Жизни», наиболее интересны для
нас статья о положении в средней школе (? 59) и обзор «Русская философская
литература в 1917-18 гг.» (? 24)[114]. В статье «Кризис частной средней
школы» автор сдержанно, почти без эмоций, оперируя лишь фактами и цифрами,
описывает катастрофическую ситуацию частных школ - последних «островков»,
не затронутых тлетворным влиянием новой идеологии. Что касается текста о
русской философии, то он только на первый взгляд кажется далеким от
социальных проблем и от тех споров о русской интеллигенции и революции,
которые в 1909 г. вели «веховцы». Судя по всему, 24-летнему Лосеву
представлялась недостаточно активной позиция его старших коллег по
«духовной Руси». Вот почему в своем обзоре он достаточно сдержанно
отзывается о сочинениях «славянофильского» лагеря - о Вяч. Иванове, Е.Н.
трубецком и Булгакове. Лосев ищет в философии, как он сам пишет, духовное
«орудие борьбы»[115] и недоволен тем, что, «несмотря на головокружительный
поток событий, русская философия молчит, и неизвестно, что она скажет обо
всем происходящем»[116].
Таким духовным запросам, видимо, больше отвечало «западное» крыло русских
мыслителей, к которым, по лосевской тогдашней классификации, относился и
инициатор «Вех» - М.О. Гершензон, и С.Л. Франке, и И.А. Ильин с П.И.
Новгородцевым.
Еще одна веха - участие Лосева в швейцарском сборнике «Russland»
(«Россия»), вышедшем в 1919 г. в Цюрихе под редакцией Веры Эрисман-
Степановой, Теодора Эрисмана и Жана Маттьё. Маттьё был активным швейцарским
социал-демократом. Выпускница философского факультета Цюрихского
университета Вера Степанова была женой психолога Теодора Эрисмана[117]. По
семейным преданиям, инициатива издания сборника «Russland» принадлежала
Теодору и Вере Эрисманам. Именно так ответила их 90-летняя дочь на вопрос о
сборнике, заданный ей по моей просьбе летом 2008 г. профессором
Гетеборгского университета Магнусом Юнггре- ном, связанным с этой семьей
давними дружескими связями. Однако есть основания сомневаться в точности
этого предания.
Как представляется, одним из идейных вдохновителей сборника «Russland» был
родственник Эрисманов - муж старшей сестры Веры, Прасковьи, видный русский
историк, публицист, один из руководителей партии народных социалистов
Сергей Мельгунов (в 1922 г. его вышлют из Советской России на знаменитом
«философском пароходе»). Атеистическая, либерально-народническая позиция
Мельгунова, предопределившая в 1909 г. его выступления против «Вех»,
несколько трансформировалась после прихода к власти большевиков. Мельгунов
стал искать союзников в разных политических кругах, что привело его в ряды
«Союза возрождения России» и «Тактического центра», ставившим задачу
воссоздание русской государственности. думаю, что только по тактическим
соображениям имя Мельгунова не было поставлено среди редакторов сборника
«Russland». В сборнике опубликована мельгуновская статья о государстве и
церкви в России, статья его жены П.Е. Степановой (Мельгуновой) о русском
обществе. И главное: большинство авторов - историк Константин Сивков,
фольклористы Юрий и Борис Соколовы [118], публицист Иван Белоконский,
педагог Николай Румянцев - активно печаталось в мельгуновском издательстве
«Задруга»[119]. Вероятно, проект, нацеленный на всестороннее ознакомление
западного читателя с Россией и ее культурой (отсюда тематика статей - о
русском искусстве, литературе, философии, педагогике, церкви,
государственном устройстве), отвечал идеям Мельгунова как члена «Союза
возрождения России», который возник весной 1918 г.
Остается непроясненным лишь то, каким образом попала статья «Русская
философия» на страницы этого издания. Сведений о личном знакомстве Лосева с
Мельгуновым нет. Членом кооперативного товарищества «Задруга» Лосев стал
или в конце 1918 г., или в начале 1919 г. (его имени нет в списках членов
за 1918 г.[120], оно появляется лишь в списке, датированном 15 мая 1919
г.[121]). Пока можно выдвинуть только ряд гипотез. Первая гипотеза:
лосевский текст передали Мельгунову Соколовы. С Соколовыми Лосев были
знаком, но неизвестно, были ли контакты между ними уже в эти годы. Вторая
гипотеза: связь между участием Лосева в газете «Жизнь» и в сборнике
«Russland». В первой половине 1918 г. Лосев пишет статьи для этих изданий
на сходную тему - о русской философии. А в 1922 г. возглавлявший газету
«Жизнь» А.А. Боровой выпускает в издательстве «Задруга» подготовленную еще
в 1914 г. книжку о масонстве под редакцией Мельгунова [122]. Обращает на
себя внимание и то, что еженедельник «Понедельник "Народного слова"» из
номера в номер публиковал сведения о действиях большевиков против
анархистов[123], хотя о Боровом и его газете там ни разу напрямую упомянуто
не было. Как пересеклись пути анархиста Борового, народного социалиста
Мельгунова и Лосева - вопрос, требующий дополнительных исследований, но то,
что их объединяло духовное противостояние большевизму, - несомненно. Еще
одна гипотеза, причем наиболее правдоподобная: текст был передан Мельгунову
университетским товарищем Лосева П.С. Поповым, лично знавшим Мельгунова с
середины 1910-х годов и активно участвующий в деятельности издательства
«Задруга»[124].
Как и обзор философской литературы в газете «Жизнь», текст Лосева о русской
философии в «Russland» лишь кажется далеким от «веховской» проблематики. В
нем можно увидеть продолжение разговора, начатого в «веховской» статье
«Философская истина и интеллигентская правда» Бердяева, считавшего, что
«очистительный огонь философии призван сыграть» не малую роль в деле
радикальной реформы интеллигентского сознания[125]. Лосев и позже будет
прикровенно апеллировать к этому тексту. Бердяевские слова об особой
«классовой пролетарской мистике»[126]вспоминаются при чтении книг
«Философия имени» (1927) и «диалектика мифа» (1930), где Лосев пишет о
мистике материалистов, о коммунистической и пролетарской мифологии. А в
конце 1930-х годов в его повести «Встреча», наиболее близкой по своей
проблематике - интеллигенция и революция - к кругу вопросов, затрагиваемых
в «Вехах», возникают реминисценции именно из этой «веховской» статьи
Бердяева[127].
Обращение Лосева к истории русской философии на страницах «Russland» - не
просто стремление познакомить западную читательскую аудиторию с неизвестным
ей миром мысли. Лосев делает акцент на философичности русской литературы,
на философии славянофилов и, в первую очередь, - на философии Владимира
Соловьева, то есть как раз на творчестве тех русских мыслителей, которых,
по словам Бердяева, «не хочет знать русская интеллигенция»[128]. Лосев
развивает идеи Бердяева о «конкретном идеализме» или «онтологическом
реализме» русской философии[129], о ее религиозных началах, отражающихся в
стремлении к «синтезу знания и веры»[130]. В то же время слова Лосева о
том, что «русская философия никогда не занималась чем-либо другим помимо
души, личности и внутреннего подвига»[131], - позволяют провести параллели
и с «веховской статьей о. Сергия Булгакова «Героизм и подвижничество», где
духовный подвиг, христианское подвижничество противопоставлялись
интеллигентскому героизму и человекобожию. С позицией Булгакова эти тексты
Лосева роднит также идея о необходимости формирования именно «национального
самосознания», опирающегося на религиозно-культурные основания[132].
Как бы ни были интересны лосевские попытки 1918 г. выразить свою социально-
философскую позицию, апогеем его духовного противостояния власти стало,
конечно, издание в 1930 г. «диалектики мифа» - последней антимарксистской
книги, вышедшей при советском режиме[133]. В ней автор говорит не о древних
мифах, а об иной мифологии - о тех социально-общественных идеях, которые
владеют и отдельными людьми, и целыми социумами. «диалектика мифа» - это и
религиозно-философский трактат, где дается диалектика абсолютной
(Божественной) мифологии, и одновременно своеобразное социологическое
исследование психологии массового мышления, попытка вычленения тех
идеологем, которые предопределяют поведение определенных социальных групп
или целых народов.
Пронизывающий текст Лосева полемический, почти публицистический тон,
необычный для строгого философского исследования, - с моей точки зрения,
явное подтверждение того, что книга является продолжением философско-
социальной публицистики авторов «Вех».И шире - классической русской
философии, для которой, как писал сам Лосев в статье «Русская философия» в
сборнике «Russland», характерны жизненность, причастность к реальному
социальному бытию и одновременно интерес к до-логическому, мифологическому
мышлению. Недаром в «диалектике мифа» разрабатываются многие «веховские»
сюжеты: об атеизме как особой религиозной вере; об интеллигентском
идолопоклонстве перед наукой и прогрессом; о неприятии позитивизма и
рационализма в философии. Вслед за статьей С.Л. Франка в «Вехах» «Этика
нигилизма»[134], Лосев в «диалектике мифа» акцентирует внимание на
духовной, религиозной подоплеке социально-политических событий, показывая,
как духовный нигилизм, отрицание Абсолюта и абсолютной мифологии превращает
человека в ничто, ввергает его в духовный и социальный ад, где властвуют
различные относительные мифологии, в том числе, марксизм.
Само противопоставление апологетов абсолютной мифологии и приверженцев
относительной мифологии - такой, как социализм, - во многом параллельно
«веховскому» противопоставлению двух социально-философских типов -
противников революции и ее сторонников. В сущности, именно это
противопоставление, духовное размежевание, проводимое в «Вехах», объясняет,
казалось бы, странное и неожиданное название этого философско-
публицистического сборника.
Современному читателю может показаться, что выпады Лосева по адресу
социализма и коммунизма теряются среди теоретических рассуждений о природе
мифа и мифологического мышления, но и этих вкраплений было достаточно,
чтобы автора отправили в концентрационный лагерь на строительство
Беломорско-Балтийского канала и на XVI съезде коммунистической партии
осудили как классового врага. После освобождения из лагеря Лосеву было
невозможно заниматься философией. Его работы не допускают в печать вплоть
до смерти Сталина. Но духовное противостояние не прекращается: в 1930-1940-
е годы Лосев противостоит советской реальности в своей прозе, где также
можно найти аллюзии на «Вехи» и на волновавшие «веховцев» проблемы. В уже
упоминавшейся мною повести «Встреча» это проблема интеллигенции и
революции. В рассказе «Из разговоров на Беломорстрое» Лосев обращается к
волновавшему «веховцев», в первую очередь Франка, вопросу о сути
социалистического производства.
С середины 1950-х годов Лосев начинает писать восьмитомную «Историю
античной эстетики». Уход в историю философии был вынужденным шагом, однако
он дает Лосеву возможность хотя бы частично реализовать замысел 1920-х
годов о создании общей типологии культур, предполагающей осмысление и ее
современного состояния. Казалось бы, Лосев, погрузившись в античность,
должен полностью отойти от социально-философской «веховской» проблематики.
Но это не совсем так. Пусть и эзоповым языком, почти иносказательно
мыслитель продолжает выражать близкие «веховцам» идеи. Обращу внимание
только на один пример. В 1985 г. в газете «Правда» - центральном партийном
печатном органе - была помещена беседа с Лосевым «дерзание духа»[135].
Случайно ли то, что заголовок перекликается со словами Бердяева из «Вех» о
«любви к истине и дерзновении мысли», угасающих от царящей кругом
демагогии[136]? Мне кажется, не случайно. Подтверждением этому служат
дальнейшие рассуждения Лосева о том, что противовесом безрассудному
техницизму, нацеленному на уничтожение человека и человечества, должно быть
правильное мировоззрение, «тайное или явное стремление к свободе»[137], что
надо воспитывать у молодежи «любовь к глубине и красоте самой мысли»[138].
Недаром Лосев тут же оговаривается, что его могут счесть «дурным идеалистом
за проповедь спокойного, умиротворяющего и отрезвляющего мышления»[139].
Ведь его слова о необходимости воспитания у молодежи «творческого
мышления»[140] есть не что иное, как парафраза гершензоновских размышлений
о необходимости воспитания «творческого самосознания».
Как видим, Лосев остается верен той стратегии, которая наметилась еще в
первый послереволюционные годы, когда он также вынужден был печататься в
идейно чуждых ему изданиях - у анархиста Борового или народного социалиста
Мельгунова. Однако, появляясь в первый и последний раз на страницах
коммунистической газеты, Лосев обречен высказываться исключительно
иносказательно.
К такому эзоповому способу высказывания Лосева приучили 70 лет советской
власти. Но как только в Советском Союзе началась «перестройка», философ
прямо заговорил и о «Вехах». Это запечатлено в документальном фильме о
Лосеве, снятом в 1987 г., накануне смерти философа, кинорежиссером В.
Косаковским. «"Вехи" сейчас страшная книга: нельзя ее ни читать, ни иметь,
ни говорить ничего», - констатирует в этом фильме Лосев и в то же время
признается: «Когда я <.> читал, я восторгался глубокой мыслью. Очень
глубокая мысль! Они увидели, что революция слишком подавляет личность,
поэтому стоял вопль о том, <.> "где же человек- то"! Ну, хорошо,
производство. Производство - хорошо. Прогресс. Общественность. А человек же
где?! А человека нету.»[141]
В этом обезличенном, обесчеловеченном обществе философу выпало прожить
большую часть жизни, испытать множество катастроф и многим пожертвовать, но
внутренне он оставался верен той социально-философской стратегии
противления злу словом, культурным творчеством, которой в дни его юности
руководствовались его старшие товарищи по философскому цеху - авторы
философско-публицистического сборника «Вехи».

Список литературы
Белоконский И.П. дань времени. М., 1918.
Боровой А.А. Современное масонство на Западе // Масонство. Его прошлое и
настоящее / Под ред. С.П.Мельгунова, Н.П.Сидорова. Т. 3. Вып. 1. М., 1922.
Вехи. Из глубины. М., 1991.
Жизнь. 1918, ? 2 (11 апреля 1918 г.), ? 4 (13 апреля 1918), ? 5 (14 апреля
1918), ? 7 (17 апреля 1918).
Лосев А.Ф. дерзание духа. М., 1989.
Лосев А.Ф. Русская философия // Лосев А.Ф. Страсть к диалектике. М., 1990.
Лосев А.Ф. диалектика мифа. дополнение к «диалектике мифа». М., 2002. (сер.
«Философское наследие». Т. 130).
О кооперативном товариществе печатного и издательского дела «Задруга». М.-
Пг., 1918.
О кооперативном товариществе печатного и издательского дела «Задруга»
(доклад общему собранию членов «Задруги»): 1912-1919. Харьков, М., Пг.,
1919.
Отчет чрезвычайного общего собрания членов товарищества «Задруга» и
общественных организаций в день десятилетнего юбилея 25 декабря 1921 г.
Пб., 1922.
Румянцев Н.Е. Как живет Германия во время войны и чем она сильна (По личным
воспоминаниям гражданского военнопленного. М., 1917.
Русский быт по воспоминаниям современников. Сборник отрывков из записок,
воспоминаний и писем / Сост. П.Е. Мельгуновой, К.В. Сивковым и Н.П.
Сидоровым. 4.1 - М., 1914; 4.2, вып.1 - М., 1918 (на обложке - 1919); Ч.
2., вып. 2 . М., 1922; 4.2, вып. 3. М., 1923.
Сборник «Вехи» в контексте русской культуры / Отв. ред. А.А.тахо-Годи, Е.А.
та- хо-Годи, серия «Лосевские чтения». М., 2007.
Соколов Б. Опричники (Историческая справка) // Понедельник «Народного
слова». 1918, 29 апр. ? 3. С. 4-5.
Соколов Б.М. Былины. Исторический очерк, тексты и комментарии. М., 1918
(серия «Сокровища родного слова», вып. 1-2).
Тахо-Годи Е.А. Великие и безвестные: Очерки по русской литературе и
культуре XIX-XX вв. СПб., 2008.
Яковлев С.В. Оценка нигилизма в работах С.Л.Франка и А.Ф. Лосева // Сборник
«Вехи» в контексте русской культуры / Отв. ред. А.А. тахо-Годи, Е.А. тахо-
Годи, серия «Лосевские чтения». М., 2007. С.251-257.
Tacho-Godi E. Zum gegenseitigen Verhaltnis von A. F. Losev und S. L. Frank
// Kultur als Dialog und Meinung. Baitrage zu Fedor A.Stepun (1884-1965)
und Semen L.Frank // Specimina philologiae slavicae /Hrsg. von H.Ku^e. Band
153. Munchen, 2008, S. 219-237.

Сведения об авторе:Тахо-Годи Елена Аркадьевна, док. филол. наук, член-
корреспондент РАЕН, доцент кафедры истории русской литературы МГУ им. М.В.
Ломоносова, заведующая отделом изучения наследия А.Ф.Лосева Библиотеки
истории русской философии и культуры «дом А.Ф.Лосева». E-
mail:tahogodi@mail.ru/
научные чтения
конференция «древнерусская литература и телевидение»

20 ноября 2009 года в Высшей школе телевидения МГУ им. М.В. Ломоносова
прошла научная конференция на тему: «древнерусская литература и
телевидение». Организатором конференции выступила кафедра словесности ВШт,
пригласившая к участию ведущих российских филологов - специалистов по
древнерусской литературе, а также специалистов по медийным исследованиям.
Основной задачей конференции было выявить внутреннюю связь между
современной и средневековой культурами, продемонстрировать телевизионный
потенциал древнерусских текстов, а также то, как древнерусские смыслы
функционируют в медийной практике.

М.В.Иванова

древнерусская литература и современное отечественное телевидение

В статье дается обоснование темы, указываются основные позиции, по которым
можно проводить сопоставление древнерусской словесности и современного
отечественного телевидения. Ключевые слова: древнерусская литература,
жития, хожения, Стоглавый собор, «Домострой», летописи, «Вести-Куранты».

The article determines the topics discussed at the conference, draws the
possible lines
of collation between the Russian medieval literature and the modern TV. Key
words: Old Russian literature, chronicles, lives, travels, "Domostroi",
"Vesti-
Kuranty".

Название нашей конференции было сформулировано на одном из заседаний
Ученого совета факультета, когда обсуждалась возможность проведения научных
чтений по древнерусской литературе для студентов. Поскольку это
академическая дисциплина, сколь интересная, столь же и трудная, то целью
планируемой конференции было показать студентам богатство литературы
древней Руси, разнообразие исследовательских тем и подходов в ее изучении,
а также познакомить студентов с наиболее авторитетными учеными-
медиевистами. Все это в совокупности призвано значительно расширить
представления современного юношества о древнерусской словесности, о великом
культурном наследии, которое оставили нам талантливые и трудолюбивые
предки.
Но наш декан В.Т.Третьяков сказал, что, мол, это, конечно, все очень
интересно и нужно, но здесь ведь не филологический факультет, чтобы
проводить конференцию только по одной древнерусской литературе. У нас
факультет телевидения, следовательно, нужно провести конференцию
«древнерусская литература и телевидение».
Такая провокационная и авангардная тема у всех присутствующих сразу вызвала
улыбку, но вместе с тем были отмечены: во-первых, законность и
рациональность такого подхода для факультета телевидения; во- вторых,
новизна, даже свежесть взгляда на изучение древнерусской литературы.
И действительно, при внимательном рассмотрении темы «древнерусская
литература и телевидение» выясняется, что это весьма плодотворный и
интересный исследовательский подход, причем как в проспек- ции (от
древнерусской словесности к современному телевидению), так и в ретроспекции
(от современного телевидения к древнерусским литературным текстам).
А дело все в том, что культурная традиция непрерывна. И все современные
телевизионные жанры, темы, сюжеты, идеи, художественные приемы и проч. -
это трансформация жанров, тем, идей и приемов, которые зарождались и
развивались в древней Руси.
как правило, о преданиях и легендах, связанных с теми или иными местами.
Считается, что одним из древнейших памятников этого жанра является
«Хождение игумена даниила» (конец XI -- начало XII вв.). Позже создаются:
«Хожение в Царьград» (конец XIII -- начало XIV вв.); «Хожение Зосимы в
Царьград, Афон и Палестину» (1419-1422), в котором автор весьма подробно
делится своими личными впечатлениями и приключениями; «Хожение Авраамия
Суздальского во Флоренцию» (1437-1440), представляющее собой уже путевые
записки, очерки; «Хожение за три моря Афанасия Никитина» (1466-1472), не
только рассказывающее о сложностях путешествия и трудной судьбе
путешественника вдали от отечества, но и свидетельствующее о внимательном
отношении к чужим традициям, о широте взглядов и (как бы мы сегодня
сказали) о толерантности автора.
И все современные телевизионные передачи, посвященные рассказам о других
станах и землях, о путешествиях («Клуб путешественников» Юрия Сенкевича,
«Непутевые заметки» дмитрия Крылова, «Вокруг света» Михаила Кожухова и
прочие), строятся по той же схеме, той же композиции, используют те же
приемы, которые складывались и развивались в русской паломнической
литературе.
В 1551 г. царь Иван IV и митрополит Макарий собирают церковный собор. Царь
задает вопросы, собор на них обстоятельно отвечает, а потом еще и принимает
постановление по каждому из них. Постановления касались самых существенных
вопросов церковной и мирской жизни Руси. Как писать перекрестье у святой
троицы, у средней или у всех трех? Как ставить кресты на церквах? Можно ли
на свадьбы приглашать глумо- творцев, органиков и гусельников? таких
вопросов было сто, и, соответственно, ответов было столько же. По
постановлениям собора была создана книга под названием «Стоглав» (по
количеству вопросов и ответов), в которой много колоритных черт и ярких
картин русской жизни того времени. По названию книги принято называть и сам
этот собор Стоглавым. А он - оригинальный прообраз современных ток-шоу.
Замечательный древнерусский памятник «домострой», составленный священником
Благовещенского собора московского Кремля Сильвестром в середине XVI в.,
являлся сводом правил по домостроительству, интересной и весьма популярной
книгой, отражающей различные стороны домашней жизни людей («о том же коли
что купит у кого сел нет и всякой домашней обиход и лете и зиме и как
запасати в год и дома животина водити всякая и ества и питие держати
всегды» ). Он диктовал моду на кушанья и одежды, на оформление русского
быта. Именно «домострой» является исторической основой не только
телевизионных передач о модной одежде, о кулинарных советах и подобных, но
и всего телеканала «домашний».
«Время» (Первый канал) - главная информационная программа страны еще с
прошлого века. Время - одна из форм существования материи, самая сложная,
самая непостижимая и не управляемая человеком. древние говорили, что
«времени боятся все, даже пирамиды». Время - главный герой оригинального
древнерусского жанра летописи. Сегодня известно более полутора тысяч
списков древнерусских летописных сводов, рассказывающих о важнейших
событиях по годам. «Тои же осени много зла ся створи, поби мраз обилие по
волости, а на Торожку все чело бысть . И зая князь верши. и не пусти в
город ни воза. А Новегороде зло бысть вельми. ядяху люди сосновую кору и
лист липов и мох. О горе, тогда, братие, бяше, по торгу трупие, по улицам
трупие, по полю трупие. Не мо- жаху пси изидати человек, а вожане помроша,
а останке разидеся, и тако по грехом нашим разидеся власть наша и град наш»
(Новгородская первая летопись по Синодальному списку).
Историческая достоверность, точность изложения, информационность, яркая
оценочность, выражение авторской позиции, принцип стандарта оформления
текста в сочетании с экспрессивностью, компилятивный характер - вот
основные черты древнерусского летописания и современной отечественной
телевизионной новостной публицистики.
«Вести» - информационная программа канала «Россия». Название и основное
содержание программы - прямое заимствование из древнерусского памятника
деловой письменности, который назывался «Вести- Куранты» и был посвящен
регулярным сообщения из чужих земель. Первые рукописные «Вести-Куранты»
были составлены в Посольском приказе в 1600 г. Появились они в связи с
необходимостью в регулярной информации о событиях за границей и содержали
разнообразные сведения: о военных действиях и мирных переговорах; о редких
явлениях природы и диковинных вещах; о торговле и искусстве. А также -
сведения об освещении в зарубежных странах событий, происходящих на русской
земле. Эти сведения черпались из различных источников, главными из которых
являлись отчеты русских послов за границей. Такие отчеты назывались
«статейными списками», поскольку писались строго по пунктам - «по статьям».
Кроме того, информация для «Вестей-Курантов» собиралась из иностранных
газет, из отписок воевод пограничных городов, от купцов. Позже Посольский
приказ стал нанимать особых корреспондентов - как правило, часто
приезжающих в Россию иностранных торговцев. Вся информация упорядочивалась
переводчиками, правщиками и редакторами Посольского приказа, ими
составлялись столбцы с вестями. К середине XVII в. были выработаны
специальные приемы их составления. А в 1702 г. Петр I издал указ печатать
«Вести-Куранты»; так появились первые русские газеты - петровские
«Ведомости». Вот с этого момента начинает активно развиваться та система
языкового употребления, которая в дальнейшем получит название
публицистического стиля.
В 2008 г. был осуществлен грандиозный телевизионный проект «Имя Россия».
Страна выбрала имя святого благоверного князя Александра Невского. Но ведь
о жизни и подвигах этого выдающегося государственного и военного деятеля
нам известно только по древнерусским памятникам, и прежде всего - из его
жития. «Житие Александра Невского», составленное в XIII в. и пережившее
несколько редакций, весьма оригинально: во-первых, тем, что это
великокняжеское житие (такого типа житий византийская агиография не знала);
во-вторых, в нем обнаруживаются черты воинской повести; в-третьих, весьма
ярко проявляется образ автора; в-четвертых, в нем увлекательный сюжет; в-
пятых, образ святого князя весьма реалистичен и потому сложен: он и храбрый
воин, и тонкий дипломат, и непобедимый мужественный полководец, и мудрый
государственник. Видимо, реальный князь новгородский (а позже - великий
князь владимирский) Александр был именно таким. Но очень важно, как об этом
было написано. И только благодаря рассказу древнерусского книжника для всей
сегодняшней России Александр Невский является идеалом.
Вызывает зрительский интерес анимационный сериал тВЦ «История государства
Российского» по великому труду Н.М.Карамзина. Основным историческим
источником «Истории» Карамзина является Ипатьевская летопись 1425 г.,
названная так по мужскому Костромскому Ипатьевскому монастырю, в котором
была найдена именно Карамзиным. Этот монастырь интересен еще и тем, что
именно здесь в 1613 г. Михаилу Федоровичу Романову объявили об избрании его
царем.

* * *

даже в таком обзорном варианте становится очевидным, что тема взаимосвязи
древнерусской литературы и современного телевидения не только авангардно-
новаторская, но и весьма интересная и многоаспектная. И ее изучение может
открыть новые перспективы как в обновлении телевидения, так и в подходах к
изучению древнерусской словесности. Этим следует заниматься.
И мы переходим к более детальному рассмотрению различных точек зрения на
эту проблему и предоставляем слово участникам конференции.

Сведения об авторе: Иванова Мария Валерьевна, доктор филологических наук,
профессор, заведующая кафедрой словесности Высшей школы телевидения
(факультета) МГУ им. М.В. Ломоносова.E-mail: g-vinograd@mail.ru.
А. С. Демин

мЕчи блещут, как водА: смысл древнерусского сравнения

В статье исследуется происхождение и смысл сравнения блеска мечей с блеском
воды в древнерусском «Сказании о Борисе и Глебе» начала XII в. Автор
приходит к выводу, что это сравнение имело не изобразительный и не
символический, а экспрессивный главный смысл. Оно возникло в духовной
атмосфере жалостливости, характерной для времен Владимира Мономаха, и
должно было вызывать сочувствие к судьбе убитого князя Глеба. Ключевые
слова: древнерусская литература, поэтика, сравнение, Владимир Мономах,
общественные настроения.

The article explores the origin and meaning of a comparison used in the Old
Russian "Tale of Boris and Gleb", 12th century AD. The author comes to
conclude that this metaphor had neither descriptive, nor symbolic, but
expressive chief meaning. It appeared in the spiritual atmosphere of
sentimentality typical of the times of Vladimir Monomach, and meant to
cause compassion for the murdered prince Gleb. Key words: Old Russian
literature, poetics, comparison, Vladimir Monomach, social
mood.

Существуют два принципиально разных подхода исследователей к толкованию
смысла памятников. У первого подхода множество сторонников: берется сам по
себе текст памятника и толкуется так, как удобно или выгодно исследователю,
и эти зачастую произвольные толкования выдаются за доказательства на
заданную тему. Памятнику можно приписать все, что угодно соответственно тем
или иным современным потребностям. Такой подход я бы назвал поверхностным,
субъективным, публицистическим (Я. С. Лурье называл его «потребительским»).
Этот подход напоминает растаскивание памятника по кирпичикам для своих
хозяйственных (читай: политических или схоластических) нужд.
Сторонников второго подхода гораздо меньше: он ведь труднее. Принципиальное
отличие вроде бы небольшое: между исследователем и памятником возникает
фигура автора. Исследователь описывает не свои впечатления непосредственно
от памятника, а изучает древнего автора, - то, что тот думал, чувствовал,
хотел, и как все это выразил в тексте. Исследователь вольно или невольно
уже не приписывает автору свои ощущения, но пытается, насколько это
возможно, установить, каков в действительности был автор, и только потом
сопоставляет, если надо, интересы древнего автора с нашими нынешними
интересами. такой подход я считаю более правильным, глубоким, объективным,
научным.
И вот подходящий пример. Агиографическое «Сказание о Борисе и Глебе»
неизвестного автора конца Х! - начала ХИ в. содержит исключительно яркое
сравнение в рассказе о нападении убийц на Глеба, которые «обнажены меча
имуще въ рукахъ своихъ, блещащася, акы вода»[142]. Современный
художественный критик может излить восторг по поводу этой детали и всего
произведения в целом. Но исследователь, занимающийся историей
изобразительности в литературе, поступит иначе и попытается ответить на
вопросы: какой смысл вкладывал в эту деталь автор «Сказания»? И
действительно ли он стремился к изобразительности, так импонирующей нашим
литературным вкусам?
Итак, откуда эта деталь появилась? Прежде всего отвергнем влияние
нетворческих причин. тут не было простого отражения реальности. Вряд ли
автор «Сказания» исторически точно знал, как блестели в действительности
мечи нападавших, или заимствовал эту деталь в качестве реалии из преданий о
Борисе и Глебе. Все остальные памятники борисоглебского цикла в лучшем
случае лишь глухо упоминают обнаженное или готовимое «оружье» у убийц
(летописный рассказ «О убьеньи Борисове» и рассказы в «Прологах») или
вообще не упоминают никакого «оружья» у нападавших («Чтение о Борисе о
Глебе») [143].
Следование традициям тоже сомнительно. Сравнение блеска обнаженных мечей с
блеском воды нельзя отнести к традиционным риторическим средствам, ибо в
древнерусской литературе блеск оружия, в том числе мечей, не был водным, но
обычно сравнивался с блеском или сиянием молнии, солнца или зари (или же
оружие блестело на солнце либо при молнии).
Вот обзор этой литературной традиции в самом кратчайшем виде по некоторым
древнейшим памятникам. Например, описание ангела-воителя в «Ипатьевской
летописи» под 1110 г.: Александр Македонский «види мужа... и мечь нагъ в
руце его и обличенье меча его, яко молонии... и ужа- сеся цесарь велми»
[144]. Или войско в «Хронике» Георгия Амартола: «яко же въсия солнце на
златыя щиты и на оружия, блистахуся горы от нихъ и сияху, яко отъ святилъ
горящь, темь взъмущахуся вси видяще»[145]. В «Слове о всех святых» Иоанна
Златоуста: «Чьто бо есть страшьно на брани: пълъци на обе стороне стануть
оковани, блистающе ся оружиемь и землю светяще...» [146]. Или в «Истории
Иудейской войны» Иосифа Флавия: «Вои же, по обычаю облъкшеся въ оружие...
Вся преграднаа места бльщахуся оружиемь позлащенымь... И великъ ужасъ
нападе на мятежники» [147]. В «Повести временных лет»: «яко посветяше
молонья, блещашеться оружье, и бе... сеча силна и страшна» [148]; «яко се
видяху... ездяху... въ оружьи светле и страшни» [149]. В «Хронике» Георгия
Амартола: «оружию двизания и златыя красоты блистания» [150].
В общем виде подобная повествовательная традиция, пожалуй, повлияла на
описание нападения убийц на Глеба в «Сказании о Борисе и Глебе».
Воздействие воинских мотивов на «Сказание» не единично (ср.: «поидоша
противу собе, и покрыша поле Льтьское множьствъмь вои, и съступишася» (46-
47); или о Борисе и Глебе: «Вы... намъ оружие... и меча обоюду остра» (49);
этих воинских мотивов и деталей нет в других произведениях о Борисе и
Глебе.
Однако сравнение блеска оружия именно с водой не укладывается в фонд
традиционных изобразительных воинских мотивов. Видимо, не в изобразительных
традициях было дело. Тем более что сравнение блеска мечей с водой в
«Сказании» имело лишь ограниченный изобразительный смысл и указывало только
на сильный блеск оружия, не более того. Никакого развития этого
изобразительного мотива не воспоследовало.
Поищем тогда иной смысл у сравнения - символический. Эпизод со сравнением
мечей с водой содержит немаловажную содержательную особенность: воинские
мотивы в древнерусской литературе всегда связаны со сражением; в эпизоде же
о Глебе в «Сказании» сражение не разразилось, хотя мечи были обнажены. Но
эти мечи не окровавлены, а чисты, блестят водянисто, видимо, потому что не
будут употреблены в дело - ведь Глеба потом заклали ножом. Недаром Глеб
смотрел на мечи, а упомянул не усечение мечом, но свое будущее заклание
ножом: « закалаемъ есмь» (42). Сравнение оружия с водой обладало у автора
не столько изобразительностью, сколько символическим смыслом, намекало на
будущее.
Символизировала ли в литературной традиций чистота оружия его неприменение,
сказать трудно. Но все же можно привести близкую аналогию из Библии: у
Голиафа «копие в руку его, яко вода, ищищено блещаще- ся»[151], - копье
блестело, как вода, потому что оно так и не вступило в бой и осталось
чистым, ибо давид успел убить Голиафа до применения копья. Показательно,
что в пересказе этого эпизода «Хронографом 1512 г.» не- замаранность оружия
Голиафа, притом уже меча, указана прямо: «в руку его мечь, яко вода,
чисть»[152]. Однако непосредственного влияния Библии в данном эпизоде
«Сказания» не наблюдается. Наша догадка о символическом смысле сравнения
остается лишь догадкой.
Но имеется еще одна область для объяснений. Сравнение блеска мечей с водой,
возможно, содержало более важный и ясный смысл - экспрессивный. Водяной
блеск мечей был зловещим, символизировал какую- то страшную и даже
смертельную опасность. Недаром автор «Сказания» добавляет, что люди не
просто устрашились блещущих, как вода, мечей, но от страха «омьртвеша».
тут, кажется, не обошлось без влияния традиции рассказов, связывавших блеск
воды с опасностью. Например, в «Слове о трех мнисех» (или «Житии Макария
Римского»): «источник знамянанъ водныи белъ, яко млеко [в другом списке: «и
бе въ немъ вода бела»]. И ви- дехомъ ту мужи страшны зело, окрестъ воды
стояща... и видевше то, мы трепещюще, яко мертви... и минухом место то со
страхом [153]. В «Александрии»: «И видехомъ некако место, и бе на немъ
источникъ светелъ, его же вода заблищашася, аки молниа... и призвахъ
повара... он же, приимъ икру, и иде къ светлому источнику омыти икру, и
абие намокши в воде, ожи- ве икра и избежа от руку повара... поваръ же
бывшаго не поведа» [154], - очевидно, напуганный. В «девгениевом деянии»:
«Во источнице бо томъ свети, а вода, яко свеща, светится. И не смеяше бо к
воде той от храбрыхъ приитъти никто, понеже бяху мнози чюдеса: в воде той
змей великъ жи- вяше» [155]. Однако нигде зловещий блеск воды не
переносился на оружие, и, таким образом, сравнение блеска обнаженных мечей
с водой в «Сказании о Борисе и Глебе» снова оказывается уникальным.
Пока, до обнаружения иных аналогий, остается признать, что сравнение блеска
мечей с водой явилось результатом индивидуального творчества автора
«Сказания», а главный смысл сравнения являлся экспрессивным.
Но тогда следует объяснить подобный выбор автора. Необычное сравнение
блеска мечей с водой вполне соответствовало общему авторскому настроению.
Ведь экспрессивно все «Сказание». В рассказе об убийстве Глеба герой
жалостно плачет, чувства персонажей драматически сталкиваются и меняются:
Глеб «умиленый», затем «възрадовася», его убийцы «омрачаахуся», его
окружение ужаснулось и пр. Подчеркнуто часто - почти 30 раз - в тексте
«Сказания» повторяются эпизоды с упоминаниями о слезах, печали, плачах,
воздыханиях, умилении, стенаниях, горе, унынии, сокрушении, скорби, жалости
и пр. у героев и даже у мимолетных персонажей, а упоминания минорных чувств
постоянно разрастаются в целые описательные сцены плачей. В отличие от
«Сказания», в более пространном «Чтении о Борисе и Глебе» плачи упоминаются
всего лишь пять-шесть раз, и то очень кратко, а в летописной статье «Об
убьеньи Борисове» плачи упоминаются и того меньше - три раза, и тоже
кратко. Стремлением автора «Сказания» к трагичности повествования можно
объяснить и появление зловещего сравнения мечей с водой, окруженного самыми
интенсивными в «Сказании» плачами и воплями персонажей. Вода к слезам
ближе, чем, скажем, молния или солнце (ср. в «Галицко-Волынской летописи»:
«слезы от себе изливающи, аки воду»[156]; или в одном из «слов» Иоанна
Златоуста: «источьницехъ водьныихъ прикладаема беаху очеса и... сльзы вряща
капааху...» [157] и др.).
Но возникает новый вопрос: зачем автору понадобилось так убиваться?
Объяснить болезненную, трагическую манеру изложения автора «Сказания»
нельзя только житийной традицией. Например, в «Успенском сборнике», где
наряду со «Сказанием о Борисе и Глебе» переписаны различные жития, в том
числе мученические, ничего похожего на острую трагичность «Сказания» не
встречается. В прочих житиях, скажем, Евстафия Плакиды или Алексия человека
Божия, плачи гораздо более редки, чем в «Сказании».
Стремление автора «Сказания» к явно повышенной трагической экспрессивности
изложения объясняется опять-таки индивидуальной авторской целью. В рассказе
об убийстве Глеба автор подчеркнул отсутствие отклика людей на отчаянные
речи Глеба: убийцы «ни поне единого словесе постыдешася ... не вънемлють
словесъ его» (41); близкие тоже не слушают его, на что Глеб жалуется: «отца
моего Василия призъвахъ - и не послу- ша мене... И ты, Борисе, брате, ...
то ни ты хочеши мене послушати... и никто же не вънемлеть ми» (42). да и
Борис ранее жаловался на то же: «не вемь, къ кому обратитися» (29).
Подобная тоска героев по слушателям отсутствует в других произведениях о
Борисе и Глебе. В «Сказании» же Борис и Глеб пытались вызвать сочувствие
своими речами, даже у убийц («милъ ся имъ деяти», «милъ вы си дею» (35,
41)), и даже убийц ласково называли («братия моя милая и любимая», «братия
моя милая и драгая» (25, 41)). Подобных поползновений героев к сочувствию
тоже нет в других произведениях о Борисе и Глебе. Наконец, автор
«Сказания», и только он, однажды, возможно, показал образец сочувственного
отклика слушателей на речи Бориса: «да егда слышаху словеса его... и къждо
въ души своеи стонааше» (36). По-видимому, аналогично эмоциональным героям
«Сказания» автор пытался, так сказать, «достучаться» до чувств читателей и
слушателей своего произведения.
Поэтому автор устами персонажей регулярно обращался фактически к читателям,
взывая к их чувствам: «Къто бо не въсплачеться, съмерти тое пагубьное
приводя предъ очи сьрдьца своего?» (31); «къто не почюдить- ся великууму
съмирению, къто ли не съмериться, оного съмерение видя и слыша?» (37). В
конце «Сказания» автор уже и сам призвал «нас», включая читателей,
отозваться чувствами на рассказанное о двух страстотерпцах: «темь же
прибегаемъ к вама и съ слезами припадающе молимъся...» (50). В конце
рассказа об убийстве Глеба тоже содержалось косвенное, в виде евангельской
цитаты, обращение к чувствам читателей, - побуждение их к нужному
эмоциональному состоянию: «Въ тьрпении вашемь сътяжите душа ваша» (42).
Не ясно, каких читателей или слушателей имел в виду автор «Сказания», -
вообще всех жителей Русской земли? (В «Чтении» читатели обозначены,
кажется, более церковно: «братие»). Вероятно, для религиозно-
гражданственного потрясения читателей понадобилось автору «Сказания» и
зловещее сравнение мечей с водой.
для более глубокого понимания обстоятельств появления столь странного
сравнения требуется объяснить эту экспрессивную повествовательную манеру
автора «Сказания» общественными настроениями того времени. точное время
создания «Сказания» неизвестно. Однако, если принять за основу мнение ряда
ученых о появлении «Сказания» не ранее начала ХИ в., в 1115-1117 гг.[158],
то намечаются интригующие параллели.
Обратим первоочередное внимание на особенность натуры тогдашнего правителя.
Показательна характеристика великого князя киевского Владимира
Всеволодовича Мономаха в «Лаврентьевской летописи» - в «Повести временных
лет» и в продолжившей ее «Суздальской летописи». так под 1125 г. в
посмертной, итоговой характеристике Владимира Мономаха подчеркивается одна
из ведущих его черт: «Жалостив же бяше оти- нудь и даръ си от Бога прия: да
егда в церковь внидяшеть и слыша пенье, и абье слезы испущашеть, и тако
молбы ко владыце Христу со слезами вос- пущаше»[159]. Жалостливость
Мономаха отмечена прежде всего к «сроднико- ма своима, к святыма мученикама
Борису и Глебу».
Не только церковная жалостливость Мономаха имелась в виду. В предшествующих
рассказах летописи постоянно отмечалась сходная жалостливость Мономаха:
когда заболел его отец, то Мономах «плакавъ- ся»; и когда преставился отец,
то Мономах снова «плакавъся» (217, под 1093 г.); вскоре утонул брат
Владимира Мономаха и погибла дружина - «Володимеръ же... плакася по брате
своемъ и по дружине своеи ... печа- ленъ зело (220, под 1093 г.); затем
один князь ослепил другого - «Володи- меръ же слышавъ... ужасеся и
всплакавъ» (262, под 1097 г.); князья хотят воевать друг с другом - и снова
«се слышавъ, Володимеръ расплакавъ- ся» (262, под 1097 г.); сверх того
Владимир заявлял, что ему «жаль» убиваемых смердов (277, под 1103 г.). Все
это упоминания отнюдь не церковных плачей Владимира Мономаха. Жалостливость
показана в летописи как его всеохватывающее свойство. Притом никто из
князей в летописи не показан таким жалостливым и часто плачущим, как
Владимир Мономах. Это, по летописи, его индивидуальная черта.
Вероятно, так оно и было в действительности. Правда, прямых документов о
чувствительности Мономаха в нашем распоряжении нет. Но ведь «Лаврентьевская
летопись» в конечном счете все-таки восходит к южнорусскому летописанию
времени Владимира Мономаха[160], то есть, вероятно, осталась правдивой по
отношению к нему. Показательно, что собственно южнорусская «Ипатьевская
летопись» содержит те же и даже добавляет еще детали к картине
чувствительности Мономаха. Под 1113 г.: «Володимеръ плакася велми... жаля
си по брате» (о Святополке); под 1117 г.: «Володимеръ же съжали си темь оже
проливашеться кровь»; под 1126 г.: «доб- рыи страдалець за Рускую
землю»[161].
Наконец, собственные сочинения Владимира Мономаха тоже могут подтвердить
его чувствительный настрой. Так, в своем «Поучении» 1117 г. он пишет:
«вземъ Псалтырю, в печали разгнухъ я, и то ми ся выня: вскую печалуеши,
душе... Вскую печална еси, луше моя». далее Мономах призывает своих детей
заниматься «3-мя делы добрыми... покаяньемъ, слезами и милостынею», -
«слезы своя испустите». И снова возвращается к своим минорным чувствам:
«съжаливъси христьяных душь и селъ горящих и ма- настырь». В письме к Олегу
Святославовичу: «о, многострастныи и печал- ны азъ, много борешися
сердцемь», «кончавъ слезы... желеючи»[162].
Видимо, реальный Владимир Мономах, как следует из нашего краткого экскурса,
и в самом деле отличался проявлением по разным поводам жалостливости,
которая явно перекликается с жалостливостью «Сказания о Борисе и Глебе».
Такое сходство подталкивает к предположению о том, что жалостливо-
трагические настроения Владимира Мономаха каким-то образом повлияли на
стиль автора «Сказания о Борисе и Глебе», включая и появление в его тексте
резко экспрессивного сравнения мечей с водой.
Прямых подтверждений связи «Сказания» с Мономахом нет. В тексте самого
«Сказания» Владимир Мономах никак не упоминается, хотя косвенно он, может
быть, и подразумевался в заключающих «Сказание» восхвалениях, между прочим
сообщавших о современности уже не Бориса и Глеба, а самого автора
«Сказания»: «князи наши противу въстающая дьржавьно побежають... дьрзость
поганьскую низълагаемъ» (49). Если в этих словах видеть напоминания о
состоявшихся победоносных походах русских князей на половцев, то придется
отнести эти напоминания лишь ко времени не ранее начала ХИ в., а именно - к
походам 1102, 1107 и 1111 гг., в которых активное участие принимал
Владимир. Увериться в подобном толковании помогает считающийся
предшественником «Сказания» летописный рассказ «О убьеньи Борисове», в
конце которого высказана еще лишь только надежда на будущие успехи:
«...заступника наша! Покорита по- ганыя подъ нозе княземъ нашимъ» (72).
Связь между настроенностью автора «Сказания» и эмоциональной особенностью
Владимира Мономаха можно подтвердить только очень неполными аналогиями
между «Сказанием» и некоторыми местами произведений, прямо упоминающих
Владимира Мономаха и Бориса с Глебом, жалостливо-трагичных по тону и оттого
содержащих зловещие изобразительно-символические детали. таково уже
упоминавшееся «Поучение» Владимира Мономаха. В том месте, где Мономах
говорит о своих трагических переживаниях («съжадивъси христьяных душь и
селъ горящих и манастырь» (249), он тут же использует зловещую
изобразительно-символическую деталь - яркое сравнение (полки половецкие
«облизахутся на нас, акы волци, стояще»). И при этом поминает Бориса («на
святого Бориса день.. ехахом сквозь полкы половьчские... и святыи Борисъ не
да имъ мене в користь»).
Между чувствами и их выражением у Мономаха и у автора «Сказания» есть
сходство, но лишь общее и частичное. Жалостливость, судя по летописным
упоминаниям, проявилась у Мономаха гораздо раньше, чем у автора «Сказания»,
на которого Мономахово настроение и могло повлиять, но не благодаря
возможному личному общению автора «Сказания» с Мономахом (данные на этот
счет отсутствуют) или чтению его «Поучения», а скорее всего, в результате
воздействия эмоциональной атмосферы вокруг Мономаха (хотя и об этой
атмосфере мы ничего определенного не знаем) на настроенность автора
«Сказания» и использование им яркого сравнения.
На сентиментальную общественную атмосферу вокруг Владимира Мономаха,
возможно, указывает посвященная ему некрологическая статья под 1126 г. в
«Ипатьевской летописи», где обильно плачут буквально все: «святители же,
жалящеси, плакахуся по святомъ и добромъ князи; весь народъ и вси людие по
немъ плакахуся, яко же дети по отцю или по матери; плакахуся по немъ вси
людие и сынове его... и внуци его; и тако разидошася вси людие с жалостью
великою... с плачемъ великомъ»[163]. О похоронах других князей, даже самых
известных, больше нигде в летописи не рассказывалось с фиксацией такой
потрясенности людей. так что можно предположить существование повышенно
эмоциональной атмосферы и вокруг живого Мономаха и ее влияние на
повествовательную манеру автора «Сказания о Борисе и Глебе».
Есть еще несколько частичных аналогий «Сказанию» в сочинениях уже не
Мономаха, но, видимо, отразивших веяние трагической жалостливости вокруг
Владимира Мономаха. К наиболее ранним аналогиям относится рассказ о
половецком нашествии в «Повести временных лет» под 1093 г., где говорится о
печалях не только Владимира Мономаха, но и других людей, - все очень
чувствительны. Так, по утонувшему при бегстве от половцев молодому князю
Ростиславу «плакася по немь мати его и вси лю- дье пожалиша си по немь
повелику» (221); от нашествия половцев «бысть плачь великъ в граде»,
«сотвори бо ся плачь великъ в земли нашеи» (222); «на христьяньсте роде
страхъ и колебанье» (223); «вся полна суть слезъ... ноне же плачь по всемъ
улицам упространися» (224); «мъного роду хри- стьяньска стражюще,
печални... со слезами отвещеваху другъ къ другу ... со слезами родъ свои
поведающе» и т. п. (225). Подобного жалостливого рассказа в летописи прежде
не появлялось. Зловещие изобразительно-символические детали вкраплены в
трагический рассказ: «ноне видимъ нивы поростъше зверемъ жилища быша»
(224); «опустневше лици, почерневше телесы ... языкомъ испаленым, нази
ходяще, и боси ногы имуще, сбодены терньем» и пр. (225). И Бориса и Глеба
при этом поминал летописец: «Богъ нам наводить сетованье... въ праздникъ
Бориса и Глеба, еже есть празд- никъ новыи Русьскыя земля» (222). Однако
нет никаких непосредственных связей между «Сказанием о Борисе и Глебе»,
летописным рассказом под 1093 г. и поведением самого Мономаха. Можно
предполагать только воздействие атмосферы вокруг Мономаха и на эти
эмоциональные сочинения с их экспрессивными литературными средствами,
включая изобразительно-символические детали.
Еще одна частичная аналогия «Сказанию о Борисе и Глебе» наблюдается в
«Повести о Васильке Теребовльском», помещенной в «Повести временных лет»
под 1097 г., но на самом деле со значительными поздними редакторскими
изменениями вставленной в летопись в 1116-1118 гг. или несколько
позже[164]. В этой летописной повести плачет и переживает не только
Владимир Мономах, но и другие персонажи: «Святополкъ же сжа- лиси по брате
своем» (257); давид «бе бо ужаслъся» (259); «Василко ... възпи к Богу
плачем великим и стенаньем» (260); «плакатися начала попадья... и очюти
плачь» ее Василько (261); «давыдъ и Олегъ печална бысть велми и плакастася»
(262). Это самое слезное повествование летописи соответственно содержит и
многие зловещие изобразительно-символические детали: «давыдъ же седяше, акы
немъ» (259), - готовится к ослеплению Василька; «бысть, яко и мертвъ»
(261), - состояние ослепленного; «да бых в тои сорочке кроваве смерть
приялъ и сталъ пред Богомь», - желание ослепленного; «вверженъ в ны ножь»
(262), - оценка преступления и т. д. Правда, в этой повести упоминаются не
Борис и Глеб, а убиваемые братья неопределенно: «и начнеть брат брата
закалати» (269). В итоге картина та же: сходство повествовательных манер
«Сказания» и летописной повести с их экспрессивными деталями не более, чем
самое общее; оба сочинения независимо друг от друга отражают предполагаемую
нами эмоциональность Мономахова времени.
Наконец, еще одна довольно слабая аналогия «Сказанию о Борисе и Глебе»
отыскивается в «Сказании чудес Романа и давида», в рассказе о перенесении
мощей Бориса и Глеба в 1115 г. по инициативе Владимира Мономаха. Рассказ
подчеркивает чувствительность участников действа: «вси елико бяше множьство
людии, ни единъ же без слезъ не бысть» и «вьсемъ... съ сльзами Бога
призывающемъ»[165]. В предыдущих рассказах о событиях, произошедших до
великого княжения Владимира Мономаха, ни словом не говорилось ни о слезах,
ни о плачах людей. В слезном рассказе же о перенесении мощей появились и
детали, которые можно расценить как зловещие: при перенесении мощей Глеба
«ста рака не поступьно. Яко потягоша силою, ужа претьргняхуся... а людемъ
зовущемъ... и въсхо- жаше гласъ народа отъ всехъ ... яко и громъ»25. Но
опять: отмечается лишь самое общее сходство манер повествования в рассказе
об убийстве Глеба из «Сказания о Борисе и Глебе» и в рассказе о перенесении
их мощей из «Сказания чудес Романа и давида», - то есть экспрессивность
обоих рассказов, по-видимому, была продиктована эмоциональной атмосферой
времени Владимира Мономаха.
В результате попытка объяснить появление в «Сказании о Борисе и Глебе»
изобразительно-символического сравнения «обнажены меча... бльщащася, акы
вода» приводит нас к гипотезе об основной первопричине сравнения:
жалостливо-трагическая настроенность Владимира Мономаха и его окружения,
повлияла, вероятно, на эмоциональную атмосферу того времени, а отсюда - и
на «Сказание» и его поэтику, в том числе и на одно из сравнений. Идейная
ориентация литературы начала ХИ в. на Мономаха уже давно была замечена
исследователями на примере редакций «Повести временных лет». теперь сюда
можно предположительно отнести и «Сказание о Борисе и Глебе».

Список литературы
Абрамович Д. И. Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. Пг.,
1916.
Библия. Острог, 1581. Л. 131 об. Первая книга Царств, гл. 17.
Истрин В. М. Александрия русских хронографов: исследование и текст. М.,
1893.
Истрин В. М. Книгы временьныя и образныя Георгия Мниха: Xроника Георгия
Амартола в древнем славяно-русском переводе. М., 1920. Т. 1.
Лурье Я. С. Летопись Лаврентьевская // Словарь книжников и книжности
древней Руси. Вып. 1. Он же. Общерусские летописи XIV-XV вв. Л., 1976.
Мещерский Н. А. «История Иудейской войны» Иосифа Флавия в древнерусском
переводе. М.; Л., 1958.
Пам. СРЛ. СПб., 1862. Вып. 3 / Изд. подгот. А. Н. Пыпин. С. 138.
ПСРЛ. М., 1962. Т. 2 / Текст летописи подгот. А. А. Шахматов. Стб. 263.
ПСРЛ. М., 1997. Т. 1 / Текст летописи подгот. Е. Ф. Карский.
ПСРЛ. СПб., 1911. Т. 22, ч. 1 / Текст памятника подгот. С. П. Розанов. С.
109.
ПЛдР: XIII век / Текст памятника подгот. О. В. Творогов. М., 1991. С. 46.
ПЛдР: XIII век / Текст памятника подгот. О. П. Лихачева. С. 408. Под 1288
г.
Успенский сборник XII-XIII вв. / Изд. подгот. О. А. Князевская, В. Г.
демьянов, М. В. Ляпон. М., 1971.

Сведения об авторе: Демин Анатолий Сергеевич, доктор филологических наук,
заведующий Отделом древних славянских литератур Института мировой
литературы им. А. М. Горького РАН.
Ф.С. Капица

куда ездил на бесе иоанн новгородский?
Рассматриваются видоизменения сюжета о договоре с дьяволом в
западноевропейской и русской традициях. Привлечены редкие тексты
западноевропейских демонологов XVI -XVII вв. и старопечатный Пролог.
Показано, что составители Пролога использовали обе трактовки данного
сюжета. Ключевые слова: древнерусская литература, сюжет, демонология,
старопечатный Пролог.

Changes in the story of making contract with the Devil in the Western and
Russian traditions are explored. The rare texts of the European 16th-17th
centuries demonology and the old printing Prologue are attracted. It is
shown that the editors of the Prologue used both interpretations of the
plot.
Key words: Old Russian literature, plot, demonology, old printing Prologue.

В последние годы вновь оживился интерес фольклористов к проблемам
исторической поэтики. Одной из главных категорий этой области
литературоведения издавна считались устойчивые сюжетные схемы, получившие в
компаративистике название «бродячих». К подобным вечным сюжетам мировой
литературы и фольклора принадлежит и сюжет о договоре человека с дьяволом.
Под сюжетом о договоре человека с дьяволом мы понимаем схему- архетип,
основу которого составляет сочетание сюжетных функций двух главных
персонажей, формирующих основной конфликт,- человека и дьявола. Основная
сюжетная функция героя-богоотступника - отречение от Бога, основная
сюжетная функция дьявола - наделение героя какими-то желанными для него
благами. Соответственно тому, какой из героев является главным, сложились
две основные версии данного сюжета.
За много веков своего существования сюжет о договоре с дьяволом вызвал к
жизни множество произведений различных жанров. Это и апокрифический сюжет о
рукописании Адама и ранневизантийские легенды о богоотступниках, породившие
множество обработок в западноевропейской средневековой традиции и проникшие
в восточнославянскую письменность, и позднейшие версии, составленные
католическими монахами. Оформление этого мотива в европейской традиции
отражено в трудах демонологов. Поскольку они никогда не рассматривались в
фольклористическом аспекте, остановимся на них подробнее.
Интересно, что как католические, так и протестантские демонологи
моделировали договор с дьяволом, пародируя хорошо известные им церковные
ритуалы. В 165З г. Генри Мор, например, писал: «Между злым духом и
человеком могли осуществляться церемонии,. аналогичные тем, что
используются, чтобы крепче привязать человека к Господу» [Мор, с.56].
Естественно, что со временем в подобные описания добавлялись различные
«подробности».
Первое подробное описание такого рода дается в книге И.Нидера «Formicarium»
(ок. 1435), второй в истории печатной книге по колдовству. Автор
воспроизводит рассказ молодого человека, впоследствии сожженного за
колдовство: «В субботу, перед освящением святой воды, будущий послушник
должен пойти со своими наставниками в церковь и там в их присутствии
отречься от Xриста и его веры, крещения и католической церкви. Затем он
должен выразить почтение magisterulus, то есть «малому хозяину» (так они
обозначают дьявола). Затем он причащается из фляги [кровью убитых детей];
после этого он обязан соблюдать и хранить в тайне наше искусство и обряды»
[Nider:145.]. Налицо точное воспроизведение традиционного ритуала
причастия.
достаточно рано мотив договора с дьяволом вошел и в агиографическую прозу,
где нередко контаминировал с фольклорными сюжетами. Так, Xинкмар из Реймса
(I 882 ) включил в «Житие св. Василия» рассказ о слуге сенатора,
влюбившемся в дочь хозяина. Продав душу дьяволу, камердинер завоевал ее
сердце. Он спасся только с помощью святого, который заставил дьявола
расторгнуть контракт. Эта легенда часто пересказывалась и в последующие
столетия.
В XШ в. старинный рассказ о соглашении между Теофилусом из Адана и дьяволом
превратился в историю с подписанием договора кровью. Приведем одну из
версий легенды, в которой соединились фольклорные и демонологические
мотивы. Английский демонолог Инкриз Мазер (1639-1723) напечатал ее в книге
«Illustrious Providences» (1684): «В 1658 г. в Кане (Франция) молодой
студент, растративший все свое состояние, оказался в нищете и одиночестве.
Незнакомец, узнавший причину его страданий, дал ему денег. Он быстро
удовлетворил свои потребности, но, как только деньги кончились, вернулась
нищета. Незнакомец, который оказался дьяволом, снова дал ему денег при
условии, что студент подпишет договор своей кровью. Позже студент раскаялся
в своем поступке и упросил нескольких священников помочь расторгнуть
контракт. Назначив день поста и молитвы на том самом поле и в том самом
месте, где несчастный совершил ужасную сделку, священники встали по кругу,
поставив его в середину. Прочитав особые молитвы чтобы укрепить себя в
вере, что многократно увеличило их силы, они начали ревностно молить
Господа, чтобы Он проявил свою власть над Сатаной, и принудил его
расторгнуть договор. После нескольких часов, проведенных в молитве, над
ними распростерлось облако, и из него выпал договор с подписью студента»
[Mather: 69-70].
Западноевропейский святой изгонял дьявола из своего мира в преисподнюю, но
никогда не использовал побежденного в своих целях. данная трактовка сюжета
соответствовала представлениям средневековой демонологии, по которым любое
соглашение с дьяволом трактовалось как договор с ним, считавшийся смертным
грехом.
В русской литературе оригинальные произведения о договоре с дьяволом
возникают не ранее XVII в., хотя с древнейших времен здесь бытовали и
переводные версии этого сюжета. Прежде всего, это одна из древнейших легенд
о договоре с дьяволом - «Чудо святого Василия Великого о прельщенном
отроке», генетически связанное с «Житием Василия Великого». Автором его
традиционно считается ранневизантийский писатель Амфилохий. Важно отметить,
что в указанных сюжетах преобладала назидательная направленность, поскольку
и сам сюжет использовался лишь с целью доказательства стойкости того или
иного подвижника в христианской вере. Соответственно, мотив договора играл
подчеркнуто подчиненную роль, а демонологическая проблематика не
затрагивалась вовсе.
Сосредоточившись на сюжетных перипетиях и образах персонажей, авторы
развивали авантюрную составляющую повествования. В частности, мотив
договора контаминировал с сюжетом о заклятом бесе, который также широко
известен в мировой агиографической литературе. Обычно поединок с бесом (или
дьяволом) входит в число искушений, которым подвергается святой. Пытаясь
отвлечь праведника от благочестивых размышлений, дьявол (черт, бес) мешает
ему молиться, для чего шумит, принимает различные образы, в том числе девы,
намеревающейся его соблазнить. Святой справляется со всеми кознями нечистой
силы, дьявол терпит поражение.
Представление о дьяволе, сложившееся в православной традиции, привело к
появлению соответствующих версий данного сюжета. В православных житиях, как
правило, действует не сам дьявол, а его «представители» в виде чертей или
бесов. На этот факт впервые обратил внимание Н.А.толстой [толстой,
1976:309]. Соответственно меняется завершение рассказа - святой не только
побеждает врага, но и заставляет его служить себе.
Вместе с тем, древней Руси были известны и пришедшие с Балкан
южнославянские редакции апокрифов об Адаме, включающие сюжет о рукописании,
данном Адамом дьяволу. Упомянем также легенду о Феофиле- экономе, на основе
которой сложилась русская легенда о монахе, ездившем на бесе в Царьград.
В нашей статье показан характер обработки фольклорного материала на примере
текстов из старопечатного Пролога (рассказы об Иоанне Новгородском).
(Пролог, 7 сентября, л.28-30). данный сюжет использован и в статьях об
Андрее Юродивом (2-3октября, л.40-42об.). Отметим, что в первом случае
рассказ построен в соответствии с православной традицией, а втором - с
европейской.
В статьях об Андрее Юродивом святой дважды вступает в поединок с дьяволом.
В первый раз дьявол предстает в образе «ефиопа страшна и грозна», причем
весь поединок проходит во сне, который видит герой, как традиционное
испытание на твердость в вере, о чем свидетельствует вступительная часть
рассказа. Андрей видит во сне два войска, стоящих друг против друга; одно
состоит из «черных эфиоп», другое «в белых ризах святых муж». К Андрею
подходит «некий юноша велми красен сшед от горних, в руце держа три венцы:
и един бяше украшен златом чистым и камением честным, вторый - жемчюгом
великим драгим блистающым- ся, трети же, вели болий обою, от всякаго цвета
червлена и бела и от вет- вия Божия рая исплетен и неувядаем николи же.
Таку же красоту имеяху, яко же ум человеческий не может изрещи». Смысл
описания основан на приеме символизации - цветы обозначают христианские
добродетели, о чем говорит юноша: «Не бо суть сии суетнаго сего света, яко
же ты види- ши, но суть от сокровищ пренебесных венцы христовы, ими же
венчаются, иже черныя они побеждают. Аще ли хощеши не един взяти, но и вся
три, шед, борися с ефиопом оным черным: да аще одолееши, не един сий, но и
оны, яже видиши краше сего, возмеши у мене». Затем юноша научил Андрея, как
победить врага: «Егда тя возмет и начнет вертети тобою, ты же не мози
ужаснутися, но запни ему ногу и узриши славу Божию». Андрей поступает как
ему велено, и «демон» падает, ударяется любом о камень, после чего, приняв
свой настоящий образ, с криками убегает.
Такое окончание поединка соответствует западноевропейской традиции, когда
святой не использует побежденного дьявола в своих целях, а просто изгоняет
в преисподнюю.
Во втором рассказе об Андрее действие развивается уже в реальном мире.
Когда герой находится в церкви на ночной молитве, «приде к нему очевидно
дьявол со многими бесы, держа секиру, а друзии - ножи, иние же - древа и
колия, и мечи, и копия, друзии же носяху ужа. Тысящник бо бяше полка да
сего деля мнози бяху беси пришли по нем, да убиют бла- женнаго».
Происходящее описано достаточно детально: «Рыкати же нача издалеча, ветхий
он синец (тем бо образом бяше явился, яко же брался с ним) и потече на
святаго, хотя убити его секирою, юже ношаше в руку и вси демони, сущия с
ним, потекошя, зарезати хотяще». Интересно, что перед святым появляется тот
же дьявол, с которым он сражался ранее: «тем бо образом бяше явился, яко же
брался с ним».
Андрей обращается с молитвой к Иоанну Богослову. В ответ «гром бысть, и
голка людей многа, и се старец некто, великима очима воскло- нен, лице имея
мало светлее солнца, и много множество с ним». Мы видим, что описание почти
дословно копирует предыдущее, но дальнейшие событий развиваются совсем по-
другому. Андрей не принимает участия в происходящем, а лишь наблюдает за
расправой с нечистой силой. Она описана достаточно подробно. Старец велит
«затворить врата, да не убежит ни един сих никто же». Затем «повеле же
святый он старец своим, и сняше железное уже с шии Андреевы, и ста вне врат
и рече: "Водите ми по единому". Приведошя же и растягоша по земли, и взем
апостол уже железное, пре- гнув натрое и даде ему ран сто. Вопияше же бес
яко человек: "Помилуй мя". По сем притягоша другаго демона и биен бысть и
той тако же. Протягоша же и третияго, да и той толико же ран претерпе: Бог
бо бияше я неложными ранами, ими же род тех оскорбляется. И по ряду бивше
всех и глаголаху биеным: "Шедше покажите отцу своему сатане, гоже ли ему
будет"».
После окончания расправы демоны исчезают, а белоризцы «отыдо- ша». Старец
возвращает Андрею веригу и говорит: «Видел ли еси, како ти есмь уранил на
помощь твою? Вельми бо пекуся тобою. Мене бо нарядил Бог и повеле ми, да
промышляю, яже ти на спасение твое приводит, и пе- кийся всегда тобою».
Желая узнать, кто же этот старец, Андрей спрашивает «Господине мой, ты кто
еси?». Показательно, что старец отвечает ему эвфемизмом «Аз есмь иже
возлегох на честныя перси Господни», а затем превращается в молнию и
исчезает. Андрей же возносит хвалу Богу за то, что «тако по всему помощник
ему бысть».
Приведенный эпизод также построен в соответствии с западноевропейской
традицией изображения дьявола. Отметим, что мотив превращения святого в
молнию представлен, например, в книге Ф.Гваццо [Гваццо, 1924:102] .
Героями большинства проложных рассказов оказываются реальные лица, в
посвященных им текстах используются в основном биографические мотивы. Иоанн
Новгородский существовал в действительности, но рассказ о нем построен на
сказочных мотивах, а основным является мотив противоборства героя и беса.
Победив искушавшего его нечистого, Иоанн Новгородский заставляет беса
перенести себя в Иерусалим и обратно в Новгород.
Статья «Сказание об Иоанне Новгородском» впервые появилась во втором
издании Пролога под 7 сентября. текст практически полностью отличается от
аналогичной статьи в рукописном Прологе начала XVI в., озаглавленной «Житие
Иоанна Новгородского». Она построена по распространенному типу биографии-
некролога: сюжет выстроен как последовательное изложение эпизодов жизни
святого от рождения до смерти. Параллельно приводятся краткие
биографические, генеалогические, характерологические сведения. Рассказ о
заклятом бесе в статье отсутствует.
Статья из рукописного Пролога в печатном варианте выполняет функцию
экспозиции, содержащей первоначальную (предварительную) характеристику
святого. Биографические сведения сокращены до нескольких предложений,
дополнены фольклорным материалом, в котором основное внимание акцентируется
на приключениях героя. Вариант жития об Иоанне Новгородском в печатном
Прологе чрезвычайно показателен для выявления отношения составителей
Пролога к фольклорному материалу, на что указал и Л.А.дмитриев
Щмитриев,1973:.152].
Л.А.дмитриев отмечает, что мотив о встрече святого с бесом присутствует
только в основной редакции «Жития Иоанна Новгородского», созданной в 70-е
годы XV в. Показательно, что сказочный мотив не вошел в основную редакцию
«Жития», а был оформлен в виде вставки под заглавием «Слово 2-е о том же о
великом святителе Иоанне, архиепископе великого Новаграда, како был в
единой нощи из Новаграда в Иеросалим град и пакы возвратися в великий
Новъград тое же нощи». В печатном Прологе он становится основным и
определяет всю конструкцию сюжета. Отметим, что рассказ о побежденном бесе
был широко популярен в фольклоре и наверняка мог заинтересовать читателей
Пролога своей остросюжетной стороной. По всем названным причинам он и был
введен в печатный Пролог.
Входящие в житие две другие легенды, - «Сказание о битве новгородцев с
суздальцами» и «Сказание о гробнице Иоанна Новгородского» в тексте
печатного Пролога отсутствуют. Видимо, во время подготовки печатного
издания Пролога идеи, заложенные в этих легендах, утратили свое
политическое значение и публицистическую остроту.
Основную часть повествования составляет сюжет о встрече святого с бесом. Из
краткой заметки сюжет преобразуется в остросюжетный занимательный рассказ.
Основой проложной статьи становится фольклорный по своему происхождению
мотив «заклятого беса»[166].
Введение фольклорного мотива отражает тенденцию печатного Пролога к
беллетризации, к обогащению его иным материалом, прежде всего сюжетом,
основанным на вымысле. Мотив путешествия человека на бесе, представленный в
легендарных сказках о святых, по-видимому, оказался настолько привлекателен
для составителей печатного Пролога, что не только вошел в проложный
рассказ, но и занял в нем главное место. Следовательно, на выбор сюжета
повлияли его необычность и занимательность.
Покажем трансформацию сюжета, чтобы подтвердить нашу гипотезу о стремлении
составителей Пролога к беллетризации. Итак, содержание статьи «Житие Иоанна
Новгородского» в печатном Прологе составляет рассказ об одном
необыкновенном событии из жизни святого - встрече его с бесом. Рассказ
начинается сразу, без всякой связи с предшествующей жизнью Иоанна, о
которой кратко рассказывается во вступительном абзаце статьи.
Основное повествование состоит из четырех эпизодов: 1) обнаружение беса в
рукомойнике, наложение на него крестного знамения и заключение соглашения
со святым; 2) путешествие на бесе в Иерусалим и нарушение запрета беса
рассказывать о происшедшем; 3) месть беса святому и компрометация Иоанна;
4) совершение чуда на реке и реабилитация.
По структуре проложная статья об Иоанне Новгородском повторяет композицию
«Слова 2-го», вошедшего в центральную часть жития как вне- сюжетный
элемент. Все традиционные для агиографического текста компоненты выполняют
функцию рамки, обрамляя действие, но никак не участвуя в нем.
Повествование проложного текста объективировано. В нем нет авторского
зачина с похвалой будущему святому. Во вступлении к «Слову 2- му» автор
кратко отмечает, что и святому подчас выпадает испытание, и если он сумеет
выдержать его, то еще больше прославится и просияет, как отполированное
золото. традиционное прославление святого обычно заключало повествование о
совершенных им в центральной части обязательных чудесах.
В развертывании самого мотива заклятого беса проложный вариант рассказа
построен по иному принципу, чем эпизод из «Жития». В последнем случае сюжет
путешествия Иоанна на бесе изображен как яркая картина, и используемые
приемы выполняют изобразительно-художественную функцию. В рассказе об
Иоанне Новгородском в печатном Прологе установка на изобразительность
отсутствует, в соответствии с задачами сборника в нем соблюдается принцип
сжатого изложения. А также принцип четкого соответствия просветительским
задачам Пролога: одна дата - один конкретный (и сюжетно завершенный)
эпизод. Отметим, что данная особенность присуща и другим историям, входящим
в состав печатного Пролога.
Конкретизация повествования привела к уменьшению доли диалога, на котором
традиционно выстраивалось житие, предполагавшего возможность высказываний
каждого героя, которые объясняли свои поступки. В «Житии» не только Иоанн,
но и бес произносит пространные речи с мольбами выпустить его из сосуда. В
результате происшедшего между ними «словопрения» бес становится слугой
Иоанна. В проложном рассказе прямая речь героев переведена в косвенную, а
ее содержание становится чисто информативным, выполняющим функцию связки
между эпизодами развивающегося действия, но не используется для
характеристики персонажей и создания драматической ситуации. таким образом,
составители Пролога исключают речь героев как статический элемент
повествования, сосредоточившись на событийном ряде.
Приведем пример. Пребывание святого в Иерусалиме описано кратко,
информативно, авторской речью, перечисляющей действия: «во едину нощь быв
во Иерусалиме и поклонися гробу Господа нашего Иисуса Христа (сами бо ему
двери отверзахуся) и паки тоя же нощи возвратися в Великий Нов Град, ездяше
на бесе. Глагола же бес святому, никому же сего повесть».
Нарушив запрет беса, святой рассказывает «неким» людям о происшедшем. После
этого «диавол поскрежета зубы на святаго, глаголя сице: наведу на тя таково
искушение, да осужден будеши яко и блудник». таким образом, основной мотив
поведения героев становится совершенно иным - вместо мести за наложенное
святым крестное знамение (в житии и рукописном Прологе) следует наказание
за нарушение запрета молчать обо всем. Наряду с конкретной мотивировкой
ситуации, отметим и ее клишированность, свойственную фольклорному тексту,
ибо «разглашение тайны» относится к традиционному фольклорному мотиву.
В заключительной части рассказа, посвященной плаванию Иоанна на плоту и его
возвращению в Новгород, все выявленные нами особенности сохраняются.
Решение новгородцев изгнать Иоанна, переданное в «Житии» прямой речью,
также оформлено косвенной: «молвящым же всем и зело ропщущим, яко
святитель, рече, деву в келий держит». Сокращен и ее объем. Если в «Житии»
новгородцы, убедившись в невиновности Иоанна, три раза обращаются к нему с
речами (использован традиционный для фольклора троекратный повтор), умоляя
святого простить их и вернуться на свой престол, то проложный рассказ
ограничивается одним кратким обращением: «...Пойде плоть по Волхову реце со
святым в верх, противу неизреченных быстрин. Людие же новгородстии видевше
преславное то чудо, абие пременишася от злобы еже к святому, разумеша бо
яко от врага на него то бысть искушение. Начаша со слезами молити святаго и
прошения от него прошаху. Отдаждь рекоша, отчи, еже по неведению сотвори-
хом и возвратися на свой престол. Сия глаголаху, идуще по брегу противу
святаго, и едва умолиша святаго. Блаженный же Иоанн, послушав их моления,
приста на плоте у монастыря, нарицаемого Юрьев. И тако святый возвратися на
свой престол с великою честию и славою».
В «Житии» плавание Иоанна не только обозначено как конкретное событие, но и
подробно описано как процесс: святой «плыл тихо, благоговейно и
торжественно, яко некоторою божественною силою носим». Затем, вняв мольбам
новгородцев, Иоанн, словно по воздуху несомый, приплыл к берегу и,
поднявшись с плота, сошел на землю.
Используемые в описании плавания определения должны были передать мнение
автора, полагавшего, что Иоанн не виновен. Усиливая свою позицию, автор
вводит картину суеты и смятения, описывает, как новгородцы испугались, что
понапрасну возвели клевету на святого. Участники события охвачены
волнением, находятся все время в непрерывном движении; раскаиваясь, они
рвут на себе одежды, спешат в Софийский собор за священнослужителями.
Затем, взяв крест и икону, идут вдоль берега Волхова вслед за Иоанном,
умоляют его, кланяются ему до земли, проливают слезы, по случаю возвращения
святого в монастырь звонят в колокола и т. д.
Очевидно, что в «Житии» действие имеет более длительную протяженность во
времени и проходит больше ступеней развития, чем в пролож- ном его
варианте. Особое внимание уделено приемам, которые должны вызвать
художественный эффект: более рельефно представить действующих лиц,
подчеркнуть причинно-логические связи между их поступками и в результате
произвести наибольшее впечатление на читателя.
С этой же целью в житийный вариант введена значимая художественная деталь:
перед тем, как отправиться в путь, бес принимает облик коня. Превращение
происходит быстро и как бы перед глазами читателей. В Прологе данный мотив
отсутствует, и бес от начала до конца пребывает только в своем бесовском
обличье. Эта маленькая деталь чудесного преображения отклонена в Прологе,
по-видимому, как незначительная.
Итак, сравнение «Жития Иоанна Новгородского» с его проложным вариантом
убеждает в том, что в передаче сюжета Пролог тяготеет в большей мере к
информативности, чем к изобразительности.
Эволюция текста «Жития Иоанна Новгородского» от краткой биографической
заметки в рукописном Прологе до рассказа, обогащенного мотивом заклятого
беса в печатном Прологе, свидетельствует о том, что составителей привлекала
фольклорная природа данного мотива. Присутствие в рассказе об Иоанне
Новгородском сверхъестественного персонажа - беса - делало повествование
интригующим.
Внимание составителей печатного Пролога к фольклорному сюжету о путешествии
объясняется еще одной причиной, связанной с общей концепцией памятника как
цельного структурного образования. Сюжет имел значение для составителей не
просто как занимательный эпизод, развлекавший читателей календарного свода.
Они вводили рассказ об испытании святого на крепость его веры и праведность
его жизни. такую концепцию находим и во вступлении к «Житию», его автор
предупреждает: «многажды же бывает со искушением над святыми попущением
божиим».
Следовательно, в занимательный сюжет состязания святого с бесом заложена и
учительно-характерологическая функция: из сложной, богатой перипетиями
борьбы с бесом Иоанн выходит победителем благодаря именно своей
благочестивой жизни. Правда, обычное для средневековой литературы
выдвижение на первый план дидактической функции в ущерб занимательности
рассказа чуждо сюжетам Пролога. Необходимые выводы морализаторского
характера отведены на второй план, выполняя резонирующую функцию.
Составители рассказа об Иоанне Новгородском стремились придать ему
наибольшую занимательность даже ценой отступления от житийного канона.
Очевидно, что их интересуют не всякие вообще фольклорные сюжеты, а такие,
которые могут быть поставлены на службу агиографии. Именно с этой
тенденцией литературного развития связано обращение составителей печатного
Пролога к фольклорному материалу.
Переходный характер Пролога как литературного памятника очевиден. С одной
стороны, наблюдается клишированность структуры произведения, такая
формульность свойственна фольклорному тексту. В то же время стремление к
организованности, продуманности внутреннего содержания отличается романную
структуру. Составление Пролога из отдельных рассказов, кА ждый из которых
сюжетно оформлен и позволяет отнести его к переходным памятникам.
Список литературы
день памяти Иоанна Новгородского 7 сентября // Пролог. М,, 1642. Л. 28-30
об. Дмитриев Л.А. Житийные повести русского Севера как памятники
литературы. Л.,1973.
Роббинс Р. Энциклопедия колдовства и демонологии. Пер. с англ. Ф.Капица и
Т.Колядич. М.,1993 (и др.изд.).
Сравнительный указатель сюжетов. Восточнославянская сказка. Л.,1979.
Толстой Н.А. Каков облик дьявольский?//Народная гравюра и фольклор в России
XVII-XIX вв. М.,1976.
Cooper T. The Mystery of Witchcraft. Б.м., 1617.
Guazzo F.M. Comprendium Maleficarum. Roma, 1608. Переизд. L., 1924. Mather
Inc. Essay for the recording of the illustrious Providences. Boston, 1684.
More H. Antidote Against Atheism // More H. Opera Theologica. L., 1675.
Nider J. Formicarium. Augsburg, 1484.
Perkins W. The discourse of the Damned Art of Witchcraft!., 1608.

Сведения об авторе: Капица Федор Сергеевич, кандидат филологических наук,
старший научный сотрудник Отдела древних славянских литератур Института
мировой литературы им. А. М. Горького РАН. E-mail:kapfed@msk.org.ru.
В.М. Кириллин

чудо с отроком варфоломеем о разумении грамоты

В статье анализируется рассказ о чуде вразумления отрока Варфоломея,
известный по «Житию преподобного Сергия Радонежского». Сравнение того, как
по-разному он был изложен Епифанием Премудрым и Пахомием Логофетом,
позволяет наглядно увидеть различие творческих методов, исповедуемых этими
древнерусскими писателями. Ключевые слова:житие, чудо, художественная
изобразительность, мистика, этикет, символика, реализм.

The article analyses the story of the miracle known from the "The Life of
Saint Sergius of Radonezh". The comparison of the two ways the story is
told allows to see the difference between the creative methods of different
Old Russian writers. Key words: life, miracle, artistic expressiveness,
mysticism, etiquette, symbolism,
realism.

Всякий человек, интересующийся русской живописью, конечно же, знаком с
картиной М. В. Нестерова «Видение отроку Варфоломею» (1889- 1890). На
картине запечатлён момент встречи и беседы мальчика-пастушка с неким
иноком.
Это лишь эпизод события, пережитого, согласно преданию, преподобным Сергием
Радонежским (I 1392) в детстве. О событии рассказывает древнерусское
жизнеописание знаменитого подвижника. Суть рассказа состоит в следующем: в
благочестивом ребёнке, малоспособном, но всей душою жаждущем учиться, вдруг
открывается необычный дар познания, открывается благодаря его неколебимой
вере в Бога, усердным молитвам и благословению таинственного старца, а
также - как проявление домостроительства Творца о мире.
Однако бытовавшие среди читателей древней Руси повествования о духовных
подвигах великого игумена сообщали об этом чуде по-разному. Я имею в виду
текст «Жития» преподобного Сергия, созданный около 1418 г. духовником
троицкой братии Епифанием Премудрым (I до 1422), и его позднейшие
переделки, которые принадлежат перу прибывшего на Русь в середине 30-х
годов XV в. афонского иеромонаха, серба Пахомия Логофета (11480-е годы).
Версии «Жития», появившиеся в XVII в., здесь в расчёт не принимаются.
Епифаниевский текст сохранился в составе пространной редакции агиобиографии
Радонежского чудотворца[167], самый ранний список которой относится только
к концу 20-х годов XVI в. Пахомиевские же тексты известны по рукописям XV
в. Это несколько версий, среди которых как самые цельные наиболее интересны
«Первая» и «третья» редакции[168], созданные соответственно около 1438 и
около 1442 гг.
Внешне переделки Логофета отличаются от труда Епифания объёмом, они
представляют собой результат сокращения первоначального текста. Но
сокращение нередко вело к качественным изменениям: прежде всего - к
уничтожению художественной изобразительности и трансформации идейного
содержания. Рассказ о чудесном разумении отроком Варфоломеем грамоты как
раз и являет пример подобной деструкции.
У Епифания Премудрого этому чуду посвящена отдельная глава «Яко от Бога
дасться ему книжный разум, а не от человек»[169], но приступ к рассказу о
нём читается в конце предшествующей главы «Начало житию Сергие- ву». У
Логофета первая редакция не имеет поглавного деления, а в третьей редакции
рассказ представляет собой отдельную главу.

начало учёбы


Из сравнения видно, что Епифаний, приступая к повествованию о чуде,
подчёркивает гармоничность душевного, физического и духовного возрастания
отрока Варфоломея и вместе с тем - Божие попечение о нём. Епифанию важно
последовательно проводить поставленную им ещё в предисловии к произведению
идейную задачу проповедовать исполнившиеся на праведнике «дела Божии».
Пахомий же в данном случае совсем равнодушен к мистическому контексту
биографии преподобного Сергия.

ход учёбы
Текст Логофета-3
Прежереченый раб Божий Кирилл имеаше три сыны: пръваго Стефана втораго же
(с) его Варфо- ломеа, третиаго же Петра; их же въспита съ всякым наказанием
в благочестии и чистоте.
Стефану же и Петру спешно изучившу грамоту, сему же отроку не скоро выкнущу
писанию, но мед- лено некако и не прилежно. Учитель же его съ многым
прилежанием учяше его, но отрок не внимаше и не умея- ше, не точен бысть
дружине своей, учящимся с ним.
О сем убо много браним бываше от родителю своею, боле же от учителя томим,
а от дружины укаряем.
Отрок же втайне чясто съ сльзами моляшеся Богу, глаголя: «Господи! Ты дай
же ми грамоту сию, Ты научи мя и вразуми мя».
Яко от Бога дасться ему книжный разум, а не от человек.
Посем убо не мала печаль бяше родителема его; не малу же тщету вменяше себе
учитель его. Вси же си печаляхуся, не ведуще яже о нем вышняго строениа Бо-
жиа промысла, яже хощет Бог сотворити на отрочати сем, яко не оставит
Господь преподобнаго Своего.
Предреченный же Кирилл имеше два сына. Пръваго Стефана, втораго же сего
Варфо- ломеа, благовествованнаго от чрева матерняя; их же въспи- та въ
всяком благочестии.

Стефану же спешно нека- ко изучившу грамоту, сему же некако не скоро и
късно. Учитель же его съ многым прилежанием учаше, отрокъ же не вльми
внимаше.
Отроку же учящю- ся косно неразумьем побеждаему, учителю же прилежащю,
ничто же успеваше.

Отроку же скор- бящю от сверьстник своих, зря себе побеждаема и уничижаема
от всех.

Се же бяше по смотрению Божию быти сему, яко да от Бога книжное учение
будет ему, а не от человек; еже и бысть. Скажем же и сие, яко от Божиа
откровенна умети ему грамоту.
Се же бяше по смотрению Божию, яко да от Бога книжное учение дасться ему, а
не от человек.
Се бе по строению Божию, яко да от Бога книжный разум дасться отроку, а не
от человек.
Епифаний Премудрый предлагает читателю зримую драматургию событий,
трагический конфликт реальности: успех братьев, отставание Варфоломея,
бессилье и раздражение учителя, укоры соучеников, печаль родителей,
неведение относительно промысла Божия, страдание всех. И только отрок не
поддаётся унынию, верует и молится. Какой здесь напряжённый психологизм,
какой умелый и волнующий вызов к сопереживанию!
И как нечувствителен ко всему этому Логофет!

встреча
Текст Логофета- 1
Въ един убо от дний отец его посла его на възыска- ние клюсят. Се же все
бысть всемудраго Бога судьбами, яко же Пръвыя Царскиа Кни- гы извещают о
Сауле, иже послан бяше отцом своим Киссом на взыскание ослят; он же шед
обрете святого пророка Самоила, от него же помазан бысть на царство, и выше
дела поделие приоб- рете. Сице и блаженый отрок выше дела поделие обрете;
послан бо бысть отцом своим Кирилом на взыскание скота, обрете етера
черноризца, старца свята, странна и незнаема, саном прозвитера, святолепна
и ангеловидно, на поле под дубом стоаща и молитву прилежно съ сльза- ми
творяща.
Въ един убо от днии изыде проходитися, яко же бе ему обычаи, зело бо лю-
бяше безмлъвие; и проходя некия дубравы, и обрете некоего старца саном пре-
звитера под древом стоаща и молитву творяща.
Въ един убо от дний изиде отрок про- хладитися, яко же бе обычяй, зело бо
любя безмлъвие. И прохо- дящю ему некие дубравы, по строению Божию обрете
некоего старца под древом стояща и молитву творяща.

Текст Епифания
Отрок же, видев, пре- же сътвори смирено метание ему, таче приближися и ста
близ его, ожидаа конца молитве.
И яко преста старец, и възрев на отрока, и про- зре внутренима очима, яко
хощет быти сьсуд избран Святому Духу. И пригласив, призва ик себе, и
благослови его, и о Христе целование даст ему, и въпроси его, глаголя: «Да
что ищеши, или что хоще- ши, чядо?»
Отрок же рече: «Възъ- люби душа моа вжелети паче всего умети грамоту сию,
еже и вдан бых учи- тися, и ныне зело прискръ- бна есть душа моя, поне же
учюся грамоте и не умею. Ты же, отче святый, помолися за мя к Богу, яко да
бых умел грамоту».
«Еда, что хощеши, чадо?»

Отвещав же отрок, рече: «Отче, зело прискорбна есть душа моа, поне же вдан
бых родители моими учитися бо- жествным писанием и ника- ко же могу
разумети, о них же ми сказуют. Тем же, отче честный, помоли Бога о мне, яко
да не възбрано ми будет, о нем же вдан бых. Известно, бо знаю, яко твоего
мо- лениа Бог не презрит».
рок метание, старец же благослови отрока и рече к нему: «Что требуеши,
чядо?».

Отрок же отвещя: «Молитв твоих, честный отче, требую, поне же вдан бых
родителми моими на учение грамоте, много наказаем есмь от учителя моего и
не могу разумети, и сверстници мои превъсходят мя. Сего ради зело скорблю и
молю твою святыню, отче, яко да помолиши Бога о моем неразумии, да вразумит
мя Бог. Вижю бо яко от Бога послан еси посетити мое не- разумье, и всяко не
призрит Бог твоея молитвы».
У Епифания динамика и деталировка описываемых в данном эпизоде действий
(как со стороны отрока, так и со стороны старца) развита более, чем у
Пахомия (см. глаголы движения). Кроме того, в епифаниевском тексте, в
отличие от пахомиевского, вновь дается указание на замысел Божий
относительно Варфоломея. Обращают на себя внимание и речи персонажей: в
текстах Логофета они, особенно речь отрока, более этикетны, подвёрстаны под
протокол должного по форме и содержанию, условного, а не живого и
естественного разговора. Иными словами, здесь имеет место замена
реалистической картины шаблонной схемой.

приобщение к благодати
Текст Епифания Старец же, въздев руце купно же и очи на небо и въздохнув к
Богу, и сътворь молитву прилежну и по молитве рече: «Аминь». И изем от
чпага своего акы некое съкровище, и оттуду треми пръсты подаст ему нечто
образом акы анафору, видением акы мал кус бела хлеба пшенична, еже от
святыа просфиры, рек ему: «Зини усты своими, чадо, и развръзи я'! Приими
сие и снежь, се тебе дается знамение благодати Божиа и разума Святого
Писаниа! Аще бо и мало видится дае- мое, но велика сладость вкушениа его».
Отрок же от- връз уста своа и снест сие; и бысть сладость въ устех его, акы
мед сладяй. И рече: «Не се ли есть реченное: «Коль сладка гортани моему
словеса твоя! Паче меда устом моим»; и душа моя възлюби а' зело». И рече
ему старец: «Веруеши ли, и болша сих узриши. И о грамоте, чадо, не скръби:
ведый буди известно, яко от сего дне дарует ти Господь грамоте умети зело
добре, паче бра- тиа твоеа и паче свръстник твоих». И поучи его о плъзе
души.
Текст Логофета-1 Старец же зряше внутрьнима очима и глаголы его всласть
прие- маше, и разуме хотящей быти благодати на нем. И сътворив молитву и
призвав отрока и благослови его; последи же рече: «Се отныне, чадо, дарова
ти Бог грамоту, ею же възмо- жеши иных ползевати». И нечто поучив его о
ползе.
Текст Логофета-3 Старцю же зрящю отрока внутренима очима душевную его
чистоту и глаголы его всласть приимаше, и разуме хотящиа благодати во-
сиати на нем, сътвори молитву и благослови отрока и рече ему: «Се отныне,
чядо, дарова тебе Бог грамоту разу- мети, еже требуеши, прочее же
плъзуеши». И от писаниа поучив его еже на плъзу.

Текст Епифания Отрок же сътвори поклонение старцу и акы земля плодовитаа и
доброплоднаа, семена приемши в сердци си, стояше, радуася душею и сердцем,
яко сподоби- ся такова свята старца обрести. Старец же тща- шеся отъити в
путь свой; отрок же пометашеся на земли лицем пред нога- ма старчима и съ
сльза- ми моляше старца, дабы обитал в дому родителей его, глаголя:
«Родители мои зело любят таковыа, яко же ты, отче». Старец же удивлься вере
его, по- тщався вниде в дом родителей его.
Благодарение

Текст Логофета-1
Тъй же святый отрок, яко же земля плодовита доброплоднаа семена приемши в
своем серд- ци и бе радуася душею и сердцем, яко сподобися таковаго старца
молитвы, и моляше старца отрок глаголя: «Гряди, о честный старче, яко да и
родителие мои сподобятся святого ти благословенна». Старец же почюдися:
млад суща възрастом, старец же многолетных пре- възшедша разумом зря. И
идошя оба вкупе.
Текст Логофета-3 Отрок же яко земля плодовита, приимши в сердци своем
доброплоднаа семена, радуяся душею, яко сподобися таковаго старца молитвы.
Моляше его, глаголя: «Пойди, честный отче, в дом наш, яко да и родителие
мои сподобятся святого ти благословенна». Старец же почюдився отроку, зря
его юностью обложена, многолетных же предвшедша разумом, и послушав его,
приближися к дому отрока.

Текст Епифания
Они же, узрев- ше его, и изыдоша в сретение ему, и покло- нистася ему.
Старец же благослови я'; они же готовяху трапезу поставити пред ним. Старец
же не пре- же брашна вкуси, но преже вниде в храм молитвеный, еже есть в
чясовницу, поим с собою освященнаго въ утробе отрока. И начат «Чясы» пети,
повеле же сему отроку псалом глаголати. Отрок же рече: «Аз не умею того,
отче». Старец же рече: «Рех ти, яко от сего дне дарует ти Господь умети
грамоту. Ты же глаголи слово Божие без сум- нениа».

Тогда бысть си- цево удивление: отрок приим благословение от старца, начат
стихо- словити зело добре и стройне; и от того часа горазд бысть зело
грамоте. И сбысться про- рочьство премудраго пророка Иеремиа, глаголюща:
«Тако глаголет Господь: "Се дах словеса Моа въ уста твоя"».
Текст Логофета-1
Егда же узревше родителие его, абие изы- дошя в сретение старцу и
сътворивше ему метание. Старец благословив их. Они же нудяху его да
причастится пищи. Старец же отвеща: «Чядца, подобает прежде причас- титися
духовныа пища, та же телесныа». И вниде в храм молитовный. Поем же с собою
и освященна- го отрока оного. И начят пети час третий. Пове- ле же и
святому отроку псалмопение глаголати. Отрок же отвеща: «Аз, отче честный,
аще бых знаал грамату, радостно бы духу моему славосло- вити Творца своего,
но того ради и молих честную ти святыню, яко да помолиши Бога о мне».
Старец рече: «Яко отныне дарова тебе Бог грамоту, ею же възможеши и иных
ползевати, тем же ничто же сумняся славо- слови Бога».

Тъи же, по старчю, паче же по Божию дарованию, начат стихослови- ти зело
добре и стройне, яко и дивитися святому тому старцу. И бысть, яко же
некогда и пророку Исайе от Серафима югльное прикосновение, тако же и сему
честному отроку, тамо Серафимом, зде же старцем.
Текст Логофета-3
И изидоша родителие его и сътворишя метание старцю и благословение по-
лучишя от него, и понудиста его внити в дом свой и при- чяститися пищи.
Старець же вниде, глаголя: «Чадо, подобает преже причяститися духовной
пищи». Поим с собою освященаго отрока и вниде в храм молитвеный и начяша
пети чяс третий, и повеле же отроку псалмопениа глаголати. Отроку же
отрицающуся и глаголющу: «Отче честный, аще бы аз разумел грамоту, радостно
бы духу моему сла- вословити Творця моего, но того ради молю твою святыню,
отче, яко да помолиши Бога о моем неразумьи да даст ми разум на учение
сему, еже ми повелеваеши глаголати». Старец же рече ему: «О чядо послушания
Христова, отвръз уста своя да привлечеши дух, паче еже Бог дарова тебе в
сердци твоем изрещи усты твоими, уста твоя възглаголют премудрость и
поучение сердца твоего разум, въспой Богу внутрь зрящему тя».

По словеси же святого старца, паче же по Божию откровению, и отрок же начя
стихословити добре и строй- не, яко дивитися всем. Бысть, яко некогда
пророку Исайи, иже от Серафима угль прикосновением приим, тако же и сему
честному отроку, тамо Серафимом, зде же старцем, или паче ангелом Божиим.

Текст Епифания
Родители же его и братиа его се видевше и слышавше, удивиша- ся скорому его
разуму и мудрости и прославиша Бога, давшаго ему такову благодать. И
изведше съ старцем, поставиша пред ним брашно. Старец же вкуси брашна,
благослови родители его и хотяше отъити. Родители же его моляхуся старцу,
въпра- шающе его и глаголюще: «Отче господине! Пожди еще, да въпрашаем тя,
да разрешиши и утеши- ши нищету нашу и печаль нашу. Сие смиреное от- рочя
наше, его же благо- словляеши и хвалослови- ши, о нем же многа блага
предглаголеши. Но мы о нем в удивлении есмы, и печаль о нем зело жа- сит
ны, поне же вещь о нем сътворися страшна, странна и незнаема - си- цево:
еще ему сущу въ утробе матерне, за неко- лико время рождениа его, трижды
провереща въ утробе матерне, в церкви сущи, при народе, въ время, егда
святую поют ли- торгию. Инде же нигде же сицева вещь ни же слы- шашеся, ни
же видешеся и мы о сем страшимся, недомыслящеся, что си будет конец сему,
или что напреди сбытися имать».
Текст Логофета-1
И тако старец причас- тився и благословив их, конечнее же рече к ним: «Яко
сын ваю велик будет пред Богом и многыа его ради добродетели и великаго
житиа съсуд избран хощет быти Святыа Троица». И сия рек, хотя изити от них,
абие невидим бысть. Они же в недоумении помышляху, аггела Божиа быти и
Божие дарование, еже о грамоте. Отец же его и мати вземше благословение от
старца и тако благодаря- ху Бога, паче же и дивля- хуся словеси святого
того старца.
Текст Логофета-3
Старец же благослови отрока с родительми, рече: «О блаженнаа версто, яко
сын ваю велий будет пред Богом и многиа ради добродетели его съсуд избран
хо- щет быти Богу и служитель Святыя Троица». И сия рек- ши, отиде от них.
Они же чю- дишяся в себе, яко благодат Святого Духа посещением Божиим
посланнаго старца или ангела Божиа. И тако блгодаришя Бога, даровав- шаго
отроку разум грамоте.
Старец же святый проразуме и позна духом будущее и рече има: «О блаженаа
връсто! О предобраа супруга, иже таковому детищу родители быста! Вскую
устрашистеся страхом, иде же не бе страха! Но паче радуйтеся и веселитеся,
яко сподобистася таковый детищ роди- ти, его же Бог избра и преже рож-
дениа его, его же Бог прознамена еще суща въ утробе матерне! И уже конечную
беседу реку и потом пре- покою слово: се вам буди знамение моих словес
сбытие, яко по моем ошествии узрите отрока добре умеюща всю грамоту и вся
прочаа разумевающа святыа книгы. Второе же знамение вам и извещение, яко
отроча се будет велик пред Богом и человекы, житиа ради доброде- телнаго».
И сиа рек старец отъиде, назнаменав темне глагол к ним, яко: «Сын ваю имать
быти обитель Святыя Троица и многы приведет въслед себе на разум
божественых заповедей». И сиа рек, изиде от них. Они же проважахут его пред
врата домовнаа; он же от них внезапу невидим бысть.
Они же, недоумевающеся, по- мышляаху, яко аггел послан бысть даровати
отроку умение грамоте. Отец же его и мати, вземше от старца благословение и
словеса его положиша на сердци своем, възвратистася в дом свой. По оше-
ствии же старца оного обретеся отрок внезаапу всю грамоту оттуду добре
умеа, пременися странным образом: и куюждо разгнет книгу, ту абие добре
чтый, да разумеет. Добрый си отрок достоин бысть даров духовных, иже от
самех пелен Бога позна, и Бога възлюби, и Богом спасен бысть. Пребываше въ
всем по- винуася родителема своима: тщаше бо ся повелениа ею съвръшити и ни
в чем же преслушатися ею, яко же и Святое глаголет Писание: «Чти отца
своего и матерь, да будеши длъго- летен на земли».
Очень важный в смысловом отношении завершающий фрагмент повествования о
чудесном разумении Варфоломеем грамоты. У Епифания в нём исчерпывающе
объясняется и история рождения Варфоломея, и значение его будущего
подвижнического служения во имя Святой Троицы. При этом Епифаний, прежде
непрямо выражая свою троическую концепцию, здесь уже открыто её
декларирует. Он выступает как удивительный мастер сочетания «говорящей»
формы (триады синтаксических повторов) и «говорящей» (лексически
выраженной) предметно-повествовательной детали: «...преуспеваа душею, и
телом, и духом.»; «.Кирилл имеа- ше три сыны.»; «.сему же отроку не скоро
выкнущу писанию, но медле- но некако и не прилежно.»; «.(отрок) браним
бываше от родителю. от учителя томим. от дружины укаряем.»; «.обрете етера
"черноризца, 2)старца, свята, странна и незнаема, 3)саном прозвитера.»,
«.яко пре- ста старец, и възрев на отрока, и прозре внутренима очима.»,
«.изем от чпага своего акы некое съкровище, и оттуду треми пръсты подаст
ему нечто образом акы анафору, видением акы мал кус бела хлеба пшенич- на.
рек ему.», «.старец же вкуси брашна, благослови родители его и хотяше
отъити.», «.отрочя наше, его же благословляеши и хвалосло- виши, о нем же
многа блага предглаголеши.», «.вещь о нем сътвори- ся страшна, странна и
незнаема.», «.трижды провереща въ утробе матерне.», «.блаженаа връсто.
предобраа супруга. родители быс- та.». Наконец, по поле Епифания, старец
изрекает три предсказания о Варфоломее: «.По моем ошествии узрите отрока
добре умеюща всю грамоту и вся прочаа разумевающа святыа книгы. И второе же
знамение вам и извещение, - яко отроча се будет велик пред Богом и
человекы, житиа ради добродетелнаго». И уже уходя, он говорит, «назнаменав
темне глагол к ним, яко: "Сын ваю имать быти обитель святыа троица и многы
приведет въслед себе на разум божественных заповедей"». Это последнее
(третье) предсказание, несмотря на темноту, целиком обнажает главную идею
всего произведения, конгениальную идее духовно-аскетического подвига
преподобного Сергия Радонежского. Так - слитно и нераздельно - умеет
Епифаний Премудрый сопрягать в одном тексте мистику и реализм, живописание
и символику, рассказ и размышление, эстетику и фактографию1. Подобное
искусство совершенно не под силу Пахомию Логофету. Или же чуждо. Ибо ему
присуще было другое мироощущение и другое - более практическое, очевидно, -
понимание литературного делания. Надо сказать, и М. В. Нестеров, несмотря
на то, что работал в эпоху расцвета в русском искусстве символизма и
философствования, остался чужд творческому кредо Епифания Премудрого.
Правда, и с Пахомием Логофетом в художническом отношении его вряд ли
справедливо было бы сближать.

Подробнее об этом см.: Кириллин В. М. Символика чисел в литературе Древней
Руси (XI-XVI века). СПб., 2000. С. 174-221.
Список литературы
Житие Сергия Радонежского, составленное в 1418 г. Епифанием Премудрым //
Клосс Б. М. Избранные труды. т. I: Житие Сергия Радонежского. М, 1998.
Первая Пахомиевская редакция жития Сергия Радонежского // Клосс Б. М.
Указ.соч.
третья Пахомиевская редакция Жития Сергия Радонежского // Клосс Б. М.
Указ.соч.

Сведения об авторе: Кириллин Владимир Михайлович, докт. филол. наук, в. н.
с. Отдела древних славянских литератур Института мировой литературы им. А.
М. Горького РАН; зав. кафедрой филологии Московской духовной академии. E-
mail: kvladimirm@mail.ru.
В.В. Леденёва
сверхтекст древнерусской литературы и современный медиатекст

Сверхтекст рассматривается как объединение, основанное на тематической,
функциональной, ассоциативной близости текстов различных авторов и времени
создания. «Человек слушающий» представляется как особый тип адресата,
позволяющий говорить о близости сверхтекста древнерусской литературы и
современныхмедиатекстов. Ключевые слова: древнерусская литература,
литературный язык, медиа- текст, сверхтекст, СМИ, телевидение.

Supertext is regarded in the article as a unity based on the topical,
functional, associative closeness of texts made by various authors and
epochs. "Homo audiens" is represented as a special type of a recipient
which allows to speak about the closeness between the supertext of the Old
Russian literature and the modern media texts. Key words: Old Russian
literature, literary language, media text, supertext, mass
media, television.

Седое, «серебряное» Средневековье; огненный, «железный» ХХ век, со вкусом
«Пепси» - XXI. Разные эпохи, разные идеалы - разные стили, разные тексты. И
все же есть ряд заметных черт, позволивших так поставить вопрос: сверхтекст
древнерусской литературы и медиатекст. Мы назовем не все сближающие эти
феномены признаки, оставляя студентам поле для поиска других.
Возможность говорить о том, что между древнерусской литературой и
современным медиатекстом, под которым понимаются все тексты средств
массовой информации, есть линии сближения, открывается потому, что феномен
«человекслушающий» находится в центре сферы их влияния. Казалось бы,
жаждущая свежей информации, знаний, воздействия на мысль и дух языковая
личность (человек как творец и интерпретатор текстов) стоит у истоков
создания и служит истинным адресатом произведения любого времени,
литературного направления, жанра (даже дневника!). текст, в котором, как в
зеркале, читатель видит и автора, и время, - это специфическое отражение
мира. «Нет ни одного текста, не порожденного коммуникативными намерениями
субъекта речи и не отражающего в своей структуре ту или иную
пространственно-временную позицию по отношению к сообщаемому»[170]. Текст
принадлежит определенной культуре, и это не вызывает сомнений.
Культуру раннего Средневековья именуют «слуховой» по причине безграмотности
основного населения2. Средневековый человек запоминал услышанное, новое
передавалось из уст в уста. Но во второй половине ХХ в. именно повышение в
жизни современного общества роли СМИ (устных и аудиовизуальных) указало на
удивительное сходство этих сверхтекстов. Современный «средний человек»
меньше читает, в его жизни телевидение занимает главное место - как
источник информации и средство культурного обогащения. Хотелось бы, чтобы
этот источник был глубоким по содержанию.
Итак, первый общий признак сверхтекста древнерусской литературы и
современного медиатектса «адресат - человек слушающий», но этот адресат у
современных СМИ многолик. Кто-то грамотен и активен, научился сопоставлять
альтернативные точки зрения. Кто-то плывет в медиапро- странстве, бездумно
используя знакомый навигационный прибор - пульт, и автор медийных текстов
должен учитывать фактор случайного «подключения» части аудитории, о чем
вряд ли задумывались творцы памятников древнерусской литературы. Один
вопрос выдвинем как риторический: не является ли тот потребитель
медиатекстов, который ищет лишь развлекательный (все возрастающий) фрагмент
в их объеме, незнайкой в отношении сверхтекста древнерусской литературы?
Дважды незнайкой - под влиянием «хочу/не хочу» и по причине «не надо».
Другой, не менее важный признак сходства заключен в содержании ключевого
понятия сверхтекст. Оно обозначает феномен сложной природы и предполагает
поиск и установление адресатом (читателем, слушателем) связи между
отдельными его составляющими как фрагментами вербального пространства,
которое отражает реальную или духовную жизнь. Это связь между конкретными
произведениями на одну тему, об одном событии; исходным текстом и
пародией/пародиями на него; текстом на языке-источнике и текстами-
переводами; произведениями одного автора; текстами разных авторов одного
идейно-художественного направления; произведениями различных эпох с общим
героем, каким может оказаться, например, Афанасий Никитин или Иосиф Сталин.
Так, дата 1380 (Куликовской битвы) принадлежит не только древнерусским
текстам, но и современному медиатексту. И тут есть связь, и она очевидна.
Однако можно рассмотреть и внутренние связи, закономерности организации
обоих типов сверхтекста. Они также оказываются не столь различными, как это
можно было бы предположить.
Сверхтекст древнерусской литературы организован различными факторами.
Отнесем к ним, например, центральный для менталитета носителя русского
языка в представлении о том периоде жанр летописи, который был информативно
ценным при отражении жизни текущей и для сохранения преданий о былом (см.
«Повесть временных лет»), и следовательно - ведущим в трансляции через года
и века идеи единства, законности, вывода об обязательности уроков истории.
Сам факт бытования произведений этого жанра указывает на наличие
сверхтекста, главной задачей авторов которого (известных и неизвестных)
была фиксация того, чему они, летописцы, были свидетелями, о чем слышали.
Летопись требовала повторения фрагментов при переписывании в новый список,
свод, следовательно, являлась сверхтекстом, потому что повторение любого
элемента (имени собственного, даты, фонетического «аккорда», синтаксической
конструкции, тропа, образа и т.д.) - мощный рычаг внутритекстовой и
межтекстовой связи. Идея списка как мотивированного историческими
условиями, оправданного, значимого повтора была до книгопечатания
продуктивной, но не утратила, трансформировавшись, актуальности (ср.:
современный прием перепечатки в СМИ со ссылкой на какое-либо информационное
агентство; путевые заметки, наброски журналиста и готовый очерк; новостная
и аналитическая программа на телевидении; версия для печати и Интернет-
версия издания; наличие бегущей строки, дублирующей содержание выступления
телеведущего, диктора, и т.д.).
Сверхтекст древнерусской литературы опирается на единство концептуального
плана с центром «БОГ», а следовательно - на наличие духовно-религиозной,
нравоучительной составляющей в жанрах литературного языка книжно-
славянского типа (переводная и оригинальная литература: жития святых,
поучение, послание, слово, хожение и др.), что отражают такие единицы, как
благо, истина, вера, любовь (см.: «Слово о законе и благодати» митрополита
Илариона, «Слово на антипасху», «Слово на вербницу», «Слово на вознесение»
Кирилла туровского и т.д.). Не оставляет сомнений сверхтекстовая близость и
произведений народно-литературного типа литературного языка того времени
(светская литература: воинская повесть, повествовательные, исторические
сочинения), которая проявилась в доминанте гордости за Землю Русскую, в
характере оценок, проступающих в описании событий, что привело даже к
рождению уникальных произведений «Слова о полку Игореве» и «Задонщи- ны»
(или «Слова Софония рязанца»), созданной после Куликовской битвы, примерно
в 80-е годы XIV в. и дошедшей в списках XV, XVI, XVII вв. Переданные в этих
памятниках события, как, впрочем, и упомянутые в эпистолярных посланиях
факты (см. переписку Ивана Грозного с Андреем Курбским), и ныне инициируют
поиски артефактов, следов и свидетельств былого, что отражается в
популярных телепроектах.
Сверхтекст древнерусской литературы поддерживается консолидирующей функцией
делового языка (см. памятники: «Русская правда»; «Соборное уложение 1649
года», принятое при царе Алексее Михайловиче), которая ныне принадлежит
языку литературному, в Российской Федерации - государственному. СМИ же
способствуют трансляции его норм, демонстрируя их кодифицированную базу, с
одной стороны, а с другой стороны - дают толчок развитию новых вариантов
нормы (прежде всего орфоэпической).
При взгляде на сверхтекст древнерусской литературы как на «ряд отмеченных
направленной ассоциативно-смысловой общностью (в сферах автора, кода,
контекста или адресата) автономных словесных текстов»[171], оказывается
возможным (и не требует особой аргументации) подведение современного
медиатекста под понятие сверхтекст. Пространство СМИ, действительно,
пронизано и «сшито» повторением имен как событий (Кармадонское ущелье,
Борис Ельцин, Артем Боровик) и именами событий (Ванкувер 2010, Сочи 2014,
выборы президента Украины). Оно выдвигает актуалемы (термин Н.В.
Черниковой[172]) - актуальные концепты (бизнес, кризис, гуманность, Россия
и т.д.), транслируя и/или корректируя их содержание в проекции «на
сегодня». Предлагает оценку прошедшего и прогнозы, в различных своих точках
по-разному или сходно интерпретируя факты, например, согласно некоей единой
установке (политика канала, направление печатных СМИ как рупора какой-либо
партии, группы или оппозиции, профсоюзного движения и т. д.). Газета,
журнал, телепроект, телеканал - несомненные сверхтекстовые фрагменты
медиатек- ста в целом.
И еще раз повторим: важно иметь в виду, что сверхтекст создается также на
основе «памяти живого поэтического слова», по Н.А. Фатеевой, а потому
поэтическое слово древнерусской литературы может и должно послужить толчком
к созданию, основой (сюжет, герой, проблема) текста СМИ, ключом к его
образности. Это несложный вывод из всего сказанного. И перспектива развития
многих жанров медиатекста.

Список литературы
Вендина Т.И. Средневековый человек в зеркале старославянского языка. М.,
2002.
Золотова Г.А., Онипенко Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика
русского языка. М., 1998.
Лошаков А.Г. Сверхтекст: семантика, прагматика, типология: Автореф. дис.
... д-ра филол. наук. Киров, 2008.
Черникова Н.В. Лексико-семантическая актуализация как средство отражения
изменений в русской концептосфере (1985 - 2008 гг.). М., Мичуринск, 2008

Сведения об авторе: Леденёва Валентина Васильевна, доктор филологических
наук, профессор; кафедра современного русского языка Московского
государственного областного университета; кафедра словесности Высшей школы
телевидения (факультета) МГУ им. М.В. Ломоносова. E-mail:1684941@mail.ru.
М. Ю. Люстров

древняя русь в современном скандинавском кинематографе

В статье анализируется новейший датско-американский художественный фильм,
повествующий о возникновении государства Русь. Концепция режиссера
оказывается созвучной аналогичным рассуждениям скандинавских авторов XVII-
XVIII вв. Таким образом, картина может рассматриваться как последняя
реплика в старинном русско-скандинавском споре о роли варягов
в истории Древней Руси. Ключевые слова: Сага о викингах, Древняя Русь,
шведская историография XVIII
в., кино, варяги.

The article analyses the latest Danish-American feature film about the
emerging of the state of Rus. The director's concept is close to the
Scandinavian authors of the 17th-18th centuries. Thus, the picture can be
regarded as the latest say in the continuing Russian-Scandinavian argument
about the role the vikings played in
the history of Russia.
Keywords: Saga of vikings, Old Russia, Swedish historians of the 18th
century, cinema,
Varangians.

На современном шведском телевидении существует «Культурный канал». По
замыслу организаторов, он предназначен для интеллектуального скандинавского
зрителя и транслирует передачи, посвященные литературе, культуре, науке и
истории. Значительное количество программ этого канала рассказывает о
России: зписываются беседы с ведущими мировыми и российскими учеными-
историками, культурологами и литературоведами, демонстрируются советские и
российские кинофильмы. Единоличным лидером показа является «Андрей Рублев»
А.Тарковского. Между тем в мировом прокате появляются и скандинавские
художественные фильмы, повествующие о Древней Руси и о русско-скандинавской
истории. Оставим в стороне разговор о художественной ценности такого рода
произведений; рассмотрим их как элемент многовековой русско-скандинавской
полемики «о началах» и укажем на один весьма показательный пример.
В 2008 г. на экраны вышел датско-американский художественный фильм под
названием «Сага о викингах» («A Viking Saga. Son of Thor»). Его
полуграмотный анонс выглядит следующим образом: «История о жизни Хельги,
сына Тора. Став свидетелем гибели своих родителей и разрушения родной
деревни, ему удается убежать (sic!) к своему дяде, который принимает и
воспитывает его, как собственного сына. Возмужав, Xельги решает вернуться
на родину и отомстить тем, кто ответственен за гибель его родителей». От
себя добавим, что преступников было двое и что одному из них малолетний
Xельги отсек палец. Через какое-то время главный герой и его дядя
отправляются торговать на Восток и по изуродованной руке одного из
правителей тамошней земли узнают убийц. В сражении погибают дядя и
преступники, а герой, единственный выживший из названных персонажей,
становится правителем той земли. В финале утверждается, что таким образом
возникло государство Русь.
Довольно скоро становится понятно, что обладающий способностью предвидеть
будущее Xельги - не кто иной, как Олег Вещий. Воспитавшего его дядю зовут
Рюриком, а сына главного героя, о рождении которого зритель узнает в самом
конце, - Игорем. Преступников же зовут соответственно, Аскольд и Дир. В
таком случае находят объяснение некоторые детали повествования, например,
купеческое происхождение Олега и Рюрика. Другие детали (по всей видимости,
важные для режиссера) толковать очень сложно. Например, положительные и
отрицательные герои- викинги отличаются друг от друга внешне. Признаком
викинга-злодея, как правило, становится разбойничья борода, в то время как
мудрые и добродетельные купцы-викинги тщательно выбриты. Никакими
комментариями это обстоятельство не объясняется. Местные жители в фильме не
появляются, и об их внешности зритель не знает ничего. Складывается
впечатление, что в представлении режиссера «освоение» скандинавами Руси
идентично заселению норвежцами Исландии.
Режиссер картины М.Моуял предлагает собственную трактовку событий, которая
оказывается традиционной и «скандинавской». Близкие суждения обнаруживаются
не только в хорошо известных в науке специальных трудах скандинавских
ученых XVII-XVIII вв. (П. Петрея, Ю.Видекинда), но и в предисловиях и в
комментариях к изданиям исландских саг. Xоро- шо известно, что в Дании
древнескандинавские тексты издавались в 30-х годах XVII в. при деятельном
участии ученого антиквария О.Ворма. В Швеции же исландские саги и
комментарии к ним начали выходить в 60-х годах XVII в., и эту работу
возглавил знаменитый О.Верелий. Последним из шведских изданий является
«Сага об Ингваре Видтфарне и его сыне Свене»[173]. В предисловии к этой
книге содержатся достаточно пространные рассуждения о русско-шведской
истории. Естественным образом автор предисловия Н.Р.Брокман останавливается
на деятельности шведов на востоке (например, «... варенги задолго до их
прибытия на Русь построили Новгород», а во времена князя Игоря, или Ингваря
Рюрриксона «Премьер-министра России звали Асмунд и высочайшего
военачальника Свенальд, что также свидетельствует о Варегинском или
Северном происхождении этих Чиновников»[174]). Говоря о древней русско-
скандинавской истории, Брокман привлекает самые разнообразные источники:
труды Адама Бременского, Саксона Грамматика, французские анналы, шведские
саги и древнерусские летописи. О русских летописях и летописцах шведский
исследователь говорит, что «профессор Миллер в Петербурге взял из труда
этого [русского ] автора более подробное извлечение, чем имелось раньше»
(имеется в виду публикации Г.Ф.Миллера в «Sammlung russischer Geschichte»,
1733- 1736), и что необходим «полный и надежный перевод всей хроники
Нестора». Рассуждая о «наших сагах», Брокман отмечает: они могут рассказать
«о Холмгорде и Гардарике и о содружестве Северного Народа с этими
Государствами, так что можно согласиться с этой хроникой, что она ими, а
они ей могут замечательно объясняться и проясняться»[175].
Известно, что в XVIII в. шведские издания саг были известны в России и
довольно активно переводились на русский язык. В число русских переводов
входит и «Повествование о странствующем Ингеваре и его сыне с старого
исляндского языка переведенное; Исследование по поводу сего повествования
древности рунических на камнях начертаний; С предисловием, служащим к
удостоверению точности как сего повествования, так и протчих прежде
известных. Все сие издано в печать для поправления северной истории и
языка». Пересказывая предисловие Брокмана, русский переводчик не опускает
фрагменты, посвященные участию скандинавов в жизни Древней Руси: «. можно,
говорит он, видеть некоторые малые поводы о властвовании Шведов в России.
Ибо де во всех почти повестях, собранными купно с Саксовыми описаниями
одним весьма славным нашего времени автором упоминается о северных
богатырях и их подвигах в сем государстве; к тому же издатель, ссылаясь на
французскую историю, говорит, что Шведы еще и при вступлении Рюрикове в
России будучи в весьма большем у Россиян почтении были Российским Ханом,
яко послом, препровождаемы до Царя Града с прозьбою к Греческому
Императору, чтоб он их принял в свое покровительство и благоволение»3.
Переводя рассуждения Брокмана о скандинавских именах русских начальников,
автор отмечает: «Из чего всего издатель заключает, что варяги в тогдашнее
время были ни что иное, как Шведы, с коими Российские князья имели
наивеличайшие союзы и сношении, как по притчине Княжеских бракосочетаний с
варяжскими Принцессами, так и в разсуждении воинских обстоятельств и
неспокойств тогдашняго времени»4.
Отдельные суждения о шведском доминировании в Древней Руси зафиксированы
русским переводчиком в книге «История Швеции», написанной сторонником идеи
шведского происхождения Рюрика знаменитым шведским историком и поэтом
О.Далином (в русском переводе - «Выписки касательно России вторый том
Далиновой Истории Государства Шведского»): «Финны во время Королей Ингвара
и трет Амунда должны были признать над собою Шведское или Xолмгердское
державство, что было почти одно и то же», или «Гаральд с Рагвалдом,
Шведским вельможею, пошел весною ко Xолмгердскому Двору, который тогда весь
был Шведский»[176]. Скандинавские сочинения, содержащие подобные
утверждения, переводились, но в XVIII в. не издавались (полный русский
перевод книги Далина был издан лишь в начале XIX в.).
Кроме научных трудов скандинавских авторов, настаивавших на решающей роли
шведов и датчан в создании государства Русь и их активном участии в его
жизни, в России XVIII в. появлялись переводы фрагментов исландских саг,
содержащих рассказы об унизительных поражениях русских. так, в «Повести
Герварской, или О походах» (перевод знаменитой «Hervarar saga»)
рассказывается о правившем в «Царстве Горде» Руалуге- ре, который отдал
своего сына на воспитание «злонравному и свирепому» братоубийце Гейдрекеру.
Находясь в гостях у «царя Руалугера», Гейдрекер тяжело ранил воспитанника,
обратил в бегство «русского царя людей», после чего «в Царстве Гордском или
Гардарикском, везде разъезжая, грабил» и согласился на мир лишь после того,
как получил в жены царскую дочь, «землю Венден и великое множество золота и
драгоценных вещей»[177].
Примечательно, что в тех же переводах саг содержатся полемические ответы
российской стороны скандинавским и немецким «норманистам». Напомним, что
среди скандинавских текстов, привлекших внимание русского переводчика, был
и знаменитый «Круг земной» Снорри Стурлусона. В своем переводе русский
автор касается историй конунгов Олофа трюгвасона, Олофа Святого, Магнуса
Доброго и Гаральда Сурового Правителя и, по собственному признанию,
переводит все, имеющее отношение к истории Руси. Кажется, при выборе
материала переводчик пользуется оглавлением шведского издания 1697 г. и
останавливается на тех главах «Круга Земного», в которых названия Гардарике-
Русь или Xолмгорд-Новгород фигурируют в самом их названии. Русского
переводчика интересуют разделы: «Об отъезде Олофа тругвасона из
Гардариции»; «О путешествии Короля Олофа в Голм- гордию»; «О путешествии
Магнуса Олофсона из Гардариции». Лишь два последних фрагмента перевода
озаглавлены: «Из повести Короля Гаралда Гор- дродеса» и «О чудотворной
помощи Короля Св. Олофа варягам».
В русском переводе эти главы расположены в том порядке, в котором они
следуют в оригинале, и, как кажется, в каждом последующем фрагменте
количество русского материала сокращается. так, в первых двух главах в
центре внимания переводчика - обстоятельства пребывания Оло- фа Трюгвассона
и Олофа Святого на Руси; затем следуют две главы, повествующие об истории
конунгов Магнуса и Гаральда после их возвращения из Руси. При этом
посещение восточной страны в этих фрагментах только отмечается, а сведения
о путешествии почерпнуты из песен скальдов. Сами песни не приводятся, хотя
намерение перевести их на русский язык у переводчика, по всей видимости,
было: «Что Гаралд был в Гардариции и препроводил некоторое время при дворе
Царя Ярослава, о том повествует в песне своей стихотворец Белверкер тако» -
далее в русском тексте следует лакуна. В последнем переведенном и
озаглавленном фрагменте, «Из повести Короля Гокана Скулдербред», о Руси,
вопреки заявленному намерению переводчика, не сказано ни слова. Исходя из
отмеченной тенденции, можно предположить, что автор быстро исчерпал
«русский» материал и закончил свой перевод совсем не «русской», а лишь
приглянувшейся ему «батальной» главой (на дефицит русского материала
указывает характерная приписка переводчика: из «Круга земного» выписано
все, «которое бы сколько-нибудь касалось до России»). Напомним, что в этой
главе рассказывается о подвиге горстки скандинавов, сумевших малыми силами
захватить укрепленный лагерь язычников и обратить в бегство их
многочисленное войско. Само это повествование кажется деловитым и не
живописным, однако вполне «кинематографичным». После беглого описания
крепости язычников следует рассказ о двух неудачных приступах греков,
«франков и флемингов», о сомнении императора, не желающего бросать в бой
свой лучший отряд, и о безоговорочном успехе варягов.
Как представляется, существуют различные объяснения появления в русском
переводе указанного фрагмента. Возможно, русский переводчик увидел в этом
тексте черты древнерусской воинской повести и, внеся необходимую правку,
окончательно уподобил ее произведению знакомого жанра. В самом деле, если в
скандинавском источнике говорится, что слепой вождь язычников увидел во
главе варяжского войска всадника на белом коне, то в русском переводе - что
«прежде сражения идолопоклонниками было примечено, что некто был со стороны
варяг в белом одеянии и готовился ими предводительствовать»[178]. Но
скорее, этот фрагмент, в представлении переводчика, имел отношение к
истории России, а варягами на службе византийского императора были славяне.
Фрагмент, естественно, не связан напрямую с русско-скандинавской полемикой
о происхождении древнерусского государства. Больше того, русский переводчик
предпринимает попытку «присвоить» чужую историю, поскольку о Руси здесь не
говорится ни слова. Однако этот фрагмент является репликой в русско-
скандинавском споре о начале русской истории и позволяет увидеть методы
«защищающейся» стороны.
Между тем, в «Саге о викингах» о национальной принадлежности основавших
Русь варягах не говорится ничего. Ими могут быть как шведы, так и датчане.
В XVIII в., в эпоху продолжавшегося шведско-датского соперничества, это
обстоятельство оказывалось важным и принципиальным. Напомним, что само
издание исландских саг в Дании и Швеции было результатом их «борьбы за
прошлое». Отметим в этой связи, что в качестве исторического источника
шведский издатель «Саги об Ингваре Видтфар- не и его сыне Свене» использует
не только русскую летопись, но и жизнеописание князя Александра Невского
(вероятно, ученый швед имеет в виду рассказ, помещенный Г.Ф.Миллером в том
же «Sammlung Russischer Geschichte», 1734). В одном из комментариев к 9
главе саги Брокман рассказывает, что русские сражались против «войск римлян
и Лифляндского магистра на реке Неве в 1241 (sic!) году» и что «римлянами,
которые вынуждены были уступить мужеству русского Александра», могли быть
датчане. Однако, по мнению шведского автора, кроме этой «давно забытой
неудачи», известно множество успешных военных походов в эти земли «как из
Дании, так и из Швеции».
В настоящее время, в отличие от XVIII в., предложенная трактовка событий
древнерусской истории не встретила никакого противодействия. Судя по
откликам, наша зрительская аудитория узнала хрестоматийный сюжет, но к
режиссерской идее отнеслась иронически, хотя и не без некоторой обиды. Сам
выход картины в российский прокат объясняется скорее равнодушием к этой
теме, нежели особым к ней интересом. В отличие от того же XVIII в., когда
знаменитая «Dissertatio de Varagis» Г.З.Байера была переведена, издана и
вызвала бурную полемику.

Список литературы
Sagan om Ingwar Widtfarne och hans son Swen. Fran gamla Islandskan
ofwersatt och undersokning om ware runstenars alder, i Anledning af samma
Saga, samt foretal om Sagans trowardighet; hwaruti de forr hos oss Utgifna
Sagors Warde tillika stadfastes. Altsammans, til Nordiska Historiens och
Sprakets Forbattring, utgifwet af Nils Reinhold Brockman. Stockholm, 1762.

Сведения об авторе: Люстров Михаил Юрьевич, доктор филологических наук,
старший научный сотрудник Отдела древнеславянских литератур Института
мировой литературы им. А.М. Горького РАН. E-mail: mlustrov@mail.ru.
Д.С. Менделеева

элементы репортажности в «повести о взятии цАрьгрАдА турками в 1453 году»
нестора-искандера

В статье содержатся наблюдения над художественными особенностями
древнерусской «Повести о взятии Царьграда турками в 1453 году», сближающими
это сочинение с современным жанром репортажа. Таким образом, в статье
косвенно затронута обширная проблема исторических корней современной
журналистики и поиска таковых в литературе Древней Руси. Ключевые слова:
древнерусская литература, журналистика, художественные средства, репортаж.

The article contains some observations regarding the artistic traits of the
Old Russian tale which remind of a report as a media genre. The problem of
the historical roots of the modern journalism is touched upon, as well as
the search for the such in the literature of Old Russia.
Key words: Old Russian literature, journalism, artistic means, reporting.

В европейской истории середина XV в. была отмечена рядом событий, за
которыми весьма внимательно наблюдали на Руси. Это столетие ознаменовалось
окончательным крушением Византии, павшей под властью Османской Порты.
Некогда могущественная империя, от покровительственных притязаний которой
когда-то с трудом избавилась и сама Русь, к этому времени давно уже
растеряла былое величие. Собственно, первые серьёзные неудобства от своих
малоазиатских соседей константинопольские базилевсы, вечно занятые
междоусобицами и дворцовыми интригами, стали испытывать ещё в конце XI в.
Тогда они вынуждены были обратиться за военной помощью в Рим, чем -
совершенно неожиданно для себя - спровоцировали начало эпохи крестовых
походов. Столь своеобразная римская помощь отнюдь не способствовала обороне
юго- восточных границ империи от набирающих силу исламских завоевателей, в
борьбе с которыми Византия постепенно стала терять одну территорию за
другой. Таким образом, к середине XV в. греки удерживали в своих руках лишь
весьма незначительную территорию вокруг Константинополя и на юго-западном
побережье Чёрного моря, а также остров Пелопоннес.
Борьба шла уже за самую столицу, падение которой означало символическую
гибель империи.
На этом этапе в противоборство вновь вмешиваются римские власти, упорно
продолжающие лелеять мечту о мировом господстве своей церкви. В 1439 г. на
Ферраро-Флорентийском церковном соборе католическая сторона предложила
посланцам терпящей бедствие Византии подписать документ, согласно которому
Константинопольская церковь признавала верховенство над собой римского папы
(Ферраро-Флорентийскую унию), обещая взамен солидную денежную и военную
помощь. Несмотря на то, что частью присутствовавших на соборе епископов
этот документ был подписан, ожидаемая эскадра в Константинополь так и не
пришла. Спустя несколько лет, 29 мая 1453 г., после ожесточённой
двухмесячной осады город был взят турецкими войсками под предводительством
султана Мех- меда II Завоевателя.
Позже выяснилось, что, заключая соглашение с Византией, западные власти в
то же самое время вели переговоры с турками. таким образом подписание унии
оказалось результатом тактического хода, а участь империи была заранее
предрешена.
Событиям осады и сдачи Царьграда посвящена древнерусская повесть XV в. Если
верить помещённой в конце «Повести о взятии Царьгра- да» небольшой
приписке, написана она была неким Нестором, который «измлады» был пленён
турками и переведён в ислам с именем Искандер. А после стал участником
многих военных походов, в том числе - штурма Константинополя, и написал
своё сочинение «на въспоминание преужас- ному сему и предивному изволению
божию»[179], надеясь когда-нибудь снова вернуться в лоно православной
церкви.
Большинство исследователей, однако, склонны скептически относиться к
достоверности этого сообщения. Дело в том, что автора повести отличает
бесспорное литературное мастерство, она написана традиционным для
древнерусского книжника слогом, а кроме того, имеет очевидные переклички с
целым рядом источников - «Летописцем Еллинским и Римским», «Откровением»
Мефодия Патарского, апокрифическим «Откровением Даниила» и пророчествами
Льва Премудрого. трудно предположить, что всеми этими знаниями и умениями
мог обладать турецкий пленник, с молодых лет отторгнутый от славянской
книжной культуры. Более того, искандеровская «Повесть о взятии Царьграда»
оказывается в целом ряду древнерусских произведений, посвящённых тому же
событию. Скорее всего, её автором был какой-то древнерусский книжник,
оказавшийся в Константинополе вскоре после осады или же хорошо
информированный обо всех её перипетиях.
Во время работы над своим сочинением он мог привлекать и какие- то
гипотетические записки Нестора-Искандера, но использовал их лишь как
источник сведений.
Впрочем, похоже, что в основу «Повести о взятии Царьграда» действительно
были положены какие-то записи или непосредственные наблюдения очевидца, так
как этот памятник не только, в целом, верно описывает события затяжной
осады города[180]. В нём также нашёл отражение целый ряд исторических
реалий, можно даже говорить о некоей «репортажно- сти» древнерусской
повести.
Репортажем, как известно, называется «информационный жанр журналистики,
оперативно, с необходимыми подробностями, в яркой форме сообщающий о каком-
либо событии, очевидцем или участником которого является автор»[181].
Многие из этих черт мы найдём и в интересующем нас сочинении. Здесь не
только верно называются имена участников событий: императора Константина XI
Палеолога; турецкого султана Мех- меда II (сына Мурада II); предводителя
защищавших город наёмных генуэзцев Джиованни Джустиниани; командующего
греческим флотом Луки Нотары. Примечательно, что автор называет их именно
так, как мог бы назвать иноязычный очевидец событий - то есть изменяя
огласовку на русский («Магумет Амуратов сынъ»), или на тюркский лад
(«зиновьянин князь Зустунея»), или же сохраняя исходное греческое звучание
(«Кир Лука»). Составитель повести к месту и со знанием дела упоминает
множество сложных турецких и греческих чинов, должностей и титулов. Он
прекрасно осведомлён обо всех обстоятельствах изображаемых событий -
например, о том, что в осаждённом городе было мало воинов и отсутствовали
братья императора («людцкаго собрания не б^ и братиям цесаревым не
сущим»[182]). В его описаниях мы найдём множество мелких подробностей
осады: здесь упомянуты и традиционная турецкая техника штурма осаждённых
городов - «на перемену», и попытки турок «выкурить» жителей из города, для
чего они намеренно не собирали трупы своих воинов, погибших под стенами, и
рытьё подкопов, и строительство «башты». В этом сочинении можно найти
немало грецизмов, тюркизмов и даже латинизмов, что как раз характерно для
человека, непосредственно наблюдающего поведение носителей того или иного
языка. так, например, в одном из фрагментов автор описывает военный совет
турок, на котором султан потребовал «створити» «пакы ягму»[183] - то есть
предпринять новую попытку штурма города, очевидно имея в виду возглас
«Ягма!» (букв. грабёж!), который в турецких войсках обыкновенно служил
сигналом к началу атаки.
Кроме того, интересно, что большая часть описываемых здесь событий
(например, поведение оборонявших городские стены греков или действия
штурмующих их турок) показывается как бы глазами стороннего наблюдателя -
человека, находящегося вне города. При этом автор прекрасно осведомлён,
например, о количестве и размере турецких пушек, о том, как велась стрельба
по городским стенам, и даже подчас о том, сколько зубьев стены было
разрушено в результате того или иного выстрела. Что же до внутригородских
событий, то среди них упоминаются, главным образом, факты «протокольно-
предсказуемые» или такие, о которых автору могло стать известно из других
уст: совещания императора с вельможами и патриархом, указы
константинопольского епарха, особые богослужения и т.д. В ярких красках
описывается лишь финальный прорыв турецких войск внутрь города, когда даже
женщины и дети пытались принять посильное участие в обороне: «и жены, и
д^ти метаху на них сверху полат керамиды и плиты (черепицу) и паки зажигаху
кровли полатные древяные и метаху на них со огни...»[184] .
Всё вышеуказанное вполне может служить аргументом в пользу реального
существования Нестора-Искандера или другого очевидца событий, чьи записки и
составили впоследствии основу «Повести». Более того, можно говорить и том,
что эти предполагаемые записки придали древнерусскому сочинению оттенок
того, что несколько веков спустя будет названо репортажем. Это делает
повесть отчасти похожей на записки очевидца, достаточно информативной и
передающей авторское видение происходящих событий. По содержанию этих
предполагаемых записок, в сюжет которых, по-видимому, позже были добавлены
лишь историческое вступление и небольшие вставки, мы даже можем примерно
предположить местонахождение их автора, поскольку большинство событий
представлено им видимым как бы с внешней стороны городских стен, со стороны
турецких войск.
Наблюдения над древнерусской «Повестью о взятии Царьграда» позволили нам
выявить лишь один из приёмов современной журналистики, который
использовался в литературе много веков назад. В целом же поиск подобных
приёмов и изобразительных средств, а также задач и установок, роднящих
современную журналистику с обширной и синкретичной древнерусской
литературой, является темой для отдельного исследования.
Список литературы
Дворкин А.Л. Очерки по истории Вселенской Православной Церкви. Нижний
Новгород, 2005. Повесть о взятии Царьграда турками в 1453 году // Памятники
литературы Древней Руси: Вторая половина XV века. М., 1982. Вып. 5. С. 216-
267. Шишкин Н.Э. Введение в теорию журналистики. Тюмень, 2004.

Сведения об авторе: Менделеева Дарья Сергеевна, кандидат филологических
наук, старший научный сотрудник Отдела древних славянских литератур
Института мировой литературы им. А. М. Горького РАН. E-mail:
delta1974@list.ru
А.А. Пауткин

«хождение» игумена даниила как культурно-исторический феномен

Статья посвящена памятнику, стоящему у истоков древнерусской путевой
литературы. «Хождение» игумена Даниила рассматривается как отражение
важнейших моментов христианского мировидения и одновременно воплощение
уникального жизненного опыта и впечатлений человека, оказавшегося в центре
взаимодействия мировых культур. Ключевые слова: хождение, игумен Даниил,
Святая земля, мировые культуры, крестоносцы.

The article is devoted to the text which stands out as the origin of the
Old Russian travel literature. "The Travel" by abbot Daniel is regarded as
the reflection of the most important features of the Christian mentality
and as the embodiment of the unique life experience of a person at the
crossing of the world cultures.
Key words: travel, abbot Daniel, The Holy Land, world cultures, crusaders.

Среди жанров древнерусской литературы особое место занимают хождения -
средневековые описания путешествий. Современному журналисту, представителю
электронных средств коммуникации, не пройти мимо этих своеобразных записок
о дальних странствиях, ведь хождения не исчезли с течением времени, а,
пережив ряд трансформаций, обрели свое продолжение в путевом очерке.
Сегодня мы каждодневно сталкиваемся с проявлениями различных, подчас
далеких друг от друга культур и традиций. Калейдоскопичность получаемой
информации порождает чувство постоянной сопричастности всему происходящему.
Но так было не всегда. 900 лет назад вернулся на Русь человек, которому
впервые в нашей истории суждено было оказаться в точке пересечения и
взаимодействия цивилизаций Востока и Запада. Ему, православному паломнику,
довелось соприкоснуться с иудейскими и античными древностями,
унаследованными Византией, оказаться свидетелем противостояния латинян и
мусульман. Взору уроженца славянского севера открылись объекты
средиземноморской культуры и памятники христианства. Звали этого
энергичного и весьма любознательного человека игумен Даниил.
Созданное им «Хождение» (по некоторым спискам - «Житье и хоже- нье Данила,
Русьскыя земли игумена») - самый ранний из дошедших до нас рассказов о
паломничестве. С этого популярного произведения XII в., сохранившегося в
значительном числе более поздних списков, и берет свое начало жанр
хождений, сыгравший заметную роль в развитии повествовательного искусства
Древней Руси. В последующие столетия корпус произведений путевой литературы
пополнится описаниями увиденного и услышанного на чужбине купцами и
послами, а пока, в первые века после принятия христианства, особенно
распространены паломничества - странствия, совершавшиеся с тем, чтобы
поклониться святым местам, очиститься от грехов. Палестина, христианские
центры Востока, Царьград стали посещаться паломниками из Руси уже в XI в.
Не все паломники оставили записки, в которых поведали о своих возвышенных
чувствах и впечатлениях. Даниил, захотевший видеть град Иерусалим и землю
обетованную, понуждаемый «мыслию своею и нетрьпе- нием»[185], в отличие от
предшественников убоялся уподобиться ленивому рабу, скрывшему полученный
талант, и рассказал о своих странствиях «верных ради человекъ», чтобы тот,
кто прочтет его труд, смог хотя бы мысленно повторить путь и тем самым
приобщиться к святыням. Не быв первопроходцем в буквальном смысле, игумен
стал таковым в литературном отношении. Он оказался в Святой земле в момент
грандиозных событий в истории средневековой цивилизации. Его
предшественники сталкивались с совершенно иной расстановкой сил на Ближнем
Востоке. Даниил совершил свое паломничество в самом начале XII в. Принято
считать, что он странствовал в 1106 - 1108 гг. Это было время значительного
расширения международных контактов.
И хотя сам автор лишь бегло упоминает о современных ему обстоятельствах
(паломника интересует постижение непреходящей сущности и значения
христианских святынь), следует сказать о необычной культурно- исторической
ситуации, сложившейся в Палестине к моменту появления там Даниила.
После поражения императора Романа IV Диогена в 1071 г. в сражении с
сарацинами при Мансикерте Византия потеряла контроль над землями в Малой
Азии. Эти события обусловили стремление христианских правителей Западной
Европы вступить в борьбу за освобождение Гроба Господня. В 1096 г. начался
первый крестовый поход. Рыцари из разных областей Европы устремились в
трудный и смертельно опасный путь. Многие участники похода нашли свою
гибель в сражениях, пали от изнурительной жары, голода и болезней.
Крестоносцы не желали считаться с властью византийского императора Алексея
Комнина, через владения которого пролегал их путь. 15 июля 1099 г. усилия
рыцарей увенчались успехом. Им удалось захватить Иерусалим. Но война,
бесконечные стычки с местными мусульманскими правителями на этом не
прекратились. Слух о завоевании Иерусалима вскоре распространился по многим
странам. Интересно, что среди участников первого Крестового похода был внук
Ярослава Мудрого - Гуго Вермандуа, приходившийся братом французскому
королю. Его мать, Анна Ярославна, была выдана замуж во Францию еще в первой
половине XI в.
К началу XII в. крестоносцы создали в Палестине Иерусалимское королевство.
Здесь были основаны духовные рыцарские Ордены, установились политические и
торговые связи Иерусалима с Западной Европой. От этой эпохи в странах
Ближнего Востока сохранились мощные замки (самый известный среди них - Крак
де Шевалье на территории нынешней Сирии). Первым королем нового государства
стал Годфрид Бульонский, прославившийся как один из предводителей
Крестового похода. Его дворец располагался на Сионской горе. В конце 1100
г. преемником Годфри- да был провозглашен отважный воин Балдвин Эдесский
(правил до 1118 г.). Ему пришлось вести постоянные войны с мусульманами,
укрепляя границы королевства. К моменту прибытия игумена Даниила в Святую
Землю неустрашимый Балдвин I правил здесь уже несколько лет[186]. Члены
мона- шеско-рыцарских орденов возложили на себя миссию по защите паломников
во время посещения мест, связанных с земной жизнью Спасителя, так как
переходы от города к городу были небезопасны .
Дальнейшая судьба Иерусалимского королевства была драматичной. Под натиском
сарацин крестоносцы к концу XII в. будут вынуждены перенести свою столицу в
Акру, а на исходе XIII в. и вовсе окажутся вытесненными с Востока.
При создании хождений большую роль играли личные впечатления автора,
поэтому средневековые сочинения такого рода имели не только нравственно-
назидательную, но и немалую познавательную ценность. Стремление
путешественника передать в слове местоположение и очертания разнообразных
объектов стало причиной того, что в хождениях обычно содержались сведения:
о расстояниях; о внешнем виде тех или иных сооружений, их размерах,
материале; об особенностях быта иноземных городов и обычаях населяющих их
людей. Наряду с подобной информацией, нечасто встречающейся в произведениях
иных жанров, хождения сохранили местные легенды. В то же время эти тексты
позволяют составить представление о том, что являло собой путешествие в
далеком прошлом.
Люди в средние века не были столь подвижны и легки на подъем. Их жизнь
гораздо теснее, чем ныне, связывалась с судьбами земли, рода, определялась
тем социумом, к которому они принадлежали. Перемещения в пространстве
совершались тогда значительно реже. Особенно это касалось людей простого
звания. Дальние странствия были сопряжены с немалыми лишениями, таили в
себе различные опасности. Слабая информированность средневекового
путешественника о событиях, происходивших даже в не столь удаленных землях,
условность пространственно-географических представлений эпохи не позволяли
ему заранее подготовиться ко всем трудностям, предусмотреть модель
поведения. Все это превращало путешествие в своего рода подвиг.
Древнерусские хождения наглядно свидетельствуют о том, что, отправляясь на
чужбину, путешественник на долгие годы расставался с родными местами. Его
ознакомление с тамошними реалиями было неспешным и основательным. Сама
обстановка не позволяла ограничиться мимолетным впечатлением от какой-либо
территории или объекта. Во многом это определялось отсутствием хороших
дорог, малой скоростью передвижения, слабой хозяйственной освоенностью
огромных безлюдных пространств.
Несмотря на то, что путевые записки на Руси именовались «хожения- ми»,
далеко не все расстояние преодолевалось пешком. Вот и игумен Даниил
значительную часть пути проделал по морю. Однако дальняя дорога к Царьграду
вообще никак не отражена автором. По тексту хождения отправной точкой его
путешествия оказывается Константинополь. Морем Даниил преодолел огромные
пространства, высадившись на берег в Яффе близ Иерусалима. По его словам,
«то ти всего пути по морю до Афа есть верст 1000 и 600». Характерно, что
игумен использует старинную русскую путевую меру даже для морских
пространств. Более естественной в те времена была оценка протяженности
плавания по числу дней пути. Отмечать расстояния между важнейшими пунктами
в верстах станет для автора «Хожения» обязательным моментом.
Плавание началось в «узьцем мори», так именуется Мраморное море. За ним
перед мореплавателями открывается «Великое», то есть Средиземное море. Он
указывает, сколько верст надо плыть от острова Пета- ла (скорее всего,
нынешний остров Мармара) до Галлиполийской пристани («Калиполя»),
находящейся у входа в пролив Дарданеллы. Дальнейший путь паломника пролегал
по Эгейскому морю вдоль побережья Малой Азии. Здесь его взору открылось
множество островов (в том числе Литания, Хиос, Самос, Икария, Патмос,
Лерос, Калимнос, Кос, Родос и, наконец, Кипр) и городов, среди которых -
Троада, Эфес, Макрин, Патара, Миры на берегу Ликии. Скорее всего, паломник
сел на греческое судно. Проплывая на юг от острова к острову, Даниил
пытается определиться в морском пространстве. Ориентирами служат
христианские святыни: Иерусалим и Афон. Ему необходимо плыть налево («на
шюе»), а если повернуть «на дес- но», то попадешь «к Святей Горе и к Селуню
(Солунь), и к Риму».
Повествуя об островах Эгейского моря, Даниил неожиданно сообщает важную
информацию о судьбе одного из русских князей. Это - Олег Святославич
Черниговский, названный позднее в «Слове о полку Игоре- ве» Гориславичем.
Дед героя «Слова», заслуживший репутацию князя-крамольника, был, как
следует из «Повести временных лет», схвачен византийцами и вывезен за море:
«Поточиша и за море Цесарюграду» (под 1079 г.). И вот только из текста
«Хожения» мы узнаем, что ссылку русский князь провел на Родосе («2 лете и 2
зиме»).
Каждый из пунктов, отмеченных в хождении (в том числе - и за пределами
Святой земли), интересен путешественнику, прежде всего, в связи с историей
христианства. Знаменательные события, святыни, подвижники - вот главное для
него. При этом увиденное и услышанное искусно соединяется с фактами
Священной истории, знатоком которой был русский паломник.
традиционно в авторе «Хожения» видят игумена одного из монастырей в
Черниговском княжестве. Даниил писал о себе, прибегая к обычной фигуре
самоуничижения: «Се азъ недостойный игуменъ Даниил Руския земля, хужьшии во
всехъ мнисехъ, съмереныи грехи многими». Странника, как настоятеля
монастыря, не оставляют равнодушным и всевозможные хозяйственные вопросы.
Он отмечает местные ресурсы, состояние земледелия, климатические условия.
Эфес «обилен же есть всем добром», а на Самосе «рыбы многы всякы». В
окрестностях Иерусалима, несмотря на сушь, можно собирать обильные урожаи
пшеницы и ячменя: «Едину бо кадь всеявъ и взяти 90 кадей», а то и больше.
Подмечает Даниил множество виноградников, плодовых деревьев, смокв и
шелковиц. Становится ему известно и о том, как снабжается продуктами
Иерусалим. Самария поставляет «все добро». Хеврон дает масло, вино, яблоки
и мед. Рыбу ловят в те- вериадском озере. Здесь паломнику удалось
попробовать вкусную рыбу («образом же есть яко коропичь» - карп), которую
некогда любил Христос. А вот в Мертвом море, пишет Даниил, рыба не живет:
вынесенная в его соленые воды Иорданом, она немедленно погибает.
Игумен не был странником-одиночкой. И хотя он мало говорит о своих
сотоварищах, практически на всех этапах путешествия он входил в
определенные сообщества единомышленников. Стремление присоединиться к
группе («обретохомъ добру дружину многу»), иметь провожатых, психологически
естественно и понятно. В повествовании можно заметить проявления страха и
неуверенности автора перед неведомыми просторами, опасностью подвергнуться
нападению сарацин. В «дружине» же паломник чувствует себя радостно и
«безьбоязни». Отдельные обмолвки позволяют видеть в Данииле человека,
возглавлявшего целую группу паломников из Руси (об этом говорит и
употребление форм множественного числа -«и видехом»; «и ту поклонихомся»;
«приходихомъ» и т.д.), пользовавшегося особым уважением среди сотоварищей.
Были с ним выходцы из разных городов и земель (в тексте упомянуты
«новгородци и кияне»). По именам названы лишь Изяслав Иванович и Городислав
Михайлович Кашкича. Столь почтительное (с отчествами) обращение к своим
спутникам, выделение их из общей группы свидетельствует о том, что среди
паломников были люди знатного происхождения, скорее всего, из бояр.
Путешественник подробно описывает топографию Палестины и особенно
Иерусалима. Даже спустя столетия очевидна историко-географиче- ская
ценность древнерусского источника. За многие месяцы Даниил лично повидал
огромное количество разных объектов и старательно фиксировал свои
наблюдения. Пожалуй, только до «горы Ливаньскыя» не сумел дойти паломник
«страха ради поганых», ограничившись видом ее снежных вершин.
Примером того, как точен в своих записях игумен, может служить его рассказ
о самом волнующем моменте странствий, вводящем паломника в сакральное
пространство. Позади сотни верст морского плавания и первый этап следования
по суше от портовой Яффы. Впереди долгожданный Иерусалим - главная цель
паломничества. Следуя по яффской дороге, Даниил и его спутники, прежде
всего, начинают различать «столп» Давида, а затем им открывается вид на
Елеонскую гору. Постепенно, шаг за шагом, странники приближаются к
возвышенности, с которой они увидят панораму Священного города. Уже видны
храм Воскресения Господня и Святая Святых (мечеть, построенная мусульманами
на месте древнего иерусалимского храма в VII в. н.э.). Наконец наступает
момент, которого так ждали все паломники. С горы можно разглядеть весь
город. В этом месте, по словам Даниила, все путешествующие христиане
слезают с коней, молятся и кланяются, сердца людей переполняет радость.
Далее, вступая в город, игумен фиксирует местоположение других построек: по
левую руку находится церковь Стефана Первомученика и Храм Воскресения
Господня, а чуть дальше, по правую - Святая Святых.
Придя в Иерусалим, Даниил нашел себе пристанище в центре православия на
Востоке - в монастыре Святого Саввы, который находится южнее города. Отсюда
совершал он свои странствия по Святым местам. Всего паломник провел здесь
16 месяцев. И хотя был весьма стеснен в средствах, одаривал, чем мог,
проводников. Странник быстро убедился в том, что невозможно «без вожа добра
и безь зыка испытати и видети всехъ святыхъ месть». В обители Святого Саввы
Даниилу посчастливилось встретить старца, полюбившего его. Этот книжный
человек сопровождал русского игумена на Тивериадское озеро, гору Фавор, в
Назарет и Хеврон, на берег Иордана и в другие пункты паломничества. С его
помощью любознательный автор «Хожения» не только приобщился к святыням, но
и безошибочно соотнес увиденное с событиями священной истории («от святых
книгъ испытавъ добре»).
Поражает творческая активность русского игумена. Его нельзя назвать лишь
осторожным наблюдателем. Стремясь увидеть как можно больше святынь, Даниил
без устали собирает все новые и новые сведения, исследуя сакральное
пространство. Он хочет во всем убедиться сам, потрогать руками предметы,
измерить их. Вообще, в его описаниях наличествует некий элемент
осязательности[187]. Ему удалось совершить обмеры Гроба Господня, для чего
пришлось подать ключарю «нечто мало» из своих скромных средств, чтобы тот
впустил его, когда храм был безлюден и можно было заняться измерениями.
На Голгофе «изучению» подверглось место распятия: «Высечена есть скважня
лакти воглубле, а вшире мний пяди кругъ». Скамья же, на которой лежало тело
Христа, «есть в длину 4 лакот, а в ширину 2 лакти, а възвыше полулакти».
При этом не только традиционные версты, сажени, локти и пяди использует
путешественник XII в., хотя и подобная точность свойственна далеко не всем
создателям хождений.
Даниил подчас прибегает к необычным «мерам длины», позволяющим создать
наглядную картину действительности, однако несколько странно звучащим в
устах смиренного инока, руководителя «дружины странников». Например, игумен
сообщает, что от пещеры, где был предан Христос, и до места, «иде же
помолися Христос отцу своему в нощи», можно добросить небольшим камнем. И
уж совсем удивительны попытки Даниила обозначить расстояния между
объектами, применив такую категорию, как дальность полета стрелы: «яко
дострелить». В эту «единицу» могут вноситься своего рода поправки и
уточнения: «Яко можеть сострелити добръ стрелець» (то есть дальность
стрельбы хорошего лучника) или «яко дострелити добре». Как ни странно,
игумен обладает глазомером дружинника или охотника. Он определяет
дистанции, кратные полету стрелы: «3- жды выстрелити едва». Более того,
различается дальность стрельбы по горизонтали и вверх или вниз. Фаворская
гора имеет такую высоту, что с нее можно «стрелити» четырежды. Если же
стрелять «на ню» (снизу вверх), то и за восемь раз не дострелишь[188].
Столь же неожиданно оценил Даниил высоту камня, где совершалось распятие:
«Высоко было яко стружия (то есть копья) выше». У кого же научился
сторонящийся всего суетного игумен по-военному ориентироваться на
местности? В чем причины столь необычного осмысления сакрального
пространства? Скорее всего, ответ следует искать в описании иерусалимской
башни Давида. Сначала верный себе паломник извещает читателя: в этом месте
пророк «Псалтырю сставил и написал». Далее высокий, дивный «столп»,
сложенный из камня, оценивается с точки зрения его оборонительных
возможностей. Это - цитадель, господствующая над городом, пункт
«многотвердъ ко взятию, глава всему граду». тут огромные запасы провианта и
воды, позволяющие выдержать длительную осаду. В сильно охраняемую башню,
куда не пускают посторонних, Даниил сумел проникнуть и даже поднялся
наверх, сосчитав 200 ступеней внутренней лестницы. Но побывал он в башне не
один - игумен провел «с собою единого» из своих спутников, некоего Изяслава
Ивановича. Не исключено, что именно этот мирянин обратил внимание на ряд
деталей, ускользающих от взора автора, а также привнес в повествование
оценки, характерные для человека не чуждого ратного ремесла.
Даниила нельзя отнести к тонким ценителям искусства, у паломника иные цели.
В ближневосточных памятниках он, конечно, видел, прежде всего, объекты
религиозного почитания, связанные с событиями и лицами Священной истории. И
все же некоторые суждения свидетельствуют о неравнодушии создателя
«Хождения» к изяществу архитектурных форм, богатству внутреннего убранства
соборов. «Красота несказанная»; устроено «красно»; «хитро» (то есть
искусно); «дивно» - вот лаконичные характеристики труда мастеров. Больше
всего Даниила поразила мозаика («му- сиею писано»), искусство которой и на
Востоке, и на Руси переживало расцвет в XI-XII вв. В последующие века
первенство постепенно перейдет к более простой фресковой живописи. Работу
современных ему византийских художников игумен должен был видеть в Киеве и
Царьграде. Теперь же его взору открылись более древние постройки и их
мозаичное убранство («верх исписан издну мусиею хитро и несказанно»).
Главная святыня Иерусалима - Храм Воскресения - был возведен еще в IV в.
Вот почему даже в бесхитростном описании отмечаются следы античных форм,
присущих архитектуре раннехристианской эпохи императора Константина. Взгляд
автора выхватывает самое существенное. Форма сооружения необычна для Руси -
«кругло создана». Ротонда имеет 12 круглых («обьлых») столпов и шесть
«зданыхъ» (квадратной формы). Войдя по мраморным плитам в одну из шести
дверей, Даниил смотрит вверх. На хорах его привлекают 16 «столпов», а далее
все внимание паломника сосредотачивается на мозаике сводов, алтаря и
столпов. Особо он выделяет изображения пророков («яко живи стоятъ»),
Христа, Сошествия во ад («воздвижение Адама»), сцены Вознесения и
Благовещения. Наряду с произведениями старых византийских мастеров, игумен
отмечает убранство самого Гроба Господня. «Теремець красенъ на столпех»,
увенчанный серебряной фигурой Христа, «фрязи сделали», то есть речь уже
идет о произведении современного Даниилу западноевропейского прикладного
искусства.
Неоднократно в описании Святой земли появляется название города, который
воспринимается как главная угроза всякому христианину. Это - Аскалон,
крепость на пороге Египта. Этот город на короткое время будет завоеван
крестоносцами лишь в середине XII в., а пока: «Выходть бо оттуду сарацини и
избивають странныя на путехъ тех, да ту есть боязнь велика».
Страх перед сарацинской угрозой, настороженность к иноверческой среде
исключают возможность подробного отражения мусульманских реалий. И все же
показательно, что автор признает возможность сосуществования представителей
различных конфессий. В одном из сел на родине библейских пророков
паломникам пришлось заночевать. Тут они нашли весьма радушный прием. Наутро
русичи направились в Вифлеем под охраной вооруженного сарацинского
старейшины. Несмотря на все слухи и реальные опасности, осторожные русские
странники ни разу не подверглись нападению на трудных дорогах Палестины.
только на обратном пути их подстерегли и ограбили у берегов Малой Азии
морские разбойники.
Далекая Русская земля присутствует в тексте «Хожения» в искренних и
достаточно эмоциональных сопоставлениях и воспоминаниях. Вообще,
переполненный впечатлениями паломник все время обращается памятью к родным
местам. Это обусловлено, с одной стороны, стремлением к наглядности
рассказа, а с другой - естественным чувством человека, долгое время
находящегося на чужбине. так, описывая реку Иордан, он неоднократно
сравнивает ее с рекой Сновь. По его мнению, Иордан шириной, глубиной,
быстрым, извилистым течением и затонами похож на речку, протекающую в
черниговской земле[189]. Даниил сам переходил Иордан вброд, измерял его
глубину в месте расположения купели для христиан («вглубе же есть 4 сажень
среди самое купели, яко же измерих и искусих сам собою»). Сравнивает
путешественник и прибрежную растительность с привычным его глазу
ландшафтом. Невысокие деревья напоминают ему вербу, а лоза похожа, скорее,
на кизил.
Но не только ландшафтное видение мира демонстрирует древнерусский автор.
Находясь в центре христианской цивилизации (в соответствии с
представлениями того времени здесь находится «пуп земли»), он пишет, что не
забыл русских князей и княгинь, их детей, игуменов, бояр, своих духовных
детей и молился за них. Во здравие было отслужено 50 литургий, а за усопших
- 40. Свои грехи игумен замаливал лишь после того, как «по- клонялъся есмь
за князей за всех». В лавре Святого Саввы Даниил написал имена нескольких
правителей, которых сумел припомнить. И теперь, по его словам, они
поминаются в ектенье вместе с членами их семей. За кого же воссылают
заздравное моление в стенах монастыря Саввы Освященного? Это - Михаил-
Святополк[190] (то есть великий киевский князь Свято- полк Изяславич,
правивший с 1093 по 1113 гг.); «Василие Владимеръ» (Владимир Всеволодович
Мономах). Далее следуют три младших сына Святослава Ярославича: Давыд
Черниговский, «Михаилъ Олегъ», которому при поддержке половцев в середине
90-х годов. XI в. удалось ненадолго завладеть Черниговом, и «Панъкратие
Святославич» (то есть Ярослав Святославич Муромо-Рязанский). Спустя годы,
Ярослав тоже станет править в черниговской земле. И, наконец, последним
поименован Глеб Минский, сын Всеслава Брячиславича. Почему в поминание
попал этот князь? Все предшествующие так или иначе связаны с киево-
черниговским регионом, причем мирно соседствуют князья-противники
(например, Владимир Мономах и Олег Гориславич). Возможно, в «дружине»
Даниила находился кто- нибудь из полоцкого княжества.
В своем сочинении Даниил свидетельствует о том, что не раз лично общался с
правителем Иерусалимского королевства. Балдвин I, по словам игумена, «мужь
благодетенъ и смерен вельми и не гордить ни мало». Он принимал Даниила в
своих покоях, узнавал на многолюдной улице, милостиво предлагал свою
помощь. Более того, автор сообщает об особом расположении к нему короля
крестоносцев: «Познал мя бяше добре и люби мя велми». Безусловно, Балдвин
не был в состоянии встречаться с каждым из тех, кто приходил поклониться
Гробу Господню. И хотя его жизнь больше походила на тревожные походные
будни, нежели на чопорное дворцовое затворничество, король не принимал
людей простого звания. Почему же Даниил сумел столь сильно заинтересовать
своей персоной местного правителя? Увы, текст не содержит однозначного
ответа. В свое время выдвигалось предположение о каких-то дипломатических
поручениях, полученных дома русским паломником. Подобная миссия могла бы
открыть перед игуменом многие двери. Однако сам автор умалчивает о
разговорах с Балдвином, не имеющих отношения к иерусалимским святыням.
Единственное, что обращает на себя внимание, так это то, как Даниил
формулирует свою просьбу к Балдвину. Он молит его разрешить возжечь у Гроба
Господня лампаду «от всея Руськыя земля». Просит же короля паломник как бы
от имени русских князей: «Княже мой, господине мой! Молю тя ся бога деля и
князей деля русских» (обращение к королю крестоносцев русифицировано; ср. с
рефреном из «Моления» Даниила Заточника: «Княже мои, господине!»).
Благочестивая и притом столь обоснованная просьба игумена не могла остаться
без милостивого ответа. Даниил с благоговением рассказывает, как покупал
«кандило» и масло, как уже вечером специально для него ключарь открыл
двери, как шел он к святыне босиком и поместил свою лампаду в ногах Гроба
Господня. Не забыл игумен отметить и то, что находившиеся при Гробе
фряжские (римские) кадила не загорелись, а русская лампада сразу зажглась.
Так через полвека после официального разделения церквей (1054 г.)
проявилось предубеждение православного человека к латинянам.
В то же время Даниил хорошо относится к предводителю «фрязей», способен
благодарно принимать помощь от крестоносцев, отмечать их заботы о
христианских святынях («ныне же фрязи обновили место то суть и устроили
добре»). Вознамерившись пойти в Галилею, к Тивериадскому озеру, паломник
узнал - путь туда «страшен вельми и тяжек зело». Защита вновь была найдена
у самого Балдвина, готовящегося к походу в сторону Дамаска. В ответ на
просьбу: «Да Бога деля поими мя, княже!»,- благородный рыцарь позволил
Даниилу присоединиться к его слугам. Пришлось игумену «наять под ся» лошадь
или осла и оказаться в рядах конницы, уходящей на Сирию (черниговский
настоятель монастыря оказался в строю крестоносцев и был способен
длительное время сидеть в седле!).
Кульминацией пребывания Даниила в Святой земле стало его участие в
пасхальном богослужении у Гроба Господня. Паломник оказался свидетелем чуда
сошествия благодатного огня. В Великую субботу сотни христиан со всех
концов земли запрудили улицы Иерусалима. Образовалась давка, некоторые не
выдерживали напряжения и задыхались. Многоголосые молитвы слились в единый
гул («тутнати и гремети всему месту тому от вопля людий»). «Велика теснота»
стала препятствием на пути Балдвина к Храму Воскресения. Силой расчищали
воины дорогу для короля и его окружения. Любопытно, что Даниил пробирался
через возбужденную толпу в свите предводителя крестоносцев. Он был удостоен
этой милости вместе с настоятелем монастыря Святого Саввы. Повелением
короля русский игумен занял почетное место над «самыми дверми гробными»,
чтобы лучше видеть все происходящее. По словам автора, от сошедшего огня
сначала была зажжена свеча Балдвина, а уже от нее загорелись свечи
остальных христиан. Великая радость переполняла людей, запрудивших улицы
Иерусалима, в эти минуты. Ею и стремился поделиться со своими читателями
черниговский игумен Даниил. Перед нами первый «репортаж» о пасхальной
службе в Иерусалиме, столь привычный нынешним телезрителям.
«Хождение» игумена Даниила, являющееся начальной страницей в истории
путевой литературы Древней Руси, и по сей день подкупает читателя живой
непосредственностью рассказа об увиденном, простотой изложения («написах се
не хитро, но просто») и тем, что, наряду с благоговейным отношением к
христианским святыням, автор постоянно думает о далекой Руси, испытывает
беспокойство, заботится о своих соотечественниках. «Хождение» отразило
важнейшие моменты христианского мировидения и в то же время воплотило в
себе уникальный жизненный опыт и впечатления человека, оказавшегося в
центре взаимодействия мировых культур.

Список литературы
Ле Гофф Жак. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992.
Лотман Ю.М. О понятии географического пространства в русских средневековых
текстах // Лотман Ю.М. О русской литературе. СПб, 1997.
Памятники литературы Древней Руси. XII век, М., 1978.
Прокофьев Н.И. Русские хождения XII - XV вв. // Литература Древней Руси и
XVIII века: ученые записки МГПИ им. В.И.Ленина. т. 300. М., 1969.

Сведения об авторе: Пауткин Алексей Аркадьевич, докт. филол. наук, проф.
кафедры истории русской литературы филол. ф-та МГУ им. М.В.Ломоносова. E-
mail: apautkin@yandex.ru.
М. В. Первушин

еретик, что «чреватая жонкА». по полемическим памятникам русской литературы
XI-XVII вв.

В работе представлено исследование мотива «телесной толстоты» (образ
еретика-толстяка) в полемических памятниках русской литературы XI-XVII
веков. Исследуемый образ не сводится к отдельному явлению, а выступает как
обобщенное понимание писателем определенного круга явлений
действительности. Можно сделать вывод, что те или иные гастрономические
отклонения (или пристрастия) героев являются доказательством того, что за
этим стоит отклонение их от истины. Ключевые слова:литература, Древняя
Русь, образ, символика, стилистика, поэтика, гастрономические пристрастия,
латиняне, ересь.

The article explores the motive of "corporal obesity" (the image of a fat
heretic) in the polemic texts of the Russian literature in the IIth - 17th
centuries. The research concludes that some gastronomic passions and
perversions of the characters prove
their perversions of the truth. Key words: literature, Old Russia, image,
symbolism, style, poetics, gastronomic
tastes, Latins, heretics.

Образ еретика в полемических памятниках русской литературы XI- XVII вв.
удивительно многообразен. Вместе с тем большинство граней этого образа
вполне традиционны и предсказуемы. Большинство, но не все! Нам хотелось бы
поделиться своими наблюдения за одной из черт этого образа, назовем ее
гастрономической («телесная толстота»). Сразу оговоримся, что всю
полемическую литературу Древней Руси нельзя выделить в какой-либо отдельный
жанр[191]. Полемика встречается во многих произведениях средневековой Руси,
и, кроме специальных полемических посланий, она может присутствовать,
например, в гомилетическом наследии, в эпистолярном творчестве, и даже в
житиях. Не замахиваясь на многое, рассмотрим лишь некоторые, наверняка
полемические, памятники древнерусской литературы, с целью отыскать нужный
нам образ[192].
Интерес к означенной теме проявился при чтении произведений протопопа
Аввакума, в котором непременной чертой никонианских портретов является их
тучность. И сразу возник вопрос: действительно ли во времена Аввакума все
приверженцы новых обрядов были как на подбор «толстобрюхие», или это лишь
топос (общее место)? Если верно последнее, то тогда на каком основании оно
формируется? Одно объяснение никонианской толстоты дает в диссертации Д. С.
Менделеева: это «последствие светской жизни никониан, заполненной
многочисленными пирами»[193]. Да, но не все же никониане посещали пиры!
Мотив никонианской «телесной толстоты» чуть ранее Д. С. Менделеевой был
исследован также и А. Н. Робинсоном[194], и Д. С. Лихачевым[195]. Оба
именитых ученых, судя по их высказываниям, вполне доверяли описаниям
Аввакума[196] и особо не задавались заинтересовавшей нас дилеммой.
Конечно, присутствие среди последователей новых реформ Никона, так скажем,
людей «в теле» - бесспорно. Однако не все же его сторонники имели,
выражаясь аввакумовски, «брюхо на коленях». Для иллюстрации приведем
несколько цитат из произведений огнепального протопопа (отметив в скобках:
уже порядком «засаленных»): «Посмотри-тко на рожу ту, на брюхо то, никониян
окаянный, - толст ведь ты! Как в дверь небесную вместитися хощешь! Узка бо
есть. Нужно бо есть царство небесное, и нужницы восхищают е, а не
толстобрюхие»[197]; «плюнул бы ему в рожу ту и в брюхо то толстое пнул бы
ногою!.. никониянин»6; «весь яко немчин брюхат и толст»[198] (т.е. как
немец, который уже по определению толстый); «в карету сядет, растопырится,
что пузырь в воде»[199]; «подпояшется по титькам, воздевши на себя широкий
жюпан!.. что чреватая жонка, не извредить бы в брюхе робенка»[200]; «шеи у
них яко у тельцов в день пира упитаны»[201]. Еще рельефнее «упитанные»
никониане проступают на фоне противопоставления их с древними святителями,
которых отличала «бледость лица, и тонкость благовенства сухости
плоти»[202].
Итак, для решения поставленного вопроса обратимся к письменному наследию
Древней Руси. Первые русские полемические произведения, которые появились
еще в XI столетии, посвящены спорам с западными христианами - католиками
или, по-другому, с латинянами[203]. Большинство авторов этих произведений
были киевские митрополиты, возглавлявшие Русскую Церковь. Многим из них
свойственен спокойный и рассудительный тон, желание согласия, а не раздора.
Однако одно из произведений, принадлежащее митрополиту Георгию (1062-1079),
эмоциональнее прочих[204]. Оно называется «Стязание с латиною».
В этом сочинении проглядывает чувство негодования автора на латинян,
искажающих основы вероучения. В конце «Стязания» автор поместил
гастрономический комментарий к обвинению латинян в употреблении их монахами
сала («иже при кожи»). Отметим, что православные монахи мясо и сало не ели
вовсе.
Комментарий этот оригинален[205]. Вопрос митрополита стоит просто: какая
пища скорее подходит для монахов: яйца и молоко (латиняне говорили, что от
одних «птицы ражаются», от другого «четвероножный скот» растет, а потому
«тех бы не подобало ясти черньцом»). Или же - сало (которое, согласно
латинянам, «есть житьный и травный цвет», то есть нарастает от пищи
растительной). Так вот, возражая латинянам, митрополит Георгий заявляет:
«.яйца кроме кръве мясныя зачинаются и ражаются и суть чиста. И молоко
такоже от вымен скот четвероногых истекаяй кроме крове есть, и се есть
чисто. Ваша же тучная сала процвитают с либевы- ми мясы (тонкими
прослойками. - М. п.) и. вся сия тучная съквозе ли- бевых, и та либевая
сквозе тучных проходять. и суть съединена обоя, и наричутся тучная мяса, и
не имуть иного. имени. Сих бо тука не пове- леша Божественнии закони святых
отець мнихом вкушати, яко кръви при- четалася суть и ражають стрась.».
Затем митрополит Георгий предлагает поставить гастрономический эксперимент:
«Вложим яйца в один горньць и вложим сала тучная в иный горньць, и си обоя
особь варимы яиця и сало, да сереблемь же мы ухо яичную; нъ елма убо вариши
яиця в чистей воде, абие та, якоже есть и бывает чиста вода, ака не варена,
така же и варена. Вы же пакы да сереблете ваших сал уху, да видимь убо кых
(какие. - м. п.) завыици толъще будуть. Да разумеете, кое вздержанью есть и
из- мъждить страсть тельсьную, или кое, утучнив тело, вздрастить на душу
страсти и сквьрнить храм Божий». таким образом, поедание «тука» (сала) и,
как следствие «толщина вый», в конечном итоге стоит у митрополита Георгия в
шаге от нравственного падения и ереси.
Современником эмоционального митрополита Георгия был не менее эмоциональный
игумен Киево-Печерского монастыря преподобный Феодосий. Его «Слово о вере
крестьянской и о латынськой»[206], как отмечали многие исследователи, дышит
враждой и ненавистью к вероотступникам. Кроме обвинений в неправославности
латинян, Феодосий обращается к практическому вопросу об отношении к ним
всякого православного христианина. По его мнению, с латинствующими не
следует иметь никаких отношений, в том числе и в жизни обыденной. Касаясь
только нашего (гастрономического) интереса, скажем, что Феодосий запрещал
как есть, так и пить из одного сосуда с еретиками. Но «тем же паки у нас
просящим Бога ради ясти и пити дати им, но в их судех, - аще ли не буде у
них судна, в своем дати; потом измывши дати молитву (то есть освятить. - м.
п.)»[207].
Игумену Феодосию, с его нетерпимым отношением к инаковерую- щим, в
древнейшем периоде русской литературы подобен только лишь митрополит
Никифор, живший уже в XII в.. Ему принадлежат три полемических послания, в
которых образ еретика, надо признать, написан сочнее и колоритнее, чем у
преподобного Феодосия.
Наиболее яркий образ у митрополита Никифора по отношению к еретикам в ключе
интересующий нас темы - это образ латинян, подобных «гнилому уду» (члену
тела), который нельзя исцелить, «но аки уд изгнил. отвергоша и отрезавшее
от себе»[208]. Причем этот образ возникает у Никифора вследствие
гастрономических нарушений латинян: «чернецы их. повелевают и мяса ясти». И
делают это латинские монахи, как указывает Ни- кифор, точно следуя за своим
епископом, который также «мяса ест» и, как следствие из этого, «вся прочая
творит без боязни». Здесь опять наблюдается прямая зависимость еды и греха,
даже ереси, в которую те самые латиняне и впали. Вывод Никифора из этого
обвинения столь же строг, как и у Печерского игумена: «Правоверным не
достоит пити, ни ясти с ними.., но аще случится. поставити трапезу им и
сосуд их».
* * *

Следующий период рассмотренных русских полемических сочинений датируется
концом XIV - началом XV вв. В основном интересующая нас литература
посвящена борьбе с ересью стригольников, а также вопросам юрисдикционно-
канонического характера. Среди авторов преобладают русские митрополиты
(впрочем, так же, как и в первом периоде).
Один из них - Фотий (первая половина XV в.). В частности, в нескольких
«Посланиях» о ереси стригольников[209] он повторяет сравнение еретиков с
«съгнилыя уды». Присутствует здесь также и гастрономический контекст, но,
быть может, менее явно, чем у Никифора. После произведенных сравнений
Фотий, как и его предшественник по кафедре, заключает: «Ни- како с теми
соприобщайте собе в ястьи и питии, и да никако оскверните собе с таковыми».
И далее дает совет: «предайте. таковых во измождение плоти»[210], словно
намекая, что у того есть что поизмождать. В многочисленных грамотах и
посланиях Фотий еще и еще раз повторял своей пастве: «Удаляйте собе от тех
в ястьи и питьи»[211].
Но наиболее последователен и конкретен митрополит Фотий в раскрытии
интересующих нас гастрономических образов в своем «Окружном послании
православному духовенству и мирянам Великого княжества Ли- товского»[212].
Так, говоря об ушедших в канонический раскол пастырях, он подчеркивает:
«Горе вам, вожди слепии, тучни суще. иже оставльшеи слово Божие и. чреву
прилепистеся, им же Бог чрево. занеже млеко овец и волну (то есть шерсть. -
М. П.), и мясо поядше, ни едино же попечение створисте о них, но и себе
погубисте»[213]. То есть пастыри-раскольники выступают в роли реальных
пожирателей собственной паствы. И далее Фотий делает вывод: «Ниже епископы,
паче же чреву рабы, понеже чреву вся таковаа и творящи и глаголющи»[214], -
повторяя вновь: «Им же Бог чрево. сии же чреву угодници»[215]. Фотий
раскрывает вверенной ему пастве и зависимость трапезы от спасения: «Весте
колико от сластей пищножелаемых воздвиза- ются волны душегубныя на.
многоядущих, чрево обрящеши гнуса и смрада исполнена. отригающего на
помрачение души. разъжежение. Трапеза преподобных к небсемь и к ангелом
возводить, а сия же трапеза мно- горазличнаа гееньскому огню предаеть
чреволюбных насыщению»[216].
* * *

Следующий писатель-полемист, который затрагивает нашу тему, преподобный
Иосиф Волоцкий, живший на рубеже XV-XVI вв. В своей книге «Просветитель»,
составленной против жидовствующих, о еретиках, в частности говорится, что
не только «в великый пост и в вся святыя посты», но и «в среду и пяток мясо
ядуще», непрестанно «пиюще и объедающеся»[217], и еще «обьядаяся и
упиваася, и свиньскым житием живыи»[218], что в свою очередь подготавливает
«землю сердечную възорану (т.е. подняту, перепахану. - М. П.) и умягчену»
для «прескверного сатаны»[219], чтобы потом «изблева скверный яд свой. по-
тонку исповедовать ереси»[220]. В отличие же от еретиков, указывает
преподобный Иосиф, правоверные отличаются «телесных потреб скудостью»[221].
В XVI в. в сочинениях многих полемистов можно встретить пассажи, близкие
цитированным и имеющими, безусловно, один общий источник - Священное
Писание. Пожалуй, наиболее знаменитым из этих полемистов является Иван
Грозный, который говорит о еретиках подобно митрополиту Фотию: «Глаголю о
вразех креста Христова, имже Бог - чрево»[222].
Еще один писатель XVI в., чьи образы для нас небезынтересны, -Зиновий
Отенский. В своем капитальном труде (а это тысяча страниц!) против еретика
Феодосия Косого «Истины показания» он особо подчеркивает связь между
принимаемой пищей и «безумием и неистовством» Косого, который не только «в
посты отай ядяше млеко и мясо», но и «по вся нощи ядяше мясо»[223]. Однако,
описывая законченный образ Феодосия, Зиновий не упоминает его «толстоты»:
«Холоп, беглец, тать, оманщик, лжив, кос, прелагатай (лазутчик. - м.п.),
законопреступник мног, грешник велик, лукав, чюжепосетитель»[224]. Сюда же
хочется добавить и обвинение в излишней полноте, но его нет! Зиновий знал
Косого, и можно предположить, что тот действительно был худ. Писать же
явную неправду (уподобляясь в лживости своему герою) он не мог хотя бы по
той причине, что его полемические приемы «тоньше и вернее»[225] его
оппонентов. Зиновий «не ругается, не выходит из себя, не теряет
самообладания»[226] и уж тем более не противоречит явной истине, как
предположительная худость Косого.
Яркие гастрономические описания встречаются у Зиновия и при защите им
«любостяжания монастырей», то есть стяжателей-осифлян. Набрасываясь на
нестяжателей в лице Максима Грека и Вассиана Патрикеева, Зиновий подробно
описывает меню заволжских старцев: «Пшеничные хлебы чисты мягки, и икры
белые и черные, и. белужие и острее (осетровые. - М. п.) белые рыбицы и
иные, и паровые рыбы, и ухи белые и черные и красные; и овощи имут смоквы,
стапиды (изюм. - М. П. ), рожцы, сливы, вишни . (и другие блюда, сдобренные
разнообразными приправами. - М. П.) Пияше же нестяжатель романию, бастр,
мушкатель, рен- ское белое вино»[227]. А чтобы еще более оттенить это, он
указывает и на трапезу стяжателей-осифлян, которые питались черствым хлебом
из ржаных колосьев без соли и пили простую воду[228]. Все это должно, по
замыслу автора, указывать на ошибочность мнения первых и правоту последних.
Однако и здесь Зиновий не упоминает о телесной полноте нестяжателей, хотя
мог бы. Ведь по самым ранним рисункам преподобного Максима Грека
(конец XVI в.) можно сделать вывод об отсутствии у него худобы[229].

* * *

Образ, в нашем случае образ еретика-толстяка, не сводится к отдельному
явлению, а выступает как обобщенное понимание писателем определенного круга
явлений действительности. Авторы изображали не только качества присущие
реальным лицам, но и те особенности, которые должны были бы у них быть как
у представителей определенной категории (князь, епископ, святой, еретик и
т.п.). Таким образом, обобщенное понимание явлений в древнерусской
литературе, согласно Д. С. Лихачеву, носит нормативный, типический
характер[230]. Эту мысль в ином разрезе сформулировал Лессинг[231]. Он
говорил, что для нас в произведении важно «не что сделал тот или иной
человек, но что сделает каждый человек с известным характером при данных
условиях»[232]. И в этом смысле образ шире того явления, которое им
осмысливается[233].
Из сказанного можно сделать вывод, что те или иные гастрономические
отклонения (или пристрастия) героев являются доказательством отклонения их
от истины. Так, например, у Зиновия Отенского чревоугодие нестяжателей
влечет за собой неправое отрицание «любостяжания монастырей». И вместе с
тем, Зиновий не может указать на «телесную толстоту» своих оппонентов
(среди которых и его учитель - Максим Грек), так как именно она является
символом окончательного отпадения от истины[234]. Вспомните у Аввакума:
«Яко немчин брюхат и толст». Почему «как немчин»? Потому, что он еретик, и
еретик наверняка! А уже «сами еретицы, - пишет протопоп, - возлюбиша
толстоту плотскую и опровергоша долу гор- няя»[235]. Согласно Д. С.
Лихачеву, «если автор употребляет сравнение, он не заботится о том, чтобы
оно могло быть конкретно, зрительно воспринято. Для него важен внутренний
смысл событий, а не его внешнее сходство»[236]. Именно поэтому для Аввакума
так важна была толстота никонианина, чтобы подтвердить его окончательное
отпадение в ересь. Ведь придраться к самому вероучению (то есть к
догматике) было невозможно - и никонианин, и староверов идентичны с этой
точки зрения. А раз так, то и еретиком в полном смысле этого слова ни тот,
ни другой быть не может, только раскольником. А вот толстобрюхий никонианин
уже наверняка еретик, «яко немчин», поскольку его Бог - чрево! Несмотря на
всю догматику.
Правда, есть одно исключение, которое лишь подтверждает правило. Из
просмотренных полемических текстов одно послание, датируемое концом XIV в.
и принадлежащее перу святителя Стефана Пермского[237], совершенно
нетрадиционно раскрывает образа еретика с гастрономических позиций -
еретика постящегося. Святитель Стефан признает возможность их аскетичного
вида, однако с оговоркой: «Фарисеи же таци же беша: постишася двожда на
неделю, весь день не ядуща»[238]. И далее: «тако- выи же беша еретицы,
постницы, молебницы, книжницы, лицемерницы. пред людми чисти творящеся: аще
бо бы нечисто житье их видели люди, то кто бе веровал ереси их?». то есть
здесь внешний подвиг нужен был еретику для привлечения последователей.
Именно новоначальная ересь имеет аскетичное лицо. Стефан Пермский, ссылаясь
на Священное Писание, особо указывает, как впадают в ересь, и как еретик
находит последователей, будучи лицемерным. «Всяк бо, почитаа книжная
писания без смирения и кротости, ища кого укорити чим, и тем впадает в
ересь. а также о самопоставляющихся учетелех апостол рече.»[239] (и т.д.).
Это доказывается и Зиновием Отенским, который описывая гастрономические
пристрастия Феодосия Косого (нового для Руси еретика), отмечает его
тайнояде- ние («отай ядяше» или «по вся нощи ядяше»).
Образы, безусловно, важны для раскрытия той действительности, которую
создает древнерусский писатель в своем произведении. Именно в образ автор
вкладывает свое отношение к жизни, которое хочет передать читателю. Их
изучение, в свою очередь, позволит установить авторскую картину мира,
отношение автора к его структуре, то есть даст возможность определить тип,
категорию литературного творчества как самую крупную область истории
литератур, синтезирующую в себе идеологию, поэтику, текстологию, стилистику
и т.п.

Список литературы
Бармин А. В. Полемика и схизма. М., 2006.
Белоброва O. A. К вопросу об иконографии Максима Грека // ТОДРЛ. М.; Л.,
1958. Т. 15.
Будовниц И. У. Русская публицистика XVI века. М.; Л., 1947.
Еремин И. П. Из истории древнерусской публицистики XI века (Послание
Феодосия Печерского к князю Изяславу Ярославичу о латинянах) // ТОДРЛ, ? 2.
М.; Л., 1935.
Еремин И. П. Литературное наследие Феодосия Печерского // ТОДРЛ, ? 5. М.;
Л., 1947.
Житие протопопа Аввакума им самим написанное и другие его сочинения / Под
ред. Н. К. Гудзия. М.; Л., 1934.
Житие протопопа Аввакума им самим написанное и другие его сочинения. М.,
1960.
Отенский З.. Истинные показания. Казань, 1863.
Казакова Н. А., Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения на Руси.
М.; Л., 1955.
Кириллин В. М. «Слово о вере христианской и латинской» Феодосия Печерского
// Древнерусская литература: Восприятие Запада в XI-XIV вв. М., 1996.
Лихачев Д. С. Историческая поэтика русской литературы. Смех как
мировоззрение и другие работы. СПб., 2001.
Лихачев Д. С. Человек в культуре древней Руси. М., 1970.
Макарий (Булгаков), митр. Истории Русской Церкви. Кн. II. М., 1995.
Менделеева Д. С. Протопоп Аввакум: литературные облики русского раскола //
Герменевтика древнерусской литературы. Сб. 12. М., 2005.
Павлов А. С. Критические опыты по истории древнейшей Греко-русской полемики
против латинян. СПб., 1878.
Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским / Подг. текста Я. С. Лурье и
др. Л., 1979.
Попов А. Н. Историко-литературный обзор древнерусских полемических
сочинений против латинян (XI-XV вв.). М., 1875.
Прохоров Г. М. Стефан // СККДР. Вып. 2. Л., 1989. Ч. 2.
Робинсон А. Н. Борьба идей в русской литературе XVII века. М., 1974.
Робинсон А. Н. Жизнеописания Аввакума и Епифания: Исследование и тексты.
М., 1963.
Роднянская И. Б. Образ // Литературная энциклопедия терминов и понятий. М.,
2003.
Русская историческая библиотека. т. 6. Памятники древнерусского
канонического права. Ч. 1. Памятники XI-XV в. СПб., 1908.
творения митрополита Никифора. М., 2006.
Тимофеев Л. Образ // Литературная энциклопедия в 11 т. [М.], 1929-1939. т.
8. М., 1934.
Фотий, митрополит Киевский и всея Руси. Сочинения. Книга глаголемая Фо-
тиос / Подг. текстов А. И. Плигузов и др. М., 2005.
Чельцов М. Полемика между греками и латинянами по вопросу об опресноках в
XI-XII веках. Опыт исторического исследования. СПб., 1879.

Сведения об авторе: Первушин Михаил Викторович; кандидат филологических
наук; ст. н. с., ученый секретарь Отдела древнеславянских литератур
Института мировой литературы им. А.М. Горького РАН. E-mail:
1609pm@gmail.com
О. А. Туфанова

рассказы о смерти дмитрия самозванца: раскадровка и символика

В статье проводится сопоставление рассказов о смерти Лжедмитрия I в русских
и иностранных сочинениях, посвященных событиям эпохи Смуты 1598-1613 гг.
Выявляются основные принципы повествования: лаконизм,
«раскадровка» и религиозный символизм. Ключевые слова: Дмитрий Самозванец,
рассказы о смерти, «Так называемое иное сказание», «Сказание о Гришке
Отрепьеве».

The article collates the tales of the death of Dmitry I the Impostor in the
Russian and foreign texts devoted to the events of the Smuta in 1598-1613.
The main principles of the narration are revealed: laconic style,
"storyboard" and religious symbolism. Key words: Dmitry I the Impostor,
tales of death, "So called the other tale", "Tale of
Grishka Otrepyev".

Русские и иностранные авторы первой трети XVII в., писавшие о периоде
«междуцарствия» в России 1598-1613 гг., с разной степенью полноты, точности
и детализации отразили в своих сочинениях события, связанные с личностью
Дмитрия Самозванца[240]. Не только личность Самозванца, но и первые военные
победы и поражения вторгшегося в Северскую землю с польским войском
Лжедмитрия I, и его въезд в Москву, и церемония коронации, и манера
поведения и т.д. получили различное освещение в публицистике современников,
свидетелей и участников Смуты.
Сопоставляя рассказы русских и иностранных авторов о Дмитрии Самозванце, В.
Ульяновский отметил, что «иностранцы (имеются в виду авторы большинства
светских источников. - о. т.) описывают виденное (или передают рассказы
очевидцев), русские авторы оценивают происшед- шее»[241]. Именно в таком
ключе и прочитываются рассказы о смерти Лжедмитрия I в публицистике первой
трети XVII в.
В ряде русских и иностранных сочинений о Смуте содержится весьма лаконичное
упоминание о смерти Дмитрия Самозванца. По форме изложения эти краткие,
сжатые фразы напоминают погодные записи «Повести временных лет», которые в
основном только фиксируют сам исторический факт, но, в отличие от летописи,
содержат емкие авторские эмоционально-оценочные характеристики. Например,
Жак Маржерет[242] в своем отчете королю Франции писал: «Наконец, 27 мая . В
6 утра царь Дмитрий Иванович был бесчеловечно умерщвлен.»[243]. Столь же
краток рассказ о смерти Лжедмитрия I в «Плаче о пленении и конечном
разорении Московского государства»: «И душа его (Лжедмитрия I. - о. т.) злЬ
исторгнуся от него, и срамною смертию от рукъ правовЬрныхъ сконъчася»[244].
Ряд источников содержит более пространные рассказы о смерти Дмитрия
Самозванца. так, рассказ С. И. Шаховского о погибели Самозванца в
«Летописной книге» отличает от предыдущих примеров большее количество
деталей. Упоминается множество вооруженного народа, напавшего на дом царя,
используется прямая речь, мотивирующая поведение людей, кратко описываются
надругательства над трупом убиенного. Наконец, убийство Лжедмитрия I
приурочивается к немаловажному для многих русских и иностранных источников
событию - к его свадьбе с Мариной Мнишек[245].
В Хронографе 1617 г. смерть Самозванца подается сквозь призму религиозных
воззрений составителя: «Но возбранила ему всемогущаго бога непобЬдимая
Христова сила и неистовое его стремление въскорЬ сокруши и изщезновениемъ
возрази»[246]. также упоминается возмутившийся народ с использованием
широко распространенной метафоры: «возшумЬша многочисленаго народа волны».
Появляется деталь - орудие убийства: «убиша его мечи». И акцентируется
внимание на причине народного гнева: «разъярившись на мерзость его»[247].
Арсений Елассонский в «Мемуарах о русской истории», очевидно не располагая
подробностями убийства Лжедмитрия I, рассказывает о смерти последнего
буквально в двух предложениях: «Через шесть дней бояре и весь синклит
двора, устроивши совещание, предали сего царя Димитрия позорной смерти.
Скинувши с него царские одежды, нагим тащили его вон из дворца по улице и
бросили его нагого на площадь»[248]. Здесь, как и в русском Хронографе 1617
г., содержится еще одна историческая подробность: вскользь упоминается
заговор бояр против Самозванца. Но основное внимание архиепископ
елассонский и димониканский Арсений уделяет все-таки не сцене убийства
Лжедмитрия I, а насмехательствам народа над его трупом, хотя,
справедливости ради, надо заметить, что и рассказ о манипуляциях с трупом
Лжедмитрия выполнен архиепископом в той же лаконичной манере.
Чуть более подробно о финале царствования Дмитрия Самозванца повествует
Элиас Геркман в «Историческом повествовании о важнейших смутах в
государстве Русском.»[249]. Однако его рассказ расходится с большинством и
русских, и иностранных источников, поскольку Э. Геркман повествует о
подмене Дмитрия Ивановича, которого он считал истинным сыном Ивана
Грозного, подставным Димитрием. При этом Геркман обращает внимание не
только на самый факт подмены царя и его спасения, но и на то, что ситуация
с оставлением царства неизвестному рабу весьма сильно схожа с древним
сюжетом о передаче царской власти ассирийским царем Нином своей наложнице и
рабыне Семирамиде. Отыскиваемые Геркма- ном сходства и различия двух
сюжетов занимают все его внимание. Читатель остается в неведении до
следующей главы о том, как обличал подставного Димитрия один из главных, по
словам Геркмана, заговорщиков, дьяк Тимофей Осипов, как был убит сначала
дьяк, потом раб, как отличились в борьбе с русскими братья Вишневецкие[250]
и т. д.
На этом историко-литературном фоне особый интерес, с филологической точки
зрения, представляют пространные рассказы русских и иностранных авторов о
смерти Дмитрия Самозванца. При этом русские и иностранные источники, о
которых пойдет речь ниже, принципиально отличаются друг от друга манерой
повествования. Если русским сочинениям присущ символизм, обобщенность,
стремление придать религиозно-мифологический оттенок изображаемому, то
рассказы иностранцев напоминают готовые картинки для видеокадров.
Одну из ярких «раскадровок» событий последних часов жизни Лжедмитрия I дает
Петр Петрей, шведский дипломат, агент личной канцелярии герцога-правителя
Карла IX, четыре года прослуживший в Москве (конец 1601 - конец 1605).
Повествование о трагической участи Лжедмитрия I в сочинении П. Петрея
«История о великом княжестве Московском» можно условно разделить на
несколько «видеокартинок».
Картина первая. Утро судного дня. Пробуждение.
Сон Лжедмитрия прерывает набат. П. Петрей точно фиксирует дату и время
начала страшных для Лжедмитрия I событий: «... 17 мая, ранним утром, около
трех часов дня.»[251].
Вся сцена строится на принципе контраста: великому князю[252] и «властям»,
пребывавшим в «самом сладком сне», Кремлю, «объятому пьяным сном»,
противопоставляется бегущий «изо всех домов и углов» народ. Контраст
состояний углубляется за счет конкретных и символических деталей.
«Сладкий», «пьяный» сон Димитрия Самозванца - это не только конкретная
деталь в повествовании Петрея, это еще и своеобразный символ «беспечности»
Лжедмитрия I, не помышлявшего «ни о чем вредном», не думавшего «ни о каком
возмущении и измене», утопавшего в «сладострастии», несмотря на громкие
толки народа о том, что «новый великий князь - еретик».
Статичной в этой сцене фигуре спящего великого князя, представленного так,
словно он один (о других спящих в Кремле Петрей упоминает вскользь, и всего
один раз), противостоит динамичное множество народа, бегущего «без памяти».
Данная деталь, как нам представляется, весьма значима в этом кадре: Петрей
как будто рисует картину всеобщего беспамятства, безумия - князь,
одурманенный вином, беспечно спит, народ, озадаченный антиповедением нового
царя, недовольный наглостью поляков, которые «напивались до бесчувствия,
так что не могли и владеть собою», творили на улицах Москвы «разные .
дерзости», «рубили, били, силою брали жен и дочерей у дворян из колясок,
насиловали их»[253], подстрекаемый Шуйским[254], бежит к Кремлю,
вооружившись кто чем мог: «кто с плетью, кто с ружьем и длинною винтовкой,
кто с обнаженной саблей, кто с копьем и колом, кто что схватил
второпях»[255].
Последняя деталь, касающаяся вооружения бегущего народа, особенно
примечательна, поскольку показывает, с одной стороны, всю спонтанность
происходящих событий, с другой стороны, полное непонимание народом того,
что происходит. Вся сцена сопровождается звуковым оформлением - звоном
нескольких тысяч колоколов и криками толпы: «Кто хочет убить нашего
великого князя?»
трагикомизм сцены углубляется за счет двойного обмана: и великий князь, и
народ обмануты боярами и дворянами. Сначала думные бояре убедили Дмитрия ни
о чем не беспокоиться, солгав ему о готовящемся «возмущении»[256], а потом
обманули бегущий в беспамятстве народ, сказав ему, что это поляки хотят
убить великого князя. Парадокс сцены и последовавших далее событий в том и
состоит, что народ, хотя и возмущенный антиповедением царя и толкующий о
том, что он не истинный сын Ивана Васильевича, а «еретик, хуже турки»[257],
бежал, вооружившись тем, что под руку попало, защищать великого князя, а в
итоге - убил.
Далее П. Петрей скупыми мазками набрасывает картину пробуждения великого
князя, кратко указывая на его психологическое состояние: «Проснулся и
великий князь, перепугался и послал своего верного камергера, Петра
Басманова, узнать, что такое происходит»[258]. Здесь же Петрей вводит еще
одно, новое действующее лицо - Петра Басманова, также обманутого
собравшимися боярами и донесшего по незнанию Лжедмитрию ложную информацию о
том, что в набат бьют, поскольку «где-нибудь пожар в городе».

Картина вторая. Это не пожар!
Главные действующие лица - Лжедмитрий, Басманов, народ. Петрей довольно
подробно перечисляет все дальнейшие действия великого князя: «послал
Басманова в другой раз разведать, что такое происходит . встал и
оделся»[259]. Дальнейшая мизансцена имеет пространственную организацию:
Басманов выглядывает в окно и видит собравшийся народ, «в числе несколько
тысяч, . с кольями и пиками, ружьями и саблями». Потрясенный увиденным,
Басманов «очень испугался», но попытался выяснить, что «им надо». «Ему, -
пишет Петрей, - отвечали красным словцом и требовали, чтобы он выдал им
своего негожего и воровского великого князя.»[260]. Поражает в этой сцене
прежде всего неожиданная перемена в настроении народа, ничем не объясняемая
в повествовании Петрея: великий князь, которого народ собирался защищать,
превращается здесь в «негожего и воровского».
Далее Петрей снова кратко, но в то же время скрупулезно фиксирует
последовавшие за этим разговором действия Басманова: «Басманов заметил, в
чем дело, рвал на себе волосы, велел телохранителям принять все
предосторожности и не впускать ни одного человека, вошел к князю и сказал:
"Беда, всемилостивейший великий князь и государь! Ты сам виноват, великая
измена: сословия и народ вызывают тебя. Ах, ты не хотел верить, что
говорили тебе верные твои слуги!"»[261]. Примечательно, что, сосредоточивая
внимание на фигуре Басманова, Петрей упускает из виду Лжедмитрия. Но зато
для прорисовки образа верного ему камергера иностранный автор не жалеет
красок. Все повествование пронизывает глубокая эмоциональность: тут и
авторский комментарий («рвал на себе волосы»), и прямая речь, насыщенная
эмоционально-оценочной лексикой («беда», «великая измена», «ах»), и смена
интонаций, прочитываемая косвенно во фразе Басманова (и ужас, и бессильное
обвинение в беспечности, и сожаление, и сопереживание).
Наконец, последовавшая за этими словами мизансцена также выполнена с
предельным сгущением эмоций. Во время разговора Басманова с Лжедмитрием в
комнату через телохранителей «продрался» некий дворянин, бросивший ему
гневливые слова: «Негожий великий князь! Что не выходишь и не даешь ответа
народу?» Басманов, услышав это, «в горячности и гневе схватил саблю . и
отнес ему голову от туловища»[262].
Завершается эта картина весьма странной мизансценой, выполненной, с одной
стороны, по контрасту с предыдущей, а с другой стороны, эмоционально ее
продолжающей. Приведем ее полностью: «Великий князь прыгнул в переднюю,
взял у одного телохранителя бердыш, показал его простому народу и сказал:
"Не думайте, что я Борис Годунов!" - и заколол некоторых, другие выстрелили
по нем и вскоре до того прижали его, что он опять должен был ускользнуть в
комнату»[263]. Удивителен подбор глагольной лексики, которую использует
Петрей для характеристики сначала поведения Басманова, а затем Лжедмитрия
I. Если в действиях первого сквозит величественность, достоинство,
осознание трагедийности происходящего, искреннее возмущение, что отражает
соответствующая лексика («заметил. велел. вошел. сказал. схватил. отнес .
голову.»), то действия Дмитрия Самозванца схожи с поведением
«продравшегося» через телохранителей дворянина: «прыгнул в переднюю, взял .
бердыш, показал его. заколол. должен был ускользнуть.». Комизм сцены,
мелкость фигуры Самозванца на фоне величественности личности Басманова
становятся очевидны.

Картина третья. Убийство Басманова.
Благородство верного Димитрию камергера подчеркивается и в этой сцене,
вновь выполненной в контрастных тонах. Переданной в косвенной форме
возвышенной речи Басманова, умолявшего знатных бояр и советников «Богом и
ради Бога бросить злую затею и делать только то, что можно похвалить»,
противопоставлено поведение боярина Михайло Игнатьевича татищева, в конце
своей ответной бранной речи выхватившего «длинный нож» и «проколовшего»
камергера «прямо в сердце». Другие бояре сбросили тело Басманова с
лестницы, чтобы «простой народ видел, что нет уже отважного боярина,
которого мужества, доблести и осторожности боялись все»[264]. Завершается
эта короткая мизансцена рассказом Петрея о том, что народ, увидев Басманова
мертвым, «ободрился» и «без страха» «большой толпой» вбежал в переднюю.
Картина четвертая. Попытка бегства.
Картина открывается рассказом об обороне Димитрия. И вновь Петрей меняет
краски - от прежнего комизма не осталось ни следа: великий князь «вышел со
своим палашом, рубил во все стороны, сколько было у него силы, однако ж
ничто не помогало против такого множества народа». Димитрий оказывается не
в силах противостоять осмелевшей после убийства Басманова и озверевшей
толпе. «Москвитяне» вырубили топорами доски в передней, разоружили
телохранителей, и Димитрию только с 15 телохранителями удается уйти в
«самую переднюю комнату», где они и оборонялись, сколько могли.
Мало прорисованной сцене обороны противопоставлена в этой картине сцена
бегства Самозванца: «Димитрий бросил свой палаш, рвал на себе волосы и, не
сказав ни слова, выпрыгнул в окно на то место, где стояли на страже
стрельцы, надеясь найти у них защиту и помощь или же спастись бегством. Но
как окно было 15 аршин вышины от земли, то он, выпрыгнув, повихнул себе
ногу, так что не мог сойти с места и оставался в лежачем положении»[265].
Редкие бытовые детали, такие, как окно «15 аршин вышины», дают пусть и
скупую, но все-таки хорошо представляемую зримо картинку. Некоторые детали,
не давая прямо изображение, тем не менее предоставляют богатую возможность
для режиссерской фантазии в организации мизансцены: чего только стоит сама
сцена падения из окна Лжедмитрия I под ноги стрельцам!
Не менее зримой и одновременно не менее трагикомичной представлена у Петрея
следующая мизансцена. Пока Димитрий спасался бегством, пока простой люд
грабил царские палаты, знатные бояре и дворяне «бросились в женские
комнаты». Картина, представшая взору бояр, не только показывает расстановку
действующих сил на сцене, не только исполнена драматизма для участников, но
одновременно с этим носит гротесково-фарсовый характер. Возвышающаяся над
лежащими «от сильного страха, отчаяния и ужаса»[266] на полу девицами
фигура престарелой гофмей- стерины, под юбку которой спряталась Марина
Мнишек, - яркий образец авторского приема Петрея, умеющего скупыми мазками
создать сцену, поистине вызывающую смех сквозь слезы. Состоявшийся далее
между русскими боярами и польскими дамами диалог оставим без внимания и в
силу этических соображений (поскольку он носит скабрезный характер), и в
силу того, что это отвлечет нас от темы статьи.
В то время как в женских комнатах разыгрывалась своя драма, стрельцы
заметили великого князя и хотели ему, стонавшему и надававшему «больших
обещаний», помочь, отнести в его комнаты. Но это увидел простой народ и
побежал убивать Димитрия. Произошла перестрелка, но скоро «одолело
множество дворян, граждан и черни», стрельцы оставили князя, и простой люд
понес его в царские комнаты.
Вся сцена описана очень скупо, как почти и все сцены в рассказе о смерти
Дмитрия Самозванца, где появляется много фигурантов. Как правило, Петрей
только называет основные действия, оставляя за текстом подробности. В
большей степени его как автора интересуют сцены, где можно крупно выделить
какое-либо историческое лицо, представить его действия и речь, показать по
возможности эмоциональное состояние. Данный эпизод не является исключением.
Петрей описывает одного из телохранителей, по имени Вильгельм Фюрстенберг,
который «продрался» в комнату, куда принесли Димитрия, и хотел узнать о его
дальнейшей судьбе. Русские же «закололи его бердышом у ног великого князя
со словами: "Посмотрите, пожалуйста, какие верные собаки иностранцы! Они не
могут еще оставить своего плутовского великого князя: надо перебить их
всех"»[267].

Картина пятая. Убийство Лжедмитрия I
Сцена открывается описанием переодевания великого князя и рассказом о
насмешках простого люда над ним. Обилие по сравнению с единичными фразами
отдельных участников событий оскорбительных высказываний из уст
разгулявшейся черни, окружившей беспомощного Димитрия, создает эффект
особого драматизма ситуации: один против толпы. Здесь же, в этой сцене,
появляется и главный зачинщик мятежа, Василий Иванович Шуйский,
отправившийся по просьбе Димитрия в монастырь к его матери узнать:
действительно ли он сын Ивана Васильевича. Диалог Шуйского с «матерью»
Димитрия остается за текстом; Петрей только констатирует: мать «решительно
отреклась» от него и «клялась торжественно», что ее сын был убит за
несколько лет до этого в детском возрасте в Угличе. Ответ «матери»,
оглашенный перед толпой Шуйским, решил участь Самозванца.
С этого момента опять резко меняется манера изложения событий. Склонный к
подробной прорисовке особо драматических, диалоговых ситуаций, П. Петрей и
здесь остается верен себе. Он вводит в повествование фигуру некоего
богатого (но безымянного!) купца, который, услышав ответ «матери» Димитрия,
«тотчас же подбежал . с пистолетом в руке и вскричал: "Нечего долго
толковать и ломаться с еретиком: я покончу с этим изменником и
соблазнителем народа!" - и всадил ему пулю в сердце, так что он тут же и
протянулся.»[268]. Быстрота произошедшего подчеркивается стремительностью
действий купца посредством глагольной лексики: «подбежал», «вскричал»,
«всадил». Состояние аффекта купца передалось всем присутствующим, и
началась вакханалия: «тут все подбежали к нему и кричали: "Распни,
распни!", - "Не оставляй его живого!" Один рубил его по голове, другой по
руке, третий колол его ножом, пятый по спине. Другие потащили его за ноги
из комнаты на площадь, где лежал его верный слуга и камергер Басманов,
говоря: "За жизни вы были добрыми друзьями и собеседниками, будьте же
вместе и по смерти!"»[269]. Удивительно ярко прописано в этой сцене
стремление каждого из присутствующих приобщиться к убийству Лжедмитрия I, а
также стремление нанести уже убитому «великому князю» как можно больше
увечий, как будто простой люд старался убить наверняка, чтобы не было
возможно его новое воскрешение.
Завершая характеристику описания смерти Лжедмитрия I в сочинении П. Петрея,
следует сказать, что мы намеренно оставляем без внимания дальнейший рассказ
о манипуляциях с телом убитого, поскольку это требует отдельного
исследования. Подобный же принцип «раскадровки» событий можно наблюдать и в
ряде других сочинений иностранных авторов: например, в «Летописи
Московския, с 1584 года по 1612» Мартина Бера[270], в «Кратком известии о
Московии» Исаака Массы[271], в «Рукописи Яна Велевицкого»[272].

* * *

Иной тип подробного рассказа о смерти Дмитрия Самозванца дают русские
авторы. Как правило, в русских текстах смерть Лжедмитрия I подается сквозь
призму религиозных воззрений авторов и составителей. Поэтому немаловажной в
этом контексте оказывается причина «народного гнева». Так, например,
составитель «Так называемого иного сказания» (далее - «Иное сказание»)
связывает смерть Самозванца с его намерением «всЬхъ православныхъ хрислянъ
побити»[273], а «радостный день Христова Воскресешя» «предложити въ день
плачевный»[274]. Собственно говоря, именно это и стало причиной того, что
Господь «обрати» «изостренный имъ мечь на его выю и на единомышленниковъ
его»[275].
Религиозная составляющая в трактовке и самого образа Самозванца, и его
смерти предопределяет особенности повествования в русских текстах. Если
иностранные авторы, в частности П. Петрей, стараются наполнить свое
повествование конкретными историческими подробностями и дать развернутую
картинку, чтобы можно было представить, как произошло то или иное событие,
то русские авторы, в частности составитель «Иного сказания», отходят от
конкретики описания произошедших событий, приводя минимальное количество
подробностей.
Например, в тексте «Иного сказания» содержится весьма краткий рассказ о
том, как произошло убийство Лжедмитрия I, но даже в этом лаконичном
рассказе хорошо видна религиозная составляющая: «Въ десятый день послЬ
своея женидбы, 114 году, мЬсяца ма1я въ 16 день, на четвертой недЬ/ли послЬ
Христовы ПасцЬ (выделено нами. - о. т.), въ суботу, ме- чемъ и прочимъ
убшствомъ, оруж1емъ уб1енъ бысть, всяко влекомъ бяше исъ превысочайшихъ
пресветлыхъ чертогъ своихъ по земли множайшихъ человЬкъ рукама, имъ же бЬ
невозможно живаго и прямо лицу его зрЬти, не точ1ю самому ему
касатися»[276].
На фоне почти отсутствующих конкретных бытовых деталей в рассказе о смерти
Самозванца особо заметно становится символическое истолкование
произошедшего. Сама дата его гибели наделяется мистическим смыслом:
составитель «Иного сказания» неоднократно подчеркивает, что все происшедшее
с Димитрием - это следствие защиты Господом правоверных христиан, которых
еретик хотел погубить. Поэтому день его смерти назван днем «излюбленным», а
приписываемое составителем «Иного сказания» желание Самозванца «пребыти у
древше злобы, у мерзости за- пустЬн1я, у возгордЬвшаго сатаны в
нЬдрЬхъ»[277] реализуется в тексте через библейскую цитату «ровъ изрый и
ископай, впадеся въ яму, юже содЬла»[278]. Замысливший сотворити «злая»
«зломысленный волкъ» в итоге сам «со всякою нуждею злосмрадную свою душу
изовну злосмраднаго своего тЬлеси испроверже»[279].
Аналогичный способ религиозно-символического истолкования (но не описания!)
смерти Лжедмитрия I дается в «Сказании о Гришке Отрепьеве». Доминантное
восприятие личности Самозванца как средоточия зла и здесь обусловливает
особенности рассказа о его гибели. Одной из главных причин народного
возмущения автор «Сказания.» называет «злой» умысел «злого» еретика
погубить знатных бояр и вообще искоренить в русском государстве
православную веру. Весь дальнейший рассказ о погибели Самозванца подается
сквозь призму религиозных воззрений автора.
Собственно говоря, религиозно-символическая тема становится ведущей в этом
повествовании. так, Василий Иванович Шуйский, согласно тексту, мотивировал
свой призыв к народу свергнуть еретика, «богоотступника» (!) «радением» о
вере христианской: «Мы убо готови въ сш часъ пострадати за святыя Бож1я
церкви и за православную истинную христ1ян- скую вЬру.»[280]. Рассказ об
убийстве Лжедмитрия I обрамляют в «Сказании.» пространные молитвы. Сначала
народ московский «возопиша» «со слезами ко всемилостивому Спасу и со
Пречистой Его Богоматери и ко всЬмъ Московскимъ чюдотворцомъ»[281], прося о
помощи в избавлении от «злаго законопреступника», от «поганые Литвы».
Затем, по окончании задуманного, вновь все принимавшие участие в избиении
Лжедмитрия I и «Литвы» (бояре, и воеводы, и «все православное
христ1янство») по всем (!) «святымъ церквамъ» пали на землю и сотворили
благодарственное мо- лебное пение, воздавая хвалу «Спасу, и Пречистой, и
Московским чюдотворцомъ, и всЬмъ святымъ»[282].
Дважды в тексте называется дата смерти Отрепьева, и дважды автор
«Сказания.» напоминает читателю, день памяти какого святого приходится на
эту дату: «И свЬтающю утру ведряну ма1я въ 17 день, на память святаго отца
нашего Андронника...»[283]; «Се же бысть побЬда и одолЬше на враги ... ма1я
въ 17 день, на память святаго отца нашего Андронника.»[284].
Рассказ о событиях 17 мая начинается с упоминания о молитве В. И. Шуйского
и его брата в церкви св. Богородицы. Очень подробно перечисляются церкви,
где ударили в колокола. Подробно рассказывается о том, какие сословия
принимали участие в борьбе с «Литвой», как были одеты, чем вооружены,
какими призывными возгласами обменивались (точнее, автор приводит только
одну фразу-призыв, которая также носит сугубо религиозный характер: «Богъ
намъ на помощь, и сила Пресвятыя Госпоже Богородицы помогай намъ!»[285]).
Непосредственно же картина убийства представлена фрагментарно, ее
практически приходится собирать по отдельным, разбросанным в разных
отрывках повествования фразам, которые оказываются как бы затушеваны
текстами молитв, рассказами о звоне колоколов, о призывах к православным
христианам князя В. Шуйского и т. п. Но и собранная воедино сцена не имеет
целостности. В одном фрагменте автор говорит, что православные воины с
оружием и в доспехах «поидоша во царскш дворъ къ Ро- стригЬ, и начаша его
въ хоромохъ искати», «Онъ же окаянный нача утека- ти, бЬгати»[286]. В
другом месте сказано, что благочестивые князья Шуйские, бояре и «всЬ
православные хрисляне съ великимъ воинствомъ изымавше злаго еретика
Ростригу и убиша его въ полатЬ за дворцомъ»[287]. Как искали в царских
палатах Самозванца, как он «бегал» от воинства православного, как произошло
убийство «законопреступника» - об этом не сказано ни слова. Вряд ли это
можно объяснять исключительно отсутствием действительных сведений о гибели
Отрепьева у автора «Сказания». Скорее всего, для него важно было
представить смерть еретика именно в символико-ре- лигиозном плане как
наказание за содеянное. Не случайно, подводя итог лаконичному рассказу об
убийстве Отрепьева, автор «Сказания.» пишет: «тутъ испроверже окаянный
еретикъ Гриша Рострига окаянную свою темную душу и злосмрадную, злЬ
скончалъ и сниде во дно адово. И извлеча его злосмрадный трупъ изъ града на
площадь среди народу. и сожгоша въ его же умышленш, въ древяномъ адЬ»[288].
таким образом, автор «Сказания о Гришке Отрепьеве», как и составитель
«Иного сказания», рассматривает смерть Самозванца как естественное
восстановление порядка: сеявший исключительно одну злобу (в изображении
данных авторов) должен был и действительно «злЬ скончалъ» свою жизнь.
Отсюда художественно закономерно выглядят финальные строки «Сказания.» -
это троекратное проклятие «злонравному» еретику Гришке и его «злокозным
умыслы».
Итак, сопоставление рассказов о смерти Дмитрия Самозванца в русских и
иностранных сочинениях позволяет сделать предварительные выводы об основных
закономерностях описаний. Все источники условно делятся на три группы в
зависимости от особенностей повествовательной манеры. Первую группу, самую
многочисленную, отличает лаконизм повествования, все авторы непременно
отмечают особую жестокость убийства Лжедмитрия I и обязательно упоминают
множество людское, принявшее участие в избавлении от мнимого царя. Вторая
группа источников, представленная исключительно текстами иностранных
авторов, дает подробнейшую «раскадровку» того, как произошло убийство. При
этом выделение картин, отдельных мизансцен обусловлено сменой места
действия, вводом нового действующего лица или уходом персонажа «со сцены»;
многие картины строятся на принципе контраста, особенно заметном в
диалоговых сценах. Кроме того, наблюдается также сочетание двух принципов
повествования в рамках одной тематической картины - сухое, но скрупулезное
описание последовательных действий толпы, поданное сквозь призму взгляда
стороннего наблюдателя, и драматургическое построение отдельных мизансцен,
где в центре внимания оказывается один персонаж. третья группа источников,
представленная сочинениями русских авторов, как и первая группа, не дает
подробных описаний сцены смерти Лжедмитрия I, но содержит более или менее
развернутую оценку происшедшего, поданную сквозь призму средневекового
религиозного символизма, отличающего некоторой прямолинейностью.

Список литературы
Елассонский А. Мемуары из русской истории // Хроники Смутного времени /
Конрад Буссов. Арсений Елассонский. Элиас Геркман. Новый летописец. М.,
1998.
Бер М. Летопись Московская, с 1584 года по 1612 // Сказания современников о
Димитрии Самозванце. Ч. I. СПб., 1831.
Геркман Э. Историческое повествование о важнейших смутах в государстве
Русском, виновником которых был царевич князь Димитрий Иванович,
несправедливо называемый самозванцем // Хроники Смутного времени / Конрад
Буссов. Арсений Елассонский. Элиас Геркман. «Новый летописец». М., 1998. С.
211-262.
Из Хронографа 1617 года // Памятники литературы Древней Руси: Конец XVI -
начало XVII веков. / Вступ. ст. Д. Лихачева; Сост. и общая ред. Л.
Дмитриева и Д. Лихачева. М., 1987. С. 318-357.
Маржерет Ж. Состояние Российской державы и великого княжества Московского
// Россия XVII века. Воспоминания иностранцев. Смоленск, 2003.
Масса И. Краткое известие о Московии // Россия XVII века. Воспоминания
иностранцев. Смоленск, 2003..
Петрей П. История о великом княжестве Московском // О начале войн и смут в
Московии / Исаак Масса. Петр Петрей. М., 1997.С. 151-464.
Плач о пленении и конечном разорении Московского государства // Памятники
литературы Древней Руси: Конец XVI - начало XVII веков. / Вступ. ст. Д.
Лихачева; Сост. и общая ред. Л. Дмитриева и Д. Лихачева. М., 1987.
Рукопись Яна Велевицкого // Записки гетмана Жолкевского о московской войне.
СПб., 1871. Стб. 118-254.
Сказание о Гришке Отрепьеве // Памятники древней русской письменности,
относящиеся к Смутному времени. Л., 1925. Изд. 3. Русская историческая
библиотека, издаваемая Археографической комиссиею. Т. XIII. Вып. I. Стб.
713-754.
Такъ называемое Иное сказание // Памятники древней русской письменности,
относящиеся к Смутному времени. Л., 1925. Изд. 3. Русская историческая
библиотека, издаваемая Археографической комиссиею. Т. XIII. Вып. I. Стб. 1-
144.
Ульяновский В. Смутное время. М., 2006.
Шаховской С. И. Летописная книга // Памятники литературы Древней Руси:
Конец XVI - начало XVII веков. / Вступ. ст. Д. Лихачева; Сост. и общая ред.
Л. Дмитриева и Д. Лихачева. М., 1987.

Сведения об авторе: Туфанова Ольга Александровна - канд. филол. наук, с. н.
с. Отдела древнеславянских литератур Института мировой литературы им. А. М.
Горького РАН, доц. кафедры литературоведения Государственной академии
славянской культуры. Е-mail: tufoa@mail.ru
учебная тетрадь
проект «история российского телевидения в свидетельствах его создателей»

Мы продолжаем публикацию интервью со значимыми телевизионными персонами в
рамках проекта «История отечественного телевидения в свидетельствах его
создателей», начатую в тетради ?1 (сентябрь-декабрь 2009 г.). Все эти
интервью взяты в 2009 году студентами бакалавриата и магистратуры Высшей
школы телевидения на основе методических указаний и перечня обязательных
вопросов.

Виталий Третьяков, Андрей Новиков-Ланской

вопросы к интервью для сборника «история российского телевидения в
свидетельствах его создателей»

(кафедра журналистики, кафедра телекритики и истории телевидения)

Первая часть вопросов носит обязательный характер, так как прежде всего
необходимо получить максимум «объективной информации» о деятельности
данного собеседника на тВ, пусть и в его субъективной интерпретации.
Если утверждения собеседника будут расходится (по датам, именам, фактам) с
«общепринятыми» или зафиксированными в литературе, то в тексте интервью
нужно оставлять то, что говорит Ваш собеседник. Другое дело, что при второй
встрече нужно привлечь его внимание к данным расхождениям и задать
соответствующий вопрос. Если он все равно будет настаивать на своем, то в
тексте его ответов должны быть сохранены его утверждения.
Вторая часть интервью вариативна по вопросам - поэтому в данной разработке
указаны лишь возможные варианты вопросов. Во-первых, вопросы должны
меняться в зависимости от того, чем конкретно занимался тот или иной Ваш
собеседник. Во-вторых, во второй части интервью важно получить не столько
«объективную информацию», сколько оценки собеседника. А содержательными эти
оценки могут быть только тогда, когда вопросы вызывают интерес у Вашего
собеседника. Если человек не любит спорт, то не нужно его спрашивать о
качестве спортивных передач в 60- е или 70-е годы. Если он не является
театралом, то нет смысла интересоваться его мнением о передачах та темы
культуры. Ну и так далее...
Вторая часть интервью фактически есть импровизация - и по вопросам, и по
ответам - двух заинтересованных друг в друге собеседников.
В любом случае важно «вытянуть» из Вашего собеседника максимум того, что он
знает. Поэтому всегда нужно задавать и смежные вопросы: о деятельности
других подразделений Гостелерадио, о работе наиболее известных коллег
собеседника, о деятельности главных телевизионных начальников и пр.
Не забывайте, что Вы работаете не в жанре чисто журналистского интервью, а
в жанре интервью как метода научного исследования. Кто и как был одет при
создании той или иной передачи - этого не нужно. А вот кто был генератором
идей, кто был просто начальником, а кто неформальным лидером команды, как и
где зарождались идеи новых передач (по собственной инициативе, по приказу
начальства, случайно и пр.) - это всё очень важно.
Взять такое большое интервью за один присест не удастся. Вам будет нужно,
как минимум, три встречи с собеседником.
Первая - ответы на обязательные вопросы.
Вторая - быстрое уточнение неясностей, содержащихся в первых ответах, и
ответы на вторую часть вопросов.
Третья встреча - авторизация интервью (обязательно!).
Помните, что данное интервью-исследование есть по сути и по формальным
признакам Ваша первая научно-исследовательская работа, которая к тому же
должна войти в сборник «История российского телевидения в воспоминаниях его
создателей». То есть, беря данное интервью, Вы работаете и для себя, и для
истории!
удачи и профессионального успеха Вам!

обязательные вопросы

Когда и каким образом Вы впервые попали на телевидение?
Какое образование Вы к тому времени имели? Где Вы работали до прихода на
телевидение? Где вы приобретали навыки «телевизионной профессии»?
Как сложилась ваша телевизионная судьба, каковы ее основные этапы?
Работа в какой программе или в каком подразделении решающим образом
повлияла на Вашу профессиональную судьбу?
Каким образом в Ваше время складывались творческие команды, как
распределялись роли?
Кем принималось решение о запуске и закрытии телепрограмм?
Кто в наибольшей степени влиял на форму и содержание передач?
Закрытие какой программы Вы восприняли особенно тяжело? Почему?
Какой этап в процессе создания передачи наиболее приятный? Сложный?
Опасный?
Чем приходилось жертвовать, работая на телевидении?
В чём были преимущества, особые блага работы на телевидении?
Какова была популярность и влиятельность тВ - по сравнению с прессой,
радио?
Кто пользовался подлинным общепризнанным авторитетом в вашей среде?
Каким образом осуществлялась обратная связь с телеаудиторией? Учитывались
ее интересы?
Насколько лично Вам мешала цензура?
Были ли случаи, когда Вас упрекали за политическую невыдержанность?
За что обычно ругали и хвалили а) коллеги и б) начальство?
Какая редакция (передача, канал) считались тогда наиболее и наименее
престижными?
Были ли тогда «звёзды» в современном понимании слова?
Была ли у вас возможность смотреть зарубежную телепродукцию?
Было ли общение с зарубежными коллегами? Загранкомандировки?
Какова была - если не считать цензуру - степень свободы руководителей тВ и
рядовых сотрудников?
Как происходило неформальное общение с коллегами? Как отмечались праздники?
Что Вы считаете главным своими достижением?
Что Вы считаете главной своей неудачей?

возможные варианты необязательных вопросов:

Сколько Вы зарабатывали? На что хватало этих денег?
Насколько жесткой тогда была конкуренция?
В чём главное отличие современного телевидения от телевидения советских
лет, помимо отсутствия цензуры?
Изменилась ли за прошедшие годы телеаудитория? Если да, то в какую сторону?
Какими вам видятся основные болезни современного телевидения?
31.Чьё участие в создании передач незаслуженно недооценивается?
Переоценивается?
Каковы наиболее яркие удачи современного российского телевидения?
Какой совет Вы бы дали начинающему тележурналисту?
Каким качеством надо обладать, чтобы стать телевизионным долгожителем?
Каким словом Вы бы определили сущность телевизионной работы?
Существует ли особый телевизионный дар, с которым нужно родиться?
Чего больше на телевидении - творчества или ремесла?
Исходя из вашего опыта - люди какого типа оказываются наиболее успешными на
ТВ?
Чего больше в телевизионной среде - конкуренции или взаимопомощи, раньше и
теперь?
Что в первую очередь необходимо преподавать будущим телевизионщикам?
Какой тип ТВ представляется вам наиболее подходящим для России -
государственное, общественное, коммерческое?
В чём главная социальная функция телевидения: информировать, развлекать,
обучать?
Каким вы видите будущее телевидения?
Считаете ли Вы, что на работниках телевидения лежит особая ответственность
перед обществом?
Какой период отечественного телевидения Вы считаете наиболее плодотворным?
Кого Вы можете назвать своим учителем в профессии?
Какие книги, посвященные телевидению, Вы считаете лучшими для овладения
профессией?
Кого Вы считаете наиболее профессиональными работниками телевидения
сегодня?
А кого бы Вы отнесли к таковым во время Вашей активной работы на ТВ?
Назовите три-четыре имени, которые, на Ваш взгляд, внесли решающий вклад в
развитие нашего телевидения за весь период его существования?
Жанна Матюшина,
студентка 1-го курса бакалавриата

лев аннинский

Лев Александрович Аннинский (р.1934) - литературный критик, писатель,
публицист. Автор более 30 книг. В 2004 году на телеканале «Культура»
состоялась премьера цикла его авторских программ о поэтах Серебряного века
- «Серебро и чернь», который получил премию ТЭФИ-2004 в номинации «Лучший
телевизионный фильм». Сам автор был удостоен премии ТЭФИ как
лучший сценарист. Лев Аннинский - также автор и ведущий телевизионных
циклов «Уходящая натура» о писателях-шестидесятниках, «Медные трубы» и
«Засадный полк» - о поэтах, родившихся до октября 1917-го.

Алиса Акремтдинова,
студентка 1-го курса магистратуры

ГЕОРГИЙ ГАРАНЯН

Георгий Арамович Гаранян (1934 - 2010) - альт-саксофонист, дирижер,
композитор, руководитель ансамблей и оркестров. Один из первых российских
импровизаторов. Начал играть джаз в 1955 в оркестре Центрального дома
работников искусств. Написал музыку почти к 50 художественным фильмам.
Автор и ведущий радиопередачи «Джаз-клуб Георгия Гараняна» («Маяк», потом
«Радио России - Культура»). А также ведущий программы «Джем-5»
на телеканале «Культура». Это одно из последних интервью Георгия Гараняна -
11 января 2010 года
он ушел из жизни.

Ксения Михайлова,
студентка 1-го курса бакалавриата

АЛЕКСАНДР ГУРНОБ

Александр Борисович Гурнов (р. 1957) работал в Главной редакции Иновещания
на США и Великобританию Гостелерадио СССР. Был политическим обозревателем и
ведущим программы «Вести». А также заведующим бюро ВГТРК в Лондоне,
генеральным директором информагентства «Телевизионная служба новостей»,
ведущим программы «Международная панорама». С декабря 2005 года - ведущий
программы «Spotlight» телеканала «Russia Today». Его имя и образ прочно
ассоциируются с первыми шагами российского телевидения.

Дустрик Маркосян,
студентка 1-го курса магистратуры

марк захаров

Марк Анатольевич Захаров (р.1933), народный артист СССР, художественный
руководитель Московского театра «Ленком». А также сценарист и кинорежиссер.
Созданные им фильмы широко известны и популярны: «12 стульев» (1977),
«Обыкновенное чудо» (1978), «Тот самый Мюнхгаузен» (1979), «Дом, который
построил Свифт» (1981), «Формула любви» (1983), «Убить дракона» (1988) и
другие. Однако мало кто знает, что почти все свои фильмы он снимал на
телевидении.


Александр Золкин,
студент 1-го курса магистратуры

СЕРГЕЙ КАПИЦА

Сергей Петрович Капица (р.1928) - сын нобелевского лауреата по физике и сам
знаменитый ученый-физик, создатель феноменологической математической модели
гиперболического роста населения Земли. Хороший знакомый едва ли не всех
крупнейших ученых и деятелей культуры второй половины ХХ века. Один из
отцов-основателей отечественного научно-популярного вещания.
С 1973 года Сергей Капица ведет передачу «Очевидное - невероятное»; сейчас
она выходит на телеканале «Россия» два раза в месяц.

Мария Каменская,
студентка 1-го курса бакалавриата

ТАТЬЯНА МИТКОБА

Татьяна Ростиславовна Миткова на телевидении более четверти века. В 1980-е
годы работала в программах «Время», «120 минут», «Международная панорама».
В 1990 - 1991 годах - ведущая информационной программы Телевизионная служба
новостей (ТСН). Была уволена за отказ зачитывать комментарий о январских
событиях в Вильнюсе 1991 года. Сотрудничала с западногерманской
телекомпанией ARD. С 1991 по 1993 год - ведущая информационных программ
«Время» и «Новости» РГТРК «Останкино». С октября 1993 года - ведущая
вечерних выпусков программы новостей «Сегодня» телекомпании НТВ. В
настоящее время руководит на НТВ информационным вещанием. Лауреат премии
ТЭФИ в номинации «Лучший ведущий информационной программы».

Виктория Куревлева,
студентка 1-го курса бакалавриата

БЛАДИМИР МОЛЧАНОБ

Владимир Кириллович Молчанов (р. 1950) окончил филологический факультет МГУ
имени М.В. Ломоносова. Работал в редакции Западной Европы Агентства печати
«Новости». Занимался журналистскими расследованиями нацистских
преступлений, написал об этом книгу «Возмездие должно свершиться» (премия
им. Максима Горького «за лучшую первую книгу
молодого автора»). Автор и ведущий телепрограммы «До и после полуночи» в
конце 1980-х-начале 1990-х годов. Лауреат премии ТЭФИ, серебряного приза
Чикагского международного телевизионного конкурса, номинант международных
конкурсов документальных фильмов в Ницце и Берлине.

приглашаешь для работы.
Денис Варлаков,
студент 1-го курса магистратуры

МИХАИЛ НЕНАШЕВ

Михаил Федорович Ненашев (р.1929) возглавлял Гостелерадио СССР с 1989 по
1990 год. В этот период широкую популярность обрели телепрограммы «Взгляд»,
«До и после полуночи», «600 секунд» и другие. Тогда же начались прямые
трансляции со съездов народных депутатов СССР и Верховного Совета РСФСР. В
1990 - 1991 годах М. Ненашев - министр печати и информации последнего
правительства Советского Союза.

Кристина Даминова,
студентка 1-го курса магистратуры

АЛЕКСАНДР ПОНОМАРЕВ

Александр Сергеевич Пономарев (р. 1956) уже более 20 лет занимает высокие
должности на отечественном телевидении. В 1987 г. - заместитель главного
редактора и главный редактор Главной редакции программ для молодежи ЦТ
Гостелерадио СССР. С 1988-1992 гг. - главный редактор студии молодежных
программ ЦТ Гостелерадио СССР, затем РГТРК«Останкино». А в 1993 году стал
генеральным директором Московской независимой вещательной корпорации (МНВК
«ТВ-6»), в 1997 году - ее президентом. С 2001 по 2005 г. - заместитель
председателя ВГТРК и генеральный директор ГТРК «Культура». С 2006 года -
генеральный директор ОАО «ТВ Центр».

Юлия Хорохорина,
студентка 1-го курса магистратуры

ОЛЕГ ПОПЦОВ

Олег Максимович Попцов (р. 1934) - журналист, писатель, один из создателей
российских СМИ. С июля 1990-го - председатель Всероссийской государственной
телерадиокомпании (ВГтРК). 15 февраля 1996 года - освобождён от
обязанностей главы ВГТРК (по одной версии, за «неправильное» освещение
войны в Чечне). C2000 года - президент - генеральный директор ОАО «тВ
Центр» (ТВЦ). Уволен в 2005-м. Причиной увольнения мог, по мнению Олега
Попцова, быть его телефильм «Ваше высокоодиночество», построенный как
воображаемый диалог с президентом Путиным.

Евгений Шмееров
студент 1-го курса бакалавриата

ИГОРЬ ФЕСУНЕНКО

Игорь Сергеевич Фесуненко (р.1933) - журналист-международник, политический
обозреватель Центрального телевидения. С 1966 г. работал собственным
корреспондентом Всесоюзного радио в странах Латинской Америки. Автор
бестселлера «Пеле, Гарринча, футбол» (1970) и других книг о бразильском
футболе. Был ведущим телепередач «Творчество народов мира», «Время»,
«Международная панорама» и других; снял несколько телефильмов.

Ольга Сокольникова
студентка 1-го курса бакалавриата

АНАТОЛИЙ ШАБАРДИН

Анатолий Петрович Шабардин (1940 - 2010) создал более трех тысяч
телевизионных программ. Был профессором кафедры и вёл курсы «Технология
съемочного процесса» в Институте повышения квалификации работников ТВ и РВ.
Вел курс по операторскому мастерству в Высшей школе телевидения МГУ.
Действительный член Международной Академии телевидения и радиовещания.
Лауреат ряда международных премий, дважды лауреат премии «ТЭФИ». Это его
последнее интервью - 12 февраля 2010 года Анатолий Шабардин ушел из жизни.
Он был замечательным преподавателем, щедро делившимся своим
профессиональным мастерством и жизненным опытом со студентами, не жалевшим
времени и сил.

Кристина Джусоева,
студентка 1-го курса бакалавриата

ИГОРЬ ШАБДУРАСУЛОВ

Игорь Владимирович Шабдурасулов (р. 1957) занимал ряд постов в аппарате
правительства, в администрации президента. С 1995 г. - член Коллегии
представителей государства в АО ОРТ. В сентябре 1998-го президент Ельцин
предложил назначить его генеральным директором ОАО «ОРТ», и вскоре Игорь
Шабдурасулов был единогласно утвержден в этой должности. (Прежде ее
занимали Влад Листьев, Сергей Благоволин, Ксения Пономарева.).
В сентябре 1999-го И. Шабдурасулов покинул ОРТ.

Александра Черноморченко,
студентка 1-го курса бакалавриата

МИХАИЛ ШВЫДКОЙ

Михаил Ефимович Швыдкой (р. 1948) в 1993 - 1997 гг. заместитель министра
культуры РФ. С1997 г. - главный редактор и заместитель председателя
Всероссийской государственной телевизионной и радиовещательной компании
(ВГТРК). Первый главный редактор телеканала «Культура», 1997 - 1998 гг. В
1999 г. вместе с другими организаторами этого проекта получил
Государственную премию РФ.В 1998 - 2000 гг. - председатель ВГТРК. В
20002004 гг. - министр культуры РФ. В 2004 - 2008 гг. - глава Федерального
агентства по культуре и кинематографии. Был отправлен в отставку после
того, как агентство было упразднено. С октября 2008 г. президент Академии
российского телевидения (АРТ). В настоящее время - специальный
представитель президента РФ по международному культурному сотрудничеству.
Ведущий телепрограмм «Культурная революция» («Культура»), «Жизнь прекрасна»
(«Домашний»), «Приют комедиантов» («Первый канал»).

методические материалы и документы
ПРОГРАММА ТВОРЧЕСКОГО КОНКУРСА (вступительного испытания профильной
направленности)

Программа утверждена Советом факультета ВШТ Протокол ?7 от 12 февраля 2010
г.

БАКАЛАВРИАТ Творческий конкурс (экзамен)
Цель творческого конкурса - определить творческий потенциал поступающего,
обоснованность его профессионального выбора, готовность к обучению в ВШТ и
- после ее окончания - к работе в системе электронных средств массовой
информации или к продолжению исследовательской деятельности в сфере СМИ.
На данном экзамене оцениваются: уровень общей эрудиции претендента, навыки
владения устной и письменной речью, образность мышления, способность к
логическому анализу, оригинальность и быстрота реакции при решении
творческих задач, уровень владения общедоступными или специальными знаниями
об отечественных СМИ, телевидении и журналистике, а также собственно
творческие работы поступающего.
Творческий экзамен состоит из трех этапов:

Оценка творческого досье абитуриента (заочно) - максимальное количество -
10 баллов.
Устный ответ по билетам - максимальное количество - 70 баллов.
Собеседование по материалам творческого досье - максимальное количество -
20 баллов.
Второй и третий этапы вступительного испытания проводятся в один день.
Максимальное количество баллов за творческий конкурс - 100 баллов.
Первый этап
ОЦЕНКА ТВОРЧЕСКОГО ДОСЬЕ
Одновременно с документами абитуриент может предоставить своё творческое
досье:
созданные претендентом (абитуриентом) видеосюжеты и/или радиосюжеты (даже
если они не проходили в эфире) - не более двух;
фотографии;
авторские газетно-журнальные публикации, желательно - посвященные
телевидению;
неопубликованные журналистские или исследовательские материалы, посвященные
телевидению или могущие быть основой телепрограмм;
иные небольшие письменные творческие работы и сочинения и т. п.;
рекомендации и творческие характеристики из СМИ или творческих союзов (на
официальных бланках и заверенные печатями);
дипломы, грамоты и другие награды, имеющие отношение к журналистике и
телевидению.
творческие работы должны быть тщательно отобраны абитуриентом с точки
зрения профессиональной и художественной значимости. Абитуриент должен быть
готов прокомментировать свои работы, ответить на вопросы экзаменаторов,
касающиеся деталей, особенностей, технологии выполнения этих работ.
В основе оценки творческих работ лежит критериальная система. Наиболее
важными являются следующие критерии:
Соответствие рекомендаций и оценок, содержащихся в творческом досье
претендента, качеству и количеству предоставленных материалов.
Умение претендента находить новость или событие, отбирать для их освещения
социально значимые факты и характерные детали;
Способность наглядно, образно, убедительно и эмоционально точно изображать
события и людей, излагать факты и комментарии;
Способность логически мыслить, объективно анализировать и оценивать
события, находить аргументы в обоснование своей позиции;
Литературная грамотность, оригинальность стиля как представленных
письменных работ абитуриента, так и его устной речи.
творческое досье абитуриента позволит экзаменационной комиссии сформировать
начальное представление о нем, о его творческом потенциале и общем
культурном уровне.
Второй этап ОТВЕТ ПО БИЛЕТАМ

Время подготовки- 30 минут.
Задача абитуриента - дать четкую интерпретацию предложенной темы. В ответе
необходимо продемонстрировать умение грамотно и логично излагать материал.
Наряду с этим на данном этапе проверяются навыки последовательного
изложения фактов, аргументированного доказательства своей точки зрения,
корректного ведения дискуссии и т.д.
Комиссия оценивает содержание и форму устного ответа абитуриента по
билетам, опираясь на такие критерии, как:
убедительность фактического материала, на котором раскрыта тема;
аргументированность суждений абитуриента;
логичность и доказательность в выражении мысли;
грамотность и чистота речи;
общий уровень знаний, особенно в сфере гуманитарных наук;
-оригинальность мышления, творческий подход при анализе проблемы или
раскрытии темы.

Примерный перечень вопросов
Роль телевидения в современном обществе.
Жанры телевизионной журналистики.
Ответственность тележурналиста
Ваша любимая телевизионная передача. Почему?
Моральные проблемы тележурналистики.
Творческий портрет вашего любимого телевизионного ведущего.
Тележурналистика: профессия или образ жизни?
Чем работа телевизионного журналиста отличается от работы его коллег в
печатных средствах массовой информации?
Каких передач вам не хватает на российском телевидении и почему?
Чем качественная тележурналистика отличается от бульварной?
Специфика молодежного телевидения.
Как вы понимаете свободу слова на телевидении?
Какие политические программы ТВ вам интересны?
Телевидение и актуальные проблемы общества.
Творческий портрет вашего любимого телерепортера (тележурналиста).
Почему вы хотите работать на телевидении?
Фотография, кино и телевидение: сходства и различия.
Ваши любимые радиопередача, журнал, газета.
Какую передачу вы хотели бы сделать на телевидении?
Что должно войти в сценарий передачи о Вашем любимом городе.
Есть ли у телевидения общественная миссия?
Роль экранизации художественного произведения в культурном развитии
общества.
Влияние Интернета на телевидение и другие средства массовой информации.
Ваши любимые телевизионные фильмы о Великой Отечественной войне.
Какие документальные фильмы вам интересны?
Развлекательное телевидение. Его плюсы и минусы.
В чем Вы видите причину массовой популярности юмористических телепередач?
Жанр телесериала. Ваше отношения к нему.
Молодежные телесериалы. Правду ли они рассказывают о молодежи?
Кто из политиков вам интересен на телеэкране? Почему?
История создания телевидения в России.
Пять Ваших вопросов вашему любимому тележурналисту или телеведущему.
Реклама на телевидении: добро или зло?
Проблемы детского телевидения: как вы их видите?
Ваша идея сценария новой детской телепередачи.
Ваш любимый отечественный фильм (актер, режиссер, композитор).
Ваш любимый зарубежный фильм (актер, режиссер, композитор).
Какие теледебаты Вам интересны?
Кто из ведущих теледебатов (ток-шоу) Вам кажется самым интересным?
Ваша любимая радиостанция. Ее формат. Портрет любимого радиоведущего.
Особенности профессии телепродюсера.
Особенности профессии телережиссера.
Какими качествами должен обладать человек, избравший профессию
тележурналиста?
Журналистское расследование.
Что важнее: книга или телевизор? Литература или телевидение?
Что такое Интернет? Является ли он средством массовой информации?
Как Вы относитесь к демонстрации насилия в телепрограммах и телевизионных
фильмах - художественных и документальных?
телевидение и тележурналистика: полностью ли совпадают эти понятия?
Почему в эпоху телевидения сохранилась фотография?
Третий этап
СОБЕСЕДОВАНИЕ ПО СОДЕРЖАНИЮ ТВОРЧЕСКОГО ДОСЬЕ

Собеседование проводится в свободной форме. Во время собеседования
проверяются общекультурный, общегуманитарный уровень абитуриентов,
обоснованность выбора ими работы на телевидении в качестве будущей
профессии, понимание специфики работы на телевидении, а также анализируются
материалы творческого досье.
Индивидуальное собеседование позволяет комиссии творческого экзамена
сопоставить уровень творческих работ и устных рассуждений абитуриента, дает
более объективное представление о его пригодности к работе на телевидении.

Общая оценка

Общая оценка за участие в творческом конкурсе складывается из оценок на
всех трех его этапах. В случае отсутствия у абитуриента творческого досье
максимальное возможное количество баллов, которое можно получить на этом
экзамене равно 70 баллам.
При равенстве баллов, полученных на всех вступительных испытаниях,
преимуществом при зачислении пользуются те абитуриенты, которые получили
более высокую оценку на творческом конкурсе.
ПРОГРАММА ТВОРЧЕСКОГО КОНКУРСА (вступительного испытания профильной
направленности)

Программа утверждена Советом факультета ВШт Протокол ? 7 от 12 февраля 2010
г.
МАГИСТРАТУРА Творческий конкурс (экзамен)
Цель творческого конкурса - определить творческий потенциал поступающего,
обоснованность его профессионального выбора, готовность к обучению в ВШт и
- после ее окончания - к работе в системе электронных средств массовой
информации или к продолжению исследовательской деятельности в сфере СМИ.
На данном экзамене оцениваются: уровень общей эрудиции претендента, навыки
владения устной и письменной речью, образность мышления, способность к
логическому анализу, оригинальность и быстрота реакции при решении
творческих задач, уровень владения общедоступными или специальными знаниями
об отечественных и зарубежных СМИ, телевидении и журналистике, а также
собственно творческие работы поступающего.
творческий экзамен состоит из двух этапов:
творческая письменная работа. Максимальное количество баллов - 60.
Собеседование. Максимальное количество баллов - 40.

Творческая письменная работа
Претендент пишет творческое сочинение в аудитории в строго отведенные для
этого день и время. Время написания сочинения - 3 (три) часа. Проверка
сочинения осуществляется членами комиссии в день проведения экзамена.
Поступающие должны написать работу объемом не менее 2 - 2,5 страниц на
листах формата А4. по одной из предложенных экзаменационной комиссией тем.
Форма сочинения свободная. В работе необходимо продемонстрировать:
понимание проблематики выбранной темы;
умение последовательно выстраивать ход рассуждений (композицию);
способность аргументированно доказывать свою точку зрения, сопоставлять ее
с другими мнениями;
общий культурный уровень;
соблюдение грамматических и стилистических норм;
соблюдение этических норм.

Примерный перечень тем творческой письменной работы
Литературное произведение на экране.
СМИ и общественное мнение.
Кто может быть героем журналистского произведения.
Творческий идеал тележурналистики.
Что такое «свободы слова» и ее значение в современной журналистике.
Профессиональные и человеческие качества современного журналиста.
Моя тема в журналистике.
Молодежные издания или передачи: о молодежи или для молодежи?
Роль телевидения в жизни человека.
Сценарий репортажа (на основе событий последних дней).
Как строить диалог с политическим лидером (описательно или список
вопросов).
Мой любимый телевизионный канал.
Путешествие по моему родному городу (набросок сценария)
Я дома, в классе, на улице и на отдыхе.
Мой первый репортаж из Государственной Думы.
Хроника одного дня моей жизни.
Журналистика: ремесло или творчество?
Мой любимый телеведущий.
Моя любимая телевизионная программа.
Реклама - плюс, реклама - минус.
Герои, которых я выбираю.
Интернет и профессиональные СМИ.
Книги, которые я читаю.
Сегодня модно быть, каким?
Простая история, которую я хочу рассказать.
Рецензия на передачу Икс (будет указана одна из свежих передач одного из
федеральных каналов).
Я пришел устраиваться на работу на тВ. Что я хочу рассказать о себе?
Мой любимый театральный спектакль.
Набросок сценария документального фильма об Александре Пушкине (имя
писателя может быть изменено).
телесериал, который я хочу снять.

СОБЕСЕДОВАНИЕ

Защита творческого досье. Максимальное количество баллов - 20.
Беседа по вопросам. Максимальное количество баллов -20.
1) Защита творческого досье. Одновременно с документами поступающий может
предоставить своё творческое досье:
созданные претендентом (абитуриентом) видеосюжеты и/или радиосюжеты (даже
если они не проходили в эфире) - не более двух;
фотографии;
авторские газетно-журнальные публикации, желательно - посвященные
телевидению;
неопубликованные журналистские или исследовательские материалы, посвященные
телевидению или могущие быть основой телепрограмм;
иные небольшие письменные творческие работы и сочинения и т. п.;
рекомендации и творческие характеристики из СМИ или творческих союзов (на
официальных бланках и заверенные печатями);
дипломы, грамоты и другие награды, имеющие отношение к журналистике и
телевидению.
Приемная комиссия не устанавливает в качестве обязательного какое-то
определенное количество таких работ и не требует непременного наличия
всего, что перечислено выше. Однако творческое досье поступающего в
магистратуру может претендовать на максимальное количество баллов, если оно
включает, как минимум, следующие материалы:
Собственный (авторский) сценарий телепрограммы или телепередачи на любую
тему, набранный на компьютере объемом до 4 тысяч знаков;
Видеосюжет, сделанный автором в качестве режиссера, оператора либо
телеведущего (длительностью до 13 минут) или три опубликованных в СМИ
материала о проблемах телевидения или конкретных телепередачах (кроме
информационных заметок).
Творческие работы должны быть тщательно отобраны с точки зрения
профессиональной и художественной значимости. Поступающий должен быть готов
прокомментировать свои работы, ответить на вопросы экзаменаторов,
касающиеся деталей, особенностей, технологии выполнения этих работ.
В основе оценки творческих работ лежит критериальная система. Наиболее
важными являются следующие критерии:
соответствие суждений и оценок, содержащихся в данных претенденту
рекомендациях, качеству и количеству предоставленных материалов;
умение претендента находить новость или событие, отбирать для их освещения
социально значимые факты и характерные детали
способность наглядно, образно, убедительно и эмоционально точно изображать
события и людей, излагать факты и комментарии;
способность логически мыслить, объективно анализировать и оценивать
события, находить аргументы в обоснование своей позиции;
литературная грамотность, оригинальность стиля как работ абитуриента, так и
его устной речи, а также написанной в ходе второго тура работы.
2) Беседа по вопросам.
Примерный перечень вопросов
Роль телевидения в современном обществе.
Жанры телевизионной журналистики.
Ответственность тележурналиста.
Ваша любимая телевизионная передача. Почему?
Моральные проблемы тележурналистики.
Творческий портрет вашего любимого телевизионного ведущего.
Тележурналистика: профессия или образ жизни?
Возможно ли подлинно национальное телевидение в эпоху глобализации?
Каких передач Вам не хватает на российском телевидении и почему?
Чем качественная тележурналистика отличается от бульварной?
Специфика молодежного телевидения.
Как вы понимаете свободу слова на телевидении?
Какие политические программы ТВ Вам интересны?
В чем вы видите плюсы и минусы коммерциализации телевидения?
Творческий портрет вашего любимого телерепортера (тележурналиста).
Почему Вы хотите работать на телевидении?
Фотография, кино и телевидение: сходства и различия.
Будущее телевидения: нишевое или общенациональное?
Какую передачу вы хотели бы сделать на телевидении?
Может ли телепередача быть произведением искусства?
Есть ли у телевидения общественная миссия?
Роль экранизации художественного произведения в культурном развитии
общества.
Влияние Интернета на телевидение и другие средства массовой информации.
Ваши любимые телевизионные фильмы о Великой Отечественной войне.
Какие документальные фильмы Вам интересны?
Развлекательное телевидение. Его плюсы и минусы.
В чем Вы видите причину массовой популярности юмористических телепередач?
Какими могут быть критерии оценки телевизионной продукции?
Молодежные телесериалы. Правду ли они рассказывают о молодежи?
Кто из политиков Вам интересен на телеэкране? Почему?
История создания телевидения в России.
Пять Ваших вопросов Вашему любимому тележурналисту или телеведущему.
Существует ли объективное новостное вещание, непредвзятое представление
информации?
Какими вы видите новые формы интерактивности на тВ?
Ваша идея сценария новой детской телепередачи.
Ваш любимый отечественный фильм (актер, режиссер, композитор).
Ваш любимый зарубежный фильм (актер, режиссер, композитор)
Как вы относитесь к современным телеэкранизациям классики? Приведите
примеры.
Кто из ведущих теледебатов (ток-шоу) Вам кажется самым интересным?
Как вы относитесь к расцвечиванию черно-белых советских фильмов?
Особенности профессии телепродюсера.
Особенности профессии телережиссера.
Как вы понимаете феномен клипового сознания?
Журналистское расследование.
Что важнее: книга или телевизор? Литература или телевидение?
Что такое Интернет? Является ли он средством массовой информации?
Как Вы относитесь к демонстрации насилия в телепрограммах и телевизионных
фильмах - художественных и документальных?
Телевидение и тележурналистика: полностью ли совпадают эти понятия?
Почему в эпоху телевидения сохранилась фотография?

В случае отсутствия у абитуриента творческого досье максимальное количество
баллов за творческий конкурс - 80.
-----------------------
[1] Бердяев Н.А. Смысл истории. Новое Средневековье. М., 2002.
[2] Эко У. Средние века уже наступили. Иностранная литература, 1994. ? 4.
c. 258 - 267
[3] Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1972.
[4] См., например: Валлерстайн И. После либерализма. М., 2003
[5] Мотрошилова Н.В. Цивилизация и варварство в эпоху глобальных
кризисов. М., 2009.
[6] Минаев С. Р.А.Б. М., 2009.
[7] Неклесса А.И. Люди воздуха, или Кто строит мир? М., 2005.
[8] Бибихин В.В. Новый Ренессанс. М., 1998.
[9] Емелин В.А. Глобальная сеть и киберкультура.
http://emeline.narod.ru/cyberculture.htm.
[10] Эту идею в своём блоге в ЖЖ высказал публицист М. Ю. Соколов.
[11] афиняне «чаще всего направляются на агору, наиболее посещаемое место
во всем городе. Почти каждого из жителей привлекают туда или его личные,
или общественные дела. Многие идут туда для того, чтобы развлечься, другие
- потому, что этого требуют их занятия. В известные часы, площадь,
освободившись от рыночной толкотни, представляет открытое поле для желающих
наслаждаться зрелищем толпы или самим себя показать. Вокруг площади
находятся лавочки торговцев благовониями, менял, цирюльников и т. д., куда
входит всякий желающий и где шумно обсуждаются государственные интересы,
семейные происшествия, пороки и смешные стороны частных лиц. Из среды этих
сборищ, беспрерывно расходящихся и снова группирующихся, сыпятся тысячи
остроумных или ядовитых стрел, направленных против граждан, появляющихся на
прогулке в небрежной одежде или же не боящихся выставлять напоказ
возмутительную роскошь, - ибо этот в высшей степени насмешливый народ любит
прибегать к шуткам, тем более опасным, что в них тщательно скрываются его
недоброжелательство и антипатия. Иногда попадаются избранные кружки и
слышатся поучительные разговоры под разными портиками, разбросанными по
городу. Ненасытная жадность афинян до новостей, являющаяся следствием их
деятельного ума и праздной жизни, заставляет их искать общества друг
друга». Цит. по: Гиро П. частная и общественная жизнь греков. СПб., 1995.
С.191-192.
[12] Павловский Г. [онлайн-интервью] Эксперт Online. 28 марта 2007,
13:00. http://www. expert.ru/interview/2007/03/28/pavlovsky/
[13] Цит. по: Скрипников С. Цена эксгибиционизма // Эксперт. 2006, ? 39.
http://www.expert. ru/printissues/expert/2006/39/prodazha_livejournal/print
[14] Мирошниченко С.. Детектор лжи // Сеанс. 2007, ? 31. С. 28.
[15] Цит.по: Алешичева Т.. В документальном кино умирают дважды // Сеанс.
2007, ? 32. С. 18
[16] там же. С. 19.
[17] Сорок мнений о телевидении. М., 1978. С. 31
[18] там же. С. 32.
[19] там же. С. 33.
[20] http://www.gov.karelia.ru:80/index1.html. В связи с периодическими
обновлениями сайтов субъектов РФ тексты, выдержки из которых приводятся
здесь и далее к настоящему моменту могли быть изменены.
[21] http://www.adm.tyumen.ru
[22] http://www.primorsky.ru
[23] http://www.altairegion.ru
[24] http://www.altai-republic.com
[25] http://www.sakha.ru
[26] http://www.hmansy.ru
http://www.kemerovo.su
[27] http://www.gov.kaliningrad.ru
[28] http://www.buryatia.ru
[29] http://www.admirk.ru
[30] http://www.krskstate.ru
[31] http://www.adm.samara.ru
[32] http://www.hmansy.ru
[33] http://www.yamal.ru
[34] КарамзинН.М. История государства Российского. В 12 т.т. 1. М., 1989.
С.14-15.
[35] Соловьев С.М. Чтения и рассказы по истории России. М.,1989. С.159-
160.
[36] Петровка, 38 //http://www.petrovka38.ru/rus/.
[37] Милиционер-убийца Евсюков: «А я нисколько не раскаиваюсь...» //
Известия. 08.05.2009 // http://www.izvestia.ru/obshestvo/article3128258/.
[38] Карелин Д. Майор был трезв ...
[39] Майор-убийца оказался хулиганом // КоммерсантЪ. 06.05.2009
//http://kommersant.ru/ doc.aspx?DocsID=1165201&NodesID=6.
[40] Андрюхин А. Милиционер-убийца Евсюков: «а я нисколько не
раскаиваюсь// Известия.
08.05.2009//http://www.izvestia.ru/obshestvo/article3128258/.
[41] там же.
[42] там же.
[43] Рубникович О.,ЖегловА. Майор-убийца оказался хулиганом //
КоммерсантЪ. 06.05.2009 //http://www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=1165201.
[44] Андрюхин А. Милиционер-убийца Евсюков: «А я нисколько не
раскаиваюсь.» //Известия. 08.05.2009//
http://www.izvestia.ru/obshestvo/article3128258/.
[45] Карелин Д. Майор был трезв // Газета.^. 27.04.2009//
http://www.gazeta.ru/social/2009/ 04/27/2979586.shtml.
[46] Майор Евсюков - «пьяный мачо» со связями // росбалт. 29.04.2009//
http://www.rosbalt. ru/2009/04/29/637357.html.
[47] Майор-убийца оказался хулиганом // КоммерсантЪ.
06.05.2009//http://kommersant.ru/ doc.aspx?DocsID=1165201&NodesID=6.
[48] Завадская М. Психоз безнаказанности // Арсеньевские вести.
06.05.2009// http://www. arsvest.ru/archive/issue842/right/view15726.html.
[49] Милиционер-убийца Евсюков: «А я нисколько не раскаиваюсь...» //
Известия. 08.05.2009//http://www.izvestia.ru/obshestvo/article3128258/.
[50] Привалов А.Меняйте закон. // Вести. - 04.05.2009//
http://www.vesti.ru/doc. html?id=282526.
[51] Никитинский Л. диктатура мента // Новая газета. 27.04.//
http://www.novayagazeta.ru/ data/2009/044/15.html.
[52] там же.
[53] там же.
[54] там же.
[55] там же.
[56] Никитинский, Л. диктатура мента...
[57] там же.
[58] там же.
[59] Никитинский, Л. диктатура мента.
[60] там же.
[61] там же.
[62] там же.
[63] Замятин на фоне эпохи. Публикация А.Н.Стрижева // Литературная учеба,
1994. ?3. -
С.111.
[64] Горький М. Собр. соч.: в 30-ти т. М., 1949-1956. Т.29. С.259-260.
[65] Геллер Л. Слово - мера мира. М., 1994. С.62.
[66] Шкловский В. Пять человек знакомых. Тифлис, 1927. - С. 246.
[67] Там же. С.51.
[68] Замятин Е. О'Генри//Замятин Е.И. Избранные произведения: В 2-х т. М.,
1990. Т.2. - С.331, 360. (При этом Замятин объясняет, что при анализе новой
художественной прозы «терминологию приходится создавать заново»). далее
литературно-критические статьи Замятина цитируются по этому изданию.
[69] Перфильева Н.В. Импликация как основа языковой образной системы
орнаментальной прозы Е.И.Замятина. дис.канд.филол.н. М.,1996. С.127-128.
[70] Смирнова А.И. Русская проза об "окаянных днях" России (Е.Замятин,
И.Бунин, И.Шмелев, В.Розанов) // творческое наследие Евгения Замятина:
взгляд из сегодня: Научные доклады, статьи, очерки, заметки, тезисы.
тамбов, 1997. Кн.У1. С.37.
[71] Горанов К. Содержание и форма в искусстве. М., 1962. С.115
[72] Потебня А.А. Эстетика и поэтика. М., 1976. С.19.
[73] Замятин Е. О синтетизме //ЗамятинЕ.И. Указ. соч. Т.2.. С.385.
[74] Михайлова А.А. О художественной условности. М., 1970. С.199.
[75] Пришвин М. Незабудки. Вологда, 1960. С.116.
[76] Шкловский В.Б. Гамбургский счет: статьи - воспоминания - эссе (1914 -
1933). М., 1990. С.243.
[77] Перфильева Н.В. Указ. соч. С.119 - 126.
[78] Козлова Р.П. Метафора в рассказе Е.Замятина "Мамай" // творческое
наследие Евгения Замятина: взгляд из сегодня.Указ. соч. Кн.У1. С.62, 64.
[79] Полякова Л.В. "REALIA" или "REALIORA"? О творческом методе Евгения
Замятина. "Пещера" // Творческое наследие Евгения Замятина: взгляд из
сегодня...Указ. соч. Кн.111. - С.27.
[80] Замятин Е. О'Генри //Замятин Е.И. Указ. соч. т.2. С.330, 331.
[81] Шенцева Н.В. "Интегральные" образы в произведениях Е.Замятина и
Л.Леонова об интеллигенции и революции // творческое наследие Евгения
Замятина: взгляд из сегодня. Указ. соч. Кн.У11. С.159.
[82] Евсеев В.Н. Лейтмотив в поэтике Е.И.Замятина // Указ. соч. Кн.У11. -
С.164, 161-163.
[83] Виноградов В.В. Поэтика русской литературы. М., 1976. С.411.
[84] Бирюкова И.В. Стилистическое своеобразие публицистики Е.Замятина:
дисс.канд.фи- лол.н., М., 1997. - С.176-177.
[85] Виноградов В.В. О символике и о символе // Виноградов В.В. Поэтика
русской литературы. М., 1976. С.375.
[86] Михайлова А. А. О художественной условности. М., 1970. С.62.
[87] Гончаров И.А. Лучше поздно, чем никогда (Критические заметки) //
Гончаров И.А. Собр. соч.: В 8т. М., 1955. т.8. С.107.
[88] Цит. по: Литературно-энциклопедический словарь. М., 1987. С.255.
[89] Вечный отрицатель и бунтарь: Е.Замятин - литературный критик /
Комментарии и подготовка текста А.Ю. Галушкина // Литературное обозрение,
1988. ?2. С.107.
[90] Литература. Справочные материалы. М., 1988. С.18.
[91] Замятин Е. О'Генри //Замятин Е.И. Указ.соч. Т.2. С.330.
[92] Теория метафоры. М., 1990. С.12.
[93] Замятин Е.И. Техника художественной прозы // Литературная учеба.
1988. ?6. С.90.
[94] Замятин Е. О'Генри // Замятин Е.И. Указ.соч. Т.2. С.331.
[95] Большой англо-русский словарь: В 2-х т. М., 1977. Т.1. С.723.
[96] Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4т. М., 1995.
Т.2. С.46.
[97] Ожегов С.И. Словарь русского языка. М.: Русский язык, 1987. С.144.
[98] Замятин Е. Закулисы // Замятин Е.И. Указ. соч. Т.2. С.400.
[99] Замятин Е. О синтетизме // Замятин Е.И. Указ. соч. Т.2. - С.383
[100] Даль В. Указ. соч. Т.2. С.46.
[101] Большой англо-русский словарь. Указ.соч. Т.1. С. 723.
[102] Замятин Е. Закулисы//Замятин Е.И. Указ.соч. Т.2. С.401.
[103] Замятин Е. О сегодняшнем и современном //Замятин Е.И. Указ.соч. Т.2.
С.377.
[104] Замятин Е. Закулисы //Замятин Е.И. Указ. соч. т.2. С.401.
[105] Белый А. Магия слов //Белый А. Символизм как миропонимание. М., 1994.
С.137.
[106] С Франком у Лосева сложились наиболее близкие отношения. В 2008 г. в
сборнике «Культура как диалог и мнение», вышедшем в Мюнхене под редакцией
профессора Х. Куссе, была опубликована моя статья, в которой я попыталась
систематизировать все имеющиеся фактические сведения на эту тему. См.:Tacho-
God/ E. Zum gegenseitigen Verhaltnis von A. F. Lo-
[107] Вехи. Из глубины. М., 1991. С.189.
[108] там же. С. 184.
[109] там же. С. 156.
[110] там же. С.166.
[111] Подробнее об истории замысла серии «духовная Русь» см.: Тахо-Годи
Е.А. Великие и безвестные: Очерки по русской литературе и культуре XIX-ХХ
вв. СПб., 2008. С. 425- 442.
[112] там же. С.434.
[113] Подробнее о участии А.Ф.Лосева в газете «Жизнь» см.: Тахо-Годи Е.А.
Великие и безвестные. С. 443-492.
[114] Все три текста Лосева были републикованы. См.: Сборник «Вехи» в
контексте русской культуры / Отв. ред. А.А.тахо-Годи, Е.А. тахо-Годи, серия
«Лосевские чтения». М., 2007. С.403- 409. Статья «Русская философская
литература в 1917-18 гг.» воспроизведена также в: Тахо- Годи Е.А. Великие и
безвестные.).
[115] Тахо-Годи Е.А. Великие и безвестные. С. 495.
[116] там же. С. 493.
[117] Его отец Фридрих (Федора) Эрисман - известный врач, создатель
социально-гигиенического направления медицины в России, был первым браком
женат на Надежде Про- кофьевне Сусловой, (сестре знаменитой возлюбленной
Федора достоевского Аполлинарии Сусловой, ставшей затем женой Василия
Розанова). Н. Суслова была членом революционной организации «Земля и воля»,
Первого Интернационала. Она первая из русских женщин, получившая диплом
доктора медицины.
[118] Б. Соколов публиковался и в мельгуновской газете «Понедельник
"Народного слова"». См.: Соколов Б. Опричники (Историческая справка) //
Понедельник «Народного слова». 1918, 29 апр. ? 3. С. 4-5.
[119] С 1914 по 1922 гг. в «Задруге» выходит совместный труд «Русский быт
по воспоминаниям современников. Сборник отрывков из записок, воспоминаний и
писем, составленный П.Е. Мельгуновой, К.В. Сивковым и Н.П. Сидоровым» (ч.1
- 1914; ч.2, вып.1 - 1918 (на облож-
[120] См.: О кооперативном товариществе печатного и издательского дела
«Задруга». М.- Пг., 1918. С. 7-13.
[121] О кооперативном товариществе печатного и издательского дела «Задруга»
(доклад общему собранию членов «Задруги»): 1912-1919. Харьков, М., Пг.,
1919. С. 25.
[122] Боровой А.А. Современное масонство на Западе // Масонство. Его
прошлое и настоящее / Под ред. С.П.Мельгунова, Н.П.Сидорова. т. 3. Вып. 1.
М., 1922.
[123] Например, в ? 2 от 11 апреля 1918 г. заметки «"Анархист" Ге», «Москва
перед новыми событиями», в ? 4 (13 апреля 1918) - «Война большевиков с
анархистами», ? 5 (14 апреля 1918) - «Газеты анархистов», ? 7 (17 апреля
1918) - «Опознание анархистов» и т.д.
[124] Об участии Попова в «Задруге» см.: О кооперативном товариществе.
(1918); О кооперативном товариществе (1919); Отчет чрезвычайного общего
собрания членов товарищества «Задруга» и общественных организаций в день
десятилетнего юбилея 25 декабря 1921 г. Пб., 1922. Подробнее об истории
«Russland» я пишу в статье «А.Ф. Лосев и сборник «Russland»
[125] Вехи. Из глубины. С. 29.
[126] Там же. С. 22.
[127] Речь идет о следующем пассаже из статьи Бердяева: «Вл. Соловьев очень
остроумно сказал, что русская интеллигенция всегда мыслит странным
силлогизмом: человек произошел от обезьяны, следовательно, мы должны любить
друг друга» (с. 21).
[128] Вехи. Из глубины. С. 11.
[129] Там же. С. 26.
[130] Там же. С. 29.
[131] Лосев А.Ф. Русская философия // Лосев А.Ф. Страсть к диалектике. М.,
1990. С. 90.
[132] Вехи. Из глубины. С. 65.
[133] Наиболее авторитетное издание этой книги на сегодняшний день: Лосев
А.Ф. диалектика мифа. дополнение к «диалектике мифа». М., 2002. (сер.
«Философское наследие». Т. 130). К настоящему времени этот труд переведен
на английский, немецкий, испанский, японский, чешский, сербский,
болгарский.
[134] Об этом также см.: Яковлев С.В. Оценка нигилизма в работах С.Л.Франка
и А.Ф. Лосева // Сборник «Вехи» в контексте русской культуры. С.251-257.
[135] Заголовок этой беседы стал в дальнейшем заглавием лосевской книги,
адресованной юношеству: Лосев А.Ф. дерзание духа. М., 1989.
[136] Вехи. Из глубины. С. 19.
[137] там же. С. 296.
[138] там же. С. 294.
[139] там же.
[140] там же.
[141] Расшифровка записи этого фрагмента документального фильма «Лосев»
(режиссер В. Косаковский, 1989) - наша.
[142] Абрамович Д. И. Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им.
Пг., 1916. С. 40. далее страницы «Сказания» по этому изданию указываются в
скобках. древнерусские тексты здесь и далее цитируются с упрощением
орфографии/
[143] там же. С. 12-13, 70, 97, 99, 102, 103.
[144] Полное собрание русских летописей (далее ПСРЛ). М., 1962. т. 2 /
текст летописи подгот. А. А. Шахматов. Стб. 263.
[145] Истрин В. М. Книгы временьныя и образныя Георгия Мниха: Хроника
Георгия Амартола в древнем славяно-русском переводе. М., 1920. т. 1. С. 203-
204.
[146] Успенский сборник XII-XIII вв. / Изд. подгот. О. А. Князевская, В. Г.
демьянов, М. В. Ля- пон. М., 1971. С. 460-461.
[147] Мещерский Н. А. «История Иудейской войны» Иосифа Флавия в
древнерусском переводе. М.; Л., 1958. С. 381.
[148] ПСРЛ. М., 1997. Т. 1 / Текст летописи подгот. Е. Ф. Карский. Стб.
148. Под 1024 г.
[149] ПСРЛ. Т. 2. Стб. 267-268. Под 1111 г.
[150] Истрин В. М. Указ. соч. С. 200.
[151] Библия. Острог, 1581. Л. 131 об. Первая книга Царств, гл. 17.
[152] ПСРЛ. СПб., 1911. т. 22, ч. 1 / текст памятника подгот. С. П.
Розанов. С. 109.
[153] Пам. СРЛ. СПб., 1862. Вып. 3 / Изд. подгот. А. Н. Пыпин. С. 138.
[154] Истрин В. М. Александрия русских хронографов: исследование и текст.
М., 1893. С. 76.
[155] Памятники литературы древней Руси (далее ПЛдР):ХШ век / текст
памятника подгот. О. В. творогов. М., 1991. С. 46.
[156] ПЛдР: XIII век / Текст памятника подгот. О. П. Лихачева. С. 408. Под
1288 г.
[157] Успенский сборник XII-XIII вв. С. 331.
[158] Выводы о датировке «Сказания о Борисе и Глебе», в частности 1115-1117
гг., см., например: Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских
летописных сводах. СПб., 1908. С. 96; Абрамович Д. И. Указ. соч. С. VII;
Адрианова-Перетц В. П. Сюжетное повествование в житийных памятниках XI-ХШ
вв. // Истоки русской беллетристики: Возникновение жанров сюжетного
повествования в древнерусской литературе. Л., 1970. С. 92; Дмитриев Л. А.
Сказание о Борисе и Глебе // Словарь книжников и книжности древней Руси.
Л., 1987. Вып. 1. С. 398-408; Ужанков А. Н. Святые страстотерпцы Борис и
Глеб: к истории канонизации и написания житий // древняя Русь: вопросы
медиевистики. М., 2001. ? 1 (3). С. 49; Никитин А. Л. Основания русской
истории: Мифологемы и факты. М., 2001. С. 296; Он же. Инок Иларион и начало
русского летописания: Исследование и тексты. М., 2003. С. 81, 172.
[159] ПСРЛ. т. 1. Стб. 294-295. далее столбцы указываются в скобках.
[160] Лурье Я. С. Летопись Лаврентьевская // Словарь книжников и книжности
древней Руси. Вып. 1. С. 242-243; Он же. Общерусские летописи XIV-XV вв.
Л., 1976. С. 58.
[161] ПСРЛ. Т. 2. Стб. 275, 283, 289.
[162] ПСРЛ. Т. 1. Стб. 241, 244, 245, 249, 252, 254. «Лирическое начало
было в высшей степени свойственно Мономаху» (ЛихачевД. С. Избранные работы
в трех томах. Т. 2. С. 153.Л., 1987.).
[163] ПСРЛ. т. 2. Стб. 289.
[164] См.: Шахматов А. А. Повесть временных лет. Пг., 1916. Т. 1. С. XXXV,
XLI; Алешковский М.Х. Повесть временных лет: Судьба литературного
произведения в древней Руси. М., 1971. С. 43, 50-52.
[165] Абрамович Д. И. Указ. соч. С. 65.
[166] Сравнительный указатель сюжетов. Восточнославянская сказка. Л.,1979.
С. 839.
[167] См. издания: 1) Житие преподобного и богоносного отца нашего Сергия
Радонежского и всея Руси чудотворца: (По лицев. списку троице-Сергиевой
Лавры XVI в.). Сергиев Посад, 1853; 2) Житие Сергия Радонежского // ВМЧ:
Сентябрь, дни 25-30. СПб., 1883. Стб. 1563-1578: З) Житие преподобного и
богоносного отца нашего Сергия чудотворца и Похвальное ему Слово,
написанное учеником его Епифанием в XV в. / Сообщил архим. Леонид.
Печатаются по троицким спискам XVI в. с разночтениями из Синодального
списка Макарьевских Четьих-миней. СПб., 1885; 4) Житие Сергия Радонежского
/ Подг. текста и комм. д. М. Буланина // ПддР: XIV - сер. XV в. М., 1981.
С.256-429. 570-579; Житие Сергия Радонежского, составленное в 1418 г.
Епифанием Премудрым // Клосс Б. М. Избранные труды. т. I: Житие Сергия
Радонежского. М.: «Языки русской культуры», 1998. С. 285-341 (далее текст
памятника цитируется именно по этому изданию).
[168] Первая Пахомиевская редакция жития Сергия Радонежского // Клосс Б. М.
Избранные труды. т. I. С. 343-375; третья Пахомиевская редакция Жития
Сергия Радонежского // Клосс Б. М. Избранные труды. т. I. С. 377-439. При
воспроизведении далее текста означенных редакций используется именно
издание Б. М. Клосса.
[169] Здесь и далее в тексте древнерусский текст воспроизводится упрощённо.
[170] Золотова Г.А., Онипенко Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная
грамматика русского языка. М., 1998. С. 20.
[171] Лошаков А.Г. Сверхтекст: семантика, прагматика, типология: Автореф.
дис. . д-ра фи- лол. наук. Киров, 2008. С. 7.
[172] Черникова Н.В. Лексико-семантическая актуализация как средство
отражения изменений в русской концептосфере (1985 - 2008 гг.). М.,
Мичуринск, 2008.
[173] Sagan om Ingwar Widtfarne och hans son Swen. Fran gamla Islandskan
ofwersatt och under- sokning om ware runstenars alder, i Anledning af samma
Saga, samt foretal om Sagans trowardighet; hwaruti de forr hos oss Utgifna
Sagors Warde tillika stadfastes. Altsammans, til Nordiska Historiens och
Sprakets Forbattring, utgifwet af Nils Reinhold Brockman. Stockholm, 1762.
[174] Ibid. S. XXX.
[175] Ibid. S.XXVI.
[176] ОР РНБ. Эрм. ? 326. Л.1.
[177] ОР РНБ. Эрм. ? 308. Л. 10-16.
[178] ОР РНБ. Эрм. ? 310. Л. 14.
[179] Памятники литературы Древней Руси. Вып. 5. М., 1982. С. 266.
[180] Обстоятельства осады, обороны и последующей сдачи Константинополя
подробно отражены в трудах византийских хронистов того времени. И хотя
порою составители этих исторических записок расходятся в изображении
деталей и могут по-разному оценивать те или иные события, в большинстве
случаев они всё же подтверждают сведения, сообщаемые древнерусской
повестью.
[181] Репортаж // Большая советская энциклопедия.
http://slovari.yandex.ru/dict/bse/
article/00066/07100.htm?text=%D1%80%D0%B5%D0%BF%D0%BE%D1%80%D1%82%D0%B0%
D0%B6&stpar3=1.1
[182] Памятники литературы Древней Руси. Вып. 5. М., 1982. С. 222.
[183] Там же. С. 242.
[184] Памятники литературы Древней Руси. Вып. 5. М., 1982. С. 260.
[185] Текст «Хождения игумена Даниила» цит. по: Памятники литературы
Древней Руси (далее ПЛДР)ДИ век, М., 1978, С.24-115.
[186] В это время в Киеве правит Святополк Изяславич (t 1113).
[187] Французский медиевист Жак Ле Гофф отмечал, что в Средние века особую
роль играло «самое материальное из всех чувств - осязание» (Ле Гофф Жак.
Цивилизация средневекового Запада. М., 1992, С.331).
[188] Эту манеру наглядно представлять расстояния позднее отчасти перенял
купец трифон Коробейников, оставивший свой рассказ о путешествии по Святым
местам Востока в 80-е годы XVI в.
[189] Подробные сравнения можно встретить в позднейших хождениях. так,
казанский купец Василий Гагара, посетивший в 30-е годы XVII в. Иерусалим и
Египет и оставивший описание своего путешествия, сравнивает Иордан с
московской рекой Яузой. Дипломат же XVII в. Арсений Суханов, побывавший на
Ближнем Востоке, сравнивал реку Евфрат с рекой Москвой.
[190] Первым упоминается христианское имя князя.
[191] См.: Лихачев Д. С. Человек в культуре древней Руси. М., 1970.
[192] Под образом здесь понимается некий знак, то есть средство смысловой
коммуникации в рамках данной культуры. См.: Роднянская И. Б. Образ //
Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2003. С. 670.
[193] Менделеева Д. С. Протопоп Аввакум: литературные облики русского
раскола // Герменевтика древнерусской литературы. Сб. 12. М., 2005. С. 209.
[194] Робинсон А. Н. Жизнеописания Аввакума и Епифания: Исследование и
тексты. М., 1963. С. 36-38; Он же. Борьба идей в русской литературе XVII
века. М., 1974. С. 280-284, 297-298.
[195] Лихачев Д. С. Историческая поэтика русской литературы. Смех как
мировоззрение и другие работы. СПб., 2001. С. 402-403.
[196] Об этом говорят следующие пассажи уважаемых ученых: «Особенно
раздражали Аввакума тучные иерархи никонианской церкви» (ЛихачевД. С.
Историческая поэтика. С. 402), или образ инока «всегда рисуется Аввакуму
как тучный, румяный и нарядный» (там же. С. 403); «Аввакуму как
представителю демократического лагеря всегда бросалось в глаза, что у
"богатого", так же как и у архиерея-никонианина, "брюхо-то толстое"»
(Робинсон А. Н. Жизнеописания Аввакума. С. 37)
[197] Житие протопопа Аввакума им самим написанное и другие его сочинения /
Под ред. Н. К. Гудзия. М.; Л., 1934. С. 217 (Беседа пятая).
[198] там же. С. 135 (Беседа четвертая).
[199] там же. С. 220 (Беседа седьмая).
[200] Житие протопопа Аввакума им самим написанное и другие его сочинения.
М., 1960. С. 132 (Беседа третья).
[201] Цит. по: Менделеева Д. С. Протопоп Аввакум. С. 210.
[202] Там же. С. 211.
[203] Если быть более точным, наименование «латинян» впервые прозвучало из
уст самих западных полемистов еще в IX столетии (см.: Бармин А. В. Полемика
и схизма. М., 2006. С. 6).
[204] Сборн. Новг. Соф. библ. ? 522. Л. 102-106. Издано митрополитом
Макариев в Истории Русской Церкви. Кн. II. М., 1995. С. 557-560.
[205] См., напр.: Чельцов М. Полемика между греками и латинянами по вопросу
об опресноках в XI-XII веках. Опыт исторического исследования. СПб., 1879;
Попов А. Н. Историко- литературный обзор древнерусских полемических
сочинений против латинян (XI-XV вв.). М., 1875; Павлов А. С. Критические
опыты по истории древнейшей Греко-русской полемики против латинян. СПб.,
1878.
[206] Послание Печерского игумена не раз были предметом специального
изучения: Еремин И. П. Из истории древнерусской публицистики XI века
(Послание Феодосия Печерского к князю Изяславу Ярославичу о латинянах) //
ТОДРЛ, ? 2. М.; Л., 1935. С. 21-38. Его же. Литературное наследие Феодосия
Печерского // ТОДРЛ, ? 5. М.; Л., 1947. С. 159-184. Кириллин В. М. «Слово о
вере христианской и латинской» Феодосия Печерского // Древнерусская
литература: Восприятие Запада в XI-XIV вв. М., 1996. С. 51 -93; и др.
[207] Еремин И. П. Литературное наследие Феодосия Печерского. С. 170 (стлб.
1).
[208] Здесь и далее «Послание Ярославу» цитируется по изданию: творения
митрополита Никифора. М., 2006. С. 153-164.
[209] Русская историческая библиотека. Т. 6. Памятники древнерусского
канонического права. Ч. 1. Памятники XI-XV в. СПб., 1908. Стлб. 475-482.
[210] Там же. Стлб. 480.
[211] См., напр.: там же. Стлб. 485 и др.
[212] Фотий, митрополит Киевский и всея Руси. Сочинения. Книга глаголемая
Фотиос / Подг. текстов А. И. Плигузов и др. М., 2005. С. 115-130.
[213] Фотий, митрополит Киевский и всея Руси. Сочинения. С. 118.
[214] Там же. С. 121, 125.
[215] Там же. С. 125, 127.
[216] Там же. С. 299.
[217] Цит. по: Казакова Н. А., Лурье Я. С. Антифеодальные еретические
движения на Руси. М.; Л., 1955. С. 470.
[218] там же. С. 473.
[219] там же. С. 471.
[220] там же. С. 502 (Слово о благопремудростных коварствах).
[221] там же. С. 474.
[222] Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским / Подг. текста Я. С.
Лурье и др. Л., 1979. С. 24. так, например, этот пассаж восходит к
посланиям апостола Павла (см.: Флп. 3:19: «Их конец - погибель, их бог -
чрево, и слава их - в сраме, они мыслят о земном»).
[223] Зиновий Отенский. Истинные показания. Казань, 1863. С. 38-39.
[224] там же. С. 40.
[225] Будовниц И. У. Русская публицистика XVI века. М.; Л., 1947. С. 278.
[226] там же.
[227] ОтенскиЗ.. Истинные показания. С. 899-901.
[228] Там же. С. 898-899.
[229] См.: Белоброва O. A. К вопросу об иконографии Максима Грека // ТОДРЛ.
М.; Л., 1958. Т. 15. С. 301-309.
[230] Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси. М., 1970. С. 107-126
(гл. 8).
[231] Готхольд Эфраим Лессинг (1729-1781) - немецкий писатель-драматург,
один из крупнейших представителей литературы европейского Просвещения,
теоретик искусства, литературный критик, основоположник немецкой
классической литературы.
[232] Цит. по: Тимофеев Л. Образ // Литературная энциклопедия в 11 т. [М.],
1929-1939. Т. 8. М., 1934. Стлб. 183.
[233] Там же. Стлб. 182.
[234] Поэтому упрек И. У. Бодовница Зиновию о «его благоразумном» сокрытии
меню монастырских старцев безоснователен (см.: Будовниц И. У. Русская
публицистика. С. 278). Чем бы не питались монастырские старцы, они были
православными, ни на йоту не отступающие от вероучительной истины.
[235] Житие протопопа Аввакума им самим написанное и другие его сочинения /
Под ред. Н. К. Гудзия. М.; Л., 1934. С. 210 (Беседа четвертая).
[236] Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси. М., 1970. С. 72-92
(гл. 4).
[237] точно установить авторство пока не удалось. О других возможных
авторах см.: Прохоров Г. М. Стефан // СККДР. Вып. 2. Л., 1989. Ч. 2. С. 415-
416.
[238] Русская историческая библиотека. т. 6. Памятники древнерусского
канонического права. Ч. 1. Памятники XI-XV в. СПб., 1908. Стлб. 226-227.
Здесь автор изменяет библейскую цитату, вероятно, для большей наглядности,
яркости сравнения, усиления образа мнимого благочестия. В евангельском
тексте отсутствует указание на воздержание фарисеев от пищи в течение дня
(ср.: Лк. 18:10-14).
[239] Там же. Стлб. 227.
[240] Далее в статье будут использованы различные имена Дмитрия Самозванца,
встречающиеся как в русских, так и в иностранных текстах, посвященных
событиям Смутного времени в России: Дмитрий Самозванец, Самозванец,
Лжедмитрий I, Лжедмитрий, Димитрий, Отрепьев, Дмитрий Иванович, великий
князь.
[241] Ульяновский В. Смутное время. М., 2006. С. 153.
[242] Жак Маржерет - профессиональный солдат-наемник, служивший
французскому королю Генриху IV, позже - австрийскому, трансильванскому и
польскому монархам, в 1600 г. завербовавшийся на службу в Россию,
принимавший участие в борьбе с Лжедмитрием I, а с приходом последнего в
Москву перешедший на его сторону и командовавший отрядом иноземной стражи в
Кремле.
[243] Маржерет Ж. Состояние Российской державы и великого княжества
Московского // Россия XVII века. Воспоминания иностранцев. Смоленск, 2003.
С. 62.
[244] Плач о пленении и конечном разорении Московского государства //
Памятники литературы Древней Руси: Конец XVI - начало XVII веков. / Вступ.
ст. Д. Лихачева; Сост. и общая ред. Л. Дмитриева и Д. Лихачева. М., 1987.
С. 138.
[245] Шаховской С. И. Летописная книга // Памятники литературы Древней
Руси: Конец
- начало XVII веков. / Вступ. ст. Д. Лихачева; Сост. и общая ред. Л.
Дмитриева и Д. Лихачева. М.,1987. С. 380.
[246] Из Хронографа 1617 года // Памятники литературы Древней Руси: Конец
XVI - начало
веков. / Вступ. ст. Д. Лихачева; Сост. и общая ред. Л. Дмитриева и Д.
Лихачева. М.,1987. С.332.
[247] там же.
[248] Елассонский А.. Мемуары из русской истории // Хроники Смутного
времени / Конрад Буссов. Арсений Елассонский. Элиас Геркман. Новый
летописец. М., 1998. С. 183.
[249] Геркман Э. Историческое повествование о важнейших смутах в
государстве Русском, виновником которых был царевич князь Димитрий
Иванович, несправедливо называемый самозванцем // Хроники Смутного времени
/ Конрад Буссов. Арсений Елассонский. Элиас Геркман. Новый летописец.
М.,1998. С. 227-228.
[250] Там же. С. 229-231.
[251] Петрей П. История о великом княжестве Московском // О начале войн и
смут в Московии / Исаак Масса. Петр Петрей. М., 1997. С. 309.
[252] П. Петрей называет Лжедмитрия I в своем сочинении «великим князем».
[253] там же. С. 308-309.
[254] там же. С.304-307.
[255] там же. С. 309.
[256] там же.
[257] Там же.
[258] Там же. С.310.
[259] Там же.
[260] Там же.
[261] Там же.
[262] там же.
[263] там же.
[264] там же.
[265] Там же. С. 310-311.
[266] Там же. С. 311.
[267] там же. С. 312.
[268] там же.
[269] Там же.
[270] См.: Бер М. Летопись Московская, с 1584 года по 1612 // Сказания
современников о Димитрии Самозванце. Ч. I. СПб., 1831. С. 79-85.
[271] См.: Масса И. Краткое известие о Московии // Россия XVII века.
Воспоминания иностранцев. Смоленск, 2003. С. 211-216.
[272] См.: Рукопись Яна Велевицкого // Записки гетмана Жолкевского о
московской войне. СПб., 1871. Стб.175-184.
[273] Такъ называемое Иное сказание // Памятники древней русской
письменности, относящиеся к Смутному времени. Л., 1925. Изд. 3. Русская
историческая библиотека, издаваемая Археографической комиссиею. Т. XIII.
Вып. I. Стб. 56.
[274] Там же. Стб. 57.
[275] Там же. Стб. 58.
[276] там же. Стб. 58.
[277] там же.
[278] там же.
[279] там же.
[280] Сказание о Гришке Отрепьеве // Памятники древней русской
письменности, относящиеся к Смутному времени. Л., 1925. Изд. 3. Русская
историческая библиотека, издаваемая Археографической комиссиею. т. XIII.
Вып. I. Стб. 746.
[281] Там же. Стб. 747.
[282] Там же. Стб. 751-752.
[283] Там же. Стб.747.
[284] Там же. Стб. 750-751.
[285] Там же. Стб. 748-749.
[286] Там же. Стб. 748.
[287] Там же. Стб. 750.
[288] там же.

-----------------------
Картина Л. Шматько «В. И. Ленин у карты ГОЭЛРО. VIII Всероссийский съезд
Советов. Декабрь 1920 г.»

Плакаты изображали у карты и Сталина:
[pic]
Плакат В.И. Говоркова «И засуху победим!». 1949.

|Текст Епифания |Текст |Текст |
| |Логофета-1 |Логофета-3 |
|Начало житию | |О откровении |
|Сергиеву | |грамоте |
|.И тако абие |.Отроча же |Внегда же |
|отроча растяше |растяше и |достиже седмаго|
|прочее время, |крепляшеся |лета възрастом,|
|по обычаю |духом. |и вдашя его |
|телеснаго |Внегда же |родителие на |
|възра- ста, |дъстиже седмаго|учение грамоте.|
|преуспеваа |лета възрастом | |
|душею, и телом,|тъгда родителие| |
|и духом, и |его вда- шя | |
|исплъ- няася |учитися | |
|разума и страха|Божествъным | |
|Бо- жия, и |писанием. | |
|милость Божиа | | |
|бе на нем; | | |
|донде же | | |
|достиже до | | |
|седмаго лета | | |
|възрастом, въ | | |
|егда родителие | | |
|его вда- ша его| | |
|грамоте учити. | | |






Текст Епифания

Текст Логофета-1







Текст Епифания

Текст Логофета-3



Съвръшившю же стар-

Текст Логофета-3

Отрок же приближився Отрок же приближися ста близ его, ожидаа конец и ста
близ, ожидая конца молитве. молитве.

литву и призвав его, рече ему: цю молитву и сътвори от-



Сравнение вновь обнаруживает, что Пахомий сокращает текст «Жития» за счет
исключения из него всего того, что у Епифания создавало образ действия,
сценичность рассказа, а именно - указания на предметную атрибутику, позы,
жесты, мимику персонажей, а также их взаимные речи.
Вместе с тем уничтожен образ сакрального и таинственного ритуала приобщения
отрока - в сущности, литургического приобщения к знанию (через молитву и
вкушение просфоры). Упразднено и указание на символический смысл
свершившегося в ознаменование будущего служения подвижника Божественной
троице (деталь о трёх перстах).
Планомерно осуществляемый Епифанием Премудрым замысел прославить
преподобного Сергия как проповедника богословия о троиче- ской гармонии и
любви в Боге планомерно же дезавуируется в пахомиев- ском текстах.

И вновь Епифаний как мастер изобразительности более красочен, психологичен
и сценичен по сравнению с Пахомием.

Текст Логофета-1

И яко сконча старец мо-

чудо

Явленные здесь Епифанием повествовательную простоту и одновременно умение
наглядно живописать Пахомий, стремясь следовать агиографическому шаблону,
уничтожает нарочито учительным многословием и этикетной схемой изображения
этикетного же поведения персонажей.

предсказание

Рассказ Епифания опять-таки насыщен возбуждающими воображение деталями и
образами, к тому же ещё и значимыми. Варфоломей отправляется искать лошадей
как послушный сын, выполняя волю отца. В поле у одинокого дуба он встречает
старца. Портретная характеристика последнего принуждает читателя думать о
нём как о посланнике Божием. да и сам Епи- фаний прямо утверждает, что
встреча произошла по произволению Господню. Мистический акцент
повествования он, помимо того, усиливает историософским, сопоставив историю
вразумления Варфоломея с историей воцарения Саула; последний после встречи
в ходе поиска ослиц с пророком Самуилом, между прочим, не только был
помазан на царство, но и обнаружил в себе дух пророчества (1 Цар. 9: 1 -
10: 27), то есть был умудрён Богом. Пахомий Логофет упраздняет всю эту
наглядную изобразительность и смысловую глубину, оставляя читателю лишь
невзрачную схему.

прошение


-----------------------
117

117

117

117

117