Когда ты предо мной и слышу речь твою,
Благоговейно взор в обитель чистых звезд
Я возношу, - так все в тебе, Ипатия,
Небесно - и дела, и красота речей,
И чистый, как звезда, науки мудрой свет.

Смотрю и внемлю я, склоняясь пред тобой;
И в звездный Девы храм я возношусь тогда:
Ведь, словно небеса, чисты дела твои,
Ипатия, а ты изысканности слов,
Ума и знания блестящая звезда.

Будь нашим современником Хайям - 
Небес коснуться мог бы он рукою, 
Но истину, отдавшись непокою, 
Как встарь, искал бы, дерзок и упрям.

И не ко всем поэтам наших дней
Проникся б чувством он благоговейным, 
И верю, Циолковского с Эйнштейном 
Мы видели б в числе его друзей.

И со звездой незримой на челе
Стремился, зная цену слов и хлеба, 
Проникнуть в тайну неба на земле 
И посвятить в земные тайны небо. 

И больше нас, с былым огнем в крови,
Страдал бы на путях, ему угодных, 
Он в поисках блаженства и любви 
И в поисках поступков благородных. 

И, пребывая в славе и чести, 
Мечтал бы он, неся призванья бремя, 
В подлунном мире истину найти, 
Не найденную в собственнее время.

О трижды мудрый дух! Муж больше, чем великий, 
Ни злая ночь времен, ни страх тысячеликий, 
Ни зависть, ни обман осилить не смогли 
Твой разум, что постиг движение земли. 
Отбросив темный вздор бессчетных лже-догадок, 
Там, среди хаоса, ты распознал порядок
И, высшее познав, не скрыл от нас того,
Что мы вращаемся вкруг солнца своего!..
Все кончится, пройдет, миры промчатся мимо,
Твое ж величие, как солнце, негасимо!

Вот так умереть - как Коперник - от счастья,
Ни раньше, ни позже - теперь,
Когда даже жизнь перестала стучаться
В мою одинокую дверь.
Когда на пороге - заветная книга,
Бессмертья загробная весть,
Теперь - уходить! Промедленья - ни мига!
Вот высшая участь и честь.

Я изучал творенья древних.
Как несогласны все между собой!
Как все разрознены: ни общих истин,
Ни общих доказательств... Кто б из них
Мог объяснить симметрию Вселенной?
Есть и у древних мудрые творенья...
И все ж, когда сличишь их, выйдет то же,
Как если бы кто вздумал начертать
Фигуру человека - руки, ноги
И голову изобразив прекрасно,
Но в разнородных планах и масштабах:
Не человек возникнет, а урод.
Мой космос коренится в недоверьи
И поисках гармонии...

По Земле разнодорожной
Проходя из века в век,
Под собою - непреложный,
Неподвижный грунт подножный
Видел всюду человек.
Люди - всеми их глазами -
В небе видеть лишь могли
С дном, усыпанным звездами,
Чашу, ставшую краями
Над тарелкою Земли.
С чувством спорить не умея,
Долго, в грезах сонных дум,
Был узлами Птоломея
Связан, спутан смертных ум.
Мир, что был одним в творенье,
Был другим в воображенье:
Там - эфирный океан
Был отверст, созданья план
Был там зодчего достоин -
Беспределен, прост и строен;
Здесь - был смутен, сбивчив он,
Там - премудр, а здесь - мудрен.
Там - Земля, кружась, ходила,
Словно мяч, в кругу планет,
Вкруг громадного горнила,
Изливающего свет;
Здесь - пространств при узких мерах -
Жалось все в кристальных сферах,
Звезды сплошь с их сводом шли
И вдвойне вращалось Солнце,
Чтоб метать лучи в оконце
Неповертливой Земли.

Рим с высот своей гордыни
Клял науку - и кругом,
Что казалось в веке том
Оскорблением святыни,
Что могло средь злых потех
Возбуждать лишь общий смех
И являться бредом въяве
И чего, средь звездных дел,
Утверждать, при полной славе,
Тихо Браге не посмел, -
Неба страж ночной, придверник,
Смело "Да! - сказал Коперник. -
Высшей мудрости черты -
В планах, полных простоты!
Бог - премудр. В твореньях явен
Коренной закон родства:
С братом - волей божества -
Всяк из братии равноправен.
Дети Солнца одного,
Сестры - зримые планеты -
Им сияют, им согреты, -
Средоточен лик его!
На него все взор возводят,
Доля с долей тут сходна,
Вкруг него они все ходят,
А Земля - из них одна, -
Ergo - ходит и она!"

И, едва лишь зоркий разум
В очи истине взглянул,
Верной мысли луч сверкнул,
Словно молния, - и разом
Свод - долой! Весь звездный клир
Прянул россыпью в эфир,
И - не в области творенья,
Но в хаосе разуменья -
Воссоздался божий мир.
В бесконечных, безначальных,
Необъятных небесах -
Тех тяжелых сфер кристальных
Вдруг не стало - пали в прах!
И средь строя мирового,
Плоский вид свой округля,
Вкруг светила золотого
В безднах двинулась Земля!

"У!" - кричат невежд мильоны,
Те - свернули кулаки,
Эти - кажут языки,
Там ревут враги-тевтоны,
Там - грозит проклятьем Рим,
Там - на сцене гистрионы
Свищут, - гений - невредим.
Где друзья ему "Заставим
Их умолкнуть!" - говорят,
Он в ответ: "К чему? Оставим,!
Пусть! - Не ведят, что творят!"

"Ковчег под предводительством осла -
Вот мир людей. Живите во Вселенной.
Земля - вертеп обмана, лжи и зла.
Живите красотою неизменной.

Ты, мать-земля, душе моей близка -
И далека. Люблю и смех и радость,
Но в радости моей - всегда тоска,
В тоске всегда - таинственная сладость!"

И вот он посох странника берет:
Простите, келий сумрачные своды!
Его душа, всем чуждая, живет
Теперь одним: дыханием свободы.

"Вы все рабы. Царь вашей веры - Зверь:
Я свергну трон слепой и мрачной веры.
Вы в капище: я распахну вам дверь
На блеск и свет, в лазурь и бездну Сферы.

Ни бездне бездн, ни жизни грани нет.
Мы остановим солнце Птолемея -
И вихрь миров, несметный сонм планет,
Пред нами развернется, пламенея!"

И он дерзнул на все - вплоть до небес.
Но разрушенье - жажда созиданья,
И, разрушая, жаждал он чудес -
Божественной гармонии Созданья.

Глаза сияют, дерзкая мечта
В мир откровений радостных уносит.
Лишь в истине и цель и красота.
Но тем сильнее сердце жизни просит.

"Ты, девочка! ты, с ангельским лицом,
Поющая над старой звонкой лютней!
Я мог твоим быть другом и отцом...
Но я один. Нет в мире бесприютней!

Высоко нес я стяг своей любви.
Но есть другие радости, другие:
Оледенив желания свои,
Я только твой, познание - софия!"

И вот опять он странник. И опять
Глядит он вдаль. Глаза блестят, но строго
Его лицо. Враги, вам не понять,
Что бог есть Свет. И он умрет за бога.

"Мир - бездна бездн. И каждый атом в нем
Проникнут богом - жизнью, красотою.
Живя и умирая, мы живем
Единою, всемирною Душою.

Ты, с лютнею! Мечты твоих очей
Не эту ль Жизнь и Радость отражали?
Ты, солнце! вы, созвездия ночей!
Вы только этой Радостью дышали".

И маленький тревожный человек
С блестящим взглядом, ярким и холодным,
Идет в огонь. "Умерший в рабский век
Бессмертием венчается - в свободном!

Я умираю - ибо так хочу.
Развей, палач, развей мой прах, презренный!
Привет Вселенной, Солнцу! Палачу! -
Он мысль мою развеет по Вселенной!"

Трудно найти ключ к своедумцу.
Не помогает демонстрация инструментов пыток:
Он их описывал,
Он настаивает на своей враждебной точке зрения,
Что Земля вращается.
Допрашивающие своим ушам не верят.
В застенке он агитирует монахов,
Как будто они не знают, где обитель бога.
Пытки не помогают: он поет аллилуйя.
Как быть с таким? Ад его не примет -
Сжечь - единственный выход, но это не ново.

Даже в малые истины
            людям не сразу верится.
И хотя моя истина
            так проста и неоспорима,
но едва я сказал им,
            что эта планета вертится,
я был тотчас же проклят
                 святыми отцами Рима.

Вышло так, что слова мои
                 рушат некие правила,
оскверняют душу
               и тело бросают в озноб.
И стал я тогда
              опасным агентом дьявола,
ниспровергателем
                  вечных земных основ.

На меня кандалы не надели,
                  чтоб греб на галере,
свой неслыханный грех
       искупая в томительном плаванье,
а сложили костер,
             настоящий костер,
                          чтоб горели
мои грешные кости
          в его очистительном пламени.

Я заглатывал воздух
                еще не обугленным ртом.
Сизоватым удушливым дымом
                      полнеба завесило.
Поначалу обуглились ноги мои,
                               а потом
я горел, как свеча,
          я потрескивал жутко и весело.

Но была моя правда
                  превыше земного огня
и святейших соборов,
          которыми труд мой не признан.
О природа,
        единственный бог мой!
                          Частица меня
пребывает в тебе
               и пребудет
                       отныне и присно!

Остаюсь на костре.
           Мне из пламени выйти нельзя.
Вот опять и опять
              мои руки веревками вяжут.
Но горит мое сердце,
              горит мое сердце, друзья,
и в глазах моих темных
                горячие искорки пляшут.

Галилей
Ослеп от старости
Или от трубы подзорной?

Галилей
Ослеп от ярости.
Ибо жил как поднадзорный.

Отрекись, Галилей, отрекись
От науки ради науки!
Нечем взять художнику кисть,
Если каты отрубят руки,
Нечем гладить бокал с вином
И подруги бедро крутое.
А заслугу признать виной
Для тебя ничего не стоит.

Пусть потомки тебя бранят
За невинную эту подлость, -
Тяжелей не видеть закат,
Чем под актом поставить подпись,
Тяжелей не слышать реки,
Чем испачкать в пыли колено.
Отрекись, Галилей, отрекись, -
Что изменится во Вселенной?

Ах, поэты и мудрецы,
Мы моральный несем убыток
В час, когда святые отцы
Волокут нас к станкам для пыток.
Отрекись глупцам вопреки, -
Кто из умных тебя осудит?
Отрекись, Галилей, отрекись,
Нам от этого легче будет.

- Послушай, Галилей,
Ну что ты так уперся?
Как будто в жизни сей
Ты плохо пообтерся.
Что гелио, что гео,-
Не все ли нам равно?
Кормило бы да грело
И денег не брало!

Притом еще учти,
Что в массе закоснелой
Земля для всех почти
Плоска, как блин горелый.
Ведь тока-тока-тока
Сказали нам об ней,
Что тоже круглобока.
Но все же всех главней!

Ведь наш Верховный Поп
Стрижет свои проценты
С того, что мы, как пуп,
Находимся по центру,
А Солнце, как Венера,-
Такой же сателлит.
Ну чем плохая вера?
Ну что тебя свербит?

Но что смешней всего -
Хоть шеф и отрицает,
Но что вокруг чего,
Мне кажется, он знает,
Но точно так же знает,
Что будет на мели,
Как только он признает
Вращение Земли!

Ведь вот все дело в чем:
Вращается - и пес с ней.
Но лишь бы не при нем,
А, скажем,- сразу после.
Отбросьте сантименты,
Поймите, силь ву пле,
Что ежли мы не в центре,
То он - не во главе!

А между прочим, шеф -
Не зверь, а так, слегка лишь.
Он не желает жертв,
Но ты ж его толкаешь!
Ведь все твои догадки
Изустная печать
Разносит без оглядки -
Ну что б тебе смолчать?!

Что ж, раз уж ты посмел
Так истиной увлечься,
То будь настолько смел
При всех от ней отречься,-
А там... шуруй, как знаешь!
Спокойно,
Без потерь...
А?
Нет?
Тогда, товарищ,
Пройдемте в эту дверь.

Сплошные средние века -
Ни продохнуть, ни охнуть.
Земля на трех китах пока,
И ум без мысли сохнет.
Что ж так ликует Галилей,
Откуда эта радость?
Нет, он совсем не заболел,
Он просто о Земле
Узнал всю правду.

Припев:
А все-таки она вертится,
А все-таки она вертится,
А все-таки она вертится,
А все-таки она вертится!

Но тут же Галилеев страх
Себе вообразите,
Когда к нему на всех парах
Примчался инквизитор.
"Почто, - кричит, - тут шум и гам,
Вдруг ересь, в самом деле?
Пройдемте, гражданин, и там
Вы объясните нам,
О чем шумели!"

Припев.

Но Галилей не сел в тюрьму
И на костре не пекся.
Как только понял, что к чему,
Немедленно отрекся.
Пред ликом церкви дал зарок
Не думать мыслей лишних.
А только вышел за порог,
Как тут же вновь изрек,
Гораздо тише:

Припев.

Забыт былой позор и стыд,
Гонения и травля,
И инквизитор позабыт,
А Галилей прославлен.
И знаю, будет долго жить
И ныне, кто умеет
И с инквизицией дружить,
И втихаря твердить
Свои идеи!

Припев.

А все-таки она вертится,
А все-таки она вертится,
А все-таки она вертится,
А все-таки она вертится, вертится, вертится

По всем приметам Галилей
(каким в умах он сохранился)
Был чистой выделки еврей:
Отрекся, но не изменился. 

...Ученый, сверстник Галилея,
был Галилея не глупее.
Он знал, что вертится Земля,
но у него была семья...

И вновь и вновь взошли на Солнце пятна,
И омрачились трезвые умы.
И пал престол, и были неотвратны
Голодный мор и ужасы чумы.

И вал морской вскипел от колебаний,
И норд сверкал, и двигались смерчи,
И родились на ниве состязаний
Фанатики, герои, палачи.

И жизни лик подернулся гримасой:
Метался компас - буйствовал народ,
А над землей и над людскою массой
Свершало Солнце свой законный ход.

О, ты, узревший солнечные пятна 
С великолепной дерзостью своей -
Не ведал ты, как будут мне понятны 
И близки твои скорби, Галилей!

"Мир неподвижен!" - клир провозгласил. 
"Аминь!" - орало верующих стадо. 
И Галилей, уже лишенный сил, 
из пыточного взятый каземата, 
пробормотал, что правду говорят, не вертится... 
Но вдруг остатки крови прихлынули к лицу, 
и вспыхнул взгляд, и заявил он: "Эппур си муове!" 
...Теперь еретикам пришла пора 
кричать о неподвижности планеты. 
Толпа смеется. Клир кричит: "Ура! 
В полете мир! Ему предела нету!"
Властителем мыслитель не судим -
тиранов вывели из обращенья, 
но все же Галилей необходим, 
чтобы напомнить про Земли вращенье.

Твердили пастыри, что вреден
И не разумен Галилей.
Но, как показывает время.
Кто неразумней - тот умней...
Зачем их грязью покрывали?
Талант - талант, как ни клейми.
Забыты те, кто проклинали.
Но помнят тех, кого кляли.

Невод рыбак расстилал по брегу студеного моря; 
Мальчик отцу помогал. Отрок, оставь рыбака! 
Мрежи иные тебя ожидают, иные заботы: 
Будешь умы уловлять, будешь помощник царям.

...В стране угрюмой и суровой,
Где, отливаясь на снегах,
По долгим зимам блеск багровый
Колышется на небесах;

Где горы льдов вздымают волны,
Где все - лесов и неба ширь -
Величьем дел господних полны,
Встает избранный богатырь:

Велик, могуч, как та природа,
Сам - как одно из тех чудес,
Встает для русского народа
Желанным посланцем с небес...

О дивный муж!.. С челом открытым,
С орлиным взглядом, как глядел
На оном море Ледовитом
На чудеса господних дел,

Наукой осиян и рвеньем
К величью родины горя,
Явился ты - осуществленьем
Мечты великого царя!

...среди снегов Полунощи глубокой,
Под блеском хладных зорь, под свистом льдистых вьюг,
Восстал от Холмогор, - как сильный кедр, высокой,
Встает, возносится и все объемлет вкруг
Своими крепкими ветвями;
Подъемлясь к облакам, глава его блестит
       Бессмертными плодами.
И тамо, где металл блистательный сокрыт,
Там роет землю он глубокими корнями, -
Так Росский Пиндар встал! - взнес руку к небесам,
        Да воспретит пылающим громам;
Минервы копием бьет недра он земные -
        И истекли сокровища златые;
Он повелительный простер на море взор -
И свет его горит, как Поллюкс и Кастор!..
        Певец, на гроб отца, царя-героя,
Он лавры свежие склонил
И дни бесценные блаженства и покоя
Елизаветы озарил!..

Да, велико его значенье -
Он, верный Русскому уму,
Завоевал нам Просвещенье,
Не нас поработил ему,-

И мы, признательные внуки,
Его всем подвигам благим
Во имя Правды и Науки
Здесь память вечную гласим.

Материя, ты - всех живущих мать!
Поэзия, ты мне была сестрою!
Космические волны осязать
Дозволено пророку иль герою.

...Он слышит шум форштевней и ветрил,
Полночный грохот океанских хлябей,
И высоту сверкающих светил
Определяют сотни астролябий.

Еще не все! Орлиный длится сон.
Алмазы в недрах плачут и искрятся,
И в темных копях мечется Плутон
Под острою киркою рудознатца.

Вокруг легла, прекрасна и светла,
Оледенев, огромная Россия...
И есть еще: Небесные тела,
И Вечность, и Бессмертье, и Химия.

О, физика - наука из наук!
Все впереди!
Как мало за плечами!
Пусть химия нам будет вместо рук.
Пусть станет математика очами.
Не разлучайте этих трех сестер
познания всего в подлунном мире,
тогда лишь будет ум и глаз остер
и знанье человеческое шире.

...И первые задачи решены.
И первые начертаны законы.
И первый утвержден громоотвод.
И первые построены приборы.
И первый раз на звездный небосвод
уже не праздно устремились взоры.
Слои земли,
основы рудных дел,
надзвездные миры, моря и недра...
Нет, ничего вокруг не проглядел
могучий ум, внимательный и щедрый.

Мы живем, сражаясь и любя,
Но живем совсем не для себя!
Разве что-то личное лелея,
Руки в небо человек простер,
Продолжая дело Галилея,
Обрекая тело на костер?
А его уста - смолчать могли,
Молодости светлой не губя...
Только он - совсем не для себя
Утверждал вращение земли!
У него к корысти - отвращенье.
Да и что за прибыль от вращенья?
...А костер гудит, дымит, клубя...
Человек живет не для себя!
Если для себя - тогда к чему
В собственную плоть вводить чуму?
Над ретортой хлороформ глотать?
В мрачных одиночках голодать?
Если для себя - зачем ладони
Подставлять под стронций и плутоний?
Кровь свою горячую сдавать?
На непрочных льдинах дрейфовать?
Человек делами перегружен.
И ему - не выжить одному!
Да и сам себе - зачем он нужен,
Если он не нужен никому?

В тюрьме,
В сырой утробе каменной,
Жизнь замирает в полусне.
А бледный узник
В мрачной камере
Все что-то чертит на стене.

В недоуменье надзиратели: 
Да он не спятил ли с ума? 
А впрочем, многие тут спятили 
На то и царская тюрьма.

Не разглядели,
Не заметили,
Что в этом странном чертеже
Его создателя бессмертие,
Не властна смерть над ним уже.

...Тоска и мрак
В утробе каменной.
Тоска и мрак.
И день, как год.
А на стене тюремной камеры
Ракету узник создает.

Он молод,
Полон вдохновения.
А утром, лишь взойдет заря,
Его казнят за покушение
На жизнь бескрылого царя.

Закатное остыло серебро,
Дописана Кибальчичем тетрадь.
Кому ее осталось передать?
Неужто гениальная догадка -
Исписанная смертником тетрадка -
Отправится уборщиков в ведро?
Отдать ее Фролову - палачу?
Иль прокурору Плеве?
...К черту юмор!

Последнему закатному лучу
Кибальчич крикнул:
- Я еще не умер!
Мне пониманье нужно, а не жалость...-
Дверь кованая приоткрылась малость.
"Уже? За мною?"
- Я ваш адвокат.
- Мой адвокат? Садитесь, очень рад.
- Меня зовут Герард...
- Так чем могу?
- Возможно, вам хоть в чем-то помогу.
- Вы, господин Герард, уж не взыщите,-
Отвел Кибальчич равнодушный взгляд,-
Поскольку я ни в чем не виноват,
То не нуждаюсь ни в какой защите.
- Позвольте...
- Зря мы время тратим, право.
Но попросить хочу вас о другом.
- Помилованье?
- Нет. я не о том.
Могли бы вы тетрадку сохранить?
- А что там в ней?
- Да видите ли, нить,
Идея одного изобретенья.-
Герард поднялся и сказал в смущенье:
- Да, я вам обещаю. Не солгу.
Желанье ваше выполнить смогу.
Прощайте, пожелаю вам уснуть.
Но что же вы открыли?
- К звездам путь.

Он был из тех, в ком правда малых истин 
И веденье законов естества 
В сердцах не угашают созерцанья 
Творца миров во всех его делах.

Сквозь тонкую завесу числ и формул
Он Бога выносил лицом к лицу,
Как все первоучители науки:
Пастер и Дарвин, Ньютон и Паскаль. 

Его я видел изможденным в кресле 
С дрожащими руками и лицом 
Такой прозрачности, что он светился 
В молочном нимбе лунной седины.

Обонпол слов таинственно мерцали
Водяные литовские глаза,
Навеки затаившие сиянья
Туманностей и звездных Галактей. 

В речах его улавливало ухо 
Такую бережность к чужим словам, 
Ко всем явленьям преходящей жизни, 
Что умиление сжимало грудь.

Таким он был, когда на Красной Пресне
В стенах Обсерватории - один
Своей науки неприкосновенность
Он защищал от тех и от других.

Правительство бездарное и злое
Как все правительства, прогнало прочь
Ее зиждителя и воспретило
Творцу - творить, ученому - учить. 

Российская усобица застигла 
Его в глухом прибрежном городке, 
Где он искал безоблачного неба 
Ясней, южней и звездней, чем в Москве.

Была война, был террор, мор и голод..,
Кому был нужен старый звездочет?
Как объяснить уездному завпроду
Его права на пищевой паек?

Тому, кто первый впряг в работу солнце, 
Кто новым звездам вычислил пути, - 
По пуду за вселенную, товарищ! 
Даешь жиры астроному в паек!

Высокая комедия науки
В руках невежд, армейцев и дельцов...
Разбитым и измученным на север
Уехал он, чтоб дома умирать. 

И радостною грустью защемила 
Сердца его любивших весть о том, 
Что он вернулся в звездную отчизну 
От тесных дней, от душных дел земли.

Был мальчишка свален скарлатиной -
и пришла нежданная беда:
этот мир, певучий, соловьиный,
для него замолкнул навсегда.
Но,
когда земля прохладой дышит
и росой
вечерний луг покрыт,
он один, глухой мальчишка, слышал,
как звезда с звездою говорит.
Хорошо
легко раскинуть руки
и лететь
меж светлых звездных вех!..

Жил потом
в Рязани и Калуге
нелюдимый строгий человек.
И купцам, чиновникам и прочим
непривычно было и чудно,
что горит над городом
все ночи
в мезонине
дерзкое окно.
Поздний час.
А он огня не гасит.
Чертежи на ветхий стол легли.
Вот
по той начертанной им трассе
рвутся в космос чудо-корабли.

Я представляю этих зим калужских 
мохнатый снег и зимний лед, 
детишек на салазках узких, 
дворняжку Жучку у ворот 
и то крыльцо, и домик тихий 
и тот, на ветхих лапах, стол, 
где время плавилось как в тигле, 
и космос на сближенье шел.
                   
Еще аэроплан похожим 
в те времена глухие был 
на птеродактиля без кожи, 
на этажерку с парой крыл, 
а калужанин крутолобый, 
задув в семилинейке свет, 
сквозь древний потолок Европы 
уже летел в семью планет, 
уже, забыв судьбы обиды, 
под колдовской напев зимы 
рассчитывал всю ночь орбиты, 
чтоб в небе не блуждали мы.
И, слыша грохот реактивный, 
метеоритный свист ракет, 
я вижу дом неприхотливый, 
семилинейки сонный свет, 
бумаги, абажура тени, 
весь домик тот, весь город тот, 
откуда начал русский гений 
свой ослепительный полет.

На столе у купца - семга, сало, грузди...
Он живет для того, чтобы есть да пить.
В огороде гения растет капуста -
надо что-то есть, чтобы жить...
Ах, Калуга, луговая, захолустная!
Выживем, придумаем что-нибудь.
Млечный Путь над головой - огород капустный.
Под ногами огород - Млечный Путь!
Гений сыт звездами. В трубах телескопов
капустные созвездия - гости в дом.
Еще вся Россия - огород невскопанный.
Нынче огород - скоро космодром.
Гений ест капусту, а купцы - пузаты.
Судьба себя как хочет, так и ведет.
...Долгий след ракеты, как рукоять лопаты,
всаженной в космический огород...

...Здесь Циолковский жил. Землею этой
Засыпан он. Восходит лунный диск, 
И на него космической ракетой 
Пророчески нацелен обелиск. 
А он не думал вечно спать в могиле. 
Считал он: "Космос нужен для того, 
Чтоб дружным роем люди в нем кружили, 
Которые бессмертья заслужили, - 
Ведь воскресят их всех до одного!" 
Он был великим. Он был гениальным. 
Он путь открыл в те, звездные края... 
Училась у него в епархиальном 
Учительница первая моя.

Одержим человек неброский -
Лишь Калуге одной знаком -
Глуховатый старик Циолковский,
Слывший издавна чудаком.

Самодельным рупором старым,
Выставляя его в окно,
Слушал то, что теперь радарам
Уловить не всегда дано.

Слушал голос иных созвездий.
Верил - голос этот живой.
Нам не ведать, какие вести
Он улавливал в час ночной.

Жаль, ему не хватило жизни
На последний рывок к мечте;
Но на смену спешит сподвижник,
Смело рвущийся к высоте.

Так, космической вняв науке,
Притяженья пробив гранит,
Королева умелые руки
Закрутили спираль орбит.

Время лопается от натуги.
Век космический за стеной.
И висит на стене в Калуге
Рупор старенький жестяной.

Я живу и знаю: где-то 
в стуже тихой, неземной 
Жени Рудневой планета 
проплывает надо мной.

Женя Руднева не слышит, 
не услышит никогда. 
Выше смерти, жизни выше 
одинокая звезда.

В небесах иного цвета, 
чем привычный небосвод, 
Жени Рудневой планета, 
как жемчужина, плывет.

Женя...
Нет, не просто Чкалов 
было небо в те года. 
Эта девочка мечтала: 
в небе есть ее звезда!

Но когда взметнулось пламя,
выжигая синь дотла,
Женя небушко крылами,
как ребенка, обняла,
в небо будущее веря,
в зло направив два крыла,
металлического зверя
звездным пламенем сожгла
и взошла над высотою,
посылая луч земле, 
отдаленною звездою 
у Вселенной на крыле...

Продолжением полета,
славы ратного труда,
все погибшие пилоты
в списках неба - навсегда,
все подруги боевые
с синью Родины в глазах,
что в истории впервые
воевали в небесах.

Эти летчицы-девчонки - 
им в землянках бы не стыть, 
им свои носить бы челки, 
крепдешины бы носить...

Вот стоит одна в шинельке - 
как весенняя ветла. 
Генерал - взглянула мельком, 
отвернулась и пошла.

- Это что, у мамы дома? 
А устав? А ну сюда!
- Я с мужчиной, с незнакомым, 
не общаюсь никогда.

"Покомандуй тут..."
Дивчина
загрустила у винта.
Не заводится машина.
Плачет краля.
Ну, беда.
Эх, вояки, пополненье...
Но сердитый генерал 
в День Победы на колени 
перед ними молча встал 
и от имени России 
перед Знаменем полка
тронул щеку через силу 
там, где дрогнула щека.

А над ними выше неба 
проплывала неспроста 
неизвестная планета - 
отмечтанная звезда.

И когда ее откроет 
кто-то, ныне молодой, 
Золотой Звездой Героя 
вспыхнет имя над землей; 
и, людским теплом согрета, 
драгоценней всех камней, 
Жени Рудневой планета 
светит в памяти моей.

Триста тысяч километров в секунду!
Он только себе равен,
Уже и дыханье скудно,
А скорость не в силах сбавить.
И всегдашнее опереженье,
Как недуг,- не вина, а беда.
Источник света - самосожженье,
Но светозарно оно не всегда.
Девять десятых вселенной - темь,
А солнц уж не слишком много.
Не завидуйте тем,
Кто не может с другими в ногу.

Нет больше глаз, которые взирали
Сквозь Млечный Путь в неведомые дали
На блеск таинственных светил, чьи стаи
В той темной пустоте вкруг нас блуждали.

В них погружаясь, он открыл воочью
Мильоны солнц, похожих на земное,
И постоянно видел пред собою
Вселенными увенчанные ночи.

Гордитесь же, что рядом с нами жил
Тот человек, на удивленье всем
Не хвастаясь и не гордясь ничем.
Должно быть, он познал секрет светил
И то, как мириады их от века,
Сияя, скромности учили Человека.

Как в корабле сверхдальнего полета,
Он в каменной стене Кремля...
Распалось "я"... Но вновь родит кого-то,
Отдаст взамен творящая Земля.

Людская мысль и воля не случайны:
Еще не раз подобные ему
В жизнь явятся из недр вселенской тайны,
Свершат под Солнцем подвиг чрезвычайный,
Потом уйдут кометой в Первотьму...

А мысль живет, растимая трудами,
Космические формы обретя;
А времена в пространстве: годы днями
Движеньем претворяются в путях!..

Еще не кончен подвиг Прометея:
Мирам иным несет его Земля...
И смерти не подвластны тех идеи,
Кого хранит, как мать, стена Кремля.

Последние могикане, 
Космической эры предтечи 
Уходят, как все земляне 
Из племени "род человечий".

Уходят - к земле припадают. 
Уходят - совсем немеют... 
Ряды пионеров тают, 
Ряды могикан редеют. 

Еще один не вернулся 
С поля вселенской брани. 
Намертво затянулся 
Жизненный узел... Не нами ль?

Намертво затянулся 
И перекрыл ток крови. 
Жизненный круг замкнулся.
Рухнул, насупив брови.

Не докричав, не додумав, 
Не доживя, не додравшись, 
До всех подлецов не доплюнув, 
До всех сволочей не добравшись.

Пусть эхо его паденья 
Ударной волной обернется 
И путы порвав тяготенья, 
К далеким мирам унесется.

К которым он так стремился, 
К которым он был привязан, 
С которыми не простился, 
А слился - в единый Разум.

Сухие листья жухнут ржаво. 
Стучат дожди, смерзаясь в лед.
Рабочий стол - его держава -
Владыку терпеливо ждет. 
А он, усталый и угрюмый, 
Глядит, не видя ничего. 
Неумолкающие шумы 
Туманят голову его.
Сквозь хаос звуков, как сквозь джунгли,
Бредет, себя не помня, мысль,
Но звезд сверкающие угли
Мгновенно прожигают высь,
И синью полнится огромность
Земли, небес и лунных скал.
Природа обретает стройность 
И соразмерность всех начал.
Как листья, облетают шумы. 
Спят ветры на седой траве. 
И неожиданные думы 
Раздольно зреют в голове. 
Еще угласта и шершава 
Сырая лепка новых строк, 
Но этот стол - его держава, 
Где он и труженик, 
И бог.

Вы патриарх - Вам столько лет! 
Прекрасен Вашей жизни след,
Вы проставляли вехи нам, 
И нам, и новым временам!

Столь долгий пройден Вами путь,
Что можно свысока взглянуть
На все минувшие года -
И сделать выводы тогда:
Итожить опыт личный свой,
И боевой, и трудовой!

А Вы живете в двух веках,
Вы наш любимый патриарх!
Да будут Ваши дни легки -
Вокруг друзья, ученики,

И все Вас любят, все Вас чтут -
Объединил нас общий труд.
На Солнце - множество проблем,
Оно задаст работу всем!

Источник творчества - душа,
Летит сквозь годы, не спеша,
Как в юности - она все та,
Хоть время льется, как вода:

Источник творчества - душа,
Наверно, тем и хороша,
Что не стареет никогда
И наподобие моста
Соединяет времена -
И эфемерна, и сильна!

Ведь творческий порыв души
Не знает временной межи,
Парит над безднами времен,
Сияньем солнечным рожден!

В огромной и загадочной вселенной
Как призраки живем на призрачной земле.
Но все же мы с улыбкою надменной
Идем вперед. Одни. В бездонной мгле...
 
Мы создаем свои миры, как боги,
Из сингулярностей. Рождаем звезды мы.
Мы открываем новые дороги
В потусторонний мир проклятой тьмы.
 
За краем гравитационной бездны,
Во мраке черных дыр, в пространстве без прикрас
Мы ищем красоту гармонии небесной
И тайна бытия благословляет нас.
 
На этот подвиг страстный, дерзновенный,
На риск, на поиск истины самой.
И мы услышим музыку Вселенной
И краски мира выльем пред толпой.