Документ взят из кэша поисковой машины. Адрес оригинального документа : http://museum.guru.ru/biblioteka/vospominania/tretyakov07.phtml
Дата изменения: Unknown
Дата индексирования: Sat Apr 9 22:47:10 2016
Кодировка: koi8-r

Поисковые слова: столовая гора
История Императорского Московского университета :: Библиотека :: Воспоминания :: ИМПЕРАТОРСКИЙ МОСКОВСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ в воспоминаниях Михаила Прохоровича Третьякова 1798-1830. [Глава VII]
Напишите нам История Императорского Московского университета Назад
Уставы Летопись Персоналии Реликвии Библиотека Прогулки Поиск Карта
Warning: Invalid argument supplied for foreach() in /extend/museum_msu/header/menu.php on line 225

ИМПЕРАТОРСКИЙ МОСКОВСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ
в воспоминаниях Михаила Прохоровича Третьякова
1798-1830.


Глава VII.

Генерал-майор Писарев. - Милостивое его ко мне отношение. - Инцидент на обеде у попечителя. - Ревизия фл[игель]-ад[ъютанта] гр. Строгонова. - Приезд государя для коронации. - Удаление Прокоповича-Антонского от управления пансионом. - Стихи студента Полежаева. - Посещение университета государем. - Соборная церковь в с. Грузино. - Достопримечательности с. Грузина.



Возвратясь от кн. Оболенского в Москву, я поспешил к новому начальнику московского учебного округа, генерал-майору Александру Александровичу Писареву, с делами попечительской канцелярии. Его превос[ходительст]во, приняв меня очень милостиво и благосклонно, вошел со мною в продолжительный разговор по разным предметам, касающимся до университета и его учебного округа обнадежил меня в своем покровительстве, приглашал за свою трапезу и дал мне право расходывать 4.000 р., определенные на содержание канцелярии попечителя, что кн. Оболенский делал лично сам. Одним словом, я был в восторге от нового начальника.

Писарев давно уже славился в ученом свете разными сочинениями; был председателем общества истории и древностей российских и членом российской академии; отличался деятельностью; любил блеснуть порядком, чистотою, и, вступив в должность попечителя московского учебного округа, занялся личным осмотром университета, благородного пансиона, типографии, гимназии и училищ; посещал профессорские лекции, и обратил особенное внимание свое на казенных студентов, их жилые комнаты, пищу и одежду.

Писарев, по какому-то неприятному для меня обстоятельству, брал меня всегда с собою; приказывал мне записывать деланные им в разных местах замечания и представлять ему о них краткие заметки. Я стал на виду у всех чиновников; все смотрели на меня как на первого любимца Писарева, и тогда уже жало зависти и клеветы начало пускать в меня ядовитые стрелы свои. В таком новом, трудном для меня положении я не знал, кому мне более угождать: Писареву ли, требовавшему от меня по всем делам точных и верных объяснений, или профессорам и другим чиновникам? Следуя долгу чести и совести, я избрал себе прямую дорогу, говорил начальнику правду-матку и всемерно старался, чтобы он действовал во всех случаях сообразно с уставом университета и предписаниями начальства. Сначала дела наши шли как нельзя лучше; но вскоре я убедился, что Писарев отличался легкомыслием, насмешливостью, краснобайством; охотно выслушивал всех и каждого; обещал просителям золотые горы и забывал про свои обещания. Явились льстецы, ласкатели - и пошла потеха.

Хотя Писарев и пользовался добрым к себе расположением министра народного просвещения Шишкова и находился в дружеских отношениях с директором министерского департамента Языковым, но, при всем том, ему, т.е. Писареву, не было определено ни жалования по должности попечителя, ни даже столовых денег, производившихся прежним попечителям: Голенищеву-Кутузову и кн. Оболенскому по 3,600 руб. в год. Несмотря на это, Писарев с помощью тещи своей, генеральши Дурасовой, завели у себя зимою по воскресным дням довольно многолюдные обеды, на которые являлись некоторые из профессоров и другие особы разных оттенков. На этих же обедах находились по очереди по два студента казенного содержания и по два воспитанника университетского благородного пансиона. Они собирались у меня на квартире в университетском доме и вместе со мною отправлялись к его пр[евосходи-тель]ству в присылаемой от него ко мне, в известное время, четвероместной карете. Однажды, в воскресный день, Писарев оставил у себя обедать пришедшего к нему по какому-то делу известного тогда в ученом мире литератора, купца, Николая Алексеевича Полевого. Лишь только сели мы за стол, как явился в столовую запыхавшийся от усталости кн. Петр Иванович Шаликов, но, увидя сидевшего за столом Полевого, сказал довольно громко, что он не может обедать вместе с купчишкою, повернул назад, и скрылся из глаз удивленного хозяина и хозяйки дома. Надобно знать, что Шаликов находился в службе в университетской типографии, следовательно был под начальством Писарева. Какова же дерзость подчиненного перед своим начальником!

В мае месяце 1826 г. осматривал университет, по высочайшему повелению нового государя, флигель-адъютант е. в. гр. Сергий Григорьевич Строгонов. Случилось так, что в это самое время профессор Давыдов читал вступительную лекцию свою "О возможности философии как науки". Граф Строгонов, выслушав лекцию, запретил дальнейшее чтение об этом предмете. Такое неожиданное распоряжение флигель-адъютанта гр. Строгонова произвело на всех членов университета сильное впечатление. Впрочем, я имею причину полагать, что Писарев имел от директора Языкова сведения о том, что бывший министр духовных дел и народного просвещения кн. А.Н. Голицын в 1825 г. доносил императору Алесандру I-му, что открытое распространение философии в университетах ввергает в близкую опасность и церковь Господню и отечественное правление, а потому умолял государя уничтожить это зловредное учение в самом его начале. Но при всем том Писареву не было известно - этим ли донесением руководствовался гр. Строгонов или чем-либо другим, а равно и о том, в каком виде описал он государю все, касающееся до университета, ибо в скором времени пронеслась из Москвы молва, что Писарев будет уволен от должности попечителя и на место его поступит граф Строгонов.

Профессор Давыдов, лишившись внезапно кафедры философии, был назначен попечителем к преподаванию, на время, высшей математики с жалованием, получаемым им по кафедре философии; министр Шишков, от 27-го августа, утвердил такое назначение. Но совет университета, по вторичном уже предписании министра, допустил Давыдова до преподавания высшей алгебры. В этом деле, продолжавшемся целый год, интриговал в совете университета профессор математики Щепкин, подозревавший, что Давыдов, покровительствуемый Писаревым, вытеснит его, Щепкина, и вовсе из университета. С этого времени Щепкин обрушился на меня своим гневом за то, что будто бы я увлекал Писарева на сторону Давыдова во вред его, Щепкина 15).

Когда Москва ожидала с нетерпением нового государя для священного коронования и готовилась встретить е. и. в. торжественным образом, тогда и Писарев прилагал все старание свое к приведению университета и подведомственных ему училищ в блестящий вид. Справедливость требует сказать, что некоторые из профессоров весьма неохотно помогали Писареву в его распоряжениях и даже подшучивали над ними. В таком-то положении университетских дел изволил прибыть в Москву государь император, с высочайшею фамилиею и со всеми министрами, в числе которых находился и наш престарелый министр А.С. Шишков. По предварительному соглашению с Писаревым, Шишков остановился в том же доме, в котором жил и Писарев, с директором канцелярии своей, кн. Ширинским-Шихматовым, и письмоводителями: Сербиновичем и Семеновым. Осмотрев университет и благородный пансион, Шишков или, вернее сказать, князь Ширинский-Шихматов, остался доволен первым, а в последнем ничто ему не понравилось. Такая неожиданная неприятность заставила директора пансиона, заслуженного профессора Прокоповича-Антонского, удалиться от показанной должности. Князь Ширинский и Перовский убедили Шишкова и Писарева определить директором пансиона начальника университетской типографии Курбатова, женатого на сестре Перовского (побочной дочери бывшего министра графа Разумовского), человека, не занимавшегося никогда воспитанием юношества. К большему еще удивлению, оставили Курбатова и начальником типографии, что превышало уже власть министра, ибо на соединение в одном лице двух должностей следовало испросить высочайшее соизволение. Не ясно ли после такого действия Шишкова, что он допускал приближенных своих делать из себя что им было угодно.

За несколько дней до священного коронования государя императора, Шишков поручил Писареву сделать ему представление о награждении самого ограниченного числа чиновников московского учебного округа. Писарев назначил мне орден св. Владимира 4-й степени, к которому я уже был представлен от прежнего попечителя, но один из письмоводителей министра присоветовал мне просить следующего чина в том предположении, что орден должен выйти по прежнему представлению. Итак, я рекомендован был к чину асессора в числе шести только чиновников московского учебного округа, которым испрашиваемы были другие награды. Писареву назначил министр орден св. Владимира 2-й степени. Мы полагали наверное, что удостоимся высокомонаршей милости, но скоро, однако же, узнали, что государь не соблаговолил утвердить доклада министра о наших наградах. К вящему прискорбию и министра и попечителя, кто-то из добрых людей представил государю стихи студента Александра Полежаева, под названием "Сашка". Это стихотворение не что иное, как подражание Евгению Онегину Пушкина, самое грязное и развратное, в котором помещено несколько стихов против самодержавного правления в России. Полежаев - побочный сын богатого барина; воспитывался в Москве в частном пансионе, а оттуда поступил в университет студентом при прежнем попечителе кн. Оболенском и жил на хлебах у одного чиновника в университетском доме. Полежаев был взят под стражу и представлен государю императору, по его повелению. Его вел[ичество], по словам Полежаева, приказал ему прочесть пред собою противозаконные стихи, и, видя раскаяние своевольного юноши, назначил его в военную службу на Кавказ, с выслугою. Надобно знать, что в то время строго наблюдали за университетом, и даже о шалостях гимназистах при купании на Москве-реке доведено было до высочайшего сведения; притом же ни министр наш, не попечитель не имели счастья пользоваться доверием к себе его вел[ичества]. Этого мало: в Москве рассеяны были слухи, что Писарев даже расстроил университет по всем частям. Я имею причину думать, что в таком бесславии Писарева принимали деятельное участие: прежний министр кн. А.Н. Голицын, ставший при новом государе первым царедвор-цем, и друг его кн. Оболенский. Они оба не жаловали ни Шишкова, ни Писарева, как приверженцев гр. Аракчеева.

Государь император, после священного коронования, начал осматривать разные заведения, в Москве находящиеся. Полагали наверное, что е. в. осчастливит и университет милостивым посещением своим, но когда и в какое время? Писарев, желая встретить государя приличным образом, учредил в университете дежурство из двух очередных профессоров; но эти ученые мужи роптали и тяготились благоразумными мерами начальника своего. Тогда Писарев сам начал просиживать в университете до 4-х часов пополудни и вполне достигнул своей цели. 27-го сентября государь изволил прибыть в университет. Писарев, как будто нечаянно тут случившийся, встретил е. в. на парадном крыльце. Удивленный такою встречею, государь сказал Писареву:

- Вы меня ждали?

- Нет, ваше величество, - отвечал Писарев, - я нахожусь здесь по делам службы.

Государь прошел в столовую казенных студентов, отведывал их кушанье и, вступив в большую аудиторию, заметил там сторожа, почивавшего сладким сном. Писарев воспользовался этим случаем и, указывая на сторожа, доложил государю: "вот верное доказательство того, что мы вас не ждали".

Его величество, осмотрев музей, прошел оттуда в верхний этаж в студенческие комнаты. Хотя Писарев и успел в самое короткое время обмундировать студентов на счет их жалованья и устроил для них прекрасную столовую и кухню, но постели студентские, по недостатку денежных средств, не были еще приведены в должный порядок и представляли неприятное для глаз разнообразие. К счастью Писарева, государь отвернул одеяло именно с той кровати, на которой лежал довольно изрядный тюфяк с чистой простыней. Заметив, что близ Писарева находился кто-то в университетском мундире, государь спросил: "какой это чиновник?"

- Инспектор казенных студентов, адъюнкт Тихонович, - отвечал Писарев.

- Так послать его в Петербург для изучения устройства в тамошних военных учебных заведениях, - изволил сказать государь и отбыл из университета.

При этом случае за нужное считаю изъяснить, что директор медицинского института профессор Мудров не участвовал в распоряжениях Писарева по устройству казенных студентов, а все до этого предмета касающееся возложено было Писаревым на помощника Мудрова, адъютанта Тихоновича, употребившего особенную деятельность и благора-зумие при исполнении распоряжений Писарева, а чрез то и снискавшего себе полное его благорасположение.

Адъюнкт Тихонович, осмотрев в С.-Петербурге военно-учебные заведения, привез оттуда рисунки всем вещам и описания существующего в тех заведениях порядка. Писарев приступил немедленно к новому устройству студентских комнат и всего, до студентов касающегося, а также и воспитанников благородного пансиона, что продолжа-лось около года, под бдительным надзором самого Писарева и избранных им до того чиновников. 2-го декабря 1827 г. Писарев представил министру для поднесения государю императору подробный отчет по означенному предмету и ходатайствовал о награждении некоторых чиновников, а в том числе и меня, знаками отличия. Не получая о министра более месяца ответа на представление свое, Писарев, в половине января 1828 г., сам отправился в С.-Петербург, взяв с собою меня и магистра Васильева. Там прожили мы два месяца, справлялись, хлопотали, ожидали всякий день царского решения на представление Писарева и, не дождавшись, выехали из Петербурга с пустыми карманами. Со станции Чудово мы направили путь свой в село Грузино к гр. Ал. Андр. Аракчееву. Остановясь в прекрасной сельской гостинице, Писарев поспешил к графу, уже извещенному о приезде в Грузино как самого Писарева, так и двух чиновников, при нем находившихся, а я с товарищем начали хлопотать об обеде. В это время явился к нам служитель графа и именем его просил нас пожаловать к его сиятельству. Переодевшись в вицмундиры, мы ступили в дом знаменитого вельможи. Граф, в сопровождении Писарева, встретил нас в приемной комнате и, узнав наши чины и фамилии, обошелся с нами с удивительной благосклонностью.

- Не угодно ли вам, господа, осмотреть теперь же мой дом и церковь, а после пожаловать ко мне обедать, - сказал нам граф.

Отблагодарив его сиятельство за милостивый его прием, мы, сопровождаемые вежливым проводником, осмотрели все достопримечательное в доме графа и вступили в соборную церковь во имя св. апостола Андрея Первозванного. Эта великолепная церковь снабжена богатейшей церковной утварью, украшена прекрасной живописью и красноре-чиво вещает потомству о благодарных чувствованиях гр. Аракчеева к благодетель-ствовавшим его государям. Там в приделе на правой стороне мы увидели памятник, воздвигнутый графом офицерам гренадерского полка его имени, павшим со славой за отечество на полях кровавых битв; а на левой стороне - мраморный бюст императора Павла I с надписью: "сердце чисто и дух прав перед Тобою". Против этого памятника изготовлена могила для самого гр. Аракчеева, покрытая надгробным камнем с следующей надписью: "на сем месте положено тело новгородского дворянина графа Ал. Андр. Аракчеева, родившагося 1769 г. сентября 23-го, умершаго :"; и прибавлены достопримечательные слова: "да пребудет и по смерти прах мой у подножия твоего", то есть императора Павла I. Несколько далее хранится в превосходном футляре под стеклом мундир императора Александра I, присланный графу от нынешнего государя (Николая I). Пройдя в главную церковь, глазам нашим представились два портрета: светлейшего князя А.М. Меншикова, первого владельца села Грузина, и гр.Аракчеева, получившего Грузино от щедрот императора Павла I. Смотря на портреты этих знаменитых временщиков, рожденных в бедности, а потом возвеличенных и прославленных, пользовавшихся в разное время неограниченным доверием к себе русских самодержцев, я вспомнил слова премудрого Соломона: "суета сует и всяческая суета".

Возвратясь из церкви к графу, мы увидели у него человек двенадцать гостей, в числе которых находился морской офицер с женою. Граф, получив доклад, что кушанье поставлено, пригласил всех нас в столовую, посадил подле себя по правую сторону жену моряка, а по левую Писарева. Во время обеда граф любезничал с женою моряка; разговаривал с Писаревым и другими гостями; был весел, приветлив и каждого из них спрашивал: "не угодно ли вам такого-то вина?", получив в ответ: "пожалуйте", граф наливал сам вино и передавал гостям через красивого мальчика, одетого по-русски. По окончании обеда все гости раскланялись гостеприимному хозяину и разъехались. Писарев хотел сделать то же, но граф пригласил его и нас в церковь, сам вынимал из шкафов церковные вещи, в числе которых находились сосуды высокой работы, вылитые из золота в Париже, по заказу и усердию графа, и, наконец, подвел нас к стеклянному футляру, в котором хранился мундир Александра Благословенного; вынул этот мундир, поцеловал его и сквозь слезы сказал: "этот мундир принадлежал моему благодетелю, великому из владык земных и добрейшему из людей!" В эту минуту я смотрел с восторгом на благородного графа, столь великодушно чтущего память доброго русского царя. Граф дозволил и нам облобызать драгоценный мундир, а после положил его в футляр.

Осмотрев церковь и все богатства ее, граф ввел нас в особое отделение, в котором он, никем не видимый, присутствует во время божественной службы, и шутя сказал: "здесь мы, уж верно, все православные", т.е. между нами нет масонов.

В этом отделении мы заметили несколько церковных книг и древнее паникадило, найденное в земле при постройке зданий для военных поселений. Писарев, как знаток русской старины, объяснил графу свое мнение об этом паникадиле и вызвался прислать в Грузино "Труды общества истории и древностей российских", что принято графом с удовольствием и признательностью. Из церкви провел нас граф к реке Волхову. На берегу этой реки, под прочным шатром, хранится лодка, на которой император Александр с графами Аракчеевым и Толстым изволил некогда плавать по Волхову, что обозначено на самой лодке металлическими литерами. Наконец, Писарев, отблагодарив графа за его гостеприимство, стал прощаться с ним. Я и товарищ мой сняли с себя в это время фуражки и в почтительном отдалении готовились засвидетельствовать графу и нашу сердечную благодарность за высокую честь, оказанную им нам, малозначащи чиновникам. Граф, взглянув на нас, изволил сказать: "господа, накройтесь", и потом продолжал: "если вам случится когда-нибудь ехать в Петербург по делам службы или по своим надобностям, то прошу вас не забыть меня; я буду вам рад!"

Мы отвесили графу по низкому поклону и уверили его, что поставим себе за особенную честь исполнить его приказание. Так оставили мы Грузино и покатили в Москву Белокаменную. Дорогой много дум теснилось в голове моей про Аракчеева, имя которого гремело по всей Руси и многими повторялось с ненавистью и презрением.



<<< Глава VI. Введение и оглавление Примечания автора Глава VIII. >>>



Московский Государственный Университет им. М.В. Ломоносова, 2000-2003